Текст книги "В садах чудес"
Автор книги: Клари Ботонд
Соавторы: Якоб Ланг,Жанна Бернар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц)
Романо, молодой начальник стражи, прервал свой рассказ.
– Когда прекрасная Кларинда повествовала своим милым голосом о морском путешествии, я еще не ведал, что и мне вскоре придется отправиться в открытое море при обстоятельствах довольно неприятных, и плавание мое будет странным образом напоминать плавание Кларинды!
– Эта история все больше занимает меня! – заметил Жигмонт. – И судьба красавицы, такой необычной, меня даже тревожит! Но как занятно: мы сидим на ступеньке лестницы, ведущей в башенную тюрьму! Ведь ты, мой добрый Романо (позволь мне так называть тебя!), должен отвести меня в тюрьму! Так веди же! Надеюсь, в камере найдется охапка соломы! И ты продолжишь свой занимательный рассказ в покое и уюте!
Романо засмеялся.
– Я узнал вашу смешливость! Я ведь помню, она никогда не изменяла Вам! – сказал он.
– Тем лучше! Итак, веди меня в мою темницу. И охраняй!
Они пошли по лестнице, а когда подошли к темной двери, Романо вынул ключ и отпер ее.
Жигмонт поставил на пол фонарь. Обстановка в его камере оказалась более, чем скромной! Но охапка соломы действительно нашлась. Жигмонт с удовольствием растянулся на этом убогом ложе и закинул руки за голову.
– Садись и продолжай рассказывать! – кивнул он юному начальнику стражи.
Романо сел рядом.
– Боже! Что я делаю?
– Охраняешь меня! – Жигмонт улыбнулся.
– Да, я стал тюремщиком человека, который в свое время спас меня! Я должен помочь вам бежать!
– Что за горячка! Ни в коем случае не должен! Немедленно поймут, что именно ты помог мне бежать! И тебя казнят! Только и всего! Я совершенно не помню, как и когда я тебя спас! Но я вовсе не желаю теперь губить тебя! Рассказывай! Мне нравится вживаться в чужую жизнь! Я просто должен время от времени вживаться в чужую жизнь, отвлекаясь от своей собственной!
Романо невольно усмехнулся и пожал плечами.
– Ладно! Я буду продолжать! Итак, мой отец, мой старший брат Грегорио и я, тогда еще мальчишка, сидели в саду и слушали прекрасную Кларинду.
– Ей было семь лет и она плыла на корабле! – Жигмонт снова улыбнулся.
– Наконец наше приятное путешествие подошло к концу, – рассказывала Кларинда. – Мы приплыли в большой восточный город-порт. Снова я увидела множество самых разнообразных кораблей, шумную суетню людей, пестроту и яркость; услышала крики, песни, смех. Айшу и меня посадили в крытые носилки. Я слышала стук копыт по мостовой и понимала, что нас сопровождают всадники. Господин Омар и его слуги ехали на лошадях.
Но вот носилки и всадники остановились. Айша вышла, держа меня на руках. Всадники спешились. Мы стояли у ворот большого дома. Ворота были резные, темного прочного дерева; а стены – совсем белые, и вместо окон – белые ниши, продолговатые, с белым узором.
Ворота открылись. И мы с Айшой пошли через сад. Господин Омар и остальные куда-то потерялись. Сад был очень большой. Громко и мелодично пели птицы в листве деревьев. Мы вошли в дом. Долго шли по переходу. Затем оказались в богато убранном покое. Здесь тоже было много ковров, но я сразу увидела, что здешние ковры гораздо красивее и драгоценнее корабельных ковров. У моего отца тоже не было таких дорогих ковров. На возвышении сидела старая женщина, смуглая, волосы были закручены на затылке узлом, на плечи накинута белая шаль, вышитая золотом, платье было красное. Моя негритянка простерлась на ковре перед этой госпожой. Я стояла спокойно, только голову чуть склонила в знак почтения.
– Встань! – сказала госпожа тихим голосом. – Ты останешься при девочке! Как ее зовут?
Должно быть, ей уже кое-что сказали обо мне, но не все.
– Седеф, – ответила я.
– Она говорит на нашем языке! – госпожа была несколько удивлена.
– Она очень умна! – моя негритянка уже поднялась и стояла, согнувшись в раболепном поклоне.
– Скажи ей, кто я!
– Это госпожа Мюннере! – негритянка обернулась ко мне, не меняя позы, и было смешно глядеть на нес. – Госпожа Мюннере – мать господина Омара! Ее следует почитать!
Я снова чуть наклонила голову, в глаза мне бросились длинные пальцы госпожи Мюннере, унизанные золотыми кольцами, в кольцах сверкали драгоценные камни – алые, лиловые, желтые. Я следила, как солнечные лучи отражаются в них. Окна в этой комнате были тоже продолговатые, но это были настоящие окна и выходили в сад.
Старуха заметила, что я спокойно разглядываю ее украшения. Ей понравились мои смелость и спокойствие, и, должно быть, поэтому она вдруг улыбнулась мне заговорщически.
С тех пор я жила в покоях госпожи Мюннере. Меня поселили в отдельной комнате, у порога этой комнаты спала моя Айша. Покои матери господина Омара были совершенно отделены от остального дома. Похоже, она не желала видеть никого из своих невесток и внуков. Даже ее сад был огорожен белыми стенами. Несколько раз она при мне принимала господина Омара. Капитан шутил со мной, спрашивал, хорошо ли мне. Я смущалась и отвечала утвердительно. Впрочем, старуха быстро высылала меня из комнаты, она хотела беседовать с сыном наедине. Возможно, приходили к ней и другие домочадцы, но я не видела.
Госпожа Мюннере расспросила меня о моей прежней жизни.
Она с интересом слушала мои рассказы и хвалила мой ум. Я заметила, что мое благородное происхождение не произвело на нее впечатления. Кажется, в том мире, куда я попала, это для женщин не имело значения, здесь в женщинах ценили не голубую кровь и не богатое приданое, но красоту и ум.
Любимым занятием моей хозяйки было чтение стихов и трактатов по математике и медицине. У нее была обширная библиотека. Она принялась учить и меня. Особенно по душе мне пришлись стихи. Я и сегодня могу продекламировать немало персидских и арабских поэм о страстной любви. В этих певучих строках любовь представала настолько прекрасным и возвышенным чувством, что трудно было даже вообразить, будто подобное чувство может существовать в обычной жизни. И я постепенно стала относиться к обыденной действительности весьма и весьма неприязненно. Госпожа Мюннере поощряла меня в этом. Она тоже, казалось, не столько жила, сколько пряталась от жизни. Кроме чтения, госпожа Мюннере была пристрастна к нарядам. Несколько раз в день она переодевалась, меняла драгоценности. Она научила меня украшать лицо и холить тело. При этом она часто говорила:
– Это следует делать ради себя! Никто так не оценит, не поймет тебя, как ты сама!
У госпожи Мюннере было удивительное стекло, широкое, оправленное в золото, это гладкое стекло отражало все вокруг лучше, чем застывшая в безветренный день водная поверхность. Я приучилась разглядывать себя, узнала свое лицо и свое тело. Но у меня по-прежнему не было ощущения, что мое лицо и мое тело – это и есть я; я не могла себе представить, что эта телесная я каким-то образом связана с моей душой, с моими мыслями.
Я привыкла к своему затворническому существованию. Немного огорчало меня лишь то, что я не слышала музыки. Госпожа Мюннере считала, что человеческие мелодии и инструменты грубы, и потому нет музыки лучше, нежели пение птиц, шелест листвы, шум дождя.
В баню мы отправлялись в закрытых носилках. В те дни, когда мы посещали баню, туда не пускали других женщин. Служанки расплетали мне косы, раздевали меня, нежно терли душистым мылом. Госпожа Мюннере любовалась мной и тихо говорила, что я – истинное совершенство и потому следует беречь меня, чтобы я оставалась чистой, незапятнанной.
Это существование не казалось мне однообразным, оно несло меня медленно, словно воды спокойной глубокой реки. Иногда я смутно припоминала отца, мачеху, странного старика, собиравшегося чему-то учить меня; и тотчас забывала. Я была вполне довольна своей жизнью. Более того, я и теперь полагаю, что госпожа Мюннере была права и я создана именно для такой жизни, а все остальное – ошибка, но ошибка непоправимая.
Моя негритянка Айша свободно ходила по всему дому и порою пыталась сплетничать, но я все эти попытки безжалостно пресекала. Впрочем, о нашей госпоже она мне кое-что рассказала, и я с интересом выслушала.
Госпожа Мюннере была дочерью знатного и богатого человека. Родители души в ней не чаяли, ни в чем не отказывали, баловали, задаривали дорогими подарками. Она росла гордой и капризной. Когда ей исполнилось лет двенадцать, зачастили в дом свахи, но Мюннере не желала выходить замуж. Кончилось все это тем, что она увлеклась одним из слуг своего отца, молодым человеком, на первый взгляд ничем не примечательным. Родители снова не смогли отказать любимой дочери. Однако вскоре после свадьбы выяснилось, что едва ли молодые супруги будут счастливы. Отнюдь не богатство тестя, не возможность получить выгодную должность привлекали юношу. Ему захотелось сломать гордую девушку, подчинить ее себе. Возможно, это было бессознательное мщение за все годы предыдущей жизни, когда его унижали, попрекали. Увы, супруг Мюннере просчитался. Через несколько месяцев после свадьбы его нашли мертвым неподалеку от большой базарной площади. Полагали, что он стал жертвой ночных грабителей. Вскоре по городу пошли слухи, что убийство подстроил тесть. Но доказать ничего нельзя было. Не было у юноши и родных, никого не беспокоила его участь. Постепенно о нем забыли. Молодая вдова жила уединенно, воспитывала сына. Дед нарадоваться на внука не мог. Умный и храбрый юноша посвятил свою жизнь морю, унаследованное от деда богатство он приумножил и стал одним из самых видных горожан. Он рано женился. Мать радовалась своей искренней привязанности к невестке, но молодая женщина рано умерла. С той поры госпожа Мюннере совсем замкнулась к себе.
Вот какую историю поведала мне моя черная нянька. Я очень привыкла к Айше, но все же считала ее олицетворением скучной и досадной обыденности. Она же, рискуя навлечь на себя гнев госпожи, все чаще говорила мне о жизни, призывала меня подумать о будущем.
– Зачем брать пример с нашей хозяйки, сладкая моя девочка! Госпожа Мюннере богата и потому может чудить, сколько пожелает! А ты бедна! Вот умрет госпожа, и что ты станешь делать? Надо нам позаботиться о твоем замужестве, дорогая моя!
Но одна только мысль о замужестве, о том, что рядом со мной всегда будет мужчина, была мне противна. Ведь он будет своими глупыми речами обрывать нить моих мыслей, будет докучать моему совершенному телу своими грубыми поцелуями и ласками. Даже моя детская привязанность к господину Омару давно изгладилась под влиянием постоянного общения с его матерью.
Мне уже минуло четырнадцать лет. Я превратилась в настоящую девушку. Однажды в полдень, когда госпожа отдыхала, мы с Айшой сидели в саду у небольшого фонтана, негритянка вышивала, я рассеянно следила за игрой солнечных лучей в тихо плещущих струях. Нянька моя завела свой любимый разговор – о моем будущем, о замужестве. Эти ее речи раздражали меня, казались мне унизительными.
– Оставь! – прервала я ее. В конце концов госпожа Мюннере выделит мне какую-то небольшую долю имущества и денег, и мы с тобой сможем жить, как жили до сих пор.
– Наивная моя девочка! Да можно ли надеяться на такую причудницу, как наша госпожа?!
Я засмеялась.
– Что ты знаешь обо мне, Айша? В сравнении с теми причудами, что таятся в моей душе, причуды госпожи Мюннере не более, чем скромные отсветы солнечного света в плеске широкой реки жизни!
– Голубка моя, потому-то я и боюсь за тебя! Быть богатой причудницей – одно, но быть причудницей бедной… Ах! И говорить страшно мне о твоей судьбе!
– И не говори! – Я опустила пальцы в воду. – Лучше расскажи мне что-нибудь по-настоящему страшное и таинственное!
Айша знала такие истории и сказки, а я любила их слушать днем, при свете солнца, когда нельзя испугаться.
– Что же тебе рассказать?
– Расскажи о ветрах!
Айша уже рассказывала мне, что в тех краях, откуда она родом, поклоняются ветрам. Люди верят, что ветры могут принимать человеческое обличье. Тот, кто увидит ветер в человеческом обличье, сделается одержимым.
На этот раз Айша рассказала историю о том, как несколько ее односельчан (она тогда была еще ребенком) отправились в лес за хворостом для костров, потому что деревня готовилась к празднику. Они вышли к большому высокому холму и вдруг увидели, что на вершине холма сидит, сгорбившись, одинокая старуха с растрепанными волосами. Парень, который был похрабрее остальных, окликнул ее громко: «Кто ты? Что ты там делаешь?»
– Я ветер! – отвечала старуха. – И теперь вы будете одержимы мной до конца жизни!
И вправду бедняги до конца своей жизни все влюблялись в старух, словно пытались отыскать ту, что их околдовала.
Конечно, я не верила в эти сказки. В саду было так хорошо. Легкий ветерок доносил аромат роз.
– А этот ветерок, – спросила я. – Такой легкий, душистый. Как ты думаешь, Айша, чье обличье он может принять, если пожелает явиться человеком?
– Обличье красивого юноши! – Айша фыркнула и ниже склонилась над работой.
– Не дразни меня, старуха! – я с досадой плеснула в лицо негритянке воды.
– Издевайся, издевайся над единственным человеком, который тебе предан! – говорила она, притворно сердясь.
Тут к нам подбежала служанка и сказала, что госпожа зовет меня. Я не спеша поднялась.
На другое утро в саду, должно быть, распустились все розовые кусты. Я проснулась от этого прелестного запаха роз. Накинула голубое платье и подошла к окну. Зрелище, представшее моим глазам, совершенно захватило меня.
Не так уж далеко от моего окна стоял юноша, немного постарше меня, в светлых шароварах, в белой сорочке, поверх которой была надета светлая атласная безрукавка. Он стоял с непокрытой головой, темноглазый и темноволосый, еще по-мальчишески худощавый. Он протянул руки к цветущему розовому кусту и на миг нежно прижал к груди цветок, не срывая. И цветок в его ладонях показался мне маленькой нежной розовой птицей. Юноша повернул голову и я увидела его улыбку. Он так удивительно улыбался – смешливо, нежно, безоглядно и самозабвенно.
Какое-то мгновение мне казалось, что это не человек, а дух сада, ветер цветущих розовых кустов. Но тотчас я поняла, что это человек. И тогда мне почему-то стало больно видеть его очарование. Я отошла от окна, присела на постель и заплакала.
Но едва отойдя, я вновь ощутила желание видеть юношу. Я снова подошла к окну. Юноши уже не было.
И снова я вернулась на постель, спрятала лицо в подушку, чтобы Айша не слышала, как я плачу.
С тех пор я думала только о незнакомце. Госпожа Мюннере никаких перемен в моем настроении не замечала. Но от внимательных глаз Айши ничего не могло укрыться. Она пыталась понять, что со мной. И я думала, что ей этого не понять никогда!
Я считала, что мне ничего не нужно от моего незнакомца, только видеть его! Я все воспроизводила в памяти черты его лица и мне казалось, что я уже видела его прежде. Но где и когда? И вот у меня появилась задача, цель жизни – увидеть его! Но если я видела его здесь, в саду госпожи Мюннере, значит, он – один из домочадцев. К госпоже приходит только сын. Может быть, это один из его слуг? Но как же мне увидеть его? Конечно, на каком-нибудь семейном празднике!
Вскоре, когда Айша завела свой обычный разговор о том, что я нарочно сторонюсь жизни, и, мол, не следует так себя вести, я перебила негритянку:
– Вместо того, чтобы ворчать, ты бы лучше помогла мне увидеть какое-нибудь семейное торжество! Ты ведь знаешь, как я тоскую без музыки, без песен!
Круглое лицо няньки расцвело улыбкой.
– Милая моя девочка! Конечно же, мы это устроим! Как жаль, что такая красавица должна тайком слушать пение, не может открыто появиться, чтобы все завидовали ее красоте! Но ничего! Скоро…
Она говорила таким тоном, будто я только что в ответ на ее увещевания наконец-то согласилась выйти замуж! Мне стало неловко. Как глупо я все придумала! Вдруг, ни с того, ни с сего – тоскую без песен! Прежде я не тосковала! Ах, все равно! Лишь бы увидеть его! Я повернулась к негритянке спиной и сделала вид, будто усердно разбираю книги. Неужели она догадалась? Пусть! Лишь бы увидеть его!
Мне казалось, что все стихи говорят о нем, о моей любви к нему! Порою мне казалось, что и он любит меня! А разве это невозможно? Разве я нехороша собой? А вдруг и он видел меня и полюбил?
Миновало два томительных дня. Мне они показались годами! Айша ничего не говорила. Меня начало терзать раздражение. Неужели она забыла? Этого не может быть! Или она просто сочла мою просьбу очередной ребяческой причудой, не стоящей внимания?!
На третий день утром Айша расчесывала мои длинные волосы. Кажется, мое раздражение достигло предела. Гребень на мгновение запутался в пышных прядях и причинил мне слабую боль. Этого оказалось достаточно! Я зарыдала.
– Мне больно! Ты видишь, мне больно!
Я уже не владела собой. Я резко обернулась и с силой ударила старуху прямо в грудь.
Тотчас мне сделалось стыдно. С распущенными волосами я выбежала в сад, добежала до фонтана, опустила руки в воду, потом прижала к пылающим щекам мокрые ладони.
Зачем? Зачем все это случилось? Я ударила беззащитную старуху! Как же теперь я, загрязненная этим поступком, смогу думать о том юноше, таком прекрасном и чистом?! О, я никогда, никогда не посмела бы ударить госпожу Мюннере! От нее я буду таить свое раздражение! А старую няньку, которая обещала мне помочь, я ударила! Сдержит ли она теперь свое обещание? О боже! О чем я думаю, вместо того, чтобы раскаиваться!
Айша с гребнем в руке, запыхавшись, подбежала ко мне.
– Давай же я расчешу твои волосы! Ведь сегодня вечером…
Я тотчас все поняла. Я кинулась обнимать и целовать негритянку. Она в ответ обнимала и целовала меня. Кажется, мы обе плакали.
– Потерпи, девочка моя! Впереди еще целый день! Нельзя, чтобы госпожа Мюннере заметила…
Весь день я была рассеянна, не слышала обращенных ко мне вопросов, улыбалась невпопад. Госпожа Мюннере спросила, не больна ли я. Я отвечала, что, наверное, простудилась в саду, у меня головокружение, я бы хотела, если можно, несколько дней провести в постели. И – о радость! – она позволила! Отпустила меня!
Я пошла в свою комнату и действительно легла в постель. В постели приятнее было мечтать! Отпустив на волю воображение, я видела, как мы, я и он, вместе сидим у фонтана, беседуем, он улыбается мне своей чудесной улыбкой, он любит меня! Но тут я вспоминаю о том, что ничего этого быть не может! Он не увидит меня, ведь никто не должен видеть меня, я тайком иду на праздник! Может быть, я и не увижу его! Может быть, он вовсе не из нашего дома! Нет, этого не может быть! А если и он ищет меня? Если он догадается… И я снова предавалась сладким мечтам…
Айша едва уговорила меня поесть. Мне почему-то казалось, что совершая такое обыденное действие, как принятие пищи, я предаю свою любовь! Я тщательно оделась.
И вот переходами, долгими коридорами, отпирая и запирая двери, негритянка повела меня на домашний праздник.
Мы вошли в маленькую и узкую, неосвещенную галерею. Айша велела мне спрятаться за колонну, и сама притулилась рядом.
На нижних галереях, под нами, сидели нарядные, щебечущие женщины и девушки, прикрывая лица дорогими нарядными покрывалами. Во дворе, на деревянном возвышении, устланном коврами, сели мужчины. Они тоже были нарядно одеты. Они играли на разных музыкальных инструментах и пели. Я узнала господина Омара с его длинной флейтой. А рядом с ним… я увидела моего незнакомца! И я сразу поняла, кто он! Единственный в мире, он был все же похож на своего отца, обыкновенного человека, и даже очень похож!
Юноша поднялся и запел. Он пел о любви! Мне стало так больно! Я почувствовала, что сейчас зарыдаю в голос!
– Уведи меня, Айша! Уведи! – шепотом молила я сквозь слезы.
Снова мы прошли кружным путем в покои госпожи Мюннере, где царила ночная тишь. Я поспешно легла в постель, приказав Айше оставить меня. Слезы утомили меня, я уснула.
А когда открыла глаза, комната уже купалась в солнечном свете, и на краю моей постели сидела верная Айша!
– Девочка моя дорогая, помнишь я тебе рассказывала, что у господина Омара от его первой жены, от той, что рано умерла, остался сын?
Я этого не помнила. Но негритянка продолжала, как ни в чем не бывало:
– Его зовут Реджеб! У господина Омара есть и другие дети, но этот старший и самый любимый! И бабушка, и отец не станут перечить, если мальчик захочет жениться по любви! А где он сыщет другую такую красавицу и умницу?! Но он и сам неплох! Отец уже несколько раз брал его с собой в плавание! Парень храбрый и сметливый! Теперь одно осталось – чтобы он тебя увидел! Потерпи еще немного, моя перламутровая красавица!
Я быстро села в постели, обхватила негритянку за шею и поцеловала в щеку. Потом бросилась лицом в подушку.
Пришла служанка от госпожи Мюннере, узнать, как я себя чувствую. Я притворилась спящей. Айша ответила, что я еще слаба, но скоро поправляюсь, лекарств, изготовленных лекарем, не нужно, домашние средства скоро поднимут меня на ноги!
Когда служанка ушла, я села и звонко расхохоталась.
– Тише, услышат! – прошипела Айша и замахала на меня платком. Я прикрыла рот ладонью, но глаза мои смеялись, я знала!
Казалось, вот-вот исполнятся мои мечты! Но жизнь рассудила по-иному. И вот, вместо цветущего сада любви и счастья передо мной раскрылась пустыня бесплодного ожидания!
Вечером того же дня огорченная Айша сказала мне, что юноши уже нет в доме, отец снова взял его с собой в море, а вернутся они не раньше, чем через пол года!
Сердце мое замерло от боли. Я ощутила холод в груди. Мне показалось, что это не случайность. Это подстроено нарочно! Госпожа Мюннере узнала о моей любви и услала внука! Воистину влюбленные безумны! Я пришла в себя и отбросила нелепые мысли! Надо быть терпеливой! Я буду ждать! Полгода – не такой уж большой срок!
Но через полгода Реджеб не вернулся. Прошло еще полгода. Знакомый купец привез весточку госпоже Мюннере от ее сына. Господин Омар писал, что и он, и Реджеб здоровы и скоро будут дома. Об этом письме я узнала от Айши. Сама госпожа Мюннере не стала бы со мной говорить о семейных делах, и не потому что не доверяла мне, просто ей и самой это было скучно. Она предпочитала беседы о поэзии.
Мне уже исполнилось пятнадцать лет. Я чувствовала, что сделалась еще красивее. Я не переставала думать о Реджебе!
Он вернулся, но, не заезжая домой, уехал в столицу. Говорили, что он принят при султанском дворе. И когда Айша пересказала мне это, я загордилась так, как будто Реджеб уже стал моим женихом!
Теперь Айша должна была улучить момент, поговорить с ним обо мне, и тогда…
Теперь надо было ждать возвращения Реджеба из столицы домой. Скоро мне исполнится шестнадцать лет! Меня начали томить телесные желания. Я ощущала, что мои груди наливаются жаркой тяжестью.
Наконец Айша смущенно сказала мне, что ей удалось побеседовать с Реджебом. Он сказал ей, что еще молод, не интересуется женщинами, и тем более не желает огорчать бабушку, лишать ее любимой наперсницы.
– Так он сказал тебе? – тихо спросила я.
– Да, – негритянка опустила голову.
– Быть может, ты уговаривала его жениться на мне! – я пыталась сдержать слезы. – Скажи ему, что я согласна на все! Хотя бы один раз увидеть его, встретить взгляд его глаз, пусть это произойдет, где ему будет угодно! Ради него я готова прийти в притон, в любое, самое дурное место! Один лишь раз! И после я никогда не обеспокою его! Я исчезну из его жизни! Ступай, найди его! Скажи ему!
Верная Айша стояла молча.
– Чего же ты ждешь?
Старуха молча бросилась к моим ногам.
– Накажи меня! Избей! Убей! Я обманула тебя!
– Ведь он даже не видел, даже не видел меня! – повторяла я, как в бреду, не слыша слов Айши.
– Я обманула тебя! Я показала ему тебя! Он видел тебя!
– И после этого он сказал тебе, что еще молод и не хочет огорчать госпожу Мюннере?
– Да. Избей меня! Палкой!
– За что? Ты ни в чем не виновата. Все кончено. Будем жить по-прежнему.
Но я знала, что уже никогда не буду я жить прежней жизнью. Я следила за тем, как меняется мой характер и поражалась этим изменениям. Я сделалась лживой, холодно-лживой. Я притворялась, будто мне по-прежнему интересно в обществе госпожи Мюннере, а сама уже ненавидела эту докучную старуху, моя зависимость от нее уже терзала меня. Айша пыталась утешать меня, убеждала, что первая любовь редко выдается счастливой, что я молода и хороша, что стоит мне только захотеть, и она выдаст меня замуж, я буду счастлива… Эти речи бесили меня! Какое она имеет право сравнивать меня с другими, обыкновенными женщинами, я странная, необычная, вся моя жизнь об этом свидетельствует, и любовь моя необычна! Так я полагала. А на самом деле становилась все более мелочной, злой и подозрительной. Я уже винила во всем Айшу – ведь это она показала ему меня исподтишка, тайком от меня самой! Если бы он посмотрел мне в глаза, увидел бы, как я люблю его; может быть, все завершилось бы совсем по-иному!
Я перестала смотреться в зеркало. Мне казалось, я увижу там перезрелую старую деву. Я чувствовала, что теперь мое телесное «я» похоже на мои мысли, и это раздражало меня!
Временами я уже ненавидела себя!
И Реджеба я начинала ненавидеть. У меня возникало неверное, несправедливое ощущение, будто он предал нашу любовь. Хотя ведь любила одна я, он никогда не любил меня и значит, не мог предать!
В таких мучениях протекли два томительных года. Теперь мне было уже восемнадцать. Я начинала думать о самоубийстве. Только мысль о страшной греховности такого поступка удерживала меня.
Айша называла госпожу Мюннере «богатой причудницей». В определенном смысле Айша была права, моя простодушно-мудрая негритянка. Но госпожа Мюннере не сознавала себя причудницей, она считала свое поведение естественным. Богатство давало ей независимость, ей не приходилось подстраиваться, угождать. А я совсем забыла о своем зыбком положении полувоспитанницы-полупленницы. Хозяйка начала в конце концов замечать, что я отношусь к ней достаточно прохладно, множество мелочей – различные проявления невнимания, порою бессознательно резкие мои ответы на ее вопросы, должны были обижать ее. Она стала думать о том, как бы избавиться от меня. При этом она вовсе не желала мне зла и как бы искренне хотела, то что называется, «устроить мою дальнейшую судьбу». Но, сама того не сознавая, госпожа Мюннере, в сущности, желала наказать меня за то, что я не оправдала ее надежд, не привязалась к ней всей душой. Она заботилась обо мне, любила меня и ожидала в награду ответной любви. И, не получив этой любви, она рассердилась на меня.
Я сидела в своей комнате, когда вошла растерянная Айша. Она принялась сбивчиво говорить, что госпожа Мюннере решила выдать меня за одного из друзей своего сына. Человек этот отнюдь не был беден, но не был и богат. Айша смотрела на меня просительно и особенно напирала на то, что я буду единственной женой господина Карима. Но именно это и пугало меня! Он будет трогать и хватать мое тело своими пальцами! Он будет говорить со мной, будет спрашивать, о чем я думаю. Я буду зависеть от него. Впрочем, Айша сказала, что госпожа Мюннере намерена дать мне приданое, чтобы и у меня было какое-то достояние.
Я твердо решила, что ничего этого не будет! Меня охватило странное спокойствие, я чувствовала равнодушие к себе самой и ко всему на свете. Даже о Реджебе я думала спокойно. Я только знала, что не покорюсь!
Я представила себе, как прихожу к госпоже Мюннере в роли униженной просительницы, я ей докучаю, она досадливо отказывает мне. Мы с ней произносим множество пустых слов. Она призывает меня к благоразумию. В этом ее месть мне, в том, чтобы я жила жизнью, которая противна моей душе! Слова о благоразумии особенно издевательски звучат в ее устах! Она словно показывает мне, что только она, богатая и независимая, имеет право быть неблагоразумной, а такие, как я, должны знать свое место!
Нет, я не пойду к госпоже Мюннере!
Никакого плана действий у меня не было. Я сидела, уронив на колени руки, а моя старая нянька все говорила, говорила и смотрела на меня. Я подняла глаза. Мне стало ясно: Айша понимает меня. Она вдруг замолчала, потом заговорила, не глядя на меня:
– Завтра отплывает корабль Реджеба…
– Значит, завтра, – спокойно сказала я. – Завтра я уйду. Одна. С собой ничего не возьму. Благодарю тебя за все, что ты сделала для меня! Госпоже Мюннере я оставлю письмо.
Айша слушала, не возражала мне, только молча кивала. То, что я говорила, вовсе не было разумно, но моя негритянка каким-то чутьем понимала, что прежде всего неразумно отвращать человека от его судьбы!
Я написала письмо госпоже Мюннере.
«Благодарю Вас за все, что Вы для меня сделали. Я ухожу тайком, не ищите меня. Простите меня за то, что я не оправдала Ваших надежд. Мне хорошо известны Ваш ум и Ваши чувства. Я верю: Вы поймете меня».
Меня все тревожила участь моей Айши. А вдруг госпожа Мюннере разгневается на нее?
– Отдай это письмо госпоже Мюннере, – сказала я негритянке. – Посмотрим, как она поведет себя. Когда будешь отдавать письмо, скажи, что меня уже нет в доме. На самом деле я уйду вечером, когда стемнеет. Так что если даже госпожа Мюннере пошлет людей – искать меня, они не найдут меня днем. А искать меня вечером в порту никто не решится. – Вечерний порт – не самое безопасное место, это я знала!
Я собралась быстро. Ни нарядов, ни драгоценностей я не стала брать с собой, хотя и в этой гордости не было ни капли благоразумия. Я надела одно из самых простых своих платьев, приготовила темное покрывало. Ни серег, ни колец – только одно золотое колечко, оно досталось мне после смерти матери, сначала я носила его на шнурке, под одеждой, потом стала носить на пальце.
– Это оно? – Грегорио нежно взял руку Кларинды.
– Да. Оно не покидает меня! – Кларинда улыбнулась, продолжила свой рассказ: – Айша провела меня на чердак. Я осталась в полумгле, среди каких-то сломанных, потерявших прежний свой облик предметов. Сердце тревожно билось. Негритянка пошла отдавать мое письмо госпоже Мюннере. Я ждала.
Наконец Айша вернулась. Я заслышала ее шаги и обрадовалась, но тотчас подумала: а вдруг это кто-то другой, и испугалась, но это была она, моя верная Айша. Госпоже Мюннере она сказала, что я исчезла, но оставила письмо. Прочитав мое короткое послание, госпожа Мюннере некоторое время молчала. Айша боялась ее гнева. Затем госпожа отложила письмо и тихо произнесла:
– Так лучше!
Значит, и она поняла меня! В сущности, если бы не мой побег, она выдала бы меня замуж, и после мучилась бы сознанием того, что просто-напросто отомстила мне за свои обманутые надежды.
Итак, я была свободна! Корабль Реджеба отплывал ночью.
Айша вывела меня из дома. Я обняла и поцеловала ее. Какое счастье, что она молчала! Я тоже не могла говорить. Я закуталась в покрывало и быстро пошла прочь. На глаза навернулись слезы. Я уже чувствовала себя совсем беззащитной, обреченной. Но возвращаться я не хотела ни за что!
