Текст книги "Сетевые публикации"

Автор книги: Максим Кантор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 45 страниц)

Историк начала века (26.05.2012)

Существует мнение, что прусское юнкерство – кирпич конструкции Бисмарка – явление в европейской истории уникальное: мелкий землевладелец-низший офицерский чин. Небольшой достаток и солдатская дисциплина.

Крупный землевладелец Франции или России – он и чин имел крупный, из таких военную машину не сложишь, а крестьянские рекруты не имеют материального интереса.

Так вот, этот институт юнкерства историки обнаруживают и в Британской империи – в колониях: военная служба и администрирование в Африке и в Индии дали сотням тысяч доход, земли и офицерскую ответственность.

Когда Британская Империя распрощалась с колониями, это офицерство вернулось домой богатым – и стало оплотом трона и страны. Их доходы не обесценились.

Вообразите, что было бы, если бы распад империи совпал с изменением системы хозяйствования и деноминацией – как это было в Советском Союзе.

В щели между расколотыми республиками провалилось много сотен тысяч – кабы не миллионов – представителей социалистического юнкерства – превратившегося в одночасье в пауперов.

Это я говорю к тому, что в эти дни проходит чествование Ельцина – и ровно те же либеральные люди, которые требуют отставки Путина, славословят Б.Н.Ельцина. Так, Эхо Москвы пишет о том, что БНЕ дал свободу, а народ оказался недостоин ее, а Известия рассказывают, что БНЕ помиловал восставших. И вообще, он герой. Трактовка появилась: «Путин вкрался в доверие и обманул» рассеянного гиганта.

Так вот, историческая память необходима.

Президент Ельцин сделал для страны следующее:

Он развалил Советский Союз, и миллионы лишились прав.

Он начал внутреннюю войну

Он раздал народное имущество нескольким воровским кланам – и мы знаем, что аукционы были фиктивны

Он расстрелял народом избранный парламент

Он стал марионеткой новых буржуев

Он выпросил себе личную неприкосновенность и ушел на покой.

Предполагаю, что в истории России не было человека (включая Гришку Отрепьева, Гитлера, Батыя и Сталина) нанесшего стране сопоставимый ущерб.

А теперь сложите два и два: отставка Путина и слава Ельцина. Отсутствие программы при смещении тирана (ср. Пусть каждый берет сколько сможет – лозунг БНЕ) обещает стране новый славный период. Как сказал поэт: трудно «терпеть все это».

В советских детективных фильмах (27.04.2012)

В советских детективных фильмах всегда оказывалось, что главный бандит в прошлом был власовцем или полицаем. А дед преступника был петлюровцем. В финале, когда преступника арестовывали, он показывал свое истинное лицо и кричал милиционерам: «и вообще я вас, красных, ненавижу! Суки коммунистические! Не добил вас Гитлер! Сгинете скоро, падлы красные!»

Когда я смотрел эти фильмы, то смеялся над топорной пропагандой: уж прямо, если вор, так непременно и гитлеровец в прошлом. Если колхозное добро крадет – так уж прямо у атамана Краснова в денщиках ходил.

Я не верил в пропаганду. Тогда свободолюбивые мальчики пели песню «скоро стая акул капитала разметает Советский союз» – трунили над советской демагогией. Дескать, где вы таких акул-то видали? Все вокруг хотят добра, только Россия злая.

Затем Советская власть рухнула. В ней было много дурного, но в ней была наша жизнь тоже. Наши мамы и папы любили друг друга и гуляли по улицам советских городов, которые стремительно рассыпались.

Российская империя распалась на части, а части разделили на улусы.

Хозяевами улусов стали богатые люди, часто нечестные. Многие из них были ворами, некоторые – убийцами. И хотя мы все повторяли строчки «ворюга мне милей чем кровопийца» мы постепенно поняли, что кровопийцами становятся те, кто защищает награбленное. Но все-таки они же не фашисты: ну награбили, ну постреляли – перемены, чего хотите?.

Затем появились правозащитники нового толка. Прежние правозащитники боролись с тоталитаризмом за абстрактное свободное слово.

Новые правозащитники боролись не за абстракции, а за конкретные вещи, почти всегда воплощенные в неправедно нажитых деньгах. Спекулянты сделались героями, а опальный олигарх стал играть роль Сахарова. Но сказать, что новая борьба за свободу это не совсем то, что было прежде – стеснялись.

Если кто-то выступал за коллективную собственность, он тут же становился изгоем среди либералов: ты какую Россию защищаешь? Страну рабов? Тюрьму народов? Поминали наследие Сталина – хотя Сталин много десятилетий назад помер. Мол, сталинизм жив, коль скоро патриоты хотят казарму в целости сохранить. И спрашивали: а что, разве кто-то хочет страну рушить? Ну кому она нужна?

Меня однажды назвал сталинистом человек, чей отец был профессиональным стукачом и писал доносы, по которым сажали людей. Причиной послужило то, что я возразил против концепции, считающей Сталина зачинщиком мировой войны. Обвинение было тем нелепее, что моего отца арестовали при Сталине именно по доносу такого же вот человека. Меня самого исключали из школы и комсомола за антисоветские выходки, а уж антисоветских картин я нарисовал столько, что в глазах темно. Но вчера доносили на антисоветские настроения, а сегодня доносят на советские. И вот, когда я возмутился и назвал мерзавца потомственным стукачом – либеральная публика устроила мне гражданский суд.

Это был виртуальный суд в интернет-газете. Председательствовала неизвестная мне тогда Маша Гессен. Лейтмотивом было то, что я защищаю Россию и коммунизм против справедливой критики – и не брезгую такими приемами: взял и припомнил стукача отца благородному правозащитнику.

Совсем как в советском кино. Отец, видишь ли, у него стукач. Подумаешь, стукач! Меня осудили прогрессивные люди.

Впоследствии я узнал про Гессен больше. Она последовательный враг сегодняшней власти. Но большой друг банкиров. Писатель Селинджер и ботаники-утописты ей не нравятся. Нравятся резкие люди, добившиеся реального успеха. При Советской власти не было вообще ничего хорошего – и со страной надо обращаться жестко, чтобы добиться генетических культурных перемен. В последнем интервью она приветствует резкие меры Америки – хватит миндальничать.

Недавно мне попались две книги издательства ИМКА пресс «История Власовской армии» и «Жертвы Ялты» – обе про то, как русские сотрудничали с Гитлером, и почему это было хорошо. Советские солдаты в них названы «русские звери», а Власов изображен героем, который хотел увидеть обновленную Россию – без коммунистов, партизан, колхозов и т. п. Храбрый атаман Краснов (тот, который снабжал ставку Гитлера памятными записками о бывшей родине при составлении плана Барбаросса) и атаман Шкуро названы хранителями достоинства – в целом это гимн коллаборационизму.

Книги написаны англичанином и немцем – а переведены на русский язык Е. С. Гессен – матерью М. Гессен.

И я вспомнил советские детективные фильмы.

А уж линию от атамана Шкуро – вы вольны сами проводить или нет; это по настроению.

Шкуро, кстати, тоже очень любил свободу и западное частное предпринимательство.

Тяга к самовыражению (27.04.2012)

Высказывания вызваны синдромом Добчинского («передайте государю императору, что живет такой Добчинский»), то есть, жгучей потребностью обывателя обозначить свое присутствие в мире. Отчего-то люди убеждены, что их присутствие необходимо, хотя это и не совсем так.

Взглядов и убеждений нет ни у кого (помимо медведевского «свобода лучше чем несвобода» и иггипоповского «три доллара лучше чем два»), но судят о политике, искусстве, философии, социологии, литературе и – что поразительно – о религии. Основа для суждения есть: мы члены общества, где данные понятия присутствуют – и мы свободно выражаем мнение.

Демократическое общество породило бесчисленное множество кураторов, рестораторов, франчайзеров, критиков, дистрибьютеров, пиарщиков, колумнистов, девелоперов, инвесторов, рекетиров, маркетолов и банкиров – и каждый является личностью, с правом на суждение обо всем. и мало того, суждение имеется. Каждый сам себе энциклопедист, каждый сам себе журналист, сам себе фотограф, сам себе художник, сам себе политолог и тп.

Практически каждый из сегодняшних кураторов искусства – человек глубоко невежественный, но это неважно; главное в том, что он – человек, чье суждение принято определенным кругом. И то же самое касается литературной критикессы, политолога, социолога и т. п. Иными словами, происходит следующее:

Демократическое общество самовыражается – как дышит, это форма его существования. Для того, чтобы система самовыражений (необременительных и неопасных) функционировала – необходима система мелких договоренностей: критикесса считается сведущей внутри данного круга лиц; куратор принят в среде бостонских критиков; и так далее.

Объективным критерием могло бы стать общее представление о знании – но его нет, или общее социальное дело – но такового нет; или общая вера и единая цель – этого нет совсем. Следовательно, система функционирования мелких самовыражений – есть бесконечная череда мелких соглашений, то есть, ни что иное, как перманентная коррупция.

Коррупция имманентна демократии; интеллектуальная коррупция – это и есть по сути мотор демократии; другого мотора нет. Экономическая коррупция лишь бледная тень ежедневных договоренностей считать Дусю – критиком, а Васю – знатоком.

Поразительно, что несмотря на что всякий является сам себе энциклопедистом, но у миллионов энциклопедистов есть потребность иметь единый уголовный закон. Казалось бы – пусть всякий будет еще и прокурором! Но нет, эту грань переступать страшновато. Дайте нам объективный правый суд!

Самоубийственное желание ресторатора-литератора или куратора-прогрессиста добиться некоего объективного общественного закона, справедливого суда, твердого регламента общественных отношений – неизбежно приведет к тому, что общий закон коснется и мелких коррупционных соглашений. Грядет страшное время закона, когда ученый станет ученым, историк будет обязан заниматься историей, а рекетир потеряет право быть правозащитником.

Задумайтесь, прежде чем идти на демонстрации.

Существует мнение (28.04.2012)

Гомосексуалисты, евреи, авангардисты, калеки, цветные – то есть те, кого раньше преследовали на основании их несходства с большинством – отныне уравнены в правах. И даже более того: эти меньшинства получили права в превосходной степени, их голос должен быть возвышен – на том основании, что они долго немотствовали. Повсеместно проводятся парады гомосексуалистов, а евреи тщательно следят за тем, чтобы их не обидели. Гюнтер Грасс, сказавший, что Израиль может начать войну, был обвинен в анти-гуманизме. Этого бы не случилось, если бы он предостерег от агрессивности России, поскольку предполагается, что Россия достаточно большая страна и сама может постоять за себя.

Оставим в стороне тот факт, что отнюдь не все меньшинства наделили правами, Мне, например, ничего не известно о правах цыган или североамериканских индейцев. Насколько знаю, никто не собирается возвратить индейцам земли или выплачивать с отобранных земель процентную прибыль. Понятие меньшинства ведь возникает ситуативно: некогда ацтеков было в Латинской Америке большинство, но теперь это совсем не так. Является ли белорусский пенсионер – представителем меньшинства (поскольку белорусских пенсионеров не так много в мире) и надо это меньшинство защищать – спекулятивный вопрос. Я хочу сегодня сказать о другом.

Существуют два произведения Оскара Уайльда «Баллада Редингской тюрьмы» и De Profundis, которые поняты плохо; а последнее вообще мало кем читано. Суть этих произведений проста: единение человеческого рода достигается через общее чувство, а не через уникальные страсти. Герой баллады, всю жизнь переживавший свою особенность и ни на что не похожесть, вдруг осознает, что он один из многих грешников, не более. Его уникальный порок, который он трактовал как избранничество, не уникален – ибо грехов много. А вот раскаяние и страдание – есть одно целое, такое целое, которое объединяет всех. Все объединены общим чувством вины перед ближним – за то что не смог защитить, не сумел прикрыть, использовал себе подобного ради похоти или для наживы или из гордости. И безразлично, какого рода твой грех – ибо нет уникальных грехов. Это очень важная мысль эстета Уайльда, который все раннее творчество посвятил уникальному умению видеть не так как сосед. В De Profundis это же сказано еще более отчетливо. Уникальное (творчество, любовь) таковым становится лишь как часть всеобщей заботы человеческого рода, того единого целого, что Федоров называл «философией общего дела».

Именно в этом смысле изгои-авангардисты нуждались в защите – не потому, что им надо позволить рисовать квадратики и полоски, но потому, что этими полосками они тщатся выразить любовь к ближнему. Само право рисовать полоски дорогого не стоит. Равно как и право проникать любимому человеку в задний проход – не особенно драгоценно. Драгоценна способность любить. И если защищают права евреев, то не права на ростовщичество и на ту систему еврейско-финикийского капитала, которую описал некогда Маркс. Сами по себе эти занятия: содомия или ростовщичество или рисование полосок – малопочтенны, поскольку не ведут к продолжению рода, не способствуют процветанию ближних и не являются развитием ремесла. Но сами люди, несмотря на то, что они ростовщики, содомиты, авангардисты, остаются прежде всего людьми – если их тело резать, из тела льется кровь, как заметил Шейлок. И вот это, исключительно важное для понимания общего дела положение, – что все равны в страдании и сострадании – двадцатый век вроде бы усвоил.

Впрочем, не вполне усвоил. Авангард превратился из искусства меньшинства в идеологию большинства, и превалирует в нем рисование полосок, а не желание новым способом рассказать о любви. Авангард стал просто языческим декором богатой цивилизации. И эта метаморфоза авангарда есть зеркало всех проблем меньшинств.

Здесь важно услышать и понять очень важную и очень простую вещь.

Главной проблемой XX века была проблема большинства – угнетенного меньшинством.

Эту проблему пытались решить многими революциями и эту проблему угнетенного большинства утопили в крови многих войн.

Проблему не решили – большинство населения мира по-прежнему используется меньшинством. Это антигуманно.

Однако проблему подменили: гуманизм ловко переориентировали на защиту меньшинств. И более того, приравняли угнетение меньшинств к тоталитарной практике тех, кто угнетал как раз большинство. Это была виртуозная подмена.

И эта подмена сработала – как у наперсточника в переходе метро.

Да, Гитлер убивал евреев, гомосексалистов и преследовал авангардистов – но Гитлер сам боролся за права меньшинства! Это надо очень ясно понять: главным борцом за права меньшинства был именно Гитлер. Нацизм – это и есть борьба за меньшинство. Гомосексуалисты, евреи, калеки, цыгане, славяне – составляли для нацистов однородную массу шлака, от которого следовало очистить мир. Они не рассматривали педерастов как уникумов – но как общую грязь. И если педераст, споря с Гитлером, утверждает, что он имеет право на уникальность – это сродни тому, как если бы он просился в Третий Рейх.

Нет отдельного права евреев, нет отдельного права педерастов, нет отдельного права негров, нет отдельного права авангардистов – есть только одно общее право: быть людьми.

Быть людьми, сострадать друг другу, защищать больных, нищих и детей. И в той мере в какой лесбиянка участвует в этом общем деле сострадания – она такой же человек как остальные; в той мере в какой еврей готов защищать бедных любой страны – он такой же человек как и остальные: в той мере в какой авангардист хочет рассказать о душе, он заслуживает интереса.

Прав меньшинств не существует – в пределах концепции гуманизма. Бороться за права меньшинств – глупость. Несть ни эллина, ни иудея, сказал апостол – и добавим к словам Павла сегодня: несть ни пидора, ни лесбиянки. Но все и везде Христос. Есть только одно большое право большинства: быть людьми. Вот за это большое право и следует ходить на демонстрации.

Вчера в парижском музее (29.05.2012)

Список получился длинный.

Тут надо сказать, что к 85-ому году русская культура подошла с таким количеством талантливых людей, какого не было в то время ни в одной известной мне стране (я не знаю Индии и Китая). Это понятный феномен: двадцатилетнее затишье дало возможность сидеть в библиотеках и работать в мастерских. Это время именуют застоем, но мне оно – со всеми понятными оговорками – скорее напоминает екатериненское: небурная война на востоке, подавление мятежей по окраинам, а в целом век умеренного просвещения и стагнации. Думаю, брежневское время оказало крайне благотворное влияние на русскую культуру именно тем, что дало возможность многим состояться. Прошу меня понять: когда я говорю – «состояться», не имею в виду «заработать» или «посетить Нью Йорк». Я имею в виду накопление знаний и умений. Потом это накопленное стали растрачивать. Потом стали выдавать пустоту за содержание.

Но вот к 85-ому году в стране были десятки крупных художников. Сейчас принято поминать только т. н. авангардистов (Булатов, кабаков, Штейнберг, Янкилевский, Пивоваров, и тп) но не менее крупными – думаю, гораздо более крупными – были те мастера, которые представляли русский реализм (а вовсе не соцреализм, как потом сказали о них пропагандисты капреализма). Это Никонов, Андронов, Пластов, Жилинский, Васнецов, Иванов, и прежде всего, Коржев. Одновременно с ними работали авангардисты первого эшелона Рабин, Плавинский, Немухин. Были такие грандиозные фигуры как Вейсберг и Шварцман, стоящие особняком – мистики. Были люди яркого таланта – ныне почти забытые по причине того что не вписались в рынок – Есаян, Турецкий, Измайлов, Леон. Были реалисты нового толка _ нестерова, назаренко, Брайнин, Табенкин, Сундуков. Была новая православная живопись. Была традиционная московская городская и питерская живопись. И невероятное количество мастеров по республикам.

Это тбыло такое богатство талантов – которое – повторю – не снилось в то время ни одной стране. Что там Херст и лондонская школа. Что там Новые дикие и Зигмар Полке. Здесь было больше. И застой помог в составлении редчайшего букета.

Должен сказать, что все (за редким исключением) мастера уважали друг друга. То было равенство гамбургского счета, все знали, кто чего стоит, несмотря на стиль и партийность. Это была атмосфера взаимного профессионального уважения. Да, одних выставляли, а других нет – но знали про всех.

Затем пришли комиссары.

Всем известно сегодня про красных комиссаров, разрушивших благостные отношения между мастерами Серебряного века. Все эти обобщенные брики сегодня получили свою посмертную дозу проклятий.

Так вот, белые комиссары 80-х принесли русскому искусству еще больше зла. Это были тридцатилетние пролазы, невежды, наглецы, функционеры кружка, пионеры эпохи лизания задницы Западу. Задачей (открыто провозглашенной) было войти в систему рынка искусства. Тогда бытовало убеждение, что рынок двигает искусство. То, что это не так, поняли и сегодня еще не все. Но тогда надо было научится продавать, втюхивать, огалереивать. Они стали называть себя «кураторами» – миссия продавца-пропагандиста, то есть посредника между капиталистом и художником. Как некогда красные комиссары были посредниками между пролетариатом и художником (понимают ли твое искусство массы?), так белые комиссары стали посредниками между ворами и западными воротилами и отечественными мастерами (а продается ли твое искусство?). Новые комиссары были людьми морально неполноценными и не очень грамотными. Но бешено активными. Как сказал бы Николай Васильевич Гоголь, это была какая-то дрянь. И вот эта дрянь распорядилась русским искусством – всем гигантским наследием.

Инструменты влияния были простыми: не дать выставок, не публиковать информации, отсечь от западных галерей, перевести стрелки в другую сторону – и данная дорога сама зарастет травой. Появилось словечко-пропуск: «актуальное».

Сперва отсекли от актуального процесса стариков реалистов – а им тогда было по 60, золотой для художника возраст. Это были мастера, с которыми любая страна и культура носятся, высунув язык от почтения. Им сейчас по 90, доживают в нищете. Недавно хватились – стали продавать на Сотби. Вообразите, что они бы сделали за эти 30 лет. Затем отсекли авангардистов первого эшелона Плавинского, Немухина, и прочих – за их приверженность старой пластике (так недолго и к реализма вернуться) Затем отсекли Шемякина и Неизвестного (ревновали) Затем отсекли новых реалистов, религиозных художников, традиционных пейзажистов, лириков городского искусства – то есть, все то, что составляет плоть любой культуры.

Требовалось создать своих, управляемых и продаваемых. И создали такую же «Фабрику звезд» как на эстраде. Новообразованная «школа кураторов» стала выпускать «авангардистов» – пустых и никчемных. Никто из них художником не стал. А тех, старых, они убили сознательно.

Теперь все эти белые комиссары перевалили пятидесятилений рубеж, а кому-то из них за шестьдесят. Это старые пердуны и пердуньи – Деготь, Бакштейн, Бажанов, Ерофеев, Мизиано и прочие. В своей жизни они не сделали ничего. То есть, хорошего – ничего, а разрушений много. Сегодя сетуют, что русское искусство мало известно – но они его убивали день и ночь много лет. Они хотели вписаться в рынок, они боролись за демократию, сегодня ходят с белыми ленточками, напиваются на вернисажах, лебезят перед финансистами. У них уже слезятся глаза, покалывает в печени, ляжки одолел целлюлит. Пройдет еще лет десять и комиссары уйдут на покой. Но до того они успеют, вероятно, вытоптать поле до состояния ровного пустыря.