Текст книги "Последнее предложение (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

Его слова прервал громкий хлопок, и одно из стекол шкафа позади головы Лозинского разлетелось вдребезги. Кто-то испуганно вскрикнул.

– Зачем ты это сделал? – обиженно спросил Денис Сергея, опускавшего руку с пистолетом.

– Просто проверить, – спокойно пояснил Таранов, пряча оружие. Роман, не выдержав, засмеялся – нелепость ситуации и обиженный тон Лозинского были почти комичными.

– Ну вот, хоть один решительный человек нашелся, – Денис уважительно кивнул. – Жаль мне, Сергей Васильевич, что ты как раз-таки ничего не пишешь. Не сомневаюсь, что ты бы мог написать много интересного…

– Нет, так плохо! – вдруг запальчиво перебил его Зощук, неожиданно подаваясь вперед. – Когда пули пролетают, как сквозь дымку, это неинтересно, избито. Лучше, когда появляются раны, которые медленно затягиваются…

– Чушь! – резко сказала Альбина, склоняя голову набок. – По-твоему, обилие кровавых дыр сделает книгу более привлекательной? Да и в целом призраки и разнообразные зомби – это такая затертая тема…

– Даже самую затертую тему можно сделать свежей и увлекательной, все зависит от того, под каким углом на нее взглянуть! – несколько обиженно возразил Илья. – Вот помнишь фильм «Другие»? Очень неожиданное решение.

– Но слишком нудное и затянутое, – заявил Юрий, продолжавший вытирать струящуюся кровь. – Действие должно развиваться стремительно… р-раз, как бросок кобры! Заострять внимание следует лишь на ключевых моментах и на эротических сценах…

– А как же внутренний мир действующих лиц?! – возопила Елена, теребя свой золотой медальон. – Населять книгу одними лишь оболочками?! Терпеть не могу такие вещи, где сплошное действие – пришел, увидел, трахнул, убил, всех победил – конец книги!

– Все зависит от жанра, – Виктория поправила очки, глядя на Лозинского с неким подобием восторга, потом перевела взгляд на Риту, адресуя часть восторга и ей. – А «Симфония разбитого зеркала» – это просто невероятно! Что только может произойти с человеком, когда он, наконец, обретает желаемую тьму! Это было очень сильно!

– Нет, вот та сцена разговора с умирающей Вероникой…

– Завелись, – с почти отеческой ласковостью сказал Денис и насмешливо посмотрел на Романа, который потрясенно слушал эту перепалку. – Ну, теперь понял? Видишь, Ритуша, сколь опасен может быть случайный выбор?

– Это ты… – прошептала она, медленно поднимаясь из кресла. – Ты мне внушил…

– Вовсе нет, – Денис покачал головой. – Я тут действительно не при чем. Но я не могу передать тебе, как я счастлив, что все сложилось именно так. Нет ничего прекрасней, чем гибкость сюжета. Нет ничего увлекательней, когда писатель сам не знает, чем закончится его книга.

Савицкий яростно взглянул на него, потом на Нечаева, который скорчился на стуле, зажав уши ладонями и тряся головой, на Таранова, в глазах которого появилось что-то очень нехорошее, шагнул вперед и громко крикнул, перекрывая взбудораженный гомон:

– Молчать! Заткнуться всем!

К нему обернулись возмущенные лица, и на мгновение Роману отчего-то стало жутко от их взглядов, в которых было столько восторга и какого-то полубезумного азарта. Они смотрели на него, как на сантехника, который матерясь, громко топая и дребезжа своими инструментами, ввалился в зал в самый разгар увлекательнейшего ученого диспута.

– Вы что же – все писатели? – тихо спросил он, и Ксения вяло кивнула, ошеломленно моргая, потом провела по лицу ладонью, словно сметая невидимую паутину.

– Ну… как выяснилось, да. Мы все оставляли комментарии на странице Ивалди, – она метнула взгляд на Дениса, и его выражение было непонятным. – Но ведь… там у всех нас… псевдонимы, понимаешь? Мы…

– И отнюдь не все комментарии были лестными, – Денис усмехнулся, обходя диван, – но сейчас это не имеет значения. Плох тот писатель, который злобствует из-за критики. То, что вы здесь, это не месть. Это ваша судьба.

– Судьбы не существует! – воскликнула Корнейчук, отшатываясь, но Лозинский успел схватить ее за плечо и дернул обратно. Виктория замерла, скосив глаза на его пальцы, и ее губы изогнулись зло и брезгливо.

– Рома, это Блэки, – представляюще сказал Денис и, протянув другую руку, осторожно поправил очки Виктории, сползшие на кончик острого носа. – Ее творения изобилуют такими изощренными пытками, что, попади они в руки инквизиторских палачей, те сделали бы их своими учебниками. Фантазия у нее будь здоров, вынужден признать. Она преподает историю в средних классах. А еще она лесбиянка.

Корнейчук вывернулась из-под его руки и плюхнулась на диван, а Денис скользнул в сторону и оказался перед Альбиной. Его рука поднялась и легко подхватила вздрогнувшую Оганьян под левое запястье. Лозинский склонил голову и прижался губами к тыльной стороне ее ладони, потом чуть отступил, отведя руку в сторону, словно танцор, выводящий партнершу на поклон.

– А это Ралина, большая поклонница творчества Муркока. Раньше я и не знал, что она такая красавица, – восхищенно произнес он. – И не знал, что красавицы бывают такими кровожадными. Одна из ее выдающихся вещей – трилогия о стихийных демонах. Очень занимательно, почитай на досуге. Кстати, когда ей было четырнадцать, она вместе с двумя подругами довела свою одноклассницу до самоубийства.

– Это неправда, – спокойно сказала Оганьян, и Денис отпустил ее руку. Прошелся задумчиво по гостиной, и люди отшатывались от него. Только Сергей остался стоять на месте, и Лозинский, проходя мимо, провел пальцами по его руке и сразу отдернул их, словно ожегшись.

– Как я уже говорил, Сергей Васильевич ничего не пишет, – заметил он, насмешливо взглянув Таранову в лицо. – Он здесь совершенно случайно, не вовремя проявил бдительность, увы. Но вам, – Денис, повернувшись, сделал рукой приглашающий жест, – советую с ним побеседовать. Он многое может вам рассказать об ужасах, вам это пригодится. И может вам рассказать, каково это – застрелить двоих тринадцатилетних мальчишек. Но Серега не виноват, это война, там и не такое бывает.

В глубине глаз Таранова что-то дрогнуло, на скулах дернулись желваки, но лицо почти сразу же вновь стало спокойным. Он взглянул на Риту и с легкой усмешкой спросил:

– И это твой брат?

– Практически, – устало ответила она, и Сергей, хмыкнув, расслабленно опустился на стул, глядя сквозь Дениса, словно его тут и не было. В этот момент Зощук, у которого сдали нервы, пригнувшись, проворно метнулся к двери, но попал прямо в распростертые объятия Лозинского, который неожиданно возник в дверном проеме.

– Вова, – Денис укоризненно покачал головой и ладонью оттолкнул Владимира с такой силой, что тот кубарем полетел через всю комнату и едва не угодил в пылающий зев камина. – Так и подписывается, только латинским шрифтом. Ну, с Вовой все просто и достаточно примитивно. Сплошные зомби. Куда ни глянь – всюду зомби. Все произведения Вовы – исключительно вонючее, зубастое и вечно голодное мясо. Не понимаю, откуда у юриста такие пристрастия? И, поди ж ты, еще и время находит, несмотря на всю свою загруженность. Может, потому, что на деле юрист он достаточно паршивый.

Зощук что-то пробормотал, поднимаясь с пола и одергивая свитер. Ужас в его глазах настолько причудливо смешался с ненавистью, что отделить одно от другого было невозможно. Роману показалось, что Владимир сейчас набросится на Лозинского, взбешенный не столько тем, что тот швырнул его через всю комнату и оскорбил, сколько тем, что Денис публично охаял его произведения. Хуже от этого могло быть только Владимиру, и Савицкий не собирался его останавливать. Но тот сел на свой стул задом наперед и накрепко охватил спинку руками.

– А насчет меня что скажешь? – с вызовом спросила Ксения, выходя на середину гостиной. – Тоже какую-нибудь гадость? Мне твои глупые вещи никогда не нравились! Много крови и никакого смысла! – Безяев сделал ей упреждающий знак, но она отмахнулась. – По-моему, ты просто тупой, кровожадный шизик! А как умер, стал еще тупее! Чего вы его боитесь?! – она огляделась. – Он же просто…

– Он очень сложно! – Денис улыбнулся и описал круг вокруг Ксении, заглядывая ей в лицо то с одной, то с другой стороны, и она, чуть морщась, отдергивала голову. – «Ксанка» латиницей. Ксанка любит животных – по-моему, любит их гораздо больше, чем людей. Верное, поэтому и устраивает в каждой своей повестушке такое «В мире животных», что к концу действия никого из хомо сапиенс почти и не остается. Кого она только не натравливала на бедные российские города – разве что бабочек-каннибалов там не было… Или были? Кстати, «Крысиный волк» мне очень понравился, хоть это и откровенное подражание Херберту.

– Это всего лишь твое субъективное мнение! – надменно заявила Шайдак и отошла от него. Лозинский два раза хлопнул в ладоши, и Безяев, не выдержав, фыркнул:

– Не думал, что ты такой дешевый театрал!

– Илья, он же Феникс, злобствует, – Денис остановился перед ним, скрестив руки на груди, и сочувственно поджал губы. – Не удивительно, на вашем фоне он как орхидея на куче угля. Или кусок угля на куче орхидей. Всего лишь обычный фэнтэзист, пишет по стандарту – маги, талисманы, герои, монстры. Количество жертв тоже стандартное. И псевдоним стандартный. Поклонник Толкиена, Перумова и Семеновой. Чего ты в мой раздел залез – вообще не понимаю. То ли дело Самец! – он перевел насмешливый взгляд на окровавленное лицо Семыкина, который тотчас отвел глаза. – Сплошной эротический садизм, любвеобильные монстры, вооруженные множеством режущих предметов, и голые барышни, насилуемые и изничтожаемые в немыслимых количествах. Меня, если честно, здорово достали твои постоянные комментарии: «Мало эротических сцен»! Ты название жанра в разделе не прочитал, что ли? – Денис, потянувшись, дружелюбно похлопал Юрия по плечу, и тот поспешно отскочил. – Казалось бы, такой милый парень, просто симпатяга, и зачем ему все это надо? А рассказать им про твою подружку Олю? Вижу не хочешь. Сколько вас тогда было – шестеро?

Семыкин дернул побелевшими губами, но Лозинский уже отвернулся от него и одним прыжком оказался возле Елены, поймав ее за руки. Прижал ее дрожащие ладони к своей груди, потом ласково провел указательным пальцем по щеке девушки, поправил угольно-черную прядь и улыбнулся.

– А это Валесса. В своих книгах она тонка и воздушна, а еще она вампир, живущий во времена завоеваний Александра Македонского. Ох, чего она там только не устраивает со своими подругами! Описания кровавых сцен очень яркие, молодец, но слишком много размышлений и описаний, это тормозит действие и рассеивает внимание читателя… впрочем, я тебе уже писал об этом. И не мешало бы подучить историю, Леночка. Такой грубый ляп!.. Фидий и Александр не жили в одно время, это тебя кто-то обманул. И вообще, завязывай ты с этим вампирским циклом! Твоя повесть «Дети зимних лун» просто шикарна!

Он отпустил Токман, которую била крупная дрожь, отошел в сторону и сел на отдельно стоящий стул, на котором раньше сидел Владимир. Потянулся, вытянув длинные ноги, потом вальяжно откинулся на спинку и приглашающе улыбнулся обращенным на него взглядам.

– Что ты от нас хочешь? – зло спросила Рита, вскакивая, и улыбка Лозинского стала ленивой.

– От тебя совершенно ничего. Ты свое уже сделала. Так что отдыхай.

– Тогда почему бы тебе не дать ей просто уехать? – Роман сунул в рот сигарету, и Зощук тотчас возмущенно воскликнул:

– Это с какой еще стати?!

– Любитель ходячих трупов прав, – Денис взглянул в окно. – С какой еще стати? К тому же, она, Рома, делает тебя слабым человеком, не так ли? Нет, Рита останется. К тому же, как видите, сейчас развитие сюжета ограничивается этим островом… вернее, этим домом. Никто не выйдет отсюда, пока не закончит свою работу.

– Какую работу?! – зло выдохнула Шайдак, падая на диван рядом с Корнейчук и тут же отодвигаясь к противоположному концу сиденья.

– Ваша встреча разрушила часть моей книги, – очень серьезно произнес Лозинский. – Но книга всегда должна заканчиваться. Эта книга особенная, не так ли? И раз персонажи уничтожили ее конец, то теперь они должны сами ее закончить. Вы все, – его рука обвела собравшихся в гостиной, – все должны ее закончить. И вы, пишущая братия, и ты, Рома, и ты, Сергей, и, увы, и ты, старлей, – он вонзил холодный взгляд в искаженное злостью лицо Валерия. – Я, конечно, понимаю, у тебя такое горе… но не могу для тебя сделать исключения. Ты ведь тоже персонаж. Сам виноват – поверил глупым россказням, начал бегать, что-то узнавать. Слишком ты активный, Валера. Наверное, поэтому ты в твои-то годы – и все еще старлей… Ах, да, извини, – он смущенно прикрыл рот ладонью, – ты ведь теперь уже даже вовсе и не старлей.

– А если мы откажемся? – деловито поинтересовался Илья, и Денис опустил руку, глядя на него почти доброжелательно и так же доброжелательно прозвучал его голос.

– Господин Феникс, вам когда-нибудь доводилось видеть неоконченные книги? Это ужасное зрелище, хуже гниющего трупа. Незавершенное действие, недоговоренное слово, мысль, разрезанная на середине… В неоконченных книгах все останавливается… и персонажи, собравшиеся для беседы в гостиной, останутся в ней навсегда, будут сидеть и смотреть друг на друга – целую вечность. А что станет с второстепенными героями? С теми, у которых в этой книге даже нет имен – есть только город, в котором они все живут, город, который связывает всех вас в единое целое. Вы сами это видели. Вы – это город, вы – это я, а я – это книга, ее книга, – он кивнул на Риту, – а теперь и ваша. Только от вас зависит, что будет дальше. Только от вас зависит, как все это закончится и что будет с этим городом, в котором и без меня было довольно тьмы. Будучи человеком, я лишь пытался узнать ее предел. Но я хоть что-то делал! А что делали вы, что делал каждый из тех, кто живет там? – Денис махнул рукой в сторону затянутого туманом окна. – Ничего.

– Я ничего писать не стану! – резко сказал Савицкий, сунув руки в карманы брюк и глядя в фальшиво-скорбные сине-зеленые глаза. – И им не позволю!

– А вы не расписывайтесь за других! – выкрикнул Владимир. – Здесь каждый сам решает, что ему делать! Я не собираюсь тут сидеть! В городе моя семья!

– Он прав, Рома, ты ничего не можешь им приказать, – Денис встал навстречу его взгляду. – Даже я не могу ничего им приказать. Здесь нет больше главного. Здесь все главные. Как вы сделаете, так и будет. Вы все соавторы – мои и собственной жизни. От вас зависит, кто умрет, а кто останется жить. От вас зависит, что с вами произойдет. И пока хоть один не участвует в работе, все так и останется в подвешенном состоянии. Но мой вам совет – не затягивайте с этим. Ваши читатели уже ждут окончания.

– Ладно, это не так уж и сложно, – нетерпеливо сказала Шайдак, обводя всех нерешительным взглядом. – Подумаешь, закончить книгу! Достаточно лишь…

– Никакой халтуры, Ксюша, – Денис насмешливо погрозил ей пальцем. – Ты ошибаешься, если думаешь, что тебе удастся все закончить парой предложений, описывающих счастливый конец. Вам придется подумать, изучить материал, прислушаться к своим мыслям… как вы всегда это делали. Это должно быть настоящим.

– Ты хочешь буриме? – спросила Альбина, обхватывая себя руками и чуть морщась. Лозинский отрицательно мотнул головой.

– Нет. Пусть каждый пишет самостоятельно. Пусть каждый пишет свое. Пусть каждый пишет, как хочет и как считает нужным.

– Какое же это соавторство? – удивился Семыкин. – Это сугубо индивидуальное творчество.

– Ты ошибаешься, Юра. Как только вы все закончите работу, это станет самым настоящим соавторством. И не беспокойтесь за язык, – Лозинский подмигнул Таранову, на лице которого появилась брезгливая усмешка. – Главное – это события. Главное – это то, что идет от сердца, а стилистику ведь всегда можно поправить. Попросите у хозяйки дома бумагу и…

– Я всегда работаю за компьютером! – поспешно сказала Токман, и Денис посмотрел на нее так, словно Елена изрекла какую-то непристойность.

– Какая гадость! Как это неправильно! Компьютер – это для оформления, а мысли следует записывать на бумаге!..

– Гусиным пером? – перебил его Роман. – Так может отпустишь нас на берег, перьев надергать. Я места на окраине знаю – там этих гусей, стадами ходят!

– Я писать только отчеты умею, – пробурчал Нечаев. – Осмотры, там, мест преступления. Рапорт еще могу написать. Ты представляешь, Ромк, какая у меня книжка получится – закачаешься! Я все сцены буду по часовой стрелке описывать. А УК цитировать можно? В качестве художественного оформления?

Таранов, откинувшийся на спинку стула, одобрительно хохотнул.

– Мне одолжишь парочку цитат? А с чего начинать? С того, как я в дом вошел? Открываю это я дверь…

– А тут тебе навстречу Валера, высокий и стройный, – Савицкий фыркнул. – И ты у него спрашиваешь интимным голосом – и что это вы, злой умышленник, делаете на подотчетной мне территории?

– А потом вытаскивает отвратительного вида пистолет, – подхватил Валерий, – и начинает евонным дулом меня в харю тыкать!

– Это было позже, – добродушно заметил Сергей. – Кстати, Маргарита Алексеевна, не найдется ли у вас словарика, а то у меня с орфографией всегда было плоховато?

– Да сколько угодно, – в ожившем голосе Риты послышались сдерживаемые смешинки. Сергей удовлетворенно кивнул, и Роман, упав в кресло, засмеялся.

– Орфография орфографией, ты только в своем произведении дом не слишком разноси, а то я уже представляю… Хоть садик оставь, в крайнем случае, – он подмигнул Лозинскому, смотревшему на них со злым изумлением и даже негодованием и выглядящему сейчас довольно потешно – ни дать, ни взять монарх, обнаруживший в своей тронной зале чумазых пейзанских детей, затеявших игру в футбол. – Мы те щас понапишем! Мужики, а может нам втроем прямо тут обосноваться, чтоб веселее было? Мебели подходящей нет… ну да ладно, будем творить прямо на полу, ляжем на пузо, поразмыслим – и понеслась!..

Пишущая братия, застыв, смотрела на них во все глаза, чуток приоткрыв рты, и только по губам Шайдак медленно и неудержимо расползалась улыбка. Секундой позже Безяев фыркнул, и Денис тотчас холодно улыбнулся и произнес:

– Что ж смейтесь – воля ваша. Смеющемуся да воздастся по смеху его.

– Сам придумал? – поинтересовался Роман. – А по чему именно воздастся тебе, Лозинский? Или тебе уже воздалось? Хороша же награда! Человеком ты никогда не был, а демон из тебя получился весьма паршивый. Зло ты, говоришь? Какое ты к… зло?! Глупый, злобный клоун, ничего больше. И бездарный, к тому же! Не понимаю, столько на свете хороших книг, так почему ж ты?

Лозинский пожал плечами.

– Может, потому что то, что ты называешь хорошим, не нуждается в доказательствах, считает себя выше доказательств, а тьма всегда считает нужным напоминать о своем существовании. Тьма умеет действовать, а свет умеет лишь горделиво, надменно наблюдать.

– Господи ты боже, – Таранов выпустил изо рта несколько изящных дымных колечек. – Чушь какая.

– Серега привык действовать согласно фактам, – Денис кивнул ему. – Неожиданный и очень занимательный персонаж. Серега до сих пор не верит. Это ничего – Валера тоже не верил поначалу – ни Спирину, ни Ромке, а вот теперь он весь мой.

– Да пошел ты!.. – спокойно ответствовал Нечаев. Рассеянно потер порез на шее, после чего несколькими фразами дал Денису такую яркую и затейливую характеристику, а также выдвинул такие советы насчет его личного времяпровождения, что Роман, и не подозревавший у Нечаева столь глубоких познаний в области анатомии, физиологии и зоологии, только изумленно вскинул брови. Таранов хмыкнул, продолжая выстраивать в воздухе дымные кольца, а все без исключения присутствовавшие в гостиной женщины покраснели, и вместе с ними почему-то ярким румянцем залился и Зощук.

– Всегда с пониманием относился к таким вещам, как надрывный юмор, – невозмутимо сказал Денис. – Но вы, господа, попусту тратите свое и чужое время на бессмысленные речи.

– Так мы должны начать прямо сейчас? – с какой-то смущенной деловитостью спросил Владимир, и Роман посмотрел на него почти потрясенно, потом перевел взгляд на остальных, взгляды которых были напряженно-выжидающими и очень, очень задумчивыми, словно они уже прислушивались к каким-то своим мыслям, выстраивали что-то в голове… Что за люди?! Он не понимал их. Почему они сразу так во все это поверили – сначала рассказу Риты и его собственному, а потом – Лозинскому? Никто из них ни разу не сказал: «Да этого не может быть!» Никто из них не предположил, что все это – бред сумасшедшего, а он и Рита – парочка маньяков. Почему они приняли столь невозможное происходящее, как нечто совершенно обыденное? Как будто давным-давно подсознательно знали, что нечто подобное произойдет. Вроде бы, на первый взгляд, люди как люди – обычные люди, особенно Владимир, практичный до безобразия – убивания убиваниями, но дайте вначале денег. Неужели настолько потерялись в своих придуманных мирах, что накрепко переплели их с реальностью? Неужели только и делают, что живут такими, как это существо? Почему смотрят на него, как солдаты, ожидающие приказа своего командира?

Как часто мне хотелось, чтобы жизнь соответствовала тому, что мы пишем, а не наоборот…

– Хочешь сказать, что как только они… как только мы все закончим эту чертову книгу, ты оставишь нас в покое? – Роман не смотрел на Лозинского – он смотрел на остальных, чувствуя на щеке встревожено-болезненный взгляд Риты, похожий на дрожащую, усталую руку. И чем дольше он смотрел, тем сильнее мерещился ему в их широко раскрытых глазах некий соборный восторг. – Хочешь сказать, что ты больше никогда не появишься?

– Это зависит от вас, – с удивительной мягкостью ответил Денис, и черты его лица вдруг тоже стали удивительно мягкими, мальчишескими, напомнив Савицкому о том милом, безобидном, чумазом малыше, сидевшем на его придверном коврике. Знал бы – никогда не открыл ему дверь, никогда не подал руки… наверное. Никто ведь не заставлял его это делать, разве нет? Ни книга, ни мистические связи. Кабы б так, наверное было бы гораздо проще. В голове неожиданно мелькнула жалкая, трусливая, тихая, как шорох, мыслишка – а если б не помог Лозинскому тогда, год назад, то был бы давно уже мертв – и это, наверное, тоже было бы гораздо проще. Но все его существо тотчас же вознегодовало, поймало эту мыслишку, скомкало и выкинуло вон.

– Неужели?! И что же – если все мы сейчас быстренько и коротко напишем, что все чудесным образом закончилось, и ты рассеялся, аки пыль на ветру, и все мертвые сидят дома живые и смотрят телевизор, то так и будет?! – Роман заставил себя усмехнуться. Денис взглянул на него не без сочувствия, которое сейчас Роману показалось чудовищней, чем издевательский хохот.

– Если все так напишут, то да. Если не считать мертвых. Не тратьте время на мертвых. Это уже свершилось, они умерли, и ты, экс-главный герой, прожил каждую из этих смертей… почти каждую. Такие смерти вспять не повернуть. Извини, Рома. Мне очень жаль, что так вышло с твоим другом, я вовсе этого не хотел. Мне и тебя жаль. Ты неплохой человек, и не твоя вина, что эта дура, – он кивнул на Риту, тотчас же отвернувшуюся, – выбрала именно твою фамилию и прицепила к ней именно твое имя, а ты оказался единственным в Аркудинске Романом Савицким. Возможно, я бы даже отпустил тебя… но я не могу.

Денис даже пригорюнился – почти натурально. Казалось, парнишка сейчас сядет в уголке и зальется горькими слезами.

– Я тебе не верю! – Роман вскочил и обвел остальных рукой с торчащим указательным пальцем. – И вы не верьте! Не смейте ему верить, слышите?! Вспомните, что я вам рассказывал! Вспомните, что он сделал!

– Он сделал это потому, что так написала она, – в голосе Корнейчук Роман к своему ужасу услышал плохо скрываемую зависть, и Таранов тотчас повернул голову и пристально на нее посмотрел, а Валерий уставился на потолок, дергая желваками. – Невероятно, что такое стало возможным. Одно дело, когда твою книгу читают, и совсем другое, когда она оживает.

– Упаси меня господь от твоих оживших книг, Вика! – с кривой усмешкой заметил Илья. – В Аркудинске на них населения не хватит. Особенно мужского пола. Я всегда удивлялся – и чего ты мужиков изничтожаешь в таких количествах и так затейливо…

– Чрезмерное насилие скрывает в себе огромный смысл, который только таким путем и можно донести до читателя! – взвилась Вика. – Оно как проводник, больше!.. оно вколачивает ключевую идею в мозг раз и навсегда, а твои книги – все насквозь искусственные, смерти ненастоящие и после них ничего не остается!..

– Важен не факт смерти, а ее процесс, – Оганьян извлекла из сумочки длинную тонкую сигарету и аккуратно ухватила ее пухлыми губами. – Когда сам процесс описан четко и ярко, и сама смерть воспринимается совершенно иначе.

– То есть, тебе важен не сам персонаж, а как он умирает?! – Илья фыркнул. – Ну, знаешь!..

– Господи, – устало сказал Роман, опуская руку, – какие же вы идиоты!

– Не слушайте его, – Денис сделал некий обнимающий жест, словно хотел заключить в объятия всех собратьев по перу разом. – Подумайте лучше о другом. Да, вы будете дописывать чужую книгу, книгу Ивалди, да, не всем наши с Ритой вещи нравились… но подумайте, что только вы можете создать вместе с нами! Вы можете вложить все в одну мертвую, трусливую страницу, наполненную сухими, скупыми, ломкими строчками, но можете написать две, три живых… сколько захотите. Закончите ее по-своему, закончите, как всегда заканчивали свои книги, докажите, что вы – это вы, а не кучка бездарей, трясущихся за свои шкуры! Докажите, что вы – настоящие! Ваши книги населены сильными персонажами, которых ничто никогда не останавливало, и разве хоть в одном, а то и нескольких ваших героях не изображали вы самих себя, не создавали те миры, тех существ и те обстоятельства, которые хотели бы пережить сами, которые близки вам, которые делают вас еще сильнее?! Подумайте об этом – другого шанса у вас никогда не будет, – его глаза заискрились зеленью, и голос стал низким, рокочущим, наполненным страстью и призывом, и протянувшиеся к людям руки окутало мягкое алое сияние. – Всего несколькими страницами вы можете открыть для себя дверь в удивительное или закрыть ее навсегда, но тогда вы действительно будете всего лишь бездарностями, которые писали о страшном и волшебном, лелеяли его, жили им, но струсили, когда встретились с ним лицом к лицу! Помните об этом!

– Не слушайте его! – закричала Рита, вскакивая и, повернувшись, заслонила собой улыбающегося Лозинского, преломив его пылающий восторженной, яростной зеленью взгляд. – Он вас…

– Тебя мы уже выслушали! – резко и зло перебила ее Елена. – Дай нам выслушать и его! Ты нас во все это впутала… у тебя вообще здесь нет права голоса! Заткнись и отойди!

Рита чуть пригнулась, и растерянность и страх мгновенно исчезли с ее лица, оно стало застывшим, холодным.

– Я-то может и впутала, но впутаться вам еще больше не позволю!

Юрий сделал попытку схватить ее за руку и оттащить в сторону – попытку, надо сказать, весьма осторожную, но Рита вдруг исчезла, словно ее снесло сильным порывом ветра, а вместо нее возник Савицкий, всем выражением лица не предвещая ничего хорошего, и Юрий поспешно дернулся назад, а Елена застыла, с испуганным потрясением глядя на пистолет в руке Сергея, как-то задумчиво нацеленный в пространство между ней и Семыкиным. Нечаев на очередное появление на сцене оружия не отреагировал совершенно, а Ксения взвизгнула:

– Вы с ума сошли?! Женщину застрелите?!

– Почему нет? – лениво поинтересовался Таранов. – Женщину, мужчину – любого, кто будет представлять угрозу. Между прочим, имею полное право. Каковы бы ни были обстоятельства, дом не ваш, вы здесь в гостях, вы здесь никто. Это частное владение, и в мои обязанности входит следить за безопасностью хозяйки. Так что уймитесь. Можете орать, что угодно, но подобных телодвижений больше не совершайте.

– Сергей Васильевич, прекратите!.. – возмущенно сказала Рита, но Роман оборвал ее слова, поймав за плечи.

– Сергей Васильевич, не прекращайте.

– Пес! – презрительно выплюнула Виктория, брезгливо глядя Сергею в лицо, и тот спокойно улыбнулся. – За кость все что угодно сделаешь?!

– Мне хорошо платят, – деловито сообщил он, – а я привык свои деньги отрабатывать. Но кое-кого из вас и тебя, в том числе, я, если возникнет такая необходимость, убью совершенно бесплатно…

– Ладно, это уже перебор, даже я запугался, – Роман с фальшивой укоризной покачал головой и шагнул в сторону, увлекая за собой упирающуюся Риту. – Просто ведите себя по-людски – хоть по мере возможности. Поймите, что мы все попали в одну ж… беду, и если начнем вцепляться друг другу в глотки, ему, – он, повернувшись, взглянул на Лозинского, наблюдавшего за ними с неподдельным интересом, – это будет только в радость.

– Вам не позволят, чтобы вы что-то с нами сделали! – со злой вдохновленностью заявила Виктория и тоже посмотрела на Дениса. – Правда ведь?!

– Ваши внутренние разборки – это сугубо ваши внутренние разборки, – Денис развел руками. – Когда-то я прикрывал Ромку от посторонних… но вы не посторонние – вы все, считайте, близкие и родные, улаживайте все сами. Ваша смерть тоже станет моей частью. Смерть – вклад не меньший, чем написанное, – он подмигнул ей. – Вот я, например, тоже когда-то умер.

– Ох, как это ободряет, – Илья заметно побледнел. – А сколько у нас времени?

– Право не знаю, – Лозинский чуть склонил голову набок, и в пылающей зелени под веками проступила хитреца. – Вы сами это поймете. Сами определите. Для вас время волшебно и пространство, которое будет наполнено этим временем, волшебно тоже… Вы не чувствуете? Почувствуете – все почувствуете, даже те, кто обделен фантазией и никогда не создавал жизнь и смерть из простого сочетания букв, – он взглянул на Валерия, ответившего ему презрительно-насмешливым взглядом. – Ну, желаю творческих успехов. Постарайтесь, все же, не перебить друг друга в поисках вдохновения али справедливости. Пока, господа соавторы!

Он дружелюбно помахал им раскрытой ладонью, а в следующую секунду место, где стоял Денис, опустело. Он не побледнел, растворяясь, как призрак, не исчез мгновенно, будто кто-то выключил изображение. Его просто не стало, словно перелистнули страницу на следующую главу, оставив персонажа в предыдущей. Таранов тотчас же отвернулся, наклонился к Рите, все еще прижимавшейся лицом к плечу Романа, и что-то шепнул ей на ухо. Рита подняла голову, негромко пробормотала что-то в ответ. Сергей кивнул, коротко глянул на Романа, словно передавал ему полномочия, и быстро вышел из гостиной. Никто не посмотрел ему вслед.

– Куда он? – тихо спросил Савицкий.