Текст книги "Дарители (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 49 страниц)

…нарисовать пустыми и заполнить…

В голове у нее на мгновение вдруг все словно озарилось, и кто-то засмеялся где-то очень глубоко, но свет тут же погас, и она вздрогнула – сейчас ей казалось, что все девушки на сцене смотрят только на нее, поют только ей, и ей было страшно и неуютно на перехлесте горящих загадочных взглядов… особенно солистки с ее особенным выделяющимся вибрирующим грудным голосом… чем-то она напоминала Надю… она была очень похожа на Надю… может, это и есть Надя – та, из сна… и сейчас протечет кровь, прорастут из кожи острые стеклянные осколки, охрипнет, съежится сильный голос…

И огонь – ах, этот огонь! Так хочется сгореть в нем, правда?

Наташа резко потянула к себе полукруглый бокал на длинной витой ножке, чуть не опрокинув его, а когда на ее плечо опустилась чья-то рука, она едва удержалась, чтобы не закричать.

– Ты что? – удивленно спросила Вита и протянула ей длинное коричневое пальто. – Уже поела, да?

Не дожидаясь ответа, она повернулась к охраннику.

– Большое спасибо, Сергей. Карина Петровна просила вас зайти.

Охранник кивнул и ушел, а Вита опустилась на его место. Ее лицо было усталым, но взгляд остался бодрым, только чуть замаслился от выпитого коньяка.

– Тебе нравится? – осторожно спросила Наташа, кивнув на сцену.

– Да, оригинально. Только немного странно, правда? – Вита нахмурилась, вспомнив «представления» в «Черном бриллианте». – Латынь – здесь… Язык, на котором разговаривают с богом.

– Они разговаривают не с богом, – глухо сказала Наташа. – Они… а впрочем, – она вдруг хищно и недобро улыбнулась, – впрочем…

Ее взгляд метнулся в сторону, она вздрогнула и застыла, потом провела рукой по лицу, словно сметая паутину, и резко встала.

– Ты куда? – окликнула ее Вита.

Не ответив, Наташа направилась к одному из дальних столиков, у стены, за которым сидела веселая хохочущая компания, молодая и уже изрядно пьяная. Чуть помедлив, она подошла к одной из девушек, сидящей к ней спиной, хорошо и дорого одетой, и положила ладонь ей на плечо – так, как это только что сделала Вита. Коротко стриженая светловолосая голова повернулась, на Наташу глянули огромные кукольные глаза, и в них появился ужас. Бокал с коктейлем выскользнул из пальцев девушки и упал набок, залив стол, и все сидевшие за ним мгновенно замолчали.

– Здравствуй, Света, – негромко сказала Наташа, не убирая руки, и Светочка Матейко медленно поднялась под ее рукой, не сводя с Наташи широко раскрытых глаз. Теперь в них было некое соборное благоговение, но ужас остался – ужас первобытного человека, увидевшего молнию. Потом на ее губах блеснула улыбка, в огромных синих глазах растеклись обожание и щенячий восторг, Света крепко вцепилась в руку Наташи и затараторила:

– Господи-господи, Наташа, неужели это ты, как я рада, ты здесь, откуда ты здесь, я так рада тебя видеть, какая ты стала, а помнишь «Сердолик», а «Гнездо»? – весело было тогда, правда? так хорошо, что ты приехала, я ведь никому, никому… садись к нам, Наташ, у нас классно, я тебя познакомлю, так откуда ты, ты по делам, ты ко мне, садись сюда…

– Нет, – сказала Наташа, вклинившись наконец-то в бесконечный поток слов, – сесть я не могу, я не одна. Пойдем, мне нужно поговорить с тобой.

Света послушно кивнула, отмахнулась от недовольно загудевшего стола и направилась вслед за Наташей через зал. Вита, увидев Матейко, посмотрела на Наташу свирепо, но тут же мгновенно надела на лицо маску вежливого удивления.

– Познакомься, Лен, это Света, – Наташа с невозмутимым видом села на свое место. Вита сдержанно улыбнулась и кивнула.

– Для друзей – Сметанчик, – весело сказала Света, – конечно, смешное прозвище, но, по-моему, очень милое. Раз ты с Наташей, то можешь называть меня так – я совсем не против. Послушай, а мы никогда раньше не встречались, – между ее изящно прорисованных бровей залегла складка, – давно?

– Да нет, я тебя впервые вижу, – равнодушно ответила Вита. Матейко кивнула с облегчением человека, освобожденного от трудной работы, так и не узнав в Вите веселую болтушку, остановившую ее в феврале на волгоградской улице и назвавшуюся Раей Володарской – ничего этого она уже не помнила, впрочем, ее память теперь с трудом удерживала в себе и события двухнедельной давности. Только одно она держала с прежней четкостью – воспоминание о временах «жречества» и воспоминание о собственной полубезумной агрессии, от которой избавила ее Наташа, и обожание в глазах Сметанчика начало окутываться легким ореолом фанатизма, и смотрела она только на Наташу, и Наташа видела это и понимала, и Вита с тревогой чувствовала, что той это нравится. Не выдержав, она двинула Наташу под столом ногой и когда та негодующе посмотрела на нее, быстро постучала ногтем по своим часам. Наташа недовольно скривила губы, потом взглянула на Свету, лицо ее стало озадаченным, и ладонь проехалась по лбу.

– Что с нашим вопросом? – осведомилась она.

– Завтра вечером, – Вита покосилась на Свету-Сметанчика, и та тут же предложила с гостеприимной осторожностью:

– Может, пойдем к нам?

Наташа покосилась на отрешенное лицо подруги и покачала головой.

– Нет, Света, мы очень устали. Нам нужно где-то переночевать – поможешь?! – последнее слово невольно прозвучало как приказ, и голова Светы чуть склонилась покорно, и Наташа нахмурилась, вспомнив вдруг, как далеко и давно отсюда Светочка, так же покорно склонив красиво причесанную голову, под застывшими чужими взглядами медленно выливала на нее бокал шампанского, подчиняясь ее, Наташиному приказу. Вспоминать об этом было неприятно, но в то же время в этом было что-то особенное, привкус сладости, особого удовольствия, которое дает только власть. Наташа уловила насмешливо-тревожный блеск в глазах Виты, потом что-то еще, что понять не успела, – Вита прищурилась и отвернулась к сцене, где две пары искусно и зажигательно выплясывали латиноамериканский танец.

– Конечно, это просто, живи у меня, – Света виновато покосилась на Виту, – то есть, живите. Я недавно переехала, хорошая квартира… Игорь в Питер укатил на две недели, да и наплевать, в принципе… Ты хочешь поехать сейчас?

– Да, – резко ответила Наташа, но тут же добавила смягчившимся голосом: – Если можно.

– Вот и чудненько. Я пойду позвоню извозчикам, – Матейко недовольно скривила пухлые кукольные губы, – а то машины так и нет до сих пор – папа говорит, нельзя пока, что-то про регистрацию – опасно… – она пожала плечами, и в ее глазах мелькнул неясный призрак застарелого, уже почти забытого страха, тут же растворившийся в прежней глуповатой невыразительности. Она широко и восхищенно улыбнулась Наташе, отцепила от пояса сотовый телефон, сверкнув кольцами и расписными ногтями, и ушла, изящно покачивая аккуратными бедрами.

– Не смотри так, – Наташа закурила, нервно озираясь, и сигарета слегка подрагивала в ее пальцах, насколько я понимаю, ты свою Карину о ночлеге не просила, денег у нас пока нет, а я не собираюсь ночевать на вокзале или в подворотне!

– А я не по этому поводу, – Вита разгладила воротник лежащего у нее на коленях пальто. – Поосторожней. Маленькая дурочка по-прежнему тебя боготворит, и даже один жрец – это уже слишком много.

– Не говори ерунды! Она просто мне благодарна. Каждый ведь по-своему выказывает свою благодарность – один боготворит, другой говорит гадости…

– Послушай, – Вита сверкнула на нее глазами, – я ценю то, что ты для меня сделала, и я знаю, чего тебе это стоило, но я не собираюсь воздвигать тебе алтарь и отбивать земные поклоны! Не получится из меня жреца!

– Да, зато из тебя получается отличный поводок! – Наташа вдруг бессильно осела на стуле, и ее ладони проехались по гладко зачесанным волосам от висков к затылку. – Господи, Вита, что я говорю?.. Ты… может, я много выпила… я устала, этот свет, люди, шум… слишком много…

– Сейчас поедем домой, – мягко сказала Вита, кладя руку ей на плечо.

– Домой? У нас нет дома, давно нет…

Но тут вернулась Света, уже в пальто внакидку, и Наташа замолчала, возвращая лицу прежнее выражение. Света весело кивнула, помахала ладонями в знак того, что можно идти, и они встали из-за столика. Вита надела свое пальто, и Сметанчик посмотрела на нее с легким оттенком неудовольствия.

– У тебя такое же, как у меня, – отметила она, дотронувшись до воротника пальто Виты, – и кофточка у меня такая есть. В «Каравелле» одеваешься, да?

Вита неопределенно тряхнула головой, и они направились к выходу. У самых дверей их нагнал серьезный Сергей, распахнул перед ними створку и вышел вместе с ними на улицу, под дождь, идя вплотную, словно был частью компании.

– А ты чего? – рассеянно спросила Вита, и он слегка улыбнулся.

– Карина Петровна приказала проследить, чтобы все было в порядке.

Такси еще не было, и они остановились у обочины. Дождь, сеявшийся с низкого неба, усилился, и Матейко раскрыла зонтик, взяла Наташу под руку, спрятав ее от дождя и что-то быстро ей рассказывая. Вите под зонтиком места не осталось, и она встала рядом, съежившись и засунув руки в карманы, но тут раздался щелчок, и над ней раскрылся зонтик охранника – она не заметила, что он нес его, и слегка улыбнулась.

– Слушай, друг Сергей, а черный ход у вас тут есть?

– А как же, – ответил Сергей с оттенком снисходительности, – два целых.

– А где?

Он быстро объяснил, время от времени поглядывая то на часы, то в сторону дверей «Двух ящерок». Вита, внимательно слушавшая, кивнула.

– Хорошее у вас заведение.

– Да, – деловито ответил охранник, – хорошо платят.

В этот момент к обочине подкатило такси. Света, повинуясь небрежному и усталому жесту Наташи, уселась на переднее сиденье, сама Наташа с Витой расположились на заднем. Сергей захлопнул за ними дверцу и слегка помахал ладонью на прощанье с таким серьезным видом, словно принимал парад на трибуне Мавзолея.

Всю дорогу Наташа сидела молча, съежившись, поглядывая на Виту болезненным взглядом раненого животного. Матейко тарахтела не переставая, ее разговор не требовал ответов, это был своеобразный бессвязный монолог, и подруги не вслушивались в него, занятые своими мыслями и отмечая лишь наличие звука. Вита то смотрела в окно, стараясь сориентироваться, то оглядывалась назад, разглядывая ехавшие следом машины – это уже вошло у нее в привычку, став почти бессознательным рефлексом.

Квартира, в которой жила Матейко, оказалась трехкомнатной, просторной, и в ней царил такой же беспорядок, как и в Светочкиной голове. Обстановка в ней была дорогая, но бестолковая, расположенная кое-как, без удобства, словно мебель только что привезли и бросили стоять, как получилось. Книги отсутствовали вовсе, зато было много новомодной техники, большая видеотека, а в гостиной, над диваном, висел огромный плакат с изображением голой девицы с налитыми дынеобразными грудями, раскинувшейся в романтической позе.

Света, проворно двигаясь и ни на минуту не замолкая, застелила диван и пухлое раскладное кресло, потом принесла две шикарные ночные рубашки. Вита, рассматривавшая названия фильмов на видеокассетах, спросила:

– А что, Света, не получала ли ты с марта месяца каких-нибудь писем?

– Писем? – недоуменно переспросила Матейко, остановившись посреди комнаты. – Да нет вроде… С чего вдруг, у меня же телефон.

Наташа и Вита переглянулись с легким ужасом, сообразив, что Света уже совершенно забыла о предупреждении, и одновременно подумав о том, кто из остальных Наташиных клиентов еще о нем помнит, и о том, что уже давно не делали проверку.

– Я сейчас отзвонюсь, – быстро сказала Наташа, доставая записную книжку, – Светка, где у тебя телефон?.. нет, лучше сотовый дай, потом сочтемся.

– Какие вопросы, счеты, что ты?! – воскликнула Света возмущенно и протянула ей телефон. Наташа взяла его и быстро вышла из комнаты. Матейко с рассеянным удивлением посмотрела ей вслед.

– А чего случилось?

– Пока ничего. А ты, дорогой мой Сметанчик, запомни хорошенько – никаких писем не читай, от кого бы они ни были, ясно? – мрачно сказала Вита, прикладывая к себе ночную рубашку. Света пожала плечами, небрежно кивнула в знак согласия и включила телевизор.

– Хочешь, киношку поставь…

Вита резко развернулась в ее сторону, схватила Матейко за отвороты тонкого халатика и встряхнула так, что жалобно затрещали нитки.

– Ты меня не поняла, Света! – зло сказала она сквозь зубы. – Я хочу, чтобы ты врезала это в свой мозг накрепко, а не забыла через пять минут! Это не шуточки, не милая просьба типа «Дайте закурить», это очень серьезно! Не! Читай! Никаких! Писем! – размеренно выделила Вита каждое слово, словно разговаривала с глухим или умственно отсталым. – Потому что если ты, кукла, прочтешь не то письмо, тебя больше не будет! Только вначале тебе будет очень, очень больно! Ты даже не представляешь себе, насколько! Тебе ясно?! Ясно?!

Света испуганно пискнула, и ее голова подтверждающе прыгнула вверх-вниз. Она вцепилась в руки Виты, силясь оттолкнуть ее от себя, но у нее ничего не получилось.

– Повтори! – Вита снова ее встряхнула.

– Писем… не читать…писем… пусти!.. – длинные ногти царапнули запястья Виты, и она разжала пальцы, потом разгладила на Матейко смятый халатик.

– Вот и славно. Ну, не расстраивайся, Сметанчик, – сказала Вита и погладила дрожащую Матейко по волосам, подумав, что та выглядит, как перепуганный пятилетний ребенок. В сущности, Света и была ребенком – без целей, без принципов, без ответственности и серьезных мыслей, без тревог и трудностей – веселый мотылек, беззаботно перепархивающий со дня на день. Ее кормили, одевали и развлекали – большего ей и не было нужно. С той поры, как Вита видела ее в Волгограде, с ней явно стало хуже, но «перемены», судя по всему, закончились, процесс, запущенный Наташей, завершился, и «рана» затянулась. Волчонок стал бабочкой. – Ну, не сердись, Светик. Просто мы с Наташей не хотим, чтобы кто-то сделал тебе плохо. Ты ведь помнишь, почему тебя из Волгограда увезли?

– Помню, – сказала Света, хотя это было ложью.

– О чем я тебя попросила?

– Не читать письма. У меня с памятью все в порядке! – ее голос стал сердитым, но на Виту она по-прежнему смотрела с опаской. – А ты с Наташей… она и тебя тоже, да? Тоже изменила? Что у тебя было?

– О таких вещах лучше не говорить, – сказала Вита с кривой усмешкой.

– Ты не представляешь, что она для меня значит! – синие глаза благоговейно заблестели. – Ты даже не представляешь, что она для меня сделала, что она мне дала! Я жила в каком-то кошмаре, а теперь – ты видишь, как я живу теперь?!

– Вижу, – глухо сказала Вита, отошла к креслу и достала из своей сумки сигарету. – А что, Светик, нет ли у тебя кофейку?

– Сейчас сделаю, – голос Матейко уже снова был дружелюбно-восторженным. – Кури где хочешь – у нас апартаменты для курящих. Только больше не делай так, ладно? Ты меня напугала. Могла бы просто сказать… – не договорив, Света вышла из комнаты. Вита прислушалась к приглушенному голосу Наташи, доносившемуся из соседней комнаты, потом зажгла сигарету и вышла на лоджию. Открыла окно и, облокотившись на перила, начала рассматривать темнеющую рядом с домом мокрую сосновую рощу, за которой тянулась трасса, а дальше, не видимая отсюда, катила свои воды закованная в бетон Исеть. Дым от ее сигареты, клубясь, вытягивался в ночь, намокал под холодным дождем, таял, и все казалось незначительным в сравнении с собственной усталостью.

Сзади раздались тихие шаги, потом щелкнула зажигалка.

– Кто? – спросила Вита, продолжая смотреть на сосны. Она не обернулась. Когда проживаешь с человеком многие беды, не обязательно видеть его лицо и слышать его голос, чтобы понять, что что-то случилось.

– Тафтай. Георгий Филиппович. Менеджер, в фирме работал по…

– Город.

– Суздаль.

Вита вздохнула и выругалась с усталым отчаянием. Наташина рука с сигаретой дернулась, рассыпав пепел и искры.

– Сказали только, что несчастный случай. А что и как было – не знаю. Может, это действительно несчастный случай? Настоящий?!

– Хотелось бы верить, – Вита покачала головой, – но на общем фоне не получается. Мне уж теперь кажется, что настоящих несчастных случаев и самоубийств вовсе не существует. Господи, Наташка, что же мы натворили! Две самоуверенные дуры! Где-то там, внизу, нам уже приготовлена пара хороших раскаленных сковородок.

– Да, – глухо сказала Наташа, – да. Всем нам. Ты знаешь, Вита, я уже не успеваю за всем этим. Так странно. Мой мир – мои картины, а теперь меня словно впихнули в какой-то плохой боевик. Я не успеваю за ним. Люди…для меня даже один человек – это очень много, а их десятки, они гоняются за нами, все время кто-то умирает, и я… меня это трогает все меньше… Нас теперь волнуют разные жизни… мы с тобой по-разному ценим людей, по разным критериям. Словно мы персонажи двух романов, действие которые развивается параллельно и лишь изредка пересекается, а тогда получается третий роман. Меня все время куда-то гонят, а я хочу остановиться. Я должна находиться на месте. И ты знаешь… я постоянно вспоминаю Крым… как я могла превратить то, чем владею, в какое-то ремесленничество – в нем не осталось тайны, не осталось ничего… это ведь практически просто охота, восхождение на вершину, но это не творчество, и это больше не стремление кому-то помочь, это стремление утолить свой голод, накормить свой огонь, а чья-то жизнь… она начинает терять свою цену, и это страшно. Во что я скоро превращусь – даже не представляю.

Вита, повернув голову, слушала ее, смотрела на нее и пыталась представить себе, каково это будет для Наташи принадлежать человеку, для которого она будет просто орудием для достижения какой-то цели, и для него никакого значения не имеет то, что она видит, и что чувствует, и тайна, и образы, и Вселенные внутри, людей, и война с самой собой – ничего. И в этот момент она в очередной раз ощутила свою второстепенность. Она не имела значения. Значение имела Наташа. А Вита была обязана хранить ее, потому что кроме нее это сделать некому. Герой и спутник героя. Пусть у героя вместо меча кисть и у спутника героя вместо щита высококачественная лживая улыбка. А ведь ветряные мельницы-то действительно оказались чудовищами.

– Вот, Лена, возьми, – сказала Света, появляясь на балконном пороге с дымящейся чашкой кофе. – Наташ, тебе сделать?

– Да, конечно, – холодно ответила Наташа. Света радостно кивнула и бегом умчалась на кухню.

– Она начинает меня раздражать, – пробормотала Наташа, глядя ей вслед.

– Она тебя обожает. Будь с ней помягче и постарайся продумать, как себя с ней вести. В конце концов, никто, кроме тебя, не виноват в том, что с ней случилось. Только ты можешь вылечить ее от этого…жречества.

Глаза Наташи затуманились, заволоклись мечтательной дымкой.

– Я бы могла ее снова нарисовать… могла бы найти то, что…

– Ты опять? – холодно произнесла Вита. – Аб инкунабулис? [10]10
  С начала (лат.)


[Закрыть]

Наташа, не поняв, пожала плечами, выбросила недокуренную сигарету в дождь и отвернулась.

– Пойду спать, иначе мы сейчас опять… – не договорив, она махнула рукой и ушла в комнату. Света, услужливо улыбаясь, принесла ей кофе, и Наташа, обжигаясь, торопливо выпила его, потом быстро переоделась. Рубашка Светы оказалась ей узка и коротка, она сильно стесняла движения, резала в груди и в плечах, но Наташа не стала ее снимать – прикосновение дорогого хорошего материала к коже было восхитительным. Она выключила верхний свет и нырнула под одеяло.

Вита и Света долго не ложились, курили на балконе, говорили о чем-то, смеялись приглушенно за закрытой дверью, и повернув голову, она видела их темные силуэты за задернутой шторой. Вспугнутый кофе сон не возвращался, и Наташа просто лежала с закрытыми глазами. Вначале она вспоминала лицо погибшего в Суздале человека – картину она помнила хорошо, а вот лицо позабылось – лица не имели значения. Потом подумала о Славе, и сразу стало больно, за болью пришла ненависть, и слезы, порожденные болью, превратились в слезы бессильной ярости, и кто-то внутри глотнул этой ярости, и проснулся, и зашептал настойчиво. Слушать его было очень приятно, слушать его было необходимо, но Наташа сжала зубы и снова представила себя гигантским водяным валом. Волна обрушилась на шепот, смяла его, растворила и растеклась отчаянием и безнадежностью. Неужели теперь такова будет ее жизнь до самого конца? Снова и снова воевать с собой, снова и снова убивать себя, снова и снова лишать себя воздуха. Только и будет, что дороги, и города мимо, и чужие лица, и боль, и бессилие, и вечный голод, и вечная вина. Сколько она выдержит – десять лет или один день? Схоронить себя, не умерев. Что взято против воли, останется навсегда, а что отнято – никогда не вернуть. Ей казалось, что быть творцом – благо, но это оказалось проклятием. Как громко смеются боги, и сколько крови в их смехе!

Неожиданно все исчезло, и Наташа погрузилась в странный покой, густой, как мед, утешающий, умиротворяющий. Она снова услышала шелест дождя за окном, снова услышала голоса на балконе, смешок Виты, Наташиной и чужой волей безжалостно выдранной из собственной жизни. Умирали не те, кому следовало умереть. Умирали не те…

Думаю, когда ты начнешь рисовать, ты и не вспомнишь о своей мести, не вспомнишь о Славе, обо мне, обо всех, кто уже умер…

А разве это важно?

Наташа улыбнулась в полумраке, и кто-то внутри улыбнулся вместе с ней, и улыбки их были темными, и тьмы становилось все больше.