Текст книги "Проклятый город. Однажды случится ужасное..."

Автор книги: Лоран Ботти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

Глава 62

Человек на экране монитора был красив – может быть, не в общепринятом смысле этого слова, но в нем присутствовало некое темное очарование, сумрачный, почти тревожащий магнетизм, который, судя по всему, безотказно действовал на женщин и сейчас не мог не вызвать у Бертеги легкого завистливого вздоха. За такого мужчину Мэрил вполне могла выйти замуж – если бы в любви всегда соединялись противоположные элементы красоты, образуя гармоничное целое: мужчина – женщина, солнце – луна, свет – мрак…

Трехдневная черная щетина, резко контрастирующая с болезненной бледностью кожи, еще сильнее подчеркивала очертания угловатого удлиненного лица с выступающими аристократическими скулами и черными глазами, похожими на бездонные провалы во тьму. Съемка производилась где-то на природе, за спиной человека смутно виднелось поле или луг на опушке леса. Человек заговорил в бодрой манере американских телеведущих:

– Приветствую вас всех. Большинство из вас уже знают меня в лицо, поскольку следили за моим судебным процессом, состоявшимся прошлой осенью. Но для тех, кто видит меня впервые, сообщаю: я – Пьер Андреми. Очевидно, этот первый раз станет и последним. Однако я уверен… – тут на его губах появилась загадочная улыбка, – что вы не скоро меня забудете. В близком будущем пробьет час хаоса, и воцарятся сумерки. Меня уже не будет здесь, чтобы этим воспользоваться, но можете на меня рассчитывать: часть моей силы сохранится.

Затем камера немного отъехала, и стало яснее видно, что действие происходит на открытом месте за городом, где-то посреди равнины. Стала видна и большая канистра, стоявшая у ног человека. Андреми нагнулся, отвинтил крышку, поднял канистру и начал лить себе на голову ее содержимое. Казалось, он не испытывал ни малейшего дискомфорта, пока тягучая, как шампунь, жидкость стекала по его волосам и плечам. Его глаза оставались открытыми, их взгляд был безмятежен. Кто-то, стоявший в стороне и не попавший в кадр, чиркнул спичкой и бросил ее в Андреми. Тот мгновенно превратился в столб пламени, в живой факел – но продолжал стоять на месте, не крича, не катаясь по земле; все его действия отличала маниакальная целеустремленность сумасшедших. В течение нескольких секунд он продолжал сохранять самообладание. Затем раздался вопль, человек зашатался и наконец рухнул. Теперь это была лишь груда дымящейся плоти, живая огромная рана – точнее, мертвая, так как, но утверждениям экспертов, никто не смог бы после этого выжить. Еще какое-то время камера была направлена на неподвижно лежащее тело, потом изображение померкло.

Бертеги глубоко вздохнул – и только сейчас понял, что при последних кадрах задержал дыхание и одновременно инстинктивно отодвинул тарелку с сэндвичем дальше от себя, к краю стола. Раньше он никогда не видел этой записи полностью. Но благодаря магии Интернета она оказалась на «Ю-тубе», откуда была скачана 200 тысяч раз поклонниками чернухи всех мастей. Хуже того – набрав имя Андреми в «Гугле», Бертеги обнаружил ссылки на два десятка сайтов, посвященных маньякам-убийцам и черной магии. Владельцем одного такого сайта был (по его собственному утверждению) специалист по серийным убийствам, другого – «посвященный» сатанист… Однако вот что было удивительно: на сайтах, где упоминалось «дело Талько», не прослеживалось никакой связи между Талько и Андреми, хотя мать последнего была одной из наиболее влиятельных персон в клане дьяволопоклонников из Лавилль-Сен-Жур. Лишь на сайтах, посвященных черной магии, эти имена стояли рядом, но, видимо, чисто по географической причине – оба они были связаны с маленьким бургундским городом, затерянным в тумане.

Андреми действительно был серийным убийцей – предъявленные ему обвинения в убийстве шестерых детей в парижском регионе, которые сначала ему удалось опровергнуть с помощью своего адвоката (профессиональная карьера которого впоследствии рухнула в одночасье), позже подтвердились, и одновременно выяснились ужасные подробности: перед смертью детей пытали, насиловали, расчленяли. Кроме того, предсмертные разглагольствования Андреми перед камерой отражали сущность его натуры, типичную для извращенцев-психопатов – жажду власти (что проявилось в словах «часть моей силы сохранится»), страсть к напыщенности и позерству, убежденность в том, что он хозяин собственной судьбы, манию величия, – доказательством чего сама по себе служила видеозапись. Однако эксперты не смогли выявить никаких индивидуальных особенностей, а полицейские – раскопать хоть какие-то частные сведения о предыдущей жизни Андреми: никаких отклонений в детстве, никаких родственников, поддерживающих его во время судебного процесса, никаких свидетелей, сообщающих, что, будучи подростком, он мучил животных, никакой бывшей подружки, рассказывающей о скрытой жестокости своего бойфренда… Более того, у него в доме не было найдено никаких предметов, ранее принадлежавших жертвам, никаких фетишей, которые обычно хранят у себя такого рода преступники, чтобы удовлетворять свои вожделения вновь и вновь. Он проводил свой досуг точно так же, как большинство молодых людей его возраста: спорт, немного культурных развлечений. Иными словами, он не обладал ни одной из тех характеристик, по которым можно было бы вычислить будущего преступника: не занимался подозрительной деятельностью, не связывался с сомнительными людьми или организациями. Он даже не пытался выбрать такой род занятий – как, например, разъездная торговля, – который позволил бы ему значительно расширить свои «охотничьи угодья»…

Итак, в первый раз Андреми был оправдан – за отсутствием доказательств и благодаря мастерству адвоката. Случилось бы так, если бы его процесс состоялся уже после «дела Талько», а не двумя годами раньше, – в свете новых фактов, раскрывшихся к Лавилль-Сен-Жур (даже если очевидных параллелей между двумя этими делами не было)? Продолжал бы он и дальше безнаказанно совершать преступления, если бы не был пойман с поличным вскоре после освобождения?

Этого так никогда и не узнали. Всего по прошествии нескольких недель после выхода на свободу Пьер Андреми поддался своим наклонностям и похитил еще одну девочку. Она была спасена in extremis [16]16
  Здесь: на краю гибели (лат.).


[Закрыть]частным детективом, которого нанял один из богатых родителей, чей сын стал предыдущей жертвой Андреми. Сейчас Бертеги вспоминал все гипотезы, которые начали циркулировать после того, как пресловутая видеозапись была разослана нескольким телекомпаниям: одни говорили, что после освобождения Андреми уверовал в свою неуязвимость и всемогущество, поэтому без колебаний пошел на еще больший риск, чем прежде; другие упоминали так называемый феномен декомпенсации после долгих лет фрустрации; третьи утверждали, что Андреми сам хотел, чтобы его остановили… чем якобы и объяснялось его последующее самоубийство. Однако после просмотра записи у Бертеги не сложилось впечатления, что Андреми испытывает хоть малейшие угрызения совести и хочет сам положить конец своим преступлениям. Его самосожжение стало еще одной из тех загадок, что часто создают некий ореол вокруг преступников, о чьих мотивах и самой личности почти ничего не известно.

Значит, серийный маньяк-убийца… В этом-то и была основная проблема: преступник такого типа всегда действует в одиночку, и движет им лишь желание удовлетворить свое вожделение, точнее, буквально сжигающую его изнутри болезненную страсть. Никогда – по крайней мере, насколько было известно Бертеги – маньяк-убийца не руководствуется служением какому-то идеалу – мистическому или духовному, будь то даже безумный ритуал приношения детей в жертву дьяволу. (Однако во время своих изысканий в Сети Бертеги узнал, что согласно этому ритуалу требовались невинные, «нетронутые» создания, которых отдавали дьяволу, чтобы он сам мог ими овладеть, – это открытие вызвало у комиссара нервный смех и одновременно тошноту.)

Итак, если человек, которого разыскивал Бертеги, был родом из Лавилль-Сен-Жур, то постоянно возникающие в ходе расследования отсылки к «делу Талько» выдавали в нем дьяволопоклонника – или кого-то и этом роде. Андреми не очень подходил на эту роль. Если речь шла об убийце, вернувшемся в родные места, это могло бы объяснить найденный в парке труп подростка, насаженный на прутья ограды, – но не осколок зеркала с кровью Мадлен Талько. Да и вообще, как мог Андреми выжить после самосожжения?! И в каком бы он сейчас был состоянии, если бы ему это удалось? Такие сильные ожоги заживали бы как минимум несколько месяцев, к тому же для этого потребовалась бы специально оборудованная, полностью стерильная палата… Плюс трансплантация кожи… Он не смог бы излечиться без посторонней помощи, вдали от всех. Разве что этим занялась бы какая-то могущественная тайная организация… Но расследование не выявило у Андреми никаких сообщников. Хотя тела так и не нашли – что да, то да.

Бертеги со вздохом откинулся на спинку кресла, стараясь рассуждать логически, без всяких эмоций, несмотря на ужас, который все в большей степени внушало ему это расследование: кто бы мог подумать, что тихий городишко бросит ему такой страшный вызов? что он погрузится в мрачный вязкий мир его истории, написанной кровью? и почувствует себя таким… беспомощным?

Чтобы слегка приободриться, он зажег сигарету (испытав легкий укол вины) и снова вернулся к экрану монитора. Щелкнул по одной фотографии, по другой… Все то же лицо, отстраненное и привлекательное одновременно… Лицо, глядя на которое, ничего нельзя было сказать о характере и склонностях его обладателя… И однако одно его имя заставило чуть ли не пошатнуться Клеанс Рошфор, казавшуюся непроницаемой и неуязвимой, словно банковский сейф! Она была единственной, кто выстоял и не проявил ни малейшего волнения при упоминании о «деле Талько», но при одном лишь имени Пьера Андреми оказалась почти на грани обморока. Они вместе учились в «Сен-Экзюпери», стало быть, его знал и муж Клеанс, Антуан Рошфор, и, конечно же, Ле Гаррек… Кто еще?

Телефонный звонок прервал его размышления. Бертеги проверил номер – это оказался Клеман.

– Да, Клеман? Что у тебя?

– Насчет собора Сен-Мишель… пока не могу сказать, есть ли тут проблема, но…

– …но?

– Никаких следов взлома или борьбы, но есть некоторые подозрительные детали…

– Например?

– На столе грязная посуда и бокал со спиртным, наполовину полный. Домработница говорит, что кюре вставал очень рано и к ее приходу был уже на ногах. Он никогда не оставлял в комнате грязную посуду – по крайней мере, всегда относил ее на кухню…

– Еще что?

– Телевизор был включен. Кюре всегда его выключал – так говорит мадам Муссонэ. Из экономии…

Ну вот опять, подумал Бертеги. Трупа нет, но есть мелкие детали… почти незаметные… Снова это тягостное ощущение – будто механизм не действует как надо, будто в нем что-то разладилось – вылетел какой-то мелкий винтик или колесико…

Но с чего бы, подумал он, недоверчиво тряхнув головой, семейству Андреми похищать кюре из собора Сен-Мишель?!

Глава 63

Николя Ле Гаррек сидел на открытой веранде ресторана при отеле «Золотая виноградина». Перед ним остывала нетронутая чашка кофе. Он задумчиво смотрел на туман, клубящийся внизу над городом и полностью скрывший его под собой: можно было подумать, что на дне впадины посреди равнин, как и несколько столетий назад, нет ничего, кроме первых каменных построек, заложенных переселенцами из Арраса…

Небольшой автомобиль вынырнул из тумана, словно разорвав его плотную ткань, клочья которой еще некоторое время тянулись вслед за машиной. Николя стиснул зубы: еще несколько минут – и его жизнь непоправимо изменится… а возможно, не только его жизнь. Это было волнующее и пугающее открытие, из тех, которые писателю порой удается извлечь из глубин собственной души, как драгоценный камень, и подробно изучить, – но гораздо сложнее оказывается пережить его всей душой. Сегодня это никак не удавалось Николя, и он чувствовал, как кровь гулко стучит в висках: он был взволнован сильнее, чем ожидал.

Женщина, которая вошла в ресторанный зал, не имела ничего общего с той обворожительной и сексуальной учительницей, которую он недавно встретил в «Сент-Экзюпери», а прошлой ночью не выпускал из объятий. Растрепанные волосы и покрасневшие глаза, под которыми залегли тени, свидетельствовали о бессонной ночи, которую он и она провели вместе, и о слезах, пролитых уже после. Бледное встревоженное лицо совершенно не напоминало о том спокойном и сияющем виде, какой был у нее в последние дни.

Одри поискала его взглядом, и на лице ее появилось паническое выражение, когда она увидела подходящего к ней метрдотеля и осознала, насколько ее вид не соответствует заведению, где за столиками сидели женщины, щеголявшие драгоценными украшениями, и мужчины в деловых костюмах. Наконец она увидела Николя и быстро направилась к нему, по дороге едва не сбив с ног официанта, чего даже не заметила. Глаза всех присутствующих устремились на нее – казалось, посетители ресторана затаили дыхание в ожидании бурной сцены, скандала, пощечины… Но вместо этого Одри бросила сумочку на стул и, не садясь, произнесла дрожащим голосом женщины на грани нервного срыва:

– Мой сын в опасности… Это как-то связано с Бастианом Моро. Ты должен мне помочь.

Николя не стал притворяться и изображать удивление или спрашивать, с чего она решила, что он должен ей помогать или даже просто вникать в ее дела, тогда как они друг другу никто, всего лишь два незнакомца, которые провели прошлую ночь вместе… Он поднялся и отодвинул стул, приглашая ее садиться.

– Объясни, что случилось, – сказал он мягко, но настойчиво.

Одри посмотрела на отодвинутый стул, потом внезапно заметила направленные на нее взгляды и поняла, что, очевидно, ведет себя неподобающим или просто неприличным образом. Она села, и официант, заметно обрадованный, что скандала так и не случилось, быстро подошел, чтобы принять заказ. Николя заказал два коньяка.

Одри на секунду прикрыла глаза, словно пытаясь сосредоточиться на самом важном и понять, с чего начинать. Затем ее буквально прорвало. Она рассказала все, стараясь смягчать голос, когда он становился слишком громким или прерывистым, и едва сдерживая рыдания, – о кошмарах Бастиана Моро, о поведении Антуана, о непонятном зачислении Бастиана в лицей и оплате обучения фирмой «Гектикон», о своих подозрениях относительно темно-синего «мерседеса», о совпадении фразы из анкеты Бастиана с заголовком будущей книги Николя, об угрозах Клеанс Рошфор и, наконец, о своем сыне, которого отказываются ей отдавать…

– О! Ты бы слышал, как директор школы произнес «мы» – как будто их много… и «Жослен» – как будто он лично знаком с моим мужем… Как будто он его сообщник! Но в чем, господи боже мой? Я ничего не понимаю…

Наконец она замолчала, обессиленная и опустошенная, глядя на свой нетронутый бокал.

– У меня такое ощущение, – добавила она после недолгой паузы почти шепотом, – что я в каком-то фильме, и по сценарию все окружающие оказываются в заговоре против меня… я схожу с ума, у меня паранойя! Как будто этот город навел на меня порчу…

Николя заметил, что неожиданно в глазах Одри, устремленных на него, промелькнул страх. Она боялась, как бы он тоже не оказался одним из «них».

– Кто вы все, Николя? – выдохнула она, подтверждая его подозрения. – Вы, бывшие ученики «Сент-Экзюпери»? Какое отношение все это имеет ко мне? К Бастиану?..

Николя долго на нее смотрел. Внезапное понимание простой истины стало одновременно ударом грома и освежающей грозой: он любит эту женщину. Безумно любит. Его восхищает ее сила, ее решительность, ее почти жестокая откровенность, ее отвага – и в то же время ее растерянность, словно у маленькой девочки, ее нелегкое прошлое, ее любовь к сыну… Да, он любит Одри Мийе. Эта истина повергла Николя Ле Гаррека в шок – потому что он был из тех мужчин, которые привыкли контролировать свои эмоции и не слишком доверять своим чувствам, которые верят, что любовь не обрушивается на вас в одно мгновение, но вырастает медленно и постепенно, день за днем, ночь за ночью и закаляется в повседневных испытаниях…

– Я не знаю, кто мы, – наконец произнес он. – То есть я даже не знаю, как тебе ответить… Просто дети… дети без света.

– Ради бога, не дури мне голову своими писательскими штучками! Откуда Бастиан Моро узнал эту фразу? Либо ты объяснишь мне это, либо я отправлюсь в полицию и все им расскажу. Надеюсь, они не примут меня за сумасшедшую!

Николя глубоко вздохнул.

– Я не уверен, что знаю, – ответил он. – У меня есть одна идея, но… Так или иначе, я думаю, что ты права: Рошфоры к этому причастны. И другие тоже – может быть, Камерлены… хотя, насколько мне известно, они сейчас в отъезде.

Одри изумленно раскрыла глаза.

– Родители Опаль?

– И они, и многие другие… И твой муж тоже. Скорее всего.

Одри бросила на него гневный взгляд. В тот момент, когда она уже собиралась закричать, потребовать от него четких однозначных ответов, буквально вытрясти их из него, Николя подвинул к ней папку с распечатанным текстом, которая лежала на столе рядом с ним и на которую Одри до сих пор не обращала внимания.

– Вот здесь ты можешь найти ответы на некоторые свои вопросы, – сказал он. – Это часть моей… то есть нашей тогдашней истории. И истории Лавилля…

Одри открыла папку и долгое время смотрела на первую страницу, на которой было напечатано:

НИКОЛЯ ЛЕ ГАРРЕК

ОДНАЖДЫ СЛУЧИТСЯ УЖАСНОЕ…

роман

Глава 64

Дженни Бертеги понимала, что что-то не так. Совсем не так. Познакомившись с Сапфир, она уже предвкушала приятный вечер из серии «между нами, девочками», тем более что поболтать со старшей подругой было бы гораздо интереснее, чем с одноклассницами или куклами.

Однако едва лишь за мамой захлопнулась дверь, Сапфир подошла к окну и замерла возле него, словно хотела в чем-то удостовериться В чем? Вначале Дженни не поняла… Но потом догадалась: Сапфир хотела убедиться, что мама действительно уехала и теперь можно больше не «изображать из себя», как говорят взрослые… Потому что после маминого отъезда Сапфир не сказала Дженни ни единого слова – лишь расхаживала по всему дому с телефоном в руке и бросала по сторонам нетерпеливые, даже панические взгляды.

Довольно быстро Дженни сформулировала суть проблемы, разделив ее на три части (способности девочки к логическому мышлению часто изумляли как родителей, так и учителей):

1) Сапфир ведет себя странно; 2) в присутствии мамы она вела себя совершенно иначе; 3) но ведь не полная же она идиотка, чтобы не понимать, что Дженни все расскажет родителям.

Отсюда возникал вопрос: зачем же тогда Сапфир явилась, именно сегодня, устраиваться бебиситтер, если она, судя по всему, не испытывала никакого желания сохранить эту работу в дальнейшем (ведь если Дженни расскажет все родителям, те мгновенно откажутся от ее услуг)? Любые предположения, которые делала Дженни, по сути сводились к одному и тому же – и этот вывод ей совершенно не нравился.

– Хочешь поиграть в «Монополию»? – спросила она, чтобы убедиться в своих подозрениях.

Она вышла из комнаты и в течение двух минут наблюдала за Сапфир, которая стояла у входной двери, нервно грызя ногти.

Сапфир резко обернулась, и Дженни была поражена, увидев суровое, почти жестокое лицо женщины.

– Что тебе надо?! – выкрикнула та, как будто даже не расслышала вопроса.

Девочка попятилась.

– Что… что не так? – спросила она вместо ответа.

– Иди к себе в комнату! Сейчас же! Еще рано…

– Рано? Рано для чего? – удивилась Дженни, которая уже стояла у нижней ступеньки лестницы, ведущей наверх.

Сапфир Аржансон нервно моргнула.

– Для… для «Монополии». Иди к себе в комнату! – снова приказала она.

Дженни решила, что и в самом деле лучше уйти. Потому что у бебиситтер был какой-то очень странный вид. Даже пугающий…

Сев на кровать и обхватив руками колени, Дженни попыталась обдумать ситуацию и найти выход. Она оказалась наедине с женщиной, состояние которой было… не вполне нормальным. Вообще в этом тумане (Дженни мельком посмотрела в окно) все становятся какими-то ненормальными… Мама уехала в Дижон и вернется не скоро, наверняка даже позже, чем всегда, – опять же из-за тумана… Оставался папа. Да, надо позвонить папе, потому что явно творится что-то неладное.

Она встала, осторожно вышла в коридор и на цыпочках прошла в спальню родителей. Там стоял второй телефонный аппарат (первый был внизу, в гостиной).

Панин номер был уже внесен в память телефона, оставалось только нажать цифру 2 и клавишу вызова (под цифрой 1 был мамин номер). Нужно просто сказать, чтобы ехал домой как можно быстрее… Дженни сняла трубку и поднесла ее к уху, взглянув в окно и оставив без внимания большую темно-синюю машину марки «Мерседес», в этот момент остановившуюся перед их домом.

Тишина. Никаких гудков. Дженни нажала на рычаг раз, другой… ничего. Ее удивление сменилось беспокойством.

– Тебе что-то нужно? – внезапно послышался голос в трубке.

Дженни с криком выронила трубку. Сапфир была у второго телефона!

В этот момент раздался сигнал дверного звонка, и Дженни с огромным облегчением поняла, что спасена, – поскольку логика всех предыдущих событий убеждала девочку, что ей грозит опасность. Дженни со всех ног бросилась к двери, надеясь успеть раньше этой… хрюшки. Получилось! Она распахнула дверь в тот момент, когда Сапфир только выходила из гостиной.

Окруженный клубами тумана, на пороге стоял какой-то незнакомый человек – высокий, стройный, и…

что у него с лицом? что-то не так, но что?

Дженни попятилась. Почему-то у нее возникло четкое ощущение, что если она побежит, то за ней погонятся. И она была права, потому что человек направился прямо к ней, пока она продолжала отступать.

О Боже! Теперь, когда на его лицо упал свет, стало заметно, что ВСЕ НЕ ТАК, ВСЕ АБСОЛЮТНО НЕ ТАК! Все происходящее было ненормально, даже если она не понимала почему…

В этот момент она натолкнулась на лженяню (фальшивый сапфир!) и, вскрикнув, отскочила.

Человек обернулся и закрыл за собой дверь. Во всех его движениях сквозили спокойствие и решительность, и Дженни инстинктивно поняла, что нет смысла говорить ему угрозы, которые иногда действовали на мальчишек в школе, например заявлять: «Мой отец полицейский, так что держись подальше!»

Затем человек снова повернулся к ней и глухим, почти придушенным голосом, как будто ему трудно было дышать, произнес:

– Твой отец был не слишком добр ко мне, ты это знаешь, юная особа? Однако я все же послал ему предупреждение по всей форме, прежде чем действовать. Но, очевидно, он его не понял. Поэтому мы с тобой должны постараться все ему хорошенько объяснить. Именно вдвоем, согласна?

Затем человек легким движением снял кожу с лица, и Дженни поняла, что профессия ее отца гораздо опаснее, чем она могла судить по фильмам. И еще поняла, что вот-вот случится что-то ужасное…