Текст книги "В садах чудес"

Автор книги: Клари Ботонд

Пауль схватился было за блокнот, но вдруг вспомнил, где он, собственно, находится, он Пауль Гольдштайн.

Ведь еще недавно он самому себе задал вопрос, кому и зачем понадобилось связывать его сознание, его чувства с чувствами и сознанием Сета Хамвеса, юноши, жившего, должно быть, в царствование одного из Рамзесов.

Пауль мог ответить на этот вопрос.

Вероятно, какое-то магическое знание было оставлено ему, и с помощью этого, почти интуитивного знания (а, может быть, оно только воспринимается как интуитивное) он что-то прояснил для себя теперь.

Сквозь плотно закрытую дверь он видел коридор. Увидел, потому что захотел увидеть. В коридоре поджидали три существа, достаточно необычных.

Фрау Минна. «Минна» – «горничная», «прислуга» и старинное поэтическое «минне» – «любовь». Занятное имя выбрала себе Алама для своего берлинского бытия. Впрочем, что такое «алама»? Конечно, тоже какое-нибудь древнее слово, принадлежащее языку, на котором уже давно никто не говорит. Теперь Пауль увидел ее подлинное обличье – жабоподобная, слизистая, с выпученными белесыми глазами, она колыхалась, словно студень, проволакивая по полу короткий толстый хвост.

Рядом потирал лапой членистое брюхо огромный жук – герр Оскар, коммивояжер, человек, переступивший грань и ставший злым духом. Недаром в тех ночных диалогах он напоминал фрау Минне-Аламе о том, что она всего лишь злой дух, возникший из храмовой плесени, порожденной враждебностью людей друг к другу и к чужим богам и верованиям; в то время как он некогда был человеком. Кто знает, когда и каким!

Третьим существом была хрупкая кошечка с головкой, напоминающей лягушечью. Это была Регина. Историю ее возникновения Пауль теперь тоже мог рассказать. В эту кошку, колдовством обращенную в женщину, Минна-Алама вдохнула чувства той девушки, которую Паулю еще только суждено встретить, которая будет писать ему те трагические письма. Та девушка еще и не испытала всех этих чувств, но они существовали, и Минна-Алама сумела распорядиться ими. Но Регина была обречена, сломлена, помочь ей нельзя. Она, бедняжка, воображала себя настоящим человеком, женщиной, красивой, сильной, загадочной, могущей многого в жизни добиться. А она всего лишь заколдованная кошка, которую подпустили к нему, Паулю, чтобы пробудить его сознание и чувства, возбудить их чувственной любовью сверхъестественного существа. Вот почему тогда на лестнице в этом доме пахло кошками. Бедная Регина. Теперь Минна-Алама, должно быть, уничтожит ее за ненадобностью. Как часто мы воображаем себя не тем, чем являемся на самом деле. Как просто считать себя удивительной красавицей или талантливым поэтом. Вот и Пауль думал, будто обнимает прекрасную загадочную женщину, а в объятиях его лежала жалкая заколдованная кошка. Что ж!..

Сначала его сознание под воздействием этого колдовства смутно потянулось к чему-то. Древнеегипетский зал в музее, книги в библиотеке – все это были неясные вехи, ступени. Подстегнутое плетью чувственности, сознание его заработало более интенсивно. Но надо было придать этой работе нужное направление. Вот зачем понадобились такие стимуляторы, как «Аида», ресторан с цыганами. Надо было снова заставить его смутно стремиться к Древнему Египту.

Но его сознание, его чувства не подчинились злой магии целиком и полностью. Ахура, девочка на пустыре, на зимней улице в канун Рождества, – этого они не предусмотрели, это было ненужное им, нежелательное. И, быть может, это спасло его, как Сет Хамвес был спасен силой своей воли, своей чистотой и честностью.

И в тот миг, когда далекое прошлое сомкнулись с настоящим, когда свиток Познания тонким бумажным листком очутился на столе в комнате Пауля, они не сумели, не успели овладеть свитком. Слишком неуклюжими и враждебными друг к другу они оказались.

Но они стерегут его. Они еще на что-то надеются? Как выбраться отсюда?

Паулю не было страшно, хотя, казалось бы, он попал в безвыходную ситуацию.

Что же делать? Сюда они войти не могут. Должно быть, существует невидимая преграда, воздвигнутая магическим знанием. Но кто же те божественные силы, что хранят свиток Познания? Впрочем, права была юная Ренси – не следует стремиться познать, понять, ощутить невозможное, овладеть им…

Вылезти из окна? Он подошел к окну, выглянул. Позвать на помощь? Закричать «Караул!» или «Пожар!»? Ну, допустим, он это сделает. Что дальше? Какие-то люди сломя голову несутся по лестнице, звонят в дверь. Им откроет спокойная фрау Минна с ее обычным выражением безразличия на плотном, округлом лице. Начинаются расспросы и фрау Минна уверяет, что ничего не случилось, просто у одного из ее жильцов умственное расстройство. На вид она такая аккуратная, внушающая доверие, как и положено злому духу. В то же самое время, о Пауле, орущем из окна, никто не скажет, что он внушает доверие. Нет, это не выход.

Существует много способов укрощения злых духов. Один из таких способов, например, старый Неферкептах рекомендовал Сету Хамвесу. Как там? Возложить на каменный алтарь дохлую кошку. Так, кажется. Но дохлой кошки у него в комнате не имеется, каменного алтаря – тоже. Паулю сделалось смешно, он фыркнул.

Надо подумать. Пауль прилег и задумался, глядя в потолок. Затем взгляд его зашарил по стенам. Эти ужасные зеленые обои, дышащие холодом. Надо закрыть глаза, чтобы не видеть их.

Вот оно! Не видеть.

Ведь и Бата и Марйеб знали, что злые духи больше верят словам, нежели глазам или осязанию или прочим чувствам.

Внезапно Пауль вспомнил свою старую бабушку, ее гладкое, почти без морщин лицо, причесанные на прямой пробор седые волосы, черную кружевную косынку, повязанную так, чтобы уши оставались открытыми, маленькие аккуратные уши.

Вот бабушка надевает очки в тонкой посеребренной оправе и подходит к постели маленького Пауля. Мягко светится лампа под теплым оранжевым абажуром. На маленьком столике, разбросаны пестрые солдатики. В сущности, болеть приятно. Освобождают от занятий с приходящими учителями, от этого противного утреннего обтирания холодной водой, когда горничная Ульрике растирает его жесткой банной рукавицей. Отец и мать делаются добры, перестают его воспитывать и наставлять, дарят игрушки и книжки с картинками. А то, что немного побаливает горло и трудно глотать – это вытерпеть можно.

Приятно болеть еще и потому, что тогда его обязательно навещает бабушка. Она привозит сладкое яичное печенье и другие подарки. Она никуда не спешит, садится у его постели и рассказывает длинные путанные сказки. А Пауль помогает ей, припоминает начало, когда бабушка добирается до середины, и помогает ей достигнуть счастливого конца.

Вот и сейчас бабушка подходит к его постели и обращаясь к темной стене, по которой гуляют смутные тени, громким голосом заклинательницы произносит, указывая на внука:

– Это не Паульхен! Нет, нет, это не Пауль. Пауля здесь нет! Это просто мешок муки мы положили в кроватку, а Пауля давно здесь нет!..

Эта картина ярко представляется глазам Пауля, вызывая в душе мгновенную тоску по той давно минувшей детской защищенности.

Но что означали тогдашние бабушкины слова? К кому она могла обращаться? Разумеется, она не всерьез заклинала злых духов, грозящих ребенку, просто повторяла слова, которые слышала, должно быть, еще от своей бабки или матери.

Так что же, злые духи так глупы, что не верят своим глазам? Но ведь, как правило, у тех или иных живых существ те или иные чувства превалируют над остальными. Например, человек больше верит глазам, нежели носу. Для собаки, наоборот, главное – нос. А вот для злого духа главное – это слово. Достаточно сказать, и у злого духа возникнет ощущение, что так оно и есть.

И ведь уже случалось с Паулем такое. Когда он в шутку, по-детски сказал Регине: «Меня нет!». И, конечно же, она тотчас перестала видеть его. А что она делала перед этим? Ах да, массировала ему веки. Зачем? Надо было усыпить бдительность его сознания. Ведь он ощутил в Регине нечто странное, тревожащее. А этого не должно было быть. Он должен был видеть вокруг плотную устойчивую реальность. И он видел ее. Хотя на самом деле (он в этом уверен), того дома, где в мансарде обитала Регина, просто не существует.

Но однако, ведь все просто, как пресловутое Колумбово яйцо с надколотым кончиком, поставленное стоймя. Сейчас он выйдет из этой комнаты и…

Но нет, прежде надо уложить вещи. Пауль уложил в чемодан книги и рукописи, а одежду связал в узел. Да! Выглядеть на улице он будет довольно забавно.

Прихватив одной рукой чемодан и узел, Пауль резко распахнул дверь.

Три ужасных существа яростно набросились на него, но не успели даже прикоснуться к нему.

– Меня нет! – громко и спокойно произнес Пауль.

И тотчас какими они сделались жалкими, словно вдруг ослепли. Неуклюже суетились, вытягивали морды, тыкались в стены. Искали его, Пауля.

– Когда еще выпадет такая удача! – ворчала жабоподобная Минна-Алама. – Такую девку мне уж больше не смастерить, – она показала лапой на кошку-Регину.

– Я останусь человеком, я добьюсь, – тонко вскрикивала Регина.

– Да замолчи ты, тварь! – Минна-Алама махнула лапой. – Сегодня же сдохнешь! Эх, невезучая я! Чтобы все так совпало – и парень и девка! И все упустить!

– Проморгали, – заквакал жук-коммивояжер, – прошляпили!

Паулю стало неприятно и скучно смотреть на них и слушать их жалобы.

Он спокойно вышел в прихожую, опустил на пол чемодан и узел, надел пальто и снова прихватил одной рукой и узел и чемодан. Он спокойно захлопнул входную дверь и слышал, как легко и аккуратно защелкнулся замок.

Пауль спустился по лестнице на улицу, где царствовал скучный городской полдень.

Прежде всего надо было пристроить свое нехитрое имущество. Пауль наугад позвонил Алексу. Тот ютился в неуютной комнатушке в меблированных комнатах.

– Ладно, приезжай. Все расскажешь на месте, – Александер повесил трубку.

Пауль представил себе, как его заспанный приятель с всклокоченной шевелюрой, в мятой пижаме с расстегнутым воротом стоит в длинном узком полутемном коридоре, наклонясь над круглым столиком, на котором установлен допотопный телефонный аппарат. Он бурчит в трубку хриплым после вчерашней допоздна затянувшейся вечеринки голосом, а квартирная хозяйка поглядывает на него крайне неодобрительно. Кажется, это и называется «реальной действительностью». Или еще лучше – «действительной реальностью».

Пауль поднялся по темной заплеванной лестнице. Вот где основательно пахло кошками, и притом без вмешательства сверхъестественных сил. Растрепанная сгорбленная старуха впустила его, что-то ворча себе под нос.

В комнате Александера как всегда все было в беспорядке, в самых неожиданных местах валялись скомканные носки, испуская острый запах лежалого сыра, так обычно пахнут потные ноги.

Алекс нашел место для чемодана и узла своего друга.

– Ну, сегодня ночуешь у меня, а завтра что-нибудь придумаем. А что, собственно, произошло? Допекла хозяйка?

– Допекла, честно говоря.

– Сочувствую и понимаю. Со мной было то же самое.

Пауль усмехнулся.

– Маниакальная чистоплотность – это тяжелая болезнь. Таких людей следует держать в лечебницах для хроников, – развил свою мысль Алекс.

– И тебя сделать директором одной из подобных лечебниц! – вставил Пауль.

– Не возражаю. А что! Кстати, главное – сегодня вечером собираемся у Михаэля. Скромное вечернее чтение с чаепитием и немного коньяка для разнообразия.

Пауль до вечера простился с Александером и отправился по своим делам.

Дела эти были следующие. Прежде всего Пауль отправился на поиски дома Регины. И, разумеется, не нашел никакого дома. Как и следовало ожидать, никакого дома не существовало.

Из любопытства Пауль прошел мимо дома фрау Минны. Там все было по-прежнему – скучная улица и клинически-стерильные занавески на окнах. Интересно, что творится в квартире? Никто и не подозревает, каковы ее обитатели.

Затем Пауль отправился в библиотеку. Он взял какое-то серьезное комментированное издание древнеегипетских мифов и принялся листать. Вскоре он нашел историю Сета Хамвеса и волшебного свитка. Значит, Сет Хамвес записал ее, кое-что, впрочем, изменив. Например, главного героя, то есть себя, он именовал царским сыном. Здесь же содержалась еще одна история о Сете Хамвесе и его мудром сыне Сиусире, о том, как они посетили царство мертвых. Что значила она? Какие события из жизни реального Сета Хамвеса скрывались за ней?

Паулю стало грустно. Эти строки древних сказаний, напечатанные в толстом фолианте, снабженные тяжеловесным академическим комментарием, были, словно отголосок до неузнаваемости искаженных слов дружеского привета. Впрочем, почему искаженных? Во всем этом было много правды. Но неужели это все, это единственное, что осталось от его, Пауля Гольдштайна, древнеегипетского бытия? Это и еще воспоминания, яркими картинами, объемными и движущимися, возникающие в памяти, прикрашенные воображением.

Выйдя из библиотеки, Пауль немного побродил по улицам. Ему нужно было отыскать одну из них. Ту самую, где он встретился впервые с Региной. В тот вечер кого-то сбил автомобиль на этой улице. Регина даже проговорилась, она сказала что-то вроде: «Я видела, как ее сбило». Ее! Паулю было больно в тот момент. Сегодня он все знал. Оставленные ему неведомой щедростью крохи магического знания позволяли ему угадывать и определять многое.

В тот вечер, на том самом перекрестке он мог встретиться с Ахурой! А вместо этого угодил в объятия заколдованной кошки, вообразившей себя человеком.

Наконец Пауль нашел эту улицу, этот перекресток. Он обратился к нескольким прохожим и один из них указал ему ближайшую больницу.

В просторном вестибюле больницы Пауль подошел к столику справок, сидя за которым дама в белом халате звонила по телефону. Пауль подождал, пока она положит трубку, и вежливо спросил, не привозили ли сюда примерно неделю назад девушку, пострадавшую в уличной катастрофе, брюнетку несколько экзотической внешности, и если привозили, то что с ней.

Он с волнением ожидал ответа. То опасался самого худшего, то полагал, что услышит грубую насмешку. И вправду, разве упомнишь всех поступающих больных.

Но ему, можно сказать, повезло. Женщина вспомнила.

– Да, брюнетка, черная такая густая челка, волосы коротко подстрижены. Красивые черные глаза и брови. А кем она вам приходится?

– Ну, это не так уж важно, – замялся Пауль.

– О, я понимаю! Но у нее не было ничего серьезного, легкий ушиб. Ее выписали чуть ли не на другой день. За ней еще заехали двое – один высокий, смуглый, другой с такими странными зелеными глазами. Брюнетка, да. Клетчатое такое зеленое пальтишко и шляпка черная с маленькими такими полями.

Разумеется, никакого адреса брюнетка не оставила.

Пауль поблагодарил и вышел.

Это была она. И ее сопровождали Бата и Марйеб.

Но ведь никто не знает, никто! И, может быть, встреча еще произойдет, вопреки всем кошмарам, которые, кажется, сулит будущее.

Пауль вдруг круто повернулся и снова вошел в вестибюль больницы. Подошел к столику и попросил у несколько изумленной женщины несколько листков бумаги и ручку. Получив все это, он присел на подоконник, выкрашенный белой масляной краской, и начал писать.

Михаэль жил в просторной квартире, принадлежащей его жене, довольно бесцветной молодой блондинке, дочери владельца нескольких обустроенных на самый современный лад доходных домов, снимать апартаменты в которых не всякому было по карману.

В квартире Михаэля имелись украшенные бледной лепниной потолки и бархатные портьеры, аккуратная горничная и домашние печенья к чаю.

В тот вечер собралась обычная компания. Рената, Александер, Эрика, Ольга, Пауль и еще несколько человек.

Паулю нравилось бывать у Михаэля. Пауль всегда тянулся к уюту, чистоте, вкусной пище. Он понимал, что для того, чтобы иметь все это, надо чем-то поступиться. А поступаться ему не хотелось. И потому оставалось лишь завидовать и посмеиваться над собой.

Началось чтение. Первым сам хозяин прочел свое небольшое эссе о новых направлениях в современной поэзии. Затем прочла свой рассказ Рената. Несколько коротких иронических зарисовок зачел Александер. Когда предложили и Паулю прочесть что-нибудь новое, он вынул из кармана пиджака несколько исписанных листков и начал читать. На этот раз ему почему-то было неловко.

Руки его чуть дрожали. Он произносил слова срывающимся голосом и прикрывал лицо, поднося листки близко к глазам, хотя вовсе не был близорук…

 
Бросает солнце тонкие лучи,
        вытянутые на мостовых камнях…
Мимо —
          резные решетки окон…
Жара – и зарастают пересохшим илом каменные водостоки…
Ее увозят —
                 оба на конях —
Светловолосый тот
                           и тот высокий…
Они ее увозят…
               Верблюд ступает,
                                         и раскачивает ее…
                      И нежное ее лицо
                              прикрыто широким головным платком,
Закутана вся она…
                            Она сидит —
                                               сжалась —
             девочка притихшая…
       Они ее увозят
                            на родину свою,
                   туда, к себе,
            в приморский город свой, назад…
А я в отчаянии немом и замершем таком…
Она стояла, помню, —
                                 деревце одно, —
       и тесный двор тоскливый прекращался в этот сладкий сад,
              звучащий, нежный, золотой,
                        пчелиный
                     мой цветущий сад…
Ведь я тоскую без нее…
              меня охватывает стыд…
                                  измучен я…
                    сам на себя сердит…
Зачем не сделал ничего?
                       Не смог…
      Тогда зачем я думаю о ней?..
      Она так беззащитна…
            прижать ее к груди…
            она – частица тела моего
            и свет моей души…
            вся жизнь моя – она!..
Я – над книгой,
        буквы перед глазами сливаются,
        всплывает рисунок…
        Не принимаю новых толкований о богах и народах,
        чувствую дыхание безумных древних жарких строк…
Я далеко в пустыню ухожу…
       Там, на стене расписанной,
                натянута на рамку деревянную певчая струна…
Там – рисунки запретные
                на стенах подземной гробницы…
Это она —
       ее тонкие руки,
       нежные губы ее,
       черные волосы;
         боком стоит она…
Черный зрачок продолговатого глаза
       куда-то в бесконечную вечность глядит;
                             а я помню живую ее,
              ее торопливую прелестную речь,
              улыбку привета,
              и нежные ресницы…
Но если жизнь моя – всего лишь миг,
                  а вправду – миг;
           лягушка и ворон, и дерево тысячелетий – они правы…
             И если жизнь моя – всего лишь миг,
Я отдаю всю жизнь мою – лишь ей одной…
             Клянусь я: – нет разочарований
                    и всю жизнь – искать,
                    всю жизнь идти…
Я не могу идти в эту мудрость рукотворных толкователь−
                                                                        ных книг;
Я иду за ней…
Она – мой маленький живой корабль —
             нить единственного, и только моего, пути…
Я стою у городских ворот, я умоляю выпустить меня…
      Я прихожу в чужой город,
                        а в городе – чума…
      И страшное метание злобных теней,
                                 и темнота ночей и солнце дня…
      Подземная тюрьма…
      Но я найду ее…
            Я никому не говорю о ней…
            и то, что в книге, – это ведь не ложь, —
                             надежда…
                           суждено… дано…
      Зачем себя мучить стыдом, тоской?..
      Я – сильный.
            Я себе признался: – для меня она – одно…
                           единственная суть…
                           дыхание…
                           покой…
      Я больше не стыжусь…
      Я знаю, для чего я одолел
      Отчаянье, смятение, нужду…
      Разомкнуто живое сердце,
              голос цел…
      Ищу ее… Найду…
      Летят песчинки на раскрытый мертвый белозубый юношеский
рот…
      Развалины городов…
      Деревья зацветающие…
                                         смерть…
                     деревья на ветру…
      И поразится тот,
                               Неведомый,
                             познает он,
                      что для меня она – весь мир была…
      А, может быть, умру…
                                          Нет, не умру!..
 

Пауль кончил читать, опустил листки на колени и почувствовал себя усталым.

Остальные заговорили, выражая на разные лады свое восхищение. Может быть, они это делали потому, что искренне восхищались стихотворением Пауля, а, может быть, просто потому, что питали к нему искренние дружеские чувства и хотели сделать ему приятное… Все они были молоды и находились в том возрасте, когда дружить и делать друг другу что-то хорошее, приятно…

«Ахура, – думал Пауль, – Сет Хамвес, Йенхаров, Бата, Марйеб, Ренси, старый Неферкептах… Неужели эта разлука – навсегда? Нет, нет. Но когда же мы встретимся снова, когда?»…