Текст книги "Любовь нас выбирает (СИ)"

Автор книги: Леля Иголкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Глава 6

– Надь! Надька!

Отец зовет! Пусть простит меня, но в данный момент я не могу ответить – слишком занята. Перебираю свой «пестрый» гардероб, ведь мы идем сегодня ужинать со зверем – надо соответствовать вечернему намеченному мероприятию. Похоже, как всегда, я необдуманно на предложение согласилась, а теперь вот мучаюсь – что надеть, что надеть, что надеть, чтобы ненароком не спровоцировать очередной скандал или возможные сексуальные поползновения? А если еще точнее сформулировать проблему, то, как выбрать из огромного количества хлопка и вельвета что-нибудь подходящее для «деловой прогулки» во французский ресторан с мужчиной, у которого я должна вызывать стопроцентное отвращение – таков мой план. Сижу на полу в комнате, уступив место на кровати своей одежде – составляю этакое своеобразное прет-а-порте*. Это все не то, это вообще мимо, это для собеседований, это для «помыть пол», а это возможно, но мне бы не хотелось, – по-моему, слишком вызывающе и чересчур открыто…

– Надь, – стук в дверь, а это – папа. – Я могу войти? Не занята? Ты там одета, все прилично?

– Да, конечно. Входи.

Откидываю джинсы на пол, подтягиваю к груди ноги и жду отца.

– Что ты делаешь? – с удивлением рассматривает открывшуюся картину. – Проветриваешь одежду? Чешешь моли спинку? Нафталин, похоже, уже с обозначенными задачами не справляется? Падла! Одни брюки, Надя, бесформенные свитера, растянутые футболки и фланелевые мужские рубашки! Ты же маленькая худенькая женщина, а все это на какого-то бугая, типа меня. Твою мать!

– Пап, не начинай, пожалуйста. Мне нравится и очень удобно. Выгляжу аккуратно, даже стильно, если судить по вырезкам из журналов для женщин пятилетней давности.

– Не спорю, тем более что в этом вообще не разбираюсь, но я сужу, как мужчина, когда вижу красивую женщину, скрывающую свои ножки под охренеть какими мешковатыми штанами, словно у рабочего на стройке…

Думаю, пора! Надо перебить, пока не стало поздно. Хочу спросить у него, зачем скрывал присутствие Морозова в дедушкином доме. Это что какая-то тайная игра, его секретный генеральный план или попытка насолить собственной дочери? И замешана ли в этом мама? Она тоже была в курсе? И почему зверь-Морозов на это все повелся?

– Я была в доме деда, папа. Вчера поздним вечером, ночью и с утра сегодня! – внимательно слежу за его передвижением в комнате. – Помнишь, ты позвонил, интересовался, где я нахожусь и собираюсь ли домой? Так вот, я обманула тебя. Прости, пожалуйста. Но я была там, и там же ночевала, – вздыхаю и добавляю с кем, – с Максимом. Он, оказывается, живет в моем доме – вот это для меня шокирующая новость! Ты разрешил ему, впустил и выделил теплый уголок, так он мне поведал. Это правда? Он не соврал? А если Максим не обманул, то, значит, недоговариваешь ты. Тогда еще один вопрос. Зачем? С какой целью? Чего ты хотел этим добиться? А мама знала? Вы сговорились? А кто еще был посвящен?

– Конечно, – он присаживается в мое рабочее кресло, осторожно крутится, а затем заглядывает на письменный стол с разбросанными как попало фотографиями. – Надежда, я все помню. Ты говорила, что задержалась у подружки на какой-то там девичник, останешься с ночевкой, а завтра, то есть уже сегодня, к обеду вернешься домой. Ты выполнила обещание. Спасибо, детка.

Отец отводит свой взгляд от меня, как будто прячется или стыдится. Надеюсь, что последнее, потому что мне неприятно получать лживые словесные оплеухи от собственных родителей и тем более, сейчас, когда все итак идет из рук вон плохо.

И? И? И? Все? Он так оправдался, больше нечем крыть, Андрей Петрович? Тишина – отец молчит. В ответ на три моих заданных вопроса он просто сидит со мной в комнате и сочувствующе просматривает небогатый гардероб.

– Пап?

– Надя, если честно, не думаю, что я должен именно сейчас объяснять тебе причины своего решения…

– Ты меня обманул! – перебиваю и, по всей видимости, повышаю на отца тон. Он прищуривается и всем своим видом показывает, что я должна определенно умерить свой пыл, сменить тактику и проявить к нему, как старшему по возрасту и своему родителю, уважение. – Извини, пожалуйста, – говорю уже немного тише и сразу опускаю глаза. – Просто, я не совсем понимаю, какова цель твоей лжи.

– Я не обманывал. Выбирай выражения, будь добра! Сказал, что в доме люди…

– Ты сказал, что там идет ремонт и жить нельзя.

– Он уже закончен, кукла. Ты разве не заметила, что там есть некоторая существенная перепланировка – мы объединили комнаты, и кое-что просто смели, плюс я выгрузил оттуда весь личный отцовский скарб и документы. Подумал, что его тайны внучке ни к чему, да и нам тоже. Я…

– Ты обманул…

– Надя, хватит! – локтями упирается в подлокотники кресла и подается верхней частью тела на меня, вперед. – Мне, как отцу, как твоему близкому человеку, как родителю, надоело искать дочь по всем городам и весям нашей великой родины. Их слишком много, а дочь у меня одна. Честное слово, слышать твой грустный и усталый голос в телефонной трубке за тридевять земель от дома – то еще «радостное» событие. Поверь, мы с матерью за тебя волнуемся. Ты каждый раз, детка, куда-то, словно от призраков, бежишь. Что-то ищешь, ищешь – естественно, ничего не находишь, приезжаешь к нам погоревать, а потом опять исчезаешь. Так было с твоих четырнадцати лет – я помню странные ночевки у деда, когда не ладилось что-то в школе, потом ваши бешеные размолвки с тем же Максимом, словно вы – драчливые коты, хоть и разнополые, гадящие друг другу в тапки, – я вздрагиваю, а он все подмечает, – твоя напускная самостоятельность, потом несуществующие подруги, потом… Надя, я знаю все! Много ведь было! Но самое долгое твое отсутствие превратило красивую девчонку в неизвестно что, – он презрительно смотрит на мой гардероб, – прости, пожалуйста. Я тебя не узнаю, и этого совсем не одобряю…

Ну, что ж! Я так и знала. Наконец, отец решил высказаться – значит, подожду!

– … и не хочу, чтобы ты куда-либо уезжала, здесь твой дом, твоя родня, близкие и любящие люди, тем более что там у тебя ничего не выходит. Совсем! Абсолютно! Потому что ты там чужая, ты слишком ранимая для той среды, в которую неосторожно попадаешь, тебе тяжело все выдерживать, но это не значит, что из-за этого ты слабенькая и несамостоятельная. Ты меня слышишь? Надя, все так и есть, но определенно ничего не значит! Старайся здесь себя найти, все получится, вот увидишь. Если проявил неуважение в чем-то по отношению к тебе или влез не в свое дело, прошу меня простить, детка. Но я ни о чем не жалею. Если моя ложь или недосказанность остановит тебя и заякорит в родном городе среди любящих тебя людей, то я буду врать всегда, нагло и безбожно. Поверь! И мама меня поддержит, недаром она моя жена…

– Ты не сказал, что там Максим, – завелась и стою на своем, похоже, отца совсем не слушаю. Была бы моя воля, я бы уши закрыла руками, зажмурила глаза и без конца все это повторяла. – Ты же знаешь, какие мы с ним непримиримые враги.

– Этого вообще не знаю, не понимаю и не принимаю. В глубоком детстве вы дружили и были не разлей вода, не смотря на разницу в возрасте. Да, вы, как детвора, чудили, вытворяли всякое, дразнили и мучили друг друга, подкалывали, даже шутливо издевались – это все было! Но никогда, Надежда, никогда, чтобы до горькой обиды и крови…

Папа, папа, папа… Мы пустили кровь друг другу – это ты не знаешь? Не знаешь, да? Не буду об этом говорить!

– … Что с вами потом произошло – здесь разбирайтесь сами. И потом, – он встает и, хромая, приближается ко мне, – ему негде жить, Надежда. Он выброшен на улицу, без средств к существованию, без друзей, без поддержки нашего сострадательного общества.

– Господи! Ты хочешь сына, а у тебя жалкая дочь? Да? В этом причина, в этом все дело, папа? Так усынови его! Не понимаю! Нет! Не понимаю! У него тоже есть родители, он мог бы жить с ними…

– Надя! Перестань и успокойся! Там все не так просто, он, – отец, похоже, тщательно подбирает слова, – скажем так, обманул их, нагло и бесцеремонно, и вот, как результат – вышел из доверия собственных родителей. Пожалуйста, не повторяй его ошибок! Утраченное трудно вернуть!

– Ты пожертвовал мной ради него? Я правильно понимаю твое решение?

– Остановись, кукла, пока лишнего сейчас мне тут не наговорила. Потом ведь будет стыдно, и первая начнешь сожалеть, а я буду дуться, злиться и не сразу пойду на примирение. Я не жертвовал ни тобой, ни своей семьей. Никогда! Не смей такое даже вслух произносить, тем более, если не знаешь, что такое чем-либо или кем-либо в этой жизни жертвовать и как оно потом последствия своих жертв разгребать. Он попал в ужасную и гнусную ситуацию, ему тяжело и очень непросто…

– Ты по-мужски ему посочувствовал, что ли? Да?

– И это тоже! А еще, – сейчас отец стоит практически надо мной, как статуя, взирает с высоты своего громаднейшего роста, а я вынужденно закидываю голову назад, – дядя Юра – мой лучший друг, и старший брат твоей матери, и я уверен, не дай Бог, случись, что с тобой, Шевцовы все конечности отрежут только, чтобы вытянуть из беды…

– Папа!

– Я не договорил, Надежда.

Он медленно опускается, пытается присесть на корточки, а затем все-таки становится на одно здоровое колено и нежно зажимает мой подбородок большой рукой:

– Нужно помогать, куколка. Нам эта помощь ничего не стоит, а Максиму – поддержка и семейное плечо. Он влип в неприятности по неосторожности, вероятно, по глупости или из-за своей самоуверенности, а может просто из-за любви к той, которая оказалась ее недостойна, а может из-за разбитого сердца и неоправданных, кем-то данных ему второпях и по незнанию, обещаний и надежд. Жизнь покажет! Но Морозов – отличный сильный парень и я протянул ему свою руку. Рад, что он принял ее и ухватился. Не вижу в этом абсолютно ничего зазорного. Макс будет жить в том доме столько, сколько захочет и посчитает нужным. Я так решил! А ты, детка будешь здесь. Пока! Временно, естественно!

– Пап…

– Закончим на этом. Куда собираешься, лучше расскажи, – он, как в детстве вытирает мне слезы. – Хватит-хватит! Надька, ты же знаешь, что меня этим женским способом не продавить, я буду делать назло и как захочу – твоя мама в курсе. Ну? Куда бежишь на этот раз? Где искать?

– На ужин в какой-то старый ресторан. По слухам, вроде бы французский. Не знаю, никогда там не была.

Отец поджимает губы и улыбается одними глазами – мол, одобряю, хорошо!

– С кем-то? Или новая феминистическая фишечка у моего ребенка?

– Морозов попросил, а я пообещала, да еще в присутствии дяди Юры… – бурчу под нос и им же шмыгаю.

– Юрка в курсе?

– Это было за сегодняшним завтраком в дедушкином доме. Он приехал проверить, видимо, сына, а напоролся там на меня. Я…

– Надя, Надя, Надя! Остановись, пожалуйста. Замечательно, значит, как будто бы свидание с мужчиной? – ухмыляется и закатывает глаза.

– Какой бред, пап! Мы идем просто посмотреть, возможно, перекусим. Не знаю, зачем согласилась. Теперь вот неудобно отказываться, но и особой радости я не испытываю, плюс, как оказалось, еще и не в чем пойти.

– Мама нам зачем? – отец берет меня за руки и вместе с собой поднимает, ставит на ноги и по-родительски одергивает мою футболку. – Ужин, ммм, с Максимом. Боже, храни тот ресторан! Не спалите его на хрен! Хотя Шевцов сегодня на дежурстве, пусть разомнется полкан.

Папа смеется? Замечательно, отцу смешно! Сразу охлаждаю его задорно-жаркие эмоции:

– Я беру фотокамеру. Он предложил там поснимать, а я заинтересовалась.

– Ни хрена не понял! Вы идете туда есть или работать? Это я сейчас о тебе! Морозов пусть готовит! – папа фактически вытаскивает меня из комнаты. – Галка! Галка! Ты где? Дочери нужна помощь, оторвись, будь любезна от своих отчетов и статистики.

– Я не знаю, пап. Не знаю, что он задумал. Но… Ты знал? – теперь хочу спросить у отца о том, что Максим был в тюрьме. – Ты знал?

– О чем, Надежда?

– Он сидел, бывший заключенный…

– Это ничего не значит, дочь. Есть хорошая русская поговорка…

– От тюрьмы и от сумы? – перебиваю. – Знаю-знаю. Все так говорят…

– Да! Но не зарекайся, детка, никогда не зарекайся. Всякое бывает, а там, в его пришитом белыми нитками деле слишком много слепых пятен и недосказанности. И потом, – отец как-то слишком участливо ко мне наклоняется, – ты ведь тоже знаешь своего зверя…

Господи! Чертово прозвище! Почему так назвала, сама теперь не вспомню, но знаю, что Максима это всегда жутко раздражало – он бесился и оттого делал еще больше каверз мне, словно назло, в пику, чтобы еще больнее и ощутимее было. Безусловно, я жалею, что невольно стала автором этой мерзкой клички, но назад уже не отвернуть. Что сделано, того не исправить, не толкнуть назад? Или все же есть последний шанс – я извинюсь и этого будет ему достаточно?

– … и прекрасно понимаешь, я уверен, что на открытое зло по отношению к другим людям этот «зверь» точно не способен. Разве что тебя немного позадирать. Надька, воспринимай все с юмором, расслабься, тебе так мало лет, отдайся жизни и живи, принимай комплименты, оденься легче, расправь плечи – покажи нам грудь. И еще, кукла, – он прижимает меня рукой к своему каменному боку, – не будь, как твой угрюмый батя. У тебя, к сожалению, мой тяжелый характер, но, слава Богу, внешность птенца! Еще бы добавить ее общительность и жизнерадостность, я бы тогда…

– Пап перестань, – торможу нас где-то перед лестницей и крепко его обнимаю, практически сливаюсь с ним. – Я так хочу быть просто Прохоровой Надей, а не дочерью своего влиятельного отца.

– На-а-а-дя! – осторожно отлепляет меня от своего тела. – Я тут, вообще, ни при чем. Ты сама по себе, я тебе не мешаю – я просто есть, помни об этом и достаточно. Хочешь, в сторону буду отходить, если что. В физическом смысле! Раз – и мы с тобой не вместе, вообще не родственники и я тебя не знаю, в первый раз вижу, тебя мне подкинули, как кукушонка. Лады?

– Извини, пожалуйста.

– Не страшно, кукла. Не страшно. Меня вот больше страшит, – отец как-то одухотворенно подкатывает свои глаза, – что за ресторан, в котором вы будете не есть, а что-то там высматривать. Ладно, не обращай внимания! Это уже старческое бухтение! Га-а-а-ля!

– Да, я здесь! – мама ждет внизу, как пионер. – Что у вас уже случилось?

– Займись ребенком, будь добра, птенец.

Теперь мне всю проблему необходимо сформулировать еще и маме? Господи! Все заново, опять?

Мама обожает свою дочь. Мы с ней сидим в моей комнате уже довольно долго. Я примеряю все, что у меня есть, а она мне помогает с финальным оформлением:

– Будь просто сама собой. Не надо играть на публику.

– Вот я и хочу надеть джинсы и эту белую футболку, – еще раз указываю рукой на то, что предлагаю. – И все! Достаточно. Добавлю украшений, может быть, пару браслетов и свою цепочку. И…

– Хорошо, согласна, но добавим один маленький пикантный штришок. Вот этот, – мама снимает с плечиков свой простой, но чересчур приталенный, практически иссиня-черный, пиджачок. – Примерь, пожалуйста. Он немного преобразит твой слишком простецкий образ и в то же время не испортит общий типаж.

Она права! Мне идет! Пиджак садится, как литой, как будто с моего плеча, а не с маминого. Кручусь перед зеркалом и замечаю, как внимательно рассматривает она меня.

– Мамочка, что-то не в порядке? Ты так смотришь, словно…

– Как раз наоборот, – она подходит ко мне вплотную и со спины прижимает мои плечи. – Ты – просто красавица, детка. Такая взрослая, стройная, элегантная, – она бережно трогает мои волосы, медленно накручивает их на указательный палец, а потом притягивает к носу и нюхает их. – Тот же запах, Наденька! Один в один, что и при твоем рождении, кукла. Ты пахнешь так же, как и двадцать четыре года назад… Господи, прости, пожалуйста. Надь…

Мама плачет, всхлипывает и слегка икает. Она зажимает рот двумя руками, опускает низко голову и пытается избежать моего взгляда. У нее истерика – это я поспособствовала ее состоянию? Не пойму? Незамедлительно разворачиваюсь к ней лицом:

– Мама, пожалуйста, перестань. Что с тобой? Что такое?

– Надька, не смей больше никуда уезжать, слышишь, дочка. Я тебе не разрешаю! Не разрешаю! Это все неправильно и глупо, даже бешено, словно тебя гонят, как одичалую, и не дают даже дух перевести. Зачем все это? А? Я отцу скажу. Он тебя запрет на тысячу замков, ты выйти не сможешь. Андрей это сделает! Я попрошу, даже потребую, а он меня поддержит! Слышишь? Это ведь невыносимо ждать, когда снова будешь дома и навестишь нас. Надя! Надя! Зачем?

Не знаю, мама. Правда-правда! Мне так хочется доказать всему миру, что я могу и мне, наверное, никто не нужен, что бегу без оглядки, куда глаза глядят, сверкаю пятками и не разбираю расстилающейся передо мной дороги, словно в омут с головой бросаюсь, а потом, так и не научившись плавать, на дно камнем иду.

Я сбежала от него, мам, слышишь… Тогда! Шесть лет назад! От него, но не от вас с папой! Я ушла от зверя, от Максима, бросила его в той душной комнате и погрузилась в темноту. Я думала, что зверь будет гнать, преследовать меня и добиваться расположения, а он, потом при нашей незапланированной мной последней встрече, лишь злобно с презрением прошипел, не глядя даже мне в глаза:

«Да пошла ты, тварь! Устал от тебя, от твоей семейки и твоего вечного папы. Он между нами будто спит – это аморально! Я так больше не могу!».

Морозов заставил меня бежать, родные мои! Он… Он тогда… Это было так неправильно и позорно… Я сбежала – мне очень жаль!

– Похоже, Максим уже пришел…

Мы резко с ней замолкаем и прислушиваемся к голосам, доносящимся с первого этажа. Отец, похоже, взял на себя роль развлекательного центра, мужчины там, внизу, о чем-то вроде как бухтят.

– Идем?

– Угу! Мам, подожди, пожалуйста, – останавливаю нас и хочу ее заверить. – Я не уеду больше, слышишь? Хватит! Нагулялась! Буду здесь, веришь мне?

Она молчит, ничего не отвечает. Кажется, или она слегка качает головой? Сочувствует моей нерешительности, видимо. Вот такая я не слишком удачная дочь у великолепных и успешных родителей.

– А что за ресторан, Макс? – слышу, как внизу Морозова допрашивают.

Сидят в зале, на диване, задушевную беседу мило ведут, словно старые приятели. Серьезно? Вот так, все просто?

– Называется «Прованс», там барином* и шефом по совместительству выступает очень старый друг, Владислав Алтухов. Практически «дед» поварского искусства. Мы с ним знакомы еще с училища, затем я проходил у него стажировку. Можно сказать, что этот человек научил меня всему в профессиональной сфере, конечно, – потом как-то очень неуверенно, что ли, продолжает. – До тех всех событий я планировал выкупить у него это заведение – он собирался продавать. Было колоссальное желание начать свое дело, чтобы там все-все было именно так, как я того хочу – начиная с классификации и кухни, ассортимента блюд простого или сложного приготовления, с того же личного персонала, и заканчивая обстановкой, внешним видом, так сказать. Теперь не знаю. Просто посмотрим, заодно сытно поужинаем.

– А как тебе дом? Все нормально? Обжился?

– Я съеду, Андрей Петрович, в ближайшее время. Не задержусь, не волнуйтесь…

– Макс, спокойно, – папа слишком бесцеремонно прерывает намерения Морозова. – Все нормально и абсолютно никаких проблем. Встанешь на ноги, отойдешь от всего, немного перетерпишь и… О-о-о! – отец замечает наш с мамой выход. – Кажется, твоя пара на сегодняшний вечер подоспела.

– Добрый вечер, тетя Галя! – зверь подскакивает и подходит только к маме, в упор, не замечая «крошечную» невидимку, меня. – Отец передает персональный привет своей, цитирую, «сестричке-птичке» и просит Вас поцеловать. Разрешите?

Оборачивается и с последним вопросом обращается, по всей видимости, все же к моему отцу, а тот, естественно, разрешает. Морозов легко касается губами ее щеки, при этом похотливым взглядом из разряда «видала, детка» одаривает меня.

Невоспитанный, наглый, дерзкий… Хам!

– Идем? – протягивает свою руку. – Надежда? Ты…

Наконец-то? Заметил? Меня удостоил своим мужским вниманием? А мне дядя поцелуй не просил случайно передать? Прохожу мимо и продвигаюсь значительно вперед, своей руки, естественно, ему не предлагаю. Со спины слышу только вздох и какое-то звериное сопение:

«Как пожелаешь?».

– Надь? – еще раз окликает. – Я могу это взять. Давай помогу. Надя…

Тянется за моим кофром с фотоаппаратом.

– Я могу сама! – но тут же осекаюсь, замечая жесткий взгляд отца. – Хорошо, ладно. Только очень осторожно, пожалуйста.

– Ну, естественно! – шипит и сверкает глазами.

– Хорошего вечера, ребята, – отец желает, а затем громко задает «тому» вопрос. – Макс, а когда планируешь вернуть мою дочь? Когда ждать?

Очень быстро, папа! Мы с ним не можем длительное время находиться рядом – непреодолимые обстоятельства и тяжелейшие характеры, думаю, через часик с небольшим буду уже дома – это если за импровизированным ужином я буду молчать, а так может и намного раньше. Зайдем, потом посмотрим, я что-то брякну, он ответит, и мы уйдем.

– Я провожу Надю, сегодня на машине…

– Да ты богатый кавалер, – скинула свой негатив, при этом очень больно уколола – и пусть. – Машина, ресторан, ужин…

– Пойдешь пешком или на автобусе отколымажешь, Надя. А там, на месте, мы встретимся с тобой, кукленок, в вестибюле. Давай только заранее договоримся, что будешь есть, засранка, – персональное обращение произносит шепотом. – Так уж и быть, все закажу и оплачу совместный счет, за это не переживай!

Я прожигаю его взглядом, думаю, что и без слов ему становится все ясным. Максим равняется со мной, грубо берет под локоть и ускоряет наш выход на предполагаемый «тихий и мирный» ужин – он тянет мое тело, да практически волочит из дома вон.

– Идем, сказал! – на меня рычит, а родителям наигранно улыбается. – Спокойного вечера, Андрей Петрович и Галина Николаевна. Не беспокойтесь, доставлю дочечку без опозданий.

– Хорошо погулять, ребята, – нам вслед одновременное напутствие идет. – Не ссорьтесь там.

По-моему, звучит со смехом или откровенным издевательством? Пытаюсь обернуться, но жесткий захват Морозова не позволяет этого сделать, и я жалкой тряпочкой за ним выкручиваюсь из дома во двор.

На улице замечаю машину. Ну, еще бы! Кто бы сомневался! Естественно, машину дяди Юры. Ха! Господи! Этого и следовало ожидать. Открываю рот, чтобы ввернуть очередную колкость, но:

– Не смей! Слышишь! Не смей! Закрой свой рот и жди того часа, когда я разрешу тебе его открыть.

– Не шипи на меня. Ты… И не повышай на меня голос, Морозов! Не забывайся!

– Это первый и последний раз, когда я веду тебя на ужин, Прохорова. Если бы не сложившиеся обстоятельства… Сука! Клянусь! Я клянусь, что никогда бы не стал приглашать тебя. Ты – последняя баба на земле, с которой я хотел бы…

– Открывай машину, зверь. Все и без твоих клятв ясно и понятно! Обиженный мужчина, вылезший из жопы мира, без средств и с ущемленным самолюбием, и растоптанной гордостью – это охренеть какое комбо! Это тот самый адский… Коктейль! Гремучая смесь! Этакий… Зеленый мексиканец*!

Я что? Я смеюсь сейчас над зверем? Открыто издеваюсь над ним? Что я делаю? Зачем? Мы останавливаемся у пассажирской двери машины. Максим шумно дышит, фильтрует с адской силой воздух, сопит и дергает, как будто бы в припадке, одной рукой. А я? Как ненормальная, беззвучно лыблюсь. Стерва! По крайней мере, стою с глупой и очень скособоченной ухмылкой на лице и чего-то жду. Ударила наотмашь, кукла, о последствиях, конечно же, не подумала, наверное, сейчас я извинюсь:

– Максим, я не хотела…

– Иди домой, Надя! Пожалуйста, уходи, не стой. Ничего, видимо, не выйдет. Не надо. Так! Мне! Не надо! Больше не хочу, – он стряхивает головой, словно пытается снять морок. – Я ошибся. Не стоило этого делать? Это – грубая и непростительная ошибка. Беги! Что застыла? Беги! А не то зверь будет гнать тебя…

– Что конкретно? – перебиваю его.

– Что? – прищуривается и уже определенно скрежещет зубами. – Сука! Что? Конкретно? Что спрашиваешь? Выражайся четче, формулируй адекватно мысль, потому что я ни хера не понимаю…

– Ты сказал, что ошибся. Да? Да! Так вот я спрашиваю, – замедляю темп речи и уменьшаю громкость своего вопроса. – В чем конкретно? Когда? И какие выводы ты сделал?

– Во всем, – открывает переднюю дверь и спрашивает, по всей видимости, в последний раз. – Я не упрашиваю и не унижаюсь, Надежда. Да – да! Нет – значит, нет!

Он ждет… Ждет! Ждет моего решения. И с опущенной головой, скрывая влажные глаза, я забираюсь внутрь:

– Спасибо! Максим, извини, пожалу…

Резкий и сильный хлопок двери. Краем глаза замечаю его лицо – безумно ярко сверкающие глаза, искривленный рот и звериный оскал. Вот и все! Я попалась! Там злость, гнев, ярость – больше ничего. Он… Он ненавидит меня! Замечаю, как его губы что-то шепчут – проклятия в мой адрес, пожелания долгой жизни и, вероятно, все матерные фразы, которые приходят сейчас ему на ум.

Теперь Морозов отвернулся от моего окна – лица его не вижу, он горделиво демонстрирует мне спину. Зверь, словно прячется или скрывается, не хочет показывать, что на его физиономии сейчас играет, но я и так, не глядя, ощущаю весь негатив, который он сейчас подогревает и в скором времени, безусловно, в этом я стопроцентно уверена, выплеснет со всей адской силой на меня.

Я жду в машине, а Морозов, по-моему, не торопится. Лениво тянет из кармана пачку сигарет, вытряхивает из нее небрежно зажигалку – два раза чиркает, выбить хоть какой-то огонек у него, увы, не получается! Еще раз «чирк» – наконец-таки свершилось, он прикуривает, укрывая пламя одной рукой. Вверх слишком резко задирает голову и как будто на луну по-волчьи воет, но по факту – он выпускает просто дым. Мы никуда не едем, наверное, минут десять. Он курит возле машины, а я, как наказанная, внутри сижу. Потом вдруг зверь отщелкивает докуренную до фильтра сигарету, с улыбкой поворачивается ко мне, подмигивает через стекло, и быстро, вприпрыжку обходит спереди автомобиль. Открывает водительскую дверь и точно так же, в прыжке, с легкой поступью ребенка, забирается в салон. Затем кряхтит, как старый дед, плотно умащивается на сиденье, тянет ремень, и спокойно выдает:

– Сейчас поедем, Надя. Просто не хотел курить в отцовской машине. Думаю, что он этого точно не одобрит – по факту возвращения прибьет или ремня отвесит, если я еще и надымлю здесь – загремлю на отцовский тюремный срок, – по-доброму улыбаясь, поворачивает ко мне лицо. – Машина не моя, я в ней, как ты правильно подметила, не хозяин. Есть определенные правила, вот их стараюсь соблюдать. Надежда, ремень не забываем…

– Извини, пожалуйста. Я брякнула и не подумала, – защелкивая карабин, с опущенной головой словесно иду ему наперерез.

У меня, по всей видимости, критичнее ситуация, поэтому стремлюсь высказать свои придуманные извинения как можно быстрее.

– Максим! Я не хотела! – быстро молочу. – Правда-правда! Не знаю, какая муха укусила. Совсем не то имела в виду. Прости меня, прошу…

– Это, видимо, ПМС, Надя. У вас, у девочек, бывает. Раз в месяц – не приговор. По всем признакам – оно! Гормоны шалят, нервы из всех щелей выскакивают, неконтролируемая речь, не связанная с мозгом, бешеное слюноотделение, словно у дворовой злобной собаки, мужененавистничество на финал, причем, хочу заметить, исключительно к отдельным личностям, не ко всем, вы избирательно к своим жертвам подходите. Отцы, например, в эту выборку никогда не входят, а вот друзья и бывшие…

– Ммм, ммм, ммм, – мычу коровой, слова в предложения совсем не собираю, захлебываюсь желчью и избыточной кровью горло наполняю. – Ууу ууу…

А вот теперь он отрезвил меня, слепо уставилась вперед – крошу глазами лобовое! И не знаю, что еще в свое оправдание сказать.

– Не страшно! Все понятно! Я перетерплю! – и тут же обыденным тоном уточняет. – Ты пристегнулась, женщина?

– … – молчу с парализованным лицом.

– Ну, значит, в путь, кукленок! Молчание – это четкий знак согласия, так кажется? А «нет», Надя, значит, «нет»! Но и об этом, детка, тоже надо говорить прежде, чем все затевать, не думая о последствиях…

* * *

*прет-а-порте (досл. «готовое к носке») – модели готовой одежды, поставляемые в массовое производство

*барин (сленг. повар.) – хозяин ресторана.

*Зеленый мексиканец – алкогольный напиток (состав не указываю, ищите самиJ)