Текст книги "Шесть систем индийской философии"

Автор книги: М Мюллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 40 страниц)

МЕТАФОРЫ

Часто замечают, что философия веданты прибегает постоянно к метафорам и что большинство их, с первого взгляда ослепительные, в конце концов оставляют нас неудовлетворенными, так как они могут служить только иллюстрациями, но ничего не доказывают. Это, без сомнения, верно, но в философии иллюстрации, хотя бы и при посредстве метафор, имеют свою цену, и я сомневаюсь, чтобы ведантисты употребляли их с какой-либо иной целью, кроме этой. Так, когда веданта хочет объяснить, что cam (реальное или Брахман) пребывает в нас, хотя мы и не можем различить его, автор Чхандогья-упанишады (VI, 13) приводит пример отца, приказывающего своему сыну бросить в воду соль и через некоторое время вынуть ее из воды. Конечно, сын не может сделать этого, но вода, где он ни пробует ее, стала соленой. Таким же образом, поучает его отец, и cam (божественное) пребывает в нас, хотя мы и не можем заметить его.

Другое употребление того же уподобления (Бр.уп., II, 4, 12) доказывает, что cam (или Брахман), проницая собой весь элементарный мир, исчезает, так что не остается различия между индивидуальным я и я высшим[109]109
  См.Дрйссгн. Упанишады.


[Закрыть].

Потом, когда мы читаем, что разнообразные существа происходят от Вечного, как искры происходят от горящего костра, мы должны помнить, что эта метафора иллюстрирует идею, что все созданные существа участвуют в сущности, в субстанции Высшего бытия, что временно они кажутся независимыми, но снова исчезают, не уменьшая этим исчезновением ни на йоту той силы, от которой они произошли[110]110
  Бр.-уп.,П, 1,20.


[Закрыть].

Идея о создании мира как о делании его наиболее противна для ведантиста, и он ищет другого сравнения, которое иллюстрировало бы происхождение мира от Брахмана как проявляющегося в этом мире незнания. Чтобы избежать необходимости допустить что-либо внешнее, какую бы то ни было материю, из которой сформирован мир, упанишады указывают на паука, выпрядающего из себя самого свою паутину; чтобы указать, что вещи могли произойти самопроизвольно, они пользуются сравнением с волосами, выходящими из человеческой головы без всякого специального желания человека.

Может быть, и вполне верно, что такие метафоры не могут считаться – да и не считались – аргументами в пользу философии упанишад; но во всяком случае они очень полезны в том отношении, что при помощи поразительных уподоблений напоминают нам о некоторых доктринах, к которым пришли философы веданты при поисках истины.

Глава пятая

ПУРВА-МИМАНСА

Было бы интересно теперь же проследить такие же или подобные тенденции, как в философии веданты, в развитии других философских систем Индии, в особенности санкхьи и йоги; узнать, что они говорят о бытии и истинной природе Высшего Существа и об отношении к Божественному бытию человека – об отношении, указываемом в некоторых местах вед и различно истолковываемом разными философскими школами. Но вообще, по-видимому, будет лучше следовать порядку, принятому в Индии всеми изучающими философию и трактовать теперь о другой мимансе – пурва-мимансе, то есть первой мимансе, как ее называют, в связи с уже рассмотренной нами мимансой. Индусы различают пур-ва-мимансу и уттара-мимансу. Веданту признают они уттара-мимансой, то есть позДнейшей, а мимансу Джаймини пурва-мимансой, то есть старшей. Эти названия, однако, не предполагают, как по-видимому, полагал Кольбрук[111]111
  Кольбрук. ME, Pитmep. История философии, т. IV.


[Закрыть], что пурва-миманса старше по времени, хотя действительно ее иногда называют праки (предыдущей)[112]112
  Сарвадаршана-санграха, І, З


[Закрыть]. В действительности же это означает только то, что пурва-миманса как имеющая дело с первой или деловой частью вед (карма-кандой) идет впереди, и за ней уже идет уттара-миманса как занимающаяся высшим познанием (джняна-кандой), совершенно так же, как всякий ортодоксальный индус сначала должен был быть хозяином (грихастха) и уже только потом удалиться в лес и вести там созерцательную жизнь как ванапрастха или саньяси. Мы увидим, однако, что эта первая миманса, если вообще ее можно назвать философией, по своему интересу значительно уступает веданте и навряд ли может быть понята без предварительного существования такой системы, как система Бадараяны. Я не хочу, однако, идти так далеко, чтобы признавать первенство во времени веданты. Первенство по ее значению и по ее отношению к той части вед, которая занимается познанием (джняной), принадлежит несомненно веданте. Мы уже говорили, что то обстоятельство, что Бадараяна цитирует Джаймини, для хронологии не имеет никакого значения, так как Джаймини тоже цитирует Бадараяну. Я пытался указать, каким образом можно объяснить этот факт. Очевидно, что в то время как Бадараяна пробовал ввести порядок в упанишады и привести их гипотезы в какую-либо систему, Джаймини занялся таким же делом по отношению к остальной части вед, к так называемой деловой ее части – карма-канде, то есть по отношению ко всему, что касается жертвы, описываемой главным образом в брахманах. Жертва была настолько обыденным делом для брахманов, что обыкновенно ее называли просто карма (дело, работа). Это дело развилось в разных частях Индии, так же, как развивалась философия, то есть разнообразно и вполне свободно от противоречий. На каждый день были свои жертвы, и эти регулярные жертвы в некотором отношении можно назвать первым индийским календарем. Они зависели от времени года или регулировали времена года и отмечали различные деления года. Бывали обряды, продолжавшиеся весь год или даже несколько лет. Как философия существовала независимо от упанишад и при посредстве Бадараяны пыталась примириться с ними, так и жертвы существовали долгое время без брахманов, они развивались, не будучи поддерживаемы и ограничиваемы никаким общеобязательным авторитетом, и только в позднейшее время, когда эти брахманы были составлены и приобрели известного рода авторитет, почувствовали необходимость примирить различные мнения и разные обычаи, о которых говорилось в брахманах и в других книгах, дав общие и специальные правила для исполнения обрядов всякого рода.

Невозможно и представить себе, чтобы в Индии когда-нибудь было такое время, когда жрецы, жившие в отдаленных друг от друга местах, не знали, как исполнять свои жертвенные обязанности, потому кто же и выдумал жертвы, как не жрецы? Но раз появились брахманы, появился и новый вопрос: каким образом согласовать брахманов как друг с другом, так и с существовавшей семьей и местными обычаями; каким образом отыскать в брахманах такое значение, чтобы они удовлетворяли всякое новое поколение. Этого достигали посредством мимансы, то есть исследования, рассмотрения, изыскания. Тут не было места для настоящей философии; но ставился такой вопрос, как вопрос о дхарме (обязанностях), включая и жертвенные обязанности, – вопрос, дававший повод рассуждать о происхождении обязанности и о характере вознаграждения за их исполнение; объясняя кажущиеся противоречия, изыскивая общие принципы относительно жертвенных актов, естественно наталкивались на вопросы, часто сами по себе не имеющие значения, но вообще обсуждаемые со значительным остроумием. Таким образом, деятельность Джаймини нашла себе место рядом с деятельностью, приписываемой Бадараяне, Капиле и другим, и была признана одной из шести систем классической индийской философии. Потому и невозможно умолчать о ней в общем обзоре индийской философии.

Бадараяна начинает свои сутры словами «атхато брах-маджиджнаса» (посему теперь желание познать Брахмана), и Джаймини, по-видимому, подражая ему, начинает словами «атхато дхармаджиджнаса» – «посему теперь желание познать дхарму» (обязанность). Два слова «посему теперь» составляли, как обычно, удобный повод для толкований, но в действительности-то они обозначали только то, что теперь, после того как прочитаны веды и потому что они прочитаны, появляется желание узнать полное значение или обязанности (дхарму) или Абсолютного Брахмана; о первом говорилось в пурва-мимансе, а о втором – в уттара-мимансе. И действительно, что бы ни говорили туземные комментаторы, эта первая сутра есть не что иное, как заглавие – это все равно, как бы мы сказали: теперь начинается философия обязанности или философия Джаймини.

Дхарма, которую мы переводим как «обязанность», относится к актам предписываемого долга, главным образом к жертвоприношениям. Утверждают, что слово это среднего рода, когда его употребляют в этом последнем значении – отличие вполне естественное, хотя в сутрах и вообще в известной нам литературе доказательств на это почти не имеется.

Эта дхарма (обязанность) предписывается в брахманах; и они вместе с мантрами считаются составляющими всю Веду, так что то, что не мантра, есть брахмана, а что не брахмана, есть мантра. Брахманы состоят из видхи (предписаний), требований и из артхавад (толкований). Предписания имеют в виду или заставить нас сделать то, что не делалось раньше, или сообщить нам то, что раньше нам не было известно[113]113
  Ригведа-бхашья, т. I.


[Закрыть]. Далее видхи[114]114
  Тибо. Артхасанграха.


[Закрыть] делится на утпатти-видхи, первоначальные или общие предписания, вроде агнихотра-джухоти – (он совершает жертву Агни), и на винийога-видхи, указывающие на способ совершения жертвы. Последнее включает предписание разных подробностей, например, дадхна-джухоти (он совершает жертвоприношение кислого молока) и так далее. За этим следует прайога-видхи, определяющая точный порядок жертвоприношений, и наконец имеется последний разряд предписаний, определяющих, кто пригоден для совершения акта жертвоприношения. Эти предписания называются адхикаравидхи.

Гимны или формулы, употребляемые при жертвоприношении, хотя и признаются обладающими также трансцендентальной или таинственной силой – апурвой – понимаются Джаймини как имеющие главным образом целью напомнить приносящему жертву о богах, которые принимают его жертвенные дары.

Джаймини настаивает также на том, что он называет намадхея – техническое название каждой жертвы, вроде агнихотры, даршапурнамасы, удбхид и т. д. Эти названия встречаются в брахманах, и они считаются важными для определения характера жертвы; несомненно, они и были таковыми. Нишедхи (воспрещения) не требуют объяснения. Они просто говорят, чего не следует делать при жертвоприношении. Наконец, артхавады – это места в брахманах, объясняющие известные вещи; они различны по своему характеру, это – толкования, комментарии или объяснительные утверждения.

СОДЕРЖАНИЕ ПУРВА-МИМАНСЫ

Всего лучше изложить главное содержание сутр Джаймини, как его излагает Мадхава в Ньяя-мала-вистаре[115]115
  Перевод Сарвадаршана-санграхи Коуэля и Гута.


[Закрыть]. Миманса состоит из двенадцати книг. В первой обсуждается авторитетность тех коллекций слов, которые отдельно понимаются под терминами: видхи (предписания), артхаведа (объясняющее место), мантра (гимн), смрити (предание) и намадхея (имя). Во второй мы находим некоторые вспомогательные рассуждения; например, об апурве, относительно различия разнообразных обрядов, опровержение ошибочно приводимых доказательств и различия совершения обрядов при обязательных и добровольных приношениях. В третьей книге рассматривается шрути (откровение), линга (знак или смысл места), вакья (контекст) и т.д. и их относительное значение, когда они противоречат друг другу; потом обряды, именуемые пратипатхи-кармани – вещи, упоминаемые мимоходом, анарабхьядхита – вещи, составляющие дополнение, аксессуар к главным объектам, например праяджа, и т. д., и обязанности приносящего жертву. Главный предмет четвертой книги – это влияние главного и подчиненного обрядов на другие обряды – плод, приносимый джуху, когда оно состоит из butea frondosa и т. п., и игра в кости и пр., составляющая часть жертвы раджасуи. Предмет пятой книги – порядок различных мест откровения (шрути) и т. п., порядок различных частей жертвоприношений (например, порядок семнадцати животных при жертве ваджапеи), умножение и неумножение обрядов, и относительная сила слов шрути, порядок упоминовения и т.д. как определяющие порядок жертвоприношения. Шестая книга говорит о лицах, имеющих право приносить жертвы, об их обязательствах, о замене предписанных материалов,,, о замене потерянных или поврежденных жертв, об искупительных обрядах, о приношениях саттры, о приличных даяниях и о различных платах за жертвоприношение. В седьмой книге трактуется о способах перенесения обрядов одной жертвы на другую по прямой заповеди текста вед или на основании вывода из «имени» или «знака». В восьмой говорится о Перенесении в силу ясно или неясно выраженного «знака» или в силу преобладающего «знака», а также о случаях, когда перенесение не происходит. В девятой книге рассуждение начинается с приспособления (уха) гимнов, когда их цитируют в иной, новой связи; далее говорится о приспособлении саман и мантр и о связанных с этим побочных вопросах. В десятой книге обсуждаются случаи, когда несовершение первичного обряда включает и несовершение (preclusion) обрядов, от него зависимых, и случаи, когда обряды исключаются потому, что другие обряды произвели их специальные результаты, а также приношения граха, отдельные саманы и различные другие вещи, так же как и разного рода отрицания. В одиннадцатой книге мы находим случайное упоминание о тантре, а потом более полное обсуждение тантры, при которой отдельные акты соединяются в один, и авапа – совершение акта не более одного раза. В двенадцатой книге идет обсуждение о прасандже, когда обряд совершается с одной главной целью, но с дальнейшими случайными последствиями, и о тантре – соединении конкурирующих обрядов (самучч-хая) и о выборе из них.

Из этого изложения содержания видно, что Платону или Канту тут нечему было бы научиться. Но нам приходится брать философские системы такими, какими они были; и мы испортили бы изображение философской жизни в Индии, если бы не рассмотрели их рассуждений в пурва-мимансе относительно жертвоприношений. Но и тут, однако, имеются места, относящиеся к философии, например глава о праманах (источниках знания), от отношении между миром и мышлением и тому подобных вопросах. Правда, что большинством таких вопросов занимаются также и другие философские системы, но они являются особенно интересными в изложении обрядовой пурва-мимансы.

ПРАМАНЫ У ДЖАЙМИНИ

Если обратимся теперь к объяснению пурва-мимансы относительно праман (мерила знания или авторитетов) как к законным средствам знаний, то мы снова должны заметить, что ведантисты не обращали на них особого внимания, хотя и были знакомы с тремя основными праманами: чувственным восприятием, выводом и откровением. Пурва-миманса, наоборот, посвящала много внимания этому вопросу и признавала пять праман:

1) пратьякша (чувственное восприятие), когда органы находятся в действительном соприкосновении с объектом;

2) вывод – анумана, то есть усвоение невидимого члена известной ассоциации (вьяпти) при посредстве восприятия другого, видимого члена; 3) уломана (сравнение) – знание, вытекающее из сходства; 4) артхапатти (предположение) – знание, получаемое не от самой воспринимаемой вещи, а от другой, предполагаемой первой вещью; 5) шабда – словесное сведение, получаемое от авторитетного источника. Одна из школ мимансаков (последователи Кумарилы Бхатты) кроме того признавали 6) абхаву (небытие), которое, по-видимому, есть только подразделение вывода, как, например, вывод о сухости почвы от небытия или отсутствия туч и дождей.

Все эти источники знания рассматривались последователями мимансы (мимансаками); и любопытно, что они признавали такое большое количество этих источников, хотя для их настоящих целей, для установления характера обязанности (дхармы), практически они допускали только одну из праман, именно писание (шабду). Они утверждали, что долг, обязанность не могут основываться на человеческом авторитете, так как долженствование, лежащее в основании всякой обязанности, может исходить только от авторитета сверхчеловеческого и непогрешимого, а такого авторитета найти нельзя, за исключением вед. Само собой разумеется, что onus probandi, обязанность доказать сверхчеловеческое происхождение вед, лежит при этом на Джаймини, и мы далее увидим, как он исполнил эту обязанность.

СТИЛЬ СУТР

Прежде чем приступить к рассмотрению вопросов, о которых трактуется в пурва-мимансе, следует сделать несколько замечаний об особенностях строения сутр. Для того чтобы вполне исчерпать вопрос и в конце прийти к определенному мнению, авторы сутр начинают констатированием всевозможных возражений, которые могли быть сделаны против их мнений. Если возражения не были вполне нелепыми, они имели право на рассмотрение; и это назьшали пурвапакша (первой частью). Затем следовал ответ на все эти возражения, и это назьшали второй частью (уттарапакша); только тогда мы приходим к окончательному выводу – заключению (сиддханте). Такая система исчерпывает вопрос и имеет многие преимущества, но она имеет и ту невыгоду, что читатель без комментария часто недоумевает, где оканчиваются аргументы contra и начинаются аргументы pro. Иногда в этом отношении несогласны и сами комментаторы. Иногда казус, или адхикарана, излагается не в трех членах, а в пяти, а именно:

1. Субъект, подлежащий объяснению (вишая).

2. Сомнение (саншая).

3. Первая сторона вопроса и взгляд primafacie (пурвапакша).

4. Доказываемое заключение (сиддханта).

5. Связь (самджати).

Это иллюстрируется в комментарии на первую и вторую сутры мимансы[116]116
  Сарвадаршана-санграха, перевод Коуэля и Гуга, Сиддханта Ди-пика, 1898 г.


[Закрыть], где объясняется, что следует поддерживать желание познать обязанность и потом определить долг (драхма), который признается местом, возбудившим вопрос о нем, то есть местом из вед. Тут нужно обсудить (вишая) вопрос, действительно ли необходимо изучение долга в мимансе Джаймини. Пурвапакша, конечно, говорит: нет, ибо когда говорится, что следует изучить веды (Vedo dhyetavyah), то это ясно обозначает, что их или следует понимать как и другие книги, которые мы читаем, или что их следует заучивать наизусть без всякой попытки со стороны ученика понять их, просто как дело, доброе само по себе, награда за которое на небеси. Таков обыкновенный взгляд у брахманов; так как у них не было книг, то они выработали весьма совершенную систему для запечатления текстов в памяти молодых людей, заставляя их каждодневно заучивать известное количество стихов или строчек, без всякой попытки заставить их понять то, что они учили, и уж только потом давая им ключ к пониманию значения выученного. Это буквальное заучивание вед считалось чрезвычайно похвальным; некоторые утверждали даже, что веды более действительны, когда их не понимают. Это действительно было не записывание, а запечатление, и без этого мнемоническая литература была бы просто невозможной. Как мы уговариваем наших наборщиков не пытаться понимать то, что они набирают, так и учеников индусов предупреждали против такой опасности; и действительно им удавалось заучивать наизусть длиннейшие тексты, сначала даже не пытаясь понять их смысл. Нам подобная система представляется почти невероятной, но в древние времена не была возможна никакая другая система, и мы не имеем права не верить в это, так как и в настоящее время эта система изучения существует в Индии. Только после того как текст таким образом запечатлелся в памяти, появлялась необходимость истолкования или понимания его. И тут опять-таки самые просвещенные из индийских богословов доказывают, что заповедь вед «Веда должна быть пройдена» (Vedo dhyetavyah), то есть приобретена, заучена наизусть, предполагает: Веда должна быть понятна и такое разумное изучение предпочтительнее чисто механического, хотя и за него можно получить чудесные награды.

Но если это так, то спрашивается, зачем же нужна миманса? Ученик заучивает наизусть Веду и учится понимать ее в доме учителя. После этого он обмывается, женится и устраивает свой дом, так что действительно нет и времени для изучения мимансы. Поэтому воображаемый противник (Пурвапакшин) говорит, что изучение мимансы совсем и не необходимо, так как оно не основано на определенной заповеди священного писания. Но тут выступает Сиддхантин и говорит, что место из шрути (откровения), предписывающее омовение ученика (то есть окончание им изучения вед) по возвращении его домой, не нарушается изучением мимансы, так как не сказано, что он должен омываться тотчас же по окончании своего учения, и так как, хотя его изучение текста вед во всех отношениях полезно, но подробное изучение правил вед относительно жертвоприношений, даваемое мимансой, не может считаться излишним как средство для достижения высшей цели изучения вед, то есть надлежащего исполнения ее заповедей.

Эти соображения, приводимые для доказательства окончательного заключения (сиддханты), вероятно, подходят под рубрику, называемую связью (самджати), хотя признаюсь, что значение этого термина для меня не вполне ясно. Кроме того, в этом рассуждении имеются пункты, например о так называемых четырех крияпхал, относительно которых было бы желательно иметь более подробные объяснения.