Текст книги "Дарители (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 49 страниц)

– Ты ненормальная! – зло сказал Андрей, думая о том, как бы надежно выслать ее из Волжанска. Вита мотнула головой.

– Хуже. Я тебя люблю.

Он быстро вскинул глаза и встретился в зеркале с ее взглядом, теплым и взволнованным. Вита отвела глаза и чуть покраснела.

– Я еще никому никогда такого не говорила, так что, цени это, пожалуйста, – она улыбнулась – слегка вызывающе. – А если не будешь ценить, то получишь по голове чем-нибудь тяжелым – обещаю! Чего ты кривишься?

– Да нет, я не по… – Андрей засмеялся. – Слушай, ну и воняет же от тебя!

– Издержки производства – потерпи. Долго еще ехать, а? Учти – прежде, чем излить на тебя свой праведный гнев, я намерена затащить тебя в постель и удовлетворить свои животные инстинкты. Не думаю, что ты будешь сильно против.

– Только вначале придется тебя как следует прополоскать, – продолжая смотреть на дорогу, он протянул правую руку между креслами и поймал ее пальцы. – Дурочка ты, дурочка.

– Сам хорош! – сердито ответила Вита. – Господи, видел бы ты свою бороду со стороны!..

* * *

В небольшой комнате горела только лампочка под треснувшим плафоном бра, и полумрак милосердно скрадывал немудреную бедную обстановку и отклеившиеся обои, и в комнате было тепло, уютно и сонно, только что в ней долго любили и много говорили, а теперь лежали спокойно, закутавшись в молчание, в одеяло и в руки друг друга.

– Зачем ты это сделал? – наконец негромко спросила Вита. – Я не спрашиваю, почему ты согласился на картину – любой бы не устоял на твоем месте, и я не собираюсь тебя совестить. С какого-то момента я и сама очень хотела, чтобы она нарисовала эту картину. Такая дурацкая альтернатива – либо ты выздоравливаешь, а она становится чудовищем, либо наоборот… А вы вот взяли и разобрались без меня. Ладно, дело не в этом. Почему ты поехал с ней сюда, почему так ей помог?! Ведь не только из-за того, что у нее твоя картина?

– Она могла все рассказать тебе. Поэтому только так… Бога ради, Вита, не мог же я убить ее! Ты мне и так слишком дорого досталась.

– А знаешь, что я еще думаю? – Вита криво улыбнулась. – Я думаю, ты совсем не против, если с кем-нибудь из волжанских шишек, в том числе и с Баскаковым, случится нечто странное и нехорошее. Вот почему еще ты помогал ей. Я права?

Андрей промолчал, глядя мимо нее, и Вита чуть передвинулась – так, что его взгляд уперся в ее лицо.

– Ты думаешь, я против того, чтобы Баскаков сдох? Или Сканер и иже с ним те, кто… Это мое самое большое желание. Но другие… кто бы они не были… не знаю… Это неправильно.

– А ты полагаешь, что окажись они на его месте…

Она оборвала фразу, прижав палец к его губам.

– Я все прекрасно понимаю. Но, во-первых, у твоих волчьих принципов больше нет жизни. А во-вторых, неужели ты думаешь, что Наташка будет рассчитывать момент так, чтобы каждый из них, в том числе и Баскаков, оказался в полной изоляции? Сомневаюсь. А тогда пострадают вообще совершенно посторонние люди. Говоришь, ты ни разу не застал ее за работой?

– Это ни о чем не говорит. Она теперь хитрая, как черт! Кроме того, я не могу бывать в тех местах, где бывает она. Не знаю… она вполне вразумительно объяснила причину, по которой хочет здесь остаться, но я не верю ни единому ее слову. Я даже не сомневаюсь, что она все-таки рисует.

– Или собирается рисовать. Но все дело в том, что мы не знаем, кого именно. Ей ведь нужна была информация обо всех, верно. Друзья, родственники, дети, няньки, шоферы, охранники… Она может использовать в качестве натур и кого-нибудь из близкого окружения, а не обязательно, примитивно говоря, конкретных нехороших дяденек. Ты кстати, говорил, что она упоминала баскаковское чадо?

Андрей хмуро покачал головой.

– У меня нет доступа к тем местам, где бывает его дочь. И я не настолько хорошо ее знаю, чтобы понять – произошли с ней какие-то перемены или нет. Да и что касается остальных… Вот только Сергеев – он сейчас занимает мое место…

– А что с ним? – живо спросила Вита.

– Жрать стал, как свинья, форму теряет. Для него это недопустимо – Баскаков его вышвырнет. Но ведь нельзя точно сказать, что это ее работа. Опять же, жена Баскакова не так давно на людях упилась в усмерть, чуть ли не стриптиз на столе устроила. Можешь ты с уверенностью утверждать, что это Чистова постаралась? Я не доверяю совпадениям, но они все-таки случаются – и естественным путем.

– Ты дал ей все нити, – с тоской произнесла Вита. – Она теперь в этом городе больше своя, чем бы с тобой когда-либо были. Андрей, она явно что-то задумала, и это вряд ли деловая карьера и доступ в круг волжанской элиты. Ей нужно не это. Ей нужно кое-что похуже. Знаешь, что меня беспокоит?

– Знаю, – Андрей потянулся за сигаретами. – Дата.

– Почему именно середина ноября? Почему так наверняка. Что такого случится в середине ноября, что твоя потенциальная защита ей больше будет не нужна?

– У Баскакова на середину ноября много чего намечено. Сложно сказать, что именно она выберет.

– А у тебя есть…

– Есть, – сказал он с улыбкой, и Вита рассмеялась с искренним удовольствием – ей все не приедалась их способность понимать друг друга с полуслова. Андрей вылез из-под одеяла, а она, полузакрыв глаза и чуть отодвинувшись, оперлась на согнутую руку и начала наблюдать, как он роется в шкафу.

– Черт возьми, – сказала она с восторгом, – какой отсюда открывается вид!

– Не отвлекайся! – Андрей повернулся, подошел к кровати и бросил Вите две тонкие пачки листков. – Вот тебе люди, а вот тебе мероприятия. Вряд ли я что-то упустил.

Вита вцепилась в листки с жадностью голодающего, которому поднесли здоровенный кусок жареного мяса.

– Давненько я не возилась с бумагами! – она начала перебирать листы, внимательно в них вглядываясь. – Ба-а, да вы просто гений, Андрей Батькович! Как все здорово расписано! Это, значит, основные объекты, а это – их окружение… И что же это нам дает?

– Подумай, – милостиво предложил Андрей, снова с удобством устраиваясь на кровати. – У меня как-то было не особенно много времени для этого. Кроме того, ты быстрее поймешь – ты ведь знаешь ее лучше, чем я. Намного лучше.

– Теперь ее никто не знает, – рассеянно пробормотала Вита и уткнулась в бумаги. Андрей некоторое время наблюдал за ее помрачневшим и сразу повзрослевшим лицом, потом постепенно задремал, продолжая слышать шелест перебираемых листов.

Проснулся он через полчаса, и в тот же момент Вита отшвырнула от себя бумаги и закрыла глаза ладонями.

– Я не знаю!

– Не нервничай, котенок, подумай еще, – мягко сказал Андрей, поглаживая ее растрепавшиеся волосы. – Ты ведь додумалась до писем и до Шестакова.

– Без тебя я бы этого не смогла.

– Спасибо за крошки с вашего стола, – он усмехнулся. Вита резко повернулась и прижалась лицом к его груди. Он почувствовал, что ее щеки горят.

– Я не могу думать о ней, как о чем-то злом, понимаешь?! До сих пор не могу. Как и о тебе… хотя ты виноват, Андрей, ты очень виноват!.. и я тоже хороша!.. Ладно, – Вита подняла голову, – о деле! Чтобы понять, чего именно она хочет, нужно влезть в ее шкуру, но такой шкуры мне еще примерять не доводилось. Что же она хочет?

– Уже не мести.

– Ты не совсем прав. В ее желании, думаю, присутствует и месть. И крайне масштабная, судя по всему. Другое дело, что это желание должно быть такой же причудливой смесью, как и она сама. Что теперь любит Чистова? Она любит чужую боль, но и любит чтобы больно было ей, любит чужой страх, но и получает удовольствие от собственного… Наверное, сюда можно вместить все – и азарт, и ложь, и самолюбование, и тщеславие, и жестокость, и корысть… все те пороки, для которых только существуют определения в нашем языке. Кроме того, с некоторых пор она любит кое-что еще.

Лицо Андрея напряглось, и лоб рассекся глубокими морщинами.

– Да, – тихо сказала Вита, не глядя на него и кончиками пальцев поглаживая его щеку, – теперь она еще любит убивать. Может, она уже успела попрактиковаться – откуда нам знать? Знаешь, что я думаю? Я думаю, что как раз Баскакова она рисовать и не будет.

– Что же она сделает? Потянет еще чуть-чуть, а потом будет держать его в постоянном страхе, оригинально убивая его сподвижников и родственников?

Вита покачала головой.

– Вряд ли. Не тот размах, да и слишком уж опасно – до бессмысленности. Баскаков быстро поймет, в чем дело, начнет ее вычислять, и тогда она попадется рано или поздно. Ведь ей нужно видеть, как все будет происходить, понимаешь? Ей обязательно нужно видеть. И при этом нужно все довести до конца. Опять же середина ноября – откуда ей знать, что именно в это время все закончится? Нет, не то. Она задумала нечто особенное.

– В таком случае, все должно произойти в один день. Все сразу. Большое красочное представление, на котором она будет присутствовать и наслаждаться…

– Своим мастерством, – добавила Вита, чуть побледнев, – и своей властью, как истинный потомок Неволина. Всем картинам картина – живая! Черт! – она снова схватила бумаги. – Андрей, но ведь все эти люди такие разные! Где они могут собраться все вместе?! В таком количестве?! По какому поводу?!

– Ну, вот на этот вопрос я теперь тебе отвечу, – мрачно сказал Андрей, глядя на нее в упор сузившимися глазами. – В каком бы состоянии не были дела Баскакова, он всегда с размахом справляет семейные торжества. И только на них эти люди могут оказаться все вместе. Я бывал на них – я знаю. А в ноябре для такого торжества есть повод. Один. Его день рождения.

– Когда?!

– Десятого.

– Господи, – Вита посмотрела на него с ужасом, сквозь который едва-едва просачивался отчаянный азарт охотника, упускающего крупного зверя, – так это ведь через четыре дня!

– Пока все это только теория…

– Нет! – она соскочила с кровати и вытянулась во весь рост, глядя на Андрея сверху вниз с гневом и волнением. – Не теория! Ты ведь тоже чувствуешь, что это то самое! Мы нашли!.. Этот и только этот день она выбрала! Где он собирается отмечать?

– Еще не знаю, – Андрей приподнялся на кровати, – но он всегда празднует вне дома. Скорее всего, в каком-нибудь из новых ресторанов, вероятно, в «Золотой орхидее» – в последнее время он часто там бывает и Чистова, соответственно, тоже.

– Она наверняка попытается пронести свои картины заранее. Андрей, мы сможем ей помешать, ведь правда?

Он встал и молча начал одеваться. Вита с тревогой наблюдала за ним и, наконец, не выдержала:

– Андрей, ну?!

Андрей рассеянно качнул ладонью в знак того, чтобы она оставила его в покое, закурил и отошел к окну. Постояв там некоторое время, он повернулся и хмуро сказал.

– Вит, выслушай, пожалуйста, внимательно то, что я тебе сейчас скажу. С ней нельзя договориться. Ее нельзя заставить. Никто из нас не сможет ее заставить. Никто из нас для нее больше не имеет значения.

– Славка…

– Никто!

– Мы бы могли увезти ее силой…

– Она умело заводила знакомства – ты могла заметить, что Чистова теперь неприступна. Но даже, если произойдет чудо и мне удастся это сделать – что дальше? Держать ее в подвале на цепи до конца жизни?! Никак иначе – ведь она удерет при первой же возможности, и тогда будет еще хуже, потому что мы ее больше не найдем. А то, что она собирается сделать, все равно произойдет – может, не так зрелищно, но зато еще более масштабно.

– Забрать картины…

– А как мы узнаем, где они? Вита, как можно допросить человека, которому боль в кайф? Сывороткой правды? Она на каждом углу не продается, кроме того, не уверен, что она на нее подействует, как надо. Ты видела, что творится с ее организмом?! У нее больше нет седых волос! Она помолодела! Ее лицо так изменилось… То, что она получила, сделало ее новым существом не только духовно, но и физически. Может, она вообще уже не человек… я ничего уже больше не понимаю!

– И что же нам делать? – упавшим голосом спросила Вита и села на кровать, натягивая одеяло до подбородка. Андрей сел рядом и обнял ее за плечи.

– Мы можем сделать только одно.

Она вскинула на него расширенные глаза – в них были недоверие и ужас, и ему показалось, что Вита сейчас вскочит и убежит от него, как было раньше.

– Что?! Ты с ума сошел?! Соображаешь, что говоришь?!

– Малыш, там будет уйма людей. Если мы все правильно рассчитали, то она собирается устроить бойню. Ладно эти… мне на них наплевать, да и на большинство их баб тоже – под стать им… но обслуга, музыканты… кроме того, до определенного времени на таких праздниках бывают и дети.

– Ты сам в этом виноват! – зло крикнула она. Ее глаза блестели от слез, ноздри бешено раздувались. – Сам!

– Я знаю, – глухо ответил Андрей. – Поэтому это сделаю я.

– Нет, я тебе не позволю! – Вита яростно замолотила кулаками по его плечам, пытаясь вырваться. – Никогда! Ты что?!.. это же Наташка! Ты ведь сам говорил, что она…

– Это больше не она. Вит, пожалуйста, успокойся, – он обнял ее крепче, укачивая как ребенка, и в конце концов она расплакалась – беспомощно, по-детски, со всхлипываниями, накрепко вцепившись в его рубашку. – Я сотни раз тебе говорил, что видел настоящую Чистову! Я знаю, что она хороший человек и никогда бы не допустила подобных вещей! И то, что задумало весь этот ужас, Чистовой быть никак не может, а если она и осталась еще где-то там, в глубине, она будет только рада такому исходу. Это единственный способ все закончить.

– Да, ты полагаешь?! А у нее ты спросил?! – осведомилась Вита приглушенно и язвительно. – Какое право ты имеешь принимать такие решения?! Мне казалось, ты…

– Я сделаю все, чтобы этого избежать, – хмуро сказал Андрей, глядя в пространство поверх ее плеча. – Я обещаю, что пойду на любой риск, но если у меня не будет другого выхода, я убью ее.

Теперь, когда слова были произнесены вслух, деться от них было уже никуда нельзя. Вита затихла. Она вдруг с пугающей, безнадежной окончательностью поняла, что Андрей прав.

– Господи, почему же все вышло так нелепо?.. – пробормотала она. – А может, так и должно было быть с самого начала? Может, это логично, что картина, начавшаяся смертью одного художника, должна завершиться смертью другого? А все, что мы делали… все, что я делала – было зря? Ты действительно был прав – я совершенно бесполезна.

– Ложись лучше спать, а то начинаешь болтать всякие глупости, – Андрей опустил ее на подушку, и Вита напряженно вытянулась, закинув руки за голову и закусив губу. Ее лицо было застывшим, холодным, старым.

– Где живет Славка?

– Не знаю. Мы расстались сразу же, как приехали – мы решили так еще до отъезда. Подумали, что так будет безопасней… кроме того, у нас все равно разные цели.

– Да ну? И какова же его цель?

Вита пожала плечами. Ее глаза в тусклом свете бра казались блекло-зелеными, пыльными.

– Он не сказал. Он вообще… мало говорит в последнее время. Наверное, собирается приглядывать за ней, выбрать момент и в очередной раз попытаться образумить… не знаю. Я видела его пару раз неподалеку от ее дома, но он сразу же исчез.

– Вы как-то связываетесь?

– Почта на Володарского, абонентский ящик… но до сих пор никто из нас им не воспользовался. Ты хочешь с ним встретиться?

– Я хочу убрать его подальше, пока он не встретился с ней. Представить даже не могу, что тогда будет… С тобой я позже разберусь! – Андрей встал и сдернул со спинки стула небрежно брошенный туда плащ.

– Куда ты собрался – ночь на дворе!

– Если бы не ты, меня, скорее всего, здесь и сейчас не было бы. Дождись меня, ладно? Не удирай.

– Как скажешь, хозяин.

Слегка улыбнувшись, он надел плащ, наклонился, поцеловал ее и вышел из комнаты. Вита услышала, как открылась и закрылась входная дверь, и едва щелкнул замок, одеяло полетело в сторону, а сама Вита соскочила с кровати и метнулась к входной двери. Она крутанула ручку замка в одну сторону, в другую, потом дернула. Бесполезно – уходя, Андрей что-то сделал с замком, и теперь она не могла открыть дверь изнутри. Он, в отличие от нее, головы не потерял, реально оценив все обстоятельства.

– Ах, вот как?! – прошипела Вита и ударила по двери ладонью, потом босой ногой. – Не доверяешь, значит, любимый?! Не доверяешь?! – отворачиваясь от двери, она глухо добавила: – И правильно делаешь.

На окно Вита посмотрела только мельком – квартира находилась на третьем этаже, и сейчас нечего было и думать, чтобы спуститься. Ничего, время еще есть – совсем мало, но есть. Зря, конечно, она не выдержала – показалась Андрею на глаза – он бы на ее месте себе бы такого не позволил. А теперь он ушел, и кто знает – вернется ли?

…пойду на любой риск, но если у меня не будет другого выхода, я убью ее.

Никто из нас для нее больше не имеет значения.

… был момент, когда я… или не я… хотела, чтобы ты умерла…

«Она ведь может просто сдать нас Баскакову, – тупо подумала Вита. – Легко, если почует, что мы собираемся ей помешать. Даже Славку?!» Ей вдруг вспомнилось, как они с Наташей пили пиво на балконе в Зеленодольске, ежась от свежего весеннего ветра, болтали о жизни, о друзьях, о море… о многом.

…я бы тоже хотела вернуться домой, когда все это закончится. Должно же все это когда-нибудь закончиться?

В глазах у нее защипало, горло сдавило, и Вита схватилась за сигареты. Не могла она вся исчезнуть! Не могла окончательно забыть, кто они! Она должна быть где-то там, ее еще можно спасти…

Вита передернула плечами и внимательно посмотрела в окно, на далекие цепочки огней. Где-то там были картины, они уже существовали, и возможно это чувство было лишь самовнушением, но теперь она ощущала их – они созревали, словно некие отвратительные плоды, ждали своего часа. Десятое ноября… масштабное торжество… Значит ли это, что десятого ноября в доме Баскакова людей будет меньше, чем обычно?

Сигарета задрожала в ее пальцах. Если Андрей узнает о ее планах, он тут же вкатит ей снотворного и отошлет на другой конец света бандеролью. Только что делать? У нее хватило смелости вернуться в Волжанск, но в Волжанске поджидало прошлое – окровавленное и измученное, приходившее по ночам во снах и внимательно смотревшее на нее глазами умерших здесь – смотревшее укоризненно и требовательно. Если уж заканчивать, то заканчивать все. Пешки давно лежали грудой за шахматной доской – пора было приступать к крупным фигурам, сложно то, что сторон не две, а гораздо больше. А еще сложней было то, что она, Наташа, Андрей и Слава снова оказались на разных сторонах. Каждый – на своей.

IV

Наташа, зевая, открыла дверь своей новой двухэтажной квартиры. Ее слегка пошатывало от выпитого шампанского, было очень весело, а еще веселей становилось от того, что осталось всего четыре дня. По всему ее телу пробегала сладостная дрожь, как только ей случалось подумать о том, что предстоит ощутить. Она говорила Схимнику о своей сверхзадаче, но это, конечно же, не сверхзадача. Это развлечение. Право же, она заслужила немного удовольствия. А вот уже потом начнется серьезная работа. Она усмехнулась хмельным, холодным смешком и вошла в квартиру, не закрыв за собой дверь. В прихожей горел мягкий свет, льющийся из скрытых светильников – она всегда оставляла свет, когда уходила – не столько для того, чтобы не заходить в темную квартиру, сколько из-за восхитительного ощущения, что не надо больше ни на чем экономить.

Наташа взяла валявшуюся на тумбочке телефонную трубку, набрала номер и сняла сигнализацию и уже опускала трубку обратно, когда дверь позади нее тихо щелкнула, закрывшись без малейшего участия с ее стороны. Она уронила телефон, резко обернулась и отшатнулась, стиснув пальцами висящую на плече сумочку и расширенными глазами уставившись на человека, стоявшего в прихожей, прижавшись спиной к входной двери. На его черной кожаной куртке блестели дождевые капли, с мокрых темных волос стекала вода. Рот сжался в узкую полоску, зеленовато-карие глаза смотрели на нее со странным выражением – так смотрят на паука, раздумывая – раздавить его или пусть себе ползет дальше?

– Откуда ты взялся? – прошептала Наташа. Ее пальцы скользнули к замку сумочки и осторожно открыли его. – Как ты попал в дом?!

Слава оттолкнулся спиной от двери и молча пошел на нее, держа руки в карманах куртки. Теперь его взгляд был отсутствующим, и смотрел он мимо, но шел точно к ней, чуть прихрамывая и легко стуча подошвами по паркету. За ним потянулась цепочка грязных следов. Его движения были целеустремленными, но равнодушными и какими-то неживыми – так раскачиваются деревья от порывов ветра или скатывается с горы камень.

Наташа повернулась и бросилась в гостиную, на бегу роясь в сумочке. Слава догнал ее на середине комнаты, схватил за плечи и, чуть развернув, швырнул на черный кожаный диван. Вскрикнув, она ударилась лицом о спинку и упала на сиденье. Ее узкая юбка треснула, сумочка свалилась с плеча и брякнула о пол. Хватая ртом воздух и ошеломленно моргая, Наташа повернула голову и увидела, как Слава все так же равнодушно идет к дивану. На его пути оказался зеркальный восьмиугольный столик, но он не стал его обходить, а оттолкнул ногой в сторону. Столик опрокинулся, на пол посыпались крохотные вазочки с орхидеями, сигареты, пепельница и блюдо с апельсинами, которые весело покатились в разные стороны.

Наташа быстро перевернулась на бок и потянулась к сумочке, но Слава опередил ее и перехватил за запястье, дернув руку так, что хрустнули суставы. Пальцы другой руки впились Наташе в шею и надавили, вжимая ее затылком в диван. Ее губы раскрылись в жутковатой агонизирующей полуулыбке, и из них вырвался сдавленный хрип. Расширенные глаза, начавшие слегка подергиваться, уставились на Славу, но в них не было ни страха, ни боли – только любопытство. Из левой ноздри поползла тонкая струйка крови. Пальцы свободной руки судорожно зацарапали по обивке дивана.

– Ну, здравствуй, – негромко сказал Слава и слегка ослабил хватку. Наташа закашляла, потом, чуть отдышавшись, сипло произнесла:

– Вот уж не думала, что ты настолько по мне соскучился. Новиков, твои манеры просто ужасают. Совсем деградировал на крымской земле? Впрочем, таким ты мне еще больше нравишься – первобытность тебе идет. Ну, как – сразу сделаешь то, за чем пришел, или поболтаем? А может, займемся чем-нибудь еще более интересным? Положение подходящее.

Ее рука протянулась и скользнула по его щеке, но Слава, скривив губы, отдернул голову, и его пальцы чуть крепче сжались на шее Наташи.

– А ты знаешь, зачем я пришел?

Она лениво, снисходительно улыбнулась, продолжая в упор смотреть на него.

– Ну разумеется. Чтобы убить меня. Как ты собираешься это сделать – задушишь, перережешь горло, утопишь в ванной или выбросишь с балкона? Схимник успел тебя подучить?

– Заткнись! – глухо сказал Слава, стараясь не смотреть ей в глаза. Они затягивали, как раньше затягивали ее картины, и в блестящих черных зрачках можно было увидеть самого себя, тонущего и безмерно наслаждающегося этим.

– А ты заткни меня. Заставь меня. Милый мой, я больше не подчиняюсь приказам. Я теперь сама приказываю. Но я могу послушаться тебя, если ты прикажешь нечто особенное. Если я почувствую к этому интерес. Ты в состоянии заинтересовать такое существо, как я? Что ты можешь предложить творцу, Новиков? Мою собственную смерть? Безусловно, интересно, но это однократный процесс, исключающий все последующие. Это мне не очень-то подходит, но если ты настаиваешь, то хотя бы сделай так, чтобы это не было банально и скучно. И не забудь включить музыку – мои соседи не любят предсмертных криков по ночам.

– Это ты-то т-творец? – Слава наклонился так низко, что она почувствовала на лице его дыхание. Он по-прежнему старательно избегал ее взгляда. – Ты давно уже не творишь, ты только разрушаешь! Посмотри н-на себя – во что ты п-превратилась!

– Я смотрела на себя много раз. Мне очень нравится то, что я вижу. Я живу. Я делаю то, что доставляет мне удовольствие. Я беру то, что мне хочется. Я абсолютно самодостаточна. И я свободна от этих глупых самокопаний, которые вы называете совестью, – она снова улыбнулась. Кровь больше не шла, подсыхая косой полоской от ноздри к уголку рта, черные волосы прилипли к вспотевшему лбу, раскрытые губы, старательно ловившие воздух, влажно блестели. Ему захотелось убрать ее волосы назад, стереть кровь, а потом… Сощурившись, Слава отодвинулся, и Наташа тотчас уловила эту легкую перемену.

– Значит, тебе сладко живется?

– Клубника со сливками, – она облизнула верхнюю губу – очень медленно, потом положила ладонь на его руку, держащую ее за горло, словно хотела заставить его сжать пальцы еще сильнее. – Погоди, меня осенила догадка! Может, ты хочешь поквитаться со мной за измену?! Но ты ведь по телефону сам дал мне вольную, да и контрактов мы с тобой не подписывали.

– Ладно, хватит кривляться! Я знаю, что ты задумала, но этого не будет, – его рука метнулась назад и тут же вернулась – в ней был нож с длинным узким лезвием, и Наташин взгляд прирос к серебристому металлу, но страха в нем по-прежнему не появилось.

– Подумай, кого именно ты убьешь? Ты точно знаешь, что убьешь не ту?

Слава не ответил. Его лицо снова стало безжизненным, окаменевшим. Он смотрел мимо нее, на свою руку, которая медленно, словно во сне, опустилась вниз и вперед, а потом пошла назад и в сторону, к тонкой, вытянутой шее, неся поставленный косо нож туда, где пульсировала сонная артерия. Лезвие коснулось кожи, надавило, разрезало… и тут его взгляд метнулся в сторону. На него пристально смотрели знакомые глаза – не было ни насмешки, ни жестокости, ни надменности – только боль, страх и далекая теплая благодарность – на него смотрела Наташа, настоящая, вынырнувшая откуда-то из глубин мрака, в котором, казалось, была похоронена безвозвратно. У Славы вырвался хриплый крик ужаса, и он отдернул руку, оставив на шее Наташи длинный порез, тут же заполнившийся кровью. Нож упал на паркет и остался там, позабытый.

– Сейчас…я… – приподняв девушку, он зажал порез ладонью, а кровь текла сквозь его пальцы, пятная ярко-синий Наташин пиджак. – У т-тебя есть, чем перевязать?! Есть бинты в этой чертовой хате?!

– Успокойся – это просто царапина, сейчас остановится, – Наташа обняла его, скользнула ладонями по его спине, потом запустила пальцы в его мокрые волосы. – Бедный мой, бедный… ты ничего не знаешь, ты не поймешь этого… тебе уже ничего не исправить.

Он схватил ее за запястья, чтобы оттолкнуть, но вместо этого дернул к себе и начал целовать – жадно, грубо, уже не отдавая себе отчета в том, что делает, бормоча ее имя, как чудодейственное заклинание, которое должно было все исправить, и Наташа отвечала на его поцелуи с такой же страстностью, сладостно изгибаясь под ласкающими руками, только что чуть не перерезавшими ей горло.

Пронзительный телефонный звонок отсек их друг от друга, резко и безжалостно вернув все на свои места. Слава, вздрогнув, повернул голову в сторону коридора, и в тот же момент Наташа легко соскользнула с его колен, подхватила с пола свою сумочку и отбежала за опрокинутый журнальный столик. Слава не взглянул на нее, а все так же пристально смотрел в дверной проем, только выражение его лица изменилось, и губы раздвинулись в странной презрительной усмешке, адресованной то ли Наташе, то ли самому себе. Телефон продолжал звонить. Наконец из коридора донесся щелчок, потом раздался незнакомый бархатистый голос, в котором Слава только под конец фразы узнал Наташин.

– Если вам есть, что сказать, говорите пожалуйста.

Что-то пискнуло, потом приглушенный, тяжелый мужской голос сказал:

– Аня… Извини, что так поздно… Анечка, возьми трубку.

Голос замолчал, сменившись каким-то шумом, потом снова появился:

– Аня, я знаю, что ты дома! Я тут… я хочу немедленно тебя видеть! Я… короче, я сейчас приеду!

Телефон замолчал, и тотчас же Слава медленно произнес:

– Я знаю этот голос. Я столько раз слышал его, лежа с закрытыми глазами в той проклятой больнице! Я помню наизусть каждое его слово! И я помню, как он назвал своему подручному день, на который была назначена моя смерть. Таким тоном просят купить сигарет… Говоришь, клубника со сливками? Не смущает кровь в качестве подливки? Хотя, тебя-то смутить невозможно.

– Замолчи и уходи, – тихо сказала Наташа. Слава усмехнулся.

– А если нет, то что? Добавишь в мою голову еще одну пулю – для симметрии? – он повернулся и рассеянно взглянул вначале на Наташино лицо, потом на зажатый в ее пальцах маленький пистолет, нацеленный ему в грудь. Пистолет был снят с предохранителя, и ее рука не дрожала.

– Возможно. Если он поймет, что к чему, то убьет нас обоих. А я умирать не хочу. Инстинкт самосохранения сильнее любви, Славочка. Поэтому уходи. Уходи, пока я еще могу тебя отпустить!

Он наклонился, подобрал с пола свой нож и сложил его, спрятав испачканное в крови лезвие, потом снова взглянул на Наташу. Ее волосы были всклокочены, плащ сполз с плеч, расстегнутый, измятый, измазанный кровью пиджак распахнулся, юбка с разошедшимся швом была косо задрана почти до талии, по колготкам пошли широкие стрелки, макияж расплылся, но и сейчас она была необыкновенно хороша… если не смотреть ей в глаза.

– Сигареты кончились, – неожиданно сказал Слава, глядя на валяющуюся на паркете начатую пачку «Давидофф». – Одолжу у тебя.

Он поднял сигареты и встал, пряча их в карман. Наташа улыбнулась с пугающей ласковостью.

– Бери так. Может, еще прихватишь вина? У меня в шкафу есть «Фонталлоро», итальянское. Всего-то восемьдесят долларов бутылка. Вряд ли ты пил такое.

– Добиваешь? – Слава засмеялся и неторопливо вышел из комнаты. Наташа двинулась следом, неслышно ступая босыми ногами по испачканному паркету и нацелив пистолет ему в затылок. Дойдя до двери, Слава повернулся, и Наташа тотчас остановилась. Теперь на ее лице снова было любопытство. – А ты как, ради всего этого барахла спишь только с Баскаковым или сразу с несколькими?

– Не твое дело, – она широко улыбнулась. – Возвращайся в свое измерение, Новиков. И ее с собой прихвати – не сомневаюсь, что она тоже приехала.

– А по имени ты ее уже не можешь назвать, да? Или ты его не помнишь?

– Я и твое помню не всегда, – Наташа прижала свободную ладонь к все еще кровоточащему порезу. – Уезжайте из Волжанска – все трое. Для вас здесь нет места. Это теперь мой город. А вы – прошлое. Глупый, ненужный сон. Уезжайте и не вздумайте мешать мне! – в ее глазах и голосе появилась тяжелая угроза, но улыбка на лице осталась. – Волжанские кладбища и без вас переполнены!

Слава чуть повернул голову и взглянул ей в глаза. Он смотрел несколько секунд. Потом молча повернулся, открыл дверь и шагнул за порог. Наташа бросилась вперед, толкнула дверь и щелкнула замком, потом прижалась к двери ухом, но ничего не услышала. Тогда она быстро прошла через гостиную, поднялась по короткой лестнице в спальню и открыла дверь огромной застекленной лоджии, превращенной в зимний сад. Включив свет, Наташа обошла плетеную диван-качалку, отвела в сторону пальмовый лист и посмотрела сквозь стекло вниз. Дверь подъезда не открывалась, все было тихо.