Текст книги "В садах чудес"
Автор книги: Клари Ботонд
Соавторы: Якоб Ланг,Жанна Бернар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц)
Что-то пощекотало его щеку. Муравей! Он осторожно повернул голову. Ящерица проскользнула…
Ах, это нынешнее лето!.. Кажется, все началось с каких-то распятых ящериц на поляне. Но в жизни бывают совершенно странные ситуации. Например, у совершенно здорового человека может возникнуть галлюцинация. Такое однажды случилось и с ним. Позднее он даже обратился к психиатру, рассказал об этом странном случае. И оказалось, что эпизодические расстройства могут быть и у здорового человека. И правда, больше никогда не происходило ничего подобного. И как хорошо, что Анна в конце концов все поняла! У нее хватило такта, она больше не спрашивала…
В то далекое утро Поль проснулся в их маленьком парижском гнезде, в гостиной, у пианино. Он уснул одетый. Сон, впрочем, освежил его. Но, боже! Как объяснить Анне? Она ждала его? Возможно, она не заснула. Возможно, выходила из спальни, видела его в гостиной, решила, что он нарочно избегает ее. Он так холодно говорил с ней, когда она нервничала из-за этих платьев и портрета! Но ведь они помирились! И надо же, ведь вчера она как раз надела одно из этих платьев, серебристое, лунное! Конечно, хотела доставить ему удовольствие! А он?..
Поль вошел в спальню. Анна ни о чем не спросила. Они оба чувствовали себя как-то неловко. Поль отложил объяснение на вечер. Анна ушла провожать своего отца. Поль заспешил, стал искать ключи от машины. Нашел. Затем быстро вошел в спальню – взять чистый носовой платок…
На постели лежала, вытянувшись, молодая женщина, она прикрылась одеялом, но груди были открыты, длинная, тонкая, темные волосы всклокочены, глаза впалые темные. Она глядела как-то бессмысленно, словно слабоумная. Как она прошла в дом? Впрочем, совсем просто – через незапертую калитку! Возможно, она просто бежала из психиатрической больницы. Поль ощутил испуг, но это был вполне конкретный страх. Больная женщина могла напасть на него. Иногда такие больные могут отличаться необычайной силой. Но случилось совсем другое.
Поль хотел позвать соседей, чтобы они помогли отправить странную гостью в больницу. Но женщина, не подымаясь, вытянула голые руки. И внезапно в нем проснулось отчаянное желание. Это было грубое телесное желание, хотелось ее, эту женщину, немедленно, сию же минуту… Однажды в детстве, за городом, он заблудился. Долго бродил по лесу, а когда прибежал наконец-то домой, ощутил страшное желание что-нибудь съесть, и жадно принялся поглощать хлеб… Теперь он чувствовал такую же странную необоримую жадность к этому женскому телу. Это желание как бы навалилось на его мозг, смяло малейшую возможность мыслить логически… Он поспешно, лихорадочно расстегивался… Шагнул к постели… Странно, что женское тело, казалось, не обладало запахом… Все заволоклось какой-то мутью… Осталось лишь бешенство удовлетворения желания… Как? Этого он не помнил… Явилось смутное видение Анны… Затем исчезло… Обессиленный, весь в поту, он лежал на ковре у постели… Женщина стояла, распрямившись… Он оглядел ее… Так вот с кем он имел дело!.. Ему сделалось неприятно!.. Она не обращала на него внимания. Встала на четвереньки и побежала к двери… Это голое существо с растрепанными волосами бежало как-то очень естественно, как будто этот бег на четвереньках был ему привычен… Вот оно пробежало в дверь… Поль выбежал следом… То, что он заметил у калитки, поразило его… Но этого не могло быть! Это была галлюцинация!..
Катрин чувствовала себя отверженной. Эти две страшные смерти – одна за другой – Мадлен и Дени… Мадлен!.. Девушку не вернуть!.. Нет, не надо было говорить о Марин! Поль, Анна, Мишель – все они теперь избегают Катрин. Не надо было!.. Но ведь это была Марин! Марин в том золотистом, солнечном платье!
«А почему ты так уверена?» – Катрин задала себе этот вопрос.
А если не девочка? Кто же? Кто-то мог маскироваться, подражать жестам, движениям Марин? Какая-то девушка, соучастница преступления… А как же те странные ощущения в момент гибели Мадлен? А существовали ли они в действительности?..
Марин сидела у письменного стола в своей комнате. Кто-то враждебный действует здесь, проникает в дом. Но почему этот кто-то пытается сделать так, чтобы ее, Марин, подозревали в каких-то гадких поступках, чуть ли не в преступлениях?.. Это женщина! Может быть, даже девушка, девочка, ее ровесница!.. Но иногда… Иногда Марин кажется, что это она сама! Будто какая-то материализовавшаяся частица ее души, всего ее существа совершает какие-то странные, непонятные действия! И Марин чувствует себя виновной!..
Девочке стало страшно. Она выбежала из комнаты. Скорей! На веранду… Мишель! Вот кто успокоит ее!.. Вернулась в дом, постучалась в комнату брата.
Мишель укладывал свои вещи.
– О, Марин! Входи!
Он старался быть с ней помягче. Ему было жаль эту девочку. При ее характере и способностях, конечно, ей предстоит нелегкая жизнь!
Марин села у окна. Мишель продолжал перебирать свои вещи, что-то пробормотал…
– Мишель! Что ты обо всем этом думаешь? Только честно?
Он обернулся к сестре. Впервые она спрашивает его…
– Что думаю? Думаю, все это – цепочка странных совпадений.
– Но смотри! Сначала – эти ящерицы! Катрин, Дени и Мадлен видели в кустах меня. Но это была не я! Ты веришь мне?
– Нет никаких доказательств того, что они вообще кого-то видели в кустах.
– Но вот еще, Мишель! Предположим, они действительно кого-то видели. И с ними даже говорили. Их запугали, шантажировали. Они нарочно сказали об этом мне! Потом Медлен и Дени решили сказать правду. И тогда их убрали с дороги!
– Тогда легче предположить, что это сделала Катрин. Ведь теперь она – единственная из тех, кто якобы видел тебя, осталась в живых!
– Но ведь она – твоя мать! И она никогда не относилась ко мне плохо!
– Ты могла случайно чем-то помешать ей.
– Да, ты прав!
– Ну и, наконец, это может быть и не Катрин. И тогда, возможно, Катрин станет следующей жертвой.
– Ты так спокойно говоришь…
– Потому что ни во что подобное не верю! Но, откровенно говоря, с матерью мне больше не хочется общаться!
– Но ведь у тебя тоже есть ощущение, будто Дени и Мадлен нарочно убрали?
– Я уже все сказал, Марин.
– Ты знаешь… – Девочка помолчала, потом решилась: – Иногда мне кажется, будто все это зачем-то сделала я! Будто та я, которую знают все, это всего лишь частица моего истинного существа, а настоящая я – какая-то странная, даже злая! Или только кажется злой!..
– Ты просто устала! Нам всем надо уехать отсюда. Как можно скорее! Дома ты забудешь это ужасное лето.
– Не знаю… Папа говорил, что мы уедем на днях…
– И ты все забудешь! Все пройдет!
– Если бы!.. Можно я еще побуду у тебя?
– Конечно! Помоги мне укладываться.
– Ты же знаешь, я плохая помощница!
– А свои-то книги ты уложила?
– Одежду сложит мама. А из книг я взяла сюда только Монтеня!.. Знаешь, однажды на уроке рукоделия – вот мучительный урок! – учительница смотрела, как я с отвращением втыкаю иголку в лоскут. И вдруг она сказала: «Марин, вам чуждо все человеческое!» Правда, так и сказала! Мне стало обидно, я убежала из класса и заплакала. Но потом я утешила себя, я решила, что мне действительно чуждо все глупое и пошлое, из чего во многом состоит человеческая жизнь.
– Твоя учительница была просто глупым и бестактным человеком!
– Но иногда… Иногда мне очень одиноко!
– Не думай так! У тебя есть я, твой брат. И что бы ни случилось, я тебя не оставлю.
– Спасибо тебе, Мишель! О, гляди, у тебя не хватает пуговицы на рубашке! Значит, и тебе чуждо все человеческое!
– А почему бы нет! Эх, Барб в одно мгновение пришила бы!
– Я опять подумала обо всем этом. Когда ты сказал: «Барб». Подумала о смерти Мадлен и Дени.
– Ну прошу тебя! Не думай об этом! Погоди! – Мишель вынул из чемодана шкатулку с шахматами. – Хочешь сыграем?
– Хочу! Но ты ведь укладываешься!
– Еще успею!..
Еще совсем недавно, до всех этих событий, Анна спокойно и просто, при всех отдала бы Полю письмо. Но теперь ей не хотелось, чтобы это видела Катрин. Зачем эти излишние вопросы, ненужные слова…
– Поль, тебе письмо. – Она отдала мужу конверт поздно вечером в их семейной спальне. Почему-то она говорила тихим голосом, как будто ее мог услышать кто-то враждебный.
– От Жюли К.! Кто это?
– Вскрой конверт!
Поль надорвал уголок и протянул конверт Анне.
Как всегда, ее обрадовало доверие мужа. Щеки ее по-девичьи вспыхнули.
Письмо было написано аккуратным женским почерком. Кажется, рука писавшей чуть дрожала.
– Но, Поль, странно как-то…
– Последнее время вся наша жизнь состоит из одних странностей!
Это даже и не было письмо – записка. Незнакомая Жюли К. просила Поля Л. о встрече.
– Она предлагает тебе встретиться послезавтра в деревне, в кафе при гостинице.
– Стоит ли идти? Мы уже собирались уезжать.
– Днем раньше, днем позже – какое это имеет значение! Меня другое беспокоит: вдруг эта записка имеет отношение к всему происшедшему? У нас уже две жертвы!
– Анна, умоляю! Я так устал от этих домашних расследований и судилищ!
– Тогда совсем коротко: я пойду с тобой! Надеюсь, ты не против? Ты не сочтешь меня навязчивой или ревнивой? – Анне вдруг все представилось в комическом свете, она едва сдержала смешок.
Видимо, это передалось Полю.
– Анна, не смеши меня! – Он усмехнулся. – Разумеется, ты можешь сопровождать меня. Встретимся с этой таинственной незнакомкой!..
Девушка очнулась на берегу моря. Впервые она испытала холод.
Светало. Зловещие существа с человеческими телами и звериными ликами исчезли. Она одинока. Совсем одна. Может быть, это одиночество и есть бессмертие? Ведь ей пообещали, предрекли бессмертие!
Она лежит на чем-то мягком. Те, звериноликие, назвали это мягкое красивым словом «ткань». Ткань! Золотистая, как солнце; серебристая, как месяц, и голубоватая… Ткань!.. Она почувствовала, что ей неловко без одежды. Встала, подняла с песка ткани и закуталась в них. Стало тепло. Хорошо быть одетой в ткани!..
Она шла по берегу. Потом углубилась в пальмовую рощу. Знакомый путь!..
Юноша и светловолосая девушка были вдвоем. Это он, и та, которую звериноликие звали «она»!
Они сидели под деревом и ели странные алые плоды. Так просто!
Они уже тоже не были нагими. Но то плетеное, лиственное, травяное, чем они прикрыли свою наготу, не могло сравниться с ее прекрасными тканями.
Светловолосая посмотрела на нее, приоткрыв рот.
«Светловолосая лгунья!» – подумала она.
– Что тебе нужно от него? – закричала светловолосая.
Она не ответила, повернулась и пошла к ручью. Солнце уже взошло, согрело землю, накалило листву. В тканях сделалось жарко. Она принялась из разматывать.
– Бесстыдница! – закричала светловолосая.
Тогда она обернулась и посмотрела на него и на его светловолосую.
– Что значит это слово – «бесстыдница?»
Но светловолосая не ответила. Светловолосая обернулась к нему и закричала:
– Посмотри на нее! Она – урод! Она – и мужчина и женщина, она – двупола! Пусть она уйдет! Она принесет несчастье нашей семье!
Все это были какие-то странные, душные и скучные слова: «урод», «семья», «мужчина», «женщина»…
А ей было все равно. Она была другая, не то, что эти двое! И напрасно светловолосая боится ее!
Она завернулась снова в свои ткани и пошла дальше.
Вокруг все изменилось. Живые существа, птицы, звери, насекомые стали какими-то сторожкими, пугливыми. Она услышала позади вскрик и оглянулась. Он и светловолосая бежали, спасаясь от какого-то косматого зверя… Но она знала: ей ничего не грозит! Она – другая!
Она решила найти тех, с человеческими телами и звериными ликами… Она почему-то знала, что они все объяснят ей, все скажут…
Мальчик позировал спокойно. Одетый по-взрослому, он смотрел куда-то мимо художника, в окно, в сад за стеклом, где зеленели деревья и перелетали птицы…
Маркиз Л. вошел в комнату и спросил, как подвигается работа над портретом, послушен ли ребенок. Художник заверил отца, что мальчик ведет себя прекрасно. Ребенок действительно не капризничал. У него были светлые, чуть дыбом волосы, немного вздернутый нос, темные глаза, карие… Но в целом его лицо отличалось своеобразием – живое, с яркой сменой выражений – от смешного надувания губ до холодной досадливости…
– А ведь я уже видел изображение, удивительно похожее на вашего сына.
– В Париже?
– О нет! В Италии!
– Работа какого-нибудь знаменитого итальянца?
– Отнюдь нет! Это был экспонат из коллекции антиков графа Ч. Довольно большой черепок; вероятно, остаток какого-то большого сосуда. И на нем – рельефное изображение юношеского лица. Право, это было лицо вашего сына! Думаю, таким он станет лет через десять!
– И как попало это изображение в коллекцию графа?
– Он рассказывал, что черепок был ему продан каким-то испанцем. То был старинный, древний восточный сосуд, откуда-то из Древнего Египта.
В кафе за столиком Поль и Анна пили оранжад. Незнакомка запаздывала.
– Знает ли она меня в лицо? – озабоченно спросил Поль у жены.
– Полагаю, что да! И, кроме того, в письме она не сообщает никаких своих примет. Значит, она знает тебя и первая к нам подойдет!
Днем в кафе не было особенно людно. В темном углу Анна разглядела тетку покойной Мадлен. Приподняв темную вуаль, та пила кофе. Видно было, что у нее худое морщинистое лицо, скорбный рот.
Анна снова принялась поглядывать на дверь. Поль зевнул.
– Прошел час! Сколько можно ждать! Пойдем, Анна!
У двери они почти столкнулись с теткой Мадлен.
– Поль Л.?
– Да. И в таком случае вы, должно быть, Жюли К.?
– Вы не ошиблись, это я. Вижу, вы получили мое письмо.
Она обращалась только к Полю, не глядя на Анну.
– Я хотела бы поговорить с вами наедине.
– Нет! – вмешалась Анна. – Простите! Но это невозможно! За последнее время в нашей семье произошло столько…
– Хорошо! – перебила старуха. – Тогда я просто предупреждаю, попробуйте уехать отсюда! Не медлите! И возьмите вот это! – Она раскрыла старомодный ридикюль из черного плотного шелка. – Когда-то моя дальняя родственница служила в семье Л., она была чем-то вроде компаньонки. Это ее дневник! Когда-то, когда он еще только достался мне по наследству от матери, я хотела передать его кому-нибудь из семьи Л. Но, прочитав, я поняла, почему даже моя щепетильная мать не сделала этого! – Старуха замолчала. – И вот теперь… это несчастье с Мадлен! Она была последней! Теперь я совсем одна! После своего бегства в Париж (а это было именно бегство!) Мадлен не писала мне. Я даже не знала, что она жила в вашей семье. А узнав, решила, что это истинный перст судьбы! И когда поехала на похороны, захватила с собой… – Она протянула Полю старинный альбом с застежками.
– Благодарю вас! – Поль осторожно взял альбом. – Мы совершенно подавлены происшедшим… Мы бы хотели…
– Ничего не нужно! – Старая женщина чуть повела рукой. – Моей Мадлен всегда казалось, что жизнь ее скучна и неинтересна. Она очертя голову бежала от этой жизни. И вот… Я сейчас уезжаю! Не ищите меня!..
Она резко повернулась и пошла к двери…
Теперь Марин боялась углубляться в лес. Бродя по лужайке перед домом, она часто вспоминала свою собаку, славного пса Мука, чудесное существо, веселое и верное. Мук! Когда она приезжала сюда летом из Парижа, он узнавал ее! Значит, не забывал за все то время, что она жила в городе!.. Почему-то иногда ей теперь кажется, что прошлое больше не вернется! Не будет больше ни Парижа, ни школы, ни этих летних поездок… Она не знает, как все кончится сейчас, но обыкновенный отъезд кажется ей каким-то ирреальным. Она мечтает о таком отъезде домой, как о чем-то несбыточном…
Вот уложены чемоданы. Отец за рулем. Они едут на станцию. Подходит поезд… Поезд трогается… Мимо окна потянулись зеленые поля… И почему все это кажется ей таким невероятным?..
Это исчезновение Мука!.. Как он тогда рванулся от нее!..
Анна поймала себя на том, что не чувствует любопытства. Она не испытывала желания прочесть дневник, полученный от тетки Мадлен. Поль же, напротив, казался очень заинтересованным. Снова присев у столика, он начал было листать плотные страницы.
– Поль, мне кажется, это лучше сделать дома. Сядешь спокойно и прочтешь.
Он поднял глаза на жену.
– Да. Пожалуй, ты права. Но я хочу это прочесть как можно скорее. Это поможет нам что-то прояснить!
Анна сдержалась и не возразила мужу.
«Прояснить! – с горечью подумала она про себя, не решаясь говорить вслух. – Боюсь, нам уже ничего не поможет! Мы в западне! Мы все больше и больше запутываемся. И новые звенья, возникающие внезапно, ведут нас не к просветлению, но все дальше в темноту!»
Анна застала отца на веранде. Как это часто бывало, он углубился в газету.
– Что-то интересное, папа? – машинально спросила она.
В самое последнее время ей стало казаться, что ее отец равнодушен к происшедшим трагическим событиям… Ему как будто все равно, он не мучается сомнениями, догадками. Именно это вызывало у дочери легкое раздражение. Впрочем, Анна вполне отдавала себе отчет в своих чувствах.
Отец поднял голову и посмотрел на дочь. Потеребил седую бородку.
– Все то же! Австрия! Испания! Думаю, что идет к мировой войне.
– Поль считает, что это невозможно. При нынешнем развитии техники! Человечество просто уничтожит себя само!
– Что ж, и Поль по-своему прав.
– Папа! Я давно хочу спросить тебя. Что ты можешь посоветовать нам?
– Надо пытаться сохранить спокойствие. Все эти метания, отчаяние – все это ничего не даст нам. Надо попробовать уехать отсюда.
– Попробовать! И ты говоришь: попробовать! Я уже слышала это «попробуйте уехать!» И теперь ты!..
– Уже слышала? От кого?
– Мы с Полем встречались с теткой Мадлен. Та девушка, приятельница Катрин… – Анна почувствовала, что краснеет. Ей не хотелось говорить отцу о дневнике. Возможно, им вовсе не следовало брать этот дневник…
– И она, эта женщина, сказала вам, тебе и Полю: попробуйте уехать!
– Да, она это сказала. И вот теперь и ты говоришь!
– Это интуиция! Интуиция старых людей! – произнес чуть хрипловатый девчоночий голос.
– Ты, Марин! – Анна обернулась. – Я и не заметила, как ты подошла.
Девочка стояла на деревянной ступеньке. Анна поразилась. Волосы дочери были распущены, она надела длинное платье, то самое, серебристое, цвета луны. Платье было слишком длинно, подол волочился по земле. Анна заметила, что девочка босиком.
– Марин! Зачем ты это надела? Прошу тебя! – Анна не хотела быть резкой с дочерью. – Сними, пожалуйста! И причешись!
– Интуиция, – тихо повторила девочка.
Женщина и старик даже не заметили, как она убежала…
Анна готовила обед, раздумывая об отъезде. Непременно завтра! Наспех уложиться и уехать! Пусть они даже забудут что-нибудь из вещей. В конце концов, можно потом вернуться, съездить сюда ненадолго!.. Но теперь – уехать!..
– Мама, сделай мне бутерброд с салатом. Я ужасно проголодалась! – Марин тронула ее за локоть.
Анна вздрогнула.
– Ты меня напугала!
– Почему?
– Погоди, сейчас покормлю тебя! – Анна принялась готовить бутерброд. – Марин, зачем ты сегодня надевала то старинное платье? Не надо его трогать! Это семейная реликвия! Эти два платья и накидка достались твоему отцу от его предков. Лучше не трогать… – Анна чувствовала, что ее слова не наполнены смыслом. И это потому, что она не хочет сказать дочери всю правду! Но, с другой стороны, зачем зря тревожить девочку, пугать рассказом о странных тканях, о мучительных предчувствиях Анны?
– Мама, я никаких платьев не надевала!
Анна оперлась обеими руками о столешницу.
– Марин, вспомни! Ты стояла на нижней ступеньке лестницы на веранду. Я говорила с дедушкой. Я сказала ему, что тетка покойной Мадлен посоветовала нам уехать отсюда. Я вспомнила ее совет, потому что дедушка тоже сказал об отъезде. И тут появилась ты. И заговорила об интуиции. Что-то ты сказала об интуиции, свойственной старым людям!..
– Мама, этого не было!
– Ты была в серебристом платье, волосы распущены!
– Мама, этого не было! – Девочка подбежала и порывисто обхватила мать, прижалась, словно ища защиты.
– Успокойся, милая, успокойся! Я верю тебе!
– Мама, я боюсь! Я боюсь быть одна! Здесь ходит кто-то страшный! Пусть это нелогично, невозможно! Пусть! Но ведь это существует! Кто-то, кого все принимают за меня! Кто-то страшный! Он совершает убийства, в которых могут обвинить меня! Мне страшно! Мама! Вдруг мне начинает казаться, что я на самом деле он, оно, то самое, то страшное существо!..
– Нет, нет, нет! Успокойся! – Анна крепко прижимала дочь к груди. – Мы уедем сегодня! За вещами я съезжу после! Где Мишель? Катрин?..
– Они в доме… – Девочка заплакала, но Анна поняла, что дочери стало легче…
Поль дочитал странный дневник.
Значит, то, что он когда-то увидел, не было галлюцинацией! Но, если не галлюцинация, то какое другое реальное объяснение? Что это было?..
Молодая женщина, исписавшая когда-то давно, еще в начале второй половины XIX века, эти плотные страницы своим аккуратным тонким почерком, вероятно, какое-то время наслаждалась возникшей ситуацией, ведь это делало интересной ее невеселую жизнь неимущей барышни; но постепенно ситуация сделалась тягостной для Габриэль (так ее звали)…
После монастырского пансиона Габриэль столкнулась с весьма грустной обыденностью. Старшая из трех дочерей небогатого нотариуса, она должна была как-то позаботиться о себе. Замужество оказалось не таким уж легким делом. Не очень привлекательная внешне, Габриэль не была наделена искусством кокетничать, располагать и привлекать к своей особе представителей сильного пола. Бесприданница и дурнушка, она вступила на обычный путь бедной, но честной девушки. Вначале были уроки музыки, когда ей приходилось в любую погоду носиться по улицам небольшого провинциального города, обходя дома своих учениц. Порванные туфельки, страдающий от суровости мостовой подол нижней юбки, усталость, неловкие детские пальчики, растопыренные на клавишах. Сплетни. Бестактность… Однажды ей предложили пообедать вместе с прислугой!..
Музыку сменило новое занятие. Габриэль стала гувернанткой в семье барона О. Но и это поприще оказалось не по ней. О. был удивлен, когда новая гувернантка на его скромные домогательства ответила таким раздраженным отказом! Он-то полагал скрасить жизнь дурнушке! Разумеется, после отказа последней он осведомил свою супругу о том, как дурно обращается Габриэль с детьми. Фактически, мадам О. выгнала Габриэль, даже не дав ей рекомендации!..
Впрочем, это не совсем точно. Поскольку, с легкой руки мадам О., вскоре весь город и окрестности прослышали о Габриэль как о вздорной особе, которая нигде не может ужиться!
Некоторое время Габриэль сидела дома. Отец угрюмо отмалчивался. Мать смотрела на нее, как на врага. Сестры дулись. Они полагали, что именно Габриэль мешает им выйти замуж…
Но вот однажды в дождливую погоду в дом явился скромный приятный человек лет тридцати. Нежданный гость назвался господином Л. Он объяснил, что здесь он проездом в Париж. Он возвращается из путешествия. Супруга его не француженка, и для того, чтобы ей было легче усвоить язык и привыкнуть к местным нравам, а также для того, чтобы она не чувствовала себя одинокой, он желал бы взять ей компаньонку, скромную молодую особу, достаточно образованную… Чтобы дела повернулись таким образом, Габриэль и во сне присниться не могло! Она будет жить в Париже! Она избавится от тирании матери, от надутой физиономии отца, от раздражения сестер! Господин Л. предложил ей довольно скромную плату, но девушка поспешила согласиться. По городу, разумеется, поползли слухи о неблагополучии в семействе Л., якобы вследствие этого неблагополучия Л. и взял в свою семью такую особу, как Габриэль. Впрочем, Габриэль уже не касались подобные объяснения. Запряженная быстрыми лошадьми карета мчала ее в Париж…
Супруга господина Л. действительно нуждалась в компаньонке, и, надо сказать, он проявил незаурядную проницательность, поняв, что именно Габриэль, в сущности, скромная, образованная и добрая девушка, как нельзя лучше подходит для роли, соединяющей в себе функции подруги, учительницы, домоправительницы и компаньонки.
Габриэль скоро подружилась с мадам Л. и узнала ее историю…
После смерти отца и дяди молодой Л. остался владельцем значительного состояния. Тогда ему и пришло на мысль исполнить свою детскую еще мечту о путешествии. Еще мальчиком, разглядывая в книгах рисунки, изображающие античные древности, он мечтал увидеть Италию и Грецию и теперь решил осуществить эту мечту.
Л. был еще достаточно молод для того, чтобы не замечать обычных неудобств поездки по странам, еще не вполне приобщившимся к благам цивилизации. Тряские почтовые кареты, неуютные гостиницы, дурно приготовленная пища – на все это он не обращал внимания. Перед глазами одинокого юноши проходили прекрасные пейзажи, расстилалось море, зеленели деревья. Он видел людей в необычной одежде. Но самым удивительным были остатки древнего, античного мира. Как удивительно ступать по ступеням амфитеатров, которые видели римских императоров! Колонны, мраморные статуи, пестро раскрашенные, не потускневшие от времени огромные кувшины; развалины античных зданий, удивительные лица на фресках…
Италию сменила Греция. Филипп Л. решил подняться в горы. Он уже мог объясниться на греческом языке и заметил его сходство с языком древних греков. Пришлось ехать на лошади, но Филипп обучался верховой езде и любил риск. Местные жители все более интересовали юношу. Их лица, жесты, движения удивительно напоминали ему античные изображения. Еще не Покинув этот новый для него и в то же время такой знакомый ему мир, он уже мечтал о возвращении сюда.
Как всякого молодого и склонного к восторженности человека, Филиппа в этом мире античности и экзотики раздражали его соотечественники и вообще европейцы. Ему было стыдно видеть их уверенность в том, что именно они являются представителями истинной цивилизации; их сюртуки, куртки и шляпы казались ему верхом безвкусицы. Их жены и дочери раздражали юношу своей неестественностью.
В сущности, отправляясь в горы, он хотел остаться наедине с природой и местными жителями. Он даже рискнул переодеться в местный костюм – темные шаровары, толстые носки из цветной шерсти, мягкие туфли, белая рубаха и черная безрукавка, на голове юноши красовалась небольшая вишневого цвета шапочка в виде усеченного конуса.
Филипп ехал верхом, чуть отставая от своего проводника. Филипп вспомнил, как в гостинице один его соотечественник, коммивояжер, предупреждал его, что нужно был осторожным с местными жителями, что они стремятся всеми возможными способами обобрать путешественников, заламывая неимоверные цены за самые ничтожные услуги. Тогда Филипп выслушал эти предупреждения с нескрываемым презрением. Подобная мелочность была противна молодому человеку.
Мы виноваты перед этими людьми! Ведь они прямые потомки тех, кто заложил основы нашей цивилизации! Разве, пользуясь каждодневно достоянием предков, мы имеем право презирать потомков?!
Коммивояжер лишь усмехнулся. Оба тогда замолчали. Филипп испытывал приятное ощущение одиночества, отверженности; он чувствовал, что он выше всех этих мелких людишек с их мелочными предупреждениями!..
Но, будучи умным юношей, Филипп Л. смутно понимал, что мелочность помыслов, узость взглядов можно встретить решительно повсюду. И теперь он в глубине души, сам того не сознавая, опасался столкнуться с этой пресловутой мелочностью, прикрытой экзотическим бытом и окруженной античными развалинами.
Оба, и путешественник и проводник, ехали молча. Возможно, проводнику, человеку лет сорока, Филипп Л. казался странным, но во всяком случае не смешным!
Горный воздух поражал изумительной чистотой. Каждый вдох, казалось насыщал, питал тело. Журчали прозрачные потоки. Небольшие деревца, притулившись на склонах, цепко держались корнями за скудную почву гор. Они въехали на округлую небольшую вершину. Внизу, в лощине, угнездилась деревушка – белые домики с плоскими кровлями, белый куб церквушки. Это было родное селение проводника.
Проводник Филиппа Л., Костандис, вовсе не промышлял ремеслом проводника; он владел приличным земельным наделом, и, кроме того, ему принадлежала сельская лавка, в которой он торговал нехитрым товаром, интересующим крестьян. Костандис согласился сопровождать Филиппа в горы, потому что им было по пути, однако сразу заговорил о плате, потребовал деньги вперед. Филипп поспешно согласился. Впрочем, Костандис не счел его глупцом, быстро понял, что именно может быть привлекательным в горах для молодого француза, и стал рассказывать о старом кладбище, расположенном близ селения.
– Бог знает, сколько ему тысяч лет! Уж давно на нем не хоронят. Но случается, что в полнолуние на кладбище можно увидеть чудеса.
Древнее кладбище возбудило любопытство путешественника. Он решил остановиться в деревне Костандиса.
Впервые за все время своего путешествия Филипп собирался жить в семье местных жителей. Он боялся разочароваться и в то же время ожидал увидеть много интересного и яркого.
Большой дом – кухня с лавками, устланными коврами, медная и глиняная посуда; лампады перед старинными иконами в комнате, кувшины с зерном, так живо напоминающие античность, – все ему понравилось. В доме было чисто; все, что ему прежде говорили о неопрятности местных жителей, не подтвердилось. В семье Костандиса было всего три человека. Он сам, его жена, хрупкая и болезненная, она была из богатой семьи, отец ее владел мельницей в соседней деревне; сумрачная и, кажется, недобрая молодая женщина, впрочем, имела причины быть такой – даже Филипп понял, что Костандис женился на ней из-за ее приданого; кроме того, ее, конечно, угнетало отсутствие детей – должно быть, следствие ее слабого здоровья. Третьим членом семьи была младшая сестра Костандиса, она явилась плодом второго, позднего брака его отца, и теперь он не любил эту девушку, ведь в случае ее замужества ему пришлось бы отдать ей часть земли, сделать приданое. Ей уже минуло восемнадцать лет, и, согласно местным обычаям, ее считали чуть ли не старой девой. Не желая расставаться со своим имуществом, брат не спешил выдавать ее замуж. В этих местах не принято хулить близких, особенно умерших, но Костандису случалось говорить об отце с некоторой досадой, он сердился на покойного за его поздний брак, в результате которого явилась на свет лишняя наследница.
Не так уж трудно предположить, что в конце концов младшая сестра Костандиса заинтересовала Филиппа Л. Это была девушка худенькая по-девичьи, но стройная, с длинными черными косами, белозубая, а взгляд ярких черных глаз, какой-то безоглядно-нежный и даже казавшийся чуть безумным, напоминал взгляд древнейших скульптур Акрополя – мраморных девушек в длинных платьях, изящно вскидывающих свои милые головки в локонах.
