Текст книги "Где я, там смерть (СИ)"

Автор книги: Марина Сербинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)

Заметив промелькнувшее в серых глазах Джека горькое отчаяние, Гейтс поспешил его утешить.

– Не отчаивайтесь. Возможно, в случае с вашей женой все поправимо. Мы будем наблюдать, лечить. Если невозможно искоренить болезнь, мы сделаем все, чтобы ее подавить и не позволить прогрессировать. Но… как врач, я не могу давать вам каких-либо гарантий. Вы должны быть готовы и к неутешительным результатам. Мы, врачи, не Боги. Мы лишь пытаемся, а Бог располагает. Но проблема в том, что на этот раз Кэрол отказывается подчиниться. Если в прошлый раз она признавала, что нуждается в помощи и что с ней не все в порядке, то сейчас она отказывается это делать. Это может крайне осложнить мою задачу. Когда пациент препятствует лечению, это препятствие серьезное, и его трудно преодолеть. Насильственное лечение, в большинстве случаев, не бывает удачным и не приносит должных результатов. Ваша жена может навсегда остаться здесь. Пока она будет вызывать хотя бы малейшее подозрение на то, что опасна, мы не выпустим ее. Ее мать, к сожалению, слишком страшный пример того, что может представлять собой и Кэрол.

Джек молчал, мрачный, понурый, с долей удивления изучая взглядом свою жену, словно не мог поверить, что это она и все, что происходит, это с ней, все, о чем сейчас говорит доктор – это все о ней. Что его тихая нежная Кэрол, такая добрая и беззлобная девочка, опасна, да еще настолько, что ее нельзя выпускать в общество. Но он сам был свидетелем того, что с ней случалось и в кого она превращалась – в злобную безумицу, бросающуюся на него с ножом или с пугающей жестокостью пытающуюся размозжить ему голову табуреткой. Не мог забыть полный ужаса взгляд Норы, которая уверяла, что хозяйка бросалась на нее с ножом и пыталась отрезать язык. И почему-то он верил Норе. Он знал ее много лет, она бы не стала так клеветать. Ему казалось, что он знал и Кэрол. Но она стала меняться так быстро и так явно, что он растерялся. Он уже не знал, чего от нее ожидать. Она шокировала его все больше. Он не все понимал, не мог некоторые вещи объяснить самому себе. У него было отвратительное и горькое чувство, что он теряет свою Кэрол, а на место его жены медленно, но неизбежно вползает кровожадная психопатка Элен, этот монстр в женском обличии, превращая его жизнь в кошмар.

Смотря на Кэрол, такую хрупкую, бледную, так не похожую на себя с этими седыми волосами, сильно похудевшую за последние четыре дня, он почувствовал укол болезненной жалости. Протянув руку, он робко, даже боязливо коснулся ее волос, словно боялся о них обжечься. Как будто на нее надели парик. С нежностью он погладил ее по голове.

Нет, он не позволит, чтобы она его покинула. Не допустит безумицу Элен к его Кэрол. Его жена станет прежней. Она не повторит судьбу своей матери, окончившей жизнь в дурдоме безнадежной психопаткой. Он спасет ее, как всегда спасал. Без него она погибнет. Понимала ли она это? Давно бы уже погибла. Когда-то он спас ее от тюрьмы, теперь спасет и от этих не менее страшных стен. Стен психиатрической больницы. В его личном понятии, это было еще страшнее обычной тюрьмы.

Она сорвала голос. Он помнил, как сорвал голос Мэтт, этот психопат, когда вопил в приступе своего безумия. Неужели с Кэрол происходит то же самое?

Джек обернулся к наблюдающему за ним доктору и вперил в него тяжелый решительный взгляд, требовательный, властный, не признающий компромиссов.

– Вы должны ее вылечить. Даже если это невозможно.

– Мистер Рэндэл, с таким понятием, как «невозможно», трудно бороться. Это слово говорит само за себя. Вы умный человек и должны понимать, что невозможно – значит невозможно.

– Нет. «Невозможно» – это то же «возможно», только для этого нужно поднапрячься. Невозможно – так говорят лентяи, не желающие бороться болваны. Надеюсь, что вы не из их числа. Если так, я подыщу для Кэрол другого доктора.

– Думаю, мы забегаем вперед. Речи о невозможности ее выздоровления пока нет. Так что специалисты по «невозможностям» вам пока не требуются, – Гейтс примирительно улыбнулся.

– Я просто хотел сказать, что у вас есть только один вариант – вылечить, – сухо сказал Джек. – Другого я не приемлю.

Гейтс не стал спорить. Он питал безграничное уважение перед знаменитым и всесильным адвокатом, но сейчас он казался ему неразумным. Любой нормальный человек должен понимать, что не все подвластно человеческой воле. Его, Джека, воле. Но когда-нибудь настанет момент, когда он это поймет, когда убедиться, что в жизни каждого человека бывают моменты, когда он бессилен что-либо изменить, не смотря на все свое желание и могущество. Судя по всему, таких ситуаций пока попросту не было в жизни Джека Рэндэла. Что ж, Гейтс искренне надеялся, что болезнь его жены не превратится в такую вот ситуацию. Как врач, он знал, что самое невыносимое и тяжелое бессилие испытывает человек, наблюдая за страданиями или смертью кого-то ему дорогого и любимого, и терзается, когда не может помочь и предотвратить все это. И в такие моменты человек осознает, насколько он ничтожен и беспомощен перед многими вещами… Перед судьбой и жизнью. Перед Богом, которому нельзя приказать. Придет время, и Джек Рэндэл это узнает по себе. Когда-нибудь жизнь поставит его на место и покажет, что не все ему подвластно.

Когда Кэрол снова открыла глаза, первое, что она увидела – это угрюмое лицо своего мужа. Он не успел заметить, что она проснулась, и она поспешно сомкнула веки. Стоило ей его увидеть, как перед глазами появился Рэй, его красивое, напряженное от страсти и наслаждения лицо в моменты их близости. Сердце бешено заколотилось в ее груди, щеки загорелись. Но она вдруг почувствовала, что перед ним, Джеком, она не испытывает ничего, что походило бы на раскаяние или чувство вины. Наоборот, какое-то сладостное чувство появилось в ней, ранее не ведомое. Злорадство, удовлетворение, как у человека, осмелившегося дать сдачи на повергнувший его удар. Кто сказал, что он единственный мужчина в этом мире? Это он сам так думает, наверное? Она тоже так думала, но не теперь. Ей было хорошо с другим, не важно, с кем, пусть с Рэем. Может, единственное, что было хорошего в том, что она угодила в постель к Рэю, так это то, что рассеялось ее наваждение, чары, которыми окутывал ее Джек все эти годы. Она убедилась, что он не только не единственный, но и к тому же не лучший. Ее безумная страсть к нему, похожая на болезнь, которая заставила ее когда-то потерять голову, утратила вдруг над ней свою власть, отравленная его связью с Даяной, а теперь и вовсе покинула ее, ретировавшись перед другим мужчиной, внезапным ураганом вырвавший эту страсть из ее тела. Рэй. Теперь она смотрела на него другими глазами. Для нее это был уже другой Рэй, тот, которого она не знала раньше. Она понимала, что никогда больше не сможет воспринимать его так, как прежде. Отныне он только мужчина. Прекрасный и мерзкий. Порочный, бессовестный и нежный, любящий. Сломавший ее и заставивший ее согласиться, хотя самой ей казалось это невозможным, чья любовь вынудила ее откликнуться и кричать от удовольствия в его объятиях, подаривший незабываемое наслаждение, и тем самым причинивший сильнейшую душевную боль. Она ненавидела и презирала себя, но к нему испытывала противоречивые чувства.

В отличие от нее, у него было оправдание. Его любовь. Он мужчина. Разве можно требовать от мужчины благоразумия, когда он одержим страстью? Если он не считал зазорным предпринимать попытки уложить ее в постель под носом у Куртни, то что можно от него ожидать, когда ее больше нет? Он живой-то ей верность никогда не хранил… В общем, Рэй он и есть Рэй. Он всегда им был и всегда будет. Его поведение Кэрол не удивило, ни капельки. Зато шокировало свое собственное. Но она не хотела об этом думать. Она не могла ни объясниться сама перед собой, ни оправдаться. Она знала одно – это ее уничтожило, раздавило, окончательно. Ей так казалось.

Одно хорошо – нет больше влечения к Джеку. Она не мечтала больше о нем, о его любви. Мысли о близости с ним не вызывали никакого волнения. Но не сменилось ли все это еще худшим? Почему, едва открыв глаза, она думает о Рэе, а не о том, что она заперта в психушке, а волосы ее почему-то превратились в космы столетней старухи? Не о своих жутких снах и о том, что делать, а вспоминает, как бесстыдно трахалась с этим самцом, сумевшим превратить ее в самку, в животное, утратившее все человеческое. И самое постыдное было то, что она чувствовала, что эта самка все еще в ней, потому что мысли о Рэе отзывались в ее теле сексуальным возбуждением. Даже во сне она продолжала отдаваться ему. Кэрол готова была себя за это убить. Чувствовала, как в ней появилась какая-то непреклонная жесткость к себе самой, обусловленная самонеприязнью и самопрезрением. Всю жизнь она ощущала несправедливость по отношению к себе со стороны людей, когда ее бичевали презрением, когда отвергали, винила во всем свою мать. Душа ее бунтовалась и возмущалась, не понимая за что и почему. А теперь даже написанная о ней статья, которая в свое время причинила такую сильную боль, не вызывала больше возмущения. Бунт внутри нее успокоился, когда она признала тот факт, что никакой несправедливости по отношению к ней нет. Наоборот, люди не все о ней знали. Убийца, шлюха, неблагодарная дрянь, соблазнившая мужа приютившей ее женщины, но еще и орудие смерти, проклятая, загубившая столько жизней, и в основном тех, кто ее любил. Исчадие ада. Гроза внутри нее успокоилась, и стало тихо и темно. И как будто тяжелый камень продолжал давить на нее изнутри.

Она продолжала лежать с закрытыми глазами, чувствуя, как медленно катятся по щекам слезинки, и вздрогнула, когда Джек взял ее за руку.

– Кэрол?

Ей не хотелось открывать глаза. Она чувствовала себя обессиленной, потерянной. Не хотелось возвращаться в эту жизнь, ставшей ей отвратительной. Но вдруг что-то словно толкнуло ее, заставив открыть глаза. Она вспомнила крики Патрика, которые слышала во сне. «Спаси меня, мамочка! Мне страшно, мне плохо, я один, совсем один!». Его детский голосок как будто снова прозвучал в ее ушах, и Кэрол, задохнувшись от ужаса, рванулась вверх, оторвавшись от подушки. Ее переполненные безумным страхом глаза уставились на Джека.

– Джек! – хотела крикнуть она и удивилась, когда из горла вырвался какой-то жалкий чуть слышный звук, а горло больно засаднило. Скривившись, она сглотнула.

– Спокойней, Кэрол, тебе лучше пока не говорить, – сказал Джек, укладывая ее обратно на подушку. – И ляг, ты слишком слаба, чтобы вставать. Ты четыре дня была без сознания, и единственное, что сохранило в тебе какие-то силы, это эти бесконечные капельницы! – он с досадой махнул рукой на стоявшую рядом подставку для капельницы. – Теперь ты должна слушаться врачей и делать то, что они говорят. Принимать пищу и лекарства, чтобы восстановить силы… и здоровье.

– Почему? Что случилось, Джек? – прошептала Кэрол. – Почему я здесь? Зачем ты позволил?

Положив локти на колени, он устало провел ладонью по лицу.

– Кэрол, это необходимо. Ты нуждаешься в лечении и…

– Нет, я не нуждаюсь, – возмущенно возразила Кэрол. – Я не сумасшедшая! Забери меня отсюда!

– Обязательно. Обязательно заберу, как только тебе станет лучше.

– О чем ты? Я немного ослабла, но, думаю, мне нужно просто поесть, и я приду в норму. Это я могу сделать и дома. Поехали домой, Джек, пожалуйста. Мне невыносимо это место. Если я здесь останусь, я и вправду сойду с ума!

– Кэрол, человек, с которым все в порядке, не засыпает беспробудным сном на четверо суток! Не кричит во сне невероятные вещи, похожие на бред, и не просыпается абсолютно седым с такими воплями, что срывает голос! Так что…

– О, мои волосы, – простонала Кэрол и погладила белые, но по-прежнему кудрявые пряди. – Этого не может быть! Я что, похожа на столетнюю старуху? А мое лицо? Что с моим лицом?

– С твоим лицом все в порядке.

– Зеркало! Дай мне зеркало!

– Кэрол…

– Джек, пожалуйста!

Тяжело вздохнув, он поднялся и вышел из палаты. Через несколько минут он вернулся с небольшим зеркалом в руках. Кэрол в ужасе уставилась на свое отражение.

– Боже… какой ужас! – застонала она, разглядывая широко раскрытыми глазами свою абсолютно седую голову, лицо, молодое и красивое, показавшееся ей нелепым на фоне волос столетней старухи. – Что они со мной сделали? Забери меня отсюда немедленно, Джек! Посмотри, что они со мной сделали!

– Кэрол, врачи в этом не виноваты.

– А кто? Кто тогда виноват? Мне двадцать шесть лет, я не могла вот так взять и поседеть!

– Вспомни, твоя мать тоже рано поседела.

– Но не в двадцать шесть лет! Нет, я не останусь здесь, ни минуты! – она приподнялась и откинула одеяло, спуская ноги на пол. – Я уйду сама, если ты оказываешься меня забрать отсюда!

– Нет. Ты никуда не уйдешь, – Джек взял ее за плечи и властно уложил на место. – Ты останешься здесь и будешь делать все, что скажу тебе я и доктор Гейтс. И чем больше ты будешь противиться, тем дольше пробудешь здесь.

Кэрол устремила на него умоляющие глаза, всегда задевающие его за самое сердце, но не всегда заставляющие ей уступать.

– Джек, я не сумасшедшая. Со мной все в порядке, я знаю. Этот обморок… его можно объяснить как-то иначе. Возможно, я не справилась со стрессом, и мой мозг включил защитную реакцию, отключившись. Но я пришла в себя, в голове у меня все в порядке. А волосы… наверное, это тоже стресс. После похорон Куртни. Это не так уж ужасно, как мне вначале показалось. Я просто покрашу волосы, и забуду об этом неприятном случае. Ты не веришь мне, Джек? С каких это пор?

– Дело не в том, верю ли я тебе или нет. Но я не могу отрицать очевидное, Кэрол. Ты ведешь себя странно. Ты стала неуравновешенной, агрессивной. Ты дважды на меня бросалась с явным намерением прикончить, ты пыталась отрезать язык ни в чем не повинной Норе. Ты отказывалась от еды, стала похожей на мумию. Тебе просто кажется, что с тобой все в порядке, потому что ты не видишь себя со стороны. А я вижу. Видел, какое безумие моментами появляется у тебя в глазах…

– Это не безумие, Джек, это элементарная и самая обыкновенная злость! Или считаешь, что у меня для нее нет повода? Нет повода тебя ненавидеть и протестовать против того, чтобы быть твоей заключенной? Ты припираешь меня к стенке, распоряжаясь моей жизнью и мною, как своей собственностью…

– Да, так и есть, ты – моя собственность, – невозмутимо перебил ее Джек. – Но я предпочитаю называть это иначе, хоть это одно и то же – моя жена. И я имею полное право распоряжаться и тобою и твоей жизнью. Только раньше у тебя это вовсе не вызывало какого-либо недовольства.

– Потому что раньше я думала, что я любимая женщина, а не просто собственность.

– Ты любимая женщина. Моя любимая женщина. А слово «моя» подразумевает собственность. Разве нет? Я никогда не выпускаю из рук то, что принадлежит мне, тем более, если это мне еще и нужно. А ты мне нужна, я уже устал это повторять.

– Тогда забери меня отсюда, – снова взмолилась Кэрол.

– Кэрол, прекрати капризничать. Я уже все сказал об этом. Как только ты станешь прежней, нежной и спокойной, я заберу тебя домой.

– А-а, так это своего рода шантаж? Так ты решил сломить мое сопротивление, заперев в психушку? Думаешь, сможешь таким образом заставить меня снова тебя полюбить?

Он поднял на нее потемневшие глаза.

– Мне никогда не приходилось тебя заставлять меня любить. Ты это делала сама и будешь делать, пока жива.

На лице Кэрол отразилось удивление и замешательство.

– Но, Джек… я уже тебя не люблю. И ты сам в этом виноват. Если ты убил мою любовь к тебе, зачем же наказывать меня и запирать в дурдоме? Думаешь, от этого я стану лучше к тебе относиться?

– Я не запираю тебя в дурдоме! – взорвался он. – Я просто хочу тебе помочь, не позволить тебе превратиться в такую же психопатку, как твоя чокнутая мамаша!

– Но я же говорю, что пока со мной все в порядке! Ты всегда мне верил, а теперь нет?

– Я верил тебе, потому что ты мне не лгала.

– А сейчас что, разве я лгу?

– Ты пытаешься, – он насмешливо усмехнулся. – Это довольно смешное и жалкое зрелище, должен тебе заметить, потому что ты совершенно не умеешь это делать. Взять хотя бы твои попытки убедить меня в том, что ты меня больше не любишь. Лучше помолчи и не смеши людей.

Кэрол покраснела от ярости, но не стала спорить, понимая, что этим все равно от него ничего не добиться. Ей необходимо выйти отсюда, и только он может это сделать для нее. Интересно, он правда уверен в том, что у нее с головой не все в порядке или просто делает вид? Неужели он не видит, что она здорова, он, который всегда насквозь ее видел? Или это наказание, месть? Или таким образом он хочет усмирить ее бунт против него, дабы приползла она к нему на коленях, моля вызволить из этого ада и забрать ее домой? А разве не это уже она делала сейчас, только он видел ее неискренность, за которой таилось желание выбраться отсюда, а потом снова от него сбежать. А может, он намерен навсегда ее здесь похоронить?

– Джек, а если я скажу, что постараюсь стать прежней, что попытаюсь наладить все… все, что разрушилось… нашу семью… нашу любовь? Тогда ты заберешь меня домой?

– Я буду очень рад, если ты так скажешь, и еще больше обрадуюсь, если ты так и сделаешь, – он смягчился и погладил ее по щеке. – Я понимаю, что тебе здесь неприятно находиться, но придется немного потерпеть. Если я заберу тебя сейчас, это может понести за собой необратимые последствия. Болезнь…

– Болезнь? Какая болезнь?! – взвилась Кэрол и в ярости оттолкнула от себя его руку. – Ты не слышишь меня или не хочешь слышать, а, Джек? Я же говорю, я не больная! И не говори так!

– Если ты не больная, тогда дай мне разумное объяснение тому, что с тобой происходит, – голос его наполнился холодом. – Ты орала как ненормальная в машине, когда мы ехали с кладбища, что ты горишь, что ты в аду, и ты совсем не походила в те минуты на спящего человека! Твои глаза были открыты, ты стонала, ты задыхалась, и ты до смерти меня перепугала, черт бы тебя побрал! Я устал от всего этого, хватит с меня твоих припадков! Подлечись!

– Я не сумасшедшая. Я… я тебе все объясню. Только ты же не поверишь, – в отчаянии прошептала Кэрол.

– Все же давай попытаемся, – резко ответил он. – Начнем с того, что ты мне скажешь, кто такая Габриэла.

– Откуда ты о ней знаешь?

– Ты звала ее, когда горела в аду, – с насмешкой бросил Джек.

Кэрол, уязвленная его издевкой, покраснела. Порыв все ему рассказать иссяк так же внезапно, как и появился. Если она начнет рассказывать ему про ясновидящих, проклятие, видения, он не поверит. Он никогда не верил во все это. Но было то, во что он верил. Интуиция. Шестое чувство.

– Джек, я вижу сны. Ты об этом знаешь. Знаешь, что они не совсем обычны. Помнишь, как ты сам говорил, что я обладаю интуицией чувствовать беду, смерть, как животные? Ты мне должен поверить. Тебе придется. Потому что это объясняет то, что я знаю такие вещи, о которых узнать никак не могла. Наверное, ты задумывался над тем, как я узнала о том, что ты шептал моей маме за мгновенья до ее смерти? Ты нашел ответ?

Он помолчал.

– Нет.

– Правильно, потому что ты ищешь логичное объяснение, а его не существует. Это мои сны, Джек. Они мне обо всем рассказывают. Я не могу объяснить это, но я чувствую, я вижу. И сейчас я спала эти четыре дня для того, чтобы увидеть. И я видела. Видела много страшного. То, что я должна предотвратить. Наверное, поэтому я и поседела, – она помолчала. – Джек, я потеряла Патрика. Он звал меня, а я не могла его найти. И я так и не нашла его. О, Джек, его ждет что-то страшное. Я видела ужасные вещи… Видела его взрослым. О, ты себе даже не представляешь, каким я его видела… и что он делал. Мы должны помешать этому, не допустить, чтобы наш мальчик стал таким. И я… я слышала его, когда он умирал…

Джек порывисто подскочил.

– Замолчи, Кэрол! Как у тебя язык поворачивается такое говорить?

– Пожалуйста, выслушай меня! Наш сын в опасности, и ты тоже, я должна вам помочь, уберечь вас от беды! А ты мне мешаешь это сделать! Ты должен меня отпустить. Меня и Патрика…

– Так, понятно, к чему ты клонишь. Ты и впрямь ненормальная, если думаешь, что таким образом заставишь меня позволить тебе забрать сына и сбежать. Или я стал похож на больного идиота, а, любимая?

– Ты не понимаешь! Я видела! Я держала тебя на вот этих руках, и ты был мертв! А этого нельзя допустить, ни в коем случае нельзя…

– Полностью разделяю твое мнение и могу тебя успокоить – умирать я не собираюсь!

– Ты мне не веришь, но если ты меня не отпустишь, ты умрешь. Я даже знаю как. Наклонись.

– И как же, интересно?

– Наклонись.

Когда он наклонился к ней, Кэрол коснулась вдруг задрожавшим пальцем его лба. Сердце ее защемило от приступа острой боли.

– Вот здесь, – чуть слышно шепнула она, и в голосе ее прозвучал ужас и сдерживаемые слезы, как будто она уже смотрела на труп.

– Что здесь? Здесь находятся мои уникальные мозги. Я умру от их переизбытка? – ухмыльнулся Джек.

– Нет, от пули. Вот сюда.

В ее глазах отразилось столько страха и отчаяния, что он вдруг побледнел и резко выпрямился, оттолкнув ее руку.

– Да пошла ты! Прикуси свой язык, не кличь беду на меня! – голос его прозвучал сдавленно, а на лице его Кэрол заметила промелькнувшую тень страха. Глаза ее налились слезами. Она почувствовала всю силу и остроту своей привязанности к нему в эти мгновения, смотря на него, живого, сердитого и такого родного, и с замиранием сердца вспоминая его застывший мертвый взгляд и смертельную маленькую ранку над ним. Эта картина так ясно и четко запечатлелась в ее памяти, что она до сих пор ощущала тяжесть его тела на своих руках… О, если бы он ей поверил, возможно, он смог бы помочь ей во всем этом разобраться и подсказать, что делать и как этого не допустить, ведь он такой умный, в тысячи раз умнее нее!

– Тогда как ты объяснишь мне то, что я знаю, как и отчего умерла моя мать, и когда именно это произошло, хоть ты и приложил все усилия, чтобы скрыть это от меня?

– Я скорее поверю в то, что ты каким-то образом додумалась до этого, догадалась, чем в то, что ты видела это во сне. Это бред и чепуха, и я никогда в это не поверю. Сны есть сны, это всего лишь наше воображение. И выбей из головы все эти глупости, пока окончательно не свихнулась! Если ты ясновидящая, или как там это называется, почему же ты не предотвращаешь беды? Почему позволила умереть своему обожаемому возлюбленному Ланджу, почему не спасла Куртни? Почему не знала, что Спенсер жив, и что я… ладно это неважно. Почему, а?

– Что ты лгал мне все эти годы? – с горечью закончила за него Кэрол. – Признаюсь, этого я действительно не знала. Возможно потому, что я вижу только смерть. А на измены мой дар себя не растрачивает.

– Дар? Красиво звучит. Так что же ты не отвечаешь на мой вопрос? Если тебе дано видеть, кто и как умрет, почему же ты это допускаешь?

Слова его отозвались болью в ее сердце, лишний раз напомнив о вине. Она спрятала мокрые глаза.

– Потому что я не знала раньше. Я предчувствовала, но не думала, что мои сны так важны, чтобы их воспринимать всерьез. И я не могу с этим справляться, я не все понимаю, не могу разобраться в том, что вижу. А авария… я поняла слишком поздно. Я знала, что пришла смерть, но сначала думала, что за тобой, потом была уверена, что за Рэем. Я видела сон, но не правильно его истолковала, не до конца поняла.

– Любопытно, – Джек присел на край кровати и, переплетя пальцы на коленях, улыбнулся. – И когда же я умру? И кто меня пристрелит? И почему это произойдет непременно, если я не отпущу тебя и Патрика? Неужели меня пристрелит твой рьяный защитник-вдовец, дабы убрать меня с дороги и занять мое место?

Кэрол вздрогнула. Рэй. Вот, пожалуйста, и ум Джека, который даже не говорил серьезно, а просто забавлялся над ней. А если бы он поразмышлял всерьез, он наверняка составил определенный список тех, кто мог бы желать ему смерти. Впрочем, этого было мало. Он мог умереть и случайно, даже попав под шальную пулю, и не обязательно от руки врага, тщательно распланировавшего покушение. Просчитать все было невозможно, тем более планы самой смерти, но, по крайней мере, можно было бы проявлять большую бдительность и осторожность, выявив наиболее явные и возможные источники опасности. Например, Рэй. А вдруг ему и вправду взбредет в голову эта безумная мысль? Он очень упрям, вспыльчив, легкомыслен и не ведает страха. И одержим идеей ее защищать. Кто знает, на что способен доведенный до отчаяния человек, одолеваемый любовью и ненавистью?

Кэрол внезапно сделалось дурно, она откинулась на подушки и едва не застонала. Рэй может сделать это и из самозащиты, просто опередить Джека, чтобы он его не убил, узнав о том, что он спал с ней. Ситуация накалилась. Нужно уехать, немедленно. От них обоих. Пока они не перебили друг друга.

– Почему ты молчишь? Я угадал?

– Нет. Я не знаю, как это произойдет и когда. Знаю только, что это случится, если я буду с тобой. Мне просто нужно уехать. И все.

Не дай Бог, он подумает, что от Рэя может исходить опасность. У нее вдруг появилось чувство, что своими откровениями, в которых она не могла дать четких и определенных ответов, она может лишь все усугубить и осложнить. Что, поверив ее словам, Джек может начать избавляться сам от всех, кто может представлять для него какую-либо угрозу. И первым в списке будет, несомненно, ее непримиримый поклонник Рэй, не скрывающий своих намерений их разлучить во что бы то не стало.

– Я понимаю, что ты мне не веришь. Просто будь осторожным, Джек. И сделай так, как я тебя прошу – позволь мне уехать, исчезнуть из твоей жизни.

Он склонился над ней, упершись ладонями в постель по ее бокам, и улыбнулся.

– А знаешь, я готов рискнуть своей жизнью ради того, чтобы ты оставалась со мной. Ведь я чертовски отчаянный парень, разве ты не знала?

Он не верил. Отшучивался. Но ясно давал понять, что ее требование-просьба ее отпустить отклонена раз и навсегда. Даже если она будет запугивать его смертью. Но если бы он поверил, отступил бы он тогда, он, который привык бросать вызов даже смерти и никогда не отступающий даже перед ней? Кэрол склонна была думать, что нет, поэтому осознала всю бесполезность своих попыток открыть перед ним правду и заставить поверить. Нет, не так нужно ей действовать. Если она начнет всем рассказывать о своих видениях, ее попросту сочтут за сумасшедшую и запрут в психушке. Впрочем, это уже произошло. А она только усугубляет свое положение.

– Что же, одно я знаю точно. Могу поделиться, если хочешь, – решилась она на последнее откровение, не удержавшись.

– Ну, поделись, – он с улыбкой наматывал на палец ее белый локон, любуясь им так, будто его новый цвет, или бесцветие, пришлись ему по душе.

– Шестнадцатое марта тысяча девятьсот девяносто первого года, – чуть слышно прошептала она дрожащим шепотом.

– Что будет шестнадцатого марта девяносто первого года? – снисходительно, как у больного ребенка, спросил он.

– Казнь. Моя казнь. Это день моей смерти.

Джек вздрогнул и выпустил ее локон из пальцев, но Кэрол продолжила, смотря в пространство глазами обреченного, приговоренного к смерти:

– Это будет газовая камера. В ней я и умру. Второго сентября девяностого года мне будет вынесен приговор. Боже… – глаза ее расширились чуть ли не на пол лица. – Это же так скоро! Я не доживу и до тридцати лет! Она меня обманула! Она сказала, что смерть меня не тронет, что мне ничто не угрожает. Она меня обманула!

Изменившись в лице, Джек обнял ее и постарался успокоить. Но Кэрол затрусило, как в лихорадке, от захлестнувшего ее страха и отчаяния, и она разрыдалась, как перепуганный ребенок.

– Я не хочу! Не хочу! Спаси меня, Джек! Я не хочу умирать!

– Кэрол, успокойся. Это бред. Ты молода, ты здорова, и ты будешь жить долго-долго, как и я. Мы будем с тобой вместе. Я не дам тебя в обиду, – он тихо засмеялся, заглядывая в заплаканное личико. – Что ж ты себе такую смерть страшную выдумала? Казнь, да еще газовая камера… прямо фильм ужасов какой-то. Предлагаю другой вариант. Мы будем жить вечно. Согласна?

– Ты, правда, меня защитишь? Ты им не позволишь это со мной сделать? Ты обещаешь?

– Да, обещаю.

– Но… ведь я видела тебя мертвым до того, как умерла сама. Ты не сможешь меня защитить, потому что сам уже будешь мертв.

– Хватит, Кэрол! Это уже переходит все границы! Ты издеваешься надо мной, смеешься, или ты всерьез веришь в то, что говоришь?

– Джек, но я… я же умерла. Я умерла в своих видениях. И это было так правдоподобно… Я даже могу тебе описать…

– Послушай меня! Сны – это ничто! Мы живем в реальности. Мы можем хоть сто раз умирать во сне и хоронить других, но это не мешает жить дальше нам и всем остальным, кто снился нам мертвыми. Любой здравомыслящий человек видит разницу между сном и реальностью! Поэтому тебе нужно побыть здесь, Кэрол, и пройти курс лечения.

Отстранившись, Кэрол устремила на него подозрительный взгляд.

– А может, это ты отправишь меня в газовую камеру, а, Джек, после того, как я не позволю тебе самому умереть?

Он взглянул на нее с почти веселым удивлением, но она продолжила, проигнорировав его реакцию, захваченная своим новым предположением:

– Ты же бываешь таким беспощадным. Вдруг пожелаешь со мной расправиться, отомстить за что-то, а? А что, вполне легко в это поверить. Обидевшую тебя мать заразил СПИДом, не угодившую жену отдал на растерзание своему приятелю-закону. Почему нет, да, Джек? Сам же мне говорил, что скорее убьешь меня, чем отпустишь.

Он оттолкнул ее назад на подушки, злобно сжав челюсти.

– Ты и вправду больная! Будешь сидеть здесь, пока не вылечишься. А если не вылечишься, останешься здесь навсегда! Может, ты опять неверно истолковала свои сны, и приняла комнату для буйных сумасшедших за газовую камеру?

– Но разве я не права, даже если я и больная? Если я, например, наставлю тебе рога, разве ты меня не убьешь?

– Убью, – спокойно отозвался он.

– Но ведь не собственными руками? Не компрометируя же себя, ведь так? Придумаешь какой-нибудь оригинальный способ…

– Это уже будет зависеть от степени моего самообладания. Когда на меня находит ревность, мне его всегда недостает. Так что, если речь пойдет о «рогах», как ты выразилась, то, скорее всего, я прибью тебя собственными руками прежде, чем успею подумать о том, чтобы себя не скомпрометировать.

Кэрол отвернулась, всхлипнув.

– А еще говоришь, что любишь меня! Разве это любовь, ты, чудовище?

– Да, я люблю тебя. Очень люблю. Потому и убью, если надругаешься над моей любовью.

– Ты надругался над моей любовью, я же тебя не убиваю!

– Я мужчина. Это другое дело. А к чему этот разговор? На сторону потянуло, милая моя? Или жажда мести покоя не дает?