Текст книги "Дарители (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 49 страниц)

– Я сигареты забыл, – мрачно сказал Слава. – Подвинься-ка. Я п-помогу.

– Я не сижу на твоих сигаретах, – равнодушно ответил тот. – Поищи сзади, где все барахло валяется.

– То, что ты сказал мне т-тогда… в марте – это правда?

Схимник чуть повернул голову, и на Славу глянул налитый кровью глаз.

– Теперь-то что с этого?..

Слава поправил очки, снова с тоской огляделся, потом решительно сказал:

– Подвигайся. Нельзя так… я тебя в больницу отвезу.

– В больницу?! – Схимник издал сухой смешок и откинулся на спинку сидения. – Если нам с тобой бошки прострелить – результат будет примерно тот же.

– Неужели прямо таки сразу засветимся?

– Ян найдет… – пробормотал Схимник и закрыл глаза. – Жаль, что мне так и не удалось его придавить. Бери свои сигареты и вали! У меня еще хватит сил на то, чтобы свернуть тебе шею!..

– Давай-ка… – Слава наклонился и попробовал его приподнять, чтобы перетащить на соседнее сидение, но у него ничего вышло. – Слушай, помоги мне, имей же совесть! Мне после больницы тебя, кабана, не поднять!

Схимник, не открывая глаз, сдвинул брови и вдруг переместился на пассажирское сидение с такой легкостью, словно чувствовал себя вполне сносно.

– Ты дурак, – хрипло сказал он. – Тебя и впрямь не долечили. Может, забыл, откуда пулю словил?

– Я никогда ничего не забываю, – Слава потянулся и достал из бардачка карту. – Смотри-ка, скоро город будет. Не большой, но уж врача-то мы там найдем. Раз нельзя в больницу, можно частника какого-нибудь.

Он тронул машину с места и почти сразу же погнал ее на предельной скорости. Вначале «импреза» не слушалась его, вихлялась, визжа шинами, шла толчками, из-за того, что нога Славы подрагивала на педали газа, но постепенно он освоился и повел машину ровно, снова, как уже несколько дней подряд, чувствуя легкий холодок восторга. Не лежать круглыми сутками в больничной кровати под релаксирующую музыку, которую он в конце концов возненавидел, не выкраивать драгоценные минуты на то, чтобы ходить, смотреть в окно, чувствовать ветер и капли дождя, шевелить пальцами, просто лежать с открытыми глазами… не прислушиваться постоянно к долетающим из-за двери звукам, не осознавать собственного бессилия. Свобода! Он сунул в рот очередную сигарету и улыбнулся своим мыслям.

– Наслаждаешься? – хрипло спросил Схимник, глядя на него полузакрытыми глазами. Его пальцы все еще крепко сжимали рукоятку пистолета, и он держал его косо, уперев ребро ладони в колено. – Смотри, поосторожней – от избытка свободы может и крыша поехать.

– Откуда ты знаешь, о чем я думаю? – Слава не сдержал удивления, и Схимник фыркнул.

– Да у тебя все на физиономии написано! С тобой в покер играть – милое дело. Как ты ухитрялся магазин держать – понять не могу.

Он снова закрыл глаза и тяжело привалился к дверце. Его пальцы разжались, и пистолет со стуком упал на пол. Слава дернулся, мгновенно подхватил его и отклонился к своей дверце, но Схимник на это никак не отреагировал.

– Снег… – едва слышно пробормотал он, оставаясь в прежнем положении, – шел снег… и кресты… черное с белым… а теперь ни снега, ни звона… ну куда тебе столько водки, куда… опять летаешь, каждый раз…

Слава понял, что он бредит, и совершенно растерялся, решив, что уже не довезет Схимника не только до больницы, но и вообще до города. Но тот вдруг снова сел прямо, и его пальцы с удивительным проворством забегали по шее и лицу, нажимая какие-то точки. Через несколько минут его лицо приняло осмысленное выражение, и, заметив в руке Славы направленный на него пистолет, Схимник слегка усмехнулся.

– Ну-ну.

– У тебя, наверное, заражение крови. Врач…

– Врач мне не нужен, я сам вполне врач, просто кое-что пошло не так, – спокойно заметил он, вытащил из внутреннего кармана пиджака ручку, а из бардачка какую-то бумажку, и начал быстро писать. – Я этот город знаю… – он глянул на часы, – езжай сразу на железный вокзал… Возьмешь деньги…снимешь хату, потом купишь вот это все, – Схимник бросил исписанный листок рядом с рычагом переключения скоростей. Слава скосил на него глаза и кивнул.

– Я все сделаю. А ты мне расскажешь потом, что произошло за эти три месяца.

– Ну… наконец-то я слышу хоть какой-то обоснованный аргумент, – ехидно сказал Схимник, снял с пальца свой перстень и убрал его в карман. – Вот это уже жизненно, а то прям сказка про благородного сэра… И все равно дурак ты. Я буду спать – не буди меня, пока все не сделаешь. Ствол спрячь – нарвешься…

Он закрыл глаза и отвернулся к окну. Слава поднял листок и начал читать, и, стараясь смотреть одновременно и на написанное, и на дорогу, чуть не въехал во встречную машину, за что получил истерично-испуганный вскрик клаксона и быстро затихшие позади гневные матерные вопли. Схимник даже не пошевелился, только его голова от толчка безвольно съехала вправо, и, предположив худшее, Слава, держа руль одной рукой, потянулся к его шее, чтобы проверить пульс, но прикоснуться к ней не успел – Схимник произнес, не открывая глаз:

– Отвали – живой я!

Слава поспешно отдернул руку и до тех пор, пока «импреза» не въехала, наконец, в небольшой город, название которого он тут же забыл, больше ни разу не посмотрел вправо. А Схимник проснулся только, когда Слава, приоткрыв дверцу с его стороны, осторожно потряс его за плечо. Приподнявшись, он огляделся, потом мутно уставился на темный подъезд небольшого трехэтажного дома сталинских времен. Возле подъезда теснились густые розовые кусты, и заросший кленами и рябиной дворик был пустынен. Где-то в соседнем дворе гортанно страдал кот и слышался чей-то пьяный хохот.

– Ты там уже был? – спросил Схимник.

– Был. Ничего, нормально. Хозяйку я уже проводил, – Слава помог ему выбраться из машины, запер дверцу и перекинул через плечо небольшую спортивную сумку, в которой что-то звякнуло. – На второй этаж. Сможешь подняться или я как-то…

– Давай ключи и сумку, – сказал Схимник, слегка покачиваясь, и протянул руку. – Я поднимусь, а ты пока отгони машину на какую-нибудь стоянку – слишком приметная для такой дыры.

– А ты уверен, что…

– Давай!

– Смотри…Пятнадцатая квартира, – Слава отдал ему ключи и сумку, подождал, пока Схимник не исчез в подъездной темноте, потом сел в «импрезу», с трудом развернул ее и выехал на дорогу.

Стоянка обнаружилась всего лишь в двух кварталах от дома, и, оставив машину, Слава вернулся пешком. Вечер был теплым, в палисадниках уже вовсю цвела сирень, наполняя темноту густым ароматом, почти заглушавшим все прочие уличные запахи, а он шел и курил, наслаждаясь короткой прогулкой. Какой-то прохожий попросил у него огня, и Слава щелкнул зажигалкой и дал ему прикурить. Это была мелочь, но и она для него сейчас имела огромное значение – любая деталь теперь была значительной, выпуклой, четкой, словно он рассматривал мир через огромную линзу. Почти шесть месяцев он смотрел на жизнь сквозь окно, но теперь, наконец-то, сам оказался в заоконном мире, и он казался ему прекрасным, хотя в последние месяцы своей прошлогодней свободной жизни Слава относился к миру с кротким отвращением.

Он шел и думал о Наташе, о том, какая она теперь стала. Слава так толком и не решил, хочет ли он снова с ней встретиться. Ему хотелось увидеть ту, которая ранним осенним утром с загипсованной рукой, испуганная, разбитая шла на Дорогу, на свой поединок; ту, которая почти с детским восторгом смотрела на Воронцовский дворец; ту, с которой он занимался любовью под легкий плеск сентябрьского моря; ту, которая кричала, когда он уезжал и которой обещал вернуться… Но видеть ту, о которой Схимник с легким, каким-то предметным презрением сказал «Она жива», Слава не хотел, и это и пугало, и злило его. По дороге ему попался телефон-автомат, и Слава подумал, не позвонить ли ему Наташе, и даже остановился, но тут же вспомнил, что звонить ему некуда. Конечно, можно было бы позвонить Генке Римаренко – может, он что-то знает… Но Слава не стал этого делать.

Окна кухни и комнаты на втором этаже уже ярко светились, а когда Слава поднялся, то услышал из-за входной двери звук работающего телевизора. Он толкнул незапертую дверь, вошел и тщательно закрыл ее за собой. Разувшись, он заглянул в пустую кухню, где на плите весело посвистывал чайник, потом прошел в комнату. Схимник, сняв пиджак и рубашку, сидел на кровати, на голом матрасе и раскладывал рядом с собой Славины покупки, изредка поглядывая на экран старенького черно-белого «Фотона», по которому передавали областные новости. На Славу он посмотрел раздраженно, как будто был недоволен тем, что тот вернулся так быстро.

– Поищи – не завалялось ли где-нибудь одеяло, – сказал он и с легким щелчком отломил кончик стеклянной ампулы. – Я начинаю мерзнуть, а это плохо. И притащи горячей воды – чайник, наверное, уже вскипел.

Он спокойно всадил иглу шприца себе в локтевую вену и слегка напрягся, медленно вводя лекарство, и Славу, смотревшего на это, передернуло.

– Сейчас, она показывала какие-то в шкафу… – он отвернулся и пошел к поцарапанному шкафу, занимавшему почти полкомнаты, достал одеяло, потом сбегал на кухню и принес воду.

– Чего теперь? – осведомился он, присаживаясь на стул возле кровати. Схимник поднял на него мутные глаза, задержав пальцы у края одной из пластырных полосок, удерживавших повязку, частично пропитавшуюся грязно-алой жидкостью. На матрасе валялось уже несколько пустых шприцев и ампул.

– Теперь лучше сходи на кухню, покури… или еще чего-нибудь. Смотреть на это не очень-то приятно, никакого эстетизма.

– Схимник, я не кисейная барышня, – холодно заметил Слава. – Что касается эстетизма, то я как-то видел тебя с пробитой башкой. И свою послебольничную рожу в машинном зеркале. Тоже не очень приятно. Но ничего, смотреть можно. Ч-чем помочь?

– По ходу определимся… – пробормотал Схимник и резким рывком снял повязку.

– Елки! – сказал Слава, глядя на воспалившуюся рану, кожа вокруг которой приобрела скверный тускло-багровый цвет.

– Отека нет, – с хриплой деловитостью сказал Схимник, ощупывая бок смоченными в спирте пальцами. – Пулю я вытащил еще тогда… только очень спешил.

– Кто тебя?.. – Славе вдруг отчего-то вспомнилась та давняя сцена, когда Наташа с камнем в руках стояла над лежащим человеком с окровавленной головой, и на лице ее был ужас, но глаза смотрели на струйку крови ей-ей одобрительно. – Не Наташка?

– Нет.

– Слушай… ну нельзя же так… что ты тут сможешь сделать?! Давай, я врача найду все-таки! Ты же сейчас вырубишься!

– А, ерунда! – неожиданно беззаботно сказал Схимник. – Я все прекрасно сделаю. А вырублюсь минут через двадцать, не раньше. Единственно, что, вероятно, ночка мне предстоит адова.

Схимник ошибся – адовыми оказались несколько ночей, а также и дней, в течение которых он метался в лихорадке, то натягивая до бровей все одеяла, которые Славе удалось найти, то сбрасывая их, и Слава терпеливо поднимал их и укрывал пышущее жаром тело, с легким ужасом прислушиваясь к тому, что Схимник бормотал в забытьи. Иногда он начинал материться хриплым страшным голосом, порывался вскочить с кровати, и Славе стоило большого труда удерживать его, потому что и в таком состоянии Схимник был намного сильнее. Ненадолго приходя в себя, он спокойно давал Славе нужные указания и почти сразу же снова проваливался в горячечные первобытные кошмары. Под конец Слава уже начал сомневаться, что он выживет, но уже на четвертый день Схимник почти не впадал в забытье, на пятый уже спокойно съел горячий суп и сырую рубленую говяжью печенку, а на девятый сказал Славе, что они могут ехать. Его рана заживала превосходно, никаких осложнений больше не было, и на внешнем виде Схимника болезнь почти никак не отразилась, он только немного похудел, а в его глазах, когда он смотрел на Славу, мелькала странная настороженность. Но Слава от немедленного отъезда отказался, потребовав задержаться еще хотя бы дней на пять-шесть. Вопреки тому, что он заявил Схимнику еще в дороге, Слава не расспрашивал – выжидал, наблюдал, выстраивал, собирал вопросы из того, что уже знал. Общались они спокойно, без эмоций и мало. Схимник большую часть времени спал, восстанавливая силы, в то время как Слава бродил по городу, следуя предупреждению Схимника вести себя крайне осторожно и везде высматривая молодого, высокого, светловолосого мужчину с привлекательным интеллигентным лицом и шрамом на запястье, которого Схимник назвал Яном.

– Я скоро сверну себе шею, постоянно оглядываясь по сторонам, – заметил он как-то, вернувшись с очередной прогулки, и Схимник пожал плечами.

– Привыкай. Тебе еще долго так жить. Газеты принес?

– Да. Ничего интересного, – Слава бросил газеты на кровать и поставил на кресло принесенный пакет. Схимник потянулся и взял газеты.

– Утром уезжаем.

– Да, я знаю, – Слава снял пиджак и бросил его на стул. – И кто теперь кого повезет?

Схимник холодно улыбнулся.

– Надо было уходить, когда отпускали. Я тебе говорил, что ты дурак.

– Я вполне могу уйти и сейчас, – сказал Слава.

– Что-то не вижу особой прыти. Нет, ну ты, конечно, можешь попробовать, ты даже можешь достать пистолет… отдаю тебе должное, найти его я не смог, – Схимник слегка улыбнулся и развернул газету. – Попробуй. Только я-то, Вячеслав, видишь ли, далеко не благородный сэр.

– Ты много говорил, когда у тебя был жар, – негромко произнес Слава, стоя посередине комнаты. – Ты бредил, у тебя б-были кошмары… и ты очень много говорил. Я слушал. Когда ты кричал, мне приходилось делать телевизор погромче, но я слушал очень внимательно. Мо-может, я и дурак, но я умею слушать. И выводы делать тоже умею.

– Делать выводы из горячечного бреда? – скептически осведомился Схимник, не поднимая глаз от газеты. – Это нужно либо самому бредить, либо быть поэтом. Непохоже, что у тебя температура. Ты, значит, лирик, Новиков?

– Ты называл имя.

Он быстро взглянул на него. Слава заметил легкую тревогу и мрачные искры в светло-серой глади глаз и понял, что он на правильном пути.

– И что? Я знаю много имен, – Схимник сложил газету, продолжая внимательно смотреть на него, потом положил ладонь левой руки на тыльную сторону правой, закрыв ею ацтекскую пирамидку. Слава взял пакет, подошел к кровати и сел рядом с ним.

– Знаешь что, мужик, я думаю, нам пришло время поговорить. Я не собираюсь плясать вокруг тебя и применять все эти методы дружеского полоскания мозгов, тебя все равно сложно зазаставить делать то, чего ты не хочешь. Но… – Слава пожал плечами и вытащил из пакета большую бутылку водки, осторожно положил ее на матрас между ними, и прозрачная жидкость слегка булькнула, – может мы все-таки поговорим? Так, самую малость.

Схимник бросил газету и рассеянно посмотрел в окно, за которым сгущались теплые сиреневые майские сумерки, нахмурился и потер рассекшийся морщинами лоб, будто пытался что-то вспомнить, потом повернулся, взял бутылку и слегка подбросил ее на ладони, и в бутылке снова булькнуло.

– Поговорить?.. – произнес он с кривой усмешкой, и глаза его стали тусклыми. – Ну, что ж, давай поговорим. Может, так оно и лучше…

…Утром они никуда не уехали – проснулись оба с больными головами, долго отпивались пивом, мрачно глядя в телевизор.

– Зря мы взяли тот коньяк, – хрипло бормотал Слава, моргая покрасневшими глазами, – ох, зря! Господи, как же жалеешь по таким утрам, что у тебя есть голова… Ты, кстати, не знаешь, почему у меня рука ободрана?

Схимник мотнул головой, сердито разглядывая собственные сбитые костяшки. Он помнил только то, что когда они пошли за очередной бутылкой, то наткнулись на какую-то подгулявшую, агрессивно настроенную мужскую компанию, а вот что было потом, из памяти выветрилось начисто, и это его очень тревожило. Он выпил еще пива и начал тщательно восстанавливать происшедшее из крошечных обрывков, застрявших в мозгу, а когда постепенно ему это удалось, Схимник успокоился – во всяком случае, он никого не убил, значит, планка еще действует.

В состоянии абсолютного ничегонеделания они провалялись до раннего вечера, а потом, когда уже начали собираться, Слава ненадолго исчез, а вернувшись, молча со стуком положил на стол перед Схимником пистолет.

– Это ведь, кажется, твое?

Схимник взял пистолет и быстро проверил его. Оба остававшихся патрона были на месте. Он поднял голову и ухмыльнулся.

– И все-таки, Слава, дурак ты.

– Сам знаю, – рассеянно отозвался Новиков. – А ты псих. И кому хуже?

– Зависит от обстоятельств.

– Ты сможешь отвезти меня в Крым?

Схимник откинулся на спинку стула и насмешливо взглянул на него.

– Разве ты не можешь ехать один?

– Я не хочу ехать один. Тем более, нам ведь все равно по дороге, разве не так?

– Со мной ехать опасно – я тебе уже говорил. Кроме того, я еще не решил, стоит ли мне туда ехать. В сущности, мне там делать нечего. У меня много дел в другом месте.

Слава с хмурым видом почесал затылок.

– Понимаешь… один я могу не доехать. Я все еще паршиво себя чувствую. Просить мне больше некого, понимаешь?

– Поэтому просишь человека, который тебя чуть не шлепнул? Шикарно, Вячеслав. Твое доверие безгранично… а ведь это были всего лишь слова… мусор.

– Не надо читать мне морали, умник! – огрызнулся Слава. – Ты можешь внятно ответить?

– Ну, поехали…

…Слава отвел взгляд от зеленого тента и открыл дверцу машины.

– Я сейчас вернусь, – сказал он, – а потом хочу заехать в пару мест. Отвезешь?

Схимник молча пожал плечами, продолжая разглядывать сидящих за столиками.

– Это, я так понимаю, «да», – пробормотал Слава и, прихрамывая, пошел к перекрестку. Схимник несколько секунд смотрел ему вслед, потом снова перевел взгляд на летний бар. В этот момент одна из молоденьких официанток, отсчитывавшая посетителю сдачу, нечаянно рассыпала мелочь и, ахнув, наклонилась и начала торопливо собирать весело запрыгавшие во все стороны монетки. Сидевший за соседним столиком мужчина пригнулся, с интересом заглядывая под задравшуюся оранжевую юбку официантки, потом прижал ладонь к губам, покачал головой и показал соседу отогнутый вверх большой палец. Тот захохотал. Схимник фыркнул и сунул в рот сигарету. Пассажирская дверца открылась, и он лениво повернул голову.

– Поехали, – сказал Слава и захлопнул дверцу. В руках у него были две ярко-красные розы, мокрые, как после дождя, сразу же заполнившие салон тонким, свежим, влажным ароматом. Слава держал их бережно и смотрел на них как-то виновато, словно срезал цветы в чужом огороде. – Направо и все время прямо, пока… ну ты сам увидишь.

«Импреза» развернулась и, мягко шурша шинами, выскользнула на трассу. Схимник вел машину молча, изредка поглядывая в сторону Славы, который смотрел в окно, выпрямившись на сиденье, строгий и отрешенный. Он не стал спрашивать у Славы, куда они едут, это и так было понятно – и по розам, и по его голосу и виду, и по направлению дороги – Схимнику уже не раз доводилось бывать в этом городе, и он знал его относительно хорошо. Поэтому он не удивился, когда город остался позади, машина проскочила небольшой мост, и почти сразу же по обе стороны дороги потянулись каменная и железная ограды, за которыми раскинулось бескрайнее море молчаливых могильных памятников. Схимник притормозил неподалеку от ворот, и Слава сразу же вылез из машины, не закрыв за собой дверцу. Схимник смотрел, как он шел по центральной аллее, потом свернул и исчез среди надгробий. Минут десять он сидел и слушал радио, глядя на приоткрытые железные ворота, потом выключил мотор, запер машину, прошел мимо цветочниц, большая часть товара которых, вероятно, была совсем недавно собрана все с тех же могильных плит, и быстро пошел вперед, не оглядываясь по сторонам. Увидев Славу, он не стал к нему подходить, а прошел еще четыре ряда и только потом повернул и остановился за его спиной, отделенный от него четырьмя могилами, на одной из которых росла молоденькая верба. Сквозь листву он видел, как Слава сидит на корточках перед небольшой гранитной плитой. Через минуту Слава встал, положил розы на гранит, отчего они стали еще ярче и живее, словно всосали в себя из холодного камня какую-то особую силу.

– Ты можешь подойти, – негромко сказал он, не оборачиваясь. Схимник огляделся, но поблизости людей не было. Тогда он вышел из-за дерева и подошел к Славе, глядя на плиту, на фотографию красивой светловолосой девушки, улыбавшейся немного более цинично, чем, казалось бы, должны улыбаться такие девушки, и смотревшей из-под слегка приподнятых бровей так, словно ей были известны все тайны этого мира. Под фотографией была надпись: «Щербакова Н.А. 1976–2000. Любимой дочке от мамы и папы». Фамилия была ему знакома, и Схимник попытался вспомнить, откуда, а вспомнив, нахмурился.

– Мне все время кажется, что я мог бы что-то изменить, если бы еще тогда сообразил вытрясти из нее, что происходит, – пробормотал Слава. – Она вела себя так странно… Если б я знал раньше, то, возможно, смог бы их остановить.

– Вряд ли, – заметил Схимник, глядя на фотографию. – Да и без толку заниматься таким мазохизмом, Слава. О живых надо думать. А у тебя они есть.

Несколько минут они молчали. В городе мертвых равнодушно свистел холодный ветер, и надсадный, хриплый крик чаек над ним казался безжизненным.

– Думаешь, мне и сейчас уже ничего не исправить? – спросил, наконец, Слава, не глядя на Схимника. Тот пожал плечами.

– Я не знаю, откуда?.. Но почему-то мне кажется, что все идет к завершению. Скоро случится что-то…

– Что?!

– Что-то очень нехорошее. Видишь ли, в Зеленодольске я увидел в ней собственное отражение… только намного, намного хуже. Она уже далеко продвинулась и многому научилась. Теперь она будет учиться убивать – так мне кажется. Я тебе только одно могу сказать твердо, – Схимник сощурился, глядя на заходящее солнце, – когда это что-то произойдет, я бы хотел быть как можно дальше. После всего, что я узнал и увидел… да, я бы хотел быть как можно дальше.

– Лучше бы мы никогда н-не трогали Дорогу, – глухо сказал Слава. – Мы думали, что делаем что-то чертовски замечательное и нужное, но, оказывается, мы только сделали хуже.

– Это была дурацкая безвыборная альтернатива, Слава. И так, и так хреново, – Схимник посмотрел на часы. – Пошли отсюда. У нас у обоих мало времени.

Позже, когда «импреза» уже катила по улицам, он спросил:

– Где тебя высадить?

– Да я и сам не знаю, – ответил Слава, глядя в окно. – Давай в центре, у пристани.

Схимник молча кивнул, и вскоре машина, скользнув на кольцевую, свернула к стоянке и затихла.

– Охота пива, – буднично сказал Слава и открыл дверцу. – Успеем?

– Запросто, – Схимник вытащил ключи из замка зажигания и вылез из машины. – Сходи, а я пока спущусь к морю. Давно не был здесь в это время года. Славный город.

– Киевская дачка, – буркнул Слава с кривой усмешкой и ушел. Схимник хмыкнул и, закурив, направился к широкой лестнице. Спустившись, он остановился на краю деревянного настила и докурил сигарету, глядя, как стекает в море густо-розовый закат и гаснут пылающие края облаков. Через бухту лениво полз паром, распуская волны в темной маслянистой воде, чуть дальше деловито тарахтел катер. Из кафе возле лестницы тянуло шашлычным дымом, а со стороны морского вокзала долетали гудки и рабочая ругань. На краю дощатого настила сидел мальчишка лет четырех, наклонившись над водой.

– Нету рыбок, совсем нету, – обиженно сказал он, и стоявшая рядом мать засмеялась.

– Леш, откуда рыбки в этой помойке?! Здесь же мазут один. Рыбки дома, в аквариуме. Не перегибайся так.

Схимник отвернулся и начал подниматься по лестнице, но, уже дойдя до верхней ступеньки, обернулся и, глядя на море, сделал еще один шаг, и тотчас кто-то с размаху налетел на него сзади и громко чертыхнулся. Схимник резко обернулся, и, увидев его лицо, врезавшийся в Схимника человек уронил газету и застыл с полуоткрытым ртом. Текли минуты, люди поднимались и спускались, и некоторые с любопытством поглядывали на странную пару, вцепившуюся друг в друга ошарашенно-изумленными взглядами. Схимник молчал. Человек напротив несколько раз шевельнул губами, попытавшись что-то сказать, но слов не получалось, и он просто стоял и смотрел во все глаза.

– Когда же ты научишься смотреть, куда идешь? – наконец медленно произнес Схимник. – Уже третий раз ты чуть не сшибаешь меня с ног.

– Разве? – в смятении пробормотала Вита и неуверенно переступила с ноги на ногу. Одетая в джинсы и бледно-зеленую ажурную кофту, выглядевшая простенько по-летнему и уже успевшая загореть, она глядела на Схимника исподлобья и, казалось бы, должна была тут же пуститься наутек, пока есть возможность, но почему-то этого не делала. Ее лоб косо рассекала едва заметная царапина, еще одна, подлиннее, но тоже уже почти зажившая, была на левой скуле. – Я… А ты… М-да.

– Твой словарный запас просто поражает, – ехидно заметил он, достал новую сигарету, потом криво улыбнулся. – Да-а, девочка… Как ты меня, а!..

– Ты жив?! – ошеломленно отметила она, пропустив комплимент мимо ушей, подняла руку и потерла висок. При этом на ее лице появилась странная гримаса – то ли удовлетворения, то ли отвращения, то ли и то и другое вместе. – Так значит… ты жив.

– Ну да. А с чего бы мне быть мертвым? – недоуменно осведомился он.

– Я видела, как тебя увозили, – глухо сказала Вита. – Я видела, как этот… в очках тебе что-то вколол… Я думала, тебя убили.

Пальцы Схимника сжались и сломали сигарету, и он раздраженно отшвырнул ее в сторону, потом спокойно спросил:

– Что еще ты видела?

– Ничего, – Вита нервно дернула плечом, кофта сползла с него, и на золотистой коже, возле лямки лифчика, Схимник увидел четыре небольших полукруглых лунки – уже подживающие следы чьих-то острых, глубоко вонзившихся ногтей. Заметив его удивленный взгляд, Вита слегка покраснела и поправила кофту. – Я отбежала подальше от машины, спряталась за деревьями, думала переждать… а потом увидела, как ты идешь по дороге… и вдруг повернул и начал спускаться, сел на траву – точно напротив того места, где я пряталась. Иногда мне казалось, что ты смотришь точно мне в глаза, слышишь, как я дышу… Я так и не поняла тогдa, заметил ты меня или нет. Зачем ты ждал их, после того, что сделал… почему не ушел, когда мог?

Схимник повернул голову и рассеянно посмотрел на сонного мраморного льва далеко внизу, возле которого фотографировалась какая-то компания.

– Так было надо, – холодно сказал он, достал из кармана пиджака очки с прозрачными стеклами и шагнул в сторону, освобождая дорогу. – Ладно, все это, конечно, очень интересно и трогательно, но мне пора. Покривлю душой, если скажу, что не рад столь внезапному воскрешению. Сожалею, что разочаровал тебя собственным. Ты, кажется, вниз шла?

– Чего-чего? – ошеломленно произнесла Вита и быстро огляделась – много ли вокруг людей, потом добавила – уже скептически: – Хочешь сказать, что ты вот так вот запросто меня отпускаешь?!

– Я не могу отпустить того, кого не держу, – сказал Схимник и надел очки, настолько сразу же преобразившие его лицо, что Вита не удержалась от невольной улыбки.

– Ты похож на фээсбэшника-аналитика, – она спохватилась и убрала улыбку. – Если ты думаешь, что тебе и в этот раз удастся отследить меня до Чистовой, то должна…

– Мне нет дела до твоей Чистовой, – равнодушно сказал Схимник. – Мне надоело гоняться за призраками, у меня нарисовались дела поважнее. Если кому и интересно, где она, так это вон, ему, – он кивнул в сторону приближавшегося к ним человека, который в одной руке нес две запотевших бутылки пива а в другой – полусъеденный слоеный сырный пирожок.

– Кто это? – настороженно спросила Вита, делая несколько шагов в сторону и назад, теперь готовая в любую секунду сорваться с места. – Твой преемник? Чего такой хлипкий?

Схимник вдруг захохотал. Его смех был откровенно издевательским, и Вита почувствовала, что по незнанию сказала какую-то глупость. Молодой парень, на которого показал Схимник, был ей совершенно незнаком, но на всякий случай она пригляделась к нему еще раз.

– Вот, держи, – сказал Слава, подойдя, и протянул Схимнику бутылку пива. – Надеюсь, за полгода эта марка не стала хуже. Здравствуйте, милая девушка. Вы как будто только что с пляжа, приятно посмотреть. Как вода – купаться уже можно?

– Ну, что же барышня молчит? – осведомился Схимник все с той же льдистой насмешливостью, потом доверительно кивнул Славе. – Стесняется. Ладно, тогда позволь тебе представить – специалист по семантическим демонам и хранитель служителей искусства, Вита, в недавнем прошлом труп. Надо же – с таким размахом угодить в собственную ловушку!

– Как?! – Слава ошеломленно уставился на нее, и Вита ответила ему угрюмо-настороженым взглядом, не понимая, почему этот незнакомый, болезненного вида человек вдруг так разволновался. – Та самая?! Я не понимаю… ты же сказал…

– Я и сам не знал.

– Но ведь это же за-замечательно! – воскликнул Слава и ткнул бутылкой в ее сторону. – Значит, ты и есть Вита?!

– К сожалению! – вызывающе ответила она и сунула ладони в задние карманы джинсов, но Слава, поставив пиво на ступеньку, схватил Виту за локоть, заставил вытащить правую руку из кармана и крепко сжал ее обеими ладонями.

– Господи, как же я рад! Я так хотел с тобой встретиться, п-посмотреть на тебя, сказать тебе… но я думал, что ты погибла. Как хорошо, что он ошибся! Я так тебе благодарен, ты столько сделала для моей… для нее… – он крепче сжал ее руку, продолжая взволнованно смотреть в еще ошеломленно-непонимающие сине-зеленые глаза. – Я знаю, что все это тебе недешево встало, я… ч-черт, столько хочется всего тебе сказать, что даже не знаю, с чего начать… еще наговорю каких-нибудь глупостей.

– Подожди, – медленно произнесла Вита и тряхнула головой, словно пытаясь уложить ровно перепутавшиеся мысли, – подожди… Ты ведь Новиков? Вячеслав Новиков, правильно?

Слава молча кивнул слегка улыбаясь, и Вита, вдруг мгновенно растеряв и настороженность, и испуг, взвизгнула, превратившись в маленькую девочку, которой преподнесли давно ожидаемый подарок, подпрыгнула и повисла у Славы на шее, и он подхватил ее и, крепко обняв, слегка приподнял, и Вита заболтала ногами в воздухе, восторженно щебеча:

– Наконец-то, нашелся! наконец-то… а мы уже почти и не верили! Но теперь все будет по-другому, теперь все изменится! Не удивляйся, что я так себя веду… я столько о тебе слышала, столько знаю, что ты мне давно не чужой человек, а почти как брат двоюродный! Надеюсь, ты будешь испытывать ко мне те же чувства, я это вполне заслужила, выступая все это время в роли священника и носового платка!

Слава рассмеялся, опустил ее и легко поцеловал в нос.

– Да, теперь я вижу, это ты, – тихо сказала Вита, не выпуская его руки, – глаза, рост, волосы, улыбка, голос… Я даже знаю, что у тебя на правой ноге шрам – отбойным молотком зацепило.