Текст книги "Любовь нас выбирает (СИ)"
Автор книги: Леля Иголкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)
Глава 10
– Когда она вернулась, Гриш? – тихо задаю вопрос своему юридическому другу.
– Неделю назад, – дожевывая, Велихов спокойно отвечает. – Очень вкусно! А это что? Как называется? Это ты сейчас на пробу предлагаешь? Экспериментируешь, мол, как пойдет?
– Ты просто ничего мне не сказал, в очередной раз! А это все, – кивком головы указываю на то, что он так жадно уминает, – на сегодняшнее торжество. У Тонечки Смирновой, моей крестной, день рождения – мы решили немного раньше приоткрыть наши «врата», сегодня работаем только для родителей, тем более что мои в данное совместное предприятие финансово вложились. Велихов, я думал, ты мне сразу дашь знать. Гриша, что случилось?
– А-а-а, понятно, – ему, по всей видимости, очень очевидно, что я, таким пространным «аканьем» не в тему, совершенно не удовлетворюсь, поэтому разумное объяснение тут же подгоняет. – Там не о чем говорить, Максим. Абсолютно не о чем. Она уже обратно восвояси убралась, – откладывает приборы, вытирает руки, затем как будто бы отряхивает их друг о друга и, глядя мне в лицо, с улыбкой, мило, дружелюбно продолжает. – Она – никто, бесправная женщина, но весьма добропорядочная жена – увы, тут не подкопаться; и потом, там все теперь решает исключительно ее муж, а он однозначно и категорически настроен на наследника. Ему нужен сын, в будущем его правая надежная и верная рука, родные глаза и уши, близкий человек, которому он мог бы передать таким трудом нажитое движимое и недвижимое имущество, свой бизнес.
– «Настроен на наследника»? Даже чужого? От постороннего мужчины? Звучит, по меньшей мере, очень странно и вызывает подозрения. Не находишь?
– Думаю, там есть проблемы с этой частью, а твой сынишка и Мадина удачно подвернулись, вот Зауров и ухватился за них, как за последний шанс. У него слегка, скажем так, преклонный возраст, но в то же время упругая финансовая подушка, уважаемое положение, однако, нет семьи, а тут вы с чрезвычайно пространно-странными отношениями. Мне кажется, твоя бывшая ему сдала тебя, просто слила всю подноготную, вашу личную информацию.
– В смысле? Сдала?
– Ну, что у вас фиктивный брак и что это прямое нарушение закона, и тот самый обман государства. Она шепнула ему на ухо про ваш грандиозный план, когда увидела, насколько новый престарелый муж перспективнее, чем старый молодой здоровой. Извини, Макс, и к тому же обыкновенный повар, а не преуспевающий бизнесмен.
С презрением смотрю Григорию в лицо.
– Это что? Шутка? Розыгрыш? Издевательство? Ты сейчас серьезно?
– Это правда, Макс. Чистая, чистейшая, как слезиночка! Такая, какая есть, без купюр. Извини, друг, если говорю тебе об этом в трехсотый раз, но, по-моему, ты до сих пор не в курсе, что, – отводит взгляд в сторону, похоже, я его смущаю, а затем с глубоким выдохом продолжает говорить, – наш чертов мир устроен так. Все продается и покупается, и даже семьи, жены, дети. Абсолютно все!
– Этого не желаю знать! И не верю – ложь! А ты говорил, что…
– Я этого и не отрицаю. Все делаю и пробую, но и ты должен понять, что не за три дня, Максим, и даже не за пять, и хочу заметить – не за двадцать. Прошу, не торопи меня. Выстраивай по кирпичику свою новую счастливую жизнь, занимайся рестораном, ходи на обязательные работы, и помни, что на все нам нужно время, а от тебя требуется всего лишь титаническое терпение, трезвый ум и крайне холодная голова. Такое есть? В наличии? Или ты, как раскаленная сковорода, опять шипишь и брызжешь прогорклым старым маслом…
– Готов ждать, терпеть, только бы не напрасно. Ты знаешь, – пытаюсь все уложить и обосновать, – я когда их увидел, как она дергала Ризо, как тянула и подталкивала, словно он… Не человек, не живой, не сын ее, никто. Я…
– Макс, мне очень жаль. Все-все понимаю, потерпи еще. И знаешь, – возвращает свой взгляд в мои глаза, – я ведь не гарантирую! Пойми, пожалуйста, я – не стопроцентная гарантия. Слышишь, Морозов? Максим? Ты понял? Если не получится, то не будем? Да?
– Я отступлюсь! Мы уже с тобой этот вариант неоднократно обсуждали. Я не стану травмировать ребенка из-за своих нереализованных амбиций. Я помню, что тогда тебе пообещал…
– Добрый день, ребята! – нас осторожно мягким голосом прерывают – Надя заходит в обеденный ресторанный зал. – Как дела? Не помешала? Еще неделька до официального открытия! Фух! Ну, классно же? По-моему! Или, может, я не права?
Оглядывается по сторонам, словно в первый раз все это видит, хотя сама же сотворила – ее эскизы, оформление, мелкие уютные детали, индивидуальный вкус, все ее работа со Смирновым, ее так называемый спецзаказ. Чего кривить душой, Надежда определенно постаралась, я не думал, что будет настолько… Хорошо! Прекрасно! Современно! Ничего лишнего – все к месту, и очень молодо, свежо. Эмоциональный сервис на лицо! А Надежда, определенно, молодец! У нее есть чутье, талант и, как оказалось, умение слушать и в точности представлять, чего так называемые заказчики, то есть «мы», от нее, как от дизайнера хотят.
– Наденька, привет! Все нормально. Не помешала абсолютно. Мы ведь уже закончили? – зачем-то ко мне с вопросом обращается, а затем ее за наш импровизированный столик подзывает. – Да, Макс? Иди сюда! Иди к нам! Надь?
Что-то как-то неприятно это все слушать – уж больно Гриша сладко в уши мёду этой даме льет, пожалуй, оставлю их наедине, вдвоем. Встаю со стула и протягиваю ему для рукопожатия руку:
– Ладно, я удаляюсь. Сидите сами.
– Ты хоть бы не так очевидно это делал, – друг, дергая меня, шипит в лицо. – Максим…
– Тебе сейчас нужно мое присутствие, Гришаня? Или все-таки я почешу отсюда? А? Боишься, что ли, оставаться с Прохоровой с глазу на глаз? Она ведь не кусается, мой друг!
– Максим! – кукленок теперь ко мне обращается. – Папа сказал, что ты выехал из дома. Это правда? Если да, то как-то неожиданно все произошло.
Велихов удивленно поднимает сразу обе брови – изображает крайне изумленное лицо.
– Да, Надь. Съехал, как обещал. Так будет правильно. Я так решил, и так было нужно.
– А куда? У тебя все нормально? Просто интересуюсь, ты вернулся к родителям или…
– Да, все хорошо, просто пора и честь знать. Здесь, все рядом, сразу же, на втором этаже, прямо над этим залом ресторана, есть комнаты, я снял сдающиеся две. Мне вполне достаточно. Вон, смотри, – указываю рукой на лестницу, – из этого помещения вверх по служебной лестнице как раз можно пройти туда, там немного прямо, по коридору, затем направо и… Я – дома! Все хорошо.
По-доброму улыбаюсь:
– Надь, правда, я даже рад. Мечта любого человека, наверное, – жить там, где работаешь, фактически, не отходя от кассы. По крайней мере, я точно на свою работу никогда не опоздаю.
– Они хоть жилые? – опустив глаза, не глядя на меня, спрашивает. – Эти комнаты? Это не подсобные помещения или кладовые, Максим? Не та самая собачья конура или ночлежка? – Ты мог бы остаться в дедушкином доме, я думала, что мы, – значительно уменьшает свои децибелы, – уже все выяснили. И…
Ей правда интересно, или она перед Велиховым рисуется сейчас?
– Да, конечно, громадные, просторные, светлые и с удобствами. Там раньше жил администратор «Прованса», словно сторож лампы. Он мне и подсказал. Неделю назад я подписал все документы. Так что, кукленок, я больше не эксплуатирую твой дом. Спасибо вам, что оказали гостеприимство. Правда-правда. Я поблагодарил твоего отца, с его стороны было великодушно на время приютить меня, – спешу уйти, мне кажется, я становлюсь в компании из трех как раз тем самым третьим лишним. – Все? Надежда, я могу вас покинуть?
Последнее спросил так просто, не ожидая ничего в ответ, как говорится, из вежливости и чувства такта.
– Я… Максим? Просто, если… – словно шепчет, по крайней мере, еще тише говорит. – Можно тебя на пару слов? Там, где-нибудь? – зачем-то смотрит на Гришаню. – Наедине? Отойдем?
Похоже, неудобно? Или она в какую-то опять свою игру играет? Показываю рукой, что за барной стойкой, например, нам будет более комфортно тет-а-тет, без свидетелей, поговорить. Гриша, по всей видимости, ничего не имеет против – лишь поднимает вверх свой указательный палец и одновременно с этим подносит к уху мобильный телефон:
«Хочу ответить на звонок. Ребята, прошу прощения, но это очень важно!».
Да ради Бога!
– Максим…
– Угу.
Теперь она молчит. Имя выдала – и тишина. Ну? А дальше что, кукленок?
– Что случилось?
– Мне кажется, ты будто бы сбежал из того, старого, дедушкиного, дома.
– Надя, честное слово, что ты хочешь? – вздыхаю, быстренько оглядываюсь на скучающего про что-то по телефону заинтересованно щебечущего Велихова, так же шустро возвращаюсь взглядом к ней, и продолжаю. – Что теперь не так? Что не устраивает? Ты хотела, чтобы я съехал? И вот я съехал. Хочешь знать, как я устроился? Нормально. Чего ты? За меня беспокоишься? Заверяю, что у меня все хорошо. Перестань! Таким, как ты, это не идет – я хорошо тебя знаю…
– Зачем ты… – мельтешит глазами по моей груди, рукам, потом на обувь взгляд быстро бросает, – я… Ладно! Все хорошо, я успокоилась немного. Не обращай внимания. Все! Просто забудь! Сможешь?
– Уже. Забыл. Это все или еще что-то хотела НАЕДИНЕ сказать? – подчеркиваю то самое «неудобно странное» в нашем общении слово.
– Я немного переживаю за будущее открытие. Это первый раз, все для меня незнакомое, и потом… – теперь она широко улыбается и как будто с интересом рассматривает мое лицо. – А ты? Совсем-совсем не волнуешься?
– Нет, кукла! Я спокоен. Все в порядке. Беспокоюсь исключительно за сегодняшний торжественный вечер для родителей, все-таки у крестной мамы юбилей. Будут все! Твои, мои, Смирнова. Для своих готовить очень сложно…
– Почему? – не дает мне договорить, тут же перебивает и одновременно с этим сокращает между нами расстояние, а я, за каким-то хреном, синхронно назад сдаю. – Почему ты думаешь, что родным угодить труднее?
– Хочу, чтобы было очень хорошо, даже слишком, поэтому могу чего-нибудь и вытворить. Не специально, так неосторожно – невзначай. И вот как бы праздник вдрызг испорчен.
– Не верю, – протягивает руку и берет меня за кисть. – Ты сейчас обманываешь или напрашиваешься на неосторожный или запланированный комплимент! Ха! Чего кривить душой, я и так его тебе вверну – мне очень-очень-очень нравится, как ты готовишь… Я за наше совместное время хорошо наелась, даже поправилась на триста граммов. Спасибо!
Аккуратно на моем пульсе зажимает и большим пальцем оглаживает выступающий бугор локтевой косточки. Я слежу за каждым ее действием и шагом, и непроизвольно, от получаемого удовольствия, как кот, прищуриваю глаза. Она забылась, что ли? Не пойму. Но, черт возьми, приятно, как тогда, когда мы были вместе. Зачем сейчас все это делает? Все-таки играет или что-то хочет себе со мной доказать? Куда ведет? Хрен с этим! Пусть просто продолжает и не останавливается – прусь от ее поглаживаний, как молочный сосунок!
– Надь?
Вскидывает голову:
– Да?
– У тебя все нормально? – головой указываю на ее противоправные и будоражащие мою нервную систему действия. – Что-то не так?
Одергивает свою руку, как от прокаженного. Твою мать!
– Извини. Не знаю, что нашло. Прости-прости. Понимаю, что это лишнее. Я… Не повторится!
А я хочу, чтобы повторилось? Не пойму? Да или нет? Или я просто разомлел от ее прохладных касаний? Да ты слабак, Морозов! Ведёшься на топорную игру всех баб.
– Нормально-нормально, не взбудораживай воздушное пространство – я не возражаю, мне даже приятно, – пытаюсь сместить вектор пристального внимания с себя на что-нибудь еще. – Как вообще дела? Готовимся к открытию? А еще? Что нового?
Теперь сам пытаюсь взять ее за руку, она ее предусмотрительно за спину прячет и туда же заводит и вторую. Все! Инициатива перехвачена, а продолжения, естественно, не будет.
– Да-да. Макс?
– Внимательно, кукленок!
– Хочу сказать тебе «спасибо», – говорит так, словно заикается и с собственным языком не в ладах. – Если бы не это дело…
– Еще слишком рано подводить какие-то итоги и выписывать друг другу премиальные. Мы только начинаем. С эйфорией после, хорошо? Договорились? А то сейчас что-нибудь неожиданное накатит!
– Все равно. Ты знаешь…
– Твою мать, а где здесь все? – Алексей орет. – Гриша, ты тут один? Не понял! Где наш доблестный шеф-повар? Не вижу активного движения на кухне, почему не шмыгают туда-сюда ребята-половые? А? Стоит отвернуться, все, сука, жизнь остановилась и, естественно, никто не хочет работать. Кнута на вас всех нет! Мерзавцы! Дармоеды! Живоглоты!
– Чего ты орешь? Все на местах. Макс за барной стойкой с Надеждой о чем-то шепчется…
Я так и знал, что Велихову только в разведку за языком ходить – не приведет шпиона, так сам им станет. Чтоб ты сгорел в аду!
– Надо выходить? Согласна? Надя? А то ЛешА голосовые связки разорвет, а ему сегодня еще матери самый главный тост толкать. Нормально? Все? Или?
– Да-да, конечно.
– Идем, а то он тут все разнесет, так и не успев, как следует, собрать.
Мы выходим – я выбираюсь первым, а Надя следует за мной.
– Лешка, привет! – Прохорова живо здоровается со Смирновым. – Ты привез? Готово?
– Ну, естественно! Все, как и обещал, – гордо отвечает. – Куда будем устанавливать?
– Что там еще? – их заговор меня немного удивляет. – Что придумали?
– Это декорация, Максим. Он не рабочий, Лёшенька сделал его по моим старым фотографиям. Это очень интересная вещь…
– Голден Леди, прикрой-ка свой слишком страстный ротовой фонтан, пусть самый главный, наш всеми уважаемый адский шеф, проявит хоть какую-то смекалку и ввернет свою догадку. Итак, Зверь, думай и наморщи лоб. Оглянись, внимательно все осмотри и скажи, чего здесь определенно не хватает? Вот что, на твой взгляд, было бы не лишним или от чего бы ты сейчас не отказался, или что больше всего любишь в этой жизни? – поглядывая на Прохорову, зачем-то уточняет. – Я про еду и напитки говорю. Не про плотское… Ну, это, если ты понял, что к чему?
Сука! Они меня определенно заставляют, и я выпученными глазами на всю обстановку смотрю. Стены заведения наполовину обшиты деревянными панелями, на каждой из которых есть витые украшения на эксклюзивных бра – творения нашего персонального кузнеца, естественно в наличии отреставрированная барная стойка, Надины черно-белые ретро-фотографии, немногочисленные индивидуальные кабинки – тот самый приват-рум, таких всего четыре штуки, открытая кухня – мое единственное пожелание и плюс в скором времени там будет новый персонал, исключительно из местных ребят. Сразу высказался против нелегалов или еще кого-нибудь в этом роде. Теперь, если честно, даже и не знаю, чего тут может не хватать?
– Ребята, ничего толкового на ум не приходит! Абсолютно, словно после лоботомии. Не знаю! Дайте хоть какую-нибудь наводку или окончательно вскрывайтесь, не блефуя.
– Ну, как скажешь, Зверь!
Лешка поджимает нижнюю губу и через зубы, словно Соловей-разбойник, выдает пронзительный свист, при этом я непроизвольно прищуриваюсь и приподнимаю плечи, а Надька двумя руками зажимает маленькие уши:
– Что ты творишь, Смирняга?
– Заносите, – кричит кому-то на выход.
И мы все вчетвером наблюдаем, как вносят очень странный, практически древний, до нашей эры, наверное, самый первый кофейный аппарат. Он с меня ростом – та самая гигантская паровая машина, а по весу, думаю, как Надя, по крайней мере, его транспортируют два хорошо сложенных мужика.
– Куда? – один обращается к Смирнову.
– Только в центр, к во-о-о-н той колонне. Макс? Ты как? Есть возражения?
– Никаких проблем! Охренеть! Где вы его откопали?
– Значит, там и оставляйте, – командует носильщикам, мне спокойно отвечает, а кукле подмигивает. – Места знать надо, Зверь! Места знать надо!
– Наденька, ты как? – подходит очень близко к Прохоровой, а та предусмотрительно пытается избежать слишком тесного контакта. – Куда-куда? Цыпа-цыпа! Стоять, кому сказал!
Двумя ручищами за талию ее хватает и фактически укладывает на себя:
– Дай щеку, Надька, и не морозься, лаской и теплом нужно делиться, в особенности, когда тебя об этом просят. Ты ведь не жадоба, Наденька! У нас все с Прохоровой в дружеской параллели, я слежу, чтобы она ручонки-то не распускала! Макс, ты как?
Ее целует, а у меня зачем-то спрашивает разрешения? Похоже, Смирнов совсем оборзел и стопроцентно провоцирует меня на противоправные открытые наступательные действия? Зачем?
– Чего тебе? – с интересом рассматриваю то, что с большим трудом два рослых мужика внесли, в их сторону даже косого взгляда не бросаю.
– Ты не имеешь ничего против? Так и должно быть?
Поворачиваюсь к этой слипшейся субстанции из человеческих тел и сразу замечаю испуганный взгляд кукленка и безмолвный женский крик, как на картине Мунка:
«Максим, пожалуйста, выручай!».
– Наде, по-моему, больно. Ты силу-то побереги – не налягай. Она корчится, словно в агоническом припадке.
– Вранье! Откровенное и наглое! Я ее легонько мну, – все же отстраняется от девчонки и сверху вниз заглядывает ей в глаза. – Я сделал что-то неприятное? Было больно? Только честно, без вранья!
Она руками от него как от тифозного отбрыкивается и скулит бессвязно.
– Леш, ммм, ну, ай-ай, ммм, перестань, – затем добавляет. – Не надо, – а на финал пищит. – Ну, не мучай меня!
Он отпускает и с сожалением в голосе и тоской в глазах выдает:
– Хотел, как лучше, а выходит… Эх! Что за люди? Так, ладно, не время рассиживаться, оно, как известно, очень дорого дается! Погоревали – хватит! – затем громко хлопает в ладоши. – Что там? Когда за стол? Зверь? Где все? Где наши родители?
– Напомни, – отворачиваюсь и направляюсь на кухню, – когда мы выбрали тебя нашим проводником-пастырем? Еще два часа до события, а ты тут шороху навел, словно ураганом по степи прошел. Что ты творишь?
– А меня не надо назначать! – идет, по-видимому, за мной. – Если честно, то я и не претендую на главенствующие роли, – догоняет, хватает за плечо, и тут же в мою щеку шепчет, – Макс, Макс, ты что? Обиделся? Чего ты? Я не хотел, хочешь, перед ней сейчас извинюсь? Просто, когда вижу красивую, да еще немного грустную и беззащитную женщину, не могу остановить себя, так и тянет на провокацию и на «пощупай меня здесь». Я – кобель, не скрываю, а батя говорит, что я – дебил, хотя ты – тоже! У него мы все – дебилы, мол, такие дефективные, что абсолютно не умеем жить! Страдать и пакостить – единственное наше достижение. Это только с его слов, Максим! Тут без обид!
Молчу, на сказанное Смирнягой только ухмыляюсь – ну, что ему ответить и как поддержать, ведь Максим Смирнов все верно говорит – богатый опыт и его золотой возраст, а все вкупе редко попадает в «молоко». Я вот точно не в себе, про Лешку, увы, не знаю – отцу, конечно же, виднее!
– Ну, прости засранца, что с меня взять! Но, я признаюсь, что все, что делаю, то исключительно с благими целями, и границы дозволенного очень четко различаю, на территории других кобелей не забредаю, а если вдруг, то быстро выхожу – не плохо драпаю, последнее опять для справки. Если ты понимаешь, о каких территориях сейчас речь веду? Я мчусь на всех парах…
– К приключениям, к опасностям и кровавому адреналину? – шепчу в ответ.
– Вообще-то просто на красный свет и, вроде как, тороплюсь жить и пробовать-пробовать, лизать, кусать, сосать и, конечно же, лапать. Есть такое, каюсь! Но я меру знаю – не переживай, на чужое не претендую, не посмею, как бы меня всякие куклы сладенькими формами не соблазняли… Кстати, маленькое замечание или наблюдение – не обижайся, друг. Но ты плохо ее кормишь – она совершенно не мой формат! А на ее лице я определенно вижу кумачовый цвет и рецептурную табличку с твоим корявым мужским почерком «Уже занято, Смирнов! Пошел на хрен!». Так я пойду? Ведь я не лезу на рожон, Максим! Так, рядышком всего лишь постою. Ты ж не возражаешь? Я за тебя болею и всей душой желаю вашего плотского продолжения… Ты слышишь?
– Что-что? – разворачиваюсь к нему всем телом, изображая полное непонимание на лице. – Смирнов, ты что сексуально больной? Нимфоман, что ли? Или кто ты? Извращенец? Иди к черту, дебил!
– Вот! Совсем другой разговор! Морозов к нам вернулся!
– Леш, правда, отвали, – и тут же добавляю, – от нас. Я тебя прошу.
– Ничего! Все! – выставляет руки. – Забыли, проехали. Вероятно, я не прав, ошибся, все искуплю в натуральную величину…
Тут только остается надеяться, что слово он держит, а не просто водит языком…
Родители прибыли строго по расписанию – кортежем из трех машин, не забыв прихватить оставшийся молодняк, свое второе поколение. К сожалению, немногочисленный – от нашей семьи был только Димка, Наташа поздравила «великолепную Смирнову» по телефону, а родной младший сын, Сергей, прислал любимой маме видеообращение, все в делах – кто строит личную жизнь, а кто карьеру!
Так получилось, что за огромным праздничным столом нас мягкой силой усадили друг напротив друга с Надей, словно пару. Да мы и чувствовали себя точно так же, по крайней мере, я видел, какую весь вечер она испытывала неловкость – абсолютно не участвовала в разговоре и практически ничего не ела, только шепотом отказывалась от всего, что я ей предлагал, сидела, словно тот ягненок на заклании, стыдливо опустив глаза и проглаживая свои руки на коленях. Я стопроцентно ее смущал. С одной стороны меня это все веселило-развлекало, а с другой… Сука! Кукла, да за что? Я ведь не зверь, а ты меня, как прОклятого боишься.
– Надь, – пытаюсь как-то расшевелить ее.
Нет! Не ведется! Пересаживаюсь к ней, теперь мы находимся плечом к плечу и я ее слегка в бочок толкаю:
– Слышишь, перестань. Что такое? Ты ничего не ешь? Может…
– Мне неудобно. На нас все смотрят, как…
– Как на кого? – до сих пор все эти ее страхи задевают. – Скажи, и кончим с этим! Так, как на кого? Мы что с тобой, преступники? Чего ты?
– Мне кажется, что все знают, о том…
– И пусть! Я сижу рядом с тобой и сейчас предлагаю свои жалкие услуги только в качестве вечернего ухажера… Плевать на домыслы этой толпы!
Она пересекается со мной глазами.
– Исключительно за обеденным столом, кукленок! Только тут! Ты же помнишь…
– Я помню про ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО деловые отношения, а у меня складывается впечатление, что Смирнов о чем-то догадывается и ведет с нами какую-то подпольно-двойную игру. Я ему не д…
– Он все знает!
– Что? – округляет свои, и без того, большие глаза.
– Лешка – не дурак, Надежда, а я, наверное, до сих пор тобой обижен.
А сейчас, кажется, обижена и она!
Тут, как говорится, беда не следует по жизни в одиночку. Поднимаю голову и незамедлительно встречаюсь взглядом с ее отцом. Прохоров внимательно рассматривает нашу пару, но не со злобой, а с интересом и, мне кажется… С любовью? Еще бы! Знаю, что его интересует только Она! Его кукла сегодня красива, как никогда. Надя – в легком платье с очень открытой спиной, на которой я без особого труда замечаю огромный рой мурашек, восставших одновременно и по какой-то внезапно поданной команде. Улыбаюсь – малышка-родинка на месте, словно ждет меня. Я хочу ее потрогать… По-видимому, уже протягиваю к ней руку, и тут же слышу шепот:
– Максим, потом. Перестань…
