Текст книги "У Пяти углов"

Автор книги: Михаил Чулаки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

2

Есть у кошек компасное чувство, или как его иначе назвать? Когда за шестьсот километров из незнакомых мест домой возвращаются. Так есть или нет?! Федя поспорил с Димкой и Аликом. Они спорили в обед, недоспорили – а чего спорить зря? Надо поставить эксперимент! У Феди сразу идея.

У него всегда идеи. Самая главная сейчас идея – веломобиль! Ну пусть не его идея, вычитал в газете, но его идея: построить самим! Самим построить – самим гонять. Все вокруг хотят мотоцикл, тронутые на этой трещотке на колесах, но на мотоцикле ты открыт всем ветрам и дождь сверху, а в веломобиле сидишь в кабине, тепло и не дует. И скорость нормальная за счет обтекаемости: километров сорок – пятьдесят, для города – самое то. Да еще и полезно мускулами поработать, когда кругом не жизнь, а неподвижка, гиподинамия, выражаясь по-научному. И не только у инженеров или композиторов, как отец, но и у них – настройщиков аппаратуры. Или еще плюс – никакого выхлопа! До чего довели природу – скоро не останется никакой атмосферы, захочешь дышать – а нечем. По всем статьям веломобиль – вещь будущего, король спроса двадцать первого века. Пока что ни у кого нет, а у них уже есть. То есть скоро будет. Трещоточники усохнут от зависти.

Но поспорили в обед про компасное чувство у кошек. Есть или нет? А чего спорить зря, надо проверить самим, потому что мало ли что писали – написать легко. У Феди сразу идея: чего в «Таити» жирный кот околачивается зря? Барсик или Марсик. Вот пусть и покажет, встроен в него компас или нет?

«Таити» – стекляшка в трех минутах от проходной. Потому что внутри пальма не хуже, чем на настоящем Таити. Вообще-то, на вывеске написано «Ромашка», но никто так не называет. Кофе там нормальный, если двойной и с ликером – самое то! Когда начнут гонять на веломобиле, придется брать без ликера. Или ничего не будет от одной рюмки, тем более что кофе нейтрализует? Феде здесь всегда сварят кофе без очереди, за то что чинит им шарманку, музыкальный автомат то есть, – халтурная конструкция, ломается каждый месяц. Сейчас шарманка гремела – и кстати, если кот вякнет, когда его в сумку. Алик хотел зажать свою сумку: будто котяра порвет внутри или нагадит со страха, но Федя сказал: «Ладно, на мой риск». А чего – купит Алику новую, жалко, что ли?

Котяра, как всегда, ловил кайф на батарее. Алик с Димкой поставили заслон, а Федя его в сумку. Тот и не успел вякнуть. Резко сработали, никто и не усек – ни тетя Женя, которая за стойкой, ни баба Настя, посудница. В сумку его – и сразу рвать когти. Сейчас бы прыгнуть в веломобиль и чтобы следом погоня, как в хорошем вестерне. Но пока мобиля нет, пришлось на метро.

Димка поехал прямо к себе до «Елизаровской», а Федя с Аликом пересели до «Владимирской» – Алик живет рядом, они и в школу ходили вместе, и в ПТУ Федя его уговорил – мама Алика за это Федю до сих пор не любит и ненавидит.

Федя выпустил Барсика или Марсика в своем дворе. Таких сибирских здесь у них нет, сразу легко будет узнать издали, если кот останется, вместо того, чтобы шагать к себе в «Таити» по внутреннему компасу. Котяра выскочил из сумки и очумело понесся в кусты.

– Уговорились, да? Не кормить. Для чистоты эксперимента. Захочет жрать – пусть бежит к себе в «Таити».

– Да по мне, пусть бы их и вовсе не было! Что с них толку? Пусть их бабки сумасшедшие кормят! – Алик обиделся, чудила.

Ну и пусть обиделся – зато твердый уговор.

Федя поднялся к себе под крышу. Лестница у них в доме – до такой не додумались ни в каком детективе. А тут в натуре. Двустволка. Идут две лестницы параллельно – через стенку: внизу выходы в разные дворы, а вверху на пятом этаже шунт – соединяются то есть. Вот где погони устраивать! В одной лифт сделан недавно – наружный, накладной, а другая – пешая. Федя поехал на лифте – дойти тоже нетрудно, но пока лифт еще непривычный, приятно лишний раз убедиться, что новый комфорт в твоем распоряжении.

Едва отпер свою дверь – звякнул телефон. Могла звонить Марина. Или Стелла. Да много их, которые ззоият. Телефон звякнул только раз: переключен на автосекретаря. Федя еще в школе забавлялся такими штуками – подключал к телефону магнитофон. Оказалось, двойное удобство: если дома пусто, маг запишет, что передать; а если сидишь дома, можно держать на автомате, но дать звук на динамик, и тогда слышишь, кто звонит, а сам в подполье: хочешь – отвечаешь, не хочешь – нет. Федя так и сделал сейчас: дал звук на динамик. И сразу зазвучало на всю комнату:

«Внимание, с вами говорит автоматический секретарь квартиры Варламовых. В настоящее время никого нет дома. Продиктуйте, что вам необходимо им передать. В вашем распоряжении минута. Диктуйте, мотор включен!»

Текст когда-то наговорил своим поставленным голосом Женька Старухин, он лет пять в театральной студии, недавно его даже показали по телевизору в «Мониторе», после того как он сыграл Лжедмитрия. Они в студии поставили пьесу – продолжение «Бориса Годунова». «Годунова» давно уже написал Пушкин, потому устарело; Женька сказал, что сейчас самое современное – продолжения старых классиков. Все равно как аранжировки Моцарта для современных ансамблей: в чистом виде ведь Моцарта слушать не станешь, заснешь со скуки, а в аранжировке – самое то! Феде приятно, что у него записан для секретаря голос Лжедмитрия, что его друга показывали по телевизору!

Пауза – люди обычно теряются перед магнитофоном – в современный-то технический век! Во чудики. Ага, опомнилась, заговорила:

– Лизка, тебя нет дома? Так и поверила! Отсиживаешься. Сними трубку, поговорим нормально. Молчишь? Ну как хочешь!

Все – отбой тревоги. Ева Марфушкина. И зачем мочка держит ее в лучших подругах?! (Мочка – осталось с детства: мамочка. Называл «мочка» и целовал в ухо; сейчас не целует, конечно, но иногда называет.) Давно бы отзнакомить от себя эту Еву! Федя сочинил еще в четвертом классе, еще при отце, когда жили все вместе: «Тетя Ева – недавно старая, давно не дева!» Отец хохотал, а потом сказал мочке серьезно (Федя подслушал – нечаянно): «А что? Талант! Почитай эпиграммы самого хоть бы Пушкина – в этом роде. Вдруг вырастет у нас поэт?» Не вырос. А мочка тогда ужасно сердилась: как Федя мог про ее подругу? Как это «не дева», что он понимает? Все он тогда понимал! Дураки взрослые, если не понимают, что дети все понимают!.. Отец отчалил, а Ева все в лучших подругах.

Федя пошел за шкафы в свой угол – комната у них одна, но при помощи шкафов сделаны ни две, ни полторы! – улегся на диван, собираясь подумать: он любит думать со всеми удобствами. Думать он собирался про веломобиль: делать в нем цепную передачу или карданную? Цепную – легче, но с цепью переключение скоростей ненадежное…

Собрался подумать, но снова зазвонил телефон.

«Внимание, с вами говорит…»

– Федька, брось ты, знаю я твои штучки! – Стелла. – Сам сидишь и слушаешь. Сними трубку, и поговорим нормально.

Снимет он трубку, как же! Не дождется.

– Ну чего, так и будешь в молчанку? Устроил свои автоматы, так думаешь, всех перехитрил? Потом валяться будешь под дверью, звонить день и ночь, а я и не повернусь. Ноль внимания – кило презрения! Ну, будешь говорить?.. Как хочешь. Сам дурак.

А ведь Федя врезался в нее недавно, как сопливый семиклассник, честное слово! Зато отчего раскрылись глаза? От этого самого автомата! Разговаривает Стелла слово в слово с Евой Марфушкиной! И голос делается такой же. На вид разные, а услышал – слово в слово! И сегодня, и всегда: «Сними трубку, поговорим нормально», – слово в слово. Ну как только понял, что мозги у них устроены одинаково, – сразу слинял. Будет он в ногах валяться, как же, пусть поищет дураков в другом месте!

Телефон некоторое время молчал, Федя успел почти решиться, что нужно ставить кардан и настоящую коробку передач, когда снова звонок и голос Лжедмитрия:

«Внимание, с вами говорит…»

Кто-то на том конце слушал взодку – то есть слушала, потому что по дыханию Федя узнал: Марина. Она волнуется, оттого что нужно диктовать автомату, вот и дышит – похоже, как Рыжа, отцовская собака, когда раскроет пасть и язык на сторону.

Пауза дольше, чем обычно. Потом:

– Тео, это я, Марина. Я звоню, потому что у нас в «Сатурне» на девять пятьдесят «Потерянный сын». Индийский фильм. Если вернешься, я буду ждать до без одиннадцати минут. А потом не знаю, наверное, пойду одна, потому что все равно хочу посмотреть. Девочки очень хвалили, сказали, весь зал плакал. До без одиннадцати, слышал?

Вот такой кадр: и билеты сама купят; и пригласит, и будет ждать до без одной минуты – все не как Стелла, а наоборот.

А называть себя «Тео» Федя сам ее научил. Не каждый знает, что Теодор – то же самое, что Федор, как Жан и Иван. Федя и сам узнал недавно, сказал Славка Ставицкий, новый знакомый; сначала – заказчик, а теперь стал настоящий друг, хотя и старше почти на полжизни: двадцать семь ему, отслужил давно. Не где-нибудь, а в десанте! Одно и то же – Федор и Теодор, а какая разница: «Федька», как обзывала Стелла, или «Тео»!

И все-таки Федя колебался, идти или не идти с Мариной на «Потерянного сына». Индийские фильмы всегда доводят до слез, а Марине и нравится: не поплакала в кино – вроде зря сходила; или уж хохотать – тоже до слез. А Феде плакать не нравится – ни в кино, ни везде, но индийские фильмы так устроены, что не хочешь, злишься на себя, а заплачешь. Выпустишь слезищу. Марина сказала, что это и есть сила искусства. А Федя считает, что заставлять плакать, если не хочется, даже бесчестно – все равно как если человек смеется не от смеха, а от щекотки.

Когда Федя ходил весь врезавшийся в Стеллу, он бы не колебался, он бы побежал смотреть с нею даже китайский фильм, если б позвала. Но то-то и хорошо, что с Мариной он остается при своей воле, а то со Стеллой был как парализованный: она дергала за нитки, а он плясал, – есть такие куклы, показывали по телеку.

Если колеблешься, то не стоит и идти, потому Федя не отправился в кино, а вместо этого решил двинуть к Ставке – еще не поздно, да к Славке никогда не поздно: или он сидит у себя в мастерской, или нет его, но никогда у него не разбудишь ни мать, ни жену, – почему-то Феде всегда неудобно бывает перед женщинами; поэтому к Алику, хотя живет рядом, он почти не заходит из-за его мамаши, а к Димке ходит часто, хотя тот и далеко, около «Елизаровской», – Димка живет с одним отцом. А у Славки все хорошо: и женщин нет, и рядом на Рубинштейна, в соседнем доме с отцом. Только к отцу Федя заходит через месяц или два, а к Славке – через день.

Славка здесь у Пяти углов появился недавно – открыл фотографию. Феде, когда увидел вывеску, сразу стало интересно, как это человек сам по себе: ни директора над ним, ни начальника цеха! Федя сам себе знает цену; весной ему в армию, так на заводе заранее плачут; ну не на всем заводе, но в цехе; а уж на участке – точно: кто еще такой настройщик, который по приборам-то по приборам, только себе верит больше, чем приборным стрелкам? Короче, как говорит дед: терапевт в своем деле! Но пусть Федя и терапевт по цветным телевизорам и вообще по всякой аппаратуре, только все равно начальник еств начальник – от участка и выше. А над Славкой – никого.

Славка – инвалид: ноги нет выше колена. Федя спросил как бы между прочим: не прыгнул ли Славка неудачно в своем десанте? Нет, ответил. Такое выдал «нет», что расспрашивать дальше пропала охота. Ну не желает человек рассказывать, не самый это приятный момент в жизни – его право. Федя больше не заикался на эту тему. А Славка шустрит так, будто и родился с одной ногой. По ателье своему (слово «фотография» Федя сразу забыл, как только познакомился со Славкой: ателье – и никак иначе!) летает без костылей, с одной палкой, а когда нужно куда-нибудь в город – у него «Запорожец» с ручным управлением.

Федя в первый раз зашел просто так – любит он знакомиться, ему и на улице подойти ничего не составляет, а тут вывеска – человек сам, можно сказать, приглашает. Зашел, и оказалось, Славка не только фотографирует или пленки проявляет – это дело химическое, но и понемногу аппараты чинит. А это для Феди самое то. И с механикой ему интересно, потому что никогда он не разбирал фотоаппараты, а в новейших, которые с автоматикой, уже пошла и родная электроника. Когда зашел, Славка как раз зашивался с японским «Никоном», а Федя посмотрел, пощупал – и быстро вник.

Федя двинул к Славке и уже внизу, во дворе, вспомнил, что не стер телефонные записи. Надо было – да забыл. Придет мочка – и вовсе ей незачем слушать, что наговорила Стелла, да и про Марину он ей ничего не рассказывал. Неловко ему говорить мочке про своих девочек – все он понимает с детства, а не верится до конца, что мочка вот так же звонила отцу, встречалась в подъездах, целовалась и все остальное – ясно, что так и было, но представить Федя не может. И потому не получается у него рассказывать про Стеллу или Марину. Надо было стереть! Но и возвращаться, неохота. Вся надежда: не очень мочка любит обращаться с телефонной автоматикой, вечно нажимает не те кнопки.

Славкино ателье в первом этаже. В витрине у него большие слайды, подсвеченные сзади, – разные пейзажи от пальм до ледяных торосов. Красиво. Начальства над ним нет – вкалывает сам по две смены. Федя дернул дверь, – но она оказалась заперта, и тут он заметил табличку с часами работы, которой раньше не было.

Федя удивился и позвонил.

– Кто?! – резко спросил из-за двери Славка. – Уже закрыто!.. А, ты – залазь… Понимаешь, какая-то падла пустила слух, что у меня тут водка после закрытия. Хоть табличку вешай: «Водки нет!»

– Ага: «Ноу алкоголь», – кивнул Федя. – Или наоборот: заведи торговлю. Есть такие – знаешь, как зашибают?!

Вовсе Федя не хотел, чтобы Славка зарабатывал таким способом, но приятно было показать, что он разбирается в настоящей жизни.

– Советчик! – Славка слегка смазал Феде по шее. – Это знаешь как называется? Какая статья? А мне свобода не надоела.

Федя привычно заглянул на верстак, где лежала полуразобранная кинокамера.

– Что тут у тебя? У, какая старина! «Кодак».

– Человек говорит, еще во время войны снимал этой штукой, нигде чинить не берутся, а ему дорога как память.

– Здорово бы сделать, когда нигде не берутся! Или взять и вставить суперсовременную начинку! Чтобы превратилась в портативную телекамеру. Твоя вся химия вообще должна скоро отжить.

– Это обыкновенное жульничество – сменить начинку. И если хочешь знать, серийная новая телекамера куда дешевле, чем такой старинный механизм.

Федя разглядывал развороченное нутро «Кодака».

– Хорошо, телекамера – дешевка. Такая дешевочка тыщи на две, если совсем портатив. А фото? Прямое преобразование без твоей химии! Сквозь объектив – и сразу на бумагу. Это тебе не на дисплей вывести! Такого даже японцы пока не выпускают. Сделаем, а? Мои идеи, а ты финансируешь!

Федя забыл, что нужно ему заниматься веломобилем, который готов еще только, дай бог, наполовину!

– Давай, Славка, а? Представляешь? Нажал кнопку – и сразу вынимаешь цветной отпечаток! Еще пока не все это ясно, но я придумаю! Мы придумаем! Но Славка отмахнулся пренебрежительно:

– Слишком сложно для меня. Все разно как если бы на мой «Запорожец» фотонный двигатель. Ты лучше посмотри, как тут собрать протяжку.

Догадаться, как у старого «Кодака» была устроена протяжка, тоже интересно, но в голове у Феди бродили более грандиозные идеи:

– А давай поставим на твой гараж автоматические камеры! Чуть кто притронется к замку – она снимает. А если кто угонит – у тебя уже его портрет в фас и в профиль.

– Как приятно: вместо тачки – портрет на память.

– Ну и сигнализацию само собой: ты сидишь дома и вдруг звонок – значит, кто-то хлопочет у твоего замка.

– Ну зазвонит. И куда я за вором на костыле?

– А ты сразу тоже звони – в милицию. Или пусть жена бежит, она-то на всех ногах.

– Скажешь. Испугались они ее.

– Ее-то и испугались! Крика! Больше всего воры боятся шума и крика! Сигнализацию делают в машинах: чуть ее тронешь, начинает бибикать – тот же принцип, что бабий крик.

Приятно было говорить вот так со взрослым Славкой – с оттенком поучения. Тем более что Федя имеет право: он-то представляет, какой крик подняли бы и Стелла, и Ева Марфушкина, – любой вор испугается и сбежит!

И все-таки Славка улыбнулся покровительственно:

– Ух ты, до чего мудрый мужчина. Можно подумать, успел ты натерпеться от бабьего крика.

– Может, и успел.

Чтобы Славка знал, что было у Феди в жизни кое-что, чтобы не обращался как с мальчиком! Было у него кое-что, но если он иногда рассказывает об опытах по женской части, то чистую правду, а не заливает, как те, которые будто бы клеили десятками или даже сотнями! Кто так заливает, на самом деле, скорей всего, и вообще-то боится подойти познакомиться.

Федя еще и сам не знает, чего бы он больше хотел в жизни: сделаться великим донжуаном или иметь единственную великую любовь. Хорошо бы совместить и то, и другое. Но если бы и пойти по донжуанскому варианту, он бы не кидался на всякую дешевку, как эти, которые будто бы клеят десятками – уж не заикались бы насчет сотен…

А с чего они заговорили о женщинах? Ах да, от звуковой сигнализации – к женщинам, очень естественный переход. Но тут же Федя мысленно перескочил обратно: от женщин к сигнализации, к машинам:

– А еще ты бы мог гнать за ворами на своем «Запорожце»!

– Скажешь! Пока я выкачу из гаража. Да если бы он и стоял перед домом – они в первый двор, а я как?

Да, если бежать через дворы, ни на какой машине не догнать. Уж дворы-то здешние Федя знает с детства. Но все-таки он решил подбодрить Славку – будто тот нуждался в подбодрении:

– Все равно «Запорожец» – удобно. А что ручное управление, оно, может, и лучше ножного. Я-то сам с ребятами делаю веломобиль. Уже корпус начали: фанеру гнем и проклеиваем эпоксидкой… Когда-нибудь скоро все будут только на веломобилях: во-первых, гимнастика, во-вторых, воздух от них чистый…

С некоторым запозданием Федя сообразил, что Славка со своей одной ногой не очень-то сможет гонять на веломобиле.

– …И можно будет переделать на ручной привод тоже! Представляешь, какие станут мускулы, если ездить на ручном приводе! Тогда никакого каратиста не испугаешься.

Каратисты тут у них завелись совсем недавно. Собираются под видом туристской секции, потому что группы каратэ запрещены официально. Но не очень-то и скрываются, в хорошую погоду разминаются во дворе около бывшей прачечной – там, где раньше заливали маленький каток. Разминка у них смешная: делают резкие выпады с криком «Кха!» – и не поймешь, что для них важнее: удар или это самое «Кха!». Разминка смешная, но лучше с ними не связываться.

– А ты боишься каратистов? – с насмешкой спросил Славка.

Хотелось Феде показать, какой он храбрый и независимый, ко все же он привык говорить честно и не любит тех, которые завираются – и клеят они сотнями, и раскидывают десятками!

– Да, понимаешь, оно, конечно, здорово: ходить и никого не бояться. А когда пристанут, р-раз их, р-раз – и порубить в капусту. Хорошо бы уметь. Но их-то первых не трогают, каратистов наших из фальшивой секции, они сами прут на каждого: «Да мы, да вас!»

Это называется: ответил уклончиво. Но Славка понял.

Ладно, покажу тебе когда-нибудь приемчики не каратэ, но, может, и получше.

Конечно, Славку же учили в десанте! Он, наверное, и на одной ноге раскидает кого хочешь!

– Я бы тоже в десант попросился, но в военкомате как узнали про мою квалификацию, сразу приписали в ПВО. Там же все на электронике и специалисты вот так нужны. Перед техникой, знаешь, все равны, техника на погоны не смотрит, только на знания. Поэтому мне будет хорошо служить.

А что – сказал чистую правду, а никакое не хвастовство! Но Славка все-таки смазал по шее – шутя.

– Ну ты, Мастер без Маргариты! Только тебя и ждут везде!

Есть такая книга – Федя слышал от мочки, он у него читала все книги, потому что библиотекарша.

Ну и что, что без Маргариты? У меня сейчас Марина.

– Ничего ты не понимаешь. Маргарита – это мечта… Ладно, чего будем делать с камерой? Починим или отдадим как есть?

– Ясное дело, починим! Позор будет фирме, если отдать. Каких деталей на хватает – ребята выточат.

– Значит, берем. Ты не просто Мастер, ты у меня Консультант. Есть такой Консультант с копытом. Там же, где Маргарита. Ладно; Консультант, я пойду похимичу.

Темный чулан, где Ставка проявляет и печатаем тесный на двоих, да и не любит Федя химию.

– Тогда я пошел.

– Давай.

Едва он вышел от Славки, к нему сунулись два алкаша – за километр видно, что алкаши.

– Ну что, пацан, взял пузырек?

Вот ведь пустил слух какой-то гад! Или подшутил? За такие Чпутки надо дверью давить!

– Нету у него ничего. Пустил кто-то лажу!

– Ну да, нету. А если приперло? Алкаши застучали в дверь.

Федя постоял, подождал: не нужно ли помочь Ставке? И посмотреть было интересно, если Славка сам их раскидает. Но тот выглянул, коротко обругал, и алкаши без шума двинули дальше, поминая какую-то Маню, у которой есть непременно.

Федя постоял еще минуту. Подумал, что может увидеть и отца, он в это время гуляет с Рыжей, Правда, если б и встретились, не сразу бы придумал, о чем говорить. Потому Федя и заходит редко.

Федя никогда специально не думал, осуждает от отца или не осуждает. Все кругом разводятся. То есть не все, но многие. Допустим, сам Федя сдуру женился бы на Стелле и пришлось бы разводиться – так неужели всю жизнь винозатиться, если б успел родиться ребенок? Ну конечно, мочка – не Стелла, но в принципе: искать виноватых при разводе – пустой номер. Но факт есть факт: отец отчалил. А если бы не отчалил, наверное бы жилось веселее. Ну не то чтобы прямо веселее в смысле сплошного смеха, но нормально бы жилось, чего там! Нет, зла на отца у Феди нет, а разговаривать при встрече не о чем потому, что ничего отец не понимает в современной жизни. Ну какая сейчас жизнь без электроники? А для него элементарный ВЭФ – все равно что машина времени. Или вот пишет музыку – уж в ней-то он профессионал, да? Должен понимать, что современно, – а он нарочно пишет такую, от которой пахнет нафталином. Пишет для нескольких таких же, как он, которые не хотят знать современной жизни, зарылись в своей классике и ничего не видят и не слышат вокруг, Федя и от своих ребят скрывал, чем занимается отец, потому что если признаться, что композитор, они с ходу спросят: «А чего он сочинил? Какую песню?» И нечего ответить. Так они сами прочитали на афише: Филипп Варламов – и пришлось сознаться. Димка с Аликом сразу пристали: «Устрой да устрой!», потому что им интересно, что у их друга отец на афишах пишется. Не удалось отвертеться, придется их сводить, а что они потом скажут, когда послушают?

Отец с Рыжей не показались, и Федя пошел дворами к себе. Но, между прочим, вот что интересно: отец несколько раз говорил, и все с такой гордостью, что вот Ксения Ксенофонтовна – это его нынешняя жена – уж так любит животных, так любит! Но почему-то с Рыжей всегда гуляет отец, а не она.

За второй подворотней, там, где гаражи, стояла компания. Те самые каратисты. Между прочим, тут среди гаражей и Славкин: ему как инвалиду разрешается иметь гараж во дворе; сам он живет рядом, на Разъезжей, но в его дзоре очень тесно, да еще рыбный магазин, потому он держит свой «Запорожец» здесь: и от дома близко, и от ателье – вообще только улицу перейти. Если бы тут был Федин гараж, он бы не хотел, чтобы около него собирались эти каратисты. А кстати, где держать веломобиль? Килограмм сорок– пятьдесят в нем будет, наверное, да и громоздкий – по лестнице не втащишь.

Федя шел мимо чужой компании, стараясь выглядеть независимо, но внутренне весь напрягся. Да что с того, как он выглядит – в темном-то дворе. Вот знать бы настоящие приемы, чтобы никого не бояться!

– Рано парень домой идет, – сказал кто-то из компании. – Видать, не дала.

– А может, еще только к ней. Может, еще даст. Федя сделал вид, что не слышит: их много, а он один.

Не говоря уж, что каратисты.

Ничего больше не сказали. Но все равно – словно оплевали всего. А что сделаешь? Даже с приемами, если вон их сколько! Нарочно ведь ищут приключений – скучно им. Федя стал мечтать, что можно сделать электронную защиту: надета на тебе рубашка – вроде кольчуги, ио состоит не из стальных колечек, а из датчиков, и в кармане конденсатор большой емкости: ударили тебя – конденсатор сразу разрядится в этого паразита, так разрядится, чтобы отлетел метров на пять! Но надевать, выходит, надо поверх всего. И чтобы били голой рукой, потому что кожаная перчатка – уже изолятор, если сухая, не говоря про ботинок. А ведь они, паразиты, норовят ногами бить… Ничего, технические трудности возникают всегда, важна идея!

Идея электронной кольчуги так увлекла Федю, что совсем стерлось чувство обиды и оплеванности после выступления этих идиотских каратистов, и он вошел к себе в самом лучшем настроении, то есть в нормальном настроении, потому что нормальное его настроение – это когда он что-нибудь обдумывает.

Мочка уже была дома.

На работе у нее очень устают ноги, потому что приходится все время ходить туда-назад, туда-назад: приносить книги настырным читателям, которые вечно чего-то требуют – нет чтобы брать то, что выложено для них около абонемента! Устают ноги, поэтому дома она больше лежит – читает. Будто не надоели книги на работе. Смотрела бы телевизор, тем более свой-то телевизор Федя настроил так, как ни в одной студии: цвета как на слайдах, которые светятся в Славкиной витрине. А скоро соберет и видеомаг – вот только закончит веломобиль. Да, смотрела бы телек, а мочка все читает и читает. Федя тоже иногда любит что-нибудь почитать, особенно про путешествия; многие любят фантастику, тот лее Алик, а Федя – нет, потому что сколько ни читал, идеи у фантастов всегда самые неинтересные, Федя за час напридумает на десять романов, был бы знаком с каким-нибудь фантастом, подарил бы – не жалко. Да, иногда Федя что-нибудь читает, ко вообще-то, когда голова забита собственными идеями, то не очень до чтения. Мочка никак не может успокоиться: «Ах, ты мало читаешь! Культурный человек должен читать!» А разбираться в элементарной схеме культурный человек должен? Федя считает, что должен, а мочка не разбирается, и отец не разбирается, а оба ходят в культурных людях. Потому что те, которые разбираются в схемах, у которых техническая культура, – те скромнее, те не кричат: «Ах, вы не понимаете элементарный блок развертки – какие же вы культурные?!» А эти кричат: «Ах, книги! Ах, театр!» А часто посмотришь какой-нибудь театр по телеку и думаешь: бедные аппараты – такие в них изящные схемы, сколько на них потрачено идей, а вынуждены передавать такую глупость, ради которой не стоило изобретать самый паршивый диод!

Да, мочка уже была дома, лежала с какой-то новой книгой на тахте.

– А, явился, не запылился, наконец! Ужинать будешь?

Феде почти никогда не хочется есть. Даже странно: ведь ясно, что никакая схема не заработает без элемента питания. А Федя работает нормально, иногда даже побольше, чем нормально, а свой элемент питания подзаряжает слабо. И редко.

– Спасибо, я уже нажрался.

Феде самому нравится, что он такой воспитанный: когда отказывается, не забывает прибавить «спасибо».

– Ой, ну как ты выражаешься! «Нажрался»! Неужели трудно сказать «поел»? – Между прочим, мочка и сама иногда выражается, но считает, что «ребенка надо воспитывать на красоте». – Чего ты поел? Открой холодильник, достань творог, я принесла. Поешь со сметаной.

Вот чего Федя не любит – творога. Скучный продукт. Вроде кефира. Да они и родственники. Всякий юморист, когда нужно обсмеять скучную личность, что скажет? «Он заказывает кефир в ресторане!» Веселые люди пьют вино, ну кофе, а скучные – кефир; и заедают творогом, надо думать. Не то чтобы Федя так уж любил всякое винище – чувствуешь себя довольно погано, когда переберешь, но никуда не денешься, веселые люди пьют вино, и в «Таити» к кофе рюмку кефира не подадут, и ни в одной дискотеке не балдеют за кефиром. Хотя слова немного похожи: «кефир» – «кайф».

Не хочу. Поел я, честно. Сказал же: спасибо.

– Ну смотри. А то не знаю, на кого стал похож, такой шкелет.

Просто так говорится, по привычке: «на кого стал похож». А на самом деле, на кого он похож? На отца или на мочку? Федя много раз смотрелся в зеркало, но так и не решил окончательно. Да и вообще редко он видел, когда кто-то так уж похож на отца или мать – бывает, но редко, – а нормально, когда человек похож сам на себя. Всякие бабушки обычно восклицают: «Ах, вылитый папа!.. Ах, копия дедушки!» – а никакая не копия на самом деле. Да и чего хорошего – быть чьей-то копией? Федя рад, что он не вылитый – ни папа, ни мама, ни дядя, ни дедушка.

– Мне никто не звонил? – как-то слишком равнодушно спросила мочка.

А ты не прослушала пленку?

– Нет. Ты же знаешь, я боюсь не то нажать. Вот и хорошо, что не прослушала. Хотя стыдно запутаться в трех кнопках – хуже, чем заблудиться в трех соснах.

– Звонила твоя любимая Ева. Ну и что?

Ничего, просто звонила. Можешь сама у нее узнать, чего ей надо. А больше?

При мне – нет. Может, когда ушел. Сейчас прокручу.

Когда мочка дома, он всегда перекручивает пленку, переключив звук на наушники: мало ли какой звонок, который незачем ей слушать.

Та-ак: Нина Павловна, тоже библиотекарша, мамина знакомая. Она сейчас работает в Комарово, это называется: передвижной фонд. Хорошая работа: круглый год на даче со своим фондом.

– Нина Павловна передает привет, позвонит еще. Ниной Павловной мочка не очень заинтересовалась. Потом Марина снова – перед самым началом сеанса. Как будто автоматика может отказать. И все.

– Все,

– И междугородняя не звонила?

Как будто междугородняя записалась бы на другую пленку!

– И междугородняя.

По междугородней мог звонить из Москвы Александр Алексеевич. Есть такой знакомый у мочки. Уже год, наверное, как завелся. Следователь. Когда мочка сказала в первый раз, что зайдет в гости новый знакомый, что он настоящий следователь, Федя приготовился слушать целый вечер живые детективы, которые гораздо интереснее выдуманных; но пришел скучный дядечка, и с виду тоже довольно невзрачный, и ничего такого не рассказывал, никаких детективов, а все про обычные склоки у себя на работе. То есть, что значит – обычные? Федя слышал, что склоки – обычное дело, но, например, у них на участке таких обычных склок нет, да и во всем цехе тоже. Необычные иногда и бывают, а обычных нет. Да, скучный дядечка этот следователь Александр Алексеевич, но стал являться в гости довольно часто, и теперь вот он в Москве на каком-то совещании или усовершенствовании, и мочка нарочно равнодушным голосом переспрашивает, не было ли звонка по междугородней. Ее дело. Она еще не старая, и Федя иногда догадывается, что когда его весной возьмут в армию, Александр Алексеевич станет бывать здесь гораздо чаще; но хотя Федя прекрасно понимает, что мочка еще не старая, все-таки ему не очень приятно воображать располагающегося здесь по-хозяйски Александра Алексеевича.