Текст книги "Где я, там смерть (СИ)"

Автор книги: Марина Сербинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 43 страниц)

– Я никогда тебя не разлюблю! А если он запретит… я не послушаюсь! Он мне к деду запретил ходить, а я все равно буду! Если они поссорились, я-то тут при чем? Я с дедушкой не ссорился. И тебя я не брошу, потому что ты мне настоящий друг. А друзей нельзя предавать, папа сам меня этому учил.

Присев напротив него, Рэй обнял его и жадно прижал к груди.

– Я тоже люблю тебя, мой мальчик. Очень люблю. И хочу, чтобы ты помнил об этом, всегда, что бы ни случилось.

Отстранившись, Патрик пытливо взглянул ему в лицо подозрительно и, как показалось Рэю, зло прищуренными глазами.

– Рэй, а правда то, что ты трахаешь мою маму?

Рэй с трудом сохранил непринужденное выражение лица, но почувствовал, как загорелись щеки. Тогда он нахмурился, сдвинув брови и раздув от возмущения ноздри. Испугавшись, что он рассердится и обидится, мальчик поспешил оправдаться:

– Я просто слышал, как дед говорил что-то такое папе по телефону. Только я, конечно, не поверил. А еще… – Патрик с затаенной мукой в глазах смотрел на него, выдавая Рэю свои страдания из-за услышанного. – Еще то, что ты хочешь отобрать маму у папы. Отбить, чтобы она стала твоей женой.

Рэй положил руки на его хрупкие маленькие плечики, полностью накрыв их ладонями, и слегка сжал пальцами, смотря прямо в серые умные глаза, глаза Джека, странно смотревшиеся на этом невинном детском личике.

– Нет, Рик. Наверное, ты что-то не правильно понял, или твой дедушка просто так шутил, а ты принял за правду.

– Значит, это все неправда?

– Конечно, нет.

– Ты клянешься?

– Послушай, Рик. Твоя мама была еще девочкой, когда пришла жить в этот дом, ко мне и Куртни. А твоему деду и отцу просто не нравится, что мы с ней дружим, вот они и говорят всякие гадости. Я очень люблю и тебя, и твою маму, но не так, как они думают.

– Как сестру, да?

– Ну… да, что-то вроде того.

– А разве сестру целуют так, как ты ее поцеловал на конкурсе в Диснейленде? Так целовал ее только папа, когда думал, что я этого не вижу. Так целуются в кино эти… как их… влюбленные, вот.

– Так это же было понарошку. Ведь я был принц, а она принцесса, а в сказках принц всегда целует принцессу, когда спасет. Ты же сам слышал, как все кричали, чтобы я ее поцеловал. И все понимали, что это не по-настоящему, что это просто игра. А ты не понял разве?

– Нет, я понял. Только это выглядело, как по-настоящему, а не как понарошку. Может, поэтому папа и дед стали такое про тебя говорить?

– Может, и поэтому. Наверное. Но ты-то мне веришь?

– Ты так и не поклялся. Поклянись своей жизнью. Скажи: «Что б мне сдохнуть, если я вру».

Рэй обижено поджал губы, осуждающе покачав головой.

– Не веришь, значит. Хорошо. Я клянусь и что б мне сдохнуть, если я вру. Ты доволен? Тема закрыта?

Мальчик понурил голову.

– Да. Ты обиделся?

– Да, я обиделся.

– И мы теперь не поедем на пляж? – упал духом Патрик.

– Поедем, – сердито буркнул Рэй и взял стоявшую у стены доску для серфинга. – Это плохая доска. Поехали, я куплю тебе другую. Настоящую. И покажу, чем они отличаются. И заедем в спортивный клуб, запишем тебя в секцию. По рукам?

Патрик запрыгал на месте от восторга и ударил ладошкой по протянутой Рэем руке.

– По рукам! Ой, а про подарки-то забыли! Смотри, что я тебе привез!

Примечание: *В Калифорнии газовая камера была признана «жестоким и необычным наказанием» и запрещена к применению только в 1996 году. В 2006 году также была запрещена инъекция, таким образом все методы казни были запрещены в Штате.

Глава 17

Не прошло и двух недель, как Патрик со слезами прибежал к Рэю прямо в офис, чтобы сообщить, что его выгнали из секции. Рэй не удивился его появлению. Мальчик был не по годам самостоятелен, и теперь, когда не было рядом мамы, которая ущемляла его свободу и никогда не отпускала его одного дальше, чем к соседским мальчишкам в гости, уверенно и деловито разъезжал по городу, заказывая себе такси или ловя машину прямо на улице.

Со смехом рассказывал он, что останавливается первая же проезжающая мимо машина, и водители, все как один, спрашивают одно и то же: «Ты что, потерялся, малыш?». И, отложив все свои дела, везут его, куда он скажет. И вытягивают от изумления лица, когда он деловито вручает им деньги, благодарит и, выйдя из машины, важно отправляется по своим делам.

Джек не запрещал ему это, повелев Норе отпускать мальчика одного из дома. Он не хотел видеть в своем сыне беспомощного ребенка, который без мамы не мог бы и шагу ступить, постепенно приучая к самостоятельности. Он не боялся за мальчика. Мальчик был не по годам уверен в себе, сообразителен, деловит и в случае необходимости мог постоять за себя. Он мог дать отпор даже взрослому человеку, что происходило уже не раз, когда он бросался на обидчика, не задумываясь о его возрасте и силе, шокируя своей дерзкой смелостью, агрессивностью и жестокостью. Однажды он чуть не откусил нос учителю по физкультуре, когда тот, по его словам, дал ему затрещину за баловство и непослушание. Джек поверил сыну, а не учителю, который отрицал насилие со своей стороны, а поведение мальчика объяснял тем, что у ребенка попросту с головой не все в порядке. Джек повел себя беспощадно с учителем за то, что тот посмел поднять руку на его сына, да еще и говорить о нем, что он ненормальный. Учитель не только с треском вылетел из школы, лишившись права на преподавательскую и тренерскую деятельность, но и отправился на год в тюрьму по обвинению в неоднократном применении насилия к ученикам. Впрочем, это была правда. Многие дети подтвердили, что он бывал груб и не сдержан и нередко раздавал пинки и затрещины, а потом угрожал, что если дети расскажут об этом родителям, то он, в свою очередь, доведет до их сведения, что они, дети, плохо себя ведут, и пугал тем, что их же и накажут и они получат оплеух еще и от родителей. И Патрик был первым и единственным, кто дал ему отпор, да так, что истекающего кровью преподавателя увезли на неотложке с наполовину откусанным носом. Этот случай превратил Патрика в маленького героя среди ребятишек в школе, и даже старшеклассники стали относиться к нему по-дружески и с уважением. Но после того, как Патрик, опять же на уроке физкультуры, повздорив с каким-то мальчишкой, раздробил его лицо гантелей, едва не забив до смерти и, если бы не вмешательство учителей, так бы, наверное, и случилось, его стали бояться не только ученики, но и учителя. И если бы его отца не боялись еще больше, Патрика наверняка исключили бы из школы. Джек сам хотел перевести его в другую школу, но мальчик воспротивился и сумел переубедить отца, сказав, что здесь к нему уже никто больше задираться не станет, а в новой школе ему опять придется давать отпор задирам, которые будут провоцировать его на драки. Джек вынужден был признать, что мальчик прав, и не стал настаивать. Патрик упивался тем, что перед ним испытывают страх, получал от этого удовольствие, и Джек это видел, но лишь улыбался, потому что сам был таким же.

Рэй знал обо всем этом, потому что Кэрол всегда делилась с ним и Куртни. Он считал, что в мальчике играет кровь Джека, что он неправильно воспитывает ребенка, вылепливая из него себе подобного монстра, а доверчивая Кэрол не пытается этому воспрепятствовать. И со своей стороны Рэй, пользуясь любовью и доверчивостью, которые питал к нему Патрик, пытался повлиять на мальчика более благотворно, чем его отец и дед, исправить недостатки, которыми наградил его папаша. Он любил Патрика и не хотел, чтобы он вырос еще одним бессердечным подонком-Рэндэлом. К его немалому удивлению, если, конечно, мальчик не врал, Джек пока не противился его общению с ним. Патрик говорил, что отец очень занят, всегда в плохом настроении и ему сейчас не до возни с сыном, у Норы тоже по дому забот полон рот, мамы нет. Рэй понимал, что только из любви к сыну, Джек пока не запретил тому с ним общаться, и потому, что мальчик сейчас был предоставлен сам себе, скучал, искал в Рэе утешение, пока родители были поглощены собственными делами и проблемами. А Рэй искал утешение в нем. И Патрик целыми днями эти две недели ходил за ним по пятам. Рэй сам отвозил и забирал его с занятий в спортклубе, считая, что Патрик еще слишком мал, чтобы самостоятельно кататься по городу. Джек не разрешал ему приезжать к нему в офис, да и сам там почти не находился, а Рэй ничего не говорил против, когда мальчик появлялся с утра у него на работе, находил ему занятие и возил его за собой, когда приходилось выезжать по делам. Забирая его из спортклуба, он вместе с ним возвращался в офис, а не отвозил Патрика домой, где не было ни мамы, ни папы. Сотрудники компании были приветливы и внимательны к мальчику, проявляя любопытство к маленькому сыну Джека Рэндэла, улыбались, наблюдая за тем, как их начальник носится с мальчиком, недоумевали и шептались, гадая, что происходит и почему это такой мужчина, как Рэй Мэтчисон, стал нянькой для чужого ребенка, который обожал его до поросячьего визга. Поначалу некоторые даже подумали, что это его собственный сын, внебрачный. Но слишком явное сходство с Джеком Рэндэлом отметало это предположение, да и сам мальчик, когда начал знакомиться со всеми в офисе, с надменностью и гордостью называл свою фамилию. Всех ужасно веселило и забавляло то, что по офису с важным видом расхаживает маленькая копия Джека Рэндэла. Когда кто-то спросил Рэя о мальчике, он отшутился:

– Вы же хотели вернуть в компанию Рэндэла, вот я вам его и привел.

А теперь мальчик стоял перед ним, растерянный и напуганный, покинув спортклуб раньше времени. Рэй собирался забрать его с тренировки только через час.

– Выгнали? Почему? – удивился Рэй.

– Ну, они сказали, что я испортил «грушу», – ломаясь, признался с неохотой Патрик и, помявшись, добавил. – А еще я сломал одному мальчику руку.

И тут же, подняв на Рэя жалобный умоляющий взгляд, принялся поспешно оправдываться.

– Я же нечаянно! Я не хотел! Нас просто учили одному приему, и я просто правильно его выполнил, нельзя же за это выгонять!

– Ломать кости противнику можно в уличной драке, а не на тренировке, – сурово оборвал его Рэй. – Разве ты этого не понимаешь?

– Понимаю, конечно, понимаю! Говорю же, я нечаянно! Так получилось, понимаешь? Хочешь, я покажу тебе, как так получилось?

– Нет уж, спасибо, только поломанных рук мне и не хватало, – буркнул Рэй, но уже ласково. – Нужно же быть осторожным, Рик.

– Я буду осторожным, очень осторожным! – горячо пообещал мальчик. – Но тренер сказал, чтобы я привел отца. Рэй, пожалуйста, поговори с ним, как будто ты мой папа. Они не догадаются, что ты обманываешь, ведь они и так думают, что ты мой папа, потому что ты меня туда записал и все время привозишь туда и забираешь. Если папа узнает, он опять заставит меня ходить к психиатрам, а я не хочу, я же нечаянно!

Подбежав к нему, Патрик обнял его и жалостливо всхлипнул.

– Ладно, не ной, разберемся. Когда тренер сказал приехать?

– Немедленно.

Вздохнув, Рэй поднялся с кресла.

– Что ж, тогда поехали.

– Он сказал, чтобы ты приехал один, без меня.

– Почему?

– Сказал, взрослый разговор, не для моих ушей.

– Уж не собрался ли он меня побить? – ухмыльнулся Рэй. – Ты мне все рассказал?

– Да.

– Поехали, посидишь в машине.

Тренер встретил Рэя довольно дружелюбно и учтиво. Это был мужчина маленького роста, худощавый, но очень энергичный и подвижный. В его маленьком кабинете на стене висели многочисленные награды, которые Рэй, усевшись на предложенный ему стул, стал с любопытством разглядывать и пришел к выводу, что у этого спортсмена была неплохая карьера и достойные уважения достижения и победы. Рэй почувствовал легкую зависть и горькую досаду от того, что его мечты о большом спорте так и остались только мечтами, а имеющиеся у него награды за первые места в соревнованиях по серфингу показались ему самому жалкими и ничего не значащими. Его жизнь не удалась, он убеждался в этом все больше и больше. Он считал, что если не осуществились мечты, то жизнь не удалась. Не удалась, если живешь не так, как тебе хотелось бы, занимаешься не тем, о чем мечтал. Он был очень энергичным, выносливым, сильным, здоровым, имея все задатки для того, чтобы стать отличным спортсменом, он был рожден для спорта и любил его, и просиживает штаны в офисе вместо того, чтобы покорять вершины олимпа. Он знал, что сам виноват, потому что из-за своей лени и легкомыслия растратил свою молодость впустую, на безделье, на развлечения, на женщин, зарыл свой талант в землю, как говорится. А теперь, впервые в жизни оглянувшись назад, он вдруг это понял. Понял, что и он и его жизнь – пустое место. Он жил одним днем и ему это нравилось, он не хотел жить иначе, и теперь оказалось, что вся его жизнь состоит только из этих бессмысленных, ничего не стоящих, одинаковых и канувших в небытие дней. Что он будет рассказывать о себе своим детям, если они, конечно у него когда-нибудь появятся? О своем распутстве? О том, как трахал женщин, проматывал деньги, заработанные женой, сидел у нее на шее, он, молодой, здоровый и не глупый мужик? О своем эгоизме, бесконечных обманах, о том, что жил только для себя и любил только себя? О том, как однажды очнулся, прозрел, да поздно было? Промотал он свою молодость, а может быть, и всю жизнь.

Этот тренер, с легкой завистью в глазах его разглядывающий, удивился, если бы узнал, что это он, красивый, пышущий здоровьем и силой мужчина, дорого и со вкусом одетый, разъезжающий на роскошных машинах и владеющий крупной строительной компанией, завидует ему. Что все это он бы променял на кубок олимпийского чемпиона, который скромно стоял на полочке и который он так грустно разглядывал. Вот она, его мечта, прямо у него перед глазами, но принадлежит не ему и до нее уже никогда не дотянуться. Никогда. Этот тренер не был богат, не был красив, он стал обыкновенным тренером, и его карьера осталась позади, но она была, эта карьера! Его дети, любимая женщина смотрят на этот кубок и знают, что он чего-то стоит, что смог добиться того, к чему стремился. Они им гордятся. А он, Рэй, всегда считал, что самое важное в жизни – это деньги, много денег. Что если они есть, то ничто другое не нужно. Да, у него есть эти деньги, но разве может он похвастать тем, что это он их заработал? Нет. Он просто взял чужие. Все, что он имел – это были не его заслуги и достижения, а тестя и жены. Он сидит на их троне, владеет их состоянием. Мечта настоящего бездельника – ничего не делать, не трудиться, не добиваться, и иметь все, богатство, власть, которые сами на голову свалятся. Наверное, многие бы не поняли его недовольства и печали. Он и сам не совсем понимал, что происходит с ним и с его жизнью. Он всегда мечтал о той жизни, какая была у него теперь, стать богатым и независимым, и понял, что это не то, чего он по-настоящему хотел. Или он изменился, и теперь ему нужно другое, то, чему не придавал значения раньше. Наверное, это просто хандра, напавшая на него впервые в жизни. Или он, наконец, стал стареть, понял, что жизнь пролетает с пугающей скоростью, а он как был пустым местом, так им и остается. Каким бы не был отрицательным и плохим Джек, но нельзя было не уважать его за то, что всего, что он имел – славу, богатство, авторитет – он добился сам. Пусть он жесток, но он умен, он силен. Он личность. И он сделал себя сам. Пусть он надменен и высокомерен, но а почему бы и нет? Разве нечем ему было гордиться перед другими людьми? Им восхищались, перед ним преклонялись, ему подражали. Как им гордился его маленький сын. Конечно, Патрик любил и его, Рэя, но какой разной была это любовь. Он, Рэй, был «таким хорошим, классным», а Джек был богом, «самым-самым». Стоит ли удивляться тому, что его любят женщины, почему его выбрала Кэрол и почему его, Рэя, отвергала и будет отвергать. Что есть Рэндэл, и что есть он – ничто. Она всегда это видела и понимала. Видела, как он жил. Любила, но презирала, считая взрослым мальчишкой, непутевым, ни на что не годным и пустым. И отдала свою любовь мужчине, пусть не такому красивому, как он, Рэй, властному и жестокому, но, в ее глазах, настоящему мужчине. А он, Рэй, так и остался со своей, наверное, уже навеки прилепившейся к нему репутацией легкомысленного повесы, вечного мальчишки. Все его презирали, считали ничтожеством. И Рэндэл в первую очередь. С какой презрительной и насмешливой усмешкой он реагировал на то, что Рэй занял место управляющего в компании. Но Рэй был преисполнен вдруг пробудившимся честолюбием, одержим желанием утереть ему нос. Ему и всем остальным, кто не верил в него. И в кресле Куртни с каждым днем чувствовал себя все более уверенно. Помощь Касевеса он категорично отверг, хоть и понимал, что это глупость и большая ошибка. Он заявил старику, что Свон, влюбленная по уши, прекрасно разбирается во всех делах, была хорошим учителем, советчиком и помощником. Касевес был обижен, но Рэй остался к этому равнодушен. С каждым новым днем его страдания и тоска по Кэрол росли, а вместе с ними и обида на Касевеса. Старик не стал навязываться. Рэй встречи и общения с ним больше не искал.

Тони Блер, тренер Патрика, приветливый и дружелюбный по своей натуре человек, не смотря на легкую зависть, проявлял к Рэю симпатию. Каждый раз, когда они встречались, Блер с удивлением разглядывал его глаза, словно недоумевал, как у такого преуспевающего цветущего мужчины может быть такой печальный, переполненный отчаянием взгляд. Может быть, поэтому он постарался как можно деликатнее подойти к возникшей проблеме с его мальчиком, догадываясь, что, не смотря на весь свой шик и блеск, этот приятный и приветливый человек в душе несчастен.

– Патрик рассказал вам о том, что произошло? – серьезно, но тепло спросил он.

– Да. Я очень сожалею. Если вы скажите мне, как я могу найти родителей этого мальчика, я готов принести им личные извинения.

– Я сказал им, что это был несчастный случай. На тренировках разное случается. Они не имеют претензий, ни к вам, ни ко мне. Хотя, конечно, могли бы, и были бы правы, но ко мне, а не к вам и вашему ребенку. Я отвечаю за своих учеников, и я несу за них ответственность, когда они находятся в моем зале, – он помолчал. – И вас я попросил прийти не для того, чтобы предъявлять какие-либо претензии. Я хотел поговорить о вашем мальчике. Скажите, вы не замечаете в нем ничего странного?

Рэй озадачено изучал его взглядом.

– О чем вы?

– Пойдемте, я вам кое-что покажу, – Блер вышел из-за стола, и Рэй, поднявшись, пошел за ним. Они пришли в раздевалку, отчего Рэй впал еще в большее недоумение.

– Там, в углу, стоит полутораметровая «груша», я хочу, чтобы вы взглянули на то, что с ней сделал Патрик. Я повесил в зал новые «груши», эта уже очень старая, но на ней когда-то тренировался я сам, поэтому никак не могу заставить себя ее выбросить, вот и притащил ее сюда. Вот она. Посмотрите.

Рэй изумленно застыл на месте, пораженный увиденным. На красной поверхности «груши», сиротливо вжавшейся в угол, жирным черным маркером была нарисована круглая рожица с широко разинутым ртом, словно этот незадачливый художник пытался изобразить кричащего человека. Но не это шокировало. Вся «груша» была истерзана и, судя по всему, ножом. Нарисованная рожица изрезана.

– Вы знаете, что ваш сын носит с собой нож? – приглушенно, как будто опасался, что их кто-нибудь услышит, спросил Блер, пристально смотря на оторопевшего мужчину. Рэй бросил на него растерянный взгляд, по которому тренер понял, что он об этом не знал. Сунув руку в карман, Блер вытащил складной нож с выкидным лезвием. Нажал на кнопку на рукоятке, откуда мгновенно выскочило стальное пятнадцатисантиметровое жало, заставив Рэя невольно вздрогнуть. Блер протянул нож ему рукояткой вперед.

– Вот. Это я отобрал у вашего сына. Не без труда, должен заметить, – он приподнял рукав, продемонстрировав глубокий порез.

Так как Рэй молчал, он продолжил.

– Это, – он указал на истерзанную «грушу», – я обнаружил два дня назад, но не мог дознаться, чья это работа. Сегодня, после несчастного случая, произошедшего с одним из мальчиков по вине Патрика, один из моих учеников – мальчик, который занимается у меня уже два года и которому я доверяю – рассказал мне, что случайно увидел у Патрика этот нож. Он выпал у него из кармана, когда тот переодевался. Ваш малыш оказал мне такое сопротивление, когда я попытался забрать у него нож, что я был просто поражен. У меня создалось такое впечатление, что он готов скорее убить меня этим ножом, чем отдать его.

– Вы преувеличиваете, – сухо сказал Рэй.

– Нет, к сожалению, – Блер еще раз продемонстрировал ему порезанную руку, как доказательство. – Какой мне смысл клеветать на ребенка? Я так понимаю, что об этом он вам ничего не сказал. А можно поинтересоваться, как он объяснил то, что сломал руку мальчику?

– Он сказал, что это получилось случайно.

– Вынужден вас огорчить – он вас обманул. Я видел, как все произошло, но не успел помешать. Он сделал это намеренно, вполне отдавая себе отчет в том, что делает. И я видел выражение его лица, когда мальчик корчился и кричал от боли – он получал от этого удовольствие, ему это нравилось.

Заметив, как в глазах Рэя вспыхнуло негодование, что он собрался возразить, Блер, не позволяя сказать ему ни слова, снова поспешно заговорил:

– Подождите, выслушайте меня до конца. Я заметил, что дети панически боятся Патрика, я не знаю как, но он нагоняет на них настоящий ужас. Никто не хочет работать с ним в паре, он все время «случайно» причиняет кому-нибудь боль. Я не раз пытался ему внушить, что перед ним живой человек, а не тряпочная кукла, которую можно бить изо всех сил, выворачивать руки и ноги, швырять и бить о пол. Он слушал со смиренным видом, но все равно продолжал так поступать.

– Может быть, он просто еще не научился рассчитывать свои силы, слишком старается, вот и получается, что своим излишним усердием причиняет боль.

– Все стараются, не он один. Я наблюдал за ним. Это очень странный мальчик. Вы никогда не замечали, какой иногда у него бывает взгляд?

– Какой?

– Я не могу объяснить. Но от этого взгляда мне становилось не по себе. Очень не по себе. Страшный какой-то взгляд.

– Послушайте, это всего лишь ребенок! Пятилетний ребенок! Что вы ходите вокруг, да около, скажите прямо, что думаете.

– Хорошо. Я думаю, что вам следует серьезно опасаться за своего сына. У него странные, ненормальные и пугающие наклонности. Скажите, вы не замечали, чтобы он мучил и убивал животных?

Рэй побледнел, начиная выходить из себя.

– Нет, я не замечал!

– Напрасно вы на меня злитесь. Я просто хочу обратить ваше внимание на странности мальчика, и удивляюсь, что вы сами этого до сих пор не заметили. На вашем месте, я бы показал ребенка врачам, пока не поздно. Сами понимаете, каким именно врачам, – деликатно посоветовал он и заметил, как в глазах Рэя появилась тревога, а злость поутихла.

– Вы думаете, у Патрика… отклонения? – сдавленно спросил он.

– А вы считаете вот это нормальным? – Блер кивнул в сторону изрезанной «груши». – Как следует понимать, эта нарисованная жуткая рожица изображает человека. У вас возникало когда-нибудь желание нарисовать человека и искромсать ножом? Да, это ребенок, пятилетний ребенок, и именно поэтому все это так пугает. У вас были с ним проблемы раньше?

Рэй напряженно промолчал. Блер вздохнул.

– Патрик занимается у меня всего две недели, но из новичков он стал лучшим. Как профессионал, я скажу вам, что из него вышел бы толк. Из всех своих учеников я оставил бы его одного и вырастил бы из него будущего чемпиона. Мальчишка с характером, удивительно силен, ловок и быстр для своего возраста. У него потрясающая реакция. Но есть одно «но», которое делает вашего мальчика непригодным, более того, вынуждает меня исключить его из числа моих учеников и посоветовать вам отдать его в иной вид спорта, исключающий насилие – это его нездоровая склонность к этому насилию, жестокому насилию. И Патрик приходит сюда именно за этим.

Рэй молчал и разглядывал обезображенную «грушу». Блер с сочувствием смотрел на него, ожидая, что он скажет. А Рэй думал о мальчике, изуродованном гантелей, о посещениях Патриком психиатров, об Элен и ее неизлечимой болезни, о Кэрол и ее странностях, о женщине, которую она убила, во что он до сих пор не мог поверить, о лечении девушки в психиатрической больнице. И сердце его сжалось от ужаса.

– Благодарю вас, – охрипшим голосом проговорил он и, не взглянув на тренера, развернулся и поспешно ушел.

В машине его ждал Патрик.

– Ну, что?

Опустившись на сиденье, Рэй на мгновенье замер, все еще не придя в себя и видя перед глазами изрезанную «грушу» с искаженной рожицей. В кармане брюк он чувствовал тяжесть ножа. Повернувшись, он пристально посмотрел на мальчика, так пристально, как никогда еще не смотрел. Этого не может быть. Всего лишь маленький невинный ребенок, такой хрупкий и беззащитный.

– Зачем тебе нож, Рик?

На лице мальчика не дрогнул ни один мускул. Он ждал вопросов и, похоже, подготовился.

– Просто так. Я с ним играю.

– Играешь? И как же?

– Ну, по-разному. Вырезаю рогатки. А еще я люблю вырезать из дерева фигурки. У меня даже уже есть собственная коллекция. Я тебе ее покажу, если хочешь. Правда, у меня пока не очень хорошо получается. Но мне очень нравится, я даже журналы покупаю специальные и учусь. Не кухонным же ножом мне работать! – деловито закончил он.

– Насколько я знаю, для резьбы по дереву есть специальные ножи. А этот совсем для этого не подходит, он не удобен, разве ты не заметил, когда вырезал свои фигурки?

– Заметил. Но я не знал, что существуют специальные ножи. В журналах об этом ничего не написано.

– А зачем ты носишь его с собой?

– Так я при каждой свободной минуте вырезаю свои фигурки, вот, посмотри, – мальчик вытащил из джинсов маленькую, не больше его кулачка, продолговатую обструганную деревяшку, по форме напоминающей неизвестного четвероного животного. – Это наш Аккурсио. Ну, правда, он еще не готов, потому и не очень пока похож. Тебе нравится?

Он заискивающе и смущенно взглянул на Рэя. Тот взял фигурку и стал внимательно разглядывать.

– Да, у тебя хорошо получается. Молодец. Но носить нож с собой нельзя, никакой, понимаешь? Поэтому, если тебе нравится вырезать фигурки, делай это дома. А зачем ты порезал тренера?

– Он был со мной груб, – обиженно пробурчал мальчик. – И он хотел отобрать у меня нож. А он не имеет права, потому что это мой нож! И вообще, это вышло случайно. Я вырывался и нечаянно задел его.

– А то, что ты сделал с «грушей» – это что?

Патрик захихикал.

– Я мальчишек хотел напугать.

– Ты напугал не только мальчишек, но и тренера, и меня.

– Здорово!

– Нет, Рик, совсем не здорово. Тренер сказал, что сделал бы из тебя настоящего чемпиона, если бы ты не отличался таким дурным поведением.

– Ух ты, это правда?

– Твое дурное поведение?

– Нет, про чемпиона.

– Правда. Только он тебя исключил. Из-за твоих проделок.

Мальчик поник.

– Тогда он соврал. Настоящих чемпионов не выгоняют из-за того, что они пошутили.

– Это шутка нелепая и страшная, Рик. И дело не только в этой «груше», – и вдруг его осенило. – Рик, ты любишь ужастики и боевики?

– А кто ж их не любит?

– А твои эти все проделки – уж не подражания ли этих фильмов, а? Тебе хочется быть крутым парнем, которого все боятся и который любит ломать кости всем подряд? Поэтому ты все это делаешь? Поэтому таскаешь с собой нож? Скоро, стало быть, начнешь разгуливать с пистолетом и мочить всех «плохих парней», попадающихся у тебя на пути?

На губах Патрика промелькнула едва уловимая и совсем не детская улыбка, насмешливая и неприятная. Так бы улыбнулся сам Рэй, если бы ему, взрослому человеку, сказали то, что он только что сказал мальчику. У Рэя снова неприятно сжалось сердце от жутковатого и нелепого ощущения, которое у него иногда появлялось и которое сегодня он почувствовал, как никогда, что детская невинность и непосредственность, что сам этот крошечный малыш, как будто был маской, за которой скрывалось что-то совсем другое. Ему часто казалось, что Патрик притворяется и хитрит, пользуясь своим невинным возрастом, как если бы взрослый человек вдруг превратился в ребенка и умело этим пользовался в своих целях. Было очевидно, что Патрик умственно и морально старше своего возраста, но ведь не может же быть, чтобы настолько! Вот и сейчас. Разве может пятилетний ребенок так улыбнуться, насмехаясь над наивностью взрослого человека? Или Рэю это только показалось? Конечно, показалось, иначе и быть не может. Потому что ребенок опустил голову и смущенно покраснел.

– Покажи мне мальчишку, который не хотел бы быть похожим на героев из фильмов и комиксов, – буркнул он. – И скажи, что сам не был таким.

Рэй смягчился, чувствуя, как отлегло от сердца. Ребенок, всего лишь ребенок, здоровый и нормальный, только с обостренной жаждой подражания и находящийся под воздействием телеэкранов и ярких фантастических комиксов. Как губка, впитывающая воду, опоганенную нечистотами. Он не жаждет насилия, он всего лишь ему подражает, потому что режиссеры умеют сделать из него красивое и благородное зрелище, создавая этаких крутых парней, непринужденно ломающих кости и стреляющих в людей, умудряясь превращать убийц в героев, достойных восхищения и одобрения. И дети, насмотревшись на это все, начинают думать, что если они будут вести себя также, то их тоже будут уважать. Что сломать другому мальчишке руку – это круто. Что тебя боятся – тоже круто. Круто носить с собой нож. Круто ни во что не ставить взрослых и давать им отпор. И Патрик живой тому пример. Он самый обычный и типичный мальчишка. Он не нуждается в психиатре, а всего лишь – во внимании взрослых, которые бы научили его воспринимать и понимать мир таким, какой он есть на самом деле, а не таким, как показано в ужастиках и боевиках.

Рэй вспомнил, что в детдоме дружил с мальчиком, который говорил, что хочет стать маньяком, убеждал его, Рэя, что маньяк-убийца – это круто, что круче быть не может. Насколько Рэю было известно, этот малый стал преподавателем и воспитателем в детском доме, посвятив свою жизнь обездоленным детям, а не кровавым убийствам.

Рэй немного успокоился, но все равно весь оставшийся день украдкой поглядывал на мальчика, чувствуя, что все равно что-то не дает покоя, грызет изнутри. Патрик был не таким, как все, даже когда сам пытался продемонстрировать обратное. Казалось, что он был открытым, искренним, непринужденным, доброжелательным, и в то же время чувствовалось, что в действительности он никогда и никому не открывается, даже тем, кого любит и кому доверяет. Он только делает вид. И, наверное, именно это и настораживало. Что скрывать пятилетнему ребенку, зачем притворятся? Как это странно, смотреть на этого малыша, которого он знал с самого рождения, и не понимать, какой он есть на самом деле. Украдкой подглядывать за ним и пытаться угадать, что за мысли появляются в этой головке и что на самом деле побуждает его к такой жестокости и к таким поступкам. А понять нужно. Необходимо. Чтобы все исправить и не позволить маленьким проблемам вырасти до больших проблем.