Текст книги "Последнее предложение (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

– Просто общения. Не пугайтесь, я не собираюсь сбивать с праведного пути столь высокоморальную личность, как вы, – я уже поняла, что вы изначально исполнились ко мне глубочайшего отвращения и, наверное, именно поэтому так часто поглядываете на мои ноги.

– Я уже говорил, что у вас хорошая анатомия, – Роман потер шрам на щеке и посмотрел на небо, вскользь отметив кривоватую усмешку пассажирки.

– Все-таки действует?

– Не нарывайтесь, – посоветовал он скучающим тоном и, быстро глянув на реку перед носом катера, повернул голову и ухмыльнулся, медленно прокатив взгляд по ее фигуре снизу доверху. – Иначе мне действительно вздумается остановить катер, ссадить вас на берег и извалять по траве в разнообразных затейливых позах. Вы этого хотите? Предпочитаете ли прелюдию из поцелуев или вас сразу со страстным рыканьем ухватить за белые бедра?.. Ну, так как – даете отмашку? – Роман ухмыльнулся шире, после чего резко убрал похабство и из улыбки, и из взгляда, и из голоса. – Но нет, увы, вижу, не скользить нам по бальным залам полян, не встречать лесной рассвет в сонной и сладостной истоме объятий, не погружаться в одну на двоих грезу, поэтому давайте каждый займется свои делом – вы будете молча восхищаться окрестностями, я – вести катер. Ага?

Рита как-то сонно поморгала, потом озадаченно спросила:

– Это что сейчас было?

– Ровным счетом ничего, – отозвался Роман прежним равнодушным тоном и закурил. – Какие будут указания?

Она покосилась на него с каким-то комическим испугом и в то же время оскорбленно, словно он был восковой фигурой, внезапно ожившей и игриво хлопнувшей ее по заду, сопроводив шлепок непристойным предложением. Глубоко вздохнула, спрятала бутылку в пакет и чуть хрипловато произнесла:

– Однако.

– Если это было указание, то я его не понял, – сообщил Роман. – Соблаговолите выразиться яснее.

– Мы ведь сейчас идем вниз по течению, да?

– Именно.

– Выключите двигатель.

Роман, чуть пожав плечами, покорно остановил движок, надеясь, что не подвергнется очередной обработке, долженствующей, по замыслу Риты, преобразить его в насквозь дружелюбного типа, и мысленно вопросил кого-то, возможно несуществующего, почему тот не доглядел за сотворением мира и Романа в частности – лучше бы его создали глухим, либо всех женщин немыми, и тогда, вне всякого сомнения, образовалась бы всеобщая гармония. Катер тихо скользил по воде, влекомый теперь лишь задумчивым течением реки, и не тревожимый больше звуком двигателя лес словно придвинулся ближе, приглядываясь и оценивая.

– Как тихо! – выдохнула рядом Рита – почти беззвучно. – Я отвыкла от такой тишины, какое-то время мне вообще казалось, что такой тишины больше не существует. Какие огромные деревья! Знаете, когда я смотрю на них в такой тишине, человеческая цивилизация представляется мне не грозной и могучей, а чем-то бледным, с хилыми ручонками, возможно даже несуществующим. Странно думать, что где-то там остался город – сплошь камень, машины и деньги, деньги… Здесь все это не имеет никакого значения.

– Погодите, скоро те хилые ручонки дотянутся и сюда, – Роман откинулся на спинку сиденья, закинул руки за голову и чуть прикрыл глаза. – На Светлом тоже когда-то было очень тихо. И на Тиши – не зря же такое название… А теперь там сидит Аркудинск.

– Вы не любите этот город? – поинтересовалась она, отводя задумчивый взгляд от елей.

– Я в нем родился, – просто ответил Савицкий. – С родным городом всегда срастаешься. Особенно когда живешь в нем слишком долго. Не могу сказать, что не люблю его. Но не знаю, можно ли назвать то, что испытываю к нему, любовью. Он – просто часть меня.

– А не наоборот?

– Ни в коем случае.

– А я его люблю. Больше, конечно, когда нахожусь подальше от него – особенно здесь. Но люблю, – сказала Рита слегка запальчиво, по-детски. – И окрестности, и сам город. Он очень красивый, если, конечно, отбросить все эти уродливые безликие многоэтажки, витрины и прочее… а вот старые дома, и храмы, и горбатые мостики…

– А люди?

– Что? – ее губы почему-то дернулись, словно Роман задал ей на редкость бестактный вопрос.

– Вы любите Аркудинск вместе с его жителями? Или отдельно от них?

В глубине ее глаз вдруг мелькнуло вчерашнее, надрывное и растерянно-испуганное, и Рита почти сразу же отвернулась.

– Почему вы так спросили?

– Просто. Один мой знакомый сказал недавно, что в этом городе живут до крайности равнодушные люди.

– Такие люди живут везде, – с ощутимым холодком отозвалась Рита, не поворачиваясь, и разговор вдруг порвался – как тетива, натянутая сильнее предела, и оборванные концы щелкнули по собеседникам, откинув их в разные стороны. Девушка резко встала и ушла в каюту. Роман выпрямился, опустив руки, и недоуменно глянул ей вслед, пытаясь понять, что он такого сказал? И сразу же разозлился – зачем вообще что-то говорил?! Внезапно он обнаружил, что уже довольно давно не думает об утреннем происшествии и не мерещится всюду сырой запах лаванды – вокруг были только запахи хвои, холодной воды, коры, да еще легкий терпковатый аромат духов, словно позабытый возле Романа своей хозяйкой.

Указаний запустить двигатель не поступало, и некоторое время Роман безмятежно курил, глядя на реку и лишь изредка дотрагиваясь до руля. Вот против такого времяпрепровождения он ничего не имел, особенно когда рядом никто не говорит, – сидел себе и слушал плеск воды и изредка перекрикивавшихся в лесу птиц, и лягушечье поквакивание. И когда в эти звуки вплелся еще один, тонкий, жалобный, дрожащий, цепляющий за сердце, не сразу понял, что это такое. Вздрогнув, Роман обернулся и увидел, что Рита стоит позади, возле диванчика, чуть покачиваясь в такт движению судна, и водит смычком по струнам прижатой к подбородку скрипки, повернув голову, и почти закрыв глаза. Кончики ее пальцев медленно и сонно двигались по грифу, и из-под волоса смычка струилась печальная, надрывная и очень одинокая мелодия. Возможно, она была красивой, но у Романа от нее вскорости свело зубы, и мир стал казаться гораздо неприглядней, чем был на самом деле. Сдвинув брови, он терпел несколько минут, но потом не выдержал:

– Бога ради, сыграйте что-нибудь другое! А то у меня ощущение, что я плыву на собственные похороны.

Видно сказал под руку, потому что смычок дернулся, издав всполошенный, болезненный звук, словно кошка, которой прищемили хвост.

– Это же Паганини! – оскорбилась Рита, опуская руку со смычком и глядя на Савицкого так, словно он сказал какую-то пошлость.

– Рад за него, но если мое мнение тут учитывается, больно уж грустно для этих мест и, как сказал доктор Ватсон своему музицирующему другу, я думал, с кем-то плохо. Сыграйте что-нибудь менее душещипательное.

Рита прищурилась – неожиданно лукаво.

– То есть, вы все-таки хотите, чтобы я сыграла?

– Я не против хорошей музыки, если только от нее не впадаешь в меланхолию.

– Моцарт вас устроит?

– Надеюсь, не «Реквием»?! – почти испуганно спросил Роман, и Рита чуть вздрогнула, потом фыркнула, вскинула голову, и из-под смычка полилась «Маленькая ночная серенада» – веселая, легкая, запрыгала над ленивой водой, словно некое живое существо, задорно бегущее куда-то, перебирая ножками в невесомых туфельках. Потом мелодия загустела, замедлилась, и этой он уже не знал, но не стал спрашивать, не желая перебивать исполнительницу. Иногда в музыке угадывалось что-то знакомое, и Роман подумал, что, верно, Рита не играет что-то определенное, а импровизирует на многие темы. А потом перестал думать – просто слушал, откинувшись на спинку кресла, и музыка бродила вокруг, плавала, кувыркалась, сливаясь со звуками окружающего безлюдного мира, – то блестящая и яркая, то поэтичная и задумчивая, то мягкая с легким баском, то острая и подпрыгивающая; она рассыпалась, окутывала, парила и нашептывала, и улетала куда-то к далеким верхушкам елей, и тонула в сонной воде, отступала, почти неслышная, и вдруг становилась всем, тянулась, как мед, и подсчитывала биение сердца. Роман невольно заслушался настолько, что позабыл, где находится и кем является, и предоставленный самому себе катер едва не въехал в мысок – Савицкий еле-еле успел спохватиться и обогнуть его. Заметила это Рита или нет – он не знал, скрипка все так же продолжала петь позади, не прервавшись ни на секунду, и голос ее становился все более значительным, словно пытаясь что-то объяснить ему или просто поговорить.

Он был не против.

* * *

Сойдя с катера, Роман подал ей руку, и Рита, чуть пошатываясь, спустилась на причал, изумленно вскинув брови и глядя на Савицкого с нескрываемым любопытством.

– Что с вами, Роман Андреевич, вас неожиданно посетила галантность?

– Это просто в благодарность за исполнение, – Роман покосился на нескольких коллег, весело скаливших зубы в сумраке у перил, – и за то, что вы больше ничего не говорили. Вынужден признать, что играете вы хорошо. Что-то заканчивали?

– Местную консерваторию, – Рита неопределенно мотнула головой куда-то в сторону автостоянки. – Что-то говорит мне, что, несмотря на этот неожиданный комплимент, глупо пытаться просить вас помочь донести вещи до машины.

– Вы правы, – Роман взглянул на циферблат своих часов, и Рита, склонив голову, тоже зачем-то внимательно туда посмотрела.

– Завтра постараюсь не опоздать, – она сделала короткую паузу и вопросительно глянула на него. – Никаких возражений или упреков не последует? Нет? Чудно. Благодарю, что так мужественно выдерживаете общество столь скорбного умом создания, как я.

– Да не за что, – отозвался Роман и покачал головой, глядя, как она идет к автостоянке, после чего поднял голову и почти зло посмотрел туда, где, согласно всем представлениям, располагался кто-то, возможно несуществующий. Потом неторопливой походкой направился к конторе.

Когда он вышел оттуда, машина Риты все еще была на стоянке, и Рита стояла возле нее, и в бледном свете фар Роман увидел злость на ее напряженном лице. Та злость, которую ему уже доводилось наблюдать, была по сравнению с этой блеклым призраком – сейчас черты исказило нечто сильное, глубинное, что зарождается не от пары брошенных обидных слов, а от чего-то очень серьезного. Чуть впереди нее стояла вчерашняя девица, верно, прибывшая встречать подругу своим ходом, и ее лицо, в противоположность Ритиному, совершенно ничего не выражало – бесстрастная красивая маска. Обе смотрели на высокого крупного мужчину, который, по-хозяйски облокотившись на темно-зеленую «ауди», доброжелательно улыбался им, и стеклышки его очков в изящной оправе поблескивали благосклонно. Мужчина был одет дорого и со вкусом, и в его позе и в изгибе легко улыбающихся губ чувствовались уверенность и легкая снисходительность.

– Уж который день ищу тебя по всему городу, а ты – надо же – тут! Что случилось, Риточка? Дома тебя нет, сотовый отключила. И тут-то чего позабыла? Не знал, что тебя интересует подобный бизнес.

– Что вам надо? – услышал Роман холодный голос Риты. Он уже почти миновал стоянку, направляясь к остановке, но нотки, прозвучавшие в этом голосе, заставили его остановиться. Савицкий повернулся, и в тот же момент мужчина выпрямился и шагнул к «куперу» и застывшим возле него женским фигурам. Шатенка тотчас же почти неуловимым движением переместилась чуть вперед и в сторону, так что Рита оказалась за ней, и свет фонаря блеснул на ее зубах, показавшихся из-под разошедшихся в совершенно безэмоциональной улыбке губ.

– Эй, эй! – мужчина, сразу же остановившись, весело засмеялся. – Будет тебе, Ритка! Убери свою волчицу, мы же интеллигентные люди! Что ты, в самом деле, так со старым другом?

Рита тронула шатенку за предплечье, потом негромко и с нажимом что-то сказала мужчине – вряд ли то, что обычно говорят старым друзьям. Роман увидел, как его холеное, чисто выбритое лицо чуть дрогнуло, и, не тратя времени на размышления, быстро пошел к стоянке – очень быстро, следя за стоящими и готовясь уловить момент, когда шаг придется сменить на бег. В душе он надеялся, что делать этого, все-таки, не придется, и все разрешится само собой. И тут Рита повернула голову и увидела его.

Роман не ожидал такой реакции. Лицо Риты изломилось в совершеннейшем ужасе, она вся как-то съежилась, превратившись в маленькое, странно обреченное существо. Ее рука коротко дернула шатенку назад, после чего Рита, развернувшись, проворно юркнула в машину. Шатенка стремительно последовала ее примеру, и «мини купер», визгнув шинами, всполошенно прянул вперед, почти впритирочку разошедшись с задним бампером «ауди», обдал отпрыгнувшего мужчину тучей пыли и умчался прочь. Роман изумленно посмотрел вслед удаляющимся огням, совершенно сбитый с толку. Мужчина, обмахивавший ладонью свой дорогой плащ, снова рассмеялся и негромко сказал:

– Вот стерва!

Из «ауди» выглянула чья-то голова и уважительно произнесла:

– Дмитрий Степаныч, опоздаем.

Мужчина небрежно отмахнулся, равнодушно взглянул на Романа, который, щелкая зажигалкой, задумчиво и как бы между прочим разглядывал его, и неохотно открыл дверцу «ауди» с пассажирской стороны. Перед тем, как его лицо исчезло в тени, Савицкий успел уловить на нем недоумение. В этот момент на стоянку величаво въехала еще одна машина, и Роман улыбнулся, узнав «гранд вояджер» Чернова. Анатолий выскочил из машины, приветственно махнул Роману, но тут же обернулся, когда из окошка «ауди» ему узнавающе, с ленцой сказали:

– А-а, Толя.

– Здравствуйте, Дмитрий Степанович, – отозвался Анатолий, и Романа чуть покоробило скользнувшее в его голосе легенькое почтение. – Вы, никак, ко мне?

– Да нет… я тут так… по своим делам, – рассеянно ответил обладатель изящных очков. – Ну, счастливо.

«Ауди» вырулила со стоянки, мягко шурша шинами, и Роман, бросив на нее последний короткий взгляд, повернулся к подходящему Анатолию.

– А ты чего тут красуешься? – весело спросил Чернов. – Я думал, ты уже ушел. Нанимательницу твою встретил на выезде – чуть в меня не вписалась, неслась, как ополоумевшая. Ты ей чего-то сказанул?

– Нет, по-моему, она всегда так ездит, – Роман посмотрел в сторону трассы. – А что это был за кадр?

– Гельцер.

– Мне это ничего не говорит. Это фамилия или профессия? И чего ты перед ним расстилаешься?

– Ничего я не расстилаюсь! – тут же обиделся Анатолий. – Обычная вежливость. Я у него когда-то кредит брал, ну и сотрудничаем, опять же.

– Большая шишка? Что-то я о нем не слышал.

– Никакая он не шишка, просто мэн бизнеса. Посерьезней меня, конечно, и связи у него хорошие, но, в принципе, я тебе скажу, ничего особенного. Вроде Горчакова покойного, компаньон, кстати, евонный. Обоими его пансионатами вроде как он теперь заправляет и фирмочкой тоже… А чего он тебе сдался?

– Да так, заполняю пробелы в образовании, – Роман взглянул на часы. – Торопишься?

– Да, заскочил на минутку, проверить кое-что, а потом домой лететь надо – Людка прием сегодня устроила, и мне желательно на нем присутствовать. А то… – Анатолий выразительно покрутил головой и вздохнул, – ну, ты ж знаешь Людку! В субботу, может, вырвусь, посидим.

– Ну, ладно, тогда пока. – Роман отвернулся было, но Чернов тут же окликнул его:

– Эй, да ты погоди, у меня дел-то на минуту! Я тебя подброшу.

– Да нет, спасибо, пойду я. Кстати, – Савицкий ухмыльнулся, – ты уже осуществил свою мечту?

– Которую? – осведомился Анатолий немного озадаченно. – У меня их много.

– Ну, ты ж все хотел поглядеть, что Горчаков нашел себе напоследок. Видал ее?

– Да, – Анатолий ухмыльнулся, и его круглое лицо, казалось, округлилось еще больше, подернувшись легкой мечтательностью.

– Ну, и как она?

Мечтательность слетела с его лица мгновенно, сменившись удивлением.

– В смысле?

– В смысле внешности. Ты, Толя, сегодня чего-то туго соображаешь. Сам увидел, так поделись с другими, мне тоже интересно. Я ж ее не видел.

Анатолий вдруг расхохотался и хлопнул Романа по плечу так, что тот чуть не потерял равновесие.

– Ой, Ромка, ну ты даешь! Я, конечно, знаю, что ты малообщителен и ни в чем вокруг не заинтересован, но не настолько же! Второй день подряд катает горчаковскую вдову с утра до вечера и жалуется, что ни разу ее не видел.

– Что? – ошарашенно спросил Роман, сжав в пальцах сигарету так, что та моментально сломалась, и вниз посыпались табачные завитушки. – Эта…

– Ну да, Маргарита Алексеевна Горчакова, собственной персоной. Она особо и не шифровалась. Тю, Ромка, я-то думал, что ты уже достиг в этой области определенных успехов! Еще порадовался, когда она тебя выбрала – во, думаю, повезло приятелю! – Анатолий почесал затылок. – Честно говоря, я думал, что ты ее знаешь, может, знакомая старая. Мы с ней здесь позавчера вечером имели очень милую беседу, и она мне твою фамилию и имя назвала – мол, действительно такой-то здесь работает? Ты как раз подходил с пассажирами, я ей тебя и показал. Ладно, черт с тем, кто она, может, тебя и имена не интересуют, но вот…

– А тебе не показалось странным, Толя, что особе, у которой есть личные катера и достаточно челяди, вздумалось поднанять какой-то левый катер с левым водителем?! – перебил его Роман почти зло, и Чернов посмотрел на него удивленно.

– Нет. У баб знаешь сколько всяческих причуд? А у баб с деньгами – в особенности. Знаешь, Ром, мой тебе совет – относись ко всему проще. Ладно, побегу… А то может дождешься?

Роман покачал головой, отвернулся и пошел к остановке – почти бегом.

* * *

Домой он не поехал – выскочил из автобуса через пару остановок и долго бродил по городу среди сгущающейся весенней ночи, прохожих, рева машин и громыханья трамваев, сидел где-то на скамеечках, стоял на горбатых мостиках, бездумно глядя в тихую воду и потеряв счет времени. В голове все перемешалось, снова кружилась там какая-то сумасшедшая карусель – то малыш, смотрящий жалобными глазенками, то снова он, повзрослевший и по-взрослому циничный, тапочек, сваливающийся с дернувшейся ноги, тело, бьющееся в его руках, поднимающееся мертвое лицо, мужчина в зеленой куртке, сонно идущий навстречу своей смерти, снова Денис, улыбающийся во весь рот, чистые звуки скрипки смешивались с запахами лаванды и жасмина, где-то тихо плескалась река, и снова и снова уходил в тень ужас на обернувшемся бледном лице.

Относись ко всему проще.

В конце концов Роман обнаружил себя на приподъездной скамейке в каком-то незнакомом дворе с сигаретой в пальцах и злого до невозможности. И поди еще разбери, от чего эта злость – от свалившихся на голову полузагадок-полувидений или от того, что Рита оказалась вдовой состоятельного типа, известного в свое время в Аркудинске разнообразными скандальными историями и шумными гулянками. Роман видел его несколько раз в ресторанах, которые посещал со своими подругами. Горчаков был довольно симпатичным молодым мужиком спортивного типа и поначалу каждый раз вел себя довольно прилично, и долетавшие до Романа обрывки его фраз выдавали хорошую образованность. Но напиваясь, а пьянел он быстро, Горчаков превращался в этакого разгульного хамоватого барона, орущего на весь зал, требующего беспрекословного подчинения от любого и норовящего с кем-нибудь сцепиться. Роман никогда не интересовался, чем он занимается, просто знал, что у Горчакова «много чего есть». У него в ту пору хватало своих забот, «Феникс» только-только расправлял крылышки, а к ремонтно-строительному бизнесу Горчаков не имел никакого отношения.

Савицкий отщелкнул окурок в кусты и рассеянно посмотрел на подъездное окошко, из которого на скамейку лился слабый свет, потом потер щеку. Отказываться возить Риту он не собирался – какая, действительно, разница, кого возить, но все же ему хотелось знать причину. Может и стоит задать ей завтра парочку житейских вопросов. Хотя, возможно и не стоит. Да вот только странновато ведет себя мадам Горчакова. И не только ее поведение – вся она насквозь странновата – причудливая смесь задумчиво-загадочной мадонны с итальянских картин с разбитной безмозглой кошкой. Надо же, какую игрушку прикупил себе Горчаков!

Кто-то неторопливо прошел мимо – Роман уловил лишь движение, звук шагов и щелканье зажигалки. Шаги замедлились еще больше, потом начали возвращаться, и он лениво повернул голову.

– Извините, у вас прикурить не будет? – вежливо спросили из полумрака. Роман молча протянул зажигалку, и человек подошел ближе, окунувшись в бледненький подъездный свет – не старый еще светлоусый мужчина в распахнутой куртке и спортивном костюме под ней. Закурил, поблагодарил, отдавая зажигалку, и грузно опустился на скамейку рядом. Протяжно зевнул, пробормотал: «Надо ж, как тепло сегодня», – после чего принялся уныло жаловаться на продавщиц магазинчика в соседнем доме, которые взяли моду закрываться на полчаса раньше положенного. Он говорил это не столько Роману, сколько самому себе, и Савицкий слушал его краем уха, размышляя – домой пойти или к Наташке-паспортистке, которая вряд ли будет против его визита. Он снова закурил. Голос мужчины жужжал рядом, как сонная осенняя муха. Роман взглянул на часы, чуть поежился от неожиданно на мгновение пронизавшего его холода и начал было вставать, но фраза, выделившаяся вдруг из сонного жужжания, уронила его обратно на скамейку.

– …ведь верно я говорю, мой родной?

– Что вы сказали? – ошарашенно переспросил Роман. При других обстоятельствах он, вероятней всего, иначе бы отреагировал на столь фривольное обращение, но последние слова были настолько дико похожи на те, что он слышал утром, что Савицкий слегка растерялся, и злость появилась лишь долей секунды позже. Мужчина очень медленно повернул к нему голову – так медленно, будто у него болела шея, и он боялся усилить боль неосторожным движением. Но на лице, чуть подернутом морщинами, боли не наблюдалось – лишь отстраненное дружелюбие к случайному собеседнику. Только лицо это было неестественно молочно-белым, а губы – бескровными с легким голубоватым отливом. Усы, брови и ресницы были чем-то припорошены, словно пудрой, хотя Роман готов был поклясться, что когда человек протянул ему обратно его зажигалку, ничего этого не было. Белые порошинки чуть искрились в бледном свете.

– Я… говорю… им… лишь… бы… слинять… пораньше… – мужчина с усилием выталкивал из себя слова, словно они давались ему с огромным трудом, и каждое это слова срывалось с бледных губ в сопровождении клубов густого пара, словно он сидел посередине зимней стужи. Над его головой легкий ветерок колыхал тонкую веточку, усыпанную распускающимися вишневыми цветами. Роман начал очень медленно подниматься, лицом чувствуя дыхание на редкость теплой аркудинской ночи. Это был просто дым… но в руках сидящего уже не было сигареты… внезапно он понял, что искрящиеся порошинке на лице мужчины – ни что иное, как иней. Иней посреди тепла!

– Х-х-хо… – выдохнул человек, выпустив еще один клуб пара, обхватил себя руками и застыл неподвижно с раскрытыми губами. Послышался легкий серебристый треск, и глаза, сонно смотревшие на Романа, словно затянулись тончайшим искрящимся стеклом. Иней уже покрывал все лицо, сгустившись вокруг губ и под ноздрями, и лицо это сверкало и переливалось, точно необычайная снежная маска – страшное и красивое зрелище, от которого трудно было отвести взгляд.

Его ноги подкосились, и он рухнул обратно на скамейку, оторопело глядя на искрящийся профиль, смотрящий в никуда мерзлыми глазами. Ветви цветущей вишни зашелестели громче, и в этом шелесте чудилось что-то издевательское. Вокруг было тепло и теперь, казалось, стало еще теплее. Он чувствовал, как струйки пота стекают по телу под рубашкой. Роман медленно наклонился вперед и заглянул за грузное тело, сжавшееся на скамейке. Он не знал, зачем делает это, но почему-то был уверен, что сделать это необходимо – и как можно быстрее.

Рядом с мужчиной сидел Денис и крепко держал его за плечо, похожий на жадно присосавшуюся к своей добыче пиявку, – тонкие детские пальцы сомкнулись на коже куртки железной хваткой. Он чуть склонил голову и улыбнулся – милая мальчишеская улыбка, совершенно невинная и искренняя. Мальчишка был все в той же одежде, что и утром в трамвае, – симпатичный, светловолосый семилетний мальчуган. Возраст многих детей бывает сложно определить – хилый шестилетний заморыш на деле оказывается лет двенадцати, а высоченный пацан может оказаться много младше, чем выглядит, но Роман совершенно точно знал, что мальчишке, который смотрит на него, семь лет. Не шесть-семь. Семь.

– Шли бы вы домой, дядя Рома, – звонко произнес детский голосок. – Поздно уже. Да и заморозки сегодня. И не говорите никому. Не поверят вам – вы ж знаете.

Роман сорвался со скамейки с яростным возгласом и кинулся на Дениса, но его пальцы схватили лишь пустоту. Мальчишка исчез, словно его никогда и не было, и вокруг была лишь теплая густая ночь, до отказа заполнявшая пустынный двор. Тяжело дыша, он отшатнулся, озираясь и пытаясь уловить топот бегущих детских ног, потом тупо посмотрел на человека, который все так же сидел, обхватив себя руками и глядя насквозь. Наклонился и прижал пальцы к его шее слева. Кожа под ними оказалась не просто холодной, а мерзлой, твердой, и Роман не ощутил под ней ни единого биения. Он отдернул руку, потом снова протянул ее и осторожно потянул человека за плечо, и тот, продолжая держать самого себя в объятиях, тяжело качнулся и со стуком упал на скамейку, а с нее – на асфальт. Звук был таким, словно уронили замороженную говяжью тушу. Сжав зубы, Роман наклонился и попробовал приподнять скрючившееся с согнутыми ногами тело, но тут же понял, что не сможет этого сделать, и отпустил, и труп снова повалился на асфальт все с тем же деревянным стуком. Роман опустился на корточки, одной рукой нашаривая во внутреннем кармане куртке сотовый, а другой яростно терзая свои волосы на макушке, словно они были в чем-то виноваты. Бледный подъездный свет растекался по мертвому мраморному лицу, и он видел, как на нем медленно, словно по волшебству, выступают крохотные капельки влаги. На чуть голубоватых раскрытых губах их было уже множество. Одна из капелек скользнула за край губы, сверкая, скатилась по белому небритому подбородку и застряла среди щетинок. Роман встал, сжимая телефон в кармане и не отрывая взгляда от этой крохотной сияющей капельки, глухо, затравленно выругался и отступил назад. Его взгляд заметался по темному двору, словно сбившийся со следа пес, и Роман заорал вне себя от бешенства:

– Денис!

И тотчас возле соседнего подъезда метнулась гибкая тень, окунулась на мгновение в бледный свет, и перед Романом мелькнуло искаженное страхом тонкое женское лицо – мелькнуло и тотчас исчезло, и тень пропала так же стремительно и беззвучно, как до того пропал со скамейки мальчишка. Ему показалось, что… да нет, показалось. Уж ее-то тут быть никак не могло.

– Денис! – снова закричал Роман зачем-то, хотя знал, что никто не отзовется.

Где-то стукнула оконная створка, раздалось собачье гавканье, и все стихло, остался лишь призрачный шелест деревьев и далекий шум машин. Дениса не было. Возможно, его не было никогда. Но мертвец, скорчившийся на асфальте, был. Как и все мертвецы до него.

Я знаю только одно – в последнее время там, где ты появляешься, кто-то умирает.

«Но он сам ко мне подошел! – с испуганной злостью закричал кто-то у него в голове. – Я даже не звал его – он подошел ко мне сам! Сам! При чем здесь я?!»

Роман решительно удушил истеричный голосок и тускло взглянул на человека, замерзшего насмерть посреди теплой задумчивой ночи. Пробормотал негромко:

– Извини, мужик.

Отвернулся и ушел неверной походкой, не оглянувшись ни разу.

* * *

Он вызвал «скорую» из телефона-автомата через квартал и некоторое время стоял на другой стороне улицы возле ларька, пристально разглядывая редких прохожих, останавливавшихся, чтобы поглазеть на витринку и что-нибудь прикупить. Потом дошел до остановки и тут же повернул в сторону, сам не зная, куда идет. Роман знал только одно – домой он сегодня не вернется ни за что на свете. Было жутко оставаться среди четырех стен наедине с происшедшим и со своими мыслями. Но, с другой стороны, что если, пока он бродит по городу, с ним еще кто-нибудь заговорит… или он просто увидит какого-нибудь человека – кого угодно – ларечницу, водителя маршрутки или автобуса, молодежную компанию, любого случайного прохожего? Просто посмотрит на него, а спустя секунду обнаружит рядом с этим человеком улыбающееся мальчишеское лицо? И потом мальчишка опять исчезнет, отпустив уже мертвую руку. Не сейчас, не сегодня, так завтра, и этим человеком может быть кто угодно. Им может стать Толька Чернов, коллеги-водители, Сенька из конторы, алкаш-Желудь, Рита… Он не может пойти к Наташке, потому что этим человеком может оказаться и она. Хотя, возможно, в следующий раз Денис возьмет за руку именно его. И ведь однажды он уже брал его за руку. Но ничего не произошло, он жив, его не сбила машина, он не замерз насмерть. Что вообще происходит?! При чем здесь он, Роман? И кто были эти люди – мужчина в зеленой куртке, женщина, умершая в трамвае, человек, попросивший у него огоньку и спустя несколько минут превратившийся в ледяную статую? Ничто не происходит просто так, это железное правило. У всего есть объяснение, у всего есть предпосылки и у всего есть последствия, становящиеся предпосылками чего-то другого. Может, если он узнает, кто были эти люди, он сможет что-нибудь понять?

Между прочим, как ни крути, налицо было только одно убийство. Прочее – неизвестно что. Несчастный случай на дороге. Женщина в трамвае – ладно, допустим, чем-то отравилась, либо ее отравили… хотя выглядело, как будто она… ладно, черт с ним, отравили… лавандовая пена… при чем тут пена? А этот мужик… это ж вообще никак нельзя назвать – ни убийство, ни несчастный случай. Замерзнуть в десять градусов тепла можно, если тебя окатят жидким азотом… но ведь ничего подобного не было, не так ли? Полтергейст, что ли? Да замечательно, а скоро ему начнут мерещиться бегающие плотоядные деревья и летающие тарелки! Мальчишки уже мерещатся – мальчишки, которые слишком быстро взрослеют.

В голове у Савицкого образовалась такая болезненная каша, что он с трудом сдержался, чтобы не взвыть. Закурив, он попытался взять себя в руки и пошел по улице, стараясь изображать человека, который попросту решил прогуляться перед сном. На следующем перекрестке Роман свернул направо и вдруг обнаружил, что находится на окраине одной из центральный городских площадей, оживленной несмотря на позднее время. Тротуар был залит светом фонарей, всюду сияли ларьки, павильончики и витрины. Некоторое время Роман шел спокойно, но вскоре обнаружил, что пристально вглядывается в каждого встречного и постоянно озирается, ища светловолосую мальчишескую фигурку. Чертыхнувшись, он свернул в проулок и направился к мостику. На мостике хихикала многочисленная молодежная компания. Развернувшись, он почти бегом прошел мимо Николаевской часовни и оказался в березово-липовом скверике, где почти все скамейки были заняты обнимающимися парочками. Роман повернул направо, перебежал через рельсы и вскоре перестал соображать, куда идет. Город раскачивался перед его глазами, а потом и он, и время превратились в сплошное цветное, сверкающее огнями и грохочущее музыкой месиво, которое подхватило Савицкого и понесло куда-то, и там был вкус коньяка и женский смех, чьи-то игривые руки, целый ассортимент запахов духов и табака, и снова вкус коньяка, а потом, кажется, была водка, и танцы, рядом кого-то били, но совершенно определенно не его, и он тоже не бил, потому что в этот момент кто-то женского рода с хорошей фигурой целовал его в шею и с придыханием шептал в ухо: «Поехали к тебе», – и снова кто-то смеялся и рассказывал страшно потешную историю про то, как он разбил свою машину, и был уже другой шепот, бледно-голубой кафель, обнаженная женская грудь, тяжело колыхавшаяся под задранным к подмышкам свитерком, но главное, что совершенно нигде не было Дениса. Потом было что-то еще – совершенно уже неразборчивое и незапоминающееся, а после туман рассеялся, и Роман увидел себя в каком-то полупустом темном баре с низким потолком, под которым слоился густой сигаретный дым. Как-то очень уж темно было в баре, и Савицкий, болезненно поморщившись, провел ладонью перед глазами, нашарил солнечные очки и поднял их на лоб. Он сидел один за узким прямоугольным столиком, сервированным до отказа набитой окурками пепельницей, на треть полной бутылкой коньяка, двумя стаканами, в одном из которых плавал окурок, и тарелкой с апельсиновыми корками. В затылке мягко постукивало, левая сторона шеи ныла, будто ее кто-то долго, вдумчиво жевал. Роман поспешно проверил карманы куртки – сотовый на месте, количество денег изрядно уменьшилось, но все же их было достаточно. Он потер щеку и обнаружил на ладони разводы от помады. Криво усмехнулся, плеснул коньяк в один из стаканов и выпил его. Самочувствие от этого не улучшилось, но душевное состояние теперь было намного лучше, чем до погружения в цветной хаос, и острые клювики тыкавшихся в мозг вопросов значительно притупились. Роман окинул бар быстрым взглядом – нет, не видать мальчишки – потом уткнулся глазами в часы на запястье. Ба-а, всего-то два часа ночи! Да только вопрос, какого числа? Он снова вытащил телефон и прищурился на дисплей – нет, никто не звонил.