Текст книги "Сетевые публикации"
Автор книги: Максим Кантор
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 45 страниц)
Простой вопрос (30.05.2012)
скажите, мои воображаемые друзья, для вас есть авторитеты?
Это довольно простой вопрос.
В обществе (в котором отсутствует вера в Бога и уважение к власти, а также нет закона и объявлено, что программы перемен тоже нет) должна присутствовать хотя бы некая моральная личность. То есть, должен существовать человек, чье мнение для вас является решающим.
Вот есть человек, и его слова, деяния, книги, речи – для вас пример чистоты и твердости духа.
Некогда таким человеком в России был Толстой. И Солженицын был таким человеком. И Сахаров. И Аверинцев тоже был таким. И Лихачев.
Это были люди, много сделавшие в своей жизни, много всего создавшие, люди с очень определенными взглядами. И мнение этих людей в известном смысле замещало закон – или даже отсутствующую веру.
То есть, они были как бы представителями людей в вопросе веры – ведь они очевидно имели твердую веру.
Скажите, у вас есть такой человек?
Подозреваю, что такой фигуры сегодня нет, и авторитета для вас, воображаемые друзья, не существует.
Точнее сказать: вместо ненавистного нам «учителя» появился некий размытый, аморфный, мыльный собеседник, безответственный наперсник, неутомимый шептун – он ежедневно вам нашептывает набор мелких слов в уши. Это такая коллективная личность, он сам столь же эфемерен как наше общество, он такой же воображаемый как вы, мои воображаемые друзья. Это дух времени, состоящий из сотни колумнистов, такой сводный идеологический фантом: альбац-морев-дашевский-новодворская-гельман-деготь-рубинштейн-пархоменко-акунин-кашин-гессен-латынина.
Никакое серьезное слово нас уже не воодушевит – требуется юморок, легкая шутливая манерка, немного знаний, легкое необременительное убеждение – в чем-нибудь, что не задевает чувства гражданина своей определенностью.
Это не многоголовый монстр идеологии, как можно было бы подумать, а скорее большая лужа. Никто из колумнистов по отдельности ничего из себя не представляет, выдернете одного из толпы, поинтересуйтесь, какие стихи пишет Дашевский, какие исторические идеи пестует Латынина, каково содержание книг Гессен – и все, лужу можно считать лужей. Но когда варево булькает, когда создается эффект вечно пузырящейся поверхности – тогда можно решить, что перед нами не лужа, но океан мысли. Это и есть классическая идеологическая работа.
И штука в том, что к этому вечному шепоту привыкли – как к безликому интернету, как к собственной необразованности, как к ничего не говорящему современному искусству. Мы ведь не хотим ничего нового – нас, вообще говоря, все устраивает. Нам только нужно чтобы шептун безостановочно шептал, как вечно работающий телевизор, нужно, чтобы лужа булькала не переставая.
Новостной повод имеется? Вот и реакция, и остроумно, как всегда.
А еще спрашивают: что делать?
Выключить телевизор, обходить лужу стороной, читать только хорошие книги, не бояться учиться истории и философии.
Вы – наркоманы, понимаете? Идеологические наркоманы.
Перестаньте, это вредно.
Размышления у парадного подъезда (05.06.2012)
На первый процесс Ходорковского я пошел вместе с его американским адвокатом Чарльзом Краузе (он из Вашингтона и коллекционер графики) – мы сидели во втором ряду знаменитого Басманного суда. Краузе ничего по-русски не понимал и немного скучал, разгадывал кроссворд. Посматривал время от времени на публику, на героев процесса – но в речах понимал только фамилии фигурантов и названия предприятий.
В какой-то момент я растерялся: обвинитель стал склонять мою фамилию. Кантор, Кантор – я испугался, что Чарльз решит, что это я заварил всю кашу. Оказалось, что некий мой однофамилец (потом-то я выяснил, что это крупный воротила) Вячеслав Кантор, владелец предприятия АКРОН, вчинил иск Ходорковскому, и этот иск – одно из оснований процесса.
Одним словом, в тот день я очень страдал от совпадения фамилий. Вячеслав Кантор представился на этом судилище воплощением зла и произвола.
Около зала суда шумела толпа защитников справедливости.
В толпе были (как теперь принято говорить, характеризуя протестные собрания) прекрасные светлые лица.
Впоследствии я узнал, что магнат В.Кантор – не полный злодей, но яркое светское явление. Он собирает большую прекрасную коллекцию живописи, меценатствует. Он создал так называемый «Музей еврейского искусства» и прикупил на его стены картины всех свободолюбивых художников наших дней – еврейской национальности. Вокруг этого музея и его владельца бурлит интеллектуальная жизнь, причем фигуранты этого оживленного процесса – ровно те же самые свободолюбивые люди, что митингуют против басманного правосудия.
Себя евреем я считаю редко – только в антисемитской компании, а так держу себя за русского, даже если это и не нравится кому-то. Не в том дело, что материнская половина берет верх, отец влиял больше – но просто я вырос в России и думаю о России. Так что в музей еврейского искусства попасть не хотел, но тут важна не национальность, а нечто более сущностное.
Есть удивительная непоследовательность в наших сегодняшних днях, что-то крайне нелепое, что трудно поддается характеристике. Вот, мы сочувствуем некоему опальному герою, но принимаем деньги от того, кто героя упек за решетку. Вот, мы служим сначала Березовскому, потом Усманову, а потом протестуем против Путина, живя на деньги Усманова, – какая-то во всем этом царит этическая сумятица.
Трудно себе представить, чтобы художники круга Лоренцо Медичи с одинаковой легкостью брали деньги от семьи Пацци. Впрочем, возможно, эти средневековые понятия о чести устарели.
Можно, разумеется, считать, что нынче все устроено проще: господские ссоры в бельэтаже – это идет само по себе: ну что мы в сущности знаем, о том, кто прав и кто виноват в разборках Абрамовича и Березовского? Мы люди маленькие, наблюдаем издалека, это не наше дело. А там – ух! Большие люди, большие проблемы! Мы с равной охотой сходим на яхту и дачу Абрамовича – и забудем в этот момент, что прежде бывали на даче у Березовского. Ах, какая нам разница, кто что у кого украл? Помилуйте! Что это – у нас, что ли, украли? Крали-то вообще из бюджета, это какие-то народные абстракции. Словом, хозяева ссорятся – но нас это не касается.
Наша интеллектуальная жизнь в людской нижнего этажа – идет себе своим чередом.
Пишем пылко, ненавидим Сталина, боремся за свободу. И в целом, безразлично, кто нам бросит кость. Это нормальная психология челяди.
Креативный класс и его парки (06.06.2012)
Великие художники всегда говорят понятно и просто.
Когда Веласкес рисовал инфанту – как заводную куклу, а ее карлика – как огромного трагического великана, то Веласкес хотел сказать именно вот это: королевская власть – финтифлюшка, а уродливый народ – велик. Не надо даже гадать, есть ли иной спрятанный смысл. Сказанного вполне достаточно.
У Веласкеса есть картина «Пряхи», висит в музее Прадо.
На картине изображены женщины, эти женщины заняты тем, что ткут ковер – одна из них поправляет нитки в прядильном станке, в руках у другой веретено, третья разбирает пряжу.
Женщины молоды и прекрасны – но это обыкновенные работницы, простолюдинки, никакого светского шика в их облике нет. Бывает так, что тетки из народа – красивы. Так, кстати говоря, чаще всего и бывает.
Продукт их труда мы видим на заднем плане картины – один ковер уже готов, на нем вытканы грациозные кавалеры и дамы, господа в роскошных нарядах. Пряхи изобразили на ковре глянцевую светскую жизнь.
Пряхи, выткавшие на ковре креативный класс – это, просто напросто, – парки. Римские богини – Парки, то есть, мойры, то есть, богини судьбы, тянущие нити каждой отдельной жизни – в том числе и жизни этих напомаженных куколок. В руках у парок – пряжа бытия, и от желания богинь судьбы зависит: распустить ковер с игрушечными человечками, с Немцовым, Путиным, Акуниным и Собчак, или дать пестрой тряпочке еще немного повисеть.
Парки (которых обычно представляют скрученными старухами), согласно Веласкесу, – молодые и привлекательные женщины, а труд парок – увлекательное дело. Это ведь интересно – выткать узорную картинку, а потом ее порвать. Народу нравится создавать нарядных господ и потом распускать господ по нитке. Так часто бывало в истории, а то, что в промежутках народ выпивает – дело, в сущности, понятное.
Сидит этакий Швейк в пивной «У Чаши» – и опрокидывает одну за одной. А вдруг это вовсе не обычный алкоголик? Вдруг креативный класс переоценивает степень анчоусности данного выпивохи?
Обратите, кстати, внимание на название пивной, в которой сидит Швейк. У Чаши, У Калика – так названо потому, что пражских гуситов называли «каликстианцами», «чашниками». Гуситы потребовали у римско-католической церкви индивидуальных чаш для причастия – и в конце-концов, своего добились. Однажды чашники восстали – и перебили угнетателей. И церковь реформировали, и попутно много господ порезали.
Не обольщайтесь, глядя на сонного алкоголика и работницу ткацкой фабрики – возможно, это Ян Жижка и ваша персональная мойра.
Стоит только дернуть за ниточку – и пестрый коврик креативного класса расползется, ничего не останется вообще. Ворох разноцветного тряпья, клубок пустых амбиций, дряненькие планы – и больше ничего, совсем ничего.
Акции российской истории (10.06.2012)
Орвелл однажды сказал: «тот кто владеет прошлым, владеет будущим» – это формула историографии.
Приватизировать историю (при том что газ, нефть, алюминий и почту с телеграфом уже взяли) – вот задача текущего дня.
Благостная дама Прохорова (при сочувственном внимании зала) предложила написать новую историю России, а заодно и мира, поскольку существующая до сих пор история
России согласована с историей иных частей планеты.
Новейшая история должна избавить общество от проклятых вопросов бытия, которые (по мнению автора новой концепции) уводят людей в сторону от вектора поступательного развития – и возвращают на изрядно надоевшую орбиту рассуждений «Кто виноват?» «Что делать» «Отвечает ли интеллигенция за народ?» Груз пустой риторики пора оставить прошлому (считает благостная дама) и путь к реальным свершениям будет расчищен.
Призыв идти вперед прозвучал своевременно, поскольку мир катится в пропасть.
И сколь отрадно узнать, что люди просто ошиблись с фатальным диагнозом! Разные факторы (безработица, демографический кризис, падение производства, крах финансовой системы, несостоятельность общественных договоренностей) ошибочно навели людей на мысль, что жизнь не так уж и хороша. Отрадно, что явилась благостная дама – и все объяснила.
Представьте больного, который вообразил, что у него туберкулез – лишь на основании того, что он отощал и харкает кровью. Сколь обрадуется страдалец, когда врач новой школы объяснит ему, что никакого туберкулеза отныне в природе не существует: пресловутые палочки Коха есть выдумка «закрытых обществ» и фантазия тоталитарного режима. Понимаете, пациент? Вас десятилетиями обманывали! Нет туберкулеза! И не было никогда.
Оказывается «проклятые» вопросы российской истории – не более чем дань риторике 18ого века, теперь уже так говорить не следует. Сегодня этот суповой набор: «интеллигенция должна», «кто виноват?» – мы выбрасывает, как вчерашнюю газету. Долги аннулированы, никто никому уже ничего не должен, никто уже больше в России не виноват (кроме большевиков, конечно); в социальном неравенстве, и, тем паче, в приватизации Таймыра – виноватых искать бесполезно; проклятые вопросы отныне закрыты.
Существует практика неразрешимых долговых обязательств, взаимных кредитов – которые однажды надо просто списать – дама Прохорова предложила применить рабочую схему бизнеса к истории – как нам не хватало этого здорового делового подхода!
Обнулить счета, зафиксировать убытки, отменить всю эту дребедень и достоевщину – и двигаться дальше в мир прогресса. Если постоянно мучить себя бесперспективными вопросами, то так светлого богатого будущего не построишь.
Если обращать внимание на кровохарканье, то так ведь и туберкулезом можно заболеть!
Дама сформулировала задание нашего времени верно:
1) если не имеется возможности лечить болезнь – следует болезнь признать яко не бывшей.
2) если вору не хочется сидеть в тюрьме, надо изменить уголовный кодекс
3) если исторические вопросы общество не в состоянии решить – необходимо переписать историю.
Некогда сентиментальные люди ужасались фразе: «Нет человека – нет проблемы». Эту циничную формулу интеллигентные люди очень не любят.
Однако фраза «Нет истории – нет исторических проблем» – вот такая фраза встретила восторженное понимание интеллигенции.
Сидят очаровательные московские барышни, внимают благостной даме, в их глазах их плещется восторг: как же мы раньше до такой простой вещи не дотумкали – историю пора переписать!
Сколько же можно с Ключевским да Соловьевым мыкаться?
Рабочий момент концепции: следует начать переписывание истории со Страбона и Тацита или ограничимся корректурой трудов 20-ого века – пока не вставал.
Но если и встанет такой вопрос, его разрешить будет легко.
Лишь с написанием программы оппозиции возникают трудности, скажем: нужно ли оппозиционеру, если он украл народную собственность в особо крупных размерах делиться уворованным с так называемым народом? Ответ делается несущественным, если укрупнить задачу и переписать программу всего человечества в целом. Что нам программа следующих трех лет и локальные приватизации!
Благостная дама уже произвела рабочие наброски будущей историографии.
Так, прозвучала умственная фраза о «существовании некоторых общих черт развития разных государств», каковые общие черты развития куда как существеннее так называемых различий. Прежде думали, что Россия не похожа на Америку, Китай или Англию, но благостная дама указывает нам на черты сходства, которые опрокидывают любые доводы. Общего гораздо больше! Этот сокрушительный прорыв в историографии изменит сознание людей и науку как таковую.
До сих пор историки (не вооруженные новейшим подходом к проблеме) изучали характеры различных культур, географические и климатические условия, особенности исторического контекста.
Но сколько же сил было потрачено впустую! Дама указала на главное: в странах Европы прежде было авторитарное правление, а потом тоталитаризм преодолели, ну и в России так же сделали, а стало быть, мы идем по пути западных стран. Не уточнив, о каких именно веках идет речь, дама решила проблему крупно – возьмем двадцатый век, например – и все тут уже ясно.
Коммунистический агитатор не мог бы сказать яснее, ефрейтор с командой «на первый-второй рассчитайсь» не столь эффективен, медведевское «свобода лучше, чем не свобода» не настолько грандиозно.
Написать новую историю, отменяющую круг «проклятых вопросов» – олигархии уже пора. И олигархия эту историю бодро пишет. Латынинины, резуны, акунины – первые пробы пера, новая историография олигархии ждет летописца. Страна и мир на грани катастрофы по вине алчных невежественных людей – и алчные невежественные предлагают не исправлять ошибки, но переписать историю. В высшей степени понятное решение.
Дама – самодовольная дура.
Но те кто слушают ее – они намного глупее.
Набросок европейской истории (11.06.2012)
«В Европе светская власть отделена от церкви» – это один из штампов идеологической борьбы. Когда произносят эту фразу, относят ее по ведомству «прав человека» – в сознании завистливого русского интеллигента данный факт расположен рядом с судом присяжных, с пособием по безработице и правом на демонстрации. Церковь отделена от государства – отчего-то представляется, что это прогрессивное решение было принято во имя прав и достоинств гражданина. Сами не знаем, что бы еще такое лакомое рассмотреть в тарелке у соседа – и в толк не возьмем, что там может оказаться нечто не съедобное. В данном случае, завидуем тому, что ввергло Европу в непрестанную войну.
Массовое и регулярное смертоубийство в европейской истории именно связано с тем фактом, что светская власть и власть церкви были разнесены и соперничали. И в топку этого пылкого соперничества регулярно загружали миллионы.
Собственно говоря, вся до сих пор бывшая история Европы (вся, как она есть) – это попытка объединения земель – и немедленный распад этих земель, затем новая попытка объединения – и следующий распад, и так продолжается на протяжении полутора тысячелетий.
Объединение распавшейся империи Карла Великого осуществлялось на основании двух несовместимых принципов: власти Папы Римского – или власти кайзера, императора Священной Римской империи (то есть, Европы от Балтийского до Средиземного моря).
Генрих Птицелов, Оттон Великий Саксонский, Фридрих Барбаросса прилагали усилия, сопоставимые с сизифовыми – чтобы втащить камень империи на сияющую римскую высоту – иногда им даже удавалось. Это действительно был сизифов труд, поскольку разделенные между Каролингами земли (Лотар Хлодвиг и Карл получили территории, примерно соответствующие Германии, Франции, Италии) плодили наследников, наследники плодили амбиции и верных графов, курфюрсты получали права на избрание нового короля – и так без конца. Стоило утвердиться империи – и обиженные сыновья Людовика Благочестивого начинали войну, или Лотар оказывался недоволен своей долей, и так далее. Салические, саксонские, франконские и габсбурские династии силились преодолеть эту закономерность, но едва им удавалось воцариться на вершине и соорудить подобие порядка, как камень империи вырывался из рук, катился вниз, разбивался в пыль.
Безвластие в Европе в Средние века – это ежедневный кошмар крестьянина, горожанина и ремесленника: жизнь и смерть вовсе непредсказуемы – объединение может произойти по самому неожиданному сценарию.
Сегодняшний жулик, выдумывающий акции несуществующего рудника, строящий финансовые пирамиды без обеспечения, – он, в сущности, наследник тех европейских феодалов, что сочиняли свои права на власть над тем или иным пространством. А населено пространство было живыми людьми, которых использовали в качестве щитов или мечей.
Требовалась единая власть, общий порядок – дать его мог престол Петра, находившийся в Риме, или германский император (он именовался тогда римским императором, хотя трон мог быть в Аахене или Регенсбуге). Парадокс ситуации заключался в том, что короноваться императором Священной Римской империи король мог лишь в Риме у папы римского, а Папа Римский нуждался лишь в верных императорах. Императоры прибегали к помощи епископов, которые порой избирали анти-папу, а Папа использовал вразжу династий, чтобы поощрять верных королей. Таким образов дважды возникали ситуации с двойным папством, причем у каждого папы было по своему императору для Европы. Это четырехвластие ничем не было хорошо – оно оборачивалось стовластием немедленно – фавориты-бароны и пфальцграфы забирали себе, по выражению Ельцина, «столько, сколько могли унести».
В конце концов, сложилась ситуация постоянной конфронтации папистов и имперцев, описанная враждой гвельфов и гиббелинов, то есть, произнося правильно, Вельфов и Вайблунгов (это германсикие слова: Вайблунг – замок Гогенштауфенов, Вельфы – семейство королей).
Вражда гвельфов (папистов) и гиббелинов (имперцев) – есть основной вопрос всей европейской истории, это ее хребет – все остальное происходило вокруг нее и всвязи с ней. Папская власть (длившаяся, по причине длины человеческой жизни недолго, и не передаваемая по наследству) предпочитала опираться на многих равных (равноудаленных, сказали бы сейчас) герцогов и королей, на федеративный принцип европейской власти. Папству выгодно было поддерживать союзы многих, а не власть одного сильного, поддерживать недолговечные республики, предавая их, разумеется, когда того требовал договор с тем или иным королем. Императору, который передавал власть по наследству, требовалась стабильность и отсутствие конкурентов.
Сочетание имперской и папской власти (эпизоды случались: Фридрих Барбаросса и Андриан IV, например) никогда не было – и не могло быть – долговечным.
Гвельфы и гиббелины таким образом олицетворяли два радикальных принципа устройства Европы – центоробежный и центоростремительный, республиканский и имперский.
Европейская история напоминает известную загадку о волке, козле и капусте – которых надо в целости перевезти на другой берег реки, а в лодке помещается только двое.
Если волк – это империя, а козел – церковь, то народ представлял всегда капусту – котрую или козел съест, или волк порвет, или она просто сгниет.
Фактически Европа – это одна большая Германия, все великие династии – германские (Первая мировая – война кузенов); но титульная претензия Европы – разумеется, Рим. Римская история как в коде ДНК содержит в себе все последующее развитие европейкой идеи и ее возможные толкования; идея эта, если сказать очень коротко, вечное соревнование между Римской Республикой и Римской империей. Соревнование это, опрокинутое в века, стало вечной европейской интригой.
Можно, конечно, определить данное соревнование как независимость церкви от государства – но это будет очень локальное определение. Церковь с веками теряла позиции, общество становилось секуляризованным, имперские германские земли сделались в основном протестантскими, а впоследствии в политическую игру вступил социализм – но смысл противоречия сохранился. Гвельфы и гиббелины олицетворяли вечное онтологическое соперничество двух принципов удержания европейской власти.
Бисмарк (а за ним и Гитлер) выступили как классические германские императоры, хрестоматийные гиббелины, соединяющие земли под властью кайзерской короны; Гитлер никогда и не скрывал того, что он ненавидит католическую церковь, республики и строит Рейх, наподобие Оттона Великого. А идея да Голля: Объединенные Европейские Штаты – это типичная конструкция гвельфа.
Противостояние это никогда не кончалось. Бесконечная франко-прусская война (1870–1945) вполне может быть рассмотрена как борьба двух, однажды ясно обозначенных, принципов европейского устройства – федеративно-республиканского или имперского.
Это вот и есть история Европы – и другой истории у Европы, извините, нет. Есть великие гуманисты и философы, есть поэты и художники, есть Данте Алигьери, который был таким гвельфом, что не пошел ни с гвельфами ни с гиббелинами, ни на Поклонную ни на Болтную. Данте говорил о мировой, над-циональной монархии, не о германской империи, даже не о Римской империи, но о мировой, в сочетании с властью теософии. И это совсем не похоже на проект глобализации, пан-гиббелинский проект.
Данте, как известно, был приговорен к смерти, не принят ни теми, ни другими.
Вот это – Европа. Это та история, которую многим из нас навязали как идеал. Это бесконечная кровавая война. Бесконечное смертоубийство и обман.
А то, что вам пообещали так называемые демократы Немцов с Пархоменко, так это они соврали по незнанию. Когда безумец Горбачев вознамерился войти в «общеевропейский дом» в твердой уверенности, что Европа это такое место, где много колбасы, суд присяжных и церковь отделена от государства – он и сам не знал, куда именно входит. В голове царил туман, и лишь вспышками молний проносилось «цивилизация! права!». Когда благостная дама Прохорова рекомендует переписать историю, дабы наконец стало ясно, что Россия часть Европы, и богатые имеют право гнобить народ, она и знать не знает, за какую именно Европу она выступает. Когда доказывают, будто Сталин втянул Европу в войну (т. е. один грузин спровоцировал распрю, которая тянется две тысячи лет), так это они врут. Когда кто-то верит, что Европейский союз не распадется, он заблуждается. А если кто-то считает, что Россия – европейская держава, на основании того, что русские банкиры ввели ипотеку, то этот человек – недальновидный осел.