Текст книги "Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями"

Автор книги: Лидия Яновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 59 страниц)

Вот это «вдруг передернул плечами» (в другом месте: «как-то слегка передернет плечами») – такое зримо булгаковское, что можно простить мемуаристке все прочие ее промашки. Любовь Евгеньевна не раз рассказывала мне: после всех издевательств критики в 1926–1929 годах, после страшного краха всех пьес в 1929-м, у Булгакова сделался – и остался навсегда – нервный тик: он передергивал левым плечом. Было к этому, по-видимому, какое-то предрасположение: с юных лет привычка держать левое плечо чуть выше, от этого часто левая рука в кармане… Это не был дефект сложения; Булгаков был хорошо сложен; это был дефект осанки…

И не противоречит действительности то, что разговор всё шел о Льве Толстом, который так интересовал Маргариту Петровну: Булгаков очень хорошо знал Толстого; в 1931–1932 году сделал инсценировку «Войны и мира»; любимый его друг Павел Сергеевич Попов был не только исследователем Толстого, но даже в какой-то степени свойственником – через свою жену Анну Ильиничну Толстую, внучку великого писателя…

Но особняк, ради которого мы собственно и начали этот экскурс в записки Маргариты Смирновой? Особняк, в котором жила Маргарита Петровна и который, по ее мнению, и есть «готический особняк» романа? Увы, увы…

…Новый знакомый проводил Маргариту Петровну к ее дому. На Арбате? Нет, совсем не на Арбате, а в одном из переулков Первой Мещанской. Она не разрешила ему войти в калитку, они попрощались на противоположной стороне улицы, но двор в открытую калитку ему был виден – по ее мнению, тот самый («один к одному»?), что описан в романе: «Маленький домик в садике… ведущем от калитки… Напротив, под забором, сирень, липа, клен…»

Опять липа и клен… Постойте, но ведь это описание домика мастера? Ну да, по мнению Маргариты Петровны, это все было вместе: сирень, липа, клен, подвальчик, в котором жил мастер, и квартира во втором этаже, где проживала Маргарита…

О том, что она живет во втором этаже, она своему новому знакомому, правда, не говорила, но… Соседка рассказывала ей: «Сидим во дворе на скамейке, приходил какой-то гражданин, не очень высокий, хорошо одет, ходил по двору, смотрел на окна, на подвал (подбирал, где бы поселить мастера? – Л. Я.). Потом подошел к сидящим на скамейке, спросил… Походил по двору, опять подошел, спросил, где именно живет…»

«Откуда же иначе он узнал, что я „занимала верх прекрасного особняка в саду“»? – пишет Маргарита Петровна, трогательно пропуская словечко весь. Пропуская, поскольку булгаковская Маргарита со своим мужем вдвоем занимала весь верх прекрасного особняка в саду, а Маргарита Петровна, сколько можно судить по ее запискам, жила с соседями и общей кухней.

Да, ни Арбата, ни готики, ни трехстворчатого окна, ни даже большой и роскошной (по советским меркам, конечно) квартиры… Что же остается? Только одно – второй этаж…

Как бесспорно воспринимается каждая деталь в романе «Мастер и Маргарита»: «Маргарита Николаевна со своим мужем вдвоем занимали весь верх прекрасного особняка в саду…» И трудно представить, как не сразу сложился у Булгакова этот верхний этаж.

Дело в том, что по первоначальному замыслу… По весьма прочному первоначальному замыслу, в 1932–1934 годах, во второй редакции романа, где собственно и возникает Маргарита, она живет отнюдь не в верхнем этаже. По первоначальному замыслу ее квартира располагается в первом этаже. Может быть, потому, что в высоком первом этаже добротного дома в Ржевском переулке (представьте себе, близ Арбата) жила генеральша и очаровательная женщина Елена Сергеевна Шиловская, будущая Булгакова.

А в верхнем этаже воображаемого «особняка» тогда, во второй редакции, помещался другой персонаж: «добрый знакомый» и очень скучный человек («скучный тип») Николай Иванович, тот самый, чью голову во второй редакции романа Маргарита накрывает розовыми панталонами, а в редакциях четвертой и далее – голубой рубашкой.

Как размещались жильцы прекрасного особняка в третьей редакции романа, неизвестно (соответствующие главы не сохранились), но уже в редакции четвертой Маргарита перемещена в верхний этаж, а Николай Иванович превращен в «нижнего жильца», теперь уже окончательно.

В каноническом тексте в главе 20-й: «Маргарита повернула голову в сад и действительно увидела Николая Ивановича, проживающего в нижнем этаже этого самого особняка». И в главе 22-й: «Зарезать? – испуганно вскрикнула Маргарита. – Помилуйте, мессир, это Николай Иванович, нижний жилец».

Но зачем Булгаков сделал это решительное и существенное перемещение? И какую собственно роль в романе «Мастер и Маргарита» играет «нижний жилец» Николай Иванович?

Ну, версии в булгаковедении, как известно, имеются на все случаи жизни. Одна из самых занятных, притом получившая весьма большое распространение, – миф о Николае Ивановиче и его воображаемом прототипе.

Б. В. Соколов в своей знаменитой и неоднократно переиздававшейся «Булгаковской энциклопедии» (читатель простодушно верит, что если сочинение какого-нибудь литератора называется «Энциклопедией», то это и есть кладезь точнейших данных) нашел, что Николай Иванович в романе «Мастер и Маргарита» не что иное как «довольно злая», но весьма точная и вполне узнаваемая пародия на известного советского деятеля Н. И. Бухарина. В связи с чем в названной «Энциклопедии» помещена огромнейшая статья о Бухарине с изложением его социальных и политических взглядов в разные периоды жизни, всех перипетий его революционной и послереволюционной биографии, а также портрет.

Но позвольте! Почему непременно Бухарин?

А потому, поясняет Б. В. Соколов, что налицо необыкновенное внешнее сходство персонажа и его предполагаемого прототипа, особенно в одежде! И ссылается на запись от 23 апреля 1935 года в дневнике Е. С. Булгаковой.

На этой странице своего дневника Е. С., описывая пасхальный бал в американском посольстве, с тайной женской гордостью отмечает только что сшитый «черный костюм» Булгакова, свое вечернее платье, «исчерна-синее с бледно-розовыми цветами», и не без иронии – одежду некоторых советских деятелей, в частности: «Бухарин в старомодном сюртуке, под руку с женой, тоже старомодной».

Заметили? В сюртуке. По мнению Б. В. Соколова, сосед Маргариты по особняку одет точно так же: «Николай Иванович, видный в луне до последней пуговки на серой жилетке …»

Не знаю, как вы, дорогой читатель, но я до сих пор не встречала человека, который полагал бы, что сюртук, то есть одежда всегда с рукавами («мужская двубортная одежда в талию с длинными полами». – С. И. Ожегов. Словарь русского языка), и жилетка, одежда всегда без рукавов («короткая мужская одежда без воротника и рукавов, поверх которой надевается пиджак, сюртук, фрак». – Там же), – одно и то же…

Но, по мнению Б. В. Соколова, еще убедительнее – полное совпадение имени-отчества Бухарина и персонажа из романа «Мастер и Маргарита»: Николай Иванович! Чрезвычайно редкое в России сочетание имени и отчества, не правда ли?

Тут как-то сразу приходит на ум известный рассказ А. Мариенгофа об актере Художественного театра Качалове – у которого, как известно, тоже было чрезвычайно редкое для России имя-отчество: Василий Иванович.

Однажды, рассказывает Мариенгоф, Василий Иванович Качалов услышал, что к нему обращается Бог:

«Иду это я по нашей дороге вдоль леса. Размышляю о жизни и смерти. Настроение самое философское… Вдруг слышу голос с неба: „Ва-си-илий Ива-анович! Ва-си-илий Ива-анович!“ Так и одеревенел. Ну, думаю, кончен бал. Призывает меня к себе Господь Бог.

Литовцева (жена В. И. Качалова. – Л. Я.) испуганно перекрестилась…

– Наложив, разумеется, полные штаны, – продолжал Качалов, – я поднимаю глаза к небу.

И тут он сделал знаменитую мхатовскую паузу.

Литовцева была ни жива ни мертва.

– А передо мной, значит, телеграфный столб, а на самой макушке его, обхватив деревяшку зубастыми ножными клещами, сидит монтер и что-то там чинит. А метрах в ста от него, на другом столбе, сидит второй монтер, которого, стало быть, зовут, как меня, – Василием Ивановичем. Вот мой разбойник и кличет его этаким густым шаляпинским голосом: „Ва-си-илий Ива-анович! Ва-си-илий Ива-анович!..“ Ну совершенно голосом Бога, друзья мои».

А может быть, не надо читать «булгаковские энциклопедии», примеривать жилетки к сюртукам и искать редкостные совпадения в самых распространенных русских именах?

Тем более что в данном случае Н. И. Бухарин решительно ни при чем. У благополучнейшего обывателя Николая Ивановича в романе «Мастер и Маргарита» другая родословная, кстати, связанная с расположением персонажей в вертикалях пространства.

Маргарита живет в верхнем этаже – точно так же, как жили любимые герои «Белой гвардии», Турбины…

Да, последний роман Булгакова вбирал все – прожитое, пережитое, продуманное, сотворенное. Образы, уже решенные и воплощенные, притом решенные и воплощенные на достаточно высоком уровне, заново входят в великий роман, занимая в нем свое важное место. И Маргарита поселяется в верхнем этаже двухэтажного дома, а в Николае Ивановиче обретает новую образную жизнь старый знакомец Василий Иванович Лисович, он же Василиса, домовладелец и жилец «нижней квартиры» в любимой, незавершенной, навсегда отложенной «Белой гвардии».

Вспомните: «Смотри, Явдоха, – сказал Василиса, облизывая губы и кося глазами (не вышла бы жена), – уж очень вы распустились с этой революцией»… «Н-ноги-то – а-ах!!» – застонало в голове у Василисы… «– С кем это ты? – быстро швырнув глазом вверх, спросила супруга. – С Явдохой, – равнодушно ответил Василиса, – представь себе, молоко сегодня пятьдесят». «Явдоха вдруг во тьме почему-то представилась ему голой, как ведьма на горе…»

Николаю Ивановичу она не представилась, а предстала голой ведьмой… «Венера! Венера!.. Эх я, дурак!.. Бумажку выправил!» И неприятный женский голос спросит: «Николай Иванович, где вы? Что это за фантазия? Малярию хотите подцепить?» И он ответит голосом лживым: «Воздухом, воздухом хотел подышать, душенька моя».

Василисе очень хотелось плюнуть на подол жены. А Николай Иванович «украдкой погрозит кулаком закрывающемуся внизу окну и поплетется в дом». Впрочем, и Василиса: «…он чуть-чуть не плюнул Ванде на подол. Удержавшись и вздохнув, он ушел в прохладную полутьму комнат…»

Даже «чуть-чуть поросячьи черты лица» Николая Ивановича – из-за чего так легко вообразить его боровом с портфелем в копытцах и с пенсне, болтающимся на шнурке, – это ведь тоже оттуда, из «Белой гвардии»: «Нажрал морду, розовый, як свинья…», – наступает на Василису бандит, похожий на волка… И уж у Василисы точно был прототип, правильнее сказать – модель для его внешности: киевский инженер и домовладелец Василий Павлович Листовничий, человек «с чуть-чуть поросячьими чертами лица», что хорошо видно на сохранившихся фотографиях.

Давно сгинул, ушел в небытие домовладелец дома на Андреевском спуске, а сложившийся в воображении писателя и ставший почти символическим для него облик обывателя остался. Кстати, у Василисы ведь нет полного совпадения с именем-отчеством его прототипа: писатель взял только имя и кусочек фамилии, чтобы получилось Вас… Лис… Василиса.

И еще об имени. Николай Иванович… Иван Николаевич!.. Вы хорошо услышите этот перевертыш, если вспомните, что игра с перевертыванием имени-отчества опробована Булгаковым и в других его произведениях – до романа «Мастер и Маргарита» и параллельно с романом «Мастер и Маргарита»: Василий Иванович – Иван Васильевич…

Василий Иванович – это Лисович, Василиса в «Белой гвардии». Василий Иванович – это символ коммуналки в фельетонах Булгакова 20-х годов. («Клянусь всем, что у меня есть святого, каждый раз, когда я сажусь писать о Москве, проклятый образ Василия Ивановича стоит передо мною в углу. Кошмар в пиджаке и полосатых подштанниках заслонил мне солнце!.. Поймите все, что этот человек может сделать невозможной жизнь в любой квартире, и он ее сделал невозможной…» – «Москва 20-х годов».)

А Иван Васильевич? Ну, это покрупнее: Иван Васильич Грозный в комедии «Иван Васильевич»… Или так смахивающий на Станиславского грозный Иван Васильевич в «Театральном романе»…

В эпилоге романа «Мастер и Маргарита» Иван Николаевич Понырев – в прошлом Иван Бездомный, в прошлом Иванушка – смотрит сквозь решетку сада на Николая Ивановича…

И то, что имя-перевертыш, оборотное к Ивану Николаевичу, принадлежит персонажу сниженному, персонажу сатирическому, еще раз подчеркивает какую-то очень существенную – высокую – роль «ученика мастера» в романе…

…А что же встреча с Маргаритой Петровной? Неужто она так и не оставила следа в романе? Хочется думать, что все-таки оставила…

Мемуаристка колеблется, пытаясь определить дату своей встречи с Булгаковым. 1934 год? Или 1933-й? «Или еще раньше. (Сколько ни напрягаю память, не могу точно вспомнить год встречи.)»

1933 и 1934 годы – первые годы брака Булгакова с Еленой Сергеевной. Известно, что у него было немало романтических увлечений – и в пору его первого брака, и во втором. А вот восемь лет брака с Еленой Сергеевной заметно отмечены прекращением таких увлечений. Хотя, конечно, если мужчина очень любит свою жену и предан ей, это совсем не значит, что прекрасные женщины больше не заслуживают его внимания, не правда ли?

И все-таки, может быть, стоит обратить внимание на слова Маргариты Петровны «или еще раньше» и включить в наши размышления год 1932-й?

Весною и в начале лета 1932 года Булгаков свободен. Уже исчерпан, хотя еще не расторгнут брак с Любашей, а отношения с Еленой Сергеевной драматически прерваны, и неизвестно, на время или навсегда. Очень может быть, что встреча с Маргаритой Петровной, такая заинтересованная со стороны Булгакова, произошла именно тогда – в начале лета 1932 года…

Кстати, настроение у Булгакова в эту пору активно, в феврале 1932 года на сцене МХАТа возобновлены «Дни Турбиных», и если он представляется: Михаил Булгаков, то имеет право рассчитывать на узнавание. И, признaемся: после нескольких лет полного и унизительного безденежья, благодаря тому же возобновлению «Дней Турбиных», у него действительно есть деньги; он счастлив, что может пригласить очаровательную даму в ресторан; чего дама, увы, оценить не сумела и даже обиделась…

К этому времени первая редакция «романа о дьяволе» отложена. Вторая еще не начата – Булгаков вернется к роману осенью 1932 года – ознаменованием его брака с Е. С. Но есть две промежуточные тетради, датированные 1931 годом. И (надеюсь, читатель это помнит) здесь, в конце каждой из этих тетрадей – впервые вспыхивает имя: Маргарита… Допустить, что тетради в архиве датировали ошибочно и имя Маргариты вписано позже, в 1932 году?

Нет… В одной из этих тетрадей – именно там, где появляется имя Маргариты – дата проставлена рукою Булгакова: 1931. Перенести дату встречи с Маргаритой Смирновой на период еще более ранний, на 1931 год, не удается: там возникают другие проблемы…

Придется признать, что имя вошло в роман до того, как Булгаков повстречался с Маргаритой Смирновой. Что оно родилось в недрах самого романа. Родилось потому что если рядом с Фаустом (а героя своего, мастера, писатель мыслил аналогом Фауста) появляется женщина, то женщину эту должно звать Маргаритой.

И все-таки, думаю, встреча на московской улице поразила писателя. Имя, уже пришедшее из литературы, имя, вообще-то говоря условное, вдруг связалось с обликом очень красивой женщины, гуляющей по московским улицам. Знак судьбы! Ну, конечно, Маргарита – москвичка. («Сто двадцать одну Маргариту обнаружили мы в Москве», – скажет Коровьев.) Это же так просто: Маргарита… Петровна? Маргарита… Николаевна?

«Пришла домой… – пишет Маргарита Смирнова, – подошла к окнам полить цветы и вдруг вижу, что Михаил Афанасьевич ходит по противоположному тротуару. Я отпрянула от окна… Но прятаться было не обязательно – на окна он не смотрел, задумчиво ходил, опустив голову. Потом почти остановился, поднял голову, посмотрел высоко вдаль и опять медленно пошел вдоль переулка».

Увы, сама Маргарита Петровна не была его героиней. Она уверена, что их отношения были прерваны по ее решению. Но я слишком хорошо знаю Булгакова: прервал отношения он. Он всегда расставался с женщинами очень мягко, не оскорбляя их, оставляя в уверенности, что он не хотел расставаться…

(А туфли с накладками, перчатки с раструбом и берет у Маргариты в романе, которые «узнала» Маргарита Петровна, – всё это чепуха. Все это носили. И я носила. Дело не в раструбе, а в жесте: «Она… продела свою руку в черной перчатке с раструбом в мою…» Жест Елены Сергеевны. И ни в коем случае не жест Маргариты Смирновой: эта рассердилась, когда новый знакомый дотронулся до нее; где уж ей самой «продеть руку». Другое физическое движение души – другая личность.)

Да, но как же «готика»?

Увы, «готический» особняк Маргариты вообще нельзя опознать: он не описан в романе.

Что о нем известно? Всего лишь, что квартира Маргариты – «все пять комнат» – расположена в «верхнем этаже» особняка; стало быть, дом вероятнее всего двухэтажный… Что находится этот дом в саду: несколько раз упомянут сад, а однажды даже описан («Луна в вечернем чистом небе висела полная, видная сквозь ветви клена. Липы и акации разрисовали землю в саду сложным узором пятен»)… И еще, что в спальне – «трехстворчатое окно», выходящее «фонарем» в «башню особняка»…

Стрельчатый абрис особняка читателю остается домыслить – по своему вкусу и разумению…

Скажу лишь, что самая формула «готический» особняк возникла в романе на самых последних этапах работы. Впервые – в апреле 1939 года, в черновике «Эпилога», там, где Иван Николаевич, приникнув к решетке, видит «окрашенный луною с того боку, где фонарь с трехстворчатым окном, и темный с другого готический особняк».

В мае того же 1939 года, диктуя Эпилог на машинку, Булгаков сохранил здесь слово «готический». И только в конце 1939-го, не ранее октября, но, может быть, значительно позже, он вводит «готический особняк» в корпус романа, в главу «Маргарита», открывающую вторую часть: «Очевидно, она говорила правду, ей нужен был он, мастер, а вовсе не готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги. Она любила его, она говорила правду».

Только теперь, помеченный в начале второй части и в заключающем Эпилоге, как бы очерченный кольцом, возникает образ – неожиданно зримый и запоминающийся. И уже трудно представить, что нет и никогда не было такого особняка в переулках Москвы, что не было самого этого слова готический в корпусе романа до конца 1939 года, когда умирающий и борющийся с накатывающим бредом писатель диктовал свои последние поправки в роман…

Но, простите, как не было? А что же было?

А было: Маргарита проснулась в своей спальне, «выходящей фонарем в башню причудливой архитектуры особняка, в одном из переулков Арбата, в глубине сада».

Как видите, и «трехстворчатое окно», выходящее «фонарем» в «башню» особняка, и сад, и даже Арбатский переулок… А «готики» не было. Ее не было в правленой машинописи, представляющей пятую редакцию и уже свершающуюся шестую. Не было в предшествующей рукописной, четвертой, хотя и там уже существовали «трехстворчатое окно» и «фонарь» и «башня», и – «причудливой архитектуры особняк»…

Прозрачное присутствие «готики» входит в роман на очередной волне интереса Булгакова к Врубелю, интереса, так многообразно отразившегося в романе «Мастер и Маргарита». Слово готический впервые вписано в роман в апреле 1939 года, не правда ли? Так вот, незадолго до этого («в ночь с 17 на 18 февраля») в Дневнике Е. С. сделана такая запись:

«Вчера на „Лебедином“ в ложе „Б“ Мишу познакомили с каким-то человеком, похожим, по словам Миши, на французского короля. Семидесятилетний старик… Разговоры о Киеве, о Врубелевской живописи… Какой-то архитектор»[414]414
  «Дневник Елены Булгаковой», с. 241.


[Закрыть].

«Похожий на французского короля» – означает массивный, плотный, с клиновидной бородкой. Слова о Киеве и Врубелевской живописи подчеркнуты мной.

В Дневнике Е. С. булгаковских лет, где так много о театре и музыке, записей о живописи практически нет. Тем более важны эти скупые строки. Булгаков настолько увлечен мыслью о Врубеле (о Врубеле и Киеве!), что радостно беседует об этом с почти незнакомым человеком, и затем еще пересказывает свой разговор Елене Сергеевне (у нее грипп, она оставалась дома) так заинтересованно, что она помечает это в своем Дневнике. Ах, если бы Е. С. догадалась, как важно это для понимания «Мастера и Маргариты», может быть, она прислушалась бы внимательней и записала бы подробней…

Михаил Александрович Врубель – это ведь не только сказочно-романтические «Пан» и «Царевна-Лебедь». И даже не только очень киевский юный Демон (сидящий). Врубель это еще и знаменитые «готические» настенные панно для «готического кабинета» в особняке А. В. Морозова в Москве – пять панно на сюжеты из «Фауста» Гете: «Фауст в своем кабинете», «Маргарита», «Мефистофель и ученик», «Фауст и Маргарита в саду», а главное – «Полет Фауста и Мефистофеля» на яростных, инфернальных конях… Когда в романе Булгакова Маргарита, обернувшись в последнем полете, видит на ботфортах мастера «то потухающие, то загорающиеся звездочки шпор» – это ведь звездочки шпор с ботфорт Фауста на картине Врубеля…

Не стоит искать «готический» особняк Маргариты в переулках Арбата: в конкретно архитектурном смысле этот особняк в романе не означает ничего. В поэтическом, ассоциативном означает очень много: это музыкально-образный ключ, еще раз вводящий повествование в «фаустовский» контекст.

Так же, как садик мастера и сад Маргариты в романе – отражение немеркнущей памяти писателя о Киеве.

А «фонари»… Их еще называют эркерами и в толковых словарях описывают так: выступ в здании навесу… башенка с окнами, привешанная к стене… У Даля: «Полукруглый или многогранный выступ в стене, освещенный окнами»…

Ах, эти киевские эркеры!.. Киев строился в годы булгаковского детства. Дома плотно вставали на вновь проложенных улицах. Их возводили быстро, и заказчики не жалели средств, гордясь друг перед другом фасадами.

Из Дневников Е. С. видно, что Булгаков всю жизнь мечтал о хорошей квартире. Киевлянин, он мечтал о квартире с волшебной красотой широких окон и эркерами. Увы, роскошной квартиры с «фонарем» у Булгакова так никогда и не было. Судьба-насмешница, как называл ее Булгаков, в конце концов развесила эркеры-фонари на этажах, надстроенных над тем самым «домом застройщика», где жил Булгаков, мечтая о квартире и запахе сирени. Никогда не получил он и дом в саду. Разве что в воображаемом небытии – «вечный дом» с зацветающими вишнями и вьющимся виноградом…