Текст книги "Кровавая схватка (ЛП)"
Автор книги: Линдси Дж. Прайор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
– Почему?
– Правило трёх. Это проклятие. Мне было суждено родить близнецов.
– Почему это проклятие?
Он посмотрел в свой стакан, прежде чем снова перевел взгляд на неё.
– Это не проклятие; дело в том, что выжить может только один – либо мать, либо кто-то из детенышей. Но никогда больше одного. И никогда все трое.
Теперь Фия сидела прямо, её тело было напряжено, губы слегка приоткрыты в шоке. Но она всё равно не отвела взгляда.
– И Эллен знала это. Эллен знала о риске, но всё равно хотела попробовать?
– Да.
– Это гарантированно должно было произойти?
– Не гарантировано. Но риск был достаточно высок, чтобы ей не следовало даже думать об этом.
– Она не выжила, – сказала Фия.
– Она умерла во время родов. Она потеряла слишком много крови. Я никогда так много крови не видел. Та боль, которую она испытывала…
Он глубоко, прерывисто вздохнул, сдерживая слёзы, и опустил взгляд, вспоминая, каким беспомощным он чувствовал себя, просто стоя там и наблюдая, как она крепко сжимала его руку, как её остекленевшие глаза смотрели в его глаза в те последние мгновения.
– И ты винишь себя, – тихо сказала Фия. – Вот почему ты сказал, что убил её.
– Я действительно убил её. Если бы я был достаточно силён, чтобы сказать «нет» в ту ночь, она была бы всё ещё жива, – сказал он, и у него перехватило горло. – Может быть, с кем-то другим. Может быть, с семьёй. Если бы я любил её, по-настоящему любил, я бы вообще никогда с ней не связался.
– Если бы только выбор того, в кого ты влюбишься, был таким простым. Никто из нас не выбирает, кого любить, Джаск. Если бы речь шла о разуме, логике и выборе, это была бы наука, а не эмоции. Это перестало бы быть волшебством.
Он выдержал её взгляд, на мгновение ошеломленный не только чувствительностью, скрывающейся за словами, но и нежностью в её глазах, когда она произносила эти слова. Мысли, которые были прекрасно обнажены, прекрасно невинны. Мысли, которые были лучиками света под завалами её горя, ярости и страха.
– Но мы сами выбираем, что нам делать с тем, что мы чувствуем, – сказал он. – Она мертва из-за меня. Если бы у меня было больше самообладания, если бы я не был настолько эгоистичен, чтобы бояться потерять её из-за кого-то другого, если бы я сказал «нет», если бы я был сильнее, если бы я любил её достаточно сильно, чтобы отпустить, она всё ещё была бы здесь.
Он пристально посмотрел в глаза, которые больше не были полны гнева, замешательства и негодования, которые он узнал, но были полны сострадания. Сострадания и сопереживания он не заслуживал.
– Ты думаешь, я благородный? – спросил он. – Я так боялся потерять её, был таким эгоистом, что в ту минуту, когда узнал, что она беременна, я сказал ей избавиться от них.
И он никогда этого не забудет – как легко эти слова сорвались с его губ. Как в своём страхе потерять её он превратился в кого-то, кого не узнавал.
– Но в этом и была разница между нами… потому что она сказала «нет». Она приняла своё решение и свою судьбу. Она даже пожелала, чтобы кто-нибудь из них выжил вместо неё. И это меня так разозлило. На короткое время я возненавидел её за то, что она поставила на первое место нашего нерожденного ребёнка. За то, что предпочла их мне. За то, что она не боролась всеми возможными способами, чтобы остаться со мной. За то, что оставила меня таким беспомощным, что всё, что я мог делать в последующие месяцы, это стоять в стороне и отсчитывать дни, надеясь, что моё желание исполнится.
Он снова опустил взгляд в свой пустой стакан, смаргивая слёзы.
Фия не пошевелилась. Она ничего не сказала. Но она слегка отвернула от него голову, несмотря на то, что её взгляд не дрогнул, она глубоко нахмурилась. Её карие глаза были проницательными. Глаза, в которые ему теперь было стыдно смотреть.
– Кто-нибудь из близнецов выжил? – наконец, спросила она.
– Да. И каждый раз, когда я смотрел на него, всё, что я мог видеть, была она. И я не смог с этим справиться. Не мог смириться с мыслью, что она умерла ради того, чтобы он мог жить. Мою прекрасную, сильную, удивительную пару, которую я любил каждым своим вздохом, заменил слабый, требовательный, эгоистичный маленький незнакомец, которому было наплевать на то, что он натворил. Поэтому я избегал его. Вот как я поддерживал её память… игнорируя всё, что у меня от неё осталось.
– Если наши действия в горе определяют нас, Джаск, то нам всем хана. Никто не реагирует рационально на потерю. Ты не мог не разозлиться.
– Мой сын ещё жив. Её единственное наследие. Но все эти годы спустя я всё ещё отношусь к нему так, словно он умер для меня. Я игнорирую его или заставляю работать усерднее, чем кто-либо другой. Он каждый день ищет моего одобрения, а я только и делаю, что смотрю на него в ответ с презрением. Это то, чего он заслуживает?
Чувствуя слишком сильный стыд, чтобы дольше выдерживать её пристальный взгляд, он снова отвернулся к окну, занавески которого теперь трепал ветерок.
– Но ты чувствуешь вину, потому что по-настоящему заботишься о нём, – сказала она.
– И я отлично показал это.
– Ты сказал, что он каждый день ищет твоего одобрения. Он здесь? В Блэкторне?
Он кивнул.
– Тогда ещё не поздно сказать ему. Никогда не бывает слишком поздно.
* * *
Она никогда бы не подумала, что увидит столько боли в глазах представителя третьего вида. Боль от отвращения к себе, от чувства вины, от бремени, которое слишком тяжело нести. И она не знала, что сделать, чтобы облегчить это. У неё не было другого способа облегчить это, кроме как отдать частичку себя взамен, чтобы как-то показать, что она понимает.
– С того утра, как мой дедушка усадил нас всех за стол и сказал, что наша мать умерла, я избегала всего, что осталось от моей семьи, – объяснила она. – Я бы даже не позволила им утешить меня. Вместо этого я побежала в ванную, заперла дверь, завернулась в полотенце и спряталась под ним в ванне. Я лежала там весь день и всю ночь, игнорируя их мольбы, их страдания. Я ни разу не предложила взамен утешить ни своих сестёр, ни дедушку, думая только о своём страхе, своей боли, своём одиночестве.
– И в то время как Лейла продолжала учиться, продолжала работать, чтобы получать оценки, найти хорошую работу, чтобы удержать нас в Саммертоне, восполнить социальный и академический статус, которого мне не хватало, я ответила тем, что годами мучила её гневом, с которым не могла справиться.
– Ты спрашивал меня, почему Лейла не была преисполнена такой же мести, как я? Думаю, что потеря нашей матери дала ей самый сильный инстинкт самосохранения из всех нас. Она знала, что выжить это не всегда значит дать отпор. Быть героиней это не всегда значит надирать задницу только потому, что ты можешь. Только я насмехалась над ней за то, что она поступила наоборот. Пока она держала всё это в руках, я бегала вокруг с факелом на голове и колом в руке, угрожая насильно накормить нашу младшую сестру чесноком. И посмотри на меня сейчас… никакой разницы. Потому что как я отплатила Лейле? Я пришла сюда, в преисподнюю её худших страхов, и оставила её страдать и переживать эту потерю снова и снова. Так что, если ты просишь меня сидеть здесь и судить тебя, то ты обращаешься не к тому человеку, Джаск. Только когда я увижу её снова, я собираюсь загладить свою вину перед ней. И ты можешь сделать то же самое со своим сыном. Потому что нас определяют не наши ошибки, а то, что мы с ними делаем.
Он прислонился головой к стене, задумчиво хмурясь над её признанием.
Даже она была ошеломлена тем, как легко это получилось – озарение, которым она никогда ни с кем не делилась. Она вытерла слёзы тыльной стороной ладони и снова уставилась на покрывало.
Она знала, что это неправильно – её сочувствие к лидеру третьего вида. И она не могла справиться с тем, что шевелилось у неё внутри теперь, когда она, наконец, увидела его изнутри. Она не могла позволить себе беспокоиться – ни за него, ни за Джаска. Не за лидера третьего вида, который, несмотря на свой враждебный вид, смотрел на неё так, словно полностью понимал всё, что вырвалось у неё изнутри.
Потому что, несмотря на то, что он сказал, он был благородным – благородным, хорошим и порядочным, и всем тем, чем она не была, и всем тем, чем она никогда не станет.
Точно так же, как она никогда не заменит Эллен. Точно так же, как она никогда не сможет дать ему то, чего он хотел, в чём нуждался, что ему причиталось. Потому что, увидев его на лужайке с Солстис и Тули, она поняла, что он заслуживает ещё одного шанса на счастье. Что, может быть, однажды судьба смилостивится и подарит ему собственную семью. Конечно, даже судьба не была настолько жестока, чтобы ударить его дважды.
Но она никогда не будет той, кто даст ему это. Теперь она была запятнана. По иронии судьбы, серринность, которую она так долго жаждала, теперь безумно тяготила своей жестокостью, потому что, когда она смотрела на Джаска, она отдала бы всё, чтобы быть единственной.
Но вместо того, чтобы фантазировать, ей нужно было сосредоточиться на том, что действительно имело значение, на том, что осталось от её собственной семьи. Семьи, к которой ей нужно было добраться, прежде чем она потеряет ещё немного времени. Джаск собирался двигаться дальше, когда они закончат. Он вернётся к своей стае. А она возвратиться к ничему. Нет, если только она не сделает что-нибудь с этим.
– Джаск, пожалуйста, просто скажи мне, зачем я тебе нужна. Какой цели я служу? Тогда мы оба сможем вернуться к тому, что нам следует делать.
У неё защемило в груди, когда он выдержал её взгляд. И когда он выглянул в окно, сохраняя молчание, прежде чем снова посмотрел на неё с такой же сдержанностью.
Но это был не гнев, это была боль. Его недоверие ранило её сильнее, чем она могла вынести, не в последнюю очередь после того, как он поделился таким интимным признанием, не говоря уже о том, что она сделала это.
На мгновение она осмелилась подумать, что между ними что-то есть. Теперь она чувствовала себя дурой.
Но не больше, чем когда её охватила паника.
Откровенность и личное общение просто не были в стиле Джаска. Потому что это было признание. Признание, от которого у неё скрутило живот, которое он высказал только потому, что знал, что это останется в безопасности.
Вот почему он не сказал ей, зачем она ему нужна. Она уже доказала свою бесполезность. Хуже того, его связь с ней была сопряжена с риском теперь, когда в это был вовлечен Калеб. Более того, он знал, что она намеревалась убить его.
Он привел её в этот притон, в эту уединенную комнату только по одной причине.
Предательство разорвало её сердце и сдавило легкие.
Что-то внутри неё оборвалось.
– Прекрасно, – сказала она, присаживаясь на край кровати. – Храни свой секрет, но у меня нет на это времени.
Она натянула туфли на каблуках, повозившись дрожащими руками с ремешками, прежде чем встала.
Джаск одновременно встал, преграждая ей единственный выход.
– Куда, по-твоему, ты направляешься?
Её инстинктом было оттолкнуть его, но она этого не сделала – и не только потому, что у неё не было сил на бесполезную борьбу с её стороны, но и потому, что даже в гневе она не могла ударить его. Не теперь, когда она увидела его таким, какой он есть.
Вместо этого она позволила себе на мгновение оценить ситуацию. Мгновение, чтобы прочитать беспокойство в его глазах, отсутствие агрессии в его позе.
Но ведь самыми опытными хищниками всегда были сдержанные. И у неё было такое чувство, что она отчаянно искала признаки, которых там не было.
– А ты как думаешь? – спросила она. – Мои сёстры здесь, в Блэкторне, из-за меня. Точно так же, как всё, что случилось с Альянсом, произошло из-за меня. Это всё зависит от меня. И мне нужно добраться до них и выяснить, что происходит. Потому что, если с ними что-то случилось, то Калеб в центре этого. И я собираюсь во всём этом разобраться.
– Ты хоть представляешь, что задумала?
– Мне всё равно, – сказала она. – Они мои сёстры, Джаск. Они всё, что у меня есть. Если я потеряю их, какой во всём этом смысл?
Она попыталась проскользнуть мимо него, но он схватил её за руку.
– Кажется, ты кое-что забываешь, – сказал он. – Прежде чем ты отправишься на свою самоубийственную миссию, мы заключили сделку.
Она осмелилась посмотреть ему в глаза.
– Как ты и сказал, все наши зацепки потеряны. И у меня нет времени искать другие. Впервые в моей жизни мне нужно поставить своих сестёр на первое место. Я найду того, кто несёт ответственность за Альянс, после того, как спасу их.
– И как я вписываюсь в этот план?
– Ты собираешься отпустить меня.
– И я бы сделал это, потому что?..
Наконец её терпение иссякло, узел в груди затянулся слишком туго.
– Тогда покончи с этим, Джаск. Не играй со мной.
Она чуть не задохнулась от слёз, которые уже сдавили ей горло.
– Очевидно, ты не думаешь, что я способна сделать то, чего ты от меня хочешь. Очевидно, что я не оправдываю твоих ожиданий. Очевидно, я не та серрин, на которую ты надеялся. Так что либо мы прекращаем это дело и решаем наши собственные проблемы, либо ты заканчиваешь с этим.
ГЛАВА 32
Это был первый раз, когда он увидел это.
Множество раз она смотрела на него свысока, соблазняла причинить ей боль, не заботясь о том, что случится с ней самой в процессе. Это то, что делало её такой смертоносной для его самоконтроля – то, что она хотела, чтобы ликан в нём вырвался наружу.
Но что бы ни произошло за последние двадцать четыре часа, Фия превратилась из безрассудной, импульсивной и склонной к самоубийству в желающую выжить.
Потому что теперь, когда она смотрела на него в ответ, он видел, что ей поистине не всё равно, что произошло. Она была напугана. Более того, ей было больно. Он видел это по её глазам: она чувствовала, что он её предал. И это означало, что она научилась доверять ему.
И из-за этого, когда её глаза вспыхнули, блестящие и выжидающие, ему захотелось пообещать ей, что он последний, кто когда-либо подведет её. Но он не мог. Ей нужно было так много – столько сдержанности, столько заботы, сострадания и защиты. Не в последнюю очередь теперь, когда он знал, что Калеб придёт за ней. И он должен был задаться вопросом, сможет ли он это сделать – если они продержатся достаточно долго, сможет ли он делать это ночь за ночью. Если бы он мог справиться с ней и всё ещё быть рядом со своей стаей.
Или должен ли он отпустить её. Заставить её сделать то, что он хотел, а затем позволить ей уйти и самой решать свои проблемы, как она и предлагала.
Пока она не встретила Калеба Дехейна. Или Кейна Мэллоя. Или неуправляемую банду вампиров. Или группу зэков. Тех, кто не увидел бы того, что увидел он. Тех, кому было бы всё равно, что скрывается под поверхностью. Тех, кто видел бы только отношение, вызов… смелую женщину, ищущую неприятностей. Не ту, кто в глубине души отчаянно пыталась избавиться от своей боли единственным известным ей способом.
Они не увидят его Фию такой, какой он её видел. Его Фия.
– Ты в это не веришь, – сказал он. – Ты же на самом деле не веришь, что я причиню тебе боль. Потому что ты не только веришь, что я благороден, ты доверяешь мне. Или доверяла. Вот почему ты сейчас злишься… потому что думаешь, что я не доверяю тебе в ответ. И ты хочешь, чтобы я доверял. Тебе нужно, чтобы я доверял. Потому что, если я тебе доверяю, к тебе наконец-то возвращается самоуважение, верно? А тебе нужно вернуть своё самоуважение, чтобы у тебя были силы пойти и забрать своих сестёр. Чтобы найти выход из всего этого.
Она попыталась вырвать свою руку из его хватки, но его хватка была неумолимой.
– Ты можешь отталкивать меня сколько угодно, Фия, но мы оба знаем, что здесь происходит.
– И что это, Джаск? – спросила она, её губы уже дрожали.
– Ты влюбилась в меня так же сильно, как я влюбился в тебя.
Один только взгляд, вспыхнувший в её глазах, наполнил его теплом, которого он не испытывал столько, сколько себя помнил.
Чувство, которое в равной степени наполнило его ужасом, потому что она не отрицала этого.
Вместо этого она коротко выдохнула.
– Влюбился? Прошло меньше двух дней.
– Сколько времени это обычно занимает?
– Гораздо больше, чем два дня.
– Я понял это в ту же минуту, как увидел тебя, Фия. В ту минуту, когда я посмотрел в твои глаза там, в руинах. И я никогда не чувствовал такой связи, как тогда. И я возненавидел тебя за это. Ненавидел тебя за то, что ты заставляла меня чувствовать себя так, когда я даже не знал тебя. Но теперь, когда я по-настоящему знаю тебя, я знаю, что это было правильно – чувствовать себя так. Мои инстинкты знали, что моё сердце и разум не были готовы принять. Поверь мне, отрицание это предпочтительный вариант и для меня тоже, но я хочу, чтобы ты знала, что я чувствую.
Она нахмурилась.
– Давай не будем этого делать, Джаск.
Но он, наконец, заполучил её – её защита была почти сломлена, настоящая Фия почти полностью обнажена. И он не собирался так просто отпускать её.
– Нет, Фия. Давай сделаем это. Здесь и сейчас.
– Почему? Какой в этом смысл?
– А какой смысл поддерживать между нами какой-то барьер?
– Потому что так всё становится проще.
– Ты хочешь сказать, что тебе так проще.
– Да, мне так проще. Мне так больше нравится. Так что отпусти меня.
* * *
Она едва могла дышать, напряжённость в его глазах, искренность его слов застали её врасплох больше, чем она могла вынести.
– Нелегко было сказать тебе «нет» в том переулке, – сказал он. – Ни на минуту не думай, что это было так. Я хотел тебя тогда так же, как хочу сейчас. Точно так же, как я хотел тебя всего час назад.
Её сердце пропустило удар, на сжатых ладонях выступила холодная испарина.
– И, несмотря на то, что ты думаешь, это не имеет никакого отношения к тому, что ты серрин. Я знаю, ты думаешь, что я слишком хорош для тебя. Я вижу это по твоим глазам. Ну, я не очень хорош, Фия. Не под всем этим. Мне приходится всё время бороться, чтобы сделать правильный выбор. Прямо как сейчас… я изо всех сил пытаюсь сделать так, чтобы это касалось моей стаи, а не тебя, не нас. Потому что ты понятия не имеешь, что я делал в течение многих лет после смерти Эллен. Я катился по нисходящей спирали и тащил за собой свою стаю, погружаясь в собственное презрение, не заботясь ни о чём, кроме как причинять себе любую боль, какую только мог. Для них это были трудные времена, и в то время меня это совершенно не волновало. И всё же они по-прежнему преданно стоят на моей стороне. Ради них я должен был бы выйти из этой комнаты прямо сейчас. Но я не могу. Вот почему я тоже не могу позволить тебе уйти. Не раньше, чем я разрушу последний из твоих барьеров. И я разрушу их, Фия. Не ради того, что я должен сделать, а ради нас.
Её сердце болезненно забилось.
– Потому что ты тоже признаешь то, что чувствуешь, – сказал он. – Ты сделаешь себя уязвимой для меня. И ты столкнешься с этим. Как и я.
Она больше не могла видеть ничего, кроме него. Не слышала ничего, кроме стука дождя. Не чувствовала ничего, кроме прохладного ночного ветерка.
Она инстинктивно попыталась снова вырваться, но его хватка усилилась, а взгляд по-прежнему был прикован к ней.
– Неужели никто никогда не предупреждал тебя о том, что нельзя загонять серрин в угол? – спросила она, затаив дыхание.
– Неужели никто никогда не предупреждал тебя о том, что ликан может загнать тебя в угол? Один на один, мы оба знаем, кто победит.
Всё, что излучали его глаза, его тон, его прикосновения, говорило ей прекратить сопротивляться. И она больше не хотела бороться. Если он думал, что сможет сломить её, ей нужно было увидеть, как он попытается.
Она прижалась губами к его губам, нуждаясь, желая столкнуться с последствиями, если у него получится.
– Тогда докажи это.
* * *
Её окончательное подчинение высвободило все первобытные инстинкты, которые ему приходилось сдерживать и подавлять. Инстинкты, с которым, он теперь знал, ему больше не нужно бороться. Не сейчас, когда он, наконец, доказал себе, насколько близко он может подойти к краю и что он может отступить… то, что он мог сделать только с ней.
Мог это сделать, потому что любил её.
Он вырос с тех пор, как прошли все эти десятилетия. Он стал сильнее, и даже сам не подозревал об этом. Не осмеливался проверить это, чтобы узнать наверняка.
Но теперь он это сделал.
С ней ему не нужно было бояться самого себя. Он слишком остро ощущал её присутствие. Больше осознавал её, чем самого себя – её запах наполнял его чувства, её тёплое тело дрожало рядом с ним. И теперь он понимал её, теперь он знал, что наконец-то завоевал её доверие, он узнал о ней ещё больше.
Ему больше не нужно было бояться самого себя. Она освободила его. И теперь он освободит её.
Им обоим нужно было закончить то, что они начали.
Он услышал, как у неё перехватило дыхание, когда развернул её и с лёгкостью поднял на кровать. Он поставил её на четвереньки, хлопнув обеими её руками по подоконнику, удерживая их одной своей рукой, и втиснул свои бедра между её бёдер.
Она не пошевелилась, не сопротивлялась, не произнесла ни слова, когда он провёл свободной рукой вверх по её позвоночнику к шее. Отведя её волосы в сторону и открыв застёжку платья, он расстегнул её одним ловким движением большого и указательного пальцев.
Она вздрогнула, когда он поцеловал основание её шеи, и крепче вцепилась в подоконник.
– Что? На этот раз никакой борьбы? – прошептал он ей на ухо.
– Если ты хочешь измотать себя, давай, – сказала она, вторя его словам с пустыря.
Он улыбнулся, легонько прикусил её за мочку уха, а затем провёл рукой по её обнажённой спине, вниз по изгибу спины, прежде чем приподнял подол её платья, обнажив кружевные трусики, которые он выбрал для неё. Они идеально подходили к её изгибам, именно так, как он себе и представлял.
Он провел большим пальцем под глубоким изгибом кружева, подчеркивавшим полноту её ягодиц – женственную округлость, усиленную контрастной стройностью её тонкой талии. Женственность, которой он не мог не наслаждаться. Потому что она была мучительно женственной. Мучительно красивой.
Женственность, которую ему нужно было почувствовать, когда он ввёл большой палец в промежность её трусиков и погладил её лоно.
Она ахнула. Вздох, от которого он пошатнулся. Её пульс участился, указывая на прилив адреналина, которым она наслаждалась. Тот же прилив адреналина, который он почувствовал в изоляторе… не от страха, а от возбуждения.
Он раздвинул её бёдра ещё шире. Ощущение её тёплых обнажённых ног сквозь джинсы только усилило его возбуждение до боли, но не более того, пока она продолжала сдаваться.
Найдя её клитор, он надавил ровно настолько, чтобы заставить её вздрогнуть.
Она почти беззвучно застонала и опустила голову на подоконник. Но всё же она не сопротивлялась ему, его возбуждение усилилось, когда она слегка прижалась к нему, словно призывая его войти в неё.
Она снова отдавалась ему. Запертая там, в их коконе, точно так же, как тогда, когда он взял её на полу камеры – когда он впервые увидел её настоящую – борьба в ней была подавлена, её защита ослабла. Она принимала то, чего хотела. По-настоящему хотела.
Его.
И отдаться ему – это было всё, что ему было нужно. Он защитит её – каким-то образом. Он должен защитить.
Но этот момент был не только этим. Возможно, она начала чувствовать себя с ним в достаточной безопасности, чтобы позволить ему подобраться так близко, но при этом она радовалась потенциальной опасности так же сильно, как и он. Это было частью самой её натуры. Ей нравилось, что он всё контролирует, ей нравилось, что он проводит черту. Потому что именно так она чувствовала себя в безопасности: когда он устанавливал границы. Её ответная мера всё это время, с тех пор как она встретила его, заключалась в том, чтобы получить это так же сильно, как и всё остальное. Её нужно было сдерживать. Её нужно было удержать. Потому что она, возможно, и доверяла ему, но не доверяла себе.
Продолжая давить на её клитор, он ввёл в неё средний палец, наблюдая, как она в ответ вцепилась пальцами в подоконник, ещё больше возбуждаясь от отсутствия сопротивления.
Он отпустил её руки и расстегнул свои джинсы, наслаждаясь освобождением своей напряженной эрекции и поддаваясь гипнозу её тихих стонов.
Он расстегнул её лифчик без бретелек, прежде чем снова схватился за подоконник. Его рука была в нескольких сантиметрах от её руки. Опустив губы к её обнажённому позвоночнику, он облизал, поцеловал и прикусил её оголенные позвонки, в то время как его палец всё глубже проникал в неё.
Когда его рот коснулся самого основания её позвоночника, она вздрогнула и инстинктивно выгнула спину, приподнимая зад, таким образом, который был слишком провокационным, чтобы он мог его проигнорировать.
Он выпрямился, осторожно убрал палец и руку. Он закрыл глаза и прикусил нижнюю губу, чтобы не сорвать с неё нижнее белье прямо здесь и сейчас.
Потому что её внезапная неподвижность подсказала ему, что это было именно то, чего она ожидала. Он слышал, как участилось её сердцебиение, её дыхание стало прерывистым. Она ожидала, что он быстро овладеет ею.
Вместо этого он снова обхватил её за шею, удерживая в нужном положении, и осторожно спустил её трусики до колен. Когда он снова скользнул пальцами вниз по её теперь уже влажной промежности, она издала стон, чуть приподняла голову только для того, чтобы снова уронить её на руки. И когда он снова ввёл в неё два пальца, она сделала самый глубокий вдох, который он когда-либо слышал.
Он слегка откинулся назад, наслаждаясь тем, как она дрожит. Его собственное возбуждение достигло пика, когда он увидел, как его пальцы исчезают во влажных, чувственных складочках её лона.
Она невнятно выругалась себе под нос, всё также уткнувшись головой в предплечья, когда он вошёл так глубоко, как только мог.
Его эрекция дергалась и пульсировала от её напряжения, её непроизвольных стонов, чувственного хныканья, которые сопровождали их, уменьшая его стойкость. Она потерялась в нём, попала в его мир, где он был всем, о чём она могла думать.
Сила этого захлестнула его. И лишь придала ему ещё больше сил.
– Хорошая девочка, – сказал он, наклоняясь к ней. Он снова нежно прикусил её за ухо. – Укрощенная теперь, не так ли?
Он знал, что это вызовет реакцию, хотя и с примесью игривого возмездия, когда она прижалась к нему. Но они оба знали игру, в которую играли, – негласные правила, как будто они были любовниками много лет.
Он снова схватил обе её руки, шлепнув их обратно на подоконник, удерживая их там, пока стягивал с неё трусики до конца.
Он вдавил кончик своей эрекции всего на пару сантиметров внутрь неё, а затем запустил пальцы в волосы на её затылке.
Она затаила дыхание, её ногти впились в подоконник, всё тело напряглось. Она знала, что он не собирается сдерживаться. Она уже поняла, что поза, в которую он поставил её, позволит ему глубоко и безудержно проникнуть внутрь.
Она снова вызвала его инстинкты ликана, только на этот раз она, наконец, получит то, о чём просила.
* * *
Джаск сделал то, что мог сделать только Джаск – достаточно проницательный, чтобы прочитать её мысли, и достаточно безрассудный, чтобы действовать по сигналам.
София вцепилась в подоконник, опустив голову.
Как она и ожидала, его толчок был необузданным, глубоким, интенсивным.
На этот раз её стон был почти болезненным, когда он крепче сжал её волосы, а другой рукой сжал её запястья, в то время как он безжалостно толкался ещё глубже, пока не заполнил её до краёв.
Дискомфорта было как раз достаточно, чтобы насытить её – убедить в его честности, поскольку, вместо того чтобы ускорить темп, он замедлился, проникая глубже, более продолжительно, заставляя её прочувствовать каждый сантиметр.
Она знала, что он будет наблюдать. Она знала, что ему нравилось наблюдать. Она сама видела это там, в камере. И это только еще больше очаровывало её – его сексуальная уверенность была болезненным афродизиаком.
Когда прильнув грудью к её спине, он рукой обхватил заднюю часть её бедра, так что она не могла пошевелиться. Её крики эхом разнеслись по пустой улице внизу, волны удовольствия пробежали от затылка, где он держал её, вниз по позвоночнику, к тому месту, где они соединялись. Её конечности покалывали и немели, пока она не стала чувствовать ничего, кроме него, погруженного в неё.
– Тебе это нравится? – он прошептал ей на ухо: – Тебе нравится чувствовать меня внутри себя? Это освобождает, Фия, когда кто-то другой берёт всё под свой контроль? Осмелишься взять всё под свой контроль?
И когда он ускорил темп, когда освободил её шею, чтобы схватить за бедро, она почувствовала, что ускользает.
Она отдавалась ему охотно и без сожаления. Это было не похоже на неё – не на ту её, которую она знала. Вместо этого ей казалось, что часть её самой, которую она когда-то знала, теперь вернулась – освобождённая часть её самой, которая была свободной, необузданной и безмятежной, когда жизнь казалась простой, и беспокоиться было не о чем.
Потому что очень покорное положение, в которое она позволила ему загнать себя, её беспомощность под его контролем должны были заставить её волноваться, должны были вызвать у неё панику.
Не меньше, чем когда он притянул её обратно к себе, заставив сесть к себе на колени. Её бёдра широко раздвинулись по обе стороны от его ног, пока он продолжал входить в неё.
Но даже когда он одной рукой сжал её грудь, а другой собственнически обхватил за горло, чтобы прижать её спиной к своему плечу, когда он царапнул её шею своими клыками, она не почувствовала ни мгновения страха.
Она должна была бы быть обеспокоена отсутствием взаимосвязи, которую могли вызвать обе позы – позы, лишенные зрительного контакта, и невозможность прочитать выражения лиц друг друга. Но это казалось ещё более интимным – физическое и эмоциональное взаимопонимание, где не требовались все обычные сигналы; где он слушал и наблюдал за сигналами другим способом – способом ликана – в то время как она расслаблялась, пока он поглощал её.
И поглотил её, что он и сделал. Потому что никогда ещё она не чувствовала так много во время секса. Не только физически. Гораздо больше, чем просто физически.
Поэтому, когда он отстранился только для того, чтобы перевернуть её на спину, возобновив зрительный контакт с ним, когда он снова вошёл в неё, это лишь сделало акт ещё более мощным.
Она не могла смотреть ни на что, кроме как на него. Неоновые огни отражались от его кожи, мерцали в глазах, зажигая их в один момент и затемняя в следующий – как цивилизованность против инстинкта, который боролся внутри него.
Он соединил её запястья у неё над головой, удерживая их там одной рукой, а другую высвободил и обхватил её подбородок, держа её голову наклоненной к нему. Он приник губами к её губам.
