Текст книги "Дарители (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 49 страниц)

Вита повернулась и запустила пальцы в свои взлохмаченные волосы, превратив прическу во что-то уж совсем невообразимое. Ярость поднималась в ней такими мощными обжигающими волнами, что на мгновение она даже испугалась. Она совершила огромную ошибку, придя сюда. Потому что она пришла не за тем человеком. Какой смысл ломать нож, нанесший тебе рану? Ломать надо руку, которая его держала.

Вита схватила со стола тяжелую красивую лампу и с разворота швырнула ее в высокое арочное окно, полузакрытое занавесью. Щелкнул вырванный из гнезда провод, и в следующее мгновение стекло расплескалось в разные стороны, раздался треск сломавшейся рамы. Вниз с веселым звоном посыпались осколки, часть их ссыпалась в комнату, и по ним тут же начал растекаться холодный лунный свет. В комнату ворвался ветер, всколыхнул и отдернул в сторону не нужную более занавесь, смел и закружил лежавшие на письменном столе бумаги, взъерошил длинную шерсть Черчилля, пригладил встрепанные волосы Виты и разбился об изумленное лицо Литератора, обращенное к ночному ноябрьскому небу.

Особняк отреагировал на этот возмутительный, почти кощунственный поступок только слабым вскриком, долетевшим из комнаты медсестер. Никто не возобновил попытки выломать дверь, никто не кричал, не угрожал, как раньше. Все было тихо, словно, пока они с Литератором вели беседу, все живое покинуло огромный дом. А потом сквозь разбитое окно с улицы долетел знакомый шум, и, осторожно выглянув в зияющую дыру, Вита увидела, как к особняку неспешно подъезжает черная машина, которую ей уже не раз доводилось видеть. Все было кончено. Вита резко повернулась, и Литератор, хоть и не смотревший в окно, сразу все понял по ее лицу. Инвалидное кресло подлетело к окну, рука протянулась к Вите, хлопнула ее по ноге, а потом нетерпеливо махнула в сторону окна.

– Да, да, – тускло сказала Вита, отходя в сторону, – похоже, он все-таки жив.

Литератор яростно замотал массивной головой, потом снова махнул рукой в сторону окна. Кресло развернулось и подкатило к дверям, ведущим в кабинет. Длинные пальцы ощупали замок и дернули, потом Литератор снова повернулся к Вите, махнул в сторону стола, потом указал на кресло.

– Не понимаю, – растерянно произнесла она, покачав головой. На лице Литератора появилось некое подобие возмущенного раздражения, потом он подлетел к компьютеру, и его рука запрыгала по клавишам с такой скоростью, что Вита не могла уследить за движением тонких пальцев.

Попробуй выбраться через окно. Давай придвинем столы и кресло к двери, чтобы их задержать.

– Нет, послушай…

Ладонь Литератора зло, нетерпеливо хлопнула по столешнице.

Быстрее, время идет. Пригони сюда этих коров, пусть помогают! Я хочу, чтобы ты вышла отсюда! Я хочу! Попытайся. В любом случае он убьет тебя, ты же понимаешь! Ну что ты стоишь?!

– Юра, послушай, – мягко повторила Вита, – столы слишком тяжелые. Нам и втроем их не сдвинуть ни за что. А одним креслом ничего не сделаешь. Перестань.

Его рука бессильно упала, но тут же прыгнула обратно.

Но я не хочу… это нечестно, нечестно…

– Перестань, – повторила Вита и отвернулась. Пройдя к своему месту, она взяла нож и сложила его, но тут же снова открыла, выжидающе глядя на дверь кабинета. Спрятаться? Под стол? Под кровать? Какой смысл?

Грохот оторвал ее от размышлений, и, обернувшись, она увидела, как раскачивается, свисая со столешницы на проводе, клавиатура. Скрюченные пальцы Литератора прыгали по ручке кресла, а сам он сполз по сидению, выгнувшись и раскрыв рот, из которого вылетали низкие, задушенные звуки. Широко раскрывшиеся глаза подергивались в глазницах, и выражение боли в них сейчас было совершенно по-детски беспомощным.

– Юра! – вскрикнула она и, вскочив, бросилась к двери в каморку медсестер, но, не добежав, резко остановилась. Вита вдруг отчетливо, с беспощадной ясностью поняла – медсестры ему не помогут. Он дождался своего и не собирался больше бороться за пребывание в своем крохотном мирке. Время Литератора закончилось.

Вита повернулась. Литератор что-то царапал на листке бумаги. Потом его пальцы разжались, и ручка, подпрыгивая, покатилась под стол. Подскочив, Вита наклонилась и схватила его за руку, словно пытаясь удержать, – инстинктивное, необдуманное движение. Холодные пальцы Литератора стиснули ее пальцы, и на мгновение их глаза встретились. Но его взгляд тут же скользнул в сторону разбитого окна, через которое свободно влетал холодный ноябрьский ветер. Его нижняя челюсть несколько раз дернулась, веки наползли на глаза, и голова Литератора медленно и как-то умиротворенно склонилась набок. Серые бугристые губы, слегка раскрывшись, сложились в слабую улыбку – не такую, какую он дарил своим жертвам, а легкую, покойную, тихую, удивительно преобразившую его уродливое страшное лицо. Дверь за Юрой закрылась беззвучно и милостиво.

В замке двери, ведущей в «кабинет» повернулся ключ. Вита напряглась, но не обернулась, продолжая держать уже мертвую руку. Ее недавняя, столь страстно желаемая цель была достигнута, но это не принесло ей никакой радости, она чувствовала себя пустой, как высосанная пауком мушиная шкурка. Дверь открылась, она услышала быстрые шаги, услышала голоса, что-то крикнувшие ей, но не разобрала ни слова. Опустившись на пол рядом с креслом, Вита стянула со стола листок и взглянула на него. Возможно, умирая, Юра надеялся забрать ее с собой – последняя услуга человеку, подарившему ему фальшивую любовь.

На листке шатающимися, кривыми буквами, не имевшими ничего общего с прежним изящным, кружевным почерком Литератора, было выстроено только одно слово.

«СПАСИБО»

X

Войдя в комнату и еще не видя тела Юры, Баскаков сразу понял, что произошло. В последнее время он хорошо научился отличать ощущение жизни от ощущения смерти. А поняв, почувствовал облегчение. Девчонка избавила его от застарелой, постыдной опухоли, которую он все не решался удалить сам. Все это слишком затянулось. Сама того не зная, Вита оказала ему большую услугу.

Стены мрачной комнаты словно раздвинулись, и теперь, несмотря на большое количество обстановки, она казалась странно пустой. Пройдя чуть дальше, Баскаков увидел Виту – маленькая фигурка в черном сидела возле инвалидного кресла, держа в руке листок бумаги, – строгая, одинокая плакальщица на собственных похоронах. Она сидела спиной к двери, и даже не шелохнулась, когда они вошли, и рядом с ней Баскаков, к своему удивлению, увидел кота Инны, с беспокойством глядящего на вошедших. А потом он увидел лицо Юры и удивился – ни крови, никаких следов насильственной смерти. Мертвое лицо выглядело спокойным, умиротворенным и в чем-то счастливым. Казалось, Литератор просто уснул, и Баскаков вдруг сообразил, что Вита не приложила руку к смерти его сына. Юра умер самостоятельно – как и хотел.

Охранники подбежали к ней, вздернули с пола и, грубо встряхивая, обыскали. Шевцов повернулся и, держа в одной руке дешевенький нож, а в другой – пластиковую бутылку с какой-то жидкостью, покачал головой, давая понять, что другого оружия при ней больше нет. Один из охранников со взбешенным лицом и налитыми кровью, воспаленными глазами, выругавшись, коротко ударил Виту по лицу, и ее голова мотнулась назад, как у куклы.

– Довольно! – резко сказал Баскаков. – Выйдите!

– Но Виктор Валентинович… – удивленно и раздраженно начал Шевцов.

– Пошли вон! Немедленно! Ждите за дверью!

Мужчины бесшумно покинули комнату, изумленно косясь на мертвое существо в инвалидном кресле. Едва дверь за ними закрылась, Вита снова опустилась на пол, точно ноги ее не держали. Теперь она смотрела на Баскакова, и в ее взгляде были отчетливое презрение и брезгливость. Это его неожиданно встревожило. Между ней и Литератором в комнате произошло нечто более значительное и важное, чем смерть.

Он внимательно разглядывал ее, увидев впервые. Больше полугода его люди искали ее. По заверениям Сканера, Схимник ее чуть ли не боготворил. Но Баскаков видел совершенно обычную девчонку. Миловидна, но не более того. Маленькая, слабая, и не было у нее ни диковатой языческой красоты Анны, ни спартанской стати Инны. Она показалась ему совершенно никчемной, бесполезной, неумной, но было в ней что-то, что его настораживало и даже пугало. Может быть, это осознанное, почти осязаемое презрение. Как будто она знала его наизусть.

– Вы живы, – отметила Вита негромким, бесцветным голосом и тыльной стороной ладони вытерла стекающую из распухающего носа струйку крови. – Очень жаль.

– Ну, ты все же получила, что хотела, – спокойно сказал Баскаков и подошел к ней вплотную, глядя на маленькую фигурку сверху вниз. – Твои коллеги отомщены. И твой любовник тоже.

– Да ну? – она цинично улыбнулась. Потом вдруг потянулась и провела пальцами по ладони Литератора – бережно, почти дружески. Баскаков ошеломленно наблюдал за этим движением, ничего не понимая. Очевидно, девчонка сошла с ума. Даже он, отец, исключительно из необходимости, дотрагивался до Юры всего несколько раз, с трудом подавляя в себе желание немедленно вытереть обо что-нибудь руки.

Глаза Юры были плотно закрыты, но Баскакову казалось, что сын смотрит на него в упор, и от этого ему стало не по себе. Он наклонился, поднял валявшееся на полу покрывало и протянул его Вите.

– На, прикрой его.

Его рука повисла в воздухе. Вита смотрела сквозь него, точно его и вовсе тут не было.

– Вы даже этого не можете сделать для собственного сына?

– А-а, вот так даже, – медленно произнес Виктор Валентинович. – Вы, значит, даже до этого успели договориться? Я восхищен твоей коммуникабельностью. Я слышал о тебе всякие чудеса, но до сих пор не имел возможности убедиться в этом лично. Что ж, браво. И что тебе известно?

– Все, – сказала она все так же бесцветно и, встав, взяла покрывало. Тяжело взметнувшись в воздухе, оно медленно опустилось, скрыв под собой Юру и принеся Баскакову некое подобие спокойствия.

– Чем же ты так его напугала? Или пообещала что-то?

– Помимо того, что вы отъявленная сволочь, Виктор Валентинович, вы еще и идиот, – устало произнесла Вита и снова опустилась на пол, поджав под себя ноги. Ее спокойствие удивляло его. Нет, девчонка явно была не в себе. И Баскаков нерешительно молчал, ждал чего-то, не отдавая себе отчета, что упускает драгоценные минуты, и Чистова, сделавшая свое дело, в это время может все дальше и дальше уезжать от Волжанска. Сейчас он почти забыл о ней, забыл о том, что собирался с ней сделать, забыл о Схимнике и Новикове, ожидавших допроса на даче. Он не знал, что Вита, несмотря на свое кажущееся полное безразличие ко всему, украдкой наблюдает за ним. Баскаков выглядел очень странно, он был похож на механическую игрушку, у которой кончился завод, и теперь она стоит и ждет, чтобы кто-нибудь повернул ключ. Он до сих пор не спросил о Наташе, и все, что он произносил, было нелогично и нелепо, совершенно не по ситуации. Вне всякого сомнения, в «Князе Болконском» произошло нечто ужасное, но ей не хотелось спрашивать об этом. Она хотела знать только одно – был ли там Андрей, жив ли он, что с ним случилось, и, глядя на Баскакова, пыталась это понять. Ясно было только одно – у Андрея ничего не получилось.

Баскаков хмыкнул и вдруг опустился на пол рядом с Витой. Она мгновенно отодвинулась, подобравшись, словно для прыжка. На его лице было любопытство, и это показалось ей чудовищным.

– Тебе жаль, что этот маленький монстр, убивший столько людей, наконец-то умер? Ты здорова, девочка?

– Нет, он здесь не при чем, это все вы. Вы научили его ненавидеть. Нас ненавидеть – только потому, что мы отличаемся от него внешностью, телами, возможностями. Я не считаю, что он виноват. Только вы. Нож не виноват в том, что его наточили, в том, что им что-то сделали. Нож – просто орудие, без воли. Вы лишили его воли, вы изуродовали его душу больше, чем природа изуродовала его тело. Если бы не вы, он мог бы сейчас быть совсем другим.

– Тогда у него не было бы этой силы… этого дара, глупая. Неужели ты так и не поняла всего механизма?

– У него был бы другой дар, – Вита пожала плечами. – Странно, что вы – хозяин целого города, не смогли толком разобраться в собственных людях. И вы не учли, что опасно обращаться с людьми, как с ножами. Потому что нож может соскочить и здорово вас порезать.

– А ты, похоже, не учитываешь того, что без меня Юра бы просто сдох! Давным-давно сдох в постели в каком-нибудь приюте для инвалидов среди собственных заплесневевших фекалий, потому что никто не стал бы убирать за таким уродом! А так он хоть пожил как человек.

– Ну, если он пожил как человек, – произнесла Вита с усмешкой, – почему же он ни разу не смог посмотреть мне в глаза?

На лице Баскакова появилась ответная усмешка, потом он взглянул на часы и посерьезнел.

– В любом случае его время закончилось. Сегодня закончится и твое, и Схимника, и Новикова. Сегодня оно закончится и для Чистовой.

Пальцы Виты судорожно сжались, и она закусила губу.

– Сейчас мы уедем отсюда вместе, и ты расскажешь мне, где Чистова. Ты расскажешь мне все.

– Разве вы не поняли? – Вита хмуро смотрела на свои сжатые пальцы. – Чистовой больше нет. То, что случилось в ресторане, говорит, что она исчезла. То, что приходило за вами, – это не Чистова. И я не знаю, кто это. Да, разумеется, я расскажу вам все. Я знаю, как вы собираетесь меня заставить быть разговорчивой. И если скажу, что не боюсь этого, то совру. Ну, а теперь, Виктор Валентинович, не пошли бы вы?!..

– А ты славная, – вдруг сказал Баскаков, пристально глядя на нее. – Я начинаю понимать Схимника. Жаль, что не ты моя дочь. Я бы от такой не отказался. Мы могли бы принести друг другу очень много пользы.

– У вас вообще никогда не должно было быть детей, Виктор Валентинович. А лучше бы и вас самого не было никогда.

– А у меня их и нет… больше, – он встал и зашел ей за спину, глядя на ее склоненный затылок. – Юра мертв. А Соня, моя дочь, умерла двадцать минут назад в реанимации. Сердце не выдержало. Так что зря Схимник старался.

Его ладонь взлетела и ребром с силой обрушилась на тонкую шею. Вита повалилась лицом вперед без единого звука – так резко и просто, словно разом оборвались некие нити, поддерживавшие ее тело в вертикальном положении. Потирая ладонь, Баскаков перешагнул через ее откинутую руку, последний раз взглянул на покрывало, под которым с трудом угадывались очертания человеческого тела, прошел к двери и открыл ее. Кивнул на Виту.

– В «джип» ее. Едем на дачу. Здесь ничего не трогать, медсестер не выпускать, пока не разрешу!

Шевцов кивнул, прошел в комнату и поднял Виту на руки. Ее голова с приоткрытым ртом свесилась вниз. Шевцов посмотрел на нее с легким недоумением, словно не мог понять, что это такое, потом слегка встряхнул тело, и голова закинулась ему на плечо.

– Совсем легкая, – зачем-то сказал он и вынес Виту из комнаты. Черчилль бесшумным черным призраком выскользнул следом, раздраженно дергая пушистым хвостом. Последним, слегка пошатываясь, вышел Баскаков, и с его уходом в комнату хлынула тьма, оттененная тяжелым звуком захлопнувшейся двери «кабинета».

Уже сидя в одной из машин, стремительно мчавшихся на восток, и пристально глядя на Виту, заброшенную на диван в углу салона, он пожалел, что ударил ее так сильно. Ему бы хотелось кое-что узнать до того, как они приедут на дачу. Что Схимник делал в ресторане? Почему он выглядел так странно? Почему сдался так легко? И что произошло с теми людьми – с теми, кто менялся.

Это даже лучше – много лучше, чем можно было предположить. Найти ее, но не убивать… жена?.. дочь?.. нужно быть полным идиотом, чтобы уничтожить т а к о е … такая сила, такая сила… взнуздать бы ее, научиться ею управлять… и тогда, наконец, все планы осуществятся, все желания сбудутся… терять больше некого, полная плата… да… Говорят, теперь монархия изжила себя, исчерпала… но отчего же? Если дело правильно поставить… если попытаться все начать заново, вернуться к тем временам – изящным, тонким, мудрым, богатым духовно?.. кому я это говорил?.. кому?.. маятник кабинетных часов неподвижен уже много недель, не отрезает безвозвратно настоящее, ссыпая его в прошлое… Чистову надо оставить в живых, а свой огонь загасить об тех, троих – так, чтобы они потеряли всякое сходство с людьми – вообще с живыми существами… В любом случае, я еще молод… жизнь не кончилась… и как только Чистова будет у меня, она вернет мне все… и власть, и Анну… все…

Баскаков отвернулся и начал рассеянно смотреть в окно, а его пальцы машинально поглаживали черную шерсть Черчилля, сидевшего у него на коленях и мягко, довольно мигавшего огромными зелеными глазами.

* * *

Она очнулась, когда за машиной закрывались тяжелые ворота. Первым, что увидела Вита, приподняв веки, был Баскаков, сидевший вполоборота к ней и поглаживавший устроившегося у него на коленях кота. Между ним и Витой расположился светловолосый мужчина, смотревший прямо перед собой. Его щеки были точно изъедены оспой, кончик широкого носа загибался кверху, словно носок персидской туфли. Он держал сотовый телефон и сосредоточенно нажимал на кнопки большими пальцами. Телефон жалобно попискивал. Мужчина почувствовал, что на него смотрят, скосил глаза на Виту, но ничего не сказал.

В окне проплыл, нарастая, нависая, большой дом – несколько соединенных друг с другом крытыми галереями трехэтажных корпусов с серыми крышами и невысокими, в меру изящными башенками. «Джип» тряхнуло, и Вита закрыла глаза, а когда снова открыла их, машина уже въезжала по пандусу в просторный, ярко освещенный гараж, где уже стояли две машины. Раньше она тут же начала бы оглядываться в поисках малейшего шанса на спасение, присматриваться к окружающим, искать малейшую щелку, как попавшее в клетку дикое животное, но сейчас она просто лежала и равнодушно смотрела, как из машин выбираются люди. Один из них подошел и открыл дверцу «джипа». Баскаков повернул голову и добродушно, почти отечески взглянул на Виту.

– Очухалась?

– Я гляжу, поредело воинство-то, – Вита снова опустила веки и съежилась в своем уголке, словно пыталась стать как можно меньше. Баскаков хмыкнул.

– Вынимай ее, Шевцов, и веди за мной. Будет брыкаться – врежь ей, только не убей смотри.

Он вылез из машины и, окруженный людьми, прошел к двери. Вита, лежавшая с закрытыми глазами, почувствовала, как из машины выбирается Шевцов. Дверца с ее стороны открылась и хрипловатый, жесткий голос спросил:

– Идти можешь?

– Могу. Но не пойду. Волоком тащи, коли надо! – пробормотала она, инстинктивно прикрыв лицо руками.

– Не дури, – сказал Шевцов. – Тоже мне – Зоя Космодемьянская нашлась! Дура – хуже ж будет!.. Ладно…

Он вытащил ее, несопротивляющуюся, из машины и понес в дом.

В Вите, наконец-то, проснулся некий интерес к происходящему, и она попыталась было осмотреться, но ничего не вышло – ее лицо было крепко прижато к плечу Шевцова, и единственной вещью, на которую Вита могла смотреть, была его черная куртка, от которой пахло табаком и сладковатым одеколоном. Она слышала голоса, слышала звуки открывающихся дверей, потом почувствовала, что они начали спускаться. Они спускались долго, и богатое воображение уже нарисовало ей некое мрачное подземелье с прикованными цепями скелетами на стенах, бурыми пятнами засохшей крови на полу, разнообразными пыточными приспособлениями и жаровней, под которой пылал огонь. Картина, конечно, была нелепой, но Вита не могла отделаться от нее до тех пор, пока Шевцов не посадил ее на что-то мягкое и не отпустил. Вита со вздохом откинулась на это что-то, оказавшееся обычным диваном, и огляделась. Она находилась в довольно просторной прямоугольной комнате без окон, с выстеленным бледно-голубой плиткой полом, низким сводчатым потолком, с которого свисала люстра в виде ажурной полусферы, и узкой дверью, сейчас плотно закрытой. Кроме дивана, нескольких стульев и небольшого шкафа в углу, никакой мебели в комнате не было. В нише противоположной к выходу стены стояла статуя – высокая, стройная женщина одной рукой откидывала с головы тяжелые складки покрывала, спускавшегося до самых пяток босых ног. Вторая рука с полусогнутыми пальцами была приглашающе протянута раскрытой ладонью вперед – женщина, пристально глядя загадочными беззрачковыми глазами, повелительно манила к себе, словно приказывая войти в некий особенный, ведомый ей одной мир, из которого нет возврата. Губы были сложены в чуть кривоватую полуулыбку, от которой Виту почему-то передернуло, и она поспешно отвернулась.

Баскакова в комнате не было. Трое мужчин, включая Шевцова, расположились на стульях, еще двое встали возле стены, словно часовые. Все глаза были устремлены на Виту, и даже уставившись в пол, она на перехлесте этих внимательных взглядов чувствовала себя очень неуютно. На несколько минут комнату заполнила абсолютная тишина, такая тяжелая и гнетущая, что Вите вдруг захотелось завизжать и разбить эту тишину вдребезги.

– Часовня для почетных погребений? – осведомилась она громко, глядя в пространство между двумя охранниками, но ее голос из-за плохой акустики прозвучал тускло и невыразительно, будто механический. Никто ничего не ответил, и выражение лиц смотревших на нее не изменилось, только в глазах Шевцова на мгновение промелькнуло что-то похожее на раздражение, да один из охранников с воспаленными глазами – тот самый, который не так давно получил в лицо хорошую порцию нашатыря – едва слышно хрустнул суставами пальцев.

Дверь отворилась, и в комнату вошли двое. Одним из них был Баскаков. Второго Вита не узнала. Его левая рука была кое-как перевязана, волосы на голове опалены, на перепачканном копотью лице виднелось несколько ожогов, словно человек явился сюда прямо с сильнейшего пожара. От него ощутимо и неприятно тянуло горелым, а френч был испещрен пятнами, в происхождении которых сомневаться не приходилось. Полной противоположностью внешнему виду человека было выражение его лица – оно так и лучилось счастьем, и, взглянув в его светлые, диковатые глаза, Вита подумала, что он сумасшедший – кроме того, сумасшедший, совсем недавно совершивший убийство.

Сидевшие поспешно вскочили, но смотреть продолжали на Виту. Посмотрел на нее и обожженный человек, и в его глазах блеснуло узнавание.

– А-а, это хорошо, очень правильно, – сипло сказал он и, качнувшись, побрел к освобожденному для него стулу.

При звуке его голоса, Вита ожила и резко выпрямилась на диване. Отчетливо, как будто это произошло несколько минут назад, возникла перед ней разгромленная «Пандора», холодный пол, навалившийся на спину мертвец, три темных силуэта в дверном проеме и пронзительный страшный крик.

Не подходи ко мне!!! Это не я!!! Я здесь не при чем… Когда он узнает, он убьет тебя, ясно?!! Не смей меня трогать! Уберите его! Уберите его!..

Шевцов продемонстрировал великолепную реакцию, ловко поймав в прыжке взметнувшееся с дивана тело. Вита бешено забилась в его руках, выкрикивая в адрес испуганно отпрянувшего Сканера такие изощренно-красочные ругательства, что один из охранников присвистнул с явственным восхищением и сожалеюще шепнул коллеге, что надо было прихватить с собой записную книжку.

Шевцов с размаху усадил Виту на диван, больно ткнул пистолетом ей в подбородок и, приблизив лицо, усеянное бисеринками ее слюны, негромко, но выразительно сказал:

– Не делай так больше. Усекла?

Вита сузила глаза, но, тяжело дыша, замолчала. Сканер, прижимая здоровую руку к груди, повернулся к Баскакову.

– Витя, позволь мне… – он шагнул вперед почти решительно, с ненавистью глядя на видневшееся из-за широкой спины Шевцова лицо Виты, скалившей зубы, точно взбешенная кошка. – Из-за тебя он избил меня… хотел убить… Это ты отдала ему письма… рассказала все… и Яну… мою Яну… из-за тебя… Не отпускай ее… я сейчас…

Но Шевцов тут же выпрямился и отошел к стене, глядя на Сканера с таким же раздражением, с каким прежде смотрел на Виту. Сканер же резко развернулся на полпути, подошел к стулу и сел, поглядывая на Виту, которая, морщась, потирала подбородок. Она же, не отрывая глаз смотрела на дверь, из-за которой доносились приближающиеся шаги.

Вскоре дверь распахнулась, и в комнату в сопровождении охранников ввалились Слава и Андрей – буквально ввалились, услужливо подтолкнутые сопровождавшими. Левый глаз Славы почернел и закрылся, скула была разодрана, рубашка висела клочьями, и в общем вид он имел весьма плачевный, но шел сам, ровно, глядя перед собой с досадой грубо оторванного от дум отшельника. Он поддерживал Андрея, который шатался, как пьяный, и его опущенная голова вяло моталась из стороны в сторону. От левого виска до шеи протянулась широкая полоса засохшей крови, а руки в отличие от Славиных, были скованы за спиной наручниками.

Вита снова вскочила, но на этот раз Шевцов не стал ее останавливать. Никто не заметил его удивленного взгляда. Он отправлял сюда Схимника совсем не в таком состоянии и не похоже было, чтобы он прикидывался. А ведь Шевцов запретил его бить – особо это отметил. Получается, Баскаков отдал приказ в обход него и позвонить на дачу он мог только в единственный промежуток времени – когда находился в палате дочери. Шевцов не питал к Схимнику никаких теплых чувств, разве что уважал за профессионализм и справедливость, да еще за то, что, по слухам, он грохнул-таки психованного Ляха. Более того, в свое время Шевцов даже порадовался предательству Схимника, повысившему Сергеева и его самого, хоть и был удивлен. Но Шевцов был бойцом старой закалки, и то, что здесь происходило, начинало ему не нравиться. Это было неправильно.

– Присаживайтесь, господа! – с легкой усмешкой пригласил Баскаков. – Прошу вас!

Вита помогла Славе усадить Андрея на диван. Он тяжело откинулся на спинку, не подняв головы, потом слегка покосился влево, и Вита подхватила его.

– Они его чем-то на-накачали, – пробормотал Слава, придерживая Андрея за плечи. – Он что-то совсем плох.

– Андрюша, – шепнула Вита, осторожно приподнимая его голову. Негоже было показывать свои чувства на потеху этому сборищу уродов, она почти чувствовала кожей их ухмылки, но сейчас на это было наплевать. Вита прижалась к нему, ее пальцы нежно гладили выкрученные в суставах руки, обритую голову, губы скользили по заросшим бородой щекам, по закрытым глазам, беззвучно всхлипывая, задыхаясь, она просила у него прощения. Слава, чуть пригнувшись вперед, передвинулся на диване, стараясь загородить их, и, криво улыбаясь разбитыми губами, поглядывал на Баскакова и его команду с почти мальчишеским вызовом.

Веки Андрея поднялись. Секунду он смотрел на Виту и, казалось, не узнавал. Потом его глаза прояснились, и она впервые в жизни увидела в них ужас.

– Я же… просил тебя… – негромко сказал он, и его лицо исказилось в гримасе злого, безнадежного отчаяния – только на секунду, мышцы лица тут же обмякли, отказываясь повиноваться, и все эмоции утонули в выражении сонного и какого-то старческого равнодушия. Он качнулся вбок и прижался лбом к ее лицу. – Я же… просил… что ж ты натворила, глупая?.. Я так надеялся, что тебя…

– Прости, прости, дура я! но я должна была… понимаешь, должна!.. я… ох!.. – она задохнулась, изо всех сил пытаясь держать себя в руках. Если она сейчас раскиснет, Андрею будет только хуже.

– Ладно, ребята, – добродушно сказал Баскаков, чуть подавшись вперед на стуле, – все это, конечно, мило и трогательно и, ей богу, уже катится скупая мужская слеза, но все же завязывайте. Пора поговорить о деле. Ты уж извини, Схимник, что пришлось тебя наширять, но наручники – для тебя средство ненадежное, даже при нашем вооружении, да и твоя настолько нарушенная координация как-то больше располагает к беседе. Надеюсь, ты уже оценил ситуацию?

– Вполне, – ответил Андрей, уже по-прежнему спокойно и бесстрастно, потом перевел взгляд влево. – А, Шевцов! Здорово! А то как-то быстро разминулись.

– Здорово! – просто отозвался Шевцов и кивнул, убирая пистолет. – Давненько не виделись.

– Как жена, дети? – осведомился Андрей – так обыденно, точно они сидели за кружкой пива. Шевцов пожал плечами.

– Да нормально. Пилят, конечно, не без этого.

– Ясно, – Андрей снова перевел взгляд на Баскакова и слегка улыбнулся. – Ну, Виктор Валентинович, насладитесь. Аудитория у ваших ног.

Баскаков усмехнулся, дав понять, что оценил самообладание противника. Сканер открыл было рот, желая сообщить компаньону удивительную новость, которую он успел прочесть в глазах Схимника еще в ресторане, но, наткнувшись на жесткий взгляд холодных серых глаз, захлопнул рот, сообразив, что Схимник может знать и его тайну и не преминет ответить на удар.

– Ну, что ж, – Баскаков вытащил сигарету, и один из охранников, наклонившись щелкнул зажигалкой, – все, что я скажу, ты и так знаешь. Вы обладаете нужной мне информацией, и я готов сделать все, чтобы из вас ее достать. Боль делает с людьми удивительные вещи, особенно с женщинами, она поглощает все чувства, даже самые стойкие, и ты прекрасно понимаешь, что рано или поздно я все узнаю. При возможностях современной медицины вы будете не умирать очень долго, даже если от вас почти ничего не останется. Но и узнав все, я бы с удовольствием сделал так, чтобы вы подыхали много-много дней. Вы мне достаточно крови попили, особенно ты и твоя девка. Но я умею быть благодарным, Схимник. Ты спас мою дочь. Она, правда, все равно умерла, но поступок есть поступок. И я предлагаю тебе альтернативу. Вы рассказываете мне все, вы отдаете мне Чистову, а после этого Вита и ты, Вячеслав, получаете по пуле в голову. На тебе, Схимник, я все равно отыграюсь, уж не обессудь, но малютка умрет без мучений. На парня я вообще зла не держу – он всего лишь не к той бабе в постель прыгнул. Ну, решай быстрее. Ты – человек здравомыслящий и хорошо понимаешь, что вам не уйти. У меня мало времени. Или я начну с того, что пропущу девчонку через всю свою охрану… а уж потом… – Баскаков сокрушенно прищелкнул языком. – А ты будешь смотреть – смотреть, пока она не сдохнет! Ну же? Решай. Можно обсудить варианты нашей предстоящей беседы. Я свое слово сдержу, я ведь не изверг, в конце концов, – он широко улыбнулся Андрею и показал ему пустые ладони, словно давая понять, что это никак не руки изверга. Кто-то из охранников испустил смешок. Взгляд Андрея остался бесстрастным.

– Я хочу поговорить со своей женщиной, – холодно произнес он и отвернулся.

Баскаков чуть наклонился на стуле, надеясь уловить хоть слово из их разговора. Но, к его удивлению, ни Вита, ни Андрей не проронили ни звука, а просто сидели и смотрели друг на друга, общаясь на каком-то неизвестном ему уровне.

Минута прошла в безмолвии. Потом Вита на мгновение опустила голову, а когда подняла, то на Андрея взглянула не испуганная и растерянная девочка, но подруга – надежная и уверенная в себе. Ее взгляд остался любящим, но в нем появилась решимость и особая сила. Такие глаза были у славянок, бесстрашно сражавшихся на оборонительных стенах бок о бок со своими мужчинами и умиравших вместе с ними. Ее пальцы легли на его плечо, и это легкое прикосновение сказало ему все. Баскаков, внимательно наблюдавший за этим, отрешенно улыбнулся, уже не сомневаясь в ответе бывшего подчиненного. Андрей повернулся, чтобы сообщить Баскакову свое решение, и увидел, что Шевцов, скривив губы, направляется к двери.