Текст книги "Проклятый город. Однажды случится ужасное..."

Автор книги: Лоран Ботти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

Глава 27

Бастиан шел по двору, ощущая скорее злость, чем подавленность. Он был зол на мадам Мийе. На себя самого. На Опаль.

Именно Опаль настояла на том, чтобы срочно, прямо на уроке, прочитать распечатку его вчерашнего разговора с «Жюлем Моро». И он уступил. «Зачем я вообще рассказал ей об этом?» – думал Бастиан, с прудом таща все сразу – кроссовки, рюкзак, гнев и подавленность – к скамейке, где его дожидалась виновная. Ответ был очень прост: потому что перед ней невозможно было устоять.

Их «дружба» (хотя в глубине души Бастиан надеялся, что это нечто большее) теперь уже воспринималась им как нечто очевидное: они не только проводили вместе все перемены, – под удивленными взглядами подружек Опаль, которые, как был уверен Бастиан, обменивались репликами вроде такой: «И что она нашла в этом лузере?!» – но и вели по вечерам долгие разговоры в Интернете, гораздо более откровенные, чем в лицее.

Она рассказала о своих родителях («…они почти постоянно в разъездах, занимаются поставками своего вина в разные страны…»), своей тетке («она живет с нами, и, что хуже всего, родители ей платят, чтобы присматривала за мной в их отсутствие – то есть почти постоянно…») и, конечно, о своем брате. Именно она и нашла его мертвым в гараже. И с тех пор ее постоянно мучило чувство вины: «Он, правда, был скрытным, но мы так много времени проводили вместе! Я не понимаю, почему он это сделал. Почему он оставил меня совсем одну… ничего мне не сказал…»

Она рассказывала ему все, без стеснения и недомолвок, – всю свою жизнь, строчка за строчкой, несмотря на то, что Бастиан почти ничего не рассказывал в ответ. Он предпочитал хранить свои тайны.

Накануне вечером, после нескольких его реплик, односложных и как будто машинальных, Опаль наконец напрямую спросила, не случилось ли чего. И тогда, возможно, потому, что одиночество и тишина буквально душили его, он рассказал ей правду – точнее, часть правды, с трудом заставив себя написать эти невероятные слова: «Мой брат, который уже два года как мертв, связался со мной по „аське“ несколько дней назад…»

И вот пожалуйста… Сегодня утром он принес в школу распечатку вчерашнего диалога, потому что Опаль очень хотела его прочитать. Он не ожидал такого нетерпения и не мог понять, чем оно вызвано. И в результате – у него проблемы с мадам Мийе… как будто ему мало было других проблем!..

– Эй! У тебя есть минутка?

Бастиан повернул голову: Сезар Мандель стоял, прислонившись к колонне, под сводами галереи. Он был один – что было уже само по себе удивительно, поскольку обычно его приспешники не отходили на него ни на шаг.

Бастиан застыл на месте. После случая в парке оба подростка старались избегать друг друга. Однако Бастиан не сомневался, что его враг воспользуется любой подходящей ситуацией – или сам ее спровоцирует, – чтобы отомстить. Он с подозрением обвел глазами двор в поисках двух верных телохранителей Сезара, которые, как он подозревал, скрываются где-то неподалеку. Но нет, они стояли в группе других учеников, в основном девчонок, и вместе с ними хохотали. Мандель приблизился.

– Я просто хотел извиниться за тот случай…

От удивления Бастиан открыл рот.

– Ну да, я понимаю, что тебя это удивляет, но… мне правда жаль, – и Мандель протянул ему руку.

Бастиан посмотрел на нее так, словно это был капкан, и перевел взгляд на лицо Манделя: белокурые волосы, бледно-голубые глаза с редкими белесыми ресницами… Лицо словно у принимающего первое причастие… или образцовая модель для нацистского плаката. И Мандель улыбался.

Не говоря ни слова, Бастиан пожал протянутую руку – отвергать такой жест было бы все же невежливо. Мандель мягко удержал его руку в своей руке.

– Нехорошо получилось, – сказал он негромко, почти шепотом, но этот шепот, как показалось Бастиану, заглушил шум и гам – обычные для перемены звуки. – Ты, конечно, новичок, и все такое… таких всегда достают… но, вообще-то, я малость… переборщил.

Бастиан не мог поверить ни глазам, ни ушам: чтобы Мандель признавался в таких вещах?! Скорее всего, это какая-то ловушка… но как ее вычислить?

– Ну что, забудем? – спросил Мандель.

И, слегка подмигнул, добавил:

– Я слышал, что у тумана приятный вкус, но, может быть, ты все-таки закроешь рот?

Бастиан моргнул и наконец пришел в себя.

– Нет проблем, – сказал он небрежным тоном.

– Значит, проехали?

Он кивнул.

– Отлично. Надеюсь, никаких неприятностей с этой… Мийе?

Кажется, Мандель хотел узнать подробности разговора с учительницей. Вытащить, как выражалась мама, всю подноготную.

– Э-э… да нет.

Взгляд Манделя скользнул в направлении скамейки, где сидела Опаль. Девочка смотрела на них не отрываясь.

– О’кей, поговорим в другой раз. Тебя, похоже, ждут.

Он выпустил руку Бастиана, и тот только сейчас понял, что все это время Мандель держал ее в своей руке, которая была холодной и мягкой.

– Увидимся, – бросил Мандель и, перед тем как отойти, добавил: – Я тебя внесу во френды в «аське», о’кей?

* * *

– Чего он от тебя хотел? – спросила Опаль.

Бастиан пожал плечами. Невозможно было рассказать правду подруге, потому что она не знала о его стычке в парке с шайкой Манделя.

– Спрашивал, как меня найти в «аське»…

– О, да к тебе в «аську» все ломятся, как в гримерку поп-звезды!

Не замечая сарказма в голосе Опаль, Бастиан сел рядом с ней на скамейку. Эта небольшая скамейка под раскидистым деревом у фонтанчика стала их постоянным местом встреч. Казалось, здесь они отрезаны от остального мира: «Сент-Экзюпери» с его шумом, криками, звонками оставался где-то далеко, окутанный туманом. Однако сегодня в душе Бастиана не было никакого романтизма.

– Извини за сегодняшнее, – сказала после паузы Опаль, и эти слова не могли не растрогать Бастиана.

Он смотрел на ее слегка округлый профиль, – выпуклый лоб, пухлые губы, словно у куклы, – испытывая почти неодолимое желание провести рукой по ее волосам, хотя бы только для того, чтобы убедиться, что наяву это будет то же электризующее ощущение, что и во сне. Он почувствовал, что его гнев утихает. Словно камень с души свалился. Он даже забыл о своих сомнениях по поводу неожиданного раскаяния Манделя.

– Я… я не подумала, – проговорила Опаль, глядя вниз, на свои кроссовки «Пума», – что мадам Мийе сможет меня заметить… Она тебя не слишком отчитывала?

После чего украдкой посмотрела на Бастиана. Тот вздохнул.

– Да нет… Но она поняла, что что-то неладно. И догадалась, что это как-то связано с моим братом.

– И она права. – Теперь Опаль говорила прежним твердым решительным тоном, из-за которого Бастиану казалось, что она гораздо старше него – лет на пять. Он снова ощутил себя совсем маленьким.

– Права в чем? – спросил он.

– Что-то неладно. Чертовски неладно.

– Ты все прочитала?

– Да… и у меня мурашки по коже. Сначала я подумала, что это чья-то дурацкая шутка. Но… я перечитала несколько раз, и… Он называл детали, совершенно точные. Ведь все, что он сказал, верно, так?

Бастиан кивнул.

– Он и обо мне говорил…

Да, Бастиан тоже это помнил.

У тебя новая подружка в лицее. Ее зовут Опаль. Она хорошенькая. Очень.

– А где все остальное? – спросила Опаль.

– Какое «остальное»?

– Ну, продолжение разговора.

– Продолжения не было.

Опаль резко повернулась к Бастиану.

– Как так не было?

– Я отключился. И заблокировал его. Чтобы он мне больше не писал.

– Но почему?

Он просто испугался, вот почему. По мере того как слова «Жюля Моро» выстраивались на экране монитора, Бастиан испытывал все больший ужас. В его воображении постепенно формировался жуткий образ: полуторагодовалый младенец, сидящий за компьютером в подвале (почему в подвале, он сам не знал) и стучащий по клавиатуре: глаза его светились древней мудростью, холодной и бесстрастной. Его брат перевоплотился в какое-то… существо. Все разумные доводы и все утешения не имели никакой силы. Потому что с самого приезда в Лавилль Бастиан постоянно ощущал нечто… угрожающее. Да, это было ощущение угрозы. Давящее и, с тех пор как появился туман, вездесущее.

Лавилль Сен-Жур хочет тебя. И он тебя получит.

Если бы дело происходило в американском сериале, у Бастиана обязательно нашелся бы приятель – малолетний компьютерный гений, который вычислил бы таинственного «Жюля Моро» по ай-пи адресу или еще как-нибудь. Но в реальности у него никого не было – никого и ничего, кроме… кошмаров. От которых при пробуждении оставались лишь смутные воспоминания – о какой-то тени, темной тени с бледным лицом, которая присутствовала в каждом сне и продолжала преследовать его наяву. К тому же у Бастиана было ощущение, что он давно знает Лавилль-Сен-Жур, что он уже был здесь, но не в реальности, а как бы во сне. У него не сохранилось об этом городе никаких точных воспоминаний, но осталась некая идея, образ…

Или видение?..

Ничего приятного, во всяком случае.

Но это не те вещи, о которых стоит говорить Опаль, не правда ли? Итак, он их скрывал и делал это часто, пусть и скрепя сердце, с первого дня знакомства с ней, а до этого долгие месяцы и годы – скрывал всегда и ото всех.

– Я не хотел доставлять ему удовольствие… слушать его.

– Зря ты так поступил.

Бастиан даже не стал спрашивать объяснений – тон Опаль был непреклонным. Оборвать связь с «Жюлем Моро» означало лишиться всякой возможности выяснить, кто это был на самом деле.

Но разве это так важно?

– А почему ты так хотела прочитать распечатку разговора? – внезапно спросил он.

На губах Опаль появилась какая-то болезненная улыбка.

– Мой брат незадолго до смерти много времени проводил в Интернете. Особенно в «аське» – я это знала, потому что он постоянно сидел за компьютером у меня в комнате. (Бастиан машинально подумал, что родители Опаль наверняка богаты, если смогли позволить себе иметь по отдельному компьютеру в каждой комнате.) И я знала, что он получает какие-то странные послания – однажды он мне об этом сказал. То есть не напрямую… он сказал что-то вроде: «Остерегайся Интернета, куколка… там ты можешь узнать такие вещи, которых лучше бы никогда не знать…» Он не шутил – у него был очень расстроенный вид. Скорее даже отчаянный.

Когда он умер, ничего не нашли… кроме послания, которое он оставил на компьютере… то есть это была всего одна фраза… Но никто ее не понял. Мне даже показалось, что родители не очень-то и старались что-то выяснить… – Последние слова Опаль произнесла тише. – И вот, когда ты мне рассказал свою историю, я подумала, что… не знаю… здесь есть какая-то связь. У меня как будто в голове что-то щелкнуло: компьютер… разговор по «аське»…

Они говорили до самого звонка, затем направились к лицею, оба подавленные, как разговором, так и необходимостью присутствовать на уроке математики месье Дюпюи. Это был блестящий специалист, который умел с легкостью объяснить даже самые трудные задачи, но, к несчастью, страдал отрыжкой, отчего распространял вокруг себя волны невыносимого запаха.

Странно, на ходу подумал Бастиан, разговоры с Опаль никогда не сворачивают на обычные подростковые темы – будь то «Звездная академия» или очередная часть «Людей Икс»…

Они уже подходили к дверям, когда Опаль вдруг резко остановилась и схватила его за руку.

– А что, если это правда твой брат? – взволнованно прошептала она, и глаза ее загорелись каким-то религиозным фанатизмом. – Есть только один способ об этом узнать.

Бастиан смотрел на подругу, онемев от изумления.

– Сегодня вечером, – продолжала Опаль, – мы спросим об этом у моегобрата.

– Что?! Ты ведь говорила, что твой брат… или у тебя есть еще один?..

Вместо ответа Опаль прижала палец к губам.

– Тс-сс… подожди до вечера.

И, не дожидаясь, что скажет Бастиан, направилась в класс.

Глава 28

Этот человек сразу вызвал у Бертеги антипатию: внешность актера второго плана, цепкое рукопожатие торгаша, холодный взгляд… Один лишь его костюм произвел на комиссара хорошее впечатление: превосходная ткань, отличный фасон, – костюм сидел как влитой на атлетической фигуре (но это лишь усилило раздражение Бертеги, потому что ему приходилось отдавать свои костюмы в ателье, чтобы как следует подогнать их под свое нестандартное телосложение).

– Я не очень хорошо понимаю смысл ваших вопросов, – повторил Антуан Рошфор. – Зачем вам понадобилась информация об Одиль Ле Гаррек?

Бертеги сидел в кабинете директора «Сент-Экзюпери», обставленном с демонстративным минимализмом, – этот кабинет не нравился комиссару точно так же, как и его хозяин.

– Я хочу сказать, что не понимаю смысла самого вашего визита, – продолжал Рошфор. – До сих пор я вообще не знал, что полиция занимается выяснением обстоятельств смерти Одиль Ле Гаррек… Я полагал, что она умерла от инфаркта.

– Так и есть, – неохотно подтвердил Бертеги, который в данном случае действовал исключительно по собственной инициативе. – Однако нам нужно прояснить некоторые обстоятельства…

– И какое отношение это имеет к лицею «Сент-Экзюпери»?

Бертеги недовольно фыркнул, все больше раздражаясь. Свидетели, которые задают вопросы, вместо того чтобы отвечать на них, очень быстро переходят в разряд подозреваемых.

Сведения, проясняющие, а также затуманивающие историю жизни Одиль Ле Гаррек, полученные от ее сестры, все же не указали ему ни на какие конкретные следы. Удалось лишь выяснить, что некоторое время Одиль Ле Гаррек работала в штате этого учебного заведения.

– Я не думаю, что здесь есть прямая связь. Мне лишь нужна информация о вашей бывшей служащей. Чтобы узнать больше об ее прошлом.

Директор лицея приподнял брови, потом машинально ощупал кончиками пальцев безупречный узел галстука. На лице Антуана Рошфора читалось сомнение.

– Но, право же… Я даже не знаю, сохранилось ли у нас ее личное дело. Она ведь уволилась много лет назад. Двенадцать лет, кажется. Да, именно через два года после моего назначения. Она была занята не полностью, если память мне не изменяет… но точный график ее работы вспомнить не могу. К тому же она входила в административный персонал, то есть напрямую мне не подчинялась.

– Вы что-нибудь знаете про ее жизнь в тот период?

– Про ее жизнь? Боже мой, откуда? Николя, ее сын, был моим приятелем, и я всегда воспринимал Одиль Ле Гаррек лишь в этом качестве – как мать моего приятеля. И в период учебы, и после…

– Понимаю. В таком случае не могли бы вы связать меня с кем-то из ее коллег того периода?

– Нет.

Бертеги показалось, что в этих каменных стенах стало еще холоднее.

Рошфор поднялся и снова ощупал галстук.

– Вы знаете, – заговорил он, подходя к окну, – очень многое здесь изменилось, после того как я стал директором. Вот, взгляните…

Бертеги нехотя встал и подошел к окну.

– Видите ли, «Сент-Экзюпери» – особенное место, которое я очень люблю. Без сомнения, он напоминает мне молодость…

«Еще пара секунд, – иронически подумал Бертеги, – и он обнимет меня за плечи, назовет Клодом и заговорит о старых добрых временах…»

– Я был так счастлив здесь… И я хочу, чтобы мои ученики тоже были здесь счастливы. Понимаете?.. Мы тут все отреставрировали, покрасили… К тому же расширили территорию, и теперь помимо внутреннего двора есть еще спортивные площадки. Теннисная – прямо за основным зданием… И крытый бассейн… Словом, «Сент-Экзюпери» уже не тот, что раньше!

Бертеги нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– И заодно я сменил персонал, – продолжал Рошфор. – Некоторым уже пора было на пенсию, некоторые… нашли себе другую работу.

Он замолчал, словно давая собеседнику возможность оценить масштабы перемен.

– Вы хотите сказать, что сейчас в лицее не осталось никого из тогдашнего персонала? Никого… с тех пор как вы стали директором? Кстати, вы директор, а кому принадлежит лицей?

– Моей жене, – сказал Рошфор, слегка прищелкнув языком, что выражало в данном случае скорее удовлетворение, чем раздражение. – И да, подтверждаю, из старого персонала не осталось никого.

Рошфор приблизился к двери. Мастерская работа, холодно подумал Бертеги: не только заморочил мне голову своими воспоминаниями, но еще и выпроваживает так вежливо, как будто, наоборот, приглашает на вечеринку. Все поведение директора лицея подтверждало то, о чем Бертеги догадывался с самого начала: никто не хотел вспоминать о прошлом Одиль Ле Гаррек. Больше того – никто во всем Лавилле не хотел вспоминать о прошлом. У города оказалась очень короткая память.

Человек в безупречном костюме, похожий на манекен, уже взялся за дверную ручку.

– Понимаю, – кивнул Бертеги. – Скажите, месье Рошфор, а если я внимательно прочитаю списки ваших служащих, не может ли оказаться так, что большинство… ушедшихбыли так или иначе причастны к «делу Талько»?

Рошфор и глазом не моргнул. На его губах по-прежнему сияла улыбка.

– Если это и было так, я не вижу здесь ни малейшей связи с моим учебным заведением, а также с тем, как я им управляю, думаю, вы сами в этом убедитесь.

Бертеги снова кивнул.

– О, я верю вам на слово. Но даже если у вас не осталось никого из старых служащих, может быть, как-то можно узнать координаты тех… кого «ушли с работы»? Ведь не все они покинули Лавилль, я полагаю?

* * *

«Посмотрим, смогу ли я что-нибудь для вас сделать… я распоряжусь, чтобы для вас нашли списки». Эти слова Рошфора, произнесенные ледяным тоном, продолжали звучать в ушах Бертеги, пока он спускался по ступенькам административного здания. Покидая приемную, он намеревался как следует хлопнуть дверью, но мощная пружина этому помешала – отчего дурное настроение комиссара только усугубилось. Он ступил на узкую аллею, с двух сторон обсаженную деревьями, которая, идя немного под уклон, наконец вывела его во внутренний двор. Бертеги пересек его, все еще злясь на эту глухую провинцию с ее неписаными законами, скрытностью и упорным молчанием. Он был совершенно равнодушен к великолепному зрелищу, открывшемуся перед ним: ничто в «Сент-Экзюпери» не могло вызвать его симпатии.

Бертеги был на полпути к воротам, когда его внимание привлекло какое-то яркое пятно за окном, – в «Сент-Экзюпери» было не так уж много ярких штрихов.

Оранжевый, почти огненный цвет… Где он видел такой? Совсем недавно… Ну да, на кладбище!

Бертеги присмотрелся и, разглядев за окном женщину с высокой прической, остановился.

Официантка из местного кафетерия. Она была на похоронах Одиль Ле Гаррек. Не колеблясь ни минуты. Бертеги толкнул дверь кафетерия. Разглядев поближе огненного цвета шиньон и слишком яркий макияж, Бертеги немедленно вспомнил доктора Рут, американского сексолога, которая одно время вела телепрограмму, посвященную сексуальным вопросам, и рассуждала о пенисах и клиторах с неисправимым акцентом еврейских обитателей Нью-Йорка.

Да, та самая женщина, что была на кладбище. Интересно, много ли таких в Лавилле – всем своим видом словно выражающих презрение к заманчивым обещаниям «Л’Ореаль»?

Официантка улыбнулась комиссару, едва тот переступил порог, и продолжала улыбаться, пока он проходил мимо трех занятых столиков: компания мужчин за одним из них, оживленно спорящих о чем-то, замолчала при его появлении; господин с усами за вторым на мгновение оторвался от своей газеты; а хорошенькая молодая женщина за третьим вообще не обратила на него внимания – ее глаза были устремлены в раскрытый перед ней ноутбук.

Бертеги расположился за барной стойкой и попросил кофе.

– Не хотите кусочек торта? – предложила «доктор Рут». – Я сама его испекла, – добавила она, указывая на торт под большим стеклянным колпаком, нарезанный на порционные куски.

Бертеги вежливо отказался, хотя и с некоторым сожалением. Разговор за его спиной возобновился. Речь шла о французской футбольной сборной: то и дело назывались имена игроков. Джентльмен за отдельным столиком, похожий на полковника в отставке, неодобрительно шевелил усами, а женщина за ноутбуком самозабвенно стучала по клавишам. Да, хорошенькая, еще раз отметил Бертеги. Под ее свитером грубой вязки угадывались соблазнительные очертания груди, густые волнистые волосы медового цвета спадали на светлые глаза, в которых, казалось, мелькают искорки.

– Пожалуйста, ваш кофе…

Бертеги повернулся к стойке – перед ним стояла большая дымящаяся чашка.

– Вы отец кого-то из учеников?

Бертеги улыбнулся: «Сент-Экзюпери» был замкнутым мирком, и, очевидно, любой посторонний, оказавшийся здесь, вызывал любопытство.

– Возможно, в будущем, – ответил он. – Моей дочке пока только восемь.

– О!

Удивление, сквозившее в этом коротком восклицании, означало вопрос: тогда кто вы и почему здесь?

– Если вы отдадите ее сюда, то, уверяю вас, здесь ей будет хорошо. Мне еще не доводилось работать ни в одной школе такого уровня…

– А вы работали во многих школах?

«Доктор Рут» на мгновение отвела глаза, а потом расхохоталась с полной непосредственностью, обнажив зубы с заметными кое-где пломбами и следами розовой помады.

– Вы меня подловили! На самом деле только в этой!

– И давно вы здесь?

– О, да… почти двадцать пять лет…

Бертеги улыбнулся, одновременно чувствуя, что у него вот-вот вырастут вампирские клыки, которые он бы с наслаждением вонзил в шею Рошфора.

– А я слышал, что весь местный персонал работает максимум десять лет…

– Кто вам сказал?

– Э-э… месье Рошфор. Точнее, я его так понял…

Услышав имя Рошфора, официантка, видимо, осмелела: если ее собеседник накоротке с директором, можно быть откровенной.

– Но я вам правду сказала. Действительно, после его появления многое изменилось… включая и персонал. По сути, я единственная, кто остался…

– И как же вам удалось удержаться? – спросил комиссар.

– Это все мои торты! Перед ними никто не может устоять! Одно время собирались закрыть кафетерий или устроить вместо него столовую самообслуживания, но начались… как это называют по телевизору… массовые акции протеста. Торты оказались непобедимым оружием.

На этот раз Бертеги засмеялся вместе с собеседницей.

– И потом, вы же видите, какие у меня волосы? Я, некоторым образом, местная достопримечательность! Душа «Сент-Экзюпери», – пошутила официантка.

Однако смех Бертеги был не вполне искренним. Внезапно он понял, кто по натуре «доктор Рут»: она была печальным клоуном. Пора переходить к серьезным вещам, решил комиссар, стараясь не выдать волнения, он выбрал из своего набора мелких обманов самый небрежный тон и спросил:

– Стало быть, вы знали Одиль Ле Гаррек?

Выражение лица женщины изменилось – точнее, застыло, словно она мгновенно надела маску.

– Вы журналист?

– Комиссар полиции.

– Ах вот что…

Странно, но от этих слов она, казалось, испытала облегчение.

– Вы ведете расследование, связанное с Одиль Ле Гаррек? Поэтому вы встречались с месье Рошфором?

– Нет, – солгал Бертеги. – Точнее, не совсем так. Но я уверен, что Одиль Ле Гаррек причастна к делу, которым я сейчас занимаюсь. Оно касается ее старого друга…

Официантка кивнула, словно говоря: и почему меня это не удивляет?

– Я собирался расспросить ее, но, увы… она, как вы уже, наверно, знаете…

– Да… я там была сегодня. На похоронах, я имею в виду, – пояснила официантка. – Такое странное ощущение… – задумчиво добавила она.

– Значит, вы хорошо знали Одиль Ле Гаррек?

– Ну, когда видишь кого-то почти каждый день, возник какие-то приятельские отношения… Особенно когда постепенно стареешь вместе… ну, вы понимаете. Она сюда часто заходила – выпить кофе, иногда брала кусочек торта…

– А ее друг?

– Какой друг?

– Игрок.

– А, этот… – Ее взгляд слегка омрачился. – Да, я понимаю, о ком вы говорите. Но я не была с ним знакома. Это им вы занимаетесь, да? Но я не знаю, что о нем сказать…

– Вы уже работали здесь, когда Одиль Ле Гаррек с ним познакомилась? Или, может быть, вы знали ее покойного мужа?

«Доктор Рут» бросила на комиссара нерешительный взгляд.

– Я его почти не помню… Я тогда только недавно начала работать.

– Пока, Соня!

Бертеги на мгновение повернул голову: молодая женщина, прежде сидевшая за ноутбуком, направлялась к выходу, одетая в замшевое пальто, слишком шикарное для здешних мест. Но официантка не обратила на нее внимания. Она с сосредоточенным видом ожидала новых вопросов.

– Я понимаю, что для вас этот разговор несколько… неожиданный, но мне хотелось бы разобраться в подробностях этой истории. Узнать, что именно их связывало.

Она кивнула, но ничего не ответила.

– А откуда вы узнали, что он игрок? – спросил Бертеги.

– Ну, Лавилль – маленький город… А «Сент-Экзюпери» – это как Лавилль в миниатюре. В основном здесь приличная публика, но этот был явный проходимец. В те времена многие думали так: если он до сих пор не за решеткой, то это только потому, что у него есть покровители. Какие-то высокопоставленные люди… По мне, так похоже на правду.

Бертеги изобразил удивление.

– У меня есть кузен, он уехал в Дижон много лет назад… Один из тех парней, которых вы могли видеть у себя в кабинете… Словом, он знал этого фрукта.

– Понимаю. В таком случае Одиль вряд ли была с ним счастлива.

– Не знаю… Иногда она действительно выглядела подавленной.

– Вы не знаете, что с ним стало?

На мгновение глаза собеседницы как-то странно блеснули.

– Нет.

– И ваш кузен тоже не знает?

– Я редко с ним вижусь, а когда такое случается, не говорю с ним о его знакомых.

В этот момент дверь снова распахнулась, и вошли двое посетителей.

– Мне нужно вернуться к работе, – сказала Соня, поворачиваясь к кофейному автомату.

Бертеги в задумчивости еще некоторое время сидел возле барной стойки, озадаченный как неожиданной словоохотливостью Сони, так и резким прекращением разговора. Во всяком случае, его визит сюда нельзя было назвать бесполезным: если приятель Одиль Ле Гаррек действительно принадлежал к какой-то местной преступной группировке, то касательно него будет легко найти информацию. Надо поручить это Клеману, у того наверняка есть своя сеть информаторов, решил Бертеги. Сам он, как новоприбывший, еще не успел обзавестись собственными осведомителями.

Комиссар достал из кармана пару монет, и тут у него зазвонил мобильник. Он положил деньги на стойку, нажал клавишу соединения и направился к выходу.

– Комиссар Бертеги.

– Добрый день…

Женский голос. Нерешительный и тревожный одновременно.

– Это Анна-Лаура Мансар…

Бертеги не сразу ее узнал.

– Помните… вы просили меня позвонить, если кто-то из моих детей что-нибудь вспомнит?..

Да, точно: мать двух мальчишек, которые были вместе с жертвой ночью в парке…

– Я вас слушаю, мадам.

– Так вот… Знаете, наверно, будет лучше, если вы приедете… Младшему три ночи подряд снятся кошмары, и… я даже не знаю… кажется, он что-то видел…

– Он вам сказал, что именно?

– Я… видите ли, по телефону это… сложно…

– Хорошо, я еду, – сказал Бертеги.

Он уже прошел по аллее десятка два метров в сторону выхода, когда чьи-то торопливые шаги за спиной заставили его обернуться. «Доктор Рут», она же Соня.

– Я ничего не знаю, – проговорила она, поравнявшись с ним. – Действительно ничего. Но если вам понадобится информация об этом Анри, вот…

Она протянула ему клочок бумаги. На нем было написано торопливым почерком: «Пьер Джионелли, кафе „Геранда“, квартал Моншапэ, Дижон».

– Это мой кузен, – пояснила она. – Думаю, он сможет вам помочь. Он теперь более-менее исправился, но по-прежнему не любит лега… полицейских, поэтому скажите ему, что вы от меня.

Бертеги пристально посмотрел на официантку.

– Почему вы решили это сделать? – спросил он.

Лицо Сони было сумрачным и, несмотря на макияж, казалось каким-то выцветшим. Ее взгляд скользнул по внутреннему двору «Сент-Экзюпери», по кронам деревьев, затем потерялся где-то над крышами.

– Я не знаю, что именно вы расследуете, – сказала она, не глядя на комиссара. – И не знаю, кто по-настоящему вас интересует… Но здесь происходит очень много странных вещей. Я думаю, Одиль Ле Гаррек в каком-то смысле тоже была… одной из этих странностей.