Текст книги "Последнее предложение (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

Роман зашел ей за спину и оттянул широкий ворот свитера. В сливочной коже, чуть правее позвоночника, торчал очень тонкий короткий сучок, под которым засохло маленькое красное пятнышко. Ниже белел шрам, толщиной не превосходящий сучок и длиной с мизинец – он нырял под лямку лифчика и выныривал с другой стороны, где, изломившись, обрывался.

– Просто заноза. Сейчас, подождите.

Он сходил на нос и вернулся с перекисью и кусочком ваты. Выдернул сучок, выпустив из крошечной ранки немного крови, отчего Рита снова ойкнула, потом чуть отклонилась назад, опершись о его подставленную ладонь.

– Сядьте прямо – мне так неудобно, – буркнул Роман.

– А мне очень удобно, – Рита повернула голову, и на него глянули сияющие глаза, в которых сейчас была одна синь, а зелень утонула где-то в глубине. Она улыбнулась и чуть приоткрыла губы. Роман терпеливо ждал, держа в свободной руке флакончик с перекисью и глядя прямо в синее сияние, из которого снова манили зазывающе пальчиком. – Ром, а тебе не хотелось бы?..

– Нет. Вы сядете? Или обработаете сами?

– Неужели я настолько не в вашем вкусе? – насмешливо спросила Рита и выпрямилась. – А-а, понимаю, вы – человек высокого морального облика и классифицировали меня, как шлюху. Но разве не может кто-то просто сразу понра…

– Я вас не классифицировал – ни как шлюху, ни как-то иначе, – спокойно сказал Савицкий. – Но вам что-то от меня надо. Вы со мной заигрываете, хотя я вам не нравлюсь – возможно, даже больше, чем вы не нравитесь мне. Это все, что я классифицировал.

– Фантазии! – небрежно бросила Рита, и он усмехнулся.

– И заигрываете, кстати, не очень-то умело. Хотя, кто другой может и повелся бы. Кому все равно.

– А вы, значит, беспредельно разборчивы, – Рита снова отклонилась назад, прижавшись затылком к его ладони и повернув голову, и он не убрал ладонь, с любопытством глядя ей в глаза, в которых зелень и синь уже снова были в равных пропорциях. – Слушайте, Роман, – ее веки вдруг широко раскрылись, будто девушку осенила необычайная мысль, – а может, вы голубой?

Он ухмыльнулся, и одновременно с этой ухмылкой его ладонь исчезла из-под затылка Риты, и она повалилась на диван, с размаху стукнувшись головой о сиденье, и снова ойкнула. Роман встал и посмотрел на нее с печальной усмешкой, как смотрят взрослые на безнадежно глупых детей.

– Ответ, я так понимаю, отрицательный, – пробормотала Рита, поднимаясь с диванчика и потирая затылок. – Извините, я не хотела вас обидеть.

– Вам это и не удалось, – Роман неожиданно подмигнул ей. – Для того, чтобы меня обидеть, нужно иметь хоть капельку ума. А у вас, – он сожалеюще развел ладонями, – увы! Но не расстраивайтесь, при хорошей анатомии ум ведь не обязателен, не так ли?

Рита коротко взглянула на него, вскочила, сгребла пакет и свою куртку и ушла в каюту, зло хлопнув дверью.

Она не выходила из нее до тех пор, пока катер не вернулся в русло неспешной Шаи.

Роман предпочел бы, чтоб она не выходила из нее до самого Аркудинска.

* * *

Он надеялся, что странная клиентка аннулирует свой заказ, во всяком случае, в отношении него, и он больше ее не увидит, но когда Роман, покончив с формальностями, покинул контору, Рита ждала его за углом, неподалеку от автостоянки в бледном свете фонарей. Она снова приняла свой элегантно-надменный облик, который слегка портила царапина на скуле. Ее волосы, тщательно расчесанные, сбегали с правого плеча золотисто-пшеничной волной, и закончившие на сегодня работу и попивавшие пиво возле перил водители поглядывали на нее с живым интересом. Рита постукивала каблучком сапога по асфальту, и ее глаза удовлетворенно поблескивали, как у человека, выполнившего ответственную и сложную работу.

– Надеюсь, вы ждете не меня? – спросил Роман с надеждой, замедляя шаг.

– Вас.

– Что вам еще? – он остановился совсем, и Рита улыбнулась – опять безмятежно, словно вновь позабыла все недавно происшедшее. Бабочка-поденка.

– Хочу напомнить, что завтра приду в это же время. И не думайте, что вам удастся улизнуть на другой маршрут. Вам не позволят.

– А вы, случайно, не мазохистка? – с любопытством осведомился он, и Рита хихикнула.

– Может быть, отчасти. Ладно, до завтра.

– До завтра еще дожить надо, – рассудительно заметил Савицкий. – Вдруг я простужусь или под трамвай попаду…

– Не говорите так! – вдруг очень серьезно попросила Рита и погрозила ему сине-зеленым взглядом, как упреждающим пальцем. – Никогда так не говорите!

Она резко развернулась и направилась к автостоянке, и в звонком перестуке ее каблуков была злость. Роман, закурив, смотрел, как она дошла до темно-фиолетового «мини купера», и тотчас же дверца со стороны водителя открылась и из машины выбралась каштановолосая девушка с короткой стрижкой и миловидным лицом, одетая в короткую куртку и джинсы. Девушка сдержанно улыбнулась Рите, потом несдержанно всплеснула руками, очевидно увидев царапину. Она резко взглянула прямо на Романа, потом мотнула головой в его сторону, явно безмолвно спрашивая, не он ли учинил над Ритой это злодеяние? Рита засмеялась и что-то сказала, и Роман тотчас же отвернулся и пошел в сторону остановки. И пока он шел, в его памяти то и дело всплывали то шрам на тонкой спине, то крошечное пятнышко возле уголка рта, то короткий отрезок времени, наполненный странно-серьезным голосом и странно-серьезными фразами, и мысленно Савицкий снова и снова повторял кому-то, возможно несуществующему, что лучше бы некоторых людей вообще никогда не было на этом свете. И возможно несуществующий молчал в ответ.

Вероятно потому, что был согласен.

* * *

Смотря по телевизору утренние новости, он водил утюгом торопливо и рассеянно, и опять загладил на рубашке косую складку. Чертыхнулся и принялся ее разглаживать. Зачем, собственно, гладить рубашку, если ее из-под свитера и так не видно? К тому же, он не на парад идет. Вот же ж, привычка – надевать мятую вещь неприятно, даже если ее и не видно. Роман подумал, что если и стоит завести в доме женщину, то для того, чтобы гладить белье. У него вечно получалось не глаженье, а черт знает что. Хотя, поди еще заставь женщину что-то погладить. Его нынешняя подружка, работавшая паспортисткой, если и гладила что-то, так только свою кошку.

Уже на остановке Роман, глянув на часы, обнаружил, что опаздывает. Ни автобусов, ни маршруток, как назло, не было – прибывали исключительно те номера, которые ему были совершенно не нужны. Он завидел громыхающий неподалеку «шестой», перебежал дорогу и оказался на остановке как раз перед открывшейся дверью трамвая. Выплеснулись выходящие, Роман нырнул в дверь в первых рядах и пристроился возле окна. Рядом колыхнулось, задев его, знакомое терпковатое с легкой сладостью облако, и он машинально повернулся – Рита? Но нет, конечно же это была не Рита, да и что ухоженной кукле было делать в рабоче-крестьянском транспорте? Он отвернулся от сонного лица незнакомой шатенки, трамвай тряхнуло, кто-то, стоявший сзади, повалился ему на спину и тотчас исчез, не извинившись. В Аркудинске люди редко извиняются.

Три остановки Роман проехал, безразлично глядя в мутноватое оконное стекло. На четвертой две трети пассажиров вышли, в трамвае стало совсем свободно, и Роман чуть передвинулся, но не сел. Сонная шатенка уже вышла, но облако знакомых духов так и плавало рядом, и это Савицкого раздражало. Трамвай дернулся, трогаясь с места, Роман слегка качнулся, ухватившись за поручень и с трудом сдерживая зевок, рассеянно повел глазами в сторону, и зевок застрял у него в горле.

Тот, на кого он смотрел, приветственно улыбнулся. Потом поднял ладонь и легко махнул – знакомый дружеский жест. В сине-зеленых глазах, опушенных светлыми ресницами, была улыбка – такая же приветливая, как и та, что устроилась на губах. И болячки в уголке рта уже не было.

– Черт меня дери! – прошептал Роман и передвинулся вправо – очень медленно, словно подкрадывался к бабочке, которую мог спугнуть неосторожным движением. И остановился, когда оказался точно рядом с сиденьем.

Мальчишка был все в таких же потертых джинсах, но теперь на нем была темная куртка, а светлые волосы казались длиннее. Это был Денис Лозинский, и Роман понял бы это даже, если б мальчишка и не улыбнулся ему так узнавающе. Конечно, это был Денис.

И в то же время не он.

Малышу, сидевшему на придверном коврике, было от силы года четыре. Ребенку же, на которого сейчас смотрел Роман, уже исполнилось лет шесть, возможно даже семь. Хоть он и сидел, Савицкий сразу же осознал, что этот мальчик был гораздо выше ростом, и его лицо было очерчено более резко. Он мог бы быть родным братом того Дениса. В любом случае, он не мог быть тем Денисом – ведь что бы ни вытворяли дети, вырасти за три недели на три года они не могут никак.

И все же это был именно Денис. Объяснить это было невозможно, но это был именно он. И он его узнал.

Рядом с мальчишкой сидела сонная женщина лет тридцати пяти с тщательно подвитыми каштановыми волосами, рассыпавшимися по ткани светло-серого плаща. Лицо женщины с мелкими чертами было бледным и невыразительным – в глаза бросались лишь губы, накрашенные ослепительно яркой красной помадой, они приковывали к себе все внимание, отчего прочие части лица еще больше бледнели и пропадали куда-то, и казалось, что кроме губ ничего больше и нет. Одной рукой женщина держала сумочку, другой крепко сжимала ладошку Дениса, и изредка губы обращались к нему и улыбались сонной ласковой улыбкой.

– Денис? – очень тихо произнес Роман, наклонившись, и глаза женщины, до этого момента незаметные, вдруг появились на лице, вспыхнув злым волчьим огнем, как будто этим вопросом Роман посягнул на ее собственность. Она чуть подвинулась к мальчику, крепче сжав его пальцы. Мальчишка кивнул и снова улыбнулся. Его улыбка уже не была полубеззубой – все зубы, белые и крепкие, были на месте.

– Привет, дядя Рома, – вместе с ним повзрослел и голос, и из него исчезли наивно-лепечущие нотки. – Почему ты уже тут? Ты рано. Слишком рано. Нам придется импровизировать.

– Что ты несешь?! – прошипел Роман, быстро огляделся и наклонился еще ниже. – Ты хоть понимаешь, что ты мне устроил, паршивец?!

– Инна уже наполняет ванну, – задумчиво произнес Денис, глядя куда-то сквозь Романа. – И пена уже шуршит, пухлая… с ней здорово играть, когда сидишь в ванне… Чего ж вы не в автобусе, дядя Рома? Ох уж мне эти вечные перебои с городским транспортом! Но хорошо, что у вас больше нет машины, а то все бы так запуталось.

Роман широко раскрыл глаза, решив, что мальчишка рехнулся. Несет какой-то бред, и слушать его немного жутковато – так мог бы говорить взрослый человек, а не шестилетний ребенок.

– Вот что, малый, – зло сказал он, – сейчас мы выйдем и потолкуем с тобой в другом месте! – Роман покосился на волчьи глаза яркогубой женщины, смотревшей на него в упор, но, почему-то, до сих пор молчавшей. – Значит, это твоя мамаша?

– Нет, – Денис вдруг фальшиво всхлипнул, и в его глазах заискрился смех. – Нет у меня никого. Я так одинок, дядя Рома.

– Ну, так сейчас будет тебе компания! – Роман, решив не тратить больше времени на бессмысленную болтовню, схватил мальчишку за плечо с намерением выволочить его из трамвая, и в этот момент сидевшая рядом женщина ожила, уронила сумочку и яростно заколотила Савицкого свободной рукой, другой по-прежнему держа Дениса за ладонь.

– Не тронь, пусти! – пронзительно завизжала она. – Пусти моего родного!.. Он мой родной!.. пусти его, сволочь, пусти!..

Роман едва успел отдернуть голову, когда рука со скрюченными пальцами устремилась ему в лицо, и выпустил Дениса. Салон загудел возмущенно-любопытствующими голосами, кто-то ахнул, в следующую секунду трамвай остановился, и в него хлынул поток пассажиров. Романа отнесло в сторону, стукнув о чью-то спину, и он на какое-то время потерял из вида и мальчишку, и взбесившуюся женщину, но все еще слышал ее визг:

– Мой родной!.. родной!.. Помогите, он хочет его отнять!..

Роман попытался пробраться на прежнее место, но остервенело проталкивавшаяся сквозь толпу пухлая дама вдвинула его кому-то в бок. Часть людей, обернувшись и вытянув шеи, смотрела туда, откуда долетал истеричный женский крик. Внезапно он оборвался громкими булькающими звуками, раздался чей-то испуганный вопль, и толпа колыхнулась назад. Роман, плюнув на приличия, рванулся вперед, грубо отшвырнув с дороги какую-то женщину, пихнул кого-то локтем и прорвался к сиденью, где оставались Денис со своей попутчицей. Вокруг сиденья уже образовалось довольно широкое пустое пространство. Яркогубая женщина, косо завалившись на диванчик, билась в судорогах, широко разевая рот, и из него с бульканьем выплескивалась густая пена, заливая сиденье, светло серый плащ и пол вокруг, ползла она и из бешено раздувающихся ноздрей. Женщина хрипела, и ее лицо стремительно синело, а глаза выпучивались так, что, казалось, еще немного, и они выскочат из глазниц.

Дениса не было.

Роман суматошно оглянулся – нет, нигде не видать светловолосой головы. Но он здесь, в трамвае. Он должен быть здесь!

– Припадочная, – испуганно сказал кто-то рядом с Романом. – Вон, пена пошла… Делать-то чего?..

– Остановите трамвай! – зло заорал Савицкий, одновременно кидаясь к бьющейся женщине. Отчего-то он был уверен, что дело тут совсем не в припадке. Подхватив ее, он усадил женщину так, чтобы ее голова с раскрытым ртом свесилась вниз и она не захлебнулась, потом вскинул глаза. Пассажиры, смотрели на него с испуганным любопытством, ожидая, что он будет делать дальше. – Да скажите же, чтоб трамвай остановили, бараны! «Скорую» вызовите! И найдите пацана – здесь где-то он… Лет шесть, светлые волосы… Найдите и не отпускайте! Да живо – что вы уставились?!

Изо рта женщины, подергивавшейся в его руках и надрывно кашлявшей, продолжала хлестать пена, распространяя вокруг кислый запах, смешанный с другим, очень сильным и очень знакомым, и Роман не сразу понял, что это, а поняв, удивленно моргнул. Пахло лавандой.

– Остановить трамвай! – вдруг рявкнул кто-то в гомонящей толпе начальственным голосом, и услышав этот голос, Роман болезненно и как-то обреченно поморщился. Послышался возглас кондукторши, начальственный голос что-то бормотнул, и кондукторша истошно заорала:

– Васька!.. останови!.. твою!.. в!..

Трамвай с лязгом дернулся и замер. Роман, поддерживая женщину, оглядывался по сторонам, ища Дениса, но везде были лишь незнакомые взрослые лица. Вскоре среди них появилась небритая физиономия Нечаева и устремилась к нему, и Савицкий сразу же отвернулся. Женщина все еще подергивалась, но уже слабее, и ее продолжало тошнить. Он не мог понять, как в человеческом теле могло уместиться столько жидкости – пенистая лужа уже расползлась на половину салона, и люди брезгливо поджимали ноги и пятились.

– Дверей не открывать! – крикнул где-то рядом Нечаев, и его голос начал удаляться. – Никому не выходить!.. Милиция!.. Врач есть?! Есть врач?!.. Не орать! Когда надо, тогда и выпущу! В сторону, в сторону!..

Роман заметил, что пена, все еще выползающая из распахнутого рта и ноздрей женщины стала розовой. Она уже не дергалась, и только по телу волнами пробегали мелкие, почти незаметные судороги. В следующую секунду какой-то полный мужчина решительно оттолкнул его назад, выхватив женщину из его рук, уложил на сиденье и почти полностью загородил ее своим массивным телом. Роман, пошатнувшись, отвернулся, и рядом с его ухом тихо прошипели:

– Что ты тут делаешь?

– На работу еду, – Роман чуть повернул голову. – А вот ты, старлей, чего тут делаешь?

– И я на работу… – в голосе Валерия послышалась легкая растерянность. – Что с бабой? Траванулась чем-то?

– Не знаю… ты «скорую» вызвал?

– Да, – с холодком ответил Валерий. – Между прочим, никакого пацана в трамвае нет. Я везде посмотрел. Я слышал, как ты орал. Где он был изначально?

– Сидел рядом с ней.

Некоторое время они молчали, напряженно наблюдая за манипуляциями полного человека. Потом мужчина выпрямился и мрачно сказал:

– Она умерла. Ничего тут не сделаешь.

Роман и Валерий вздрогнули и посмотрели на женщину, чьи ноги в темных брюках безжизненно свесились в проход. Черные туфли были облеплены розовыми хлопьями. Из уголка рта медленно тянулась темно-розовая жидкость, и пена подсыхала под ноздрями.

Пассажиры загомонили громче прежнего, потом несколько голосов выкрикнули:

– Выпустите нас! Мы на работу опаздываем!

– Откройте двери, – хмуро приказал Нечаев кондукторше и взглянул на Романа. – Выйдем-ка, гражданин Савицкий.

Роман понимающе кивнул, вытирая руки носовым платком, после чего вдруг произнес:

– Валерий Петрович, у меня к вам личная просьба. Понюхайте-ка эту бедную даму. Изо рта чем пахнет у нее?

Глаза Нечаева раскрылись до пределов, дозволенных природой.

– Совсем сдурел?!

– Черт его знает! Чувствуете какой-нибудь запах вокруг?

– Духи кто-то разлил, похоже… – Валерий сморщил нос, внимательно посмотрел на лицо Савицкого, оглянулся на торопливо выбегающих из трамвая пассажиров, пожал плечами, наклонился и, сморщившись еще больше, осторожно потянул воздух рядом с мертвым раскрытым ртом. Поспешно выпрямился и озадаченно почесал затылок.

– Лаванда. Несет, как не знаю что!.. Ела она ее, что ли?

– Мальчишка болтал что-то про ванну… с пеной… бред какой-то нес… какая-то Инна, мол, уже ванну набирает…

– Опять ты со своим мальчишкой?! – так громко заорал Нечаев, что один из пассажиров с перепугу споткнулся о ступеньку и выпал на тротуар. – Не было никакого мальчишки, Савицкий! Она одна сидела, ясно тебе?! Я ее видел! Видел, как ты к ней подрулил и чего-то сказанул! Что ты ей сказал, что она тебе в рожу вцепилась?!

– Не ей я сказал, а пацану, кретин! И это из-за него она в меня вцепилась?!

– Да не было никакого пацана, шизик! Никто его не видел, кроме тебя! Да тебя в психушку надо упечь до скончания веков!..

В это время в трамвай поднялся официально прибывший врач, раздраженно посмотрел на них и направился к телу, следуя манящей руке полного удрученного мужчины. Роман с Валерием мгновенно замолчали и вышли на улицу, где Нечаев тотчас ухватил Савицкого за рукав.

– Ты куда это?

– На работу.

– Мы с тобой не договорили!

– А чего говорить, коли ты все так прекрасно видел? Если у меня и галлюцинации, то они вот этого, – Роман махнул рукой в сторону трамвая, – сделать никак не могли! Или, скажешь, и ее я тоже, а? Интересно, и каким же это затейливым образом?! Ты видел, сколько из нее вытекло?! Непонятно, как она вообще смогла выйти из дома и сесть в трамвай. Это невозможно, вообще-то. Подумай над этим. А еще подумай, если пацана не было, то почему она тоже его видела? Ты слышал, что она кричала?

– Мой родной, – холодно ответил Валерий. – Она кричала это тебе. Ты ее знаешь, не так ли?

– Впервые вижу. Она кричала не мне. Она кричала, что я хочу забрать у нее ее родного. То есть, пацана.

– Да не было там!.. – возопил Валерий, но тут же осекся, глядя на оконное стекло. Взъерошил свои светлые волосы, болезненно сощурился и внезапно стал самым озадаченным человеком в мире.

– Что за бред?.. – пробормотал он едва слышно.

Роман тоже взглянул на трамвайное окно, желая узнать, что привело Нечаева в такое состояние, но ровным счетом ничего не увидел. Стекло было мутным, но относительно чистым, на нем не было никаких кровавых или угрожающих надписей – вообще ничего не было. Изнутри оно запотело, и на бледной дымке кто-то пальцем нарисовал большую римскую цифру V, подчеркнутую сверху и снизу. Цифра уже таяла, расползалась, оплывала крошечными каплями влаги.

Что-то метнулось в его мозгу – что-то стремительное, неуловимое – и тотчас исчезло.

– Ты зашел позже меня… – еще тише произнес Валерий, так что Роман едва разобрал сказанное. – Но не… Нет, не верю я в такие совпадения…

– Что вы там бормочете, господин детектив? – раздраженно спросил Савицкий, покосившись на толпящихся возле трамвая людей, которые только недавно утверждали, что опаздывают на работу.

– Не твое дело, – отозвался Нечаев как-то сонно и повернул голову. Его ярко-голубые глаза потускнели и словно ушли в глубь черепа. – Вы, собственно, свободны, Савицкий. Я вас боле не задерживаю. Только сделайте одолжение – в ближайшее время никуда из города не выезжайте. И постарайтесь не менять место жительства.

Рядом с самым озадаченным человеком в мире появился еще один не менее озадаченный.

– Отчего вдруг столь резкая перемена? И с какой стати мне сидеть сиднем в этом городе? Я что – подозреваемый? Из-за того, что какая-то незнакомая мне баба чего-то там наглоталась?!

– Савицкий, если отпускают, то следует уходить – и как можно быстрее, – блекло сообщил Валерий. – Я еще разберусь с тобой и твоими галлюцинациями.

– А я тебе говорю – был там пацан! – упрямо буркнул Роман, сам раздраженный собственным упрямством. Чего он, собственно, стоит тут и чего-то доказывает какому-то тупоумному старлею?! – И я с ним говорил. Только…

– Я не знаю, что там тебе опять привиделось, – Нечаев сунул в рот сигарету и с недобрым прищуром взглянул на Романа. – Я знаю только одно – в последнее время там, где ты появляешься, кто-то умирает.

* * *

Ему пришлось возвращаться домой, чтобы переодеться, и Савицкий опоздал почти на полчаса. Подходя к причалу, он не сомневался в том, что если вздорная кошка вздумает устроить по этому поводу истерику, он скинет ее в воду. Наплевать, что за это его уволят. Сейчас ему было абсолютно на все наплевать. Происшедшее крутилось в голове сумасшедшей каруселью, и из этого кружения то и дело выглядывало лицо мальчика, который стал старше, и издевательски улыбалось, и качалась приветственно детская ладошка, и в уши ввинчивались взрослые фразы, произнесенные звонким детским голосом. Ему казалось, что и асфальт, и деревья, и сам воздух – все вокруг пахнет лавандой – теплый, сырой, приторный запах, будто весь Аркудинск превратился в огромный кусок мокрого туалетного мыла. Ладони по-прежнему чувствовали тяжесть умирающей и судороги, сотрясавшие ее тело, и она снова и снова взвизгивала в его мозгу:

… Пусти моего родного!.. Он мой родной!..

А следом почему-то неизменно выплывало озадаченное лицо Нечаева, и это раздражало больше всего.

К его удивлению Риты на катере еще не было – не было ее и нигде вокруг – ни у перил, ни в барчике на причале. Роман взглянул на часы, пожал плечами и зашагал было к конторе, но в этот момент на стоянку, визжа шинами, в облаке темной пыли влетел «мини купер» и затормозил в самый, что ни на есть, последний момент, едва не въехав передним бампером в ствол липы. Из машины выскочила Рита в короткой черной куртке и облегающих золотистых брюках, вытащила пакет, хлопнула дверцей, перекинула через плечо ремешок сумочки, включила сигнализацию – и все это на одном стремительном движении, так что Роман совершенно не успел уловить, где начиналось одно действие и заканчивалось другое. Стуча высоченными каблуками, она почти подлетела к Роману, и тот воззрился на нее изумленно – где же вчерашняя элегантность и надменность? Девушка выглядела какой-то взъерошенной, спутавшиеся волосы небрежно рассыпались по плечам и спине, куртка сидела на ней как-то косо. Рита тяжело дышала, и казалось, что она приехала не на машине, а только что слезла с лошади после долгой безумной скачки. Напряженное лицо со слегка поджившей царапиной было очень бледным, а глаза смотрели странно, точно Рита пристально приглядывалась к чему-то внутри себя. Оказавшись возле Романа, она поспешно пристроила на ненакрашенные губы вчерашнюю безмятежную улыбку, но он этой безмятежности не поверил.

– Здравствуйте. Я опоздала, да? – небрежно спросила Рита чуть срывающимся голосом, и ее глаза посмотрели на Савицкого так, словно Рита ждала от него какой-то особой реакции. – Давайте поедем. Давайте скорее поедем!..

Он молча развернулся и пошел к катеру. Каблучки торопливо застучали сзади, потом рядом, и Рита, обогнав его, метнулась к катеру и прыгнула на него, отчего катер чуть покачнулся. Роман вздернул бровь, озадаченный тем, как удается развивать такую скорость в столь неудобной обуви, потом спохватился и запоздало крикнул:

– Я же говорил – нельзя прыгать на катер!

Она не огрызнулась, как вчера – вообще ничего не ответила, сидела на диванчике, обняв свой пакет, и смотрела в сторону причала, и в ее молчании было что-то такое, отчего Роман то и дело украдкой поглядывал на нее. Казалось, что на диванчике и впрямь сидит кукла – неживая, холодная, и за приоткрытыми губами и стеклянными глазами одна лишь пустота. Рита ожила, только когда катер уже вошел в Шаю, и ее первые слова озадачили Романа еще больше.

– У вас все в порядке?

– Разумеется, – равнодушно ответил он. – С чего бы у меня быть беспорядку?

– Это просто вежливость! – сказала Рита со знакомым раздражением. – Неужели вам чужда обычная человеческая вежливость? Мне показалось, что вы неважно выглядите.

Ты на моем месте, подруга, выглядела б еще хуже. Знать бы только точно, на каком я месте.

– Вам показалось. Вы и сегодня вооружены? Что прихватили на этот раз? «ТТ» или, – Роман обернулся, – парочку осколочных гранат?

– Фаустпатрон, – буркнула Рита и снова превратилась в куклу. Роман хмыкнул и отвернулся.

Сегодня она не просила делать остановки и практически не разговаривала, молча смотрела на берег, то ли предаваясь созерцанию весеннего пейзажа, то ли погруженная в какие-то свои мысли. Роман был доволен – на этот раз он вез почти идеальную пассажирку, но в то же время его не оставляло недоумение. Вчера вечером Рита не оставила ему сомнений в том, что и сегодня на катер придет взбалмошное и вздорное существо, беспрерывно говорящее и делающее глупости и окутывающее его усиленным и столь подозрительным Роману вниманием. Но сегодня на катер пришел кто-то другой, сидел очень тихо, очень много курил, и если Савицкому и удавалось поймать обращенный на него сине-зеленый взгляд, то никакого выражения он в нем не видел. Кукольный взгляд. Стеклянный. Обедать она ушла в каюту, ничего ему на этот раз не предложив.

Выйдя из каюты почти через час, Рита перебралась на нос, устроилась в креслице рядом с Романом, поставила у ног пакет и принялась заплетать волосы в косу, склонив голову набок и глядя на скользящие мимо развесистые вековые ели. Ее пальцы быстро и слаженно бегали среди золотистых прядей.

– А вы женаты, Роман Андреевич? – поинтересовалась она рассеянно, и Роман так же рассеянно ответил:

– Не ваше дело.

– Я бы удивилась, если б вы сказали что-нибудь другое.

– Я не женат.

Рита усмехнулась, бросила недоплетенную косу, достала из сумочки сигареты и закурила. Роман, скосив на нее глаза, заметил, что пальцы девушки чуть подрагивают. Она неотрывно смотрела на лес, и он не мог видеть выражения ее лица. Внезапно Роману захотелось, чтобы лицо это было видно – хотя бы часть. Сейчас отчего-то, когда Рита поворачивалась затылком, он чувствовал себя неспокойно, как будто в эти моменты с ее лицом происходило что-то ужасное.

Словно почуяв его мысли, Рита повернула голову, и сине-зеленый взгляд огладил его щеку – по-знакомому недвусмысленно-игривый, и так же по-знакомому Роман почуял за этой игривостью легкую фальшь. Неприязнь просвечивала сквозь эту игривость едва-едва, как донные камешки сквозь темную воду, а к неприязни этой тесно прильнуло смятение. Савицкий чуть повернул голову, и взгляд, скользнув по его зрачку, вдруг всполошенно, словно вспугнутый воришка, дернулся вниз, к груди, перепрыгнул на руку и снова юркнул в сторону береговой линии, выискивая что-то среди елей. Мысленно Роман спросил себя, какая, в сущности, разница – что, да почему? Фальшивит игривая кошечка или нет? Чего задумываться о подоплеке – важен сам факт – красивая девка в самом соку предлагает себя уже второй день подряд – тут и статуя командора слюной бы изошла. Да вот только при всей Ритиной игривости что-то не позволяет поставить ее в ряд особ легкого поведения.

Роман мысленно пожал плечами и обратил все свое внимание на реку. Катер чуть свернул, обгоняя неторопливо плывущий вниз по течению топляк, и в тот же момент Рита извлекла из пакета бутылку коньяка, отвернула крышку и нецивилизованно хватанула прямо из горлышка. Глубоко вздохнула, опуская руку с бутылкой, после чего сопроводила коньячную порцию сигаретной затяжкой.

– Ух! – сказала она и вальяжно развалилась в креслице. – Перефразируя Стейнбека, нет ничего лучше первого глотка коньяка!

– Первого? – Роман недоверчиво вздернул бровь. – Вы разве в каюте уже не приняли на бюст?

– О, со мной изволили заговорить?! – изумилась Рита, обнимая бутылку, как любимое дитя. – В вашем голосе я слышу осуждение – верно, именно такое слышали миряне в голосах укорявших их монахов, которые сами же весьма обильно… – она махнула рукой, видимо, решив, что не сможет закончить предложение, после чего продекламировала, задумчиво глядя в горлышко бутылки одним глазом:

Если я напиваюсь и падаю с ног -

Это богу служение, а не порок.

Не могу же нарушить я замысел божий,

Если пьяницей быть предназначил мне бог!

– Не знал, что вы знакомы с творчеством Хайяма, – заметил Роман, вскользь отметив, что строки выучены не вчера с целью покрасоваться, а знакомы явно давно – причем не только знакомы, но и насквозь прочувствованы.

– Не знала, что вам известно, кто это такой, – в тон ему ответила Рита, чуть поежившись.

– Но не думаю, что вы знаете наизусть всю «Рубайату», – Роман коротко глянул на нее и усмехнулся. – Что это с выражением вашего лица, дама? Вы полагали, что мои литературные познания не распространяются дальше надписей на бутылках с разнообразным лкоголем? Надеюсь, вы не сильно расстроились по этому поводу?

– Не вижу повода для расстройства. А вы кто по образованию?

– Не ваше дело.

– Вы еще не натерли мозоль на языке этой унылой фразой? Бросьте, Роман Андреевич, мне кажется, вы вполне умеете по-человечески разговаривать.

– Вы наняли меня, чтобы я катал вас взад-вперед или вел с вами светские беседы?

– А разве это нельзя совместить? – Рита протянула ему коньяк. Роман мысленно вздохнул и отрицательно качнул головой. – Опять? Почему так – нам еще долго плыть, никто и не узнает, что вы пили. Коньяк хороший… И вы не похожи на заядлого трезвенника. Или у вас жесткий принцип – не пить на работе? Почему вы не можете вести себя по-людски – я не имею в виду это, – она качнула бутылкой, – а вообще? Не нравлюсь вам – ну и на здоровье, я не собираюсь делать из этого вселенскую трагедию – ах, боже мой! – конец действа – графиня с изменившимся лицом бежит к пруду!

– Что вам от меня надо, а? – спросил Савицкий раздраженно, скользнув взглядом по ее аккуратно скрещенным ногам в облегающих брюках. Рита изящно пожала плечами.