Текст книги "В садах чудес"
Автор книги: Клари Ботонд
Соавторы: Якоб Ланг,Жанна Бернар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)
Когда я родился, герцогством нашим правил отец нынешнего герцога. Правлению его предшествовала длительная борьба за трон. Я полагаю, и сегодня в наших землях найдутся сторонники прежней династии. Но семью, в которой мне суждено было увидеть свет, все это не так уж занимало. Дед мой был в порту переводчиком. Он прекрасно знал арабский и турецкий, а также греческий языки, и помогал чужеземным купцам в их торговых переговорах. Сына своего, то есть моего будущего отца, он мечтал видеть искусным врачом. И вот он отправил его в Парижский университет, снабдив определенным количеством золотых монет превосходной чеканки, а также изрядной долей наставлений.
Будущий мой отец учился прилежно, избегал дурных компаний и домой вернулся обладателем обширных познаний в лекарском искусстве. Кроме того, он умел составлять всевозможные мази и притирания, изготовлять духи и ароматические пастилки. Все это снискало ему в короткое время довольно много клиентов. По достижении зрелого возраста тридцати лет отец мой владел несколькими домами в городе, а также тремя-четырьмя загородными усадьбами. Тогда он решил, что пришла пора обзавестись семьей. Выбор его пал на девушку из богатой купеческой семьи, скромную и хорошо воспитанную. Спустя год после заключения брака явился на свет мой старший брат Грегорио, за ним последовал я, Романо. Славный старик, наш дед, еще успел порадоваться семейному счастью единственного сына. Он не стал свидетелем печальной участи, вскоре постигшей нашу несчастную семью, ибо тихо скончался в преклонном возрасте, окруженный заботами близких.
Начальник стражи прервал свой рассказ и посмотрел на Жигмонта с улыбкой.
– Вы, должно быть, удивляетесь тому, что из памяти моей совершенно изгладилось точное число городских домов и пригородных усадеб, которыми владел мой отец! Но тяжкий гнет бедствий…
– О, я не из тех, кто живет прошлым! – Жигмонт улыбнулся своей смешливой улыбкой. – Я столько всего перезабыл! Вот и вас никак не могу вспомнить! Но рассказывайте дальше!
– Слушайте! – Романо переставил фонарь поближе. – Итак, после смерти деда достояние моего отца еще приумножилось, потому что дед за свою долгую жизнь успел кое-что скопить, и, разумеется, все это унаследовал его единственный сын.
Мы с братом росли в богатстве и холе. Многочисленные слуги и служанки, прекрасные лошади, дорогая одежда. Отец и особенно мать радели и о нашем образовании. Нам нанимали учителей, родители желали видеть меня не менее, чем доктором права, а брата Грегорио – таким же уважаемым и искусным лекарем, каким был наш отец.
Но одно дело – полет мечтаний, и совсем другое – земная жизнь! Оба мы не оправдали надежды родителей. Мне была скучна юриспруденция, еще в детстве я пристрастился к оружию разных видов и бредил битвами и походами. Брат Грегорио не проявлял ни малейшей склонности к медицине! Сумрачный и нелюдимый, он любил деревню и в сельской местности чувствовал себя куда привольнее, нежели в городских стенах.
Разумеется, я, почти ребенок, не смел ослушаться родителей и покорно корпел над постылым Кодексом Юстиниана, постылые учителя порою больно шлепали меня корешками ненавистных мне книг.
Что до моего брата, то он проявил упрямство и в конце концов отец просто вынужден был уступить ему. Отец предоставил в распоряжение Грегорио самую дальнюю свою усадьбу, где брат мой и зажил по своему усмотрению.
Но случилось так, что спустя некоторое время управляющий имением привез моему отцу письмо. В этом неприятном для отца послании дворянин, живший по соседству с усадьбой, где поселился Грегорио, уведомлял отца о том, что брат мой ведет себя крайне дурно и, в частности, соблазнил трактирную служанку из ближнего городка и сожительствует с ней бесстыдно и напоказ, нимало не заботясь о добром имени семьи, а также о мнении окрестных дворян и горожан.
Все эти сведения крайне опечалили отца. Он скрыл их от матери и решил сам поехать и узнать все на месте; так сказать, убедиться собственными глазами в семейном нашем позоре.
Сейчас вы узнаете, почему мне так хорошо запомнилось то, что произошло вслед за получением рокового письма.
Лето выдалось погожее, теплое и светлое. Отец сказал матери, что поедет проведать Грегорио. Мать, ни о чем дурном не подозревавшая, принялась уговаривать его, чтобы он и меня взял с собой за город. Зная причину своей поездки, отец противился уговорам супруги, как только мог! Но испугавшись, что она что-то заподозрит, обещал взять меня с собой. Он собирался выехать рано утром в собственной повозке в сопровождении нескольких слуг. Я думаю, он ничего не имел бы против того, чтобы я проспал назначенное время. Но я вовсе не прочь был от прогулки за город и пробудился ни свет нм заря!
Мы двинулись в путь. Должно быть, мне и прежде случалось бывать за городом, но запомнилась именно эта поездка. Светило солнце. В полях колосились, наливаясь зрелостью, хлеба. Сельские девушки в своих грубоватых, но ярких одеждах казались естественной частицей окружавшей их природы.
К полудню мы добрались до городка, в котором находился трактир, откуда мой брат сманил служанку. Мне было свойственно обычное мальчишеское любопытство и проще всего было удовлетворять это любопытство, прислушиваясь к болтовне слуг и служанок из нашего дома. При отце, а особенно при матери они побаивались распускать языки, но меня не стеснялись, воображая, будто я еще слишком мал для того, чтобы понять, о чем они сплетничают. Таким образом, я уже знал, зачем отец отправился в деревню.
Трактир представлял собою двухэтажное строение с наружной лестницей. На втором этаже помещались комнаты для приезжающих. Видимо, трактирщика уже осведомили о приезде моего отца. Едва мы подъехали, как поднялась заметная суматоха, прислуга заметалась по двору, из окон выглядывали женские лица. Все это я с интересом разглядывал.
Наконец к отцу выбежал сам трактирщик, толстый, как и подобает трактирщикам, с хитрой физиономией.
– Добро пожаловать, мессир Джакомо! Я сейчас приготовлю вам комнату! А это ведь ваш меньшой? – он указал на меня. – Славный мальчуган!
– Благодарю! Комнаты нам не нужно, – сдержанно ответил отец. – Я надеюсь засветло добраться до усадьбы!
– Тогда, быть может, желаете отобедать?
– Нет. В усадьбе мы и пообедаем! Но я желал бы побеседовать с тобой наедине.
Отец говорил спокойно, но даже я, ребенок, заметил, что это спокойствие стоит ему значительных усилий.
Трактирщик закивал понимающе, пожалуй, слишком понимающе, как я теперь думаю, и, суетливо кланяясь, повел отца вверх по лестнице. Слугам и мне отец приказал подождать внизу, во дворе.
О чем беседовал мой отец с трактирщиком, я догадываюсь, хотя слышать их беседу мне не довелось. Зато я беспрепятственно вслушивался в разговоры трактирных слуг и служанок с присевшими на скамью у стены слугами моего отца.
Как сейчас вспоминаю яркий солнечный день и молодую женщину, выплеснувшую помои из лохани прямо во двор. Совершив сие полезное деяние, она сочла необходимым для себя передохнуть с полным на это правом. И вот, оперев пустую лохань о бедро, она остановилась перед нашими слугами. Я почувствовал, что мне и стыдно, и приятно глядеть на ее обнаженные до локтей сильные, привыкшие к черной работе руки, на полные сильные бедра, ясно видимые под юбкой. Должно быть, она заметила мое смущение, потому что потрепала меня по волосам и в этот простой жест вложила всю развращенность женщины, то что называется, видавшей виды. Меня смутила эта ласка, я отбежал в сторону и притворился, будто внимательно разглядываю кучу песка, выискивая мелкие цветные камешки. Но уши я навострил.
– Ты давай полегче! – добродушно заметил один из наших слуг постарше, обращаясь к трактирной прислуге. – Не видишь разве, молодой господин еще дитя!
Служанка заливисто расхохоталась.
– Такое же дитя, как его старший брат! – звонко произнесла она.
Слуги посмотрели на женщину выжидательно, им хотелось услышать более или менее правдоподобный рассказ о любовной связи моего брата Грегорио.
– Да уж! – служанка присела на край скамьи. – Сыновья у мессира лекаря, что малые дети!
– Особенно старший! – фыркнул наш молодой слуга.
– Видели бы вы, как он приезжал сюда каждый божий день! Коня загонял!
– Будто и загонял! – пожилой слуга напустил на себя равнодушный вид.
– Загонял, загонял! А было бы из-за кого!
– Из-за кого же? – не выдержал молодой слуга. – Ты уж расскажи, не томи!
– Не томи, давай! – поддержали еще двое слуг. Один из них подскочил к женщине, наклонился и обнял ее. Она притворно взвизгнула. Они оба принялись в шутку бороться.
– Бросьте вы эту чертову возню! – приструнил их старый слуга.
Наконец служанка трактирщика смогла начать свой рассказ. Она была раскрасневшаяся, запыхалась, будто бежала.
– Кларинда эта, ну, которая приглянулась старшему лекарскому сыну, – девка, видать по всему, себе на уме! Слухами земля полнится, вот и о ней кое-что рассказывали! Говорили, будто приплыла она в город на чужеземном корабле и была вроде как невольницей у какого-то греческого купца!
– Так уж и невольницей? – недоверчиво спросил наш старый слуга.
– Невольницей, невольницей! – служанка сама уверилась в своих словах. – Грек ее в кости проиграл в портовом кабаке!
– Вовсе нет! – неожиданно вмешался молодой слуга.
– Ты-то откуда знаешь? – женщина обиделась.
– Да просто я был в том кабаке!
– Вот тебе и раз! – встрепенулись остальные.
– И, не таясь, скажу, – продолжил молодой слуга. – Если речь идет о той самой девке, завидую я старшему сыну нашего хозяина, и еще как завидую!
– С чего бы это? – недоверчиво спросила женщина.
– А вот с чего! День у меня был свободный, хозяин отпустил, ну я и засел в кабаке! Где-то ближе к полуночи приходит этот грек, с ним женщина, вся закутанная в темное длинное покрывало, а все равно видать, что молодая и красивая! Света в кабаке немного, она присела на пол в углу, поджала ноги под себя, и тихо-тихо так сидит. Грек спросил вина. Должно быть, камень какой-то лежал у него на сердце, потому что выпил он много. Тут горбатый Анджело и его компания приманили беднягу играть в кости. А уж кто садится с горбатым Анджело, непременно проиграет! Ну, грек и проигрался. Вдруг встает, пошатываясь, и говорит по-нашему:
– Я, – говорит, – предлагаю вам такое дело: если я сейчас выиграю, то все свои деньги верну, а если проиграю, то можешь провести вон с ней ночь, – обращается он к нашему горбуну. – А цену пусть она сама назначит!
– Нет уж, ночь пусть будет даровая! – скалится горбун.
– Даровая?! – у грека глазищи кровью так и налились. – Да ты хоть посмотри, какая это женщина! Для твоего ли она вонючего… – он выкрикнул площадное название мужского члена. Затем ласково обернулся к своей спутнице. – Покажись, жизнь моя!
И тут раздался ее голос. Никогда не слыхал я таких голосов! Должно быть, у русалок, что рыбаков пением своим манят на острые скалы, вот такие голоса!
– Закариас! – говорит она этим своим голосом. – Ты все помнишь? Все понимаешь?
– Да помню, помню! Понимаю! – отмахивается он. – Не оставаться же мне без гроша!
Тогда она медленно откинула покрывало. И будто небесным светом осветило комнату! Такая красавица!
– Что ж, мечи! – говорит Анджело греку.
Тот кинул – вышло девять.
Анджело кинул – двенадцать!
– Ну, – хихикает горбун. – Пусть твоя красотка назначает мне цену!
Красавица поднялась, подошла к своему греку, а тот сидел, как потерянный. Она же, отстраняясь от него как-то брезгливо, вытянула у него из-за пояса кинжал, положила на стол и говорит:
– Вот моя цена! – тот, кто решится провести со мной эту ночь, утром пусть выплатит тысячу золотых вон ему, – она указала на грека. – А как выплатит, получит удар вот этим кинжалом. От меня! В сердце!
И повернула к нам лицо. А какое лицо! А глазищи!
Все примолкли. Кому охота сдохнуть из-за девки, пусть даже самой раскрасавицы! Да и тысяча золотых – немалые деньги! Не у всякого найдутся! А у грека, гляжу, руки дрогнули, от жадности, должно быть!
А красавица ждет!
И тут наш горбун сгреб со стола проигранные греком деньги, а как раз и было – тысяча золотых – швырнул в мешок, и мешок тот – греку – к ногам! А тишина – слышно, как мешок загремел!
Красавица шагнула к Анджело. Тот даже немного попятился. Но никто не рассмеялся.
Горбун взял красавицу за руку и повел в пристройку во дворе.
Мы решили не расходиться. Очень любопытно было узнать, как закончится ночь! Спросили вина и стали ждать. Долго ждали. Рассвело. Все вино выпили. Наконец появляется Анджело. За ним тихими усталыми шагами движется красавица, снова закутанная в покрывало. Прошла в угол и села тихонько, как прежде сидела. Так жаль мне ее стало, хотелось погладить ее, как ребенка какого, по голове. Все молчали. Анджело глядел, как пьяный, после облизнул губищи длинным языком и смачно так пробурчал:
– Сладкая, как персик! Виноградина! У-у! И вроде бы девственница, братцы!
И снова никто не хмыкнул, не захохотал.
– Расплачивайся! – грек внезапно подскочил к Анджело, не выпуская из рук мешка с деньгами. – Расплачивайся, будь ты проклят! Где кинжал?!
Красавица легко встала и подошла к столу. Взяла кинжал.
– Не-е-ет! – горбун завизжал, как недорезанный поросенок.
Он хотел было сбежать, да мы не дали, окружили его кольцом, сжимаем. Он визжит, слюни распустил.
Красавица подошла, вскинула кинжал и зажмурилась. И такая она милая была с этими зажмуренными глазами, а ресницы длинные. Замахнулась, ударила. В сердце!
Горбун дернулся, обмякшее тело мешком свалилось на пол. Тут кое-кого потянуло на свежий воздух. Ведь убийство все же! А в герцогской тюрьме сидеть за соучастие никому неохота! Я решил остаться. Сам не знаю, почему!
– Дозор! Стража! – крикнул кто-то.
Слышно было, как во дворе спешиваются дозорные. Я вскочил, какой-то парень помог мне. Вдвоем мы потащили тело Анджело в самый дальний темный угол.
Девушка стояла, закутанная в покрывало. Кинжал остался в ране горбуна.
– Что здесь у вас? – крикнул старший дозорный. – Драка? Поединок? Эй, хозяин, почему до света держишь кабак отворенным? Штраф хочешь заплатить? Давно плетьми не стегали на главной площади?!
– Я… у меня… – хозяин начал заикаться. – Это так, приятели самые близкие собрались! Вот… Немного вина выпили! – он вдруг замолчал и тотчас раздался его дикий вопль. – А-а! А-а-а!
Хозяин остановившимся взглядом смотрел прямо перед собой.
– А-а! А-а-а!
Я и не думал прежде, что мужчина так орать способен!
Тут мы и сами поглядели туда, куда, не отрываясь, глядел хозяин. Чудо еще, что и мы не завизжали!
В кабак вошел… горбатый Анджело!
Кое-кто из его компании робко перекрестился, а были парни отчаянные, не из пугливых! Я, пригнувшись, будто брюхо у меня схватило со страху, кинулся в угол.
Тело Анджело лежало в углу. Его изуродованное горбом туловище, его уродливо оскаленные зубы!
– Эй, хозяин, чего орешь? – спросил вошедший живой Анджело. – Чокнулся, что ли? Дай-ка мне вина с утра! А ото что за баба? – он уставился на девушку под покрывалом.
Грек схватил ее за руку и пошел прочь. Дозорные пропустили его. Они снова пригрозили хозяину штрафом и поркой, сели на коней и поехали.
Живой Анджело сидел за столом и выпивал. Мертвый Анджело валялся в углу! Но я не стал дожидаться, чем все это кончится. Я выбрался следом за греком.
Девушка высвободила свою руку из его руки.
– Прощай, Закариас! – тихо произнесла она. – Ты все знал, ты знал, на что идешь!
Она говорила по-нашему.
Грек что-то залопотал по-своему. Пытался удержать ее. Но робко как-то. Она повернулась, и не успел я решиться пойти за ней, как ее и след простыл.
С тех пор никто не видел ее в городе. Говорили, старикашка какой-то голубоглазый искал ее в порту. Но я врать не стану – не видал его!
– А чем дело кончилось с этим, с горбатым? – боязливо спросила служанка.
– Да ничем! – молодой слуга пожал плечами. – Хозяин втихаря кинул его на помойку!
– Но как же это так вышло, что он раздвоился? Что-то такое я слыхал… – пожилой слуга глянул на молодого.
– Должно быть, показалось нам с пьяных глаз, – беспечно отвечал молодой. – Хозяин кабака не очень-то об этом говорит, убийство есть убийство. Хотя нам что – мы нс убивали, убивала она. И таких, как этот горбун, не особо ищут и не скоро хватятся! Живут ведь они без дома, без роду-племени!
– Хозяин-то кабака молчит, зато у тебя язык без костей! – заметил другой слуга.
– О чем речь? – к нашей компании приблизился один из трактирных слуг, с явным намерением присоединиться.
– О Кларинде, – ответила служанка.
– Девка хороша! – трактирный слуга одобрительно щелкнул языком.
– Таким всегда везет! – служанка, конечно, завидовала. – Года не прошло, как нанялась к нам, и глядь – окрутила приличного господина!
– Что, тебе небось так не повезет! – насмешливо кинул трактирный слуга. Должно быть, у него со служанкой были свои счеты. – Кларинда была, по всему видать, из благородных! С нашим братом не путалась!
– Из благородных, как же! – недовольно пробурчала служанка, но видно было, что возразить ей нечего.
– Мессир Грегорио сюда ездил каждый день, с тех пор как увидел ее случайно, – задумчиво сказал трактирный слуга.
– Такое случайно не бывает! – служанка скривила губы. – Она сама попалась ему на глаза!
– Не думаю! Она ведь, когда уехала с мессиром Грегорио, даже денег не взяла у хозяина! А ведь жалованье ей причиталось!
– Да на что ей грошовое жалованье! – перебила служанка. – У мессира Грегорио денег куры не клюют! Она…
Однако докончить свою обличительную речь бойкой служанке не довелось. На лестнице показался мой отец. Он выглядел еще более сдержанным и строгим, чем обычно, и я понял, что он весьма огорчен. Хозяин трактира шел следом за ним с печальной и серьезной миной. Мне вдруг пришло в голову, что, возможно, теперь я знаю даже несколько больше о похождениях брата, чем суровый мой отец, эта мысль заставила меня улыбнуться.
Отец приказал нам собираться. Вскоре мы уже снова были в пути.
Усадьба, которую отец отдал Грегорио, имела вид очень привлекательный. Близлежащая деревня выглядела вполне зажиточной. Всюду чувствовалась рука рачительного хозяина. Дом был чисто побелен. А когда мы прошли вовнутрь, стало ясно, что в доме живет женщина. Отец с досадой смотрел на дорогие занавеси, новые кресла и шкафы красного дерева. Должно быть, он подумал: «Вот на что Грегорио тратит деньги!»
Отец распорядился и вскоре пришел управляющий.
– Где молодой хозяин? – спросил отец одного из слуг.
– Хозяин и госпожа отправились на прогулку, – в голосе слуги, когда он произносил «госпожа», ощущалась почтительность.
Отец переглянулся с управляющим.
Затем они ушли в кабинет брата и заперли за собой дверь.
Отец позволил мне прогуляться по окрестностям.
Я решил встретить брата и его возлюбленную и посмотреть на нее.
Места были очень красивые. На лугу я заметил извилистый поток и пошел вдоль него. Не помню почему, но я срывал цветы и составлял букет. Думаю, меня взволновала предстоящая встреча с молодой незнакомкой. Незаметно для себя я оказался под сенью зеленого леса. Сквозь тонкую ткань светлой листвы просвечивало голубое небо, озаренное ярким солнцем. Пятна солнечного света играли на траве. Вокруг чувствовалось что-то праздничное, я невольно связывал эту праздничность с моим предчувствием необычной встречи.
Я услышал звонкие веселые голоса. Прячась в густых кустах, я пробрался вперед.
Я сразу увидел их:
Брат, похорошевший и возмужавший, с улыбкой протягивал руку юной красавице. Она, смеясь нежным смехом, балансировала на перекинутой через ручей дощечке. Одну руку она вытянула, другой рукой приподняла юбку. Я и сейчас помню, как увидел ее. Да, она была изумительна! Главное, что очаровывало в ней, это пропорциональность сложения, чистота кожи, яркость и сила волос. И, должно быть, она была наделена своеобразным умом, иначе как могла бы она разглядеть в моем замкнутом нелюдимом и неловком брате того сильного и красивого юношу, которого я теперь видел перед собой.
– Грегорио! – я невольно окликнул брата.
Молодая женщина отпустила юбку и спрыгнула в ручей. Брат оглянулся. Я вышел из кустов.
– Романо!
Между тем, красавица уже стояла на траве. Она улыбнулась мне улыбкой чистой и нежной.
– Грегорио, это твой младший брат Романо?
Конечно, у нее был прелестный голос!
Я почувствовал странную гордость оттого, что она знала обо мне, назвала меня по имени; гордость и смущение. И тут я решительно подошел к ней и подал ей цветы. Ни она, ни мой брат не рассмеялись над этим мальчишеским жестом. Оба улыбнулись мне с нежной благодарностью. И тогда я понял, что любовь может облагораживать человеческие чувства.
Красавица наклонилась и ароматная волна каштановых волос легко скользнула вдоль моей заалевшей щеки. Затем щеки моей коснулись губы, такие нежные и сладкие! С тех пор я целовал многих женщин, и меня целовали, есть у меня и молодая жена, которую я люблю, но такого мне больше не доводилось переживать!
Через несколько минут мы весело и непринужденно болтали, как будто были знакомы уже давно.
– Значит, отец приехал? – спросил брат.
– Да! Но когда он увидит Кларинду… (Я уже знал, что ее зовут Клариндой.)
– Откуда ты знаешь ее имя? – спросил брат.
Я ответил, что слышал в разговоре слуг у городского трактира. Брат нахмурился. Но Кларинда снова улыбнулась и погладила меня по голове. Я не знал прежде, что бывают такие ласковые чуткие ладони. Лицо брата разгладилось. Мы приближались к дому.
В столовой нас ждали отец и управляющий. Босая Кларинда подошла к моему отцу с таким кротким величием, что я заметил его смущение. Думаю, заметил и брат. Она склонилась и поцеловала руку моему отцу. Затем сказала:
– Пора обедать. Я сейчас распоряжусь.
Отец молчал. Я подумал, что, возможно, он просто не желает говорить при мне.
Накрыли на стол. Подали козий сыр, суп, ягнятину, изготовленную под разными соусами, приправленную пряностями; вареные овощи. Пищу мы запивали домашним вином. Чистота посуды, белизна скатерти – все говорило о женском участии. Отец ел задумчиво. Ведь он предполагал, что брата опутала простая служанка, грубая и жадная. А все оказалось совсем иначе. Кларинда была само благородство.
После трапезы отец и брат удалились в кабинет. Но вскоре Грегорио вышел и позвал Кларинду и управляющего. Я не мог узнать, о чем они там говорили. Ужин прошел спокойно, отец и брат беседовали о домашних городских делах, о деревенском хозяйстве. После ужина мы вышли в сад. Кларинда оделась скромно, но со вкусом.
– Расскажи нам о себе! – попросил отец Кларинду.
Он произнес эту фразу мягко, я понял, что милая Кларинда уже успела очаровать и его. Прелестным движением она оправила волосы и начала свой рассказ.
– Я – благородного происхождения. Родилась я довольно далеко отсюда, в стране, принадлежащей и Западу, и Востоку. Еще будучи совсем ребенком, я потеряла мать. Отец вскоре женился на молодой и красивой даме. Она не родила ему детей, но оказалась столь суетна и расточительна, что спустя несколько лет семья наша была на грани нищеты. Вдобавок ко всему мачеха имела совершенно превратные представления о супружеской верности. Проще сказать, она изменяла моему отцу. Но, разумеется, отец ничего не подозревал. Впрочем, ко мне ее отношение было достаточно странное. Много позже я поняла, что она всего лишь пыталась развратить меня. Она покупала мне дорогие платья и украшения, кормила сластями, потворствовала моим детским прихотям. Многие ненаблюдательные люди (и в их числе – увы! – мой бедный отец) сочли, что она стала мне второй матерью, и хвалили ее.
Отец обратился за помощью к королю и, благодаря древности своего рода, был зачислен в особый отряд личной королевской охраны, состоявший из высокородных дворян, отлично владевших оружием. Теперь мы жили в столице, и мачеха предалась душой и телом всем удовольствиям столичной жизни. С праздника – на бал, с бала – на званый вечер – она порхала, как мотылек. Отец же только и мечтал, что о возвращении к мирной сельской трапезе; охотиться, надзирать за хозяйством – вот к чему тянулась его душа. Наивный – он полагал, что и жену сумеет убедить, и та добровольно покинет королевский дворец.
Я уже подросла и начала понимать, какой образ жизни предпочла моя мачеха. Мое понимание был тем более удивительно, что я пришла к нему сама, некому было наставлять меня, ведь у меня не было ни матери, ни подруг, ни доброй кормилицы. Я чувствовала, что совсем одинока и могу полагаться лишь на себя. Отца я любила, но понимала, что он слишком мягкосердечен и слишком влюблен в свою вторую жену. Обычно маленькие дети, прознав о чем-то дурном, случайно сделавшись свидетелями скверного поступка или страшного происшествия, спешат поделиться со взрослыми. Я давно знала, что мачеха изменяет отцу, но ничего не хотела ему говорить. Я часто задумывалась над своей дальнейшей судьбой и мне почему-то казалось уже в детстве, что дальнейшая моя жизнь не будет связана с родительским домом. Мачеха приглядывалась ко мне и наконец решила, что я целиком на ее стороне, тогда она стала относиться ко мне еще более благосклонно.
Отец же все мечтал о покупке имения и пытался изыскать к этому средства. Один из его приятелей увлек его азартными играми. Сначала мой бедный отец уверял себя, что преследует единственную цель: выиграть деньги и купить на них дом и хозяйство; но постепенно он втянулся в игру и все вечера проводил за карточным столом или за игрой в кости. Мачехе это было только на руку. Ибо как раз в это самое время она, оставив свои многочисленные интрижки, завела серьезный роман, вступила в любовную связь с одним дворянином из свиты французского посла. Рослый, сильный мужчина, он не отличался красотой, но в нем было что-то пугавшее меня, при нем я старалась казаться совсем тихой, неприметной девчушкой. Надо сказать, мне это удавалось.
Среди придворных выделялся один весьма необычный человек, прямодушный, легкомысленный и вспыльчивый. О нем рассказывали, что он спас от клыков разъяренного кабана во время охоты нашего короля (тогда еще наследного принца). Этот человек также был предан азартным играм и всякого рода разврату. Но именно он, сам того не желая, стал причиной исполнения давнишней мечты моего отца и гибели нашей семьи.
Началось все с того, что этот бедняга проиграл моему отцу свой родовой замок. Итак, теперь отец мог наконец-то вернуться к спокойной жизни в глуши. Когда он с восторгом сообщил об этом мачехе, у меня тревожно забилось сердце. О, конечно, она сделала вид, будто ей очень приятна такая новость; но я-то заметила, как она разъярилась. И эта ярость была тем страшнее, что женщине приходилось скрывать свои подлинные чувства под маской любезности и доброты.
Отец спешил уладить все свои дела в столице и поскорее уехать в замок. Свои встречи с возлюбленным мачеха держала в такой глубокой тайне, что никто не знал о них, ни служанки, ни я.
Что сказать обо мне? Я чувствовала себя совсем одинокой, беззащитной, непонятной, рядом со своей коварной развратной мачехой и недалеким отцом.
Мы переехали в замок, где мне вначале понравилось. Замок был обширный, старинный, с многочисленными пристройками. В одном крыле хранились семейные реликвии прежних владельцев. Мой честный отец обещал сохранить все в целости и сохранности, поскольку разорившемуся владельцу-игроку даже негде было развесить все эти портреты предков и старинное оружие.
Целыми днями я бродила по темным коридорам и переходам, переходила из покоя в покой. Жизнь моего отца казалась мне скучной, а тайны мачехи – зловещими и опасными. Мне все сильнее хотелось зажить своей собственной жизнью, завести свои тайны. Я была еще девочкой, не думала о замужестве и потому мечтала о далеких путешествиях и занимательных приключениях.
Но как скоро прервалась эта детски-беспечная жизнь!
Однажды вечером я услышала крики и плач. Я в это время прогуливалась в крытой галерее. Испуганная, я побежала узнать, что же произошло. А произошло ужасное! Отца моего привезли с охоты мертвым! Взбираясь на холм, он сорвался в овраг и разбился насмерть! Ужас охватил меня, когда я увидела его мертвое лицо! Черты были страшно изуродованы! Но совершенно ужасное впечатление произвела на меня плачущая мачеха. Едва взглянув на нее, я догадалась, что именно она – виновница смерти моего отца! Мне сделалось очень страшно, все силы своей души я направила на то, чтобы не выдать себя! И все же выдала!
– Я хочу видеть то место, где разбился отец! – воскликнула я невольно и расплакалась.
Мачеха бросила на меня взгляд, исполненный змеиной злобы. Я совершенно растерялась. Мне казалось, что все кончено, что я погибла. Плача, я повторяла:
– Хочу видеть то место! Хочу видеть!
– Покажите сироте место гибели ее отца! – приказала мачеха слугам отца, обычно сопровождавшим его на охоту. Голос ее прерывался. Все решили, что это от глубокого горя, но я-то знала, что это от затаенной злобы на меня!
– Не плачь, маленькая Кларинда! – сказала мачеха. – Завтра тебя поведут на тот холм!
Служанка увела меня. В замке поднялась суматоха. Обмыли тело, пригласили священника. Готовились к погребению. Слуги разъехались по окрестностям, развозили приглашения соседям.
В тот день, измученная горем, я рано легла. Но уснуть я не могла и лихорадочно размышляла, лежа в постели без сна. Я думала о том, что сама не отыщу место гибели отца, а никому из слуг довериться не могу. Что же делать? Не завтра, а сегодня я должна увидеть! И тут ход моих мыслей обрел ясность.
Мачеха виновна! Конечно, ее напугало мое желание увидеть место смерти отца. Что же дальше? Догадаться нетрудно! Прежде она поедет сама! Замести следы – вот ее задача! Сегодня ночью!
Я вскочила и поспешно оделась. Я очень боялась, что мачеха уже уехала. Но было еще слишком рано. Еще не все слуги улеглись. Я заметила, как мачеха прошла в зал, где было положено тело отца. Она распорядилась, чтобы не забыли принести поесть священнику, которому всю ночь предстояло читать молитвы.
Я чувствовала себя очень неуютно. Может быть, именно тогда мне впервые в жизни показалось, что у меня нет и никогда не будет того, что принято называть «родным домом».
Я поняла, что мачеха должна поехать верхом. Тогда я побежала на конюшню и спряталась там. К счастью, мачеха не спрашивала обо мне; служанка сказала ей, что я уже уснула.
Лошадей я не боялась. Мне было три года, когда отец в первый раз посадил меня на коня. С тех пор я вместе с ним и мачехой часто ездила верхом. Но одно – дневные прогулки в сопровождении взрослых, и совсем другое – ехать ночью, следом за своим врагом (а мачеха несомненно являлась моим врагом!). Мне едва минуло семь лет!
