Текст книги "Письма. Часть 1"

Автор книги: Марина Цветаева

Я не спала четыре ночи и не знаю, как буду жить. Всё – на гóре. Верю в Вашу спасительную силу и умоляю приехать.

Остальное при встрече.

МЭ

P. S. Сережа страшно тверд, и это – страшней всего. Люблю его по-прежнему.

<На обороте письма – приписка рукой В. Я. Эфрон:>

Лиля, приезжай немедленно в тот же вечер к<а>к только получишь письмо. Это очень нужно. Не откладывай ни одной минуты. Сережа подал прошение и надо устроить т<а>к, чтобы он взял обратно, пока оно не имело еще значения.[176]176
  14 марта 1916 г. С. Я. Эфрон подал новое прошение о приеме в Университет в виду того, у него неожиданно обнаружилась болезни печени и он был принужден отказаться от военной службы


[Закрыть]

Вера

А хуже то, что он собирается ехать в полк пехотный нижним чином.

Коктебель, 19-го мая 1916 г.

Дорогая Лососина,

Получила Ваше письмо на берегу, его мне принесла Вера. Вера была больна (ангина), теперь поправляется, но сильно похудела. Вскармливает с рожка слепого еженка и умиляется.

Сережа тощ и слаб, безумно радуется Коктебелю, целый день на море, сегодня на Максиной вышке принимал солнечную ванну. Он поручил Мише следить за воинскими делами, Миша телеграфирует ему, когда надо будет возвращаться. Всё это так грустно! Чувствую себя в первый раз в жизни – бессильной. С людьми умею, с законами нет.

О будущем стараюсь не думать, – даже о завтрашнем дне!

Аля «кормит море» камнями, ласкова, здорова. Вчера вечером, засыпая, она мне сказала: «Ты мое не-ебо! Ты моя луна-a! Никак не могу тебя разлюбить: всё любится и любится!»

– У Пра, Лиля, новые комнаты, – две: прежняя Максина (нечто, вроде кабинета, хотя весьма непохоже!) и прилегающая к ней – спальня. Пра, конечно, взяла эти комнаты, чтобы быть ближе к Максу. – Макса я еще не видела, он в Феодосии. Из своих здесь: Вера, Ася, Борис[177]177
  Б. С. Трухачев


[Закрыть] и Мария Ивановна с двумя сестрами,[178]178
  М. И. Кузнецова. Ее сестры: Екатерина Ивановна Михневич, Зинаида Ивановна Кузнецова


[Закрыть] все три переболели ангиной. Обеды дорогие: 35 р., кормимся пока дома. Вера очень заботлива, но я боюсь ей быть в тягость. От Вас, например, я бы легко приняла всякую заботу – Вы мне близки и я Вас люблю, к Вере же у меня нет близости, мне трудно с ней говорить, ничего с собой не поделаю. Знаю, что она хорошо ко мне относится, знаю, что не заслуживаю, и мне трудно.

Ася мила, но страшно вялая, может быть она проще, чем я думаю, я ее еще совсем не знаю, она как-то ко всему благосклонна и равнодушна.

Я уже загорела, хожу в шароварах, но всё это не то, что прежние два лета (первые) в Коктебеле, нет духа приключений, да это так понятно!

– Лиленька, спасибо за письмо под диктовку. Конечно, он хороший, я его люблю, но он страшно слаб и себялюбив, это и трогательно и расхолаживает.[179]179
  Вероятно, О. Э. Мандельштам.


[Закрыть] Я убеждена, что он еще не сложившийся душою человек и надеюсь, что когда-нибудь – через счастливую ли, несчастную ли любовь – научится любить не во имя свое, а во имя того, кого любит.

Ко мне у него, конечно, не любовь, это – попытка любить, может быть и жажда.

Скажите ему, что я прекрасно к нему отношусь и рада буду получить от него письмо – только хорошее!

Лиленька! Вижу акацию на синем небе, скрежещет гравий, птицы поют.

Лиленька, я Вас люблю, мне с Вами всегда легко и взволнованно, радуюсь Вашим литературным удачам и верю в них.[180]180
  Е. Я. Эфрон во время своего пребывания в Петрограде пробовала зарабатывать на жизнь переводами.


[Закрыть]

Целую Вас нежно.

Думаю пробыть здесь еще дней десять.[181]181
  М. И. Цветаева и С. Я. Эфрон выехали в Москву через три дня.


[Закрыть]

Если не успеете написать сюда, пишите

Москва Поварская, Борисоглебский пер<еулок>

д<ом> 6, кв<артира> 3.

А то Вы Бог знает что пишете на конверте!

У меня очень много стихов, есть целый цикл о Блоке.

– Может быть мне придется ехать в Чугуев, м. б. в Иркутск, м. б. в Тифлис, – вряд ли московских студентов оставят в Москве![182]182
  Согласно условиям призыва, С. Я. Эфрон должен был быть направлен либо в одну из школ подготовки прапорщиков пехоты, либо на ускоренные офицерские курсы при военных училищах.


[Закрыть]

Странный будет год! Но я как-то спокойно отношусь к переездам, это ничего не нарушает.

Постарайтесь написать мне поскорей!

Еще целую.

МЭ

Стихи Лозинского[183]183
  М. Л. Лозинский.


[Закрыть] очень милы, особенно последняя строчка!

Москва, 12-го июня 1916 г.

Милая Лососина,

Сережа 10-го уехал в Коктебель с Борисом,[184]184
  Б. С. Трухачевым


[Закрыть] я их провожала. Ехали они в переполненном купе III кл<асса>, но, к счастью, заняли верхние места. Над ними в сетках лежало по солдату. Сережины бумаги застряли в госпитале, когда вынырнут на свет Божий – Бог весть! По крайней мере, он немного отдохнет до школы прапорщиков. Я, между прочим, уверена, что его оттуда скоро выпустят, – самочувствие его отвратительно.

В Москве свежо и дождливо, в случае жары я с Алей уеду к Асе, в Александров. Я там уже у ней гостила, – деревянный домик, почти в поле. Рядом кладбище, холмы, луга. Прелестная природа.

Лиленька, а теперь я расскажу Вам визит М<андельштама> в Александров. Он ухитрился вызвать меня к телефону: позвонил в Александров, вызвал Асиного прежнего квартирного хозяина и велел ему идти за Асей. Мы пришли и говорили с ним, он умолял позволить ему приехать тотчас же и только неохотно согласился ждать до следующего дня. На следующее утро он приехал. Мы, конечно, сразу захотели вести его гулять – был чудесный ясный день – он, конечно, не пошел, – лег на диван и говорил мало. Через несколько времени мне стало скучно и я решительно повела его на кладбище.

– «Зачем мы сюда пришли?! Какой ужасный ветер! И чему Вы так радуетесь?»

– «Так, – березам, небу, – всему!»

– «Да, потому что Вы женщина. Я ужасно хочу быть женщиной. Во мне страшная пустота, я гибну».

– «От чего?»

– «От пустоты. Я не могу больше вынести одиночества, я с ума сойду, мне нужно, чтобы обо мне кто-нибудь думал, заботился. Знаете, – не жениться ли мне на Лиле?»

– «Какие глупости!»

– «И мы были бы в родстве. Вы были бы моей belle-soeur!»[185]185
  Свояченицей (фр.).


[Закрыть]

– «Да-да-а… Но Сережа не допустит».

– «Почему?»

– «Вы ведь ужасный человек, кроме того, у Вас совсем нет денег».

– «Я бы стал работать, мне уже сейчас предлагают 150 рублей в Банке, через полгода я получил бы повышение. Серьезно».

– «Но Лиля за Вас не выйдет. Вы в нее влюблены?»

– «Нет».

– «Так зачем же жениться?»

– «Чтобы иметь свой угол, семью…»

– «Вы шутите?»

– «Ах, Мариночка, я сам не знаю!»

День прошел в его жалобах на судьбу, в наших утешениях и похвалах, в еде, в литературных новостях. Вечером – впрочем, ночью, – около полночи, – он как-то приумолк, лег на оленьи шкуры и стал неприятным. Мы с Асей, устав, наконец, перестали его занимать и сели – Маврикий Алекс<андрович>,[186]186
  М. А. Минц.


[Закрыть] Ася и я – в другой угол комнаты. Ася стала рассказывать своими словами Коринну,[187]187
  Героиня романа Жермены де Сталь «Коринна, или Италия».


[Закрыть] мы безумно хохотали. Потом предложили М<андельшта>му поесть. Он вскочил, как ужаленный. – «Да что же это, наконец! Не могу же я целый день есть! Я с ума схожу! Зачем я сюда приехал! Мне надоело! Я хочу сейчас же ехать! Мне это, наконец, надоело!»

Мы с участием слушали, – ошеломленные. М<аврикий> Александр<ович> предложил ему свою постель, мы с Асей – оставить его одного, но он рвал и метал. – «Хочу сейчас же ехать!» – Выбежал в сад, но испуганный ветром, вернулся. Мы снова занялись друг другом, он снова лег на оленя. В час ночи мы проводили его почти до вокзала. Уезжал он надменный.

__________

Я забыла Вам рассказать, что он до этого странного выпада все время говорил о своих денежных делах: резко, оскорбленно, почти цинически. Платить вперед Пра за комнату он находил возмутительным и вел себя так, словно все, кому он должен, должны – ему. Неприятно поразила нас его страшная самоуверенность. – «Подождали – еще подождут. Я не виноват, что у меня всего 100 р<ублей>» – и т. д. Кроме того, страстно мечтал бросить Коктебель и поступить в монастырь, где собирался сажать картошку.

Сегодня мы с Асей на Арбате видели старуху, лет девяноста, державшую в одной руке – клюку, в другой – огромный голубой эмалированный горшок. Стояла она перед дверью магазина «Скороход». Все проходящие долго на нее смотрели, она ни на кого. – Лиленька, Вам нравится?

Всего лучшего, пишите мне пока в Москву. Аля здорова, все хорошеет. Я недавно видела во сне Петю[188]188
  П. Я. Эфрон.


[Закрыть] и узнала во сне это прежнее облако нежности и тоски. Он был в коричневом костюме, худой, я узнала его прелестную улыбку. Лиля, этого человека я могла бы безумно любить! Я знаю, что это – неповторимо.

МЦ.

Москва, 30-го сентября 1916 г.

Милая Лиленька,

Поздравляю Вас с прошедшим днем рождения[189]189
  25 сентября.


[Закрыть] и обращаюсь к Вам с просьбой. Мне непременно нужна шуба, а цены сейчас на сукно безумные – 18–20 р. арш.

Купите мне, пож<алуйста>, 5–6 арш. кавказского сукна, если будет кусок в 6 – лучше 6, во всяком случае не меньше пяти, шуба, в виду моего положения[190]190
  М. И. Цветаева ожидала второго ребенка.


[Закрыть] должна быть cloche – широкая. Если кавказское сукно не двойной ширины, как наше, берите больше, посоветуйтесь с кем-ниб. умудренным.

Цвет, Лиленька, лучше всего – коричневый, но скорей отдающий в красное, – не оливковый, не травянистый. Можно совсем темно-коричневый, строгий.

Следующий, если не будет коричневого, – темно-зеленый, за ним темно-лиловый, за ним темно-синий, за ним – черный, серый покупайте только в самом последнем случае, а оливко<во>го и защитного – ни в каком случае!

У меня две шубы, и обе не годятся: одна – поддевка, в талью, другая – леопард, а быть леопардом в таком положении – несколько причудливо, хотя Ася и советует мне нашить себе на живот вырезанного из черного плюша леопардёныша.

Буду Вам очень благодарна, Лиленька, если скоро купите и вышлете, сейчас у меня шьет портниха, и мне хотелось бы кончить всю обмундировку сразу.

Деньги сейчас же вышлю, как узнаю цену, – не задержу.

Это сегодня – второе просительное письмо. Первое – дяде Мите, с просьбой дать Сереже рекомендательное письмо в Военно-Промышленный Комитет,[191]191
  Учреждение по милитаризации промышленности.


[Закрыть] – где он хочет устроиться приемщиком. Жалованье – 80 – 100 р., время занятий, кажется, от 11-ти до 4-ех. – Деньги сейчас очень нужны! —

Пишу стихи, перевожу Comtesse de Noailles,[192]192
  Графиня де Ноай


[Закрыть] мерзну, погода, как в ноябре.

– Ах, мне как-то оскорбительно, что есть где-то синее небо, и я не под ним!

Единственная моя уверенность – в моем праве решительно на всё, droit de seigneur.[193]193
  Право сеньора (фр.)


[Закрыть] Если жизнь это оспаривает – я не противлюсь, только глубоко изумлена, и рукой не пошевельну от брезгливости.

– Да.

Чувствую я себя – физически – очень хорошо, совсем не тошнит и не устаю. С виду еще ничего не заметно.

– Скоро ли Вы приедете?

Сережа вернулся, хотя не потолстевший, но с ежечасным голодом, и веселый. Пьет молоко и особенных зловредностей не ест. Сейчас Магда пишет его портрет, сводя его с ума своей черепашьестью.

Аля растет и хорошеет, знает уже несколько букв, замечательно слушает и пересказывает сказки. У нее хорошая, аккуратная, чистоплотная, бездарная няня-рижанка. Другая прислуга – приветливая расторопная солдатка, милая своей полудеревенскостью. В доме приблизительный порядок. Пол-обеда готовится у соседей, на плите, мы кухню еще не топим.

– Вот Лиленька, дела хозяйственные. А вот одни из последних стихов:

 
И другу на руку легло
Крылатки тонкое крыло.
– Что я поистине крылата, —
Ты понял, спутник по беде!
Но, ах, не справиться тебе
С моею нежностью проклятой!
 
 
И, благодарный за тепло,
Целуешь тонкое крыло.
 
 
А ветер гасит огоньки
И треплет пестрые палатки,
А ветер от твоей руки
Отводит крылышко крылатки,
И дышит: «душу не губи!
Крылатых женщин не люби!»[194]194
  Стихотворениение обращено к H. A. Плуцер-Сарна.


[Закрыть]
 

Лиленька, у меня для Вас есть черная бархатная с бисером накидка Вашей бабушки, очень торжественная.

Целую Вас.

МЭ

P. S. Если кавк<азское> сукно разного качества, берите погрубей, потолще.

<Апрель 1917>

Милая Лиля,

С<ережа> пишет, что все время всех сажает под арест,[195]195
  С. Я. Эфрон продолжал учебу в 1-й Петергофской школе прапорщиков.


[Закрыть] что на будущее в П<етрограде> смотрит безнадежно и что едет в П<етроград> повидаться с Асей[196]196
  А. И. Цветаева гостила в Петрограде у старшей сестры С. Я. Эфрона, Анны Яковлевны


[Закрыть] и Степуном. Бориса попросите ко мне приехать завтра в 4 ч., а Никодиму позвоните 5-04-46. (Никодим Акимович).[197]197
  Н. А. Плуцер-Сарна.


[Закрыть]

Чтобы приезжал завтра в 1 ч., а то я не хочу, чтобы они встретились с Б<орисом>. Поцелуйте за меня Алю и скажите ей, что ее сестра все время спит.[198]198
  Письмо написано из родильного дома


[Закрыть]

МЭ.

#11_13#

<29-го апреля 1917 г.>

Милая Лиленька,

У меня к Вам просьба: не могли бы Вы сейчас заплатить мне? Вы мне должны 95 р. (70 р. за апрель по первые числа мая), 24 р. за март (70 р. – 46 р., которые Вам остался должен Сережа) и 1 р. за февр<аль>. (Вы мне должны были – помните, мы считались? – 18 р., но 2 раза давали по 10 р., а я в свою очередь платила за молоко, так что в итоге Вы мне оставались должны за февраль 1 р… У меня каждая копейка записана, дома покажу.)

У меня сейчас большие траты: неправдоподобный налог в 80 р.; квартирная плата, жалованье прислугам, чаевые (около 35 р. здесь, – и м. б. еще 25 р. за 2 недели, если до 4-го не поправлюсь.

А занимать мне не у кого, я Никодиму до сих пор должна 100 р…

Сделаем так. Купите мне у Френкелей[199]199
  Магазин по имени владельцев.


[Закрыть] пару башмаков – 29 номер (их 38 мне мал), а остальные деньги, если не трудно, пришлите с Верой. Смогу тогда начать платежи. Пришлите башмаки, все-таки надо померить.

Потом – Вера говорила о каком-то варшавском сапожнике. Возьмите у Маши[200]200
  Прислуга семьи Цветаевой.


[Закрыть] свои старые желтые башмаки (полуботинки), котор<ые> я хотела продать. Она знает. Пусть сапожник сделает из них полуботинки (а м. б. выйдут башмаки) для Али. На образец дайте Алины новые черные. А то я все равно не продам. За работу давайте, я думаю, не более 5 р…

И еще поручение, Лиленька. Сдайте офицерскую комнату[201]201
  Так называли комнату, где гостили друзья мужа Цветаевой.


[Закрыть] на все лето – условие: ежемесячная плата вперед (это всегда), и чтобы по телеф<ону> ему звонили не раньше 4 ч<асов> дня. А то опять прислуге летать по лестницам. И сдайте непрем<енно> мужчине. Женщина целый день будет в кухне и все равно наведет десяток мужчин.

Чувствую себя хорошо. Вчера доктор меня выслушивал. В легких ничего нет, простой бронхит. Вижу интересные сны, записываю. Вообще массу записываю – мыслей и всего: Ирина научила меня думать.

Очень привыкла к жизни здесь, буду скучать. Время идет изумительно быстро: 16 дней, как один день.

Множество всяких планов – чисто внутренних (стихов, писем, прозы) – и полное безразличие, где и как жить. Мое – теперь – убеждение: Главное – это родиться, дальше все устроится.

Ирина понемножечку хорошеет, месяца через 3 будет определенно хорошенькая. По краскам она будет эффектней Али, и вообще почему-то думаю – более внешней, жизненной. Аля – это дитя моего духа. – Очень хороши – уже сейчас – глаза, необычайного блеска, очень темные (будут темно-зеленые, или темно-серые), – очень большие. И хорош рот. Нос, думаю, будет мой: определенные ноздри и прямота Алиного, вроде как у Андрюши в этом возрасте. Мы с Асей знатоки.

Когда вернусь, массу Вам расскажу о женщинах. Я их теперь великолепно знаю. Сюда нужно было бы посылать учиться, молодых людей, как в Англию.

Целую Вас.

Да! В понедельник Алю с Маврикием[202]202
  М. А. Минц.


[Закрыть] не отпускайте: я может быть скоро вернусь (3-го) – и хочу непременно, чтобы Аля была дома. Кроме того, я не смогу без няни. Значит, Лиленька, не забудьте насчет башмаков: № 29. И непрем<енно> на каблуке.

МЭ.

Сейчас тепло. Пусть Аля переходит в детскую, а Сережину комнату заприте.

Москва, 19-го мая 1917 г., пятница

Милая Лиля,

Рабочие от Шора,[203]203
  Магазин музыкальных инструментов, называемый по имени его владельца


[Закрыть] неся вниз рояль, разбили почти все перила и сломали притолоку. Будьте добры, пришлите кого-нибудь починить, – перила почти целиком снесены, и ходить по лестнице опасно.

МЭ

– Если Вы согласны произвести эту починку, ответьте мне, пожалуйста, через Машу.

Москва, 29-го июня 1917 г., четверг

[204]204
  Е. Я. Эфрон жила на даче у Фельдштейнов, давала уроки их старшей дочери.


[Закрыть]

Милая Лиля,

Сережа жив и здоров, я получила от него телегр<амму> и письмо.[205]205
  С. Я. Эфрон в составе учебной команды пехотного запасного полка был послан в Нижний Новгород для наведения порядка в охваченном волнениями городе.


[Закрыть] Ранено свыше 30-ти юнкеров (двое сброшены с моста, – раскроены головы, рваные раны, били прикладами, ногами, камнями), трое при смерти, один из них, только что вернувшийся с каторги социалист.

Причина: недовольство тем, что юнкера в с<оциал>-д<емократической> демонстр<ации> 18-го июня участия почти не принимали, – и тем, что они шли с лозунгом: «Честь России дороже жизни». – Точного дня приезда Сережи я не знаю, тогда Вас извещу.

Сейчас я одна с кормилицей и тремя детьми (третий – Валерий – 6-мес<ячный> сын кормилицы). Маша ушла. Кормилица очень мила, и мы справляемся.

О своем будущем ничего не знаю. Аля и Ирина здоровы, Ирина понемножку поправляется, хотя еще очень худа.

Пишу стихи, вижусь с Никодимом, Таней,[206]206
  Н. А. и Т. И. Плуцер-Сарна.


[Закрыть] Л<идией> А<лександровной>,[207]207
  Л. А. Тамбурер.


[Закрыть] Бердяевым. И – в общении – все хороши…

МЭ.

Москва, 5 июля 1917 г., среда

Милая Лиля,

Последнее, что я знаю о Сереже, это то, что вчера (4-го) должен был быть его выпуск. С тех пор я писем не получала. Он писал 25-го.

Коротенькая записочка и вырезки из газеты о нападении большевиков на петергофцев, – я тогда Вам писала.

Я вчера вечером была на Тверской. Огромная толпа стройным свистом разгоняла большевиков. Среди солдат раздавались возгласы: «Подкуплены! Николая II хотят!» – «Товарищи, кричите погромче: „Долой большевиков!“

Мчались колючие от винтовок автомобили. Настроение было грозное. Вдруг кто-то крикнул, толпа – обезумев – побежала, – иступленные лица, крики – ломились в магазины – Ходынка.

Я что есть силы бросилась на совершенно опустевшую мостовую, – ни одного человека – ждали выстрелов.

Одно только чувство: ужас быть раздавленной. Всё это длилось минуту-две. Оказалось, – ложная тревога. Мы были с Лидией Александровной.

По переулкам между Тверской и Никитской непрерывно мчались вооруженные автомобили большевиков. Первый выстрел решил бы всё.

Мы с Л<идией> А<лександровной> пробыли там часов до одиннадцати, – не стреляли.

Я в безумном беспокойстве за Сережу. Как только получу от него телегр<амму>, мгновенно телеграфирую Вам.

Москва – какой я ее вчера видала – была прекрасной. А политика, может быть, – страстнее самой страсти.

МЭ

<Июль 1918 г.>

Милая Лиля!

Получила все Ваши три письма.

Если Вы всё равно решили жить в деревне, я у Вас Ирину оставлю, если же живете исключительно из-за Ирины, я Ирину возьму.

Жить на два дома сейчас невозможно, денег у меня в обрез, ибо потребности дня неограничены.

Всё, что я смогу сделать – платить за Иринино молоко, давать крупу и взять на себя половину того, что Вы платите за комнату.

Подумайте, подходит ли это Вам, и ответьте через Мишу.

Надо – необходимо – приучать Ирину к картофелю. Крупы мало и достать нельзя. За картофель буду платить отдельно. Я определенно не хочу, чтобы Вы на Ирину тратили хотя бы копейку, но если ее содержание будет мне не по силам, я ее возьму.

Вот, милая Лиля, точно и определенно – положение моих дел.

Не сердитесь и не упрекайте, у меня не только Ирина, а еще Аля, а еще дрова, к<отор>ых нет, и ремонт, за к<отор>ый надо платить и т<ак> д<алее> – без конца.

Целую Вас. Подумайте и ответьте. Посылаю крупу и 84 р. за Иринино молоко до 4-го авг<уста> ст<арого> стиля. Деньги за комнату – если Ирина у Вас останется – привезу в среду.

МЭ

7-го февраля 1939 г., вторник

<Из Парижа в Москву>[208]208
  Написано на видовой открытке: «Paris, Notre Dame,Chimeres» («Париж, Собор Парижской Богоматери, Химеры»).


[Закрыть]

Милая Лиля,

Сердечно рада, что одобрили могилу.[209]209
  Речь идет о надгробной плите на могиле родителей и брата Е. Я. Эфрон, которую поставила Цветаева. Этим она была занята почти весь предотъездный год. Но лучше – ее собственными словами:
  «Дорогой Володя,
  Обращаюсь к Вам со странной – и срочной просьбой. Я сейчас (впрочем уж целую зиму!) ставлю памятник на Монпарнасском кладбище родителям и брату С<ергея> Я<ковлевича>. Теперь нужна надпись – и в последнюю минуту оказалось, что лицо, купившее место, подписалось на французский лад Effront, и это Effront – во всех последующих бумагах – пошло – и утвердилось – и теперь директор кладбища не разрешает – на плите – Efron, a требует прежней: по мне безобразной, ибо все члены семьи, с тех пор как я в нее вступила, подписывались – и продолжают – Efron.
  Тогда я подумала – о русской надписи. Администрация кладбища согласна, но просит нарисованного текста, так как рабочий – француз.
  <…> Вот текст. (Буква – 4 фр<анка> 50, поэтому – без отчеств).
  Только умоляю – если можно – поскорее и предварительно выяснив соотношение букв.
  Здесь покоятся Яков Эфрон Елизавета Эфрон-Дурново и сын их Константин
  NB! Володя! Непременно по старой орфографии, ибо 1) умерли они в 1910 г., 2) памятник ставлю – я.
  Простите за такое мрачное поручение, но это были чудные люди (все трое!) и этого скромного памятника (с 1910 г.) заслужили» (письмо к В. Б. Сосинскому от 15 июня 1938 г.).
  В августе 1982 г. Монпарнасское кладбище посетила журналистка и переводчица Мария-Луиза Ботт. По-видимому, она была последней, кому довелось навестить эту могилу. В конторе кладбища ей сказали, что на днях могила будет ликвидирована в связи с истечением срока оплаты. Согласно справке, выданной М.-Л. Ботт в конторе, могила Е. Я., Я. К. и К. Я. Эфронов находилась на Cimetière Parisien du Sud-Montparnasse, à 27 division, 7 ligne Est, № 12 Nord. Захоронение производил в 1910 г. Pierre Efront.


[Закрыть]

Я – лежачую выбрала, потому что помню, как мой отец – для себя хотел лежачей, со свойственной ему трогательной простотой объясняя, что – стоячие памятники – непрочные, клонятся – валятся, что это – беспорядок и нарушает мир последнего сна.

– Где Вы жили в П<ариже> и в окрестностях, т. е. какие места Вам особенно-дороги? Потому что в данном квартале можно найти открытку с данной улицей.

Напишите (кроме Сэны, quais,[210]210
  Набережных (фр.)


[Закрыть] общего – это я знаю) все Ваши любимые (жилые) места, и я, пока время есть, похожу по Вашему прежнему следу – и достану. Не забудьте и загородных мест.

Могилу увеличу и тоже пришлю – по 3 карточки каждого снимка, п<отому> ч<то> – думаю – Ваши сестры тоже захотят. Увеличу cépia, это – мягче.

Город – безумно-хорош, и у нас уже дуновение весны.

Всего лучшего, жду по возможности скорого ответа об улицах и загородах – на это нужно время.

М.

Слышали ли Вы о смерти M. Julia?[211]211
  Коктебельский гость дома Волошина лета 1911 г.; ему посвящен шуточный сонет Волошина «Француз» (Волошин М. Стихотворения и поэмы. С. 425).


[Закрыть] Умер несколько лет назад – в каком-то очень важном чине. А помните, как его в последнюю минуту обвинили в краже болгарского[212]212
  Болгарская община, наряду с крымскими татарами и русскими, составляла основное население Коктебеля до 1944 г. (года их депортации из Крыма).


[Закрыть] белья – и я его утешала? Иных уж нет, а те – далече…

3-го октября 1940 г.

Москва, Покровский бульвар,

д<ом> 15/5, 4-ый подъезд, кв<артира> 62

Милая Лиля,

Спешу Вас известить: С<ережа> на прежнем месте.[213]213
  С. Я. Эфрон был арестован 10 октября 1939 г. и находился в это время в Бутырской тюрьме


[Закрыть] Я сегодня сидела в приемной полумертвая, п. ч. 30-го мне в окне сказали, что он на передаче не числится (в прошлые разы говорили, что много денег, но этот раз – определенно: не числится). Я тогда же пошла в вопросы и ответы и запросила на обороте анкеты: состояние здоровья, местопребывание. Назначили на сегодня. Сотрудник меня узнал и сразу назвал, хотя не виделись мы месяца четыре, – и посильно успокоил: у нас хорошие врачи и в случае нужды будет оказана срочная помощь. У меня так стучали зубы, что я никак не могла попасть на „спасибо“. („Вы напрасно так волнуетесь“ – вообще, у меня впечатление, что С<ережу> – знают, а по нему – и меня. В приемной дивятся долгости его московского пребывания.)

Да, а 10-го годовщина, и день рождения, и еще годовщина: трехлетия отъезда.[214]214
  Годовщина ареста, трехлетие отъезда Сергея из Франции.


[Закрыть] Але я на ее годовщину, 27-го,[215]215
  Арест 27-го августа 1939 г.


[Закрыть] носила передачу, С<ереже>, наверное, не удастся…

_________

Мур[216]216
  сын Цветаевой.


[Закрыть] перешел в местную школу, по соседству, № 8 по Покров<скому> бульв<ару> (бывшую ж<енскую> гимн<азию> Виноградовой). Там – проще. И – так – проще, может выходить за четверть часа, а то давился едой, боясь опоздать. А – кошмарный трамвай: хожу пешком или езжу на метро (Кировские ворота в 10 мин.). Немножко привыкла. Хорошие места, ноне мои. На лифте больше не езжу, в последний раз меня дико перепугал женский голос (лифтерша сидит где-то в подземелье и говорит в микрофон): – Как идет лифт? Я, дрожащим (как лифт) голосом: – Да ничего. Кажется – неважно. – Может, и не доедете: тяга совсем слабая, в пятом – остановился. Я: – Да не пугайте, не пугайте, ради Бога, я и так умираю от страха!

„И с той поры – к Демьяну ни ногой“.[217]217
  Из басни И. А. Крылова «Демьянова уха»


[Закрыть]

Честное слово: так бояться для сердца куда хуже, чем все шесть этажей.

С деньгами плоховато: все ушло на кв<артиру> и переезд, а в Интер<национальной> Лит<ературе>, где в ближайшей книге должны были пойти мои переводы немец<ких> песен – полная перемена программы, пойдет совсем другое, так что на скорый гонорар надеяться нечего. Хоть бы Муля выручил те (воровкины) 750 руб<лей>.[218]218
  Муля – С. Д. Гуревич – близкий друг А. С. Эфрон, переводчик и журналист. В феврале 1940 г. Цветаеву обманули, взяв 750 рублей как плату вперед за квартиру.


[Закрыть]

________

Заказала книжную полку и кухонную (NВ! Чем буду платить??). Столяр – друг Тагеров,[219]219
  Е. Б. Тагер и его жена, Елена Ефимовна


[Закрыть] чудный старик, мы с ним сразу подружились. Когда уберутся ящики, комната будет – посильно – приличная. Очень радуюсь Вашему и 3<инаиды> М<итрофановны>[220]220
  3. М. Ширкевич – близкая подруга Е. Я. Эфрон.


[Закрыть] возвращению. Как наверное дико-тоскливо по вечерам и ночам в деревне! Я, никогда не любившая города – не мыслю. О черных ночах Голицына вспоминаю с содроганием.[221]221
  В Голицыне Цветаева жила зимой 1939/40 г., снимая там комнату


[Закрыть] Все эти стеклянные террасы…

Замок повешу завтра – нынче не успела. Куплю новый, с двумя ключами: тот тоже есть, но куда-то завалился. Ничего – будет два.

Целую обеих, будьте здоровы.

М.

<Конец сентября – начало октября 1939 г., Болшево>

<В Москву>

Дорогая моя Лиля,

Все у нас идет своим чередом.[222]222
  См. запись в тетради М. Цветаевой: «Возобновляю эту тетрадь 5 сент<ября> 1940 г. в Москве. 18-го июня приезд в Россию. 19-го – в Болшеве свидание с больным С. Неуют. За керосином. С. покупает яблоки. Постепенное щемление сердца. Мытарства по телефонам. Энигматическая Аля, ее накладное веселье. Живу без бумаг, никому не показываюсь. Кошки. Мой любимый неласковый подросток – кот. (Всё это – для моей памяти, и больше ничьей: Мур, если и прочтет, не узнает. Да и не прочтет, ибо бежит – такого.) Торты, ананасы, от этого – не легче. Прогулки с Милей. Мое одиночество. Посудная вода и слезы. Обертон – унтертон всего – жуть. Обещают перегородку – дни идут. Мурину школу – дни идут. И отвычный деревянный пейзаж, отсутствие камня: устоя. Болезнь С. Страх его сердечного страха. Обрывки его жизни без меня, – не успеваю слушать: полны руки дела, слушаю на пружине. Погреб: 100 раз в день. Когда – писать??
  Девочка Шура. Впервые – чувство чужой кухни. Безумная жара, которой не замечаю: ручьи пота и слез в посудный таз. Не за кого держаться. Начинаю понимать, что С. бессилен, совсем, во всем. (Я что-то вынимая: – Разве Вы не видели? Такие чудные рубашки! – „Я на Вас смотрел!“).
  (Разворачиваю рану. Живое мясо. Короче:) 27-го в ночь отъезд Али. Аля – веселая, держится браво. Отшучивается.
  Забыла: последнее счастливое видение ее – дня за 4 – на С<ельско-> Х<озяйственной> выставке, „колхозницей“, в красном чешском платке – моем подарке. Сияла. Уходит, не прощаясь! Я – Что же ты, Аля, так, ни с кем не простившись? Она, в слезах, через плечо – отмахивается! Комендант (старик, с добротой) – Так – лучше. Долгие проводы – лишние слезы…
  <оставлено несколько незаполненных страниц.>
  О себе. (5-го сент<ября> 1940) Меня все считают – мужественной. Я не знаю человека робче себя. Боюсь – всего. Глаз, черноты, шага, а больше всего – себя, своей головы – если это голова – так преданно мне служившей – в тетради и так убивающей меня – в жизни. Никто не видит – не знает, – что я год уже (приблизительно) ищу глазами – крюк, но их нет, п<отому> ч<то> везде электричество. Никаких „люстр“…. Я год примеряю – смерть. Всё – уродливо и – страшно. Проглотить – мерзость, прыгнуть – враждебность, исконная отвратительность воды. Я не хочу пугать (посмертно), мне кажется, что я себя уже – посмертно – боюсь. Я не хочу – умереть, я хочу – не быть. Вздор. Пока я нужна… но, Господи, как я мало, как я ничего не могу!. Доживать – дожёвывать Горькую полынь – Сколько строк, миновавших! Ничего не записываю. С этим – кончено» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 32, лл. 62 об. – 63).


[Закрыть] Перегородка еще не поставлена, п<отому> что нет до сих пор материала (9 листов фанеры!), но нужно думать на этих днях появится.

Радостная новость – Мурины рисунки произвели в школе фурор.

Кот[223]223
  Домашнее имя Г. С. Эфрона.


[Закрыть] ворвался, чтобы бежать на станцию. Обнимаю.

7-го февраля 1939 г., вторник

14-го июля 1941 г. <Пески Коломенские><В Москву>

Дорогая Лиля! Пишу Вам из Песков, куда мы уехали 12-го. Был очень сложный и жаркий переезд, половину необходимых вещей забыли. Последние дни из-за газа и неналаженного примуса почти ничего не ели. Вообще, были очень трудные дни.

Умоляю Веру сходить за меня, я действительно не могла, было очень плохо с сердцем. Нынче отдали паспорта в прописку, вернут в конце недели, тогда съезжу в Москву и на авось зайду к Вам, хотя надеюсь, что вы обе тоже в деревне.

Скоро начнем с Котом работать в колхозе, нынче я на полном солнце с 11 ч. до 1 ч. полола хозяйкин огород, чтобы испробовать свои силы, и ничего. Но не знаю, как будет с другой работой, притом каждодневной. Очень, очень прошу Веру заменить меня, это просто необходимо, а то рукопись потеряется. Целую вас обеих. Я еще очень плохо сплю, но с сердцем немножко лучше.

Марина