Текст книги "Дарители (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 49 страниц)

– Ты куда это собрался? – осведомился Виктор Валентинович, взглянув не на Шевцова, а на стоявшего рядом Тиму. – Я никого не отпускал.

– У меня есть еще дела, – хмуро отозвался Шевцов, остановившись и потирая загнутый кончик своего носа. – Поважней вот этого вот! Не по правилам все это, вот что. Если крысу такого ранга поймали, так надо собирать всех и там уж решать – или заделать начисто сразу или пусть выходит против каждого, кто предъявит! Допрос допросом, но… – он запнулся, не зная, как выразить свои мысли, потом раздраженно махнул рукой. – Западло все это, дешевка! Мне они все поровну, сопли на кулак мотать не собираюсь, но участвовать в этом не буду.

– Ну, ладно, Шевцов, это твое право, – сказал Баскаков, пожав плечами. – Ты свободен до обеда, только вначале съезди и посмотри, как там в особняке дела. Завтра начнем заниматься подготовкой к похоронам.

Шевцов кивнул и неторопливо зашагал к двери, а Баскаков снова посмотрел на Тиму – на этот раз посмотрел вполне определенно, и, поняв его взгляд, тот резко развернулся и вскинул руку. Грохнул выстрел, и Шевцов, по инерции сделав к двери еще один шаг, сунулся лицом в пол, и по бледно-голубому начала растекаться темная атласная лужа. Пуля попала ему в затылок, и он умер раньше, чем его тело коснулось плиток.

Вита закрыла глаза и отвернулась. Андрей, воспользовавшись тем, что все остальные уставились на убитого, чуть подвинулся, проверяя – не закончилось ли действие препарата. Он уже оценил положение, поведение и реакцию каждого из охранников, просчитал расстояние до них и выбрал нужного, но тело пока слушалось слишком плохо. Впрочем, координация потихоньку восстанавливалась, и если не додумаются вкатить ему новую дозу, все может получиться.

– Опять пол испачкали! – заметил Баскаков с хозяйственным недовольством. – Да-а, вот уж не знал, что Шевцов такой старовер. Ну, у кого еще обострено чувство справедливости?

– Народ б-безмолвствует, – скептически пробормотал Слава. – А, Илья Палыч?

Сканер втянул голову в плечи, и его пальцы скользнули по воздуху, словно хотели схватить за руку кого-то, стоявшего рядом – и схватили – Слава готов был поклясться, что сейчас они словно сжимали чье-то тонкое запястье.

– А что я должен сказать, Вячеслав? – холодно осведомился он. – Мы и так слишком много говорим сегодня. Витя, не пора ли?..

Дверь открылась, прервав его слова, и в комнату торопливо вошел мужчина – слегка запыхавшийся и взволнованный, кроме того, судя по выражению его лица, слегка сбитый с толку. На распростертого на полу Шевцова он даже не взглянул. Вита посмотрела на вошедшего со страхом – сколько же еще людей в этом доме? Баскаков же глянул на подчиненного недовольно.

– Ну, в чем дело? Я же сказал – только в самом крайнем случае!.. Стоит заняться серьезным делом, как все начинают шляться туда-сюда, как на рынке…

– Вас спрашивают, – перебил его охранник, и только сейчас Вита заметила, что он держит какую-то бумажку.

– Надеюсь, у тебя хватило ума…

– Это Корсун, – охранник снова не дал ему договорить. – Ну, та… Анна…Вы же говорили… вот я и подумал… Она наверху. Я впустил ее, – он моргнул, – я не мог ее не впустить.

Вите, Андрею и Славе пришлось приложить громадное усилие, чтобы не переглянуться. На лице Баскакова отразилось сильнейшее волнение.

– Анна?! Господи!.. Ты… Как она… как она себя ведет?! Она… – он привстал в кресле, но тут же опустился обратно, зло глядя на сидящих на диване. – Вот что… ты… ты отведи ее в гостиную, дай ей все, что она попросит… возьми всех, кто остался наверху, и приглядывайте за ней. Она… она может вести себя странно, обращайтесь с ней осторожно, ясно?! Я… скажи, что я скоро подъеду. Ты ведь сказал, что меня здесь нет?!

– Видите ли, Виктор Валентинович, я сделал все, что было приказано. Мы ее обыскали, оружия при ней никакого не было… только она… смеялась над нами… как-то очень… – мужчину вдруг передернуло, и Слава, до сих пор поедавший его глазами, опустил голову и сцепил пальцы так, что они хрустнули. – Я сказал ей, что вас еще нет… а она говорит – врешь! И так смотрит, что… – глаза охранника забегали, и он вдруг начал тараторить: – Короче, она сказала, что знает, что вы здесь! Она сказала, что хочет видеть вас немедленно! И… если вы откажете, передать вам вот это, – он протянул Баскакову клочок бумаги. Тот развернул его и уставился на четко выписанные слова.

Чистова Наталья Петровна покорнейше просит принять. Не откажите в любезности.

Челюсть Баскакова отвисла. Он медленно поднял глаза, и Вита, даже не зная содержания записки, отчетливо поняла, что только что в его голове все кусочки головоломки сложились в единое целое, и, не таясь, судорожно вцепилась в руку Андрея. Слава же застывшим взглядом уставился на дверь.

Баскаков громко застонал, прижав сжатые кулаки ко лбу и раскачиваясь. Охранники испуганно переглянулись, а лицо Сканера стало напряженным, точно он пытался решить какую-то чрезвычайно трудную задачу.

– Нет! – вдруг взревел Виктор Валентинович, раздирая бумажку в клочки с такой яростью, словно именно она была виновницей всех его несчастий. – Этого не может быть! Она!.. Как я мог быть таким… Только не она!..

На лице Сканера появилась тонкая, никем не замеченная улыбка. Теперь он наслаждался. Баскаков махнул сжатым кулаком в сторону охранников.

– Притащите сюда эту суку! Немедленно притащите сюда эту суку! Не жалеть!.. Волоком, за волосы! Притащите мне волоком эту блядь!.. – он вскочил, и указанные охранники поспешно вылетели из комнаты, хлопнув дверью. – Вот же ж сука!.. И вы знали, конечно же! – он махнул рукой, разжав кулак, и сидевших на диване осыпал мелкий бумажный дождь. – Все знали… смеялись за моей спиной. Вы!.. И ты, Новиков, позволил своей бабе лечь в мою постель?!! Ты…

– Моей девушки б-больше нет, – отозвался Слава, и на его лице вдруг появилась совершенно несвойственная ему хищная ухмылка, преобразившая его до неузнаваемости. – Сюда в-ведут вашу.

Баскаков, оскалившись, замахнулся на него, но тут же повернул голову. Его рука зависла в воздухе, и в резко наступившей тишине все отчетливо услышали легкий звук – стук спускающихся по ступенькам каблучков. Услышали мужской голос, растерянно что-то пробурчавший. Услышали звонкий серебристый смех, и один из охранников, которому посчастливилось выбраться из ресторана живым, вдруг вскинул правую руку и обмахнул себя крестом – автоматически, вряд ли даже сообразив, что делает. Все взгляды переплелись на колыхнувшейся дверной створке, и охранники шагнули вперед, закрывая Баскакова.

Вопреки приказу Виктора Валентиновича, никто не тащил вошедшую в комнату за волосы и не подгонял пинками и затрещинами – она проскользнула в дверной проем сама, с величественной грацией хищника, уверенного в своей силе и никого не боящегося. А посланные за ней люди, здоровые сильные мужчины шли следом, держа почтительную дистанцию и ошеломленно глядя женщине в затылок.

– Ну надо же, а? – сказала Наташа, остановившись в шаге от трупа, и лениво, безадресно улыбнулась. – Как говорится, пришла на форум, а тут полный кворум! Витя, у тебя тут производственное совещание? Один кадр, смотрю, уже выговор получил? Кто такой?

Она вытянула ногу и носком туфли чуть повернула голову Шевцова, тут же тяжело мотнувшуюся обратно. Скривила свеженакрашенные губы и вытерла туфлю о волосы убитого там, где они не были испачканы кровью.

– Не припоминаю. Впрочем, наверняка такой же болван, как и прочие твои люди. Жаль, сие произошло в мое отсутствие. Созерцание ужасного возвеличивает душу. Что ж ты, Витя? Моих друзей пригласил, а меня обошел вниманием? Неужто я в опале?

Наташа чуть изогнулась, словно участница конкурса красоты, стоящая на сцене перед жюри. Ее длинное черное пальто было расстегнуто, серебристый брючный костюм тщательно отглажен, угольно-черные волосы лежали аккуратными завитками. Она выглядела идеально, и ничто в ее облике не вязалось с той безумной фурией, которая, сидя на перилах и хохоча, расстреливала бежавших по лестнице людей всего лишь пару часов назад.

Виктор Валентинович смотрел на нее во все глаза, лишившись дара речи. Она не имела ничего общего с Чистовой – ни по фотографии, ни по его представлениям. Это была Анна, та самая Анна – чувственная, желанная, неизмеримо притягательная – одна из тех редких женщин, из-за которых окончательно и бесповоротно можно потерять голову. Может, это ошибка? Может, она все-таки всего лишь сошла с ума?..

Наташа внимательно оглядела комнату, и все, кто встречался с ней взглядом, поспешно отводил глаза, испытывая странные ощущения, определения которым не существовало. В облике черноволосой женщины в комнату вошло нечто, и это нечто выглядывало из карих глаз, уже не таясь, – непонятное, необъяснимое и оттого особенно страшное. Баскаков сделал к ней шаг и нерешительно остановился. Он чувствовал, что все в комнате с нетерпением ждут, что он скажет и сделает, но совершенно растерялся. Злость и ненависть остались. Желание убить ее осталось. Желание использовать ее дар и привести наконец в исполнение все свои грандиозные планы осталось. Желание причинить ей дичайшую боль осталось. Желание обладать ею осталось. Желание дать ей все, что она захочет, осталось. И все это смешалось в невообразимых пропорциях и смешалось так, что отделить одно от другого было невозможно.

– Значит, ты и есть Чистова, – наконец тупо спросил он. Наташа возвела глаза к потолку.

– Батюшки! Знаешь, существует единственный порок, который мне ни за что не вытащить из человека – это глупость! – она медленно пошла в глубь комнаты, по пути равнодушно перешагнув через откинутую руку Шевцова. Подошва ее правой туфли попала в растекшуюся кровь, и дальше Наташа шла, печатая по бледно-голубому легкий красный след. – Ну, разумеется, я Чистова. Что, эта Чистова тебе не подходит? Ты ожидал увидеть несчастную дурочку в лохмотьях, с мольбертом подмышкой, с красками и пучком кисточек в руках? Возможно, я и была такой когда-то, но это было давно… – ее глаза затуманились. – Это было очень давно. Разве ты забыл, что существует время и населяющие его события, и человек так податлив для них, и в его душе столько пустот, которые могут наполняться отнюдь не кровью и вином?

Ее бархатистый, ностальгический голос вдруг стал резким, холодным и повелевающим.

– Но довольно сентенций и изумленных аханий! Я пришла по делу и, надеюсь, ты это понимаешь! Так что, оставь себе пару-тройку нукеров покрепче и понадежней, ежели опасаешься, а прочие пусть убираются! Или ты предпочитаешь массовость и зрелищность? Ну, не разочаруй меня. До сих пор я считала тебя мужиком неглупым.

Несколько секунд Баскаков смотрел на нее в упор, и Вите и Андрею, в отличие от Славы внимательно наблюдавших за происходящим, казалось, что сейчас он голыми руками свернет шею издевательски улыбавшейся ему женщины. Потом он с трудом оторвал от нее взгляд и отдал несколько коротких приказаний своим охранникам. Через минуту комната опустела – остались только Баскаков, Сканер, Тима, двое здоровенных парней, Наташа и сидящая на диване троица. Последним комнату покинул Шевцов, которого выволокли за ноги, протянув по полу влажный след, и дверь захлопнулась. В тот же момент Баскаков сильно ударил Наташу раскрытой ладонью по лицу. Хлопок прозвучал глухо, и на тронутой загаром щеке женщины расцвело красное пятно. Ее смех рассыпался по комнате, несмотря на плохую акустику заполнив ее до самого потолка.

– Можешь ударить еще раз, если хочется, – снисходительно сказала она. – Много раз – чтобы кровь, выбитые зубы, ошметки мяса, сломанные кости. Боль многогранна, дорогой. Я знаю все ее грани, и каждая из них притягательна по-своему.

Баскаков изумленно смотрел на свою руку, словно она была живым существом, неожиданно проявившим неповиновение. Наташа пожала плечами, кинула насмешливый взгляд на Виту, смотревшую на нее прищуренными глазами, на опущенную голову Славы, внимательно разглядывавшего что-то у себя под ногами, на Андрея, чей казалось бы рассеянный взгляд скользил по комнате – от двоих охранников возле Баскакова к стоявшему у дверей Тиме и обратно.

– Зря ты так круто обошелся со Схимником, – заметила она и неторопливо пошла в дальний конец комнаты, сунув руки в карманы пальто и покачивая распахнутыми полами, точно крыльями. – Парень ведь явился на твой праздник с самыми благими намерениями – замочить меня и спасти народ, а ты его в кандалы закатал. Благодаренье богам, у него не получилось испортить мой тебе подарок.

При упоминании о недавно пережитом в Баскакове снова вспыхнула былая ярость, и перед глазами снова встали мертвые, обвиняющие лица жены и дочери. Правда, лицо Инны было расплывчатым, неясным, и в нем отчего-то проглядывали иные черты, и золото волос блекло, приобретая угольную черноту, но лицо Сони было отчетливым, настоящим – именно таким, каким оно час назад скрылось под больничной простыней. Он вскинул руку с пистолетом, прицелившись в золотистый стриженный затылок, палец слегка утопил курок, но тут же расслабился, отказываясь подчиняться. Наташа, не оборачиваясь, подняла правую руку с торчащим указательным пальцем.

– Давай-ка, избавим друг друга от гневных речей, обещаний скорой и страшной расправы и не будем зачитывать папирусы с обвинениями! Ты нанес мне удар, я дала тебе сдачи. Все! Я же сказала, что пришла по делу, так что обойдемся без детсадовских разборок! Ты в первую очередь не несчастный отец семейства, а деловой человек, иначе уже давным-давно отправил за воды Ахеронта и меня, и эту теплую компанию!

Она резко повернулась, тряхнув черными завитками волос, и поочередно вежливо улыбнулась растерянным глазам Баскакова, совершенно сбитым с толку охранникам и четырем зрачкам направленных на нее пистолетов, как это делает воспитанный человек при знакомстве.

Как ни странно, следующие слова принадлежали Тиме, загораживавшему дверь своим массивным телом.

– Виктор Валентинович, да я… да… твою… Ты кто вообще?!

– Кто? Юноша, вопрос «кто» мне не совсем подходит, – она улыбнулась, и всем вдруг показалось, что улыбка эта принадлежит существу намного старше их – быть может, даже на несколько столетий. – Я то, что вы с таким пафосом называете злом. Только во зле нет ничего мистического. Зло – это вы сами. Вся та мерзость, которая входит в то, что вы называете человеческим характером. Или личностью – как правильнее? Я состою исключительно из ваших отрицательных качеств. Я – отражение каждого из вас, и любой, кто заглянет мне в глаза, может увидеть там свое истинное лицо. Я – настоящее зло. Непридуманное. Реальное. Обыденное. И чертовски привлекательное. Зло ведь очень упрощает жизнь. И улучшает, верно? Ни ответственности. Ни долга. Ни моральных обязательств. Ни другой подобной шелухи. Все это давно съедено и переварено, как и Наталья Петровна Чистова, потому что я не Чистова. От нее осталась только эта рама, – ее ладони нырнули под распахнутое пальто и неторопливо скользнули от шеи по груди к бедрам, – да и та мало напоминает прежнюю, зато чудо как хороша! – женщина подмигнула Баскакову, и его рука дернулась. – Посмотри и подумай хорошенько, Витенька. Все твои планы осуществятся и даже более того. Я смогу дать тебе нечто большее, чем паршивый губернаторский пост, которого ты так добивался. Ты даже представить себе не можешь, как много ты получишь. Но учти – меня нельзя заставить. Со мной можно только договориться. Я пришла сюда добровольно и уйду, когда захочу. И самое смешное заключается в том, что ты не станешь меня останавливать. Потому что ты не из тех людей, кто способен навредить самому себе.

Баскаков опустил руку, и руки охранников по безмолвной команде синхронно скользнули вниз, но оружие никто не спрятал.

– Что ты хочешь?

– Не так уж много, – теперь она улыбалась безмятежно. – Я буду делать то, что мне нравиться, и жить так, как мне нравиться – без любых ограничений, а ты будешь прилагать все усилия, чтобы никто и никогда не вздумал меня ограничивать. Я буду выполнять любые твои желания, а мою работу ты всегда сможешь контролировать – у тебя ведь есть для этого верный пес, – палец с отточенным ногтем указал на вздрогнувшего Сканера, – он сразу увидит, если я буду делать что-то не так.

– Увижу, – скрипучим и каким-то искусственным голосом ответил Сканер, – я ведь увидел Схимника, я ведь сказал тебе…

Он тут же метнул косой взгляд на Андрея – выдаст или не выдаст. Но тот молчал и даже не смотрел в его сторону, и Сканер успокоился, решив, что тот либо уже смирился со всем, либо настолько одурманен лекарствами, что ничего не соображает.

– Но все то время, – продолжала Наташа, – что мы будем друг другу взаимовыгодны и приятны, эти люди должны оставаться в живых.

– Нет! – одновременно произнесли Баскаков и Сканер – Баскаков скорее удивленно, чем отрицательно, в возгласе же Сканера прозвучал откровенный ужас.

– Шестаков! – злой голос хлестнул его, словно плетью, и Сканер съежился на стуле, переводя взгляд, полный страха и бессильной ненависти с лица Андрея на лицо Виты. – Это мое условие, Витя, и оно должно быть выполнено, иначе не будет вообще ничего!

– Но я же не могу их отпустить, это невозможно, – судя по голосу, Баскаков был почти готов согласиться. Его глаза горели восторженным безумным огнем – он не видел ни комнаты, ни людей, в ней находящихся, – он смотрел в свое будущее.

– А зачем отпускать? – недоуменно осведомилась Наташа, подходя к нему. – Пусть остаются здесь – разве их так сложно прокормить? Запри их надежно, накачивай всякой дрянью, чтобы и не помышляли о побеге, особенно Схимника. Главное, чтобы они были живы и относительно здоровы, остальное меня не интересует.

– Но зачем? – спросила Вита, выпрямляясь на диване. – Зачем мы тебе теперь?

– О, оппозиция наконец-то подала голос! – губы бывшей подруги улыбнулись ей снисходительно. – А я уж боялась, что вы от переживаний онемели. Затем, что я так хочу. Это мой каприз. И, если хотите, награда. В конце концов, вы были хорошими жрецами. Особенно ты. А Слава… бедный, бедный Слава…Ты был так трогателен в своем благородстве и ей-ей грозен, когда собирался перерезать мне горло. Я почти поверила, что ты это сделаешь. Не нужно было останавливать ту девочку, когда она пыталась наглотаться таблеток, не нужно было… Витя!

От этого крика, в котором прозвучал неподдельный восторг, Баскаков, погруженный в мечты, дернулся, точно ему выстрелили в спину. Ладони Наташи легли на его предплечья, она уставилась ему в зрачки и улыбнулась, и руки под ее ладонями слегка дрогнули. Потом она усмехнулась. Усмехнулась еще раз, не отводя взгляда. Усмехнулся и Виктор Валентинович. И снова усмехнулся уже почти сразу же вслед за ней. Через несколько секунд они смеялись в унисон, не отрывая друг от друга глаз, – смех был восторженным и азартным.

– Ты представляешь, что теперь будет?! Ты представляешь, что мы сделаем вместе?!

– Теперь все! Я готовился! Я верил, знал, что рано или поздно! У меня есть списки… есть люди!..

– Давай начнем как можно быстрее! Ты не знаешь, что такое этот голод – голод по работе! – ладони Наташи слетели с его предплечий, задрожавшие пальцы правой руки согнулись когтями. – Здесь все горит! Ты был в ресторане, ты видел, на что я способна теперь! Это такой огонь, Витя, такой огонь!.. К черту!.. Начнем немедленно! Начнем сейчас же!

– Да! – Баскаков схватил ее за плечи и крепко сжал пальцы, в его широко раскрытых глазах плескались яростная радость и возбуждение. – Чего тянуть?!.. Все готово! Все давно тебя ждет!.. Сканер!

Сканер вскочил, точно подброшенный, и вопросительно уставился на него.

– Списки! Люди! Выберем самого необходимого на данный момент!

– Мне нужно забрать свои записи из особняка, – сказал Сканер прерывающимся от волнения голосом. Азартное возбуждение, предвкушение чего-то неизведанного и особенного передалось и ему, но к этому примешивался отчетливый страх. Потом он добавил тоном капризного ребенка: – Но мне нужно еще обезболивающее! Больше, больше обезболивающего!

– Будет, будет тебе обезболивающее, все будет! – Баскаков хлопнул его по плечу так, что Сканер чуть не упал. – Теперь…

– Одумайся!

Окрик был резким, металлическим, и даже Вита не сразу поняла, что он принадлежал Андрею. Баскаков с раздражением взглянул на бывшего «пресс-секретаря», который сидел, выпрямившись и слегка раскачиваясь, и видно было, что сохранять вертикальное положение ему стоит огромных усилий.

– Ты же был в ресторане! Ты же все видел! Неужели ты так и не понял, с чем имеешь дело?! Ты всерьез полагаешь, что Сканер…

Он хрипло закашлялся и отвернулся. Никто в комнате не заметил, что оборвал его слова вовсе не кашель, а Вита – ее пальцы, до сих пор сжимавшие его плечо, вдруг незаметно приподнялись, и ногти легко, но предостерегающе ткнулись в кожу Андрея сквозь рубашку. Наташа стояла чуть позади Баскакова, и взгляд Виты встретился с ее взглядом на почти неисчислимый осколок секунды и тут же ушел в сторону.

… уже давно привыкла смотреть в окно старого замка и видеть там лишь тьму или бесконечные дикие оргии, кровь и лица сумасшедших, лишенных имени и возраста, для которых ты – лишь тень, пыль, ничто… и вдруг выглядывает кто-то знакомый и заговорщически прижимает палец к губам – не мешай мне, не мешай, разве ты забыла, сколько может быть в старом замке никем не найденных, заброшенных комнат?.. даже сам замок не знает об этом…

– Так что Сканер? – спросил Баскаков, нетерпеливо поглядывая в сторону двери. Андрей хмыкнул и привалился частично к спинке дивана и частично к Славе.

– Забыл «Пандору»? Продал один раз – продаст и снова.

– Маленький нюансик, – Баскаков щелкнул пальцами, словно иллюзионист. – Продавать больше некого и некому.

Наташа согласно усмехнулась, проходя мимо дивана, и Вита прошипела ей вслед:

– Не думай, что хоть кто-то из нас будет тебе благодарен! Ты – труп, нафаршированный чужими помоями, не более того!

– Боже! – женщина в полуобороте прижала руку к груди и засмеялась. – Дитя мое, ты ранила меня в самое сердце! Я буду каждую ночь орошать слезами мою подушку. Поздно, Вита, поздно сосать, когда убрали!

Тима, не сдержавшись, хрюкнул, и в движении, которым он открыл перед ней дверь, проскользнуло легкое почтение. Наташа и Виктор Валентинович вышли, следом, как мог бы выразиться неожиданно пришедший Вите на ум Женька Одинцов, «комнатным шакальчиком» выскользнул Сканер. Дверь закрылась и тут же снова открылась, впустив троих охранников, мгновенно рассредоточившихся по комнате и молча уставившихся на диван.

– Андрюха! – Слава сполз с дивана на пол, потом мутно глянул на насторожившихся охранников тем глазом, который открывался, и успокаивающе покачал ладонью, измазанной засохшей кровью. – Т-тихо, тихо, перегруппировка… ё, тревожные какие ребята!.. Андрюха, может ляжешь?! Очень хреново смотришься.

– А ты не смотри. Нельзя мне ложиться, – Андрей ухмыльнулся, но ухмылка получилась какой-то разболтанной – лицевые мышцы тоже плохо подчинялись ему, потом взглянул на Виту и тут же закрыл глаза. – Вита, какого черта?!

Вита повернулась так, что охранники теперь видели только ее затылок, и шепнула:

– Это Наташка была!

– Неужели? – Слава зачем-то начал разглядывать свою в клочья порванную рубашку. – А я-то сижу и думаю – кто это к нам зашедши?!

– Дурак! Я говорю, это Наташка была! – шепот Виты стал истерическим, и она вцепилась ногтями в диванную обивку. – Настоящая Наташка, понимаешь?! Наша!

– Это невозможно, – устало сказал Слава и приготовился было по-простому разлечься прямо на полу, но ее пальцы вдруг резко и больно дернули его за волосы.

– Я видела! Говорю вам, я не могла ошибиться!

– Ты забыла, как оно умеет прикидываться?!

– Нелогично, – вдруг заметил Андрей, не открывая глаз, потом мрачно добавил. – Я видел кое-что в ресторане… Нет, слышал. Я так и не понял, что это было.

– Она не прикинулась, – сказала Вита со спокойной уверенностью. – Она спряталась.

– Я ни хрена уже не понимаю, – честно сообщил Слава и оглянулся. Охранники внимательно наблюдали за ними, одновременно пытаясь вызвать на разговор своего коллегу, чтобы узнать, что же произошло в «Князе Болконском», но тот отвечал односложно, отнекивался и его взгляд потерянно блуждал по сторонам, словно он до сих пор не мог понять, где находится.

– Она пришла за нами, Слава. Она что-то задумала, а значит…

– Мы в крепости, Витек, в настоящей крепости, набитой вооруженными мужиками, а она безоружна, она вообще ничего с собой не принесла, – Слава запнулся и вдруг нахмурился. – Она сказала про раму… почему?

– Возможно, скоро случится нечто такое, что местному населению будет совсем не до нас.

– Даже если допустить такое, это случится нескоро, – Андрей чуть передвинулся. – Картинам нужно время – помнишь?

– Так у нее было время, – очень медленно произнес Слава, и его ладони проехались по голове, взъерошивая и без того взлохмаченные волосы. – Боже мой, у нее же было навалом времени. Что же будет?!

– Ты о чем?

– Еще тогда она говорила мне… я не придал этому значения…

– Что говорила?!

– Дорога… сам механизм ее образования. О том, чтобы дать тому, что она… вынимает, материальную форму и связать их с чем-то материальным… навсегда – так, как Неволин создал Дорогу. О том, чтобы делать людей частью картин… или картины частью людей… я не понял ничего!

– Я видел это в «Болконском», – хрипло сказал Андрей. – У людей был такой вид, как будто что-то из них лезло наружу… теперь-то ясно, что, – они сами… Способная девочка. Продолжай, только не развози.

– Мы говорили о том, что с ней происходит… что в ней остается… Она сказала, что это все опилки, обрезки, шелуха, остатки памяти, не имеющие формы, отдельные…

– Для чего у нее было время?! – нетерпеливо перебил его Андрей, покосившись на охранников. – Чтобы устроить кавардак, соответствующий ее нынешнему статусу, ей нужно несколько картин возрастом не менее недели или она уже настолько совершенна?

– Да не нужны ей никакие картины, – устало сказал Слава. – Она ведь теперь сама – картина. Разве вы не поняли? Нарисовав тебя, Андрюха, она эту картину закончила. Все эти остатки, шелуха – все это перестало быть отдельным. Оно стало единым. Как Дорога. Только она другая – она живая и держит себя под особым контролем – ежечасно, ежеминутно. Так что ты никак не могла видеть Наташу. Ты видела только раму. Человек-картина – правда забавно звучит? Ты представляешь, чего она еще может натворить? Никто из них даже не успеет ничего понять. Если, конечно, ей захочется это делать. Черт, как же я устал…

Он вытянулся на полу и закрыл глаза. Вита повернулась и потерлась щекой о грудь Андрея, почувствовав, как тот чуть передвинулся ближе к ней, и прикосновение его теплого тела сквозь тонкую рубашку, принесло успокоение и знакомое чувство безопасности. От апатии, охватившей ее в машине, не осталось и следа, жадное желание жить гоняло по телу горячие волны крови, покалывая в кончиках пальцев. Так или иначе Баскаков получил, что хотел, а они, по желанию ли Чистовой или по прихоти Художника, получили отсрочку, драгоценное время, за которое они, вернее Андрей, наверняка что-нибудь придумают. Бывали ли ситуации хуже? «Пандора»? Ростов? Зеленодольск? «Две ящерки»? Ян? Разве тогда не казалось, что все – и не было выхода? Но Андрей всегда его находил. Она понимала, что нельзя постоянно надеяться на чью-то бесконечную неуязвимость и изобретательность, и Андрей далеко не всесилен, он проиграл в «Князе Болконском», а сейчас пока и вовсе беспомощен, но ничего не могла с собой поделать. Прижимаясь к нему, она словно пряталась за высокую прочную стену, за которой была только безопасность. Вита уже успела заметить, как он из-под полуопущенных век оглядывает зал, стерегущих их людей, державших оружие наготове, и почувствовать, как он то и дело проверяет свое тело на предмет восстановления работоспособности. Андрей явно не собирался засиживаться на диване, в отличие от Славы, которому после появления бывшей возлюбленной стало явно на все наплевать – он просто лежал на полу с закрытыми глазами и равнодушно ждал, что будет, даром отпуская на волю секунду за секундой.

…ты рассказала о стольких жизнях… Я бы продал душу дьяволу, чтобы прожить хотя бы час одной из них.

Она вспомнила о Литераторе, прожившем несколько лет в инвалидном кресле в запертой комнате наедине со своими отражениями, и желание любой ценой отвоевать им хотя бы час жизни – не здесь, а на свободе – всколыхнулось в ней с еще большей силой. Драгоценны даже не часы – драгоценна каждая минута. Наташа пришла сюда или нет, но она сделала им царский подарок.

Андрей пошевелился, отстраняясь, и Вита, подняв голову, встретилась с предупреждающим огоньком в его глазах. Он беззвучно шевельнул губами, потом чуть улыбнулся, и Вита безошибочно поняла это, невысказанное: «Не волнуйся, выкрутимся. Но сиди тихо и не лезь!» Она едва заметно кивнула и ее вдруг охватил страх. Каковы же масштабы того ужаса, который произошел в ресторане, и почему Андрей позволил себя схватить? Простая неудача? Или желание таким образом расплатиться за не убереженных невиновных и неубитого Художника? Вздрогнув, Вита снова прижалась к нему щекой, и на этот раз он не отодвинулся. Снизу долетало неровное, хриплое, шелестящее, как сминаемый сухой лист, дыхание Славы.

– Ты была в его доме?

Она кивнула, не подняв головы, и прижалась к нему еще крепче.

– Ты нашла кого искала?

– Литератора? Да, нашла. Он умер, – почувствовав, как Андрей напрягся, Вита поспешно добавила. – Нет, не от моей руки. Он умер сам и был очень рад этому. Он оказался ребенком, Андрей. Искалеченным, несчастным, ненавидящим всех ребенком… что бы он там ни говорил… В чем-то он был очень мудр, бедный калека… Я не убивала его.

– Хорошо. Не хотелось бы, чтоб ты знала, что это такое.

Вита помолчала, скользнула взглядом по подсыхающей на полу луже крови, покосилась на охранников, потом прошептала с детским упрямством:

– И все-таки где-то там была Наташка. Подумай сам. Я видела ее, правда еще не завершенную, но ты-то должен был видеть совершенного Художника. Разве такое может потерпеть над собой чью-то власть?! А оно добровольно пришло в рабство. Как так?! Мы для него – прошлое, досадная помеха, более того, оно желало смерти каждого из нас!

– Может, ты и права, но, честно говоря, после того, что сказал Славка, я не знаю, хорошо это или плохо. А Баскаков и впрямь сошел с ума. Не понимает, что дело может обернуться новой Дорогой, но уже совсем другой.

– Ну, что бы там не случилось вскоре, в любом случае, это отвлечет их внимание от нас, а тогда…