Текст книги "Проклятый город. Однажды случится ужасное..."

Автор книги: Лоран Ботти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

Глава 43

Они «телеужинали», как называл это Даниэль Моро, – ели, сидя перед телевизором, в полном молчании. Мать и сын. Каролина Моро с блаженно-отрешенным видом смотрела на экран – передавали прогноз погоды. Бастиан краем глаза за ней наблюдал. Они уже перешли к йогуртам, когда позвонил отец. Каролина вышла из гостиной, а Бастиан стал прислушиваться к разговору, но почти ничего не расслышал. Мать что-то отвечала, потом засмеялась. По прошествии нескольких минут она позвала его и передала ему трубку.

– Здорово, сын. Как дела?

Услышав голос отца, Бастиан почувствовал облегчение.

– Нормально, па.

– Как мама?

Он бросил осторожный взгляд в сторону гостиной, слегка удивленный таким вопросом: не «Как дела у мамы?», а «Как мама?» – словно речь шла о больной.

– Она… хорошо выглядит.

– Ты должен о ней заботиться, когда меня нет, ты ведь помнишь?

Сердце Бастиана сжалось. Он представил себе отца, сидящего в одиночестве в безликом номере отеля, вдали от семьи. Ощутил его тревогу, его надежду…

– Помню.

– Что там за история с деревом? Решил поиграть в альпиниста?

– Я… я хотел посмотреть, что мама рисует.

Даниэль Моро некоторое время молчал. Потом произнес:

– Не нужно беспокоиться о маме, Бастиан. Ей уже лучше. Она почти…

Бастиан ждал продолжения. «Поправилась»? «Выздоровела»? «Такая же, как раньше»?

– Я думаю, она пока еще только делает наброски, – продолжал отец, так и не закончив предыдущей фразы. – Когда она все нарисует, то, конечно, покажет нам, что у нее получилось.

– Пап…

– Да?

– Когда ты вернешься, нам надо будет поговорить.

Снова молчание.

– Я хотел у тебя спросить кое-что, – добавил Бастиан.

– У тебя снова кошмары?

– Да… иногда. Но не только. И еще… у меня такое ощущение, что я уже был в Лавилль-Сен-Жур.

– Что?! – с изумлением произнес отец, и Бастиан понял, что тот не притворяется.

– Да, иногда я как будто… что-то узнаю. Странное ощущение…

– Послушай, Бастиан, я понимаю, что тебе нелегко дался переезд… от этого и твои кошмары… Да, все решилось очень быстро, мы уезжали в спешке, как воры с награбленным добром… Но ты должен держаться, понимаешь?

– Ты знаешь что-нибудь про белые тени? – спросил Бастиан.

– Про что?

Снова искреннее удивление.

– Да так, ничего…

– Бастиан, я не знаю, что происходит… Когда я вернусь, мы с тобой, конечно, поговорим. Я не хочу, чтобы ты изводил себя всеми этими… странностями. Я хочу, чтобы вы оба были счастливы – мама и ты. Только это по-настоящему важно. И если ты хочешь что-то мне рассказать или у меня попросить, даже не сомневайся: я все сделаю, чтобы тебе помочь. Ты мой сын, и я тебя люблю, ты ведь это знаешь, правда? Может быть, мы с мамой и забывали говорить тебе об этом в последнее время, но ты никогда, никогда не должен об этом забывать!

Бастиан молча кивнул, как будто отец мог его видеть.

– А пока я тебе поручаю заботиться о маме… Через два дня я вернусь. И все будет хорошо. Два дня – это ведь недолго, правда? И тогда ты мне все расскажешь. Потому что я действительно хочу все услышать. Договорились?

– Да, – выдохнул Бастиан и почувствовал, как зверек у него в груди немного приободрился.

Больше не один, подумал Бастиан, кладя трубку. И почувствовал себя успокоенным вследствие того, что его подозрения не оправдались: он никогда здесь раньше не был. Его отец был честным и надежным человеком, и Бастиан ему верил. Истина была… где-то не здесь. И отец ее не знал. Но все равно, когда он вернется, нужно будет все ему рассказать: и про голоса в голове, и про Chowder Society… И даже про «Жюля Моро», о котором он пока умолчал, чтобы не шокировать отца. Вдвоем они во всем разберутся и найдут нужное решение. И заодно выяснят насчет новых маминых картин…

Он включил компьютер и запустил «аську». Патош был в Сети. О, и Опаль тоже! Ее невидимое присутствие снова оживило все недавние эмоции. Он отправил ей послание и почти одновременно получил другое от Патоша – чувствовалось, что тот по-настоящему обрадован.

– здорово чувак, я тебя ждал!

– все ок?

– да так себе, школа нафиг задолбала, дома без тебя тоска… зато я похудел, хехе!

– ты похудел???

– ага, аж на 4 кг, прикинь? и вырос на 3 см за 2 месяца, охренеть!

Бастиан улыбнулся. Он представил себе Патоша, которого всегда знал толстым, коренастым, с круглым розовым лицом, и попытался вообразить его похудевшим и вытянувшимся, но ничего не получилось. Точнее, возникший в его воображении тип не имел ничего общего с Патошем. Он даже и на человека-то был не очень похож – скорее на какого-то фантастического персонажа.

– дааа, а со мной вот ничего такого в смысле роста, обидно, блин!

В ответ Патош прислал ему подмигивающий смайлик. Только сейчас Бастиан осознал, как ему не хватало старого друга, даже если в последние дни воспоминания о «прежней жизни» стали похожи на выцветшие фотографии из старого альбома. Но теперь он радовался, убеждаясь в том, что магия дружбы не подвластна злым чарам тумана. Обычного смайлика, подмигивающего с экрана, оказалось достаточно, чтобы вспомнить все предыдущие годы детской дружбы: вечера, проведенные за конструктором «Лего», игру в пинг-понг, игры в «Монополию» и в «Плантацию», катание на роликах и велосипедах, партии в лото и в магические карты, увлечение «Звездными войнами» и «Гарри Поттером»… словом, все, пережитое бок о бок с Патошем, даже самые мрачные страницы в истории семьи Моро…

– а ты как?

– паршиво

– это из-за той телки? забыл как ее?

– Опаль

Бастиан глянул на окошко сообщения, посланного Опаль. Нет ответа. Но она была в Сети.

– нет, с ней все ок, ттт

– гуляли?

– ага

– ты ее уже поцеловал?

– да:) вообще-то она меня первая:)))

– ого! круто! ну и как?

– странно…

– с языком?

– да, чуть-чуть…

– бугага! ну ты даешь! фотку-то кинь!

– у меня нет пока, надо попросить.

Кстати, можно было это сделать прямо сейчас. Он послал Опаль еще одно сообщение:

– у тебя случайно нет твоей фотки? я бы поставил к себе на комп:)

Немного подождал. Нет ответа. Бастиан начал беспокоиться.

– тогда почему паршиво?

– да хрень всякая творится

– какая?

– ну… я говорил с мертвыми

Этот ответ возник как будто сам собой. Да и зачем скрывать правду от Патоша? Так или иначе, ему уже не под силу было тащить на себе этот груз в одиночку.

– ЧЕГО?! совсем охренел?????

– ну, это был типа спиритический сеанс

– и нафига ты туда поперся? это не в твоем стиле…

Бастиан чуть было не ответил, что все его новые знакомства тоже не в его стиле. Потом вспомнил, с какой гордостью Опаль представила ему своих друзей. Как объяснить Патошу, что здесь, в Лавилль-Сен-Жур, принадлежность к «обществу» обеспечивает тебе не полезные связи или объятия красивых девушек, а доступ на частные спиритические сеансы. Он быстро перебрал в памяти послания от покойного брата, приглашение Опаль, крутящийся хрустальный бокал – и предпочел ответить так, как будто то, что случилось, не было для него по-настоящему важно.

– так, по приколу

– а, понял.

Бастиан облегченно вздохнул. Однако после этих слов возникла пауза, и пару минут, наполненных тревожным ожиданием, он смотрел на мигающий курсор, гадая, пошел ли Патош к холодильнику за кока-колой или решил на сегодня закончить разговор. Наконец он увидел в углу экрана монитора маленький карандаш: его друг что-то еще писал.

– я тебе наврал, бастиан

– что??? ты о чем?

– о моей матери

Пауза.

– помнишь, ты к нам зашел перед отъездом? и она тебе наговорила про туман и все такое?

– да

– ну вот… вчера ей позвонили. из лавилля-сен-жур

– откуда ты знаешь??? и кто это был?

– я подошел к телефону. какая-то тетка, по голосу не очень молодая. короче, она страшно разоралась – мать, в смысле. поэтому я все и слышал. сам знаешь, как она орет – мертвого разбудит.

Бастиан воздержался от комментариев.

– и что она говорила?

– ну типа: не понимаю, о чем это вы… я никогда не была в лавилле… я никого там не знаю…

– но это же неправда! она знает нас!

– дык а я о чем? короче, мать знает лавилль

– я помню: ты сказал, она там никогда не была. я тебя спросил, откуда она знает про туман и… всяяякие вееещи…

– в чем и дело, говорю же: я тебе наврал. не спрашивай почему, как будто мне кто-то нашептал, что иначе нельзя. что лучше наврать. и вчера я подумал, что должен сказать тебе правду. после того звонка.

– она здесь жила? когда?

– ну, еще до того как я родился, значит давно. она об этом никогда не говорила, но я глянул ее паспорт.

– а паспорт тут при чем?

– ты что, не просекаешь? мать РОДИЛАСЬ в лавилле!

Раздался звуковой сигнал. Бастиан поискал глазами окошко Опаль, но это была не подруга.

– Ну что, Бастиан, поговоришь со мной?

Ему показалось, что он почти услышал голос – мягкий и насмешливый. «Жюль Моро».

Глава 44

– у тебя случайно нот твоей фотки? я бы поставим к себе на комп:)

Это было послание от Бастиана. Однако ни оно, ни сопровождавшая его короткая мелодия не могли оторвать Опаль от фотографии, недавно появившейся перед ее глазами. Опаль разглядывала ее уже две-три минуты, сосредоточенно и напряженно. Бастиан, «Сент-Экзюпери», тетя Жавотта были где-то в другом измерении; Chowder Society, самоубийство брата, отъезд родителей в Италию, ее собственные тревоги, надежды и сомнения превратились в отдаленные воспоминания, мерцающие отблески реальности в непроглядной тьме кошмарного сна. Эта тьма окутала ее, когда она прочитала первые строки послания от «брата»:

– Я знаю, ты пыталась связаться со мной в Showder Society. И, конечно же, знаю, что тебе не удалось этого достичь. Ты хочешь понять, не правда ли? Смотри…

Далее шла ссылка на какой-то сайт.

Опаль испытала нерешительность – в глубине души она понимала, что существо, говорящее с ней, не может быть ее братом… в полной мере. Кристоф никогда не стал бы выражаться так официально: «тебе не удалось этого достичь». Он написал бы что-то вроде «у тебя не вышло» или «не получилось» – не говоря уже об орфографии! Но, так или иначе, это существо знало о многом. Поскольку принадлежало не к этому миру, а к другому – тому, где только знание имеет ценность. Те из ему подобных, которые появлялись на сеансах в Showder Society, никогда не ошибались. И даже если это действительно был ее брат, это уже был не вполне он – лишь его дух, развоплощенный и холодный, лишенный эмоций и чувств, обитающий в некоем запредельном, абстрактном мире, далеком от мира здешнего…

Движимая какой-то неодолимой силой, чувствуя, как слабеют колени и холодеет в животе, Опаль нажала на ссылку. На экране появилась фотография – просто фотография, а не сайт с собственной навигацией и другими ссылками и даже не отдельный блог – словом, совсем не то, что она ожидала увидеть.

На фотографии была изображена небольшая группа людей – человек десять, – одетых в черные балахоны и стоявших кругом, держась за руки. Их лица были наполовину закрыты черными масками. Люди стояли в полумраке – единственным источником света были факелы, укрепленные на стенах, и нельзя было точно определить, что это за место, но напоминало оно нечто вроде подземной часовни или склепа. Однако Опаль невольно вздрогнула, изучая детали: знаки, начертанные на стенах, статуи непонятных, смутных очертаний, показавшихся ей подозрительными… Она догадалась, что люди в масках совершают какой-то ритуал: на полу был начерчен круг с пентаклем, чем-то напоминающий тот, вокруг которого собирались члены Showder Society. Однако вид взрослых, занимающихся тем же самым, вызывал какое-то тревожное, неприятное ощущение примерно то же самое испытываешь, узнав, что твои родители занимаются любовью, как и все остальные взрослые.

– Я знаю, что ты это видишь. Смотри дальше.

Новая ссылка.

Опаль повиновалась, даже ни о чем не спрашивая.

Новая фотография, на сей раз сделанная с более близкого расстояния, – была видна лишь половина людей в балахонах.

Опаль слегка прищурилась, всматриваясь в фотографию, и вдруг ее глаза широко раскрылись от ужаса: она заметила стоявшую в углу статую. Это была Пресвятая Дева, но… с растрепанными волосами, в порванной одежде, с обнаженной грудью, держащая на руках каменного младенца, который… кровоточил! О да – на месте глаз у него были кровавые впадины, откуда сочилась кровь вперемешку с гноем – отвратительная жидкость, напоминающая смертоносную отраву!

– Ты это видела, но так ли?

Не дожидаясь ответа, дух ее брата продолжал:

– Смотри еще.

Новая ссылка. «Господи! – с ужасом подумала Опаль при виде новой фотографии. – Зачем только я ее открыла!» Но ей нужно было узнать. Понять. Она ничего другого не желала с тех пор, как Кристоф совершил непоправимое. К тому же она знала, что теперь белые тени будут преследовать ее до самой смерти – или, по крайней мере, до отъезда из Лавилль-Сен-Жур… Единственным способом этого избежать было оказаться по ту сторону зеркала… Среди тех, кто знает.

На экране монитора медленно загружался фильм. По мере того как горизонтальная черта на шкале загрузки удлинялась, сердце Опаль стучало все быстрей. Прошла минута, другая, третья… Наконец появилось изображение.

Видимо, съемка производилась скрытой камерой или просто непрофессионально – изображение было нечетким, к тому же постоянно дергалось.

Место оказалось тем же самым – возможно, видеозапись была сделана одновременно с фотографиями. Камера скользила вдоль стены. На несколько мгновений задержалась на статуе полуобнаженной Пресвятой Девы с окровавленным младенцем на руках… Потом переместилась, и Опаль увидела перевернутое распятие и еще одну статую – на сей раз это был дьявол или сатир, с огромным торчащим членом… потом отдалилась, снимая общий план.

Да, то же самое (или очень похожее) место, хотя сейчас в центре высился большой плоский камень, нечто вроде алтаря, а стоящие вокруг люди уже не держались за руки. С глубоким изумлением Опаль заметила рядом с фигурами взрослых другие – детские.

На алтаре лежал ребенок. Казалось, его чем-то одурманили, потому что он лишь слабо подергивался, стараясь освободиться: его руки и ноги были цепями прикованы к алтарю. Опаль догадалась, что ребенок плачет, – фильм шел без звука, но от этого казался еще более жутким.

От небольшой группы людей в балахонах отделилась женская фигура. Камера приблизилась. Возраст женщины нельзя было определить из-за маски, закрывающей лицо. Женщина подошла к алтарю. Губы ее шевелились, она произносила какие-то слова – и эти слова, как догадалась Опаль, повторяли за ней все остальные. Какое-то заклинание. И даже маска не могла скрыть невероятной лихорадочной энергии, светившейся во взгляде этой безумной фурии.

Несколько минут собравшиеся пребывали в молчании, ожидая чего-то со сосредоточенным вниманием. Потом женщина сделала знак кому-то, кого не было видно в кадре. Цепи, удерживающие ребенка, натянулись и поднялись. Маленькое тельце повисло в воздухе, словно кусок мяса, подвешенный за крюк на скотобойне.

«Нет! – мысленно закричала Опаль. – Я не хочу этого видеть!»

Двое мужчин подставили под голову ребенка большую золоченую чашу.

Женщина схватила ребенка за волосы, чтобы не дать ему пошевелиться, – хотя в этом почти не было надобности, поскольку он и без того был уже почти неподвижен. Ее губы шевелились все быстрее. Опаль предположила, что женщина читает молитву на «перевернутой» латыни. Опаль охватило странное ощущение дежавю: как будто она уже была в этом месте… в одном из своих ночных кошмаров. Из тех, что повторялись один или два раза в месяц…

В течение минуты кровь стекала из перерезанной шеи в чашу. Потом женщина взяла чашу и подняла ее высоко над головой, словно предлагая в дар кому-то, кого в помещении не было. Затем из нее отпила. Теперь в кадре было лишь ее лицо. Когда она опустила чашу, ее красные от крови губы зашевелились – она снова произносила какие-то заклинания. Затем женщина резким жестом сорвала маску, обмакнула палец в чашу и кровью начертала у себя на лбу перевернутый крест. Камера еще приблизилась. Опаль в ужасе повторяла про себя: «Я не должна смотреть! Я не должна смотреть! Если я досмотрю до конца, то умру!»

Она взглянула на экран монитора. Перед ней было лицо Мадлен Талько – с окровавленными губами, сатанинским крестом на лбу, бледно-голубыми глазами, лихорадочно блестевшими, словно у одержимой… Опаль узнала ее, потому что однажды, еще в детстве, увидела ее фотографию в газете. Тогда она спросила у матери: «А это, случайно, не та дама, к которой мы ходили в гости?» Мадлен Талько, одно лишь имя которой заставляло домашних умолкать и отводить глаза…

Мадлен Талько передала чашу одному члену своей «паствы», и он следом за ней отпил глоток, сорвал маску и начертил у себя на лбу перевернутый крест. Затем передал чашу дальше.

Опаль зажимала рот обеими руками, сдерживая подступающие рыдания. Она узнала почти всех, и перед ней открылась ужасающая истина, в которой соединилось все: Мадлен Талько, белые тени, собственные кошмары, отъезды родителей «на отдых» и «по делам»… и смерть Кристофа. Все эти разрозненные элементы слились воедино и обрели общий смысл.

На экране монитора появился еще один человек – высокий, отличающийся элегантной, породистой худобой. Опаль узнала его прежде, чем он снял маску. Да, это был ее отец! Волосы у него были более густыми, чем сейчас, и в них еще не серебрилась седина, но глаза были те же, ярко-голубые (фамильная черта Камерленов), и точно так же лихорадочно блестели, как и у остальных, – никогда бы она не могла этого заподозрить в типичном деловом человеке, всегда державшемся с холодной отстраненностью.

Настала очередь рыжеволосой женщины, немного полноватой, – ее матери, какой та была лет двенадцать назад. Опаль совсем не помнила ее в том возрасте и слегка удивилась лишним килограммам – сейчас их не было. Рыжеволосая женщина приблизилась, держа за руку ребенка – мальчика лет пяти, фотография которого с траурной лентой на уголке до сих пор стояла на большом старинном шкафу в холле их дома. Опаль едва могла разглядеть его лицо из-за слез, застилавших ей глаза. Остальные лица тоже стали расплывчатыми – но это было даже к лучшему. Она лишь успела обратить внимание на то, что мальчик не стал пить из чаши, – пусть небольшое, но все же утешение. Его мать – их мать! – лишь начертила ему на лбу крест.

Какой-то шорох за спиной заставил Опаль вскрикнуть. Она резко обернулась.

– Я услышала, как ты стонешь… я подумала, что ты заснула, и тебе приснился кошмар…

Жавотта де Сулак стояла на пороге комнаты, и Опаль поняла, что тетка находилась в комнате уже несколько минут. Ее волосы были заплетены в косицу – видимо, она уже собиралась лечь спать, – бледные вялые руки сложены на груди. Она переводила глаза с племянницы на экран монитора и обратно, и по ее морщинистому лицу со следами пудры, сладковатый запах которой Опаль помнила с детства, сбегали редкие слезинки, терявшиеся в уголках дрожащих губ.

Наконец она прикрыла глаза и произнесла совершенно безжизненным голосом:

– Ну вот… теперь ты знаешь…

На экране тем временем появилось последнее сообщение:

Однажды случится ужасное, и с тех пор уже ничто не будет так, как прежде.

Глава 45

Это было приятно и удивительно – хотя сама по себе постель представлялась Одри совершенно естественным завершением сегодняшнего вечера. Да, это оказалось чудесно и именно так, как она себе представляла: не простое слияние тел почти незнакомых людей, но нежность любовников, встретившихся после долгой разлуки, – на грани вожделения и удовлетворения, терпения и нетерпения. Затем словно огромная волна накрыла их с головой, и она отдалась Николя, как женщина отдается мужчине всей своей жизни. Они наслаждались друг другом с почти животной страстью, грубая энергия которой сначала захватила, а потом опустошила обоих. Когда все кончилось, они долгое время лежали молча, не шевелясь, в блаженном оцепенении, ожидая, пока душа снова вернется в тело, а сознание пробудится.

Одри очнулась первой. Она глубоко вздохнула и, приподнявшись, протянула руку к тумбочке, отыскивая сигареты на ощупь.

– Тебе это не помешает? – спросил она.

В полусумраке комнаты Одри увидела, что Николя улыбается, одновременно потягиваясь, как довольный кот.

– Нет… Пожалуй, с этого дня я даже буду иногда позволять себе сигарету в таких обстоятельствах…

– Сигарета после любви? – улыбнулась Одри.

– Да. И сегодня, кажется, она будет не одна…

Он улыбнулся и провел рукой по ее волосам. Она смотрела на него, думая о том, как это странно – заниматься любовью с писателем, чьи книги ты читала, в чей мир погружалась… искаженный и даже слегка извращенный мир… Может быть, поэтому у нее с самого начала возникло ощущение, что они давно знакомы?

За этой мыслью последовала другая: Николя – второй мужчина, с которым она была близка со времени ее приезда в Лавилль, и третий с тех пор, как у нее забрали Давида. После суда, который отнял у нее сына, она скорее его общества искала, чем общества мужчин. Так или иначе, махинации бывшего мужа настроили ее против всех мужчин в целом: любой из них теперь представлял для нее в лучшем случае угрозу, в худшем – мерзавца, с которым нужно было бороться.

Итак, третий мужчина за последнее время… и второй в Лавилле… Этот подсчет неизбежно вернул ее мысли к Антуану.

Словно догадавшись, о чем она размышляет, Николя спросил:

– Ты мне так и не расскажешь?..

– Про что?

– Про Антуана… У вас действительно… что-то серьезное?

Одри слегка отстранилась. Интересно, подумала она, в нем говорит ревность или просто мужское любопытство? Она вспомнила искаженное от ярости лицо Антуана, когда тот выкрикнул имя своего бывшего школьного приятеля, и остановилась на первом варианте ответа. Она с сожалением подумала, что тень Антуана только что сломала те защитные барьеры, возведенные ими самими, которые отгораживали их от реальности несколько часов. И слегка рассердилась на Николя за то, что тот не сказал ничего более подходящего, пусть даже банального, например: «Это было чудесно…»

– Но ты мне тоже ничего не рассказал…

– О чем?

– О том, что было у тебя с Клеанс Рошфор… помнишь, мы договорились на вечеринке? «Баш на баш».

Теперь он отстранился и слегка приподнялся, отчего ее голова, лежавшая на его предплечье, скатилась на подушку. От неожиданности Одри задела рукой пепельницу и едва ее не опрокинула.

– Клеанс… – задумчиво выдохнул он вместе с клубом дыма.

– Да. Ты так и не вернул мне долг.

Он кивнул и снова подложил руку ей под голову.

– Это продолжалось довольно долго… Между Клеанс, Антуаном и мной. И другими тоже. С некоторыми из них ты встречалась на вечеринке. Я их знаю с шестого класса, но они познакомились друг с другом гораздо раньше. Может быть, еще до школы… У меня был особый случай: моя мать устроилась на работу в «Сент-Экзюпери», и только поэтому меня туда зачислили.

Одри не стала говорить ему о подобных «бонусах» для нынешних учащихся, спонсором которых якобы стала фирма «Гектикон».

– Мы были из разных слоев общества. Клеанс принадлежит к одной из самых знатных и богатых бургундских семей, отец Антуана был известный предприниматель. И другие – Джереми, Дометилль… – Николя на миг замолчал, и Одри поняла, что он хотел назвать и другие фамилии, но все же решил этого не делать, – были из той же публики: «сын таких-то», «дочь такого-то»…

Первое время мне сложно было среди них освоиться. У меня не было друзей, я чувствовал себя не в своей тарелке. А потом случайно познакомился с Клеанс. Именно случайно, потому что мы учились в разных классах – я был на год старше. В медпункте, представь себе.

Одри закрыла глаза, слегка убаюканная его негромким голосом.

– Конечно, я знал, кто она. Ее все знали. Ее нельзя было не заметить… Да ты и сама недавно в этом убедилась – она даже сейчас красива. И ее манера держаться… – Николя снова умолк. – Но все же сейчас она именно женщина, – добавил он после короткой паузы, и Одри поняла, что он имеет в виду: в лице Клеанс Рошфор не оставалось ни малейшего следа свежести, благодаря которой некоторые женщины и после сорока выглядят молодо, несмотря даже на морщины. Но красота Клеанс была холодной, лишенной малейшей живости.

– Мы вместе стояли в очереди и разговорились – так все и началось, – продолжил рассказ Николя. – После этого многое изменилось: меня признали своим… не сразу, конечно, но в конце концов я этого удостоился. Стал одним из избранных – то есть избранников Клеанс Рошфор. Самой красивой, самой богатой…

Со временем я понял, что у всех учеников «Сент-Экзюпери» есть нечто общее. Точнее, у некоторых из них… Такие вещи, о которых я даже не подозревал… Но это ведь одно из свойств тумана, не так ли? Он соединяет между собой людей, которые в других обстоятельствах едва ли даже здоровались бы друг с другом…

Одри поняла, что последние фразы Николя произносил не столько для нее, сколько для себя.

– И что именно общего?

Он вздохнул.

– У всех нас детство было… не таким, как у большинства детей. Но это личные истории, довольно запутанные…

Она поняла, что он не хочет откровенничать на эту тему, и решила не настаивать.

– Итак, я вошел в круг избранных. Нечто вроде… тайного общества.

От удивления Одри даже открыла глаза.

– Тайное общество?

Николя слегка усмехнулся, но Одри поняла, что это не самое легкое из его воспоминаний.

– Ну да, что-то вроде тех сообществ, какие бывают в американских университетах. Мы встречались, болтали о разном…

– Так что же здесь тайного?

– Ну, во-первых, мы пили и курили… а во-вторых, баловались магией.

– Магией?

– Да… если можно это так назвать. Местные жители всегда были к этому склонны…

Он помолчал, потом заговорил снова:

– В общем, это был бурный период. И, как я уже говорил, я был влюблен в Клеанс. Мы все были в нее безумно влюблены. В то время мы играли в очень захватывающие и, как я теперь понимаю, весьма опасные игры.

Снова пауза. Одри кусала себе губы, чтобы удержаться от вопросов. Но Николя, как и любой хороший писатель, был хорошим рассказчиком. По мере того как он говорил, загадок становилось все больше, и Одри все сильнее горела нетерпением узнать отгадки. Что за опасные игры? Для чего?

– Клеанс была столь же красивой, сколь и взбалмошной. Она встречалась со мной, потом с Арно, потом опять со мной, потом с другими… Она нас всех свела с ума. Некоторое время она встречалась с Антуаном, но недолго – в те времена никто бы не мог подумать, что именно за него она выйдет замуж. Мне кажется, каждый из нас втайне говорил себе: на самом деле в глубине души она любит только меня… и вернется ко мне, когда все это закончится…

Он снова усмехнулся, на сей раз с какой-то грустной нежностью.

– Так или иначе, она вернулась не ко мне. Да и ни к кому. После лицея она уехала учиться в другой город. Остальных тоже разбросало… Несколько лет спустя я узнал, что она вышла замуж за Антуана. Почему, я, видимо, так никогда и не узнаю. Но даже сейчас я не уверен, что она любила его больше остальных… Может быть, разорение родителей заставило Антуана решительнее других двигаться к цели – жениться на Клеанс и разделить с ней ее богатство, ее статус?..

Они пригласили меня на свадьбу. Но я не приехал. Лавилль-Сен-Жур уже казался мне таким далеким… Я начал писать свой первый роман, окунулся в лихорадку парижской жизни – все это казалось мне гораздо интереснее, чем возвращение в туман…

И с тех пор мы не встречались – до совсем недавнего времени, когда я встретил Антуана, несколько недель назад…

Молчание.

Одри чувствовала, что эта история слово начертана пунктирными штрихами: в ней было множество пробелов. Почему он так долго не приезжал в Лавилль? Почему ни единым словом не обмолвился о своем детстве? И об «опасных играх»? Что это было – сексуальные эксперименты с оттенком извращения? Игры молодой девушки, очень красивой, очень богатой, более взрослой, чем ее партнеры, которой нравилось использовать свою власть над ними, не считаясь с их чувствами?

– Ты ведь не все мне рассказал? – проговорила она, по-прежнему не поднимая головы от его плеча.

– А надо было?

– Так, значит, Антуан к тебе ревнует из-за Клеанс? – спросила она вместо ответа. – Он думает, что она больше хотела за тебя выйти замуж?

– С чего ты взяла?

Одри покусала губы.

– Он устроил мне сцену. Из-за тебя.

Она почувствовала, как тело Николя напряглось.

– Выходит, ты с ним встречалась?

– Да, я была его любовницей, – вздохнула Одри с сожалением. – Маленький неверный шаг… и большая глупость.

– Из-за того, что он твой начальник?

– Из-за того, что он неподходящий для меня человек. Из-за того, что он женат. Из-за того, что я к нему ничего не испытываю. – Помолчав в нерешительности, она произнесла: – И из-за того, что он, мне кажется, занимается какими-то темными делами.

Николя ничего не сказал, но Одри почувствовала, как его сердце застучало быстрее.

– С этим покончено, – добавила она. – Когда я ему об этом сказала, он и устроил мне сцену.

Одри ждала какой-нибудь реакции, но напрасно. Она колебалась: стоит ли сказать о том, что Антуан недавно следил за ней, там, на парковке рядом с домом? Наконец она решила, что не стоит. Антуан обладал какой-то темной, пагубной аурой. Затем она почувствовала, как Николя осторожно гладит ее по волосам, и это ее немного успокоило.

– Твой новый роман будет о тех временах? – спросила она. – Поэтому ты и приехал сюда за вдохновением? Вспомнить молодость?

– Да… о молодости там кое-что будет, – ответил он и тихо добавил: – И не только.

– И когда я смогу его прочитать? Мне уже не терпится… – улыбаясь, сказала Одри.

Николя тоже улыбнулся.

– О, ты его прочтешь раньше всех. Хотя по мере того, как я его пишу, мне все больше кажется, что это будет не так уж увлекательно…

– Я понимаю, что ты не хочешь делиться подробностями, но… скажи мне хотя бы название.

После недолгого молчания Николя произнес:

– Однажды случится ужасное…

– Ты о чем?

– Это заголовок. «Однажды случится ужасное». Фраза из прошлого, застрявшая в памяти: «Однажды случится нечто ужасное, и…

– …и с тех пор уже ничто не будет так, как прежде», – закончила Одри.

Николя резко повернулся к Одри и в упор на нее посмотрел.

– Откуда ты знаешь?

Одри тоже взглянула ему в глаза, и ей показалось, что она прочла в них… ужас. И смятение.

– Я недавно увидела эту фразу, – неуверенно произнесла она. – Совершенно случайно. Один из моих учеников написал ее у себя в анкете.

Она увидела, что Николя побледнел. Внезапно его волнение передалось ей, и она торопливо проговорила:

– Да, это странно, потому что… как раз из-за этого ученика я стала подозревать Антуана в разных махинациях… О, ты ведь тоже его знаешь! Тот самый мальчик, который закричал во время твоей конференции…

Он горько усмехнулся и снова провел рукой по ее волосам. В этот момент Одри решила сказать все до конца.