Текст книги "Принцип "Земля" (СИ)"

Автор книги: Максим Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 42 страниц)

   В двух других оставшихся телецентрах, Дефанвей и Кариба, которые наравне с Юро продолжали вещание, проводилась аналогичная подготовка. Но об этом ему не сказали, а сам он не спрашивал. Он только знал, и эта мысль его тоже грела, что все ждут, когда он закончит свою работу.

  ***

   Сверив часы и пожелав друг другу удачи, три окрыленных курьера разъехались по своим направлениям.

   Самолет Инги приземлился почти по расписанию, что в последние годы перестало считаться обязательным. Правда это создавало проблемы только пассажирам. А в расписании полетов рейсов было так мало, что оно даже не замечало опоздания на жалкие полдня.

   В последние время Инга летала несколько чаще, чем раньше. Поэтому, выходя из самолета, она уже не стремилась выглядеть так эффектно, как в рекламе. Тем более что боязливо идти по скрипучему трапу и строить успешный вид, было не просто. А делать это, идя пешком по взлетной полосе, так как ни рукава, ни спецавтобусы уже давно не функционировали, ей казалось смешно. Хотя, возможно, будучи, как всегда, безукоризненно одетой, у нее это и получалось само собой.

   Через день Инга была уже в назначенном городе. Оставалось, правда, еще пять дней, которые нужно было провести не привлекая внимания, но при этом найти способ попасть в телецентр.

   Впрочем, эта проблема предполагалась, но по факту подойти к центру Дефанвей было не сложно. Он находился в центре города, прилегающей территории не имел, а соответственно и охраны вне здания. Внутрь же попадать было не обязательно.

   Лина из-за плохой погоды на принимающем побережье вынуждена была немного задержаться еще с вылетом. Отсиживаясь в зале ожидания на виду у охранников и полиции, ее беспокоил только один вопрос: как она меньше запомнится, если будет сидеть с открытым лицом, как все люди, или если как бы случайно прикроет лицо своей удлиненной челкой. В результате она опробовала оба варианта и даже поменяла местами рубашку и кофточку.

   Полет и посадка прошли удачно. Погода мешала самолетам, но больше ни чему. Но к назначенной дате она все же успела подготовиться.

   Дольше всего до центра Юро с несколькими пересадками добираться пришлось Михею, так как ему пришлось довольствоваться услугами сухопутных сообщений. Все возможности авиации были сосредоточены на межконтинентальных перелетах, поскольку им не было альтернативы из-за царящего полного хаоса в морях.

   Остановить работу всех трех центров планировалось одновременно. В нынешних условиях это было сделать довольно трудно, так как центры располагались в трех разных частях света, а возможности созвониться и скоординировать действия не было. Поэтому, каждый вынужден был терпеливо дождаться условленного часа.

   – Ну, что ж? – Михей, наконец, сидел на скамейке в небольшом сквере под стенами телецентра Юро, смотрел на часы и беседовал сам с собою. – Надеюсь... Да, нет, я уверен, что вы сейчас делаете то же самое. Два, один... Да здравствует белый шум!

   Потом он как бы неожиданно вскочил и посмотрел вверх на здание центра, где с наружной рекламы заискрило как будто от короткого замыкания. Реклама погасла, вслед за ней погасли окна, погас вестибюль и указатели подземной парковки. Михей, конечно же, поспешил в сторону прочь от здания, не переставая оглядываться.

  ***

   Пелагея прибежала в штаб как смогла рано и сразу вызвала все штабы: Пест в надежде, что Глеб еще не ушел домой, и Венец.

   – Глеб, ты думаешь это случайность?

   – Чтобы одновременно прервалось вещание трех телецентров практически на весь день? До сих пор ведь не восстановлено! Сомневаюсь!

   – Они же не в одном здании находятся?

   – Насколько я знаю, даже не на одном континенте! Как минимум один точно откуда-то от вас вещает. Наверное, Кариба, судя по названию.

   Подключился Венец.

   – Томас, вы тоже без телевидения? Ой, привет, Рехема! – поправилась Пелагея, увидев, кто появился на дисплее.

   – Томаса пока нет, – ответила Рехема. – Но у нас да! Телевидение отключено с полудня.

   – У вас с полудня, значит. Ну..., – задумался Глеб, прикидывая разницу во времени. – Да. Одновременно с нами! А у вас со скольки, Лаш?

   – Ночью оборвалось. Точно не знаю. Так говорят. Получается тоже одновременно с вами.

   – Тогда точно не случайно, – подытожил Глеб.

   – Это точно кто-то работает, – согласилась Рехема. – Вы обратили внимание, где-то раз в полгода происходит какая-нибудь неслучайность, направленная против правительства?

   – Они зато хоть что-то делают, в отличие от нас, – скептически отозвалась Пелагея.

   – Подожди, подожди... Тебе наскучила тишина? – возмутился Глеб комментарию Пелагеи. – Да, согласен. Мы не ведем активных действий. Но это из тех соображений, что вести их вслепую попросту неэффективно. Мы сейчас не можем достоверно отличать нас от них. Против кого мы будем вести активные действия?

   – Отбой, Глеб. Согласна. Мы и так теряем периодически людей. А их мало. А если это просто правительство отключило последние каналы?

   – А почему они их тогда раньше-то не отключали? – молниеносно возразила Рехема.

   – Мне другое интересно, чего они хотели добиться этим? – озадаченно произнес Глеб.

   – "Они" это сейчас у тебя кто? Они или все-таки ты думаешь, что это дело рук человеческих? – уточнила Пелагея.

   –  Я думаю, что это люди, – задумчиво произнес Глеб. – Но мне не понятна их цель.

   – Снизить влияние правительства на массы? – предположила Пелагея. – Но вещание ведь все равно восстановят.

   – А смысл тогда? – продолжила Рехема.

   – Вот и я волнуюсь, что из-за таких бессистемных акций может усилиться контроль полиции за населением. Нам это не очень будет удобно, и, полагаю, может многое осложнить.

  31.

   – Пела, это ты?

   – Да, мам.

   Пелагея, не спеша, распутала с шеи слегка испачканный с одного края блекло-бежевый шарф. Даже будучи новым, он не отличался выдающейся яркостью, но став поношенным и любимым шарфик стал еще нежнее. Былой его цвет сейчас мог бы казаться просто карнавальным. Пелагея магазинно свернула и положила его на трюмо, сняла пальто и аккуратней обычного усадила его на плечики, отряхнув и пригладив.

   Она пришла к себе, уставшая от сложного дня, и словно пыталась сосредоточиться на этих рутинных процедурах, которые обычно делала быстро и автоматически. Мать даже успела выйти ее встретить.

   – Привет, милая?

   – Привет, мам.

   – Что сегодня нового? – спросила мать, по обыкновению интересовавшаяся очередными прорывами и идеями.

   Она как тайный советник всегда хотела быть в курсе всех событий и деталей, сказывалась старая привычка. Но раньше она не позволяла себе давать оценки, а они были всегда. Теперь же она обязательно, даже если Пелагея не хотела, делилась своим взглядом. Иногда даже подбрасывала интересные ходы.

   – Сегодня? Сегодня, наконец, запустили лабораторию, – медленно ответила Пелагея, словно они эти лаборатории запускают каждый день по несколько раз.

   Виолетта заметила, что дочь, отвечая ей, оставалась глубоко в своих мыслях, словно скрываясь там, чтобы не сказать лишнего.

   "Это так она ответила о лаборатории, которую мечтала поднять больше года? – удивилась мать. – Еще несколько месяцев назад она весь вечер рассказывала, с каким трудом им удалось завербовать врачей".

   – Лабораторию Тро...? – Виолетта попыталась вспомнить название.

   – Крони, – спокойно поправила ее Пелагея. – Это та самая лаборатория нейротехнологий при медицинском центре Крони, которая свернула исследования с самого начала столкновения.

   Виолетта даже вспомнила рассказы дочери, что в центре Крони попросту некому стало работать. Специалисты, пережившие деградационный период, стали ближе к людям и дальше от науки. Но врачей все равно не хватало. Кроме того, была отключена сеть, а все оборудование лаборатории управлялось от компьютеров интегрированных в нее.

   Врачи, на которых вышла Пелагея, согласились инициировать восстановление лаборатории. Штаб завез несколько "заплесневелых арифмометров", так между собой они называли старинные персоналки, которые удалось найти. Они могли работать вне зависимости от наличия сети. Через них инженеры штаба развернули локальную сеть, в которой запустили всю необходимую медицинскую и научную аппаратуру. Отсутствие общей сети штабу было даже на руку, так как исключало контроль над деятельностью лаборатории извне.

   Виолетта помогла дочери привести одежду в порядок.

   – Где-то ты испачкалась, – суетливо сказала она, увидев следы на шарфе. – Чем это? – она принялась разглядывать.

   – А что там такое? – Старательно укладывая шарф, Пелагея все-таки не заметила ничего необычного. Она тоже посмотрела на шарф. – Наверное, помада, – равнодушно произнесла она.

   – Как это? – удивилась мать.

   – Глаза слезились, – ответила Пелагея.

   – До подбородка?

   – Просто... Да и ветер сегодня сильный и прохладный, – прервала первую мысль Пелагея.

   – Пел, ты устала, – поинтересовалась Виолетта, глядя на бледную, хотя и только что с улицы, дочь.

   – Не столько устала, сколько... – они прошли в комнату. – Садись, мам, расскажу, – предложила Виолетта. – Сегодня разговаривала с Глебом. Дядя Ярик умер.

   Виолетта на какое-то мгновение замерла, не дышала, не моргала, даже не думала. Только взгляд медленно сполз с лица дочери и остановился на окне, вчитываясь в толщу воздуха перед собой. Ничего за окном она сейчас не видела. Потом она так же медленно вдохнула, словно делая это потяжелевшими глазами, и спокойно выдохнула.

   – Ну, вот, – сорвалось с губ. И через паузу: – Таких людей единицы.

   Виолетта почему-то мгновенно припомнила себе все, что мог бы припомнить ей Ярик, но так и не сделал этого. Её память вдруг озвучила ей слова Ярика: "Меня можно обидеть, но, наверное, нужно хотеть это сделать". И она подумала: "Он действительно не обращал внимания на житейские мелочи и перепады настроения. Хотя нет. Он обращал. И отличал их. Но не придавал им значения. А напротив, всегда старался сгладить, поддержать, помочь словом, делом. Беспокоился...".

   Пелагея подошла к матери и прислонила ее голову к себе.

   – Ты расстроилась? – спросила она.

   – Мы так и не успели сходить к тебе в Чашу, чтобы еще раз увидеть друг друга, – ответила мать. – Ты передавала ли им привет, дочь?

   – Конечно, мам, – тихонько сказала Пелагея.

   – Да я знаю, что передавала, – ответила чуть погодя Виолетта. – Так. Спросила. Чтоб себя, наверное, успокоить.

   – Все будет хорошо, мам. Так должно было быть, – попыталась утешить ее дочь.

   Обе немного помолчали.

   – Конечно, – прервала тишину Виолетта. – Но чем ближе это самое "должно", тем страшнее становится.

   – Ты боишься? – удивилась Пелагея. – Ты же всегда говорила, что это глупо бояться того, что неминуемо случится.

   – Говорила, – выдохнула Виолетта. – С того момента, как пропал друг дяди Ярика Авдей, я действительно стала так думать и говорить.

   – А до этого ты боялась?

   – А до этого, милая, я боялась как и все. Боялась того времени, когда уже ничто не будет пугать. А оказалось, что по-настоящему страшно на самом деле то, о чем даже невозможно подумать. Вот и твоя сестра... Сколько мы уже о ней ничего не слышали?

   – Но и этого ведь тоже нет смысла бояться, – возразила, рассуждая, Пелагея. – Так можно бояться всего всю жизнь. А оно или случится, или нет. Но мы ведь этого не знаем.

   – Ты права, дочь, – согласилась Виолетта. – Конечно, права.

   – Мам, а сейчас ты тогда чего боишься? – прежде чем задать вопрос Пела, выдержала небольшую паузу.

   – Я же не смерти боюсь.

   – А чего тогда? – осторожно поинтересовалась Пела, боясь глубже расстроить мать.

   – За вас. За тебя и Эви, – откуда-то из прострации отвечала Виолетта. – Даже не зная, жива она или нет, я по-прежнему за нее боюсь. А со страхом ничего нельзя поделать. Можно привыкнуть к старости, к холоду, к боли. Можно делать вид, что не замечаешь их. Можно даже действительно не замечать их. Но нельзя привыкнуть к страху. Времена-то вон какие непонятные настали.

   Они поговорили еще некоторое время, потом снова немного помолчали, пока Виолетта не предложила помянуть ушедшего теперь навсегда друга.

  ***

   Возня в штабе все еще не рассасывалась, несмотря на довольно позднее время. Глеб тоже задерживался. Он вызвал соединение с третьим штабом.

   – Чаша на связи. Как нас слышите? – ответили шаблонно на вызов.

   – Слышим отлично. Привет Орест.

   – Привет Глеб. Есть новости?

   – Да, не то чтобы новости... так, просто, революция маленькая. Лаша там есть поблизости?

   – Что еще за революция? – встрепенулся Орест.

   – Расслабься! Все нормально! Минут через десять собери народ, пожалуйста, у моста. Ладно?

   – О.К., – медленно сказал Орест, так и не поняв наверняка хорошие или плохие новости их ждут. Но, судя по настроению Глеба, нервничать скорее всего повода нет.

   Он позвал Пелагею и остальных.

   – Что у вас там? – прибежала озадаченная Пелагея.

   "Орест, похоже, не смог просто позвать людей и уже нарассказывал разных глупостей", – подумал Глеб, увидев обеспокоенную Пелагею.

   Орест и правда позволил себе некие интерпретации слов Глеба. Но квадратичные интерпретации вещь всегда непредсказуемая.

   – Пока еще ничего, минут через десять только, – ответил Глеб. – У вас как?

   – Разгребаем документацию в лаборатории.

   – В лаборатории? В какой? – не понял Глеб.

   – Ага! В какой, ему! Только после вашей революции!

   – Хм. Вот вы, значит, какие теперь стали? – улыбнулся Глеб. – Ну, ладно!

   – Мать передавала тебе и семье соболезнования.

   – Спасибо, Лаш.

   – Когда похоронили? – перешла на спокойную интонацию Пелагея, вспомнив, что мать очень просила передать Глебу и Нонне, что она переживает утрату вместе с ними.

   – На прошлой неделе. Позавчера вот девять дней было. На кладбище были. Холодно, ветер, снег срывался. Но мама тоже была, – ответил Глеб.

   – Тетя Нонна всегда была сильной. Моя мама жалеет, что отца твоего уже не успела больше увидеть, – добавила Пелагея.

   – Да. С тех пор как вы уехали, мы больше ни разу не встречались, – не спеша, проговорил Глеб.

   – Живьем не встречались! А так-то на видеомостах виделись, пиры пировали, – попыталась подбодрить его Пелагея.

   – Это тоже когда было? Свободной связи сколько уже нет! Да! Уже лет тридцать я вижу тебя только на картинках. Да, я помню. Вы тогда с праздника зашли к нам в гости, мы не ходили в тот год, мама болела, и Эвелина все рассказывала про какого-то мальчика, которому она подарила цветы. А потом вы уехали.

   – Давно было, – задумалась Пелагея и снова вспомнила сестру. -От нее по-прежнему нет известий. Ты-то как, без отца? Да тетя Нонна? Держитесь? Он у вас хорошо держался. Жаль только все в стороне от Примулы?

   – Да. В нашем движении его знания не помешали бы, – согласился Глеб. – Упрямый был. Или слишком в свое время запуганный. Никак не мог понять, что времена изменились. Уже все давно знают то, что он когда-то хотел до них донести.

   – Да. Раньше ему не верили, а теперь уже достаточно тех, кто хотел его услышать. Так и не удалось его убедить. Если бы он не сказал, что электромагнитное поле они ощущают аки детекторы, – вспомнила вдруг Пелагея, – мы бы так и до сих пор пытались бы восстанавливать радиовышки с перспективами связи не больше, чем на неделю, и не смогли бы наладить связь между штабами.

   – А сколько штабов было уничтожено? Мы все время думали, что это из-за утечки информации. С ним в последние годы все чаще случались непонятные приступы, он впадал в раздражение и потом часами шептал одно и то же: "Ненавижу этот скрежет", и требовал заглушить тишину.

   – Скрежет?

   – Я тоже не могу понять. Когда его накрывало, с ним бесполезно было говорить. А если спросить его про скрежет, когда он в норме, его сразу накрывало.

   – Может, поэтому он и не хотел с нами...

   – Второй штаб на связи, – доложил Аким, перебив разговор Пелагеи и Глеба.

   – Внимание! – Глеб отвлек всех от своих дел. – Венец, вы нас слышите? Это Пест. Повторяю...

   – Да, да. Это Венец, – отозвался Томас. – Приветствуем вас Пест. Слышим отлично. Наконец!

   – В самом деле! Тоже рады слышать вас!

   – Я уже думал, что мы опять на долго останемся без связи.

   – Я тоже этого опасался.

   – Хорошо, что быстро починили!

   – Ну, вот! Вся Примула снова в сборе! Чаша тоже на связи. Мы их видим. Вы их можете пока только слышать. Канал упал, видео сегодня не будет. Ребята разбираются с ним, – пояснил Глеб.

   – Томас, привет. Это Палаша. Как вы?

   – Слышу тебя. Привет, дорогая!

   – И полгода не прошло, как мы снова только слышим тебя! Но даже и так мы очень рады, – весело сказала Пелагея.

   – Да ладно тебе, – зацепился Глеб. – Мы планировали наладить связь к концу года, получилось через месяц, после связи с вами. Довольно быстро, я считаю, справились. И только последние дни сбой какой-то. А два месяца проработала. До конца года-то починим!

   – Да, все отлично, Глеб. Томас, как вы там?

   – Мы набираем людей. Нам не хватало как раз координации действий с вами. Теперь все изменится, – бодро отрапортовал Томас.

   – Теперь, имея постоянную связь, мы сможем использовать и ваших специалистов. Сообщишь, кто у вас сейчас уже есть? – попросила Пелагея.

   – Хорошо, сообщу.

   – А нам как раз нужен хороший акустик, – добавил Глеб, – который сможет выжать из звука всю возможную информацию. У вас есть такие люди?

   – Я спрошу у ребят, разбирается ли кто в этом? – ответил Томас. – А что за тема?

   Томас махнул рукой, чтобы народ подтянулся поближе к нему послушать.

   – Тема? Ну, ввожу в курс дела! Разбирал я на днях вещи отца и нашел там его старый ноут. Ему уже лет двадцать с лишним, не меньше, но все еще работает. По тем временам продвинутый, наверное, был. Слил с него информацию. Там много любопытных звукозаписей, где он разговаривает и спорит с разными людьми о подмененном правительстве, о целях нового правительства, о причинах захвата нашей цивилизации, о том, когда это произошло, и почему это сделано так мягко. Требует объяснений по поводу исчезновения дяди Авдея. Пел, помнишь его?

   – Конечно, помню, – отозвалась Пелагея.

   – Аким вчера просто рыдал у меня на плече, услышав разборки отца за дядю Авдея.

   – Я представляю. Ему, наверное, как ножом по старой ране, – Пелагея тоже словно повисла.

   Возникшую паузу никто не решился прервать сразу. Получилась минута молчания.

   – То есть теперь, наконец, станет все понятно? – все-таки осмелился заговорить Орест.

   – Вряд ли, – продолжил Ярик. – Ответов ему прямых, конечно, никто не дает. В основном он пытается найти подтверждение своим гипотезам и разводит их на ответы. Мы еще не все прослушали. Речь не везде хорошо слышна. Но я хотел бы изучить записи получше. Их нужно отслушать не только на предмет текста. Поэтому нужен человек, который знает о звуке все, и который сможет это все из звука вынуть. Это – то немногое, что у нас есть.

   – Может, найдем там какие зацепки, – предположила Пелагея.

   – Именно их и хочется найти, – подтвердил Ярик.

   – У нас тоже есть новость, – перехватила инициативу Пелагея. – Теперь мне хочется поделиться. Мы уже не раз говорили о том, что потеря даже одного человека для Примулы это большая утрата. Помнишь, Глеб, мы говорили о лаборатории центра Крони?

   – Да. Конечно, помню.

   – Мы возобновили ее функционирование. Запустили всю аппаратуру, и там есть ученые, которые готовы продолжить свою работу.

   Теперь и вокруг Глеба мигом скучковался народ. Такие новости хотелось знать всем.

  ***

   Через несколько дней полного погружения в предоставленные записи Мад, гуру по звуку, которого разыскали коллеги по Примуле в штабе Венец, связался с Глебом.

   – Еле дождался утра! – начал издалека Мад.

   – Он не выходил из штаба несколько дней, – пояснил Томас. – Как зараженный! Принес такие агрегаты! Я такого даже в фильмах по археологии не видел! – засмеялся он.

   Мад, однако, не смутился. Он знал, что результат работы со звуком во многом может зависеть от аппаратуры. К тому же, ему, похоже, было просто необходимо, чтобы его рабочее пространство выглядело как космический корабль. В выкрашенном под цвет пустыни штабе его стол был теперь яркой точкой.

   – Уши не распухли? – улыбнулся Глеб.

   – По ушам ничего не заметно, но ты бы видел его глаза, – ответил Томас.

   – Мад, ты глазами что ли слушал? – пошутил Глеб.

   – Глеб, записи, конечно, разные. Сделаны в разных акустических условиях. Но скорее всего на одном оборудовании, – Мад, казалось, и не услышал, что Глеб и Томас шутили на его счет, и перешел к делу. – Что в принципе облегчает. Ты, наверное, тоже заметил, что здесь две группы записей с разницей в два года. В обеих группах встречаются фрагменты с довольно странным очень тихим на уровне пяти-десяти децибел напоминающим скрип звуком. Непонятный звук. Он то пропадает, то появляется. И он есть не во всех записях.

   – На что, ты говоришь, похож звук? – переспросил Глеб.

   – Ну, сложно сказать. Он непонятной природы. Это скрип, шорох, шелест, жужжание, шуршание... Что-то среднее, что-то в этом роде.

   – Скрежет! – выдал Глеб.

   – Может. Тоже подходящее слово. Похоже.

   – Не-е-ет! Это не просто подходящее слово! Это слово отца. И если все... А включи-ка этот звук.

   Мад включил фрагмент записи.

   – Звук очень тихий. На грани порога слышимости, – комментировал он. – Но, тем не менее, его можно услышать, если вокруг нет постороннего шума. Он достаточно низкий, на него вполне можно и не обратить внимания. А разница записей в два года. Ты можешь пояснить? Были какие-то события?

   Глеб посмотрел на даты файлов.

   – Да. Первая группа – это год очередной экспедиции в Африку, во время которой отец пропал почти на полгода. Они пропали почти одновременно с дядей Авдеем, но в разных местах. Через два года он закончил работу над диссертацией. Но резко передумал защищаться. А после вообще завязал с наукой.

   – Глеб, обрати внимание на этот диалог, – Мад включил другой фрагмент: "... то ломается, то гнется. Это какая-то новая технология? Для вас, наверное, да. Новая технология". – Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Мад.

   – Я слушал эти записи. И если мы с тобой вдвоем независимо думаем об одном и том же, то, наверное, это так и есть.

   – Глеб. Ты понимаешь? Что, по-твоему, может означать "Для вас – да"? Слушай еще. Разговаривают здесь двое. Слышны шаги. Разные. То есть оба время от времени ходят. Но только одни шаги сопровождаются этим странным звуком.

   – Скрежетом, ты имеешь в виду? – уточнил Глеб.

   – Да. Будем называть его так, раз тебе так близко это слово, – согласился Мад.

   – Да я просто ненавижу это слово! – возмутился Глеб. – Но оно не выветривается у меня из головы.

   – Ладно, ладно... – успокоил его Мад. – Далее. Два удара стулом. В момент первого удара и сразу после, но не до, слышен скрежет. После второго нет.

   – То есть они могут быть не только людьми, но и, например, стульями? – предположил Глеб. – Мад, это очень интересные сведения.

   – Ну, это пока первые характерные особенности, которые мы нашли. Мы работаем дальше. Глеб, здесь еще Томас хотел с тобой поговорить.

   – Ну, как тебе наш звуковик?

   – Он меня озадачил, если честно.

   – Он больше всего сожалеет, что это была цифровая запись, а не аналоговая.

   – Да, – вернулся в беседу Мад. – При оцифровке, хотя в то время она уже была весьма достоверной, уже перестали жадничать на бытовой записи, все равно теряется часть звука, которую даже самый захудалый микрофон способен услышать.

   – Мад, в отличие от нас, застал аналоговые системы. Уверен, он знает, о чем говорит, – с улыбкой, которую никто не увидел, добавил Томас.

   – Ну, здесь, как говорится, что имеем, от того и отталкиваемся, – сказал Глеб.

   Дальше Мад начал закапывать Глеба в яму физики и волновых уравнений математики. Пропустив несколько голов, Глеб сделал для себя вывод, что дело попало в нужные руки. Но сформулировав Маду задачу, он свернул научную дискуссию. Но Мада это не задело. Он остался доволен тем, что заказчик на должном уровне понимает его. Но главное, он понимает, чего хочет.

  ***

   Вряд ли кто-то с уверенностью мог бы сказать, что природных катастроф стало меньше, но обсмаковать их теперь не предлагали ни на одном из правительственных телевизионных каналов. У простого обывателя вполне могло сложиться ощущение, что у природы настала долгожданная эра всеобщего благоденствия. Новости перестали вызывать стрессы, паранойю и суициды.

   Если бы не редкие слухи от приезжих, которых тоже стало значительно меньше по сравнению с прежними временами. С их слов можно было сделать вывод, что, скорее всего, все-таки где-то случаются смерчи, наводнения и землетрясения с привычной им частотой. Но эти слова, не находя привычной поддержки в газетах, на телеэкране, воспринимались как слухи и казались не слишком реальными. В отдельных благополучных районах уже успели вырасти поколения, которые просто не верили, что природа может быть суровой и даже жестокой.

   Тем не менее, природа осталась природой. И несмотря на успешно реализованные программы по снижению антропогенного фактора влияния на природу, начатые единым правительством уже около тридцати лет назад и позволившие стабилизировать расшатавшийся баланс, природа все-таки баловалась. Точнее сказать продолжала жить и развиваться по своему закону, где события, которые мы воспринимаем как катаклизм, есть просто необходимый шажок ее эволюции или даже не шажок, а маленький чих, или просто что-то зачесалось в подмышке.

   – Нет, Томас. Мы не слышали. Ну, я точно, – удивленно ответил Глеб.

   – Да, я так и думал. В новостях-то ничего не передают. Ну, трясло хорошо!

   – А где, прямо у вас?

   – Не прямо у нас. Километров тысячу с небольшим на северо-восток. Разрушения есть: дома, постройки. Район не богатый, но достаточно людный. Ведь у нас, где вода – там люди. А вокруг пустыни. А здесь как раз и вода, и еще горы. Соответственно не только трясет, но еще где-то что-то обсыпается. Реки повыходили. Рассказывали, в озере сильно поднялся уровень воды. Собственно поэтому и реки разлились.

   Я сам там, конечно, не был. Больше со слов. Говорят, что самым страшным, однако, оказалось не само землетрясение с наводнением. А грифы полиции! Понятно, что в такой ситуации у людей паника. Кто-то пытается спасти остатки скарба, кто-то в потоке на каком-то бревне может застрять и просто звать на помощь. Так эти сволочи, они же не разбирают, похоже, по какому поводу народ беспокойствует. Они методично стреляют в таких!

   В интонации Томаса чувствовалось полное недоумение по этому поводу с откровенной злостью.

   – То есть? Это че, выходит, убегать от каменного завала тоже нужно пешком? – изумилась Милена. – Глеб, ты что-нибудь понимаешь?

   – Получается так. Ну, если только повезет, и тебя не заметят! – ответил Томас.

   – Что тут понимать? – сказал Глеб. – Система охраны порядка давно превратилась в систему террора. Это видно и у нас в городе, и Палаша то же самое рассказывает. А полицейские грифы – это же машины. Им заложено одно, пресекать суету, они и секут ее без пощады. Какая им разница, сам ты прыгаешь по земле, или это земля под тобой прыгает?!

  ***

   Мад, по мере того как наковыривал хоть что-то любопытное в записях Ярика, сбрасывал информацию Глебу, который пытался во всем этом разобраться, старался, как мог, по воспоминаниям слов отца пояснить Маду смысл некоторых фрагментов записей. Роились гипотезы, Мад какие-то моменты после этого переобрабатывал снова и снова.

   Прошла встреча очередного нового года.

   Считал ли его кто-нибудь долгожданным? Возможно, в этот раз да. В новом году все ожидали прорыва, ведь при наличии устойчивой связи Примула стала действовать слаженнее и взрослее, уже наработала некоторую базу возможностей, и от подготовительных действий уже всем хотелось перейти к более активным.

   Глеб связался с Венцом и попросил позвать Мада. Пелагеи не было в штабе, но главное, что присутствовал электронщик Орест, он вышел на связь от Чаши. Как раз он-то и был нужен Глебу.

   – Мад, скажи, а скрежет на всех записях одинаков? – уточнил Глеб.

   – Не идентичен, но имеет ряд общих характерных признаков, – ответил Мад.

   – А тот, что двумя годами позже?

   – Такой же.

   – Этот звук можно достоверно идентифицировать в произвольном звуковом потоке?

   – С некой вероятностью.

   – С какой именно? – поинтересовался Джоска.

   – Кто же ее считал? Просто думаю, что существует некоторая вероятность ошибки. Полагаю, не высокая.

   – Десять, тридцать, восемьдесят процентов? – предложил оценить хотя бы грубо Глеб.

   – Да, ну! Ну, процента полтора, два!

   – Это хорошо, – оценивающе сказал Глеб.

   – Это практически безошибочно! – радостно заметил Джоска.

   – Именно это я и хотел услышать, – заключил Глеб. – Тогда на этой базе мы можем разработать детектор. Мад, расскажешь Оресту все об этом звуке, как его выделить, идентифицировать, измерить и так далее. Орест, вам с Мадом нужно разработать устройство, которое бы постоянно анализировало звук вокруг и могло бы дать нам знать, что вблизи нас кто-то из них. Думаю, это может быть какой-то браслет, который было бы удобно постоянно держать при себе. Как часы.

   – На экранчике высвечивать расстояние до источника, – предложил Мад.

   – Расстояние определить невозможно просто по приемнику, – сообщил Орест. – Интенсивность без проблем покажем.

   – Думаю, не очень будет удобно и возможно постоянно смотреть на часы, – возразил Нейл.

   – Согласен с тобой, – согласился Глеб. – Надо, чтобы детектор информировал более активно. Вибрацией.

   – Но ее может быть слышно, – заметил Мад.

   – Или нагревом на тыльной стороне часов, например, чтоб я это просто кожей легко мог ощутить, – сформулировал задачу более четко Глеб.

   Орест на мгновения представил себе этот эффект, но, видимо, настолько контрастно, что от гипотетического ощущения аж одернул руку.

   – Ты что творишь такое? – воскликнула Пелагея.

   По невероятной случайности Орест своим жестом задел не ожидавшую ничего подобного Пелагею. Она подошла пару минут назад. И молча слушала, не привлекая к себе внимания. Она машинально отскочила, размахивая своими руками. Последовал эффект домино. Ее руки тоже пустили в разнос то, что попалось им. Это оказался цветок, что стоял в горшке на столе возле телемоста.

   Хотя женщины работали во всех штабах, все-таки сказывалось, что старшей в штабе Чаша была женщина. Интерьер в Чаше был более домашним, более уютным, более живым.