Текст книги "Том 12. В среде умеренности и аккуратности"
Автор книги: Михаил Салтыков-Щедрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 55 (всего у книги 56 страниц)
…упраздненные иомудские и каракалпакские принцы( их развелось так много благодаря успехам русского оружия)… – Речь идет о правителях занятых Россией среднеазиатских земель, которым были сохранены их громкие титулы. В «Помпадурах и помпадуршах» Салтыков называет «иомудским принцем» также персидского шаха Наср-Эддина, путешествовавшего по России в 1873 г. (см. т. 8 наст. изд., стр. 471, 528).
…испросить себе« ангела верна»… – Выражение из православной молитвы: «Ангела мирна, верна наставника, хранителя душ и телес наших у господа просим».
…рождены для вдохновений<…> в мир« сладких звуков и молитв» – перифраз из стихотворения Пушкина «Поэт и толпа».
Член торговой полиции– полицейский чин, следивший за выполнением требований гигиены и точностью мер и весов в торговых заведениях.
…весть о крушениях московского банка…– В 1877 г. состоялся процесс о крупных злоупотреблениях директоров московского коммерческого ссудного банка, в котором были замешаны многие высокопоставленные лица. Директора банка Ландау и Полянский, а также петербургский первой гильдии купец Струсберг были приговорены к лишению прав и ссылке в Томскую и Олонецкую губернии (этот процесс упомянут в «Отголосках» – «На досуге»).
…Баймакова, Лури…– петербургские банкирские конторы «Баймаков и К о» и Лури, объявившие себя несостоятельными в декабре 1876 г. По этому поводу «Недельная хроника» газеты «Судебный вестник» от 22 декабря 1876 г., № 280, сообщала, что контора Ф. П. Баймакова незаконно продала государственному банку 3000 билетов внутреннего займа, заложенных в конторе разными лицами, и что сообщение о крушении конторы произвело сильное впечатление на общество, так как «в этой несостоятельности по преимуществу затронуты интересы лиц <…> потерявших не капиталы <…> а сбережения, скопленные часто продолжительным, тяжким трудом, составлявшие все наличные средства целых сотен семейств, оставшихся после этого краха чуть не нищими».
…через миг покажется из-за угла медузина голова…– Голова Медузы Горгоны( греч. миф.), одной из сестер-чудовищ, со змеями вместо волос, взгляд которой обращал людей в камни; здесь символизирует совокупность общественных явлений, лишающих человека уверенности в безопасности своего существования.
Синодальные лавки– подведомственные Синоду, торговали церковными принадлежностями.
…плевелы… плевелы… плевелы…– Евангельская притча повествует о плевелах, выросших на пшеничном поле, которые не следует уничтожать до жатвы, чтобы не повредить пшеницу (Матф., XIII, 25–29).
Кто устоит в неравном бое? – неточная цитата из стихотворения Пушкина «Клеветникам России».
Глумов– см. прим. к стр. 136.
Объявиться– объявить себя несостоятельным должником, банкротом.
…ah! ah! Que j’aime, que j’aime milimilimilitairrres! – слова из популярной французской шансонетки.
Тарасовка– долговое отделение петербургской тюрьмы.
Кормовые– оплата содержания заключенного несостоятельного должника, до 1879 г. входила в обязанность кредиторов.
…действительных статских кокодесов…– иронический неологизм Салтыкова, образованный из понятий: «действительный статский советник и «cocodes» ( франц.) – хлыщ, щеголь, шалопай.
Вот ты, конечно, струсберговский процесс читал…– см. прим. к стр. 385.
…у Ландау денежки есть! – Директор московского банка Ландау обвинялся в том, что получал от купца Струсберга крупные взятки.
Полянский – тот заплакал…– В отчете о процессе московского банка в «Судебной хронике» сообщалось, что «во время показания Цветаева Полянский сидел понуря голову, закрывши лицо руками, и, кажется, плакал» («Судебный вестник», 1876, № 229, 13 октября).
Куртажные(от франц.courtage) – комиссионный процент биржевому маклеру.
Постоялое и полежалое– плата за постой и хранение товаров.
…под пьяную руку на Козихе…– Трактиры в Большом Козихинском переулке в Москве пользовались сомнительной репутацией; там же находились публичные дома.
Излюбленные люди– см. прим. к стр. 9.
…имеет форму окна в Европу, вырезанного цензурными ножницами. – Пушкинский образ Петербурга как «окна в Европу» («Медный всадник») пародийно использован Салтыковым для характеристики цензурного гнета также и в рассказе «Похороны»: говоря о цензурных репрессиях 40-х годов, он упоминает, что «в тогдашнее время эти цензурные проказы назывались «окошками в Европу» (см. стр. 409 наст. тома).
…смотрит на своего собеседника как на« фофана». – Фофан– просторечное обозначение недалекого, тупого человека, синоним слов «простак», «глупец». У Салтыкова обозначает бездумного исполнителя чужих предначертаний (ср. «Письма о провинции» в т. 7 наст. изд., стр. 604–605.).
Онеры(от франц. honneurs) – почести.
Портфель– в торговом и банковском деле вексельное покрытие должником получаемой в банке ссуды.
Баланс– сводная ведомость финансовых итогов предприятия. Акционерные общества и банки обязаны были периодически публиковать свои балансы.
Бритнев и Юханцев– кассиры Петербургского общества взаимного кредита, крупные растратчики, процесс которых нашумел в 1876–1877 г. (см. «Русский мир», 1877, № 21, стр. 2).
…Левушку Коленцова… в Семиозерск не еду…– См. «День прошел и слава богу».
Похороны *
Впервые – ОЗ, 1878, № 9 (вып. в свет 18 октября), стр. 245–247.
Рукописный материал представлен: 1) черновой рукописью первой редакции (главы 1–4 и 5, первая половина, от слов: «Мы молча шли за траурными дрогами…» до слов: «…не мог различать степеней либерализма и безразлично работал то там, то тут»), относящейся, по-видимому, к июню – июлю 1878 г. [273]273
См.: Л. М. Добровольскийи М. И. Малова, Рукописи литературных произведений М. Е. Салтыкова-Щедрина. – В кн.: «Бюллетени Рукописного отдела Пушкинского дома», вып. IX, Л. 1960, стр. 51, № 177.
[Закрыть]; 2) полной наборной рукописью «Отечественных записок», написанной, вероятно, в августе 1878 г. [274]274
Там же, № 178.
[Закрыть].
На полях черновой рукописи имеются следующие наброски, относящиеся к развитию сюжета:
Я помню, как он изумился, когда Корш объявил, что наше время не время широких задач.
Однажды он пришел радостный: не прошло. А какую, братец, я мерзость написал. Спасибо старикам, прихлопнули. И присовокупил: ах, однако ж, как гнусно жить! Но чем больше время шло, тем меньше его кусали блохи.
Горлов и его посвящение.
Бросился ее целовать и потом упал в обморок.
Менандр, Коршунов, пригласил.
Клохчущая курица.
Большинство из этих набросков получили развитие во второй редакции рассказа. Особый интерес представляет первая запись, раскрывающая прототип Менандра Прелестнова.
Ниже приводятся наиболее значительные варианты черновой рукописи:
К стр. 406. Абзац «В то время…». Вместо: «Напротив того <…> уже достаточно трезвым»:
Действие литературы [в большинстве случаев производило только вред] ограничивалось только взрывом хохота и только в редких случаях производило нечто похожее на пробуждение и первый шаг к самопознанию. Но для того, чтоб оценить это последнее действие, нужно было и самому быть пробужденным.
Стр. 407. Абзац «Все существование…». Вместо: «понюхивающего с Булгариным табачок»:
понюхивающего с Булгариным и Шевыревым табачок.
Стр. 407. Абзац «Не надо забывать…». Вместо: «сегодня кажут кукиш в кармане, а завтра раболепствуют»:
Сегодня бы раболепствовал, а завтра казал кукиш в кармане.
Продажа газет распивочно и навынос не допускалась, но зато погоня за лишним пятаком не подавляла мысль. Читатель вообще был немногочисленный, но известный и к которому можно было обращаться с некоторою уверенностью. Чиновник читал «Пчелку» и услаждал свои дни бароном Брамбеусом; люди, начинавшие познавать самих себя, благоговели перед Белинским и его сподвижниками. Это было ужасное и вместе с тем дорогое время.
Стр. 409. Абзац «Как бы то ни было…». Вместо: «Три четверти этого существования <…> туманной петербургской осени»:
Три четверти этого существования было наполнено вопросом: пройдет ли? Остальная четверть ответом: нет, не прошло. Но иногда вдруг случается что-то чудесное: прошло. Это были такие же редкие минуты, как редки солнечные теплые дни у туманной осени. Какое зато ликование! Как просветлялось лицо! Какая самоуверенность замечалась в походке этого человека, спешившего поведать всем, кому ведать надлежит: прошло!
О, Крылов! Ты, уснащавший путь писателя терниями, ты же по временам был источником истиннейших и беззаветнейших восторгов. «Прошло!» – сколько сладости в этом слове, которое ныне так неуклонно заменяется целою фразой: Слава богу! цензурный срок кончился и страх ареста миновал! Вот как хорошо, а были и тогда – хорошие минуты, но только нужно было много и сильно страдать, чтобы вполне оценить эту сладость. Разумеется, недостатка в этих страданиях не было.
Стр. 411–412. Абзац «– Так-то так…». Вместо: «…очень признателен начальству <…> поздравить Пимена с успехом»:
…очень признателен начальству, и не могу не быть ему благодарным. И приглашения его делать экскурсии в область живой жизни настолько любезны, что даже я сам намерен воспользоваться ими, в качестве газетного передовика. Да, намерен, потому, во-первых, что и у меня, как и у других, плоть немощна, а во-вторых, и потому, что хоть я и отвык от жизни, но ведь вопросы-то, о которых идет речь, таковы, что, право, и курица может без труда написать об них целый пуд руководящих статей. Но признаюсь, одно обстоятельство пугает меня.
– Но что же тут может пугать?
– Боюсь я: гаду в литературе нашей много заведется. До сих пор он был сметен к сторонке, а теперь, с этой «практической ареной», по всем стойлам его расшвыряют, так что и не разберешься потом.
Я помню, я в то время не только не согласился с ним, но даже прямо назвал его чудаком. Мне казалось странным, каким образом из протеста в пользу Чацкина и Горвица и из защиты г-жи Толмачевой могут со временем образоваться какие-то «гады». Я думал, что русская литература вступила именно на тот путь, который ей приличествует после стольких лет езоповского лицемерия: на путь самобичевания, анализа и самопознанья. Однако меня радовало уже и то, что Пимен понемногу и сам освобождается от старых пут, которые задерживали развитие его мысли, что он без особых затруднений выполняет обязанности газетного передовика и беседует в своих статьях о «возникшем и постепенно усугубляющемся движении общества» настолько самоуверенно-плавно, что самый взыскательный читатель мог только сказать: чего же еще надо!
Но вместе с тем я должен сказать, что даже с возрождением он не утратил старой привычки трепетать. Вопрос: пройдет или не пройдет? ни на минуту не оставлял его, что было тем более странно, что, по собственному его сознанию, такие передовые статьи, какие он поставлял для своей газеты, любая курица могла писать пудами.
Стр. 413–415. Абзац «Разумеется…». Вместо: «Но тут произошло нечто неслыханное <…> в действительные статские советники»:
Но тут случился с ним казус: когда хозяин представил его m-me Растопыриус и когда последняя заявила, что счастлива познакомиться с таким знаменитым публицистом, то с Пименом вдруг сделалось дурно. Оттого ли это произошло, что он не был приготовлен к встрече с m-me Растопыриус, или оттого, что лесть m-me Растопыриус взбудоражила его затаенное самолюбие, – неизвестно. Но на этом попытка сближения с статскими советниками и кончилась, и фрак уже больше не выходил из шкапа, куда Пимен его повесил по возвращении с раута.
Вообще, несмотря на то, что Пимен довольно ходко принялся писать статейки и по вопросу о том, «необходимы ли для городовых свистки?», и по вопросу о том, что пригоднее, «оставить ли пожарную часть в городах в ведении полиции или же предоставить устройство ее на волю самих городских обществ?» – в поведении его я, по временам, замечал довольно значительную странность. Иногда прочтет, бывало, статью и вдруг схватится за голову:
– Ах! это ужасно! это ужасно!
И убежит, не объяснив, в чем состоит ужасное. И что всего страннее, убежит прямо в типографию, где сейчас же возьмут его статью и примутся набирать.
Но главное, что не сходило с его языка, это гады.
– Гаду много!
Стр. 418. Абзац «– Слушай!..». Вместо: «Куда теперь идти?»:
Куда теперь еще идти? в дом терпимости – больше и дороги никуда нет!
Стр. 419. Абзац «И от кого…». Вместо: «…и даже брезгливости <…> не дают Менандру спать»:
…и даже брезгливости! И что ж! оттуда-то именно, из предполагаемого вместилища старинной литературной брезгливости, и полилась грязь!
Стр. 420. Вместо «Вот кабы ты <…> отлично!»:
Знаешь ли что? пробовал было я повествовать: поступи-ка ты на железную дорогу, сначала, разумеется, помощником кассира, а потом, бог милостив, увидит твое усердие, и настоящим кассиром определят. А вот как на будущий год в Монрепо на лето поедем, так ты нам протекцию окажешь, кондуктору шепнешь, чтоб вагончик попокойнее отвел. Право, так, а!
Фамилия умершего литератора в черновой рукописи – Любомудров.
Наборная рукопись за некоторыми исключениями идентична печатному тексту.
Основная тема рассказа – положение литературы в пореформенном русском обществе – неоднократно затрагивалась Салтыковым (см., например, «Напрасные опасения» – 1868, «Насущные потребности литературы» – 1869, в т. 9 наст. изд.).
В «Похоронах» Салтыков возвращается к мысли о том, что реформы, по существу, не уничтожили условий, в силу которых развитие литературы «стесняет сама жизнь, пропитанная ингредиентами крепостного права». Не ослабился цензурный гнет, вынуждающий демократическую прессу прибегать к «сложному маскарадному обряду», к «нескончаемому езопству» и лишаюший писателя нормального общения с читающей публикой.
Наиболее трагическим представляется Салтыкову резкое понижение идейного уровня печати, затронувшее не только либеральную прессу, дошедшую до полного «литературного распутства» и продажи своих прежних идеалов за «полтинник», но даже тех литераторов, которые некогда были верны высоким освободительным идеалам и «не допускали ни компромиссов, ни эклектизма». Вместе с тем он считает, что если либеральные оппортунисты типа Менандра Прелестнова сами повинны в своем идейном падении, то демократическая журналистика в состоянии высоко держать свое знамя, но вынуждена идти на компромиссы с наступающей реакцией под натиском цензурно-административных репрессий.
В образе литератора «средней руки» Пимена Коршунова представлена судьба бедного и честного литературного труженика, который и жил и умер «словно украдкой». Смерть и забвенье – итог его многолетнего литературного подвижничества.
Трагический колорит повествования в значительной мере объясняется условиями, в которых пришлось работать в 70-х годах самому Салтыкову. На глазах умирал Некрасов, преследуемый всеми видами цензурных неистовств. Письма Салтыкова этого времени, переполненные жалобами на свое крайне тяжелое положение в литературе, прямо перекликаются со многими мотивами «Похорон». «Бывали времена хуже, подлее – не бывало», – пишет он А. Н. Жемчужникову 8 октября 1876 г., имея в виду положение литературы, а 20 января 1877 г. повторяет ту же мысль в письме к А. Н. Энгельгардту: «Находясь между цензурным бешенством, с одной стороны, и бесталанностью – с другой, мы должны испытывать самые мучительные ощущения». Несколько позднее, в автобиографических главах «Круглого года» и в отрывках «Когда страна или общество…», «Говоря по правде, положение русского литератора…», развивающих ту же тему, наконец, в очерке «Имярек» и в сказке-элегии «Приключение с Крамольниковым» Салтыков возвращается к своим размышлениям о положении и задачах современной ему литературы, о судьбе передового русского писателя.
Критика, единодушно отметив силу сатирического изображения в рассказе «Похороны» «незавидного положения русской литературы и ее труженика – писателя», вынужденного прибегать к «кутанью мысли» до такой степени, что она становится непонятной и читателю [275]275
Русская литература. – «Сын отечества», 1878, № 255, 29 сентября.
[Закрыть], не проявила, однако, достаточного понимания идейной глубины произведения.
В. П. Буренин назвал его «юмористической иллюстрацией банального сюжета об исключительном положении русской литературы» [276]276
В. П. Буренин, Литературные очерки. – «Новое время», 1878, № 929.
[Закрыть], рецензент газеты «Новости» В. П. Чуйко утверждал: «…конечно, с г. Щедриным нельзя не согласиться: благодаря «возрождению», «гаду» много развелось, в особенности в таких изданиях, как, например, газета «Чего изволите?» или «И шило бреет», но выводить из этих примеров общий тип литературного положения – воля ваша, слишком смело» [277]277
В. Ч. <В. П. Чуйко>, Литературная хроника. – «Новости», 1878, № 255.
[Закрыть].
Сам Салтыков, по воспоминаниям Н. К. Михайловского, очень ценил «Похороны» и значительно позднее отозвался о них как об одном из лучших своих произведений [278]278
Н. К. Михайловский. Памяти Щедрина. – В кн.: «М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников», стр. 320.
[Закрыть].
Скучно жить на свете, господа! – неточно переданная заключительная фраза из «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Гоголя.
Литературный фонд– Общество вспомоществования нуждающимся литераторам и ученым, основано в Петербурге в 1869 г. Салтыков был деятельным членом Литературного фонда, с 1871 г. – членом комитета, в 1877 г. – товарищем председателя.
На Театральной улице, против дома, где помещается цензурное ведомство…– Петербургский цензурный комитет помещался в доме № 3 по Театральной улице Спасской части (ныне улица Зодчего Росси).
…отслужили литию…– молитву об умершем при выносе из дома.
Предварительная цензура– по цензурному уставу 1865 г., должна была рассматривать издаваемые сочинения в рукописи, в отличие от цензуры карательной, налагавшей административные взыскания на издания, освобожденные от предварительной цензуры.
Митрофаниевское кладбище– петербургское кладбище, расположенное в конце Большой Митрофаньевской дороги, ведущей от Обводного канала.
…напояющая оцтом и желчью…– Оцт( оцет, церковнослав.) – уксус. По евангельской легенде, уксус, смешанный с желчью, дали пить Христу перед распятием (Матф., XXVII, 34).
…положить душу за други своя…– евангельское изречение (Иоанн, XV, 13).
Домовина– гроб.
…область ангельская резко отличалась от области аггельской. – По церковной терминологии, аггел – дух зла, противоположный духу добра и света – ангелу.
…был беден, как Ир. – Ир– персонаж «Одиссеи» Гомера, его имя – обозначение крайней нищеты.
Конечно, никто не считал, его« разбойником пера»… – Намек на кличку «разбойники печати и мошенники пера», данную газетой «Московские ведомости» либеральным газетчикам. Это наименование Салтыков полемически переадресовывал представителям реакционной прессы (см. «Письма к тетеньке», «Круглый год»).
Когда Мусин-Пушкин был назначен попечителем учебного округа, то многие цензора содрогались…– Граф М. К. Мусин-Пушкин, известный своим вспыльчивым и взбалмошным характером, состоял попечителем С.-Петербургского учебного округа с 1845 по 1856 г. В 1852 г. он запретил публикацию статей в похвалу Гоголю по случаю его смерти. За неподчинение этому запрету был отдан под арест, а затем сослан на жительство в орловское имение И. С. Тургенев.
«Верую во единого» – начальные слова православной молитвы («символа веры»).
Подчасок– караульный, назначавшийся на смену часовому в случае необходимости.
Будочник– низший полицейский чин, часовой, наблюдавший за порядком на улицах.
Квартальный надзиратель– полицейский чин, подчиненный частному приставу.
…лес проснулся…– цитата из стихотворения Фета «Я пришел к тебе с приветом…».
…г. Валентин Корш…– Журналист В. Ф. Корш, типичный представитель либерального оппортунизма, неоднократно высмеивался Салтыковым под именем Менандра Прелестнова (см. «Дневник провинциала в Петербурге», «Господа ташкентцы», «За рубежом», «Благонамеренные речи», «Помпадуры и помпадурши»).
Могиканы– здесь: последние представители отживающего течения. Название заимствовано из романа Фенимора Купера «Последний из могикан».
…уже мелькает чуть не фаланстер( были же военные поселения!)… – О фаланстере (форме социалистического общежития в утопическом проекте Фурье) Салтыков писал Е. И. Утину 2 января 1881 г.: «Фурье был великим мыслителем, но от теории его остались только неумирающие общие положения, а прикладная часть оказалась более или менее несостоятельной». В этой «прикладной части», в организации фаланстера, Салтыкову виделись элементы «казарменности», которые позволили ему сатирически сближать идею фаланстера с реакционной практикой военных поселений. См. также т. 8 наст. изд., стр. 524.
Поверь, что лавры оппортюниста Гамбетты не дают Менандру спать! – Салтыков крайне резко отзывался о политике Гамбетты, французского либерально-буржуазного деятеля, проповедовавшего идею «нерасторжимого союза работников с владеющим», то есть эксплуататоров с эксплуатируемым. Сопоставление Менандра с Гамбеттой подчеркивает отрицательное отношение писателя к «оппортунизму» либеральной журналистики.
…в самые горькие дни пленения вавилонского. – Имеется в виду библейское предание о пленении иудеев в Вавилоне.
В Аспазии она к нашему Периклу готовится. – Аспазия– афинская гетера, возлюбленная Перикла(V в. до н. э.), крупнейшего государственного деятеля Древней Греции, покровителя наук и искусств.
«Таинства мадридского двора» – лубочный роман из придворной жизни Г. Борна.
Покровительственная система– направление внешней торговой политики в интересах поощрения отечественной промышленности, при котором дешевые импортируемые товары облагаются таможенной пошлиной в таком размере, чтобы при ввозе в страну они не могли продаваться дешевле товара отечественного производства.
Старческое горе, или Непредвиденные последствия заблуждений ума *
Впервые – ОЗ, 1879, № 5 (вып. в свет 29 мая), стр. 213–256.
Рукописный материал представлен черновой рукописью ранней редакции глав 1 и 2 (начало, от слов: «Про Каширина все говорили» до слов: «…служил самым прочным основанием заведенных им связей») с первоначальным (зачеркнутым) заглавием «Старческий грех» [279]279
«Бюллетени Рукописного отдела Пушкинского дома», стр. 52, № 179.
[Закрыть].
Черновая рукопись представляет собой более сжатую редакцию, но имеет и некоторые варианты, не вошедшие при переработке в окончательный текст рассказа. Приводим наиболее существенные из них:
Стр. 431. Абзац «В университете…»: Вместо: «ведомство Предвкушения свобод»:
ведомство государственных имуществ.
Вместо: «ведомство Плаваний и Внезапных открытий»:
морское ведомство.
Вместо: «ведомство Дивидендов и раздач»:
цензурное ведомство.
Стр. 438. Вместо: «Выше было сказано, что Каширин был либерал»:
Я сказал выше, что Каширин, как ученик и друг Грановского, был либерал.
Отличия текста рассказа изд. 1881от текста «Отечественных записок» за одним исключением незначительны. Это исключение следующее:
Стр. 431. Абзац «Воспитание Филип Филипыч…». Вместо: «подаренный Гарибальди одному из его друзей, а от последнего перешедший к нему» – в «Отечественных записках» было:
подаренный ему Гарибальди.
Как видно из приведенных вариантов, рукопись раскрывает некоторые зашифрованные в окончательном тексте места (указываются, например, настоящие названия либеральных министерств 40-х и 50-х годов, в которых Каширин начал свою карьеру), более резко подчеркивает контраст между либеральным прошлым Каширина (был не только учеником, но и другом Грановского, получил в подарок платок от самого Гарибальди) и его дальнейшей идейной деградацией (по первоначальной редакции – кончил службой в цензурном ведомстве, в окончательной редакции цензурное ведомство заменено ведомством «Дивидендов и раздач», то есть Министерством финансов, которое в конце 60-х годов стало оплотом бюрократического либерализма).
Вследствие замен идейная эволюция Каширина, центрального персонажа рассказа, выступает в окончательном тексте менее резко. В молодости, слушая лекции Грановского и находясь в некоторой близости к литературному кружку Белинского, он приобрел вкус к изящному и утвердился в намерении идти по стезе честности и благородства. На переходе от реформаторского к реакционному курсу даже такой либерализм, к тому же с годами повыветрившийся, стал казаться подозрительным. Отстраненный от службы, Каширин погружается в «мир обманутых надежд и упований», оказывается «в полном и безнадежном отчуждении», превращается в прихлебателя и, наконец, доживает свои дни в провинции всеми забытый.
Таким образом, Салтыков приемами детального психологического анализа показал жалкую судьбу представителей либерального молчалинства, пытающихся устроиться между двух противоположных лагерей.
Рассказ был встречен сочувственно, хотя и не вызвал многочисленных отзывов прессы. Рецензент «Саратовского справочного листка», например, отмечал, что «Старческое горе» написано «в характере цельного, законченного рассказа и обладает, помимо вообще присущих автору достоинств, еще несомненною художественною формою сатиры» [280]280
Библиографические заметки. – «Саратовский справочный листок», 1879, № 134, 28 июня.
[Закрыть].
Кипсеки– роскошно изданные книги, альбомы изящных рисунков с текстом или без него.
…для «Отечественных записок» времен Белинского…– В. Г. Белинский сотрудничал в «Отечественных записках» с 1839 по 1846 г.
Фалалей– самодовольный невежда.
Формализироваться(от франц.formaliser) – обижаться.
Кюмюлирующую(от франц.cumuler) – совмещающую, объединяющую.
И вдруг времена созрели. – Речь идет о моральном кризисе героя, осознавшего невозможность жить по-старому.
…присутствование в комиссиях« не терпит суеты». – Использована строка из стихотворения А. С. Пушкина «19 октября» – «Служенье муз не терпит суеты».
Дивиденды– часть общей прибыли какого-либо коммерческого предприятия, получаемая пайщиками в зависимости от вложенного капитала.
Колтовские– Малая, Большая и Средняя Колтовские улицы на Петербургской стороне близ Малой Невки (ныне Пионерская и Средняя Колтовская), населенные в то время преимущественно мелким чиновничеством. См. стр. 641.
Амфитрион– гостеприимный, хлебосольный хозяин.
Тайный советник– чин 3-го класса, один из высших гражданских чинов в царской России, классом выше чина действительного статского советника.
Доход неокладной– то есть не облагаемый налогами.
…о мерах, предлагаемых в… «записке» земского деятеля Пафнутьева…– Пафнутьев– собирательный образ представителя дворянской оппозиции, выведенный в очерке «Завещание моим детям» (1866, см. т. 7 наст. изд., стр. 7), а позднее в «Письмах к тетеньке».
Пощечиться– поживиться.
Клапштосы, карамболь– термины бильярдной игры.
…тирадами из барковских трагедий. – Ироническая характеристика творчества И. С. Баркова, прославившегося порнографическими стишками.
Шмандткухен(от нем.Smandtkuchen) – сливочное пирожное.
Медок– красное вино, бордо.
Дворянская хандра *
Впервые – ОЗ, 1878, № 1 (вып. в свет 25 января), стр. 285–308.
Рукописи не сохранились.
История создания очерка неизвестна. Упоминание в тексте обстоятельств похорон Н. А. Некрасова (см. стр. 476–477) позволяет отнести время создания очерка к январю 1878 г. [281]281
См. комментарий И. Векслера в изд. 1933–1941, стр. 583.
[Закрыть]
Текст журнальной публикации содержит цензурную купюру, от слов: «Ничего не знать, ничего не мочь…» до слов: «…выдвигается… гроб» (стр. 480–485). В официальных бумагах цензурного ведомства этот инцидент не отражен. Салтыков рассказывал о нем А. А. Краевскому в письме от 20 января 1878 г.: «Я было заходил сегодня к Григорьеву <…> но не застал его и от безделья зашел в Цензурный комитет. Слыша великое гудение в комнате присутствия, я вызвал Ратынского, который выбежал в больших попыхах, сказал только: дураки читают вашу статью, – и убежал. Должно быть, там что-нибудь нездорово».
Позднее, 28 марта 1827 г., Салтыков сообщал А. М. Жемчужникову, что цензура «из статьи, помещенной в январской книжке, выдрала 9 страниц, то есть всю внутренность».
В журнальном тексте цензурный пропуск обозначен тремя строками точек. Рецензент газеты «Обзор» писал об этом: «Пересматривая нумерацию страниц, мы заметили, что в статье г. Щедрина не хватает, по крайней мере, страниц пять, замененных летучими цифрами» [282]282
«Обзор», Тифлис, 1878, № 41, 12 февраля.
[Закрыть].
Купюра устранена в изд. 1881, что подтверждается сравнением текста с копией изъятых страниц в альбоме М. И. Семевского «Знакомые» [283]283
«Дворянская хандра». Рассказ М. Е. Салтыкова. Не пропущенный цензурой отрывок в кн. I «Отечественных записок» 1878 г. – Знакомые. Альбом М. И. Семевского, редактора-издателя журнала «Русская старина» 1867–1887, том I, стр. 306 ( ИРЛИ).
[Закрыть].
Не пропущенная цензурой «внутренность» рассказа – это главка, в которой автор обобщил свои наблюдения над эволюцией общественных настроений либерально-дворянской интеллигенции «за последние двадцать лет».
Салтыков рассматривает эти два десятилетия как путь от «всеобщих сований» в годы демократического подъема 50-х годов и «восторгов» по поводу «обновления» в период реформ до возвращения к крепостнической «практике заплечной философии», пресекающей насилием всякую попытку протеста против господствующего режима.
Возрождению принципов «заплечной философии» способствовал своим либеральным оппортунизмом («повадливостью»), а подчас и прямым политическим предательством «современный дворянский человек», который, осознав всю неприглядность прежних основ жизни, только внешне отказался от крепостнического миросозерцания, на деле же продолжает держаться за него.
Среди либералов разных оттенков, выведенных Салтыковым в ряде произведений 70-х годов, герой «Дворянской хандры» ближе всего к типу Провинциала из «Дневника провинциала в Петербурге» (1872) и рассказчику из «Убежища Монрепо» (см. например, главу «Монрепо-усыпальница» в т. 13). Это «стадный человек» из дворянско-либеральной среды, воспитанный на идеалах 40-х годов и застигнутый врасплох наступлением реакции. Разочарованный беспочвенностью и бесплодностью своих прежних «сований», не считая возможным содействовать властям в их реакционной политике, он находит выход в полном удалении от общественной жизни и отправляется доживать дни в свое оскудевшее родовое поместье, как в «гроб», где только и можно найти «настоящее, заправское забвение».
Исторически обреченным обитателям «дворянских гнезд» противопоставлена картина крестьянского поселка, заключающего в себе «разгадку всех жизненных задач», «ключ к разумению не только прошедшего, но и настоящего и будущего».
Социально-экономическую основу непреодолимого противоречия между фрондирующим на покое дворянином и «адскими мучениями» трудового крестьянина автор видит в том, что реформы не отменили принципиальной противоположности в материально-правовом положении помещиков и крестьян. Салтыков употребляет здесь термин «досужество» как символ привилегий дворянства, основанных на эксплуатации чужого труда (ср. этот термин в рецензии на «Новые стихотворения А. Н. Майкова» – 1864, и аналогичное понятие «досуг» в статье «Напрасные опасения» – 1868). Отсюда и расхождение коренных жизненных интересов – вопроса «о недостатке так называемых «свобод», волнующего привилегированное сословие, и вопроса «о недостатке еды», составляющего «один, самый высший интерес» эксплуатируемой крестьянской массы.
Одна из тематических линий рассказа связана с раздумьями Салтыкова над судьбами освободительного движения. Он видел, что темная и задавленная нуждой крестьянская масса еще не стала общественной силой, способной к восприятию революционных идей. Об этом свидетельствует эпизод экзекуции, произведенной «честным миром» над деревенским агитатором «из фабричных».
