Текст книги "Дарители (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 49 страниц)

– А почему у тебя такое лицо? Спросили мастерскую гранитных памятников?

– Нет, водоканал… Вит, неделя прошла, нам больше не надо сидеть в этом городе. Хочешь куда-нибудь поехать?

– Я бы хотела съездить к Наташке, посмотреть как она… ненадолго.

– Беспокоишься за нее? – спросил Схимник, прижимая ее к себе и глядя поверх ее головы на телефон.

– Совсем не беспокоюсь. Вот это-то меня и пугает. Поедешь со мной?

– Это все равно, что махать перед голодным псом куском мяса.

– Тебе ведь необязательно с ней встречаться.

– Посмотрим, – произнес он, продолжая пристально разглядывать телефон. – Посмотрим.

VIII

Просторная комната была поделена на две части невидимой стеной. В одной части бушевало негодование и недоверие. Инвалидное кресло с жужжаньем металось среди них туда-сюда, лязгая и натыкаясь на мебель, и Костя только что не рычал, выплевывая слова вместе с брызгами слюны. Его шея побагровела, и шрам перечеркивал ее ярко-белой полосой. Сигарета во рту прыгала, рассыпая пепел по зеленой полинявшей футболке.

– Получается, я тут один в здравом уме?! А вы что?! Вы совсем уже ничего не соображаете?! А?! Оппозиция хренова!

«Хренова оппозиция», разместившаяся в другой части комнаты и включавшая в себя Славу, Виту и Наташу, на оскорбления реагировала достаточно вяло, то ли делая скидку на малочисленность противника, то ли была уверена в своей правоте настолько, что не считала нужным вступать в прения. Наташа в ярко-красных бриджах и белом топике вполоборота стояла у открытого окна и курила, поглядывая то на полузасохшие акации, то на дорогу, по которой ползали раскаленные сияющие машины. Слава, изнемогавший от жары, сидел в кресле в одних шортах и, вытянув голые ноги, прихлебывал из кружки ледяное пиво. Вита в мятом голубом сарафане развалилась на диване и беспрестанно зевала, мотая головой. Ей безумно хотелось спать, и она приписывала это вчерашнему распитию шампанского на берегу водохранилища в компании Славы и Схимника.

– А в чем дело-то? – в который раз лениво повторил Слава, отвечавший этой фразой на большую часть Костиных возмущенных реплик, и вытянул шею, подставляя мокрое лицо вентилятору.

– В чем дело?! – Лешко задохнулся, потом выдернул изо рта сигарету и ткнул ею в сторону Виты. – Она притащила в город сумасшедшего убийцу, который гонялся за вами полгода, она фактически ему нас сдала, но похоже никого, кроме меня, это не волнует. Ну ладно, Наташка в последнее время не от мира сего, ей простительно… Витку я тоже могу понять – она влюблена в него, как кошка, и теперь думает не тем местом… Но ты, Славка, ты?!..

– А может я тоже влюблен? – вяло сьюморил Слава, и Наташа захохотала.

– Да вы ополоумели – все трое! – подытожил Костя, заглаживая ладонью мокрые от пота короткие волосы. Он пополнел, отпустил усы и бороду, отчего стал выглядеть старше, но его лицо утратило некую хищную нервозность, став намного привлекательнее.

– Я в сотый раз повторяю, что вы ему не нужны, – пробормотала Вита. – Он приехал со мной. Послезавтра мы уедем.

– Слушай, Витка, ты хорошая девчонка и я тебя уважаю, но этот мужик так задурил тебе голову, что ты ничего не соображаешь! Он напел тебе чего-то, а ты и распустила сопли, как восьмиклассница!

Рука Виты протянулась, схватила со стола пустой стакан и лениво швырнула его Косте в голову. Инвалидное кресло дернулось в сторону, стакан врезался в шкаф и брызнул во все стороны осколками.

– Четвертый, – весело сказала Наташа, которая вела счет разбившейся с начала разговора посуде. Костя ударил кулаком по ручке кресла.

– Славка! Может, тебе напомнить, как он тебя под Ялтой чуть не придушил?! Если бы…

– Костя, мы все хорошо помним о твоем подвиге, – произнесла Наташа с легким холодком. – Не нужно снова нас тыкать в него физиономиями!

Костя вздрогнул, и в его глазах появилась недоуменная обида. Дверь отворилась, и в комнату заглянула заспанная Екатерина Анатольевна.

– Молодежь, нельзя ли потише – мы с Линой только прилегли после обеда. Что вы целый день посуду бьете?!

– Мама, иди спать, дай поговорить! – раздраженно буркнула Наташа, поворачиваясь. Екатерина Анатольевна покачала головой.

– Наташ, я тебя не узнаю – что ты в последнее время как с цепи сорвалась?! Хамишь матери… Костик, ты на работу не опоздаешь?

Лешко отрицательно мотнул головой – уже закрывшейся двери. Четыре месяца назад Римаренко устроил его поваром в «Онтарио», где по-прежнему успешно исполнял обязанности вышибалы. Костя, посвящавший все свое время вынужденного ничегонеделания оттачиванию своего так внезапно проявившегося поварского мастерства, быстро приноровился к работе. Готовил он теперь первоклассно, и увечье ему нисколько не мешало – в своем инвалидном кресле, несколько усовершенствованном все тем же Римаренко, Костя легко и проворно передвигался по кухне, занимаясь своими делами и координируя действия помощников. В «Онтарио» к нему уже давно привыкли, уважительно именовали «шефом», у него завелась постоянная клиентура, захаживавшая в диско-бар не столько потанцевать, сколько заказать какое-нибудь особенное блюдо из расширенного стараниями Кости меню. Геннадий сам возил его на работу и привозил с нее, теперь часто в компании веселой и симпатичной официантки из того же «Онтарио», считавшей, что неподвижные ноги – это не так уж ужасно, если все остальное в полном порядке. Костя неплохо зарабатывал и уже подумывал о том, чтобы снять собственную квартиру, когда все наконец уляжется, и у Наташи будет возможность самостоятельно приглядывать за матерью и теткой, пока же хозяином в доме был он. Выбрав время, он посетил родной курортный поселок, где реабилитировался в милиции, рассказав историю о вломившихся в дом пьяных грабителях, начисто вычеркнув из этой истории Наташу и заявив, что скрывался из страха перед убийцами его матери. Римаренко не очень охотно выступил его помощником и укрывателем. В милиции Лешко выслушали крайне недоверчиво и уже собирались задержать до выяснения, но спустя день в соседней деревушке какой-то полусумасшедший бомж вырезал целую семью, после чего улегся спать прямо на месте убийства. Бомжа радостно повязали и помимо его собственного подвига списали на него несколько безнадежно зависших дел, в том числе и убийство Нины Лешко. Костю отпустили, и он в тот же день, наведавшись на могилу матери и собрав оставшиеся вещи, навсегда покинул поселок.

– Послушай, Костя, может, я и неправильно выразилась, но, – Наташа повернулась и посмотрела на него с легкой усмешкой, – я не понимаю, о чем конкретно мы здесь говорим? Что случилось – то уже случилось, и я не понимаю, зачем нам это обсасывать?! Он в городе – ну так пусть. Уже три дня прошло. Ты видишь его здесь? В этой квартире? Нет. И не увидишь. Он с Виткой приехал, так пусть она сама и разбирается со своим мужиком! Тебя это все совершенно не касается!

– Нет, касается! – упрямо сказал Костя. – Схимник – сумасшедший. Я видел, что он творил! Ее он просто использует, чтобы до тебя добраться и хорошо приподняться с твоей помощью. А тебя, – он махнул головой Вите, – когда ты ему будешь не нужна, порежет на лапшу и спустит в канализацию! Будешь плавать в Салгире и разлагаться!

– Говори, говори, – пробормотала Вита, примериваясь глазами к посуде на столе. – А знаешь, что я тебе скажу, Костя? Я не вчера родилась, я видела достаточно и пережила достаточно, и если я поверила такому человеку, значит у меня были на то все основания!

– Если ты не слушаешь ее, послушай меня, – Наташа швырнула сигарету в окно и тут же взяла новую. – Я смотрела в него. Да, он сумасшедший. Он болен. Но он не такой уж плохой человек.

– Как убийца может быть неплохим человеком?! – рявкнул Костя. – Да ты сама слышишь, что говоришь?!

– Я говорю то, что видела! – холодно ответила Наташа. – С его стороны нам ничего не грозит! Или может, ты сомневаешься в моих способностях?!

Костя сгорбился в кресле, вдруг став похожим на побитую собаку. В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая только отчаянным зеванием Виты. Потом на лице Наташи появилось любопытство экспериментатора, и она спросила:

– А что ты вообще предлагаешь?

– Сдать его ментам! – Костя встрепенулся. Слава хмыкнул.

– Это з-значит, заодно и нас троих. Кое-кто этого ждет, н-не дождется.

– Тогда убить!

Вита вонзила в него горящий взгляд, а Слава захохотал. Наташа тоже улыбнулась – с оттенком снисходительности.

– Никто из нас этого делать не станет, да и не сможет, даже если бы и захотел. Кто же тогда? Ты?

Глаза Лешко наполнились выражением тупой боли, и он отвернулся. Всем на мгновение стало неловко.

– Я жалею, что приехала, – наконец сказала Вита. – Я думала: навещу друзей, сама покажусь, чтобы не беспокоились… но вижу, что зря это сделала.

Наташа отошла от окна и налила себе стакан сока.

– Вит, ты все сделала правильно. Не обращай внимания, Костю тоже можно понять. Только честнее будет называть все своими именами – ты приехала лишь для того, чтобы проверить – не свихнулась ли я окончательно. Не беспокойся, все хорошо. Меня держат на коротком поводке. Слава меня никуда одну не отпускает.

– Наташка, ты… – начал Слава, приподнимаясь в кресле, но она тут же его перебила.

– А что Наташка?! Куда бы я не пошла, ты везде меня конвоируешь! Человек, между прочим, имеет право на одиночество! Славочка, тебе хорошо известно, что ты для меня – все, но даже твое общество может иногда достать! Конечно, ты всегда можешь уехать, и я это пойму…

– Ты прекрасно знаешь, что я никуда не уеду, – глухо сказал он, пристально глядя на Наташу. Та раздраженно тряхнула собранными в «конский хвост» медными волосами.

– Тогда принимай все как есть и будь любезен хотя бы иногда уважать мои требования! Разве я не имею на это право?! Разве ты мне не веришь?!

– Да, – просто ответил Слава, – я тебе не верю.

– Прекрасно! – Наташа зло всплеснула руками и отвернулась. Потом подошла к Косте, сидевшему с опущенной головой и ласково обняла его сзади за шею.

– Костенька, милый, я тебя обидела… Прости пожалуйста, я же не со зла. Ты же видишь, какие мы все стали нервные.

– Да я не сержусь, что ты, – Костя тяжело вздохнул и похлопал ее по тыльной стороне ладони. – Просто я очень за тебя боюсь. Я ведь живу только благодаря тебе… я не хочу, чтобы какая-то мразь…

– Хватит! – Вита резко встала. – Я не собираюсь больше это слушать!

Она сделала несколько шагов к двери, потом пошатнулась, вскинув руки, точно пыталась уцепиться за воздух, и вскочивший Слава едва успел ее подхватить.

– Вот черт! – Вита откинула голову на его плечо. – Все-таки, наверное я вчера перепила. Да еще, – она обхватила Славу за шею и, наклонив к себе его голову, что-то зашептала в ухо, и Слава добродушно захохотал.

– Перелюбила ты, а не перепила, – мрачно пробурчал Костя. Вита свирепо посмотрела на него, и он махнул рукой. – Ладно, что-то сегодня не заладился у нас разговор – все на взводе… Витка, наплюй!

– Не попаду, – сонно пробормотала Вита. – Славка, пусти, мне надо идти… меня ждут.

– Куда тебе идти в таком виде? Поспи до в-вечера, а я позвоню в гостиницу и скажу ему, что ты задерживаешься, – Слава, не слушая вялых протестов, понес Виту из комнаты. – П-поехали-ка на ложе!

Когда он вышел, Наташа отвернулась, глядя в окно. Костя некоторое время наблюдал за ней, потом негромко спросил:

– Наташ, о чем ты все время думаешь? С тех пор, как ты вернулась, я тебя не узнаю. Ты так изменилась… Ты все время о чем-то думаешь, с нами почти не говоришь, и… – он запнулся.

– Продолжай, – равнодушно сказала Наташа, но в ее глазах появилось выражение пойманного с поличным воришки.

– Раньше ты все время жалела о своих поступках… о картинах. Теперь ты больше этого не делаешь.

– А если я поняла, наконец, что заниматься душевным мазохизмом – дело бестолковое? Что обо всем лучше забыть и просто жить дальше? Не веришь – спроси у Славы! Это он мне посоветовал! Мертвые пусть лежат себе в своих могилах. Это его слова, – она подошла к креслу и наклонилась придерживаясь за ручки, так что ее и Костино лица разделяло всего несколько сантиметров, потом ее пальцы с длинными ухоженными ногтями скользнули по его щеке, и он вздрогнул, впившись ошеломленным взглядом в каштановые глаза, кажущиеся глазами незнакомки. – Он так сказал, а я слушаюсь своего мужчину.

Наташа подмигнула Косте, и на мгновение из ее глаз выглянули презрение и брезгливость – жуткие и нереальные, как кривляющееся лицо призрака в окне старого дома. Секундой позже они снова сменились бархатистым теплом, и Костя моргнул, так и не поняв, было ли это на самом деле. Наташа отошла от кресла и стремительной, летящей походкой, присущей только длинноногим, направилась к двери, а он остался сидеть, втягивая полуоткрытым ртом горячий пыльный воздух и чувствуя, как щекочут спину ледяные ручейки пота.

– Я Витку в нашей комнате уложил, – сообщил Слава, заходя. – Что-то ее совсем развезло – наверное, от жары. Градусов сорок в тени точно есть. Дикий климат – надо на север перебираться.

– Пойду, посмотрю, и, наверное, тоже лягу, – Наташа обменялась с ним мимолетным поцелуем и вышла в коридор. Слава пожал плечами, потом подошел к вентилятору и встал почти вплотную к нему, раскинув руки, точно собирался взлететь.

Наташа на цыпочках вошла в комнату, которые занимала вместе со Славой, и остановилась возле кровати, пристально глядя на Виту, лицо которой даже сейчас, во сне оставалось обиженным. Нахмурившись, она отвернулась, и тут Вита, не открывая глаз, пробормотала:

– Ты чего… бродишь?..

Наташа вздрогнула.

Витка подобрала удивительно точное определение – люди ходят, а бродят призраки… такие как я…

потом почувствовала легкое прикосновение к ноге и опустила глаза. Внизу стоял толстый трехцветный кот тети Лины, нервно помахивая пушистым хвостом. Она наклонилась, чтобы его погладить, но кот, зашипев, вывернулся из-под ее ладони и метнулся в сторону, потом вспрыгнул на кровать и улегся на смятом подоле голубого сарафана Виты, глядя на Наташу злыми зелеными глазами. Вита, вздохнув, перекатилась на спину.

– Наташ… ты чего-то хотела?..

Лицо Наташи исказилось, и какое-то время по нему скользило множество выражений, сменяя и захлестывая друг друга, потом она вдруг порывисто кинулась к кровати, схватила Виту за податливую, расслабленную руку и горячо зашептала, целуя горячее запястье.

– Вита, Виточка, солнышко, прости меня, пожалуйста, прости, прости!..

– Ты что?.. – пробормотала та, почти не слыша ее, и попыталась отнять руку. – Перестань… жарко…

– Прости меня, милая… я не хочу всего этого… но я не могу…

– Ты… так редко появляешься, – сонно сказала Вита, не открывая глаз. – Наташка… пожалуйста… не делай глупостей. Он тебя не попросит… но ведь ты можешь попросить сама… я знаю… не надо. Я ведь совсем… не проверять тебя приехала…

Она закинула другую руку за голову и заснула окончательно. Наташа продолжала держать ее за запястье, плача без слез.

Вита, я не хочу этого.

Не хочу этого? – повторил кто-то со злым удивлением.

Не хочу этого? – произнес кто-то следом трусливо.

– Я сделаю это для тебя, – прошептала Наташа. – Только для тебя. Ты ведь хочешь этого, я знаю. Просто ты никогда не решилась бы меня попросить…

Для нее? – искренне удивились где-то глубоко внутри.

Наташа разжала пальцы и вскочила на ноги – по-кошачьи легко, мимолетно подумав, что раньше собственные движения казались ей угловатыми и неуклюжими. Она бесшумно вышла из комнаты и еще в коридоре услышала негромкие голоса. Дойдя до дверного проема, она прижалась к косяку, слушая.

– … возможно, ты будешь смеяться, но знаешь… иногда мне кажется, что это не Наташка, – хрипло сказал Костя. – Иногда мне даже кажется, что это не женщина. И не мужчина. Елки, я даже не знаю, как это назвать… Может, у меня крыша поехала?

– Да н-нет, к сожалению, – ответил Слава.

– Что с ней творится, а? Я знал милую, добрую девчонку, без всякой грязи… А это что? Что это, Слава?

– Я не знаю.

– Ты знаешь, иногда я ее боюсь. Она так странно смотрит. Порой мне кажется, что я младше ее не на три года, а лет на сто.

– Не г-говори ерунды.

– Быть беде, Славка. Я чувствую, быть беде. Не спускай с нее глаз. Она и так недавно от тебя удрала – черт ее знает, чем она занималась все это время!

В комнате что-то брякнуло, потом зазвонил телефон. Слава сказал:

– Пойду, под душ залезу, что ли…

Наташа метнулась обратно в комнату и повалилась на кровать, отвернувшись от двери. Секундой позже в комнату заглянул Слава, она почувствовала на затылке его внимательный взгляд, потом послышались удаляющиеся шаги, отворилась дверь ванной. Минутой позже зашумела вода. Наташа приподняла голову, потом слезла с кровати, на цыпочках прошла по коридору и заглянула в комнату. Костя, спиной к ней, ворчливо разговаривал по телефону. Она взглянула на закрытую дверь ванной, потом на комнату, где спали мать и тетя Лина, быстро проскочила в коридор, сунула ноги в шлепанцы, схватила заранее приготовленную сумочку, открыла дверь и выбежала на лестничную площадку.

– Славка! – отчаянно закричал Костя, бросив телефонную трубку, которая осталась раскачиваться и подпрыгивать на пружинящем шнуре. – Славка, мать твою! Славка!

Инвалидное кресло вылетело в коридор, и в тот же момент дверь ванной отворилась и высунулась мокрая голова Славы.

– Ч-чего орешь?!

– Сбежала! – Лешко ткнул дрожащей рукой в сторону приоткрытой входной двери. – Наташка опять сбежала!

Слава выматерился и выбежал из ванной, на ходу натягивая шорты. Он выскочил на лестничную площадку, на мгновение прислушался к гулкой подъездной тишине, потом помчался вниз, прыгая через ступеньки. Только на улице он обнаружил, что выскочил босиком и забыл надеть майку – впрочем, в Симферополе в это время года голым торсом никого нельзя было удивить, босыми ногами – тем более. Он оглядел пустынный двор, потом побежал, все еще надеясь, что успеет ее найти, хотя уже понимал, что это невозможно.

Наташа, на одном дыхании пролетев несколько дворов, выбежала к дороге и вскинула руку. Вскоре у обочины остановился старый пыльный «ниссан», от которого несло жаром, как от дракона. Наташа открыла дверцу и прыгнула на заднее сиденье. Ее топик промок от пота, рыжие волосы сбились набок и прилипли к шее.

– На Куйбышевский, только побыстрее.

– Побыстрее… – проворчал водитель с легким кавказским акцентом, трогая машину с места, – зачем побыстрее? Быстро в такую жару только покойников возят.

Наташа запустила руку в сумочку, вытащила несколько смятых купюр и, не считая, бросила их на переднее сиденье.

– Тогда считайте, что я покойник.

Водитель скосил глаза на бумажки и, посерьезнев, сказал:

– Понял.

«Ниссан» полетел по раскаленному городу на угрожающей скорости, ловко проскакивая светофоры. Вскоре он притормозил возле рынка, и Наташа выскочила из машины, забыв закрыть за собой дверцу. Наискосок пробежав через потную, раздраженную толпу, она нырнула во дворы. Только миновав несколько домов, Наташа сбавила скорость и пошла уже спокойно, на ходу поправляя волосы. Ее лицо раскраснелось, глаза горели лихорадочным нездоровым огнем.

На углу одного из домов ее ждали. Высокий мужчина в светлых джинсах и полурасстегнутой цветастой рубашке неторопливо прохаживался из стороны в сторону, время от времени затягиваясь сигаретой. Его глаза закрывали темные стекла солнечных очков, лицо было бесстрастным, и со стороны никто бы никогда не подумал, что он страшно нервничает.

– Ну? – спросил он, когда Наташа, слегка задыхаясь, подошла к нему. – Как она?

– Спит. Ты снотворное хорошо рассчитал – отрубилась как раз, когда собиралась уходить, – Наташа усмехнулась. – А ты не мог перестараться?

– Я раньше тебе шею сверну, – приветливо сказал Схимник. – Пошли.

IX

Чувствовалось, что в квартире уже давно никто не живет – и не только из-за толстого слоя пыли на всем, где она только могла удерживаться, не из-за бесчисленных грязно-серых паутинных фестонов и затхлого запаха, но и из-за той особенной мертвой атмосферы, присущей всем заброшенным помещениям. Обстановка единственной комнаты состояла из груды картонных коробок и рассохшейся поцарапанной тумбочки, небрежно сдвинутых в угол, посередине стоял мольберт, рядом – небольшая коробка с рисовальными принадлежностями. Занавесок на окне не было, и между рамами громоздились десятки мушиных мумий. Под самым потолком примостились несколько очумевших от жары пауков-сенокосцев, казалось, удерживавшихся на стене из последних сил.

– Чудеса организации – вот что я могу сказать, – Наташа подошла к ящику, опустилась на корточки и начала в нем рыться, одобрительно кивая. – А ты не мог найти квартирку попохабней? Не вдохновляет на творчество, только на хандру.

Схимник молча спрятал ключи, потом протянул руку.

– Позволь-ка.

Наташа скривила губы, потом сдернула с плеча сумочку и протянула ему. Схимник открыл ее, просмотрел содержимое и вытащил упаковку «Жиллет».

– Это, уж извини, для работы, – Наташа наклонила голову набок, и он бросил лезвия обратно. – Господи, если Славка узнает – он меня точно прибьет.

– Тебя не очень-то это заботит, верно? – Схимник бросил ей сумку, снял очки, подошел к окну и распахнул его, разбавив затхлость горячим пыльным ветром. – Я бы даже сказал, что тебя это заводит.

– Хорошие порции адреналина всегда на пользу, – Наташа выпрямилась, оглядывая комнату и оценивая освещение. – У страха особый вкус – неважно, какова его природа. Тебе известно, Схимник, что, возможно, все чувства, которые мы испытываем – это всего лишь разные формы страха? А когда мы слишком сильно испугаемся или наоборот, устаем бояться – мы умираем, – она заходила по комнате, что-то прикидывая. – Знаешь, я стала достаточно примитивна, но чувствую себя куда как живее, чем раньше – ярко-красно, очень ярко, конечно, есть и оранжевый, но без него никак нельзя!

Схимник удивленно посмотрел на нее, но Наташа, похоже, даже не заметила того, что произнесла, размышляя и на языке слов, и на языке цветов и не особенно отделяя их друг от друга. Он прислонился к стене, смяв отклеившиеся обои, и наблюдал за ней, за тем, как она ежесекундно меняется, как в ней, словно в экране телевизора, мечутся, заслоняя друг друга бесплотные, но обладающие силой и чувством существа – то ли части чьих-то душ, то ли части чьих-то сознаний – мечутся, словно частицы в броуновском движении, и где-то там, среди них и Наталья Чистова, напуганная, потерявшаяся, изредка выглядывающая в этот мир, как тонущий высовывает голову над поверхностью воды в последнем отчаянном усилии ухватить холодеющими губами порцию воздуха. Ему вдруг показалось, что он собирается не служить натурой для картины, а совершить очередное убийство. «А может повезет на этот раз? – хмуро подумал он. – Может, в этот раз все пройдет насквозь и останется на картине? Кто знает?..»

– Хороший холст, очень хороший, грунтовка отлично просохла… Когда ты только все успел? – рассеянно пробормотала Наташа. – Да-а, уж, расстарался ты для себя!..

Она вдруг резко развернулась и ткнула рукой в одной ей видимую точку на полу. Схимник заметил, что ее пальцы дрожат, как у законченного алкоголика.

– Сядешь здесь! Садись! Нет, сначала помоги перетащить мольберт! Быстрее!

Слова выскакивали из ее рта – быстрые и звонкие, как шлепки по мокрому телу. Схимник перенес мольберт, потом перетащил тумбочку на указанное место, перевернул ее и сел. Тумбочка охнула, но выдержала. Наташа металась по комнате. Рядом с мольбертом она выстроила башню из трех картонных коробок и начала раскладывать свои принадлежности. В комнате резко запахло скипидаром.

– Сейчас… – бормотала Наташа, закручивая волосы на затылке. – Сейчас-сейчас…

Она внимательно посмотрела на Схимника, схватила одну из кистей, бросила ее и взяла карандаш, но тут же снова сменила его на кисть.

– Я готова. Ты?..

– Да.

– Послушай, – глухо сказала она, и сейчас ее голос был знакомым, настоящим, хотя звучал так, словно она была при смерти, – ты еще можешь передумать. Сейчас еще не поздно. Потом уже ничего нельзя будет сделать. Процесс необратим. Ты не сможешь все вернуть обратно, и твоя картина перестанет быть для тебя опасна только, когда ты умрешь. И Вита… она объясняла тебе… когда я заберу одно, может появиться что-то другое… и это может быть намного хуже.

– Вряд ли может быть что-то хуже этого, – Схимник потер вспотевший лоб. – Итак, како-вы твои условия – ты ведь так ничего и не сказала?

– И не скажу, – Наташа криво улыбнулась. – Сыграем в американку? Сначала картина, потом плата.

– Это мне не нравится. Ты можешь заломить невозможную цену. А она наверняка невозможна, раз ты не хочешь обговорить ее заранее.

– Просто маленькая просьба, ничего страшного. Никого из нас, и уж тем более, ее это не затронет. А остальное тебе не все ли равно?

Он ухмыльнулся.

– А вдруг я откажусь платить? Не думаешь же ты, что я оставлю картину тебе?

– Не откажешься. Мне всегда платили, – в ее улыбку протек холод. – Все. Когда они понимали, что приобрели, они сами приносили плату. Я ведь никогда ни от кого ничего не требовала.

– Ладно, посмотрим, – пробормотал Схимник. Наташа кивнула.

– Дальше… Я не знаю, сколько времени это займет, но ты должен сидеть там и, по возможности, не дергать головой. И уж тем более не вставать – что бы ни случилось. Ты видел – у меня может начаться кровотечение, а может будет и что-нибудь похуже – мне предстоит очень тяжелая и опасная охота… он очень сильный… но в любом случае – пока я работаю, ты не двигаешься. Понял?

– Да.

– Тогда приступим, – сказала она медицинским тоном.

* * *

Такого она еще не испытывала – такого беспросветно черного, душащего ощущения близкой смерти. На Дороге она была смесью ужаса и восторга, когда ловила демона Виты, она была болью – но во всем этом так или иначе присутствовал отдаленный привкус этакого страшного приключения, где-то далеко во всем этом чувствовалось что-то игровое, не представляющее реальной опасности для нее. Она могла сойти с ума, но она осталась бы жива. Но сейчас почему-то опасность была реальной – в последнее время она настолько изменилась, настолько плотно сплелась с этим миром, что стала для него полностью уязвима – проиграв здесь, она теперь могла умереть там. Темнота наполнила ее силой, но она же сделала ее слабой, разрушив ту тонкую грань, которая отделяет смерть тела от смерти разума.

Перед ней стоял волк, огромный угольно-черный зверь, напрягшийся для броска, невероятно страшный и столь же невероятно красивый – красотой ладного, великолепно изваянного природой хищника. Длинная шерсть на загривке поднялась дыбом, из оскаленной пасти, поблескивающей острыми клыками, валил пар. Взгляд темно-красных раскосых глаз был твердо зафиксирован на горле стоящей перед ним придавленной страхом фигуре, зрачков в глазах не было и, казалось, они до краев наполнены замерзшей кровью. Мощные лапы сминали твердый морозный снег, и дальше за волком бесконечной трапецией расстилалась снежная равнина, уходящая в темноту. Наташа же стояла на голой, растрескавшейся земле, обжигавшей ее босые ноги, а вокруг причудливыми вихрями метались потоки ледяного и горячего воздуха. Полоска земли, на которой она стояла, была узкой, с обеих сторон обрывающейся в пустоту, и разминуться двоим на ней было невозможно.

Я загораживаю ему дорогу, господи, я загораживаю ему дорогу… и поэтому он пройдет сквозь меня, чтобы засыпать все снегом… мертвым, холодным снегом.

Волк был голоден – от него тянуло этим голодом, она видела его – бледно-синий с алыми прожилками, клубящийся вокруг зверя. А потом она увидела кое-что еще, что не заметила сразу – горло волка охватывал толстый широкий ошейник, от которого куда-то вверх уходила провисшая железная цепь – достаточно длинная, чтобы волк мог добраться до Наташи, но не дававшая зверю полной свободы – у волка все еще был хозяин, удерживавший его, направляющий и оставляющий за собой выбор жертв. Но ошейник сбоку истончился, протерся, на нем виднелись разрывы, торчали крошечные лохмотья разошедшейся кожи – еще немного, и ошейник лопнет, предоставив волку бежать, куда ему вздумается. Наташа смотрела, впервые ощутив неуверенность, впервые поняв, что может проиграть. Хитростью с волком не справиться – здесь нужна была только грубая сила. Достаточно ли ее у нее? Убить волка нельзя – его можно только поймать.

Она задышала хрипло, часто, и дыхание вырвалось из ее рта морозным облаком, в то время как спина взмокла от пота. Потом заставила себя закрыть глаза и застыла в чудовищном напряжении, вскинув голову и оскалившись, а сквозь нее прокатывались обрывки цветов и чувств, превращая ее в боль, и страсть, и страх, и азарт, и лень, и ненависть, и жестокость, и агрессию, и тщеславие, и жадность, и злость, и зависть, и жажду власти, и безмерный эгоизм, и темный дар давно умершего охотника… во все то, что она когда-либо приобрела, и ее лицо менялось сотнями выражений, и в крике звучали сотни голосов. Кровь в венах и артериях словно закипела, и где-то в другом мире бешено колотилось сердце, с трудом выдерживая страшную нагрузку. Красные волчьи глаза настороженно смотрели на кричащее существо, и снег похрустывал под переминающимися лапами.

Наташа замолчала и открыла глаза – не молодая хрупкая женщина, а сгусток энергии и силы, по чьей-то причуде называвшийся человеческим именем…и в тот же момент волк прыгнул, распахнув огромную пасть, в которой, казалось, мог поместиться весь мир. Наташа встретила его в воздухе, намертво вцепившись пальцами в горло, и они повалились на колючий снег, забились на нем, перекатываясь и сплетшись, словно любовники. Рычание зверя слилось с криком охотника, цветным и нечеловеческим. Цепь лязгала, и тела прокатывались сквозь нее, словно сквозь туман.

Ты станешь мной, станешь мной, станешь… все, рано или поздно, становятся мной…

Безумные красные глаза были совсем близко, зловонное ледяное дыхание обжигало шею, каждая капля слюны, падавшая на кожу, приносила боль, словно это была концентрированная кислота или расплавленный металл. Все было слишком реально, слишком, слишком… и тяжесть тела, и страх смерти, и чужая сила, продавливающая, сокрушающая ее собственную… но реальны были и ее пальцы, погружающиеся в жесткую шерсть, горячую кожу, напряженные мышцы, и прорывающийся сквозь рычание вой боли, и перетекающее в нее нечто, сумасшедшее и голодное, уносящееся куда-то в пустоту… А потом волчьи клыки рванули ее левое плечо, всего лишь чуть-чуть промахнувшись мимо шеи, и она, закричав, неимоверным усилием отбросила огромное тело на несколько метров назад и вскочила, дрожа и шатаясь, зажимая ладонью рваную рану. Из-под пальцев хлестала кровь – слишком живая, слишком горячая для этого мира.