Текст книги "Дарители (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 49 страниц)

II

Женщина, стоявшая перед трельяжем в роскошной спальне, была еще молода. Аккуратно очерченное властное лицо было безупречно, классически красиво – чистая породистая внешность, доставшаяся в наследство от многих поколений физически здоровых и относительно знатных предков – выходцев из Литвы. Последние годы своей жизни Инна Баскакова была непреклонно убеждена, что ее генеалогическое древо восходит не больше, не меньше к самому великому князю литовскому Ягайло, впоследствии севшему на польский трон. В молодости собственное происхождение ее мало занимало – интерес пришел позже, вместе с состоятельностью, и с этих пор Инна очень много времени уделяла изысканию сведений о своих бесчисленных предках. Муж часто подшучивал над этим, но изысканиям всячески способствовал – будет очень полезно, если жена действительно по крови, пусть и сильно разбавленной, окажется княжной и потомком польских королей.

Инна чуть изогнулась перед зеркалом, поправляя складки легкого бледно-зеленого платья, в меру строгого, в меру изысканного. Лера Шадрович, ее подруга и партнерша по теннису, утверждала, что блондинки в зеленом похожи на заплесневевший сыр, впрочем, чего ждать от рыжеволосой, питающей страсть к ярко-красным нарядам?! Баскакова улыбнулась своему отражению, повернулась, и ее длинные, до талии, пышные золотистые волосы колыхнулись. Несколько прядей закрыли щеку, придав лицу неправдоподобно застенчивое выражение. В зеркале появился Баскаков в черном костюме, остановился за ее левым плечом и, приобняв, прижал волосы к ее щеке.

– Ну просто Эккегарт и Ута, – с улыбкой сказал он. – Тебе бы еще плащ и венец, а мне меч…

Виденная им когда-то скульптурная группа маркграфа и маркграфини с собора в Наумбурге в восточной Германии отчего-то запала ему в душу, и с тех пор он не уставал сравнивать себя и жену с той парой феодальных властителей. Если себя он и не считал особенно похожим на Эккегарта, то в лице жены ему виделось отчетливое сходство с маркграфиней. Да и положение походило…

– Перестань, – недовольно сказала Инна, высвобождаясь, – ты помнешь мне платье.

– Ты бы лучше надела тот костюм, что в прошлый раз. И выглядит более подходяще к ситуации, и идет тебе больше.

– Нет уж. Я его уже два раза надевала. Послушай, мне обязательно нужно идти на это дурацкое отчетное заседание? Я ничего не имею против умственно отсталых детей, но…

– Инна, мы уже много раз это обсуждали, – заметил он с легким раздражением. – Так уж получилось, что я сегодня туда никак не попадаю. Ты – мой представитель, ты обязана там быть. От тебя же не требуется слушать, о чем там будут говорить – это все я и так знаю наизусть. Посидишь с умным видом, вручишь чек, тебе подарят какую-нибудь ерунду – и все.

Баскаков поправил пиджак, недовольно покосившись на жену. Как правило, Инна никогда не возражала – ни в плане одежды, ни в плане того, где ей следовало находиться – идеал послушной жены. А сегодня с самого утра все не по ней. С чего бы еще спрашивается – живет, как у Христа за пазухой, не делает ни хрена, только и приходится, что иногда съездить куда-нибудь в качестве важного гостя. Обычно они ездили вдвоем, но сегодня так уж получалось, что намечено было несколько мероприятий, и на все он никак не успевал. Поэтому на отчетное заседание социального центра реабилитации детей с ограниченными умственными возможностями Инна должна была отправиться одна, в то время как ему предстояли переговоры с иранцами, проверка подготовки к ежегодному конкурсу на звание «Лучшее предприятие города» и открытие юбилейной выставки известного волжанского скульптора Антона Назарова, спонсором которой он являлся. Инна освободится как раз к открытию выставки, и там они уже будут вдвоем. А потом предстоял полуделовой ужин в «Золотой орхидее» – название, конечно, по мнению Баскакова, пошлое, но ресторан хороший.

Виктор Валентинович хмуро оглядел себя в зеркало. С июня он заметно похудел, и гардероб пришлось менять. Утратив часть сытой, холеной вальяжности, он приобрел взамен некую нервозность человека, который постоянно всюду опаздывает. Никто не осмелился бы сказать ему вслух, что его дела с некоторых пор заметно ухудшились, но Баскаков, как человек вполне рациональный, прекрасно это сознавал. Губернаторский пост уже вполне реально проходил мимо, сорвались несколько крупных выгодных сделок, и в целом империя дала пока еще небольшую, но вполне заметную трещину. Удерживать все стало намного труднее. Кроме того, он лишился двух своих самых лучших людей, и нынешние пока что не шли с ними ни в какое сравнение. Слещицкий гниет в крымской земле, а свихнувшийся Схимник исчез неизвестно куда. Да еще черт знает сколько «рядовых» ушло в расход, в связи с чем возникло черт знает сколько проблем, уладить которые стоило Баскакову большого труда! Кто бы мог подумать, что на этой невинной и простейшей, казалось бы, затее он потеряет столько народу?! Если бы только он в свое время прислушался к Сканеру!.. Не верю, значит не существует… Дурак! И подумать только – две бабы! Две чертовы гнусные шлюхи! Попадись они сейчас в его руки, он бы самолично порвал бы их в клочья, даже если бы весь Волжанск стоял вокруг и смотрел! Но попасться они могли только случайно. Баскаков давно прекратил поиски – он не мог больше позволить себе такой роскоши даже ради дела, а уж ради мести и подавно. А ведь подумать только – какие открывались возможности! Но теперь остался только Литератор, несмотря на все прогнозы врачей оказавшийся на удивление живучим. Правда, толку от него уже почти не было, и за все это время к его услугам удалось прибегнуть только два раза. В последнюю неделю он даже почти не сидел за своим любимым компьютером и не прочитал ни одной книги – большую часть суток Литератор проводил на своей огромной кровати, шипя от боли, которую уже не снимали никакие лекарства. Гуманней всего было бы отправить его на тот свет, и это понимал не только Баскаков, но и сам Литератор – но когда во время посещений Виктора Валентиновича ему удавалось добираться до клавиатуры, он дрожащими пальцами выбивал: «Никакой эвтаназии! Хочу сам! Пусть все остается, как есть. Пожалуйста». И Баксаков пока позволял всему идти своим чередом. В конце концов, Литератор это заслужил.

– … Виктор!

– Что? – он взглянул на жену.

– Ты не слышал, что я сказала?

– Нет, повтори.

– Я говорю, нельзя ли заменить тех дегенератов, которых ты все время со мной посылаешь? Они, конечно, своим внешним видом кого хочешь отпугнут, но меня и саму от них в дрожь бросает. Кроме того, они совершенно не умеют себя вести. Неужели нельзя было найти кого-нибудь с человеческим лицом? Зачем ты уволил того поляка, который раньше со мной иногда ездил? Симпатичный мальчик, интеллигентный, одевался хорошо. Нельзя ли его вернуть?

Баскаков хмыкнул. Инне не обязательно было знать, что «симпатичный мальчик», укокошивший за свою интеллигентную жизнь не один десяток людей, давно превратился в удобрения.

– Раз я его уволил, значит так было надо. И это не обсуждается. Сколько раз уже можно к этому возвращаться?!

Инна недовольно пожала плечами, доставая из сейфа драгоценности и выбирая несколько дорогих, но неброских колец, подходящих к сегодняшнему мероприятию.

– Может, в таком случае, я хотя бы иногда буду обходиться шофером? Не обязательно каждый раз посылать со мной армейский взвод!

– Вот Колька Бурцев в свое время на подобную просьбу своей жены согласился сдуру, – назидательно заметил Виктор Валентинович. – Тебе напомнить, сколько Бурцев тогда заплатил? И как ее вместе с дочерью потом несколько дней по всему Волжанску по частям собирали? Ты, Инна, на рожи их не смотри. Дело знают – и ладно. Соня чем занимается?

– Имя свое оправдывает, – Инна протянула руку к пульту дистанционного управления и сделала музыку потише.

– В смысле?

– Спит.

– Опять?! Слушай, Инна, а не много ли она стала спать в последнее время? – обеспокоенно спросил Баскаков. – Может, ее врачу показать? Может, у нее малокровие какое-нибудь или с давлением что-то?

– С чего бы? Нет, ну, конечно, следует, хотя ты представляешь, какой поднимется визг?

– Да кто ее спрашивать будет?! – Баскаков, нахмурившись, пошел к двери.

– Она совсем обленилась за эту неделю, – громко сказала Инна ему вслед. – Все забросила – даже компьютер. Даже на дискотеки ходить перестала. Ты бы заметил это и раньше, если бы почаще бывал дома!

Баскаков удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал и прошел в комнату дочери. Соня, одетая, спала на застеленной кровати, приоткрыв рот и забросив одну руку за голову. Русые волосы, давно не мытые, сбились в малопривлекательный ком, и взгляд Виктора Валентиновича, внимательно обежавший дочь снизу доверху, подметил разводы грязи на шее и черноту под ногтями с облезшим лаком. Кожа на лице была нездорового бледного цвета, щеки заметно округлились, и только теперь он заметил, что Соня пополнела, а когда наклонился, чтобы разбудить ее, то в нос ему пахнуло тухловатым запахом немытого тела.

– Сонька! Ты чего спишь целыми днями? Плохо себя чувствуешь?

– Да нормально все! – медленно пробормотала она, не открывая глаз. – Батянька, дай поспать!

– Почему же ты свой компьютер забросила, если все нормально? Не ходишь никуда. И у тебя ведь, кажется, танцы сегодня?

– Не пойду – влом мне! Отстань, спать хочу! – Соня сморщила лицо и перевернулась на другой бок. Баскаков выпрямился и оглядел комнату. В ней царил обычный беспорядок, но компьютер – единственная вещь в доме, которую дочь холила и лелеяла – зарос пылью. Он подошел к окну и открыл форточку, потом вернулся в спальню. Инна посмотрела на него и положила на тумбочку телефон.

– Убедился? Я позвонила Петру Алексеевичу – он подъедет часа через два и осмотрит ее. Не забудь предупредить, чтобы его впустили.

– Хорошо. Ты готова?

– Да, можно идти, – Инна напоследок еще раз удовлетворенно оглядела себя в зеркало, и они вышли из спальни.

– Ты созвонилась со своим Йонайтене? – осведомился Баскаков, пока они шли к входной двери.

– С кем? – рассеянно переспросила Инна.

– С Винцасом Йонайтене. Ты ведь говорила, что он должен был тебе какие-то сведения передать по твоим изысканиям. Что-то новенькое о твоей голубой крови, – он усмехнулся. Под ноги ему подвернулся Черчилль – огромный персидский кот жены, с ленивой грацией шествовавший по своим делам, и Баскаков бесцеремонно отпихнул его.

– Ах, да… Не знаю. Скорее всего, я не буду с ним встречаться. Надоело, хватит. Занимаюсь какой-то ерундой, столько времени трачу… лучше лишний час на корте провести или в салоне.

– Что?! – он остановился и изумленно уставился на жену. – Ты серьезно?!

– А что такого? Говорю же – надоело! Мы идем или стоим и говорим?!

– Ты сама-то не заболела?!

– Вить, если человеку что-то надоедает, это вовсе не делает его больным. Вон и Соньке ведь тоже… – она запнулась, и по ее лицу пробежала тень. Потом Инна раздраженно дернула плечом и быстро пошла вперед, и ее расстегнутый светлый плащ сердито развевался за спиной. Баскаков остался стоять, хмуро глядя ей в спину. Он ничего не понимал. Ведь только нa прошлой неделе Инна с таким нетерпением говорила о предстоящей встрече и последними словами ругала нерасторопного Йонайтене, который мало того, что никак не мог разыскать одного из нужных людей, так еще и ухитрился подхватить воспаление легких и угодить в шяуляйскую больницу. А сейчас вдруг такое глубокое безразличие. Надо же, чтобы и Сонька в то же самое время. И как назло, период напряженный идет, намеченного – горы… Нет, надо найти денек, чтобы с семьей разобраться, а вечером обязательно поговорить с Инной. Как-то очень уж странно она себя сегодня ведет. Жаль, сейчас нет времени – семья должна быть в идеальном порядке, иначе на кой черт она нужна?!

Инна, суховато попрощавшись с ним, захлопнула за собой дверцу «мерседеса» – резче, чем обычно. Впрочем, возможно ему это только показалось. Баскаков недовольно подумал, что уже начинает выискивать в облике и поведении жены микроскопические неточности. Так недалеко и до паранойи. Ладно, может и дело-то в пустяке, а завтра все наладится. Чем старше женщины, тем страннее они себя ведут, а ведь Инна уже далеко не девочка.

В «фантоме» уже сидел тихий задумчивый Сканер, аккуратно сложив руки на коленях и внимательно глядя перед собой, точно с интересом кого-то слушая. Когда Баскаков открыл дверцу и сел на диван, все еще погруженный в семейные размышления, на лице Сканера появилась злая досада, словно своим приходом тот спугнул красивую бабочку, которую он уже почти-почти схватил.

– Куда же ты?! – едва слышно, плачуще прошептал он. – Куда ты опять, Яна?! А мне опять ничего?!

– А чего тебе надо? – рассеянно спросил Баскаков, услышавший только последнюю фразу. – Опять девку? Заказывай сам – только не на дом… Шевцов, поехали.

– Спасибо, что взял меня с собой, – через некоторое время тихо сказал Сканер, глядя в окно, за которым плыла застроенная шикарными особняками широкая улица. – Ты редко меня куда-то берешь.

– Ты опять за свое?! – Баскаков спрятал телефон и посмотрел на Сканера с раздражением. – Может быть уже хватит вести себя, как побитая шавка, которую иногда выводят на прогулку?! Ты считаешь, что с тобой обходятся несправедливо?! Может тебе напомнить кой-чего?! Заткнись и не ной! Ты едешь работать. Да и, кстати, насчет девок – я, конечно, понимаю твои специфические вкусы, но всему есть предел. Если ты, козел, еще одну свою козу так изуродуешь – не получишь больше ни одной – понял?! И без тебя проблем хватает.

– Она меня ударила, – хмуро пробурчал Сканер. – Она была неправильная… и она меня ударила. Она хотела меня убить.

– Мне плевать, что она сделала! Чтобы такого больше не повторялось!

– Хорошо, такого больше не повторится, – послушно произнес Сканер и отвернулся, снова глядя в окно тоскливым взглядом. Он искал за ним Яну, но ее не было. Яна всегда уходила, когда появлялся Виктор, – она не любила его, боялась его. Яна обижалась, что он до сих пор ничего не придумал для Виктора. Яна злилась, а когда она злилась, у Сканера всегда начинала дико болеть голова. Яна не понимала, что тогда ему пришлось оговорить ее только для дела, она считала, что он виноват, и Сканер принимал боль покорно. Женщины капризны. Но когда-нибудь Яна поймет, она простит его и перестанет исчезать, перестанет дразнить его так, что в низу живота начинаются болезненные судороги…

Сканер чуть улыбнулся и закрыл глаза. Та блондинка тоже была красивая, и синее шелковое белье… так была похожа на Яну. Но все равно фальшивка. Он наказал ее – и за то, что хотела обмануть, и за Яну, которую наказать не мог. Но надо быть осторожнее – да, осторожнее – ведь он не сумасшедший. Надо только ждать, надо уметь ждать. Не бойся гнева сильного человека – бойся гнева терпеливого человека.

В мозг, поедая все мысли заползла странная, какая-то безысходная темнота, посещавшая его уже несколько дней, и Сканер открыл глаза и беспокойно огляделся.

– Что с тобой? – спросил Баскаков. – Вид у тебя сегодня не очень. Тянет выпить? Может, кошмары?

– Нет, – тихо ответил Сканер, и Виктор Валентинович в который раз едва сдержался, чтобы не ударить «компаньона» – избранный Сканером тон печальной, почти мученической покорности, которым тот теперь разговаривал всегда, бесил его. – Просто в последнее время мне как-то тревожно.

Баскаков едва заметно вздрогнул и поспешно отвернулся, чтобы Сканер не увидел выражение его лица. Его слова прозвучали как-то странно, и почему-то в памяти вдруг возник безжалостный маятник кабинетных часов, оседланный насмешливым Эротом-Амуром, а потом вынырнуло бледное, оплывшее лицо дочери на подушке, и сердце у него сжалось. Он любил Соню, несмотря на все ее недостатки и избалованность (уж тут маманя постаралась!), несмотря на то, что уже понял – дочь не отличается особым умом, и в будущем вряд ли из нее получится что-то стоящее – разве что чудо произойдет. Иногда Баскаков ловил себя на мысли о том, что лучше бы Соня никогда не вырастала, чтобы ей всегда было пять лет – тогда это был чудесный ребенок, куколка. Кроме того, тогда это был еще послушный ребенок. Что с ней стало теперь?..

– Держи! – отрывисто сказал он и бросил Сканеру на колени фотографии. – Эти двое будут на переговорах. Пронаблюдаешь и до окончания передашь мне отчет. А вот этот, – Баскаков передал ему еще одну фотографию, – будет на юбилейной выставке. Ты все понял?

Сканер кивнул, пряча фотографии в карман пиджака, и снова уставился в окно, ища глазами видимую только для него золотоволосую женщину в синем шелковом белье. Она любила синее, да, любила…

Баскаков хмуро покосился на него. Сканер иногда вел себя более чем странно – редко, но это все же происходило. Врач, правда, утверждал, что Сканер вполне здоров, но ему вредны чрезмерные психические нагрузки. Что ж, это приходится учитывать, если Баскакову хочется, чтобы Сканер служил подольше. Составить, так сказать, инструкцию по эксплуатации. Виктор Валентинович хмыкнул, а потом снова ушел в свои тревожные мысли, которые не отпускали его весь день – вплоть до выставки Назарова. Только там он, «толкнув» поздравительную речь, вручив полупьяному скульптору дорогие именные часы и выпив за юбиляра, слегка расслабился. Предстояло еще несколько поздравлений, после которых гости кучками рассредоточатся по залу, будут пить, разглядывать скульптуры и обмениваться замечаниями, большей частью глупыми, долженствовавшими показать, что они разбираются в искусстве. Все как всегда. За многие годы ритуал мало изменился.

Сзади послышался праздничный шелест разворачиваемой обертки. Баскаков повернул голову – рядом стоял его начальник охраны и, причавкивая, уплетал очередной шоколадный батончик. В последнее время Сергеев прилично раздобрел, его фигура утратила спортивную плотность, став пухлой и рыхлой. Пиджак на спине был туго натянут, а спереди распахнут, незастегнутый, и над поясом брюк под белой рубашкой легко угадывался совсем уж неспортивный животик. Баскаков уже не раз замечал появившуюся не так давно у Сергеева привычку постоянно что-то жевать, как только появлялась такая возможность, и уже не раз делал подчиненному замечания, предупреждал, что уволит, а Сергеев клялся и божился, что больше ни-ни… В любом случае это не было для Баскакова новостью, но после странноватых домашних событий он словно взглянул на Сергеева другими глазами. Тот, мягко говоря, утратил способность проворно двигаться, его реакция притупилась… а грубо говоря, он уже ни на что не годился. Жаль, раньше он хорошо справлялся со своей работой – конечно, не так хорошо, как Слещицкий и Схимник, но тоже неплохо. Баскаков держал на примете несколько людей, похоже, придется одного из них использовать. Но дело было даже не в этом. Дело было в том, что с определенного момента все вокруг него словно начало рассыпаться на куски. Или ему только кажется. Паранойя? Может, уже ему, а не Сканеру, следует показаться психиатру? Соня, Инна, Сергеев… да и, кстати, двое охранников, которых Сергеев недавно вышвырнул за неожиданно идиотское поведение – до этого оба без нареканий проработали почти три года. Непредсказуемое стечение обстоятельств? Собственное переутомление?..

Ему не нравилось, что Инна так задержалась. Еще до начала открытия выставки она позвонила и сказала, что заседание началось позже, чем рассчитывали, после чего ее пригласили «на крохотный фуршетик» – неудобно было отказаться. Баскаков сунул было руку в карман, думая позвонить жене и поторопить ее, но передумал.

Вперед выдвинулся следующий поздравитель, на этот раз от Городского Совета – пожилой, дорого одетый мужчина со слипшимися от геля волосами. Прочистив горло, он величественно повел рукой в сторону Назарова.

– Достижения Антона Васильевича позволяют поставить их в начало угла достижений… – начал поздравитель, тем самым тут же позволив поставить себя в ряды бывших военных. Баскаков чуть отвернулся, чтобы перекосившая его лицо змеиная усмешка не особенно бросалась в глаза. Справа и позади него какая-то женщина, не сдержавшись, хихикнула – звонко и довольно приятно. Виктор Валентинович лениво повернул голову, кинув на смешливую рассеянный взгляд и отвернулся. И тут же повернулся снова, глядя уже более внимательно на профиль женщины, смотревшей на выступающего с улыбкой. Хорошенькая. Нет, «хорошенькая» – не то слово. «Красивая» будет более правильно. Своеобразная, в чем-то даже экзотическая красота – наверняка примешалась капля азиатской крови – совсем чуть-чуть. На его вкус, пожалуй, чуть худощава, но стройная, и длинное облегающее платье вызывающего ярко-красного цвета не скрывает хорошего сложения. Короткие черные волосы лежат крупными завитками. Хороший южный загар. Через согнутую руку переброшен светлый плащ, в пальцах держит ручку и раскрытый блокнот. Журналисточка? На вид – лет восемнадцать-девятнадцать, не старше, но что-то заставляет дать больше – может то, как держится, может, чересчур осознанный цинизм на губах? Что-то в ней смущало Баскакова, и почти сразу он понял, что. Лицо. Где-то он ее раньше видел. Давно. Может быть, даже, когда она еще была ребенком – черты лица некоторых людей почти не меняются, несмотря на возраст – такие легко узнаются на детских фотографиях. Да, возможно. В любом случае, он ее точно где-то видел.

– Поздравительные речи – не специальность Валерия Федоровича, – негромко заметил Баскаков, чуть наклонившись к ее уху. Женщина повернулась и внимательно посмотрела на него. Глаза у нее были красивые – карие, теплые, странно притягивающие взгляд, почти гипнотические и в чем-то даже слегка пугающие – может быть, потому что хорошо скрывали истинную сущность своей хозяйки. Глаза ведьмы.

– По-моему, речи – вообще не его специальность, Виктор Валентинович.

Баскаков вздернул бровь.

– Мы знакомы? – он едва сдержался, чтобы не сказать «все-таки». Женщина качнула головой.

– Лично нет. Но кто вы, по-моему, знают все.

– Вы журналистка? – спросил Баскаков с легким подозрением – представителей прессы женского рода он не жаловал.

– Упаси боже! Нет, я просто записываю кое-что для себя. Видите ли, я не местная, почти никого здесь не знаю, – брюнетка улыбнулась с легким оттенком печали, и Виктора Валентиновича вдруг словно окатило теплой волной. – Меня пригласил Валерий Федорович.

– Вот как? А говорите, вы…

– Случайное знакомство, – ответила она, упредив его вопрос, и в ее улыбке Баскакову теперь почудилась легкая издевка. Отчаянно захотелось плюнуть на окружающих, приличия и собственное самовоспитание и от души припечатать это красивое лицо крепкой пощечиной. И в то же время у него появилась твердая уверенность, что брюнетка совсем не будет против этого. Потом он удивился – что за дурацкие мысли? Вокруг на них уже начали поглядывать осуждающе, и Баскаков, снова наклонившись к ее уху, шепнул:

– Давайте продолжим чуть попозже, когда закончится эта говорильня. Не возражаете?

– Я-то, в принципе, нет, но вдруг будет возражать Валерий Федорович?

– Не будет, – с уверенностью сказал Баскаков. В его голове мелькнула мысль о том, что скоро может подъехать Инна – и тут же пропала.

– Дело в том, что он обещал меня кое с кем познакомить, – задумчиво произнесла брюнетка, поглядывая на все еще вещающего представителя горсовета с оттенком скуки.

– Назовете мне фамилии, и нужных людей доставят вам на дом в нарядной упаковке.

– А вы умеете уговаривать, – сказала она с одобрением и отвернулась. Валерий Федорович как раз подбирался к концу своего нелегкого поздравления.

– … можно сказать, что ему удалось убить не одного и не двух, а целое стадо зайцев…

На этот раз Баскаков не сдержался и открыто хохотнул. Стоявший рядом глава районной администрации пробормотал:

– Кому б удалось убить бирюковского стилиста?!

– Разве Бирюков не сам пишет свои речи?! – с усмешкой осведомился Баскаков. – Какого черта всегда его посылают?!

Глава возвел очи небу.

– Разве мы, смертные, властны над такими делами?

Теперь хихикнул стоявший рядом с Баскаковым Сканер.

Когда все выступления, наконец, закончились, и пришедшие разбрелись по залу, Баскаков отыскал взглядом брюнетку и подошел к ней. Она стояла перед одной из скульптур, пристально ее разглядывая, и мелкими глотками пила шампанское.

– Нравится?

– Сделано хорошо, – задумчиво сказала та. – Но очень мало жизни. Вот мужчина и женщина тянутся друг к другу, но почему они делают это с такой ленью? Здесь должна быть страсть, а они протягивают руки так, словно, очень сильно объевшись, собираются взять еще по куску колбасы, чтобы не оставлять их на утро.

– А может, так задумано? – заинтересованно спросил Баскаков.

– Тогда почему этой лени нет в лицах? Особенно в губах?

– Вы разбираетесь в искусстве.

– Я разбираюсь в жизни, – она повернулась и взглянула на него. – Теперь, по логике вещей, вы должны спросить мое имя. Анна.

– Очень приятно, – Виктор Валентинович чуть склонил голову и принял протянутую ему руку – узкая ладонь, длинные тонкие пальцы, аккуратно подточенные ногти, расписанные крохотными кельтскими птицами. Он не любил расписных ногтей, но ей очень шло. Он немного чопорно поцеловал теплую кожу на тыльной стороне ладони и с улыбкой произнес: – Бывают руки, как образки в господнем храме: их отпускают, приложась.

– Рука, когда она честна, не перед кем лица не прячет, – отозвалась Анна, тоже улыбнувшись. На лице Баскакова появилось нескрываемое удовольствие.

– Вам тоже нравится Лопе де Вега? Приятно слышать. Кстати, я должен вам сказать, что вы, Анна, очень смелая. Не каждая женщина решится надеть платье такого яркого цвета.

– Да и не каждой женщине пойдет такой цвет, – Анна отошла от скульптуры, и они неторопливо двинулись вперед, обходя кучки зрителей. – Между прочим, Валерий Федорович уже волком смотрит, а вы до сих пор не выполнили своего обещания.

– Какого рода знакомства вам нужны? Вы хотите открыть в нашем городе какой-то бизнес?

Она улыбнулась и поправила черный завиток над ухом. Ухо было маленькое, красивой формы, без серьги, но с дырочкой в мочке, и Баскаков подумал, как хорошо бы смотрелись в таких ушах те бриллиантовые серьги, которые он недавно приметил в ювелирном магазине, куда они с Инной заходили купить подарок ее свояченице. «Так-так, уже вот какие планы мы строим?!» – подумал он, но без всякого неудовольствия. А почему бы и нет? Девка того стоит. Хороша девка. На такую и порастратиться не жаль.

– Совсем маленький, – Анна почти вплотную сдвинула большой и указательный пальцы. – Скажем, хочу открыть антикварный магазин.

– У-у, милая девушка, – протянул он с легким оттенком разочарования. – Должен вас огорчить – рынок антиквариата здесь переполнен. Грубо говоря, вам ничего не светит.

– Так-таки ничего? – теперь она смотрела ему в глаза, а Баскаков мысленно сравнивал ее с Инной, сам не понимая, зачем. Инна – спартанка – высокая, спортивная, светловолосая, царственная. Анна – совсем другая, в ней больше животного, природного. Красивая кошка. Диковатая жрица неведомого бога. Колдунья, пляшущая при луне обнаженная с ножом в руке… Баскаков сердито тряхнул головой.

– Если очень захотеть, то все может получиться, – сказал он, выдерживая ее взгляд. Анна улыбнулась.

– Будем считать, что я очень захотела.

Виктор Валентинович кивнул, а потом между ними повисла пауза. Анна ждала, глядя ему в переносицу, а он молчал, не зная, что сказать. Такого с ним еще не было, и он почувствовал нарастающую злость, потому что превосходство сейчас было на стороне Анны – непривычное для него положение.

– Так как же насчет знакомств? Виктор Валентинович, если я отнимаю у вас время…

Он сердито вскинул руку.

– Господь с вами, все мое время в вашем распоряжении, только давайте впредь обходиться без отчества!..

– Виктор Валентинович, можно вас на минутку?

Баскаков сердито обернулся к подошедшему пожилому мужчине, но тут же сменил выражение лица, вспомнив, где он. Просто наваждение какое-то. Чертова девка!

– Да, конечно. Анечка, вы меня извините?

– Я подожду, – сказала она. – Осмотрюсь пока.

Анна повернулась и пошла в глубь зала, рассматривая скульптуры. Разговаривая, Баскаков стоял так, чтобы видеть ее поверх плеча собеседника, но Анна быстро затерялась среди людей, что вызвало у него глухое раздражение.

Сканер, попивая шампанское, рассеянно бродил по залу. Свою работу он выполнил, скульптуры его не интересовали, и Сканер с нетерпением дожидался, когда Баскаков, наконец, его отпустит. Люди вокруг шумели, толкались, отпускали замечания, которых он не понимал. Ему хотелось курить, но в зале курить было нельзя, а выйти на улицу без разрешения Баскакова он не решался.

Сканер тоскливо вздохнул, выбрал ту из скульптур, возле которой сейчас никого не было, подошел к ней и стал рассматривать, пытаясь понять, что в ней такого особенного. Он не понимал и не любил подобных бесполезных вещей, а кабинет Баскакова, в котором была собрана его драгоценная коллекция, ненавидел лютой ненавистью.

Кто-то подошел к скульптуре с другой стороны, и Сканер недовольно повернул голову, чтобы посмотреть – вдруг что интересное. Его взгляд начал путешествие снизу – вначале он увидел черные туфли на высоком каблуке, затем длинное ярко-красное платье, тонкую цепочку с каким-то камешком в вырезе. Его взгляд скользнул выше, и тут женщина повернула голову, и зал раскололся в его глазах. Шум десятков голосов ссыпался в никуда.

Повернувшееся к нему лицо было незнакомым, да и его собственное лицо давно утратило прежние черты, но мужчина и женщина узнали друг друга мгновенно, впившись взглядами друг другу в зрачки, проникая далеко за них, на мгновение став единым организмом, и один из них видел, как все захлестывает холодный ужас, тогда как другой видел ненависть, растекающуюся, как горячая лава. Потом пальцы Сканера разжались, и бокал упал на ковер.

– Ну, здравствуйте, Илья Павлович, – тихо сказала женщина сквозь зубы, придвигаясь к нему вплотную. – Вот вы, значит, какой теперь стали! Вот, значит, что я из вас сделала! Ты смотри, правильно Витка вычислила!.. Ну, здравствуй, сука!

– Не надо, – прошептал Сканер и попятился, пока не уперся спиной в стену. – Пожалуйста, не надо.

– Боишься? – Наташа насмешливо улыбнулась. – Правильно делаешь, Шестаков. Картина-то все еще у меня. И она может испортиться в любой момент. Ты представляешь, что тогда с тобой будет?! Ты ведь наводил справки? Ты ведь все до конца выяснил? Ты ведь знаешь о тех троих, чьи картины испортились?!

– Нет! – Сканер в страхе замотал головой. – Наташенька, я тебя прошу… Я никому не скажу! Виктор здесь, но я ему не скажу! Никогда никому не скажу!..