Текст книги "В садах чудес"

Автор книги: Клари Ботонд

Соавторы: Якоб Ланг,Жанна Бернар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц)

Поль снова отложил дневник. Все это было так похоже на то, что сейчас происходит с ним и с его семьей! Да, кажется, необходим откровенный разговор! Но ведь такие попытки были. Катрин пыталась что-то рассказать. Бедняга Дени собирался сделать какое-то признание. А если он сам попробует сказать Анне… Сам!.. Поль снова потянулся за альбомом.

Семейство Филиппа Л. прибыло в Грецию, и вскоре забылись все тревоги, все страхи и предчувствия. Очарование земли, на которой некогда возникла одна из величайших цивилизаций, захватило всех! Даже Мария немного развеселилась.

Целыми днями бродили они по окрестностям Афин, любуясь колоннами, статуями.

У поросшей травой тропинки дети заметили каменную плиту с выбитыми на ней надписями и принялись громко звать родителей.

– О, – воскликнул Филипп, – а ведь это жертвенник Гекаты! – Он нагнулся, разбирая почти совсем стершиеся буквы. – Здесь ночами молились ей и приносили жертвы!

Габриэль показалось, что вокруг воцарилась странная тишина, и голос Филиппа звучит необычайно громко. Это длилось какое-то мгновение, затем тишина прервалась стрекотом цикад, шумом шагов.

– Уйдем отсюда! – попросила Мария.

В отеле она напомнила мужу о том, что пора съездить в ее родную деревню. Филипп, разумеется, поддержал ее намерение.

Они двигались целой кавалькадой. Филипп не мог отказать себе в удовольствии надеть местный костюм, как когда-то в юности. Мария и Габриэль были в нарядных амазонках. Они наняли пятерых местных жителей, двое из которых несли носилки. В носилках сидели дети. Мальчику очень хотелось ехать верхом, но родители не позволяли ему.

Все были в прекрасном настроении, шутили, с наслаждением дышали чистым горным воздухом.

Со дня отъезда Филиппа и Марии из ее родной деревни прошло почти десять лет. Но время, казалось, не имело власти над этим уголком древней земли. Филипп увидел все те же обычаи, те же дома, пасущихся коз; женщин, прядущих на ходу свою пряжу.

Они остановились в доме сельского старосты. Мария сразу поняла, что ее не могут узнать, и шепотом попросила Филиппа не раскрывать бывшим односельчанам, кто она такая. Филипп улыбнулся этой женской причуде и, разумеется, пообещал жене не раскрывать ее инкогнито. Никто не узнал и его.

Несколько дней они бродили по окрестностям, наслаждались парным молоком, вкусными овощами и фруктами, всеми прелестями мирного сельского бытия. Но Габриэль заметила, что Марию тревожат какие-то мучительные раздумья. Габриэль совсем было решилась сказать о своем наблюдении Филиппу, но затем передумала. В конце концов, это будет напоминать какое-то доносительство!

Филипп выбрал время и навестил старое кладбище. И здесь все осталось по-прежнему – древние плиты, полустершиеся надписи, цикады в густой траве…

В деревню Филипп вернулся к обеду. Ему попался сын старосты. Юноша пожаловался на то, что нигде не может найти дворовую собаку.

– Ума не приложу, куда подевалась! А ведь нынешней ночью полнолуние!

– И что же? – спросил Филипп, хотя уже все понял.

– Да есть тут у нас обычай: если, мол, в полнолуние прирезать собаку на старом кладбище, явится душа мертвеца! Уж сколько священник уговаривал не делать этого, а все находятся такие отчаянные, и все больше бабы! И ведь не боятся! Я бы ни за что не пошел на старое кладбище в полнолуние! Эх, как бы не прикончили нашу псину нынче ночью!

«Мария!» – подумалось Филиппу.

За обедом Мария была необычайно весела и приветлива. А после обеда предложила сварить кофе. Обычно кофе варила сама хозяйка. В ответ на предложение жены Филипп кивнул. Но Габриэль ощущала какую-то непонятную тревогу и принялась искоса наблюдать за Марией.

Мария подлила в две чашки жидкость из пузырька.

Ароматный дымящийся кофе явился на подносе. Филипп немедленно прихлебнул. Габриэль осторожно принюхалась. От горячего темного напитка исходил запах макового отвара.

«Она хочет нас усыпить, меня и Филиппа! Но зачем?»

– Какой горячий! – Габриэль взяла чашку и снова поставила на поднос. – Пусть остынет!

Габриэль лихорадочно пыталась сообразить. Филипп углубился в газету, привезенную старостой из ближайшего городка. Мария была напряжена.

– Мари! – воскликнула Габриэль и бросилась к двери, схватила на руки малышку. – Нельзя, моя маленькая, нельзя выбегать во двор. Там отвязалась собака. – Габриэль обернулась к Филиппу и Марии, чтобы сказать им о пропаже хозяйского пса, и как бы случайно задела локтем свою чашку. Чашка опрокинулась, кофе разлился, начались обычные в таких случаях охи, ахи, возгласы, извинения… Другой кофе для Габриэль Мария не приготовила. У Марии был вид человека, окончательно на что-то решившегося и махнувшего рукой на некоторые меры предосторожности.

Ночью яркий лунный диск осветил все. Габриэль не спала, чутко прислушиваясь. Она встала, тихо оделась. Она была уверена в том, что Мария что-то хочет предпринять.

Шаги. Мария!

Мария вышла во двор. На руках она держала спящую девочку. Габриэль прокралась следом.

Мария спешила. Если бы не луна, Габриэль просто не могла бы поспеть за своей хозяйкой-подругой.

Ночь была тихая. Габриэль поняла, что они направляются к старому кладбищу.

Они вышли на дорогу. Мария свернула в придорожную рощицу. Под одним из деревьев лежало что-то темное. Это оказалась собака старосты. Мария отвязала веревку и повела собаку за собой. Пес казался полусонным. Должно быть, Мария и его поила маковым отваром.

У Габриэль тревожно колотилось сердце. Она остановилась поодаль, в тени деревьев.

Мария бережно уложила спящего ребенка в траву. Ввела собаку на могильную плиту. Что-то блеснуло. Нож! Габриэль увидела, как хлынула кровь. Лапы несчастного пса судорожно вытянулись. Мария прижала к груди ребенка, который так и не проснулся. Габриэль пришло в голову, что Мария и девочку поила снотворным питьем. Много лет прожила она рядом с этой женщиной, была ее наперсницей, но теперь Мария казалась такой чуждой и пугающей!

С ребенком на руках Мария опустилась на колени. Что-то произнесла тихим голосом. Чуть поодаль заклубился в ярком лунном свете туман. Медленно свиваясь, он принял очертания смутной женской фигуры. Фигура виделась все ясней. Габриэль отчетливо различала изможденную женщину в местной одежде, черты лица ее выражали отчаяние, она ломала руки.

– Мама! – проговорила Мария на своем родном языке.

Раздался тихий, слабый, тонкий, как паутинка, голос. Фигура заговорила. Это звучание совершенно потустороннего голоса произвело на Габриэль пугающее впечатление. Она не так хорошо понимала греческий язык, но одно выражение повторялось часто в речи призрака – «злой дух»! Тонкая прозрачная рука простерлась и указала на ребенка, снова прозвучало это «злой дух»! Мария страдальчески вскрикнула. Фигура снова растеклась туманом и совсем исчезла.

Мария вскочила и бросилась бежать. Габриэль почувствовала, что должно произойти что-то ужасное. Она побежала следом. Стала звать: «Мария! Остановись!» Мария оглянулась, явно узнала ее и побежала еще быстрее. Габриэль не отставала. Но догнать бегущую ей не удалось. Мария легко взбежала на высокий берег реки и бросилась в воду. Габриэль не смогла удержаться от криков ужаса. На ее глазах быстрое течение уносило женщину и ребенка. Габриэль упала ничком на холодную землю и отчаянно зарыдала.

Наплакавшись, она хотела было приподняться, но потеряла сознание.

Когда Габриэль очнулась, должно быть, близился рассвет. Она поднялась и побрела назад в деревню. Тихо скользнула в свою комнату, разделась и погрузилась в тяжкий сон.

Ее пробудила суматоха во дворе, голоса людей.

На могильной плите нашли труп несчастной собаки. Филипп не находил себе места. Он сразу связал жертвоприношение на старом кладбище и исчезновение Марии и ребенка.

Габриэль так и не решилась сказать Филиппу о том, что видела ночью. Филипп ушел к себе. Кажется, он не хотел, чтобы заметили его тревогу. Жена старосты приготовила завтрак, удивляясь, почему Мария и ребенок не возвращаются; она думала, что они, как обычно, гуляют по окрестностям.

Днем тело Марии нашли женщины из соседней деревни, расположенной ниже по течению реки. Они спустились к реке стирать белье и увидели прибитую к берегу утопленницу. Ребенка с ней не было, хотя руки судорожно сжимали накидку, в которую ребенок был завернут. Обычно Мария брала с собой эту накидку, когда прогуливалась с детьми, и заворачивала девочку в эту накидку. Это была голубоватая старинная накидка – семейная реликвия Филиппа. Странно, но ткань, казалось, нисколько не пострадала от воды. Местные жители говорили, что ребенка, должно быть, унесло сильным течением в море.

Когда труп Марии привезли в ее родную деревню, односельчане вдруг сразу узнали ее. Но странное молчание окружило утопленницу. Люди хмурились, женщины отворачивались. Марию похоронили быстро, чуть ли не наспех, рядом с могилой ее матери. На Филиппа и его сына было больно смотреть.

Габриэль чувствовала, что никогда не расскажет Филиппу о происшедшем. Она покинула семью Л. Теперь у нее имелись небольшие сбережения, и она вернулась в свой родной город, где повела скромное существование одинокой набожной старой девы. Родители ее давно умерли. Сестры вышли замуж. Изредка ее навещали племянники. Она переписывалась с Филиппом и его сыном. Мальчик рос, учился, превращался в славного умного юношу. Спустя некоторое время Филипп женился на уже не очень молодой, но состоятельной даме, вдове. Это была женщина доброжелательная. Однажды Габриэль навестила семью Л. в Париже. Детей у Филиппа больше не было.

Из последних записей Габриэль Поль узнал, что к ней приезжала его мать, которая вначале понравилась Габриэль, затем показалась взбалмошной и вздорной. О своем разговоре с молодой женщиной Габриэль писала как-то глухо. Вероятно, она что-то доверила ей и после сожалела об этом.

«Бедная мама! – подумал Поль. – Быть может, ее вздорность, истеричность были всего лишь некоей формой приспособления ко всему тому странному, что содержится в истории нашей семьи!»

Поль снова задумчиво перелистал плотные листы дневника. Итак, он должен рассказать Анне о том давнем происшествии, о том, что случилось с ним самим… Но, в сущности, о чем? О чем говорит дневник этой женщины? Что подтверждают ее записи? В роду Л., несомненно, гнездится психическое заболевание. Бабушка так и осталась до самого трагического конца своей жизни экспансивной дикаркой из экзотической деревни. А странно, отец никогда не рассказывал ему о своей маленькой сестре! Но теперь понятно, почему! И все они – больной Филипп, экспансивная Мария, нервная восприимчивая Габриэль, в сущности, мало контактировали с окружающим миром, и это, конечно, усугубляло их предрасположенность к странным реакциям… Но ведь и семья Поля живет достаточно замкнуто…

«Надо вести более активный образ жизни! Следующим летом отправимся куда-нибудь на людный курорт. Если, конечно, не будет войны». – Поль досадливо сдвинул брови.

«А собака? Как быть с этим?» – Поль начал подыскивать реальные основания случившемуся когда-то с ним и, оказывается, уже случавшемуся с его дедом. Но нить его мыслей была резко прервана вторжением Анны.

Анна, растрепанная, повязанная кухонным передником, влетела в комнату.

– Поль! Мы едем! Сейчас же! Ни секунды промедления! Никаких объяснений! Я не хочу, чтобы моя дочь сошла с ума! За вещами заедем после!

Взглянув на жену, он понял, что все возражения, доводы, сомнения следует оставить.

Разумеется, нечего было и думать о том, чтобы добраться до Парижа на машине Поля. Хотя такое намерение и было, но автомобиль оказался не в очень хорошем состоянии. Мишель и Катрин решили добираться до станции на велосипедах. В машину сели Анна, ее отец и Марин. Поль поместился за рулем. Они решили оставить автомобиль у начальника станции и вернуться за ним позднее.

На вокзале Анна хотела купить билеты на поезд, отходивший через час, но Поль удержал ее, надо было дождаться Мишеля и Катрин: уезжать, так уж всем вместе!

Они сидели на жесткой деревянной скамье. Марин прижалась к матери. Анна ласково погладила дочь по темным густым волосам. Девочка успокоилась. Теперь они непременно уедут. Осталось потерпеть совсем немного! Марин вынула из своей дорожной сумки, которую захватила с собой, том Монтеня и принялась за чтение. Ей было приятно читать, потому что она ощущала, как бережно и внимательно относится к ней мать. Поль вспомнил о том, что захватил с собой дневник Габриэль, и раскрыл его.

– Библиотечный зал! – улыбнулся старик, отец Анны.

«Итак, – Поль снова размышлял, – собака! Каким образом объяснить?.. И портрет! Но, господи, ведь это так просто! Это поразительное сходство с определенным типом лица, периодически встречающимся в нашей семье, и породило легенду о человеке, рождающемся накануне катастрофы, о том, кто должен выжить… Да, кажется, с этим все ясно!»

Внезапно стеклянные двери распахнулись так резко, что все сидевшие в зале ожидания невольно подняли головы. К скамье, на которой расположилась семья Л., порывисто приближалась пожилая худая женщина в черном. Это была Жюли К., тетка покойной Мадлен. Она запыхалась, тяжело переводила дыхание.

– Мне сказали, что вы едете! Я тоже еду, сейчас, поезд отойдет через двадцать минут! Поль Л., я прошу вас, верните мне дневник! Я ничего не могу объяснить! Но верните дневник! Мне было предупреждение! Странное! Я не могу сказать! Верните дневник!

– Я действительно захватил с собой дневник вашей родственницы, – начал Поль. – Совершенно случайно, впрочем. Прошу вас! – Поль вручил ей толстый альбом. – И попытайтесь успокоиться, присядьте!

– Нет, нет, я спешу! Благодарю вас за то, что вы не задаете излишних вопросов! Прощайте!

То, что произошло в ближайшие полчаса, напоминало кадры приключенческого фильма. Старуха исчезла за дверями. Вскоре раздался гудок тронувшегося поезда. Стук колес. И тотчас вслед за этими обыденными звуками – грохот взрыва.

Поднялась суматоха, все бросились к дверям.

– Сидите! Не двигайтесь! – кричала Анна. Она не хотела, чтобы ее старый отец, Марин и хромой Поль оказались в гуще растерянной толпы. Ведя велосипеды, к ним пробрались Мишель и Катрин, они только что доехали до станции и видели, как столкнулись два поезда. Это было очень страшно!..

«Дневник погиб! – думал Поль в состоянии какого-то отупения. – Нет в живых Жюли К., то есть еще одного человека, причастного ко всему этому странному…»

Железнодорожное полотно было основательно повреждено. Теперь не представлялось возможным уехать раньше, чем через неделю. Обратно в загородный дом возвращались унылые, измученные. Анна обнимала за плечи плачущую дочь.

Комнаты и лужайка показались всем какими-то заброшенными, одичавшими, хотя ведь они отсутствовали всего каких-то несколько часов!

– Уедем через неделю, – заговорил Мишель с несколько наигранной бодростью.

– Мы никогда отсюда не уедем, – понурилась Марин.

– Сейчас нам надо подкрепиться! – Анна уже взяла себя в руки. – Марин, я буду спать в твоей комнате, можно?

– Спасибо, мама, с тобой я не буду бояться!

Снова появились все признаки обыденного бытия: ужин, зажженные лампы. Но что скрывалось за этой реальностью?

После ужина тихо сидели в гостиной, как обычно. Катрин читала. Марин и Мишель играли в шахматы. Старик задумчиво молчал. Анна пристроилась рядом с креслом Поля и вязала. Поль и Анна разговаривали так тихо, что никто не мог их услышать.

– То, что произошло сегодня, ужасно! – проговорил Поль, склоняясь к жене. – Для меня страшнее всего то, что, в сущности, я думаю о катастрофе лишь как о событии, помешавшем нашему отъезду! Погибли люди, много людей, они даже не подозревали о существовании нашей семьи! Но почему же, спрашиваю я себя, почему же мне порою кажется, что крушение произошло специально для того, чтобы воспрепятствовать нам…

– Мне кажется, это обычные человеческие мысли. – Спицы быстро двигались в проворных пальцах Анны. – Чаще всего мы просто не замечаем их. Но сегодня ты все воспринимаешь обостренно, потому и сумел сформулировать трагическую суть этой обыденности.

– Ты умница!

– Осторожно, не наклоняйся слишком низко, уколешься!

– Я просто хочу поцеловать тебя!

– Но мы не одни!

– Я совсем незаметно! – Поль осторожно откинул светлые волосы жены и поцеловал ее в висок.

– Знаешь, Поль, эта катастрофа с поездами почему-то напомнила мне о смерти Дени. Бедный юноша! И Барб! Это был ее любимец, младший сын.

– Ты веришь, будто он наступил на косу и его ударило лезвием?

– Я уже ничему не верю!

– Скажи, Анна, отчего ты не спросишь меня о дневнике?

– Да, как-то совершенно вылетело из головы! Но ведь и ничего удивительного! Ты успел дочитать?

– Дочитал. Это история семьи моего деда. Бабушка была гречанкой, звали ее Мария. Я еще помню ее даггеротипный портрет. Мать уничтожила его. Но теперь я, кажется, могу ее оправдать!

Поль начал пересказывать жене содержание записей Жюли К. Он сам не мог бы объяснить, почему, он утаил от Анны то, что призрак на старом кладбище, указав на маленькую дочь Марии, говорил о «злом духе».

– Все это довольно жутко! – Анна поежилась.

Поль помолчал.

– Ты знаешь, Анна, я давно хочу тебе сказать, признаться… Только что я рассказал тебе, что, судя по дневнику Жюли, мой дед страдал галлюцинациями, и это было как-то связано с его собакой… Ты помнишь ту нашу размолвку? Но это глупый вопрос. Разумеется, помнишь! В то утро я вошел в спальню и увидел на постели женщину, совершенно незнакомую! С всклокоченными волосами, с темными провалами безумных глаз! Вероятно, она убежала из какой-то лечебницы! Она лежала на нашей постели, прикрывшись одеялом! И вдруг… Мною овладело постыдное желание! Сознание заволоклось какой-то мутью! Происходило что-то странное, страшное, мучительное! Смутно припоминаю, будто видел тебя… как в тумане… А потом я понял, что она… оно… это существо – гермафродит! Мне стало противно! Существо опустилось на четвереньки и побежало к двери… Оно превратилось в собаку, Анна! На моих глазах! Но это, конечно, была галлюцинация! Такие же галлюцинации, кажется, бывали и у моего деда! Ты должна простить меня! В ту ночь ты ждала меня, а я уснул одетый в гостиной. А утром… ты видела меня и это…

Анна сидела в оцепенении.

Та ночь! О, она все помнит! Она помнит, каким странным был Поль, ее Поль! Он мог забыть! Прошло столько лет. Нет, незачем лгать самой себе! Он прекрасно все помнит! Он не был с ней в ту ночь! Кто же был? Марин! Конечно же, девочка была зачата в ту ночь! Кто ее отец?

– Забудь обо всем этом, Поль, – ровным голосом произнесла Анна, – забудь, если сможешь! Я люблю тебя, и мы всегда будем вместе!

Поль снова поцеловал жену.

Утром Мишель съездил на велосипеде в деревню, привез газеты. Старик, отец Анны, просматривал заметки о крушении.

– Что они пишут, папа? – спросила Анна.

– Что-то странное! Крушение произошло вне всякой логики. Поезда двигались точно по расписанию. Пути были в полной исправности!

– А по-моему, – заметил Мишель, – не стоит видеть сверхъестественное там, где оно и не ночевало! Разумеется, служащие железной дороги не спешат предать гласности свои упущения и ошибки!

Никто не ответил Мишелю. От этого общего молчания юноше сделалось немного не по себе. Наконец старик, казалось, сжалился над ним:

– Возможно, ты и прав!

– А возможно, что Мишель не прав! И все мы правы! Или не правы! И все это никогда не кончится! Или кончится очень плохо! – Марин расплакалась.

– Девочка моя, успокойся! – Анна бросилась к дочери.

– Успокойся, сестричка!

Марин оттолкнула руку Мишеля.

– Не надо успокаивать меня! Мы не смогли уехать! И все мы знаем, что крушение произошло только для того, чтобы помешать нам уехать! И никаких других причин нет и быть не может! Не может! И погибли люди! И никто не знает и не будет знать, что все это из-за нас, из-за нас! И нам самим никого не жалко! Потому что все мы знаем, что мы обречены! И мы умрем!

– Марин, перестань! – воскликнул Поль.

– Нет, не перестану! Мы умрем! Мы все погибнем! Наша смерть будет страшной! Страшнее, чем крушение! Страшнее!

– Тише, голубка, тише, – испуганно бормотала Анна.

– Я не хочу умирать, не хочу! – выкрикнула Марин.

Внезапно девочка замерла с широко раскрытыми глазами, глядя прямо перед собой.

– Нет, – тихо заговорила она, – то, что случится со мной, это будет не смерть! Страшнее смерти! Бессмертие, да? Бессмертие? – Было непонятно, кого спрашивает Марин. – Бессмертие страшнее смерти! Я боюсь! Спасите меня! За что мне все эти муки?! Я не злая! За что?!

Девочка с плачем упала на пол. Анна опустилась рядом, обняла дочь, нежно гладила ее по голове и тоже плакала.

– Нужно быть спокойными, – раздался голос старика. – Мы ничего не можем изменить. Ничему не можем помешать! Мы должны просто жить! Жить и думать о том, что через неделю мы непременно уедем отсюда!

Катрин, до сих пор молчавшая, нервно что-то процедила сквозь зубы и быстрым шагом вышла на лужайку перед домом.

Она увидела, как Мишель ведет велосипед.

– Куда ты? – с беспокойством окликнула сына Катрин.

– Прокачусь в деревню!

– Мишель, будь осторожен!

– Разве ты не слышала, что сказал дед! Надо просто жить! Жить и ждать! И ездить на велосипеде!

Он вскочил в седло и педали завертелись.

Катрин глядела на удаляющегося сына, курила и думала. Что-то происходит с ней. Еще недавно ей казалось, что она нашла в жизни свой путь. Любовь молодой девушки, например, такого существа, как Мадлен, в этом Катрин видела смысл жизни. Она поморщилась. Как все было глупо! Глупо и противно! И эта смерть Мадлен! Ей показалось, будто она видела на берегу Марин. Да, видела! Это не была галлюцинация! Но это не была Марин! Кто же это мог быть?

Но странно! После смерти Мадлен она, Катрин, не может без стыда подумать о женской любви. Как она могла жить этой жизнью?! Глупо! Отвратительно! Пошло!

Кто виновен в смерти бедной Мадо? Она, Катрин, кто же еще! Зачем она соблазнила ее? Зачем внушала, будто женская любовь может заменить все – мужа, детей, дом? Зачем она привезла девушку сюда? Это было самоубийство, то, что произошло с Мадо!

Она, Катрин, она могла привезти сюда эту девушку! Сюда, в семейный дом Поля и Анны! Какой стыд! Какие они терпеливые люди! А Марин? Марин все поняла! Какой пример она подавала Марин! И Анна! Катрин виновата перед Анной. Зачем надо было рассказывать дурное о Марин! Бедная девочка! Это была не Марин! Кто же это был? Боже! А не все ли равно! Что за нелепая страсть расследовать, разбирать, пытаться понять! А нужно одно: попытаться разобраться в себе! Вот что нужно!

И в этот миг Катрин изумилась. Ей показалось, будто она явственно услышала, как тихий чужой голос произнес, словно бы внутри ее сознания: «Поздно».

Катрин невольно оглянулась. Конечно, она была одна на лужайке.

Сын! Как она могла так мало думать о нем? Он – единственное, что у нее есть! Этот худощавый парнишка с чуть вздернутым носом и дыбящимися на макушке светлыми волосами. Быть рядом с ним, помогать ему…

Как она виновата перед сыном! Она не растила его!

Барб! Бедная кормилица! Несчастная мать!

Анна! Они растили Мишеля!

Конечно, он никогда не простит Катрин! Да ей и не нужно. Только бы видеть его, хотя бы иногда. Знать, что он здоров. Помогать ему, если он позволит! Ей больше ничего не нужно!

И снова ей показалось, будто она слышит тихий чужой голос внутри своего сознания: «Поздно».

Она закурила новую сигарету.

Когда все началось?

Может быть, все это – какое-то странное, неизученное влияние. Например, странное взаимодействие местности и нервной системы людей, поселившихся в этой местности. Нет, что за глупости у нее в голове!

Так с чего же все началось?

Она припомнила летний день. Это было давно, сто лет назад, а ведь на самом деле недавно, совсем недавно.

Поляна в лесу. Три маленьких креста, связанных из веток. Три ящерицы корчатся на крестах, распятые… Или они уже были мертвы? Или умерли, когда она их освободила?

И Марин! Как нелепо было подозревать Марин!

Надо попросить прощения у Анны!

Катрин бросила окурок и пошла в дом.

В доме царила тишина. Поль был у себя. Отец Анны дремал в своей комнате.

Анны и Марин нигде не было. Может быть, они в пристройке?

Катрин вышла на веранду. Нет, похоже, и в пристройке никого нет. Она приложила ладонь козырьком к глазам. Ей показалось, в пристройке кто-то есть! Она никого не заметила, но возникло ощущение, что кто-то есть! Но ведь Барб увезла ключ! Ах да, Мишель открывал дверь, искал записи Дени. Не нашел! Бедняга Дени! Откуда она знает о том, что Мишель открывал дверь в пристройку? Кто ей сказал? Где она слышала? Да все равно! Так можно с ума сойти! Скорее бы уехать!

Но если в пристройке кто-то есть! Она вздрогнула. Нет, это правда! Человеческая фигура вихрем пронеслась к лесу. Выскочив из пристройки!

Не раздумывая, Катрин побежала через лужайку. Рванула дверь. Дверь легко отворилась. Никого! И никаких следов того, что здесь недавно кто-то был!

Может быть, Анна и Марин на кухне? Последнее время Марин не отходит от матери! Бедная девочка! Она напугана!

Катрин вернулась в дом.

Тишина.

Прошла по коридору. Дверь в комнату Марин была открыта.

За дверью – голоса.

Слава богу, это Марин и Анна!

– Можно? – Катрин остановилась.

– Да, заходи! – Анна посмотрела на нее приветливо. – Ты очень кстати!

– Почему же?

– Я решила принести сюда из кладовой сундук, тот самый, с платьями и портретом. Но он тяжелый. Может быть, мы с тобой вдвоем справимся?

– Я помогу! – вмешалась Марин.

– Не надо! – откликнулась мать.

– Попросим Мишеля! – предложила Катрин. Ей хотелось о чем-то попросить сына, о каком-нибудь незначительном одолжении.

– Ах нет! – Анна покачала головой. – Я не знаю, но мне почему-то кажется, что ему не нужно слишком много знать обо всем этом!

– Анна! Анна! Ты – настоящая мать! А я такая нечуткая! Я обидела тебя и Марин! Я ведь сейчас пришла, чтобы попросить прощения!

– Забудем, Катрин! Мы ведь близкие люди и никогда не оставим друг друга!

– Забудем, тетя Катрин! – Марин сидела на своей постели, чуть сгорбившись. За последнее время в ней появилось много чисто детских черт. Вероятно, это произошло под влиянием всех ее страхов и мучительных переживаний, от которых она нашла защиту у матери. Отношения матери и дочери теперь сделались нежными и добросердечными.

– Знаешь, мама, – Марин тронула мать за плечо, – давай просто перенесем портрет и платья и ту накидку в комнату. А сундук оставим в кладовой! Он тяжелый!

– Моя умная девочка! – Анна вздохнула. – А ты видела эти платья и портрет?

– Не помню! Но мне кажется, что я никогда их не видела!

Обе женщины и девочка отправились в кладовую и принесли оттуда портрет, платья и накидку.

– А куда мы их спрячем? – спросила Марин.

– В шкаф? – Катрин посмотрела на Анну.

– Да, конечно, в шкаф. Но прежде, Марин, я хочу рассказать тебе кое-что об этих предметах! Ведь это семейные реликвии!

Произнеся это, Анна вдруг смолкла и опустила голову. Семейные реликвии! Но кто отец ее дочери? О боже! Не следует обо всем этом думать!

– Что же за реликвии, мама?

– Эти два платья, серебристое и золотистое, и этот голубой плащ остались твоему отцу после смерти его родителей. А его родители унаследовали это от своих родителей.

– И так далее, в глубь веков! – Марин улыбнулась.

Анна обрадовалась тому, что у дочери выровнялось настроение.

– Да, милая, в глубь веков!

– Но все это сшито по моде восемнадцатого века. Античный стиль. Тогда именно это было в моде, – добавила Катрин.

– Однако сами ткани явно сделаны гораздо раньше! – заметила Анна.

– Да, очень старинные и очень странные ткани! – Катрин погладила серебристую поверхность. – Платье цвета луны!

– А портрет никого тебе не напоминает? – спросила Анна у дочери.

– Ну, мама! Как можно спрашивать с такой неуверенностью? Конечно же, этот мальчик страшно похож на Мишеля!

– А у тебя не возникает ощущения, будто это и есть наш Мишель? – осторожно полюбопытствовала Анна.

– Но ведь этого не может быть! Или нет! Теперь я отвечаю, не подумав, слишком легкомысленно. Вот почему я не могу представить себе, что это Мишель! Потому что и этот мальчик на портрете, и Мишель, они оба слишком простые, славные, обычные; трудно себе представить, чтобы с такими людьми было связано что-то сверхъестественное! Правда, тетя Катрин?

– Да, и у меня такие же ощущения! – ответила Катрин. – А у тебя, Анна?

– Теперь и у меня. Но так было не всегда. Ты это помнишь, Катрин? И с тобой ведь было так?

– Было!

– Наверное, это было очень давно, когда Мишель был совсем маленький и вы редко видели его! – сказала Марин.

– Как ты права! – воскликнула Катрин.

– Ведь когда часто видишь Мишеля, говоришь с ним, такие ощущения просто не могут возникнуть. – Марин говорила свободно и с интересом.

– Моя умная девочка! – Анна подошла к дочери и обняла ее.

Мишель ехал на велосипеде по шоссе.

Эх, если бы вот так докрутить педали до самого Парижа! Но ничего! Еще несколько дней, и они уедут! И вся бессмыслица кончится! Бред какой-то! Находит же на людей! И все такие нервные – мать, Анна, Марин, да и отец не лучше!

Жаль беднягу Дени! И Барб!

Нынешнее лето пропало! А ведь с осени он собирался начать серьезно учиться живописи. И начнет, несмотря ни на что! Только бы не было войны! В газетах пишут черт знает что! Но ведь это невозможно! Эти бомбежки с воздуха! Ведь так люди в два счета уничтожат друг друга. Вот и отец говорит.

Мишель поехал быстрее.

Хорошо! Ветерок свистит в ушах!

Неохота возвращаться домой!

Скорее бы уехать!

Они уедут, уедут! Нечего тревожиться!

Дорога была пустынной.

Еще быстрее!

Мишель пригнулся к рулю.

Ветер совсем вздыбил его волосы.

И вдруг… резкий толчок… Кажется, удар…

Он лежал рядом с велосипедом на земле…

– Анна, мне показалось, я видела, как из пристройки выбежала человеческая фигура и понеслась к лесу.

– По логике, этого быть не может! – безмятежно откликнулась Анна. – Но у нас теперь может случиться решительно все!

Втроем они сидели на веранде и пили кофе с булочками.

Погода была чудесная!

Им казалось, что впервые за много дней они освободились от мучительного предощущения грядущих несчастий.

– И, конечно, эта фигура была похожа на меня! – Марин засмеялась и надкусила булочку.

– Если честно, то как раз этого я не заметила! – призналась Катрин.

– Жалко! – Марин по-детски надула губы.

Теперь засмеялась Анна.

И вдруг они увидели Мишеля.

Юноша влетел на веранду.

– Все! Конец всем мучениям! Я нашел объяснение всему! А вы все думали, что это что-то сверхъестественное, ведь так? Ну? Анна, мама? Ведь так? Ну? Марин, я нашел объяснение! Но скорее! Бежим! Объяснение там, на краю лужайки, и оно нуждается в помощи!

Обе женщины и девочка побежали вслед за ним.