Текст книги "В садах чудес"

Автор книги: Клари Ботонд

Соавторы: Якоб Ланг,Жанна Бернар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)

Глава двенадцатая
Кладбище

Встретились в парке, прогулялись. Регина предложила пойти к ней раньше обычного. Он согласился.

Комната казалась прибранной, принаряженной. На столе был сервирован ужин.

– Сегодня какой-то праздник? – полюбопытствовал Пауль. – Может быть, день рождения?

– Нет, нет. Просто мне отчего-то с утра празднично.

– Отчего же?

– Сама не знаю. Кажется, что скоро исполнится одна моя заветная мечта.

– И, конечно, нельзя узнать, какая?

– Нельзя, – озорно улыбнулась Регина.

– И никогда нельзя будет?

– Я не люблю это слово – «никогда». И отчего же никогда? Возможно, когда-нибудь и узнаешь.

– О, я вижу на столе ликер нашей первой ночи.

– Тебе это неприятно?

– Конечно, нет. С удовольствием выпью. У тебя действительно есть бабушка?

– Которая приготовила этот ликер? Да, есть.

– И она живет на горе ведьм – Брокен, там, где происходят шабаши у престола колдуньи?

– Боже, что за поэтический бред ты несешь!

– Но это примерно то же самое, что ты мне сказала о ней в ту нашу первую ночь.

– Должно быть, я опьянела. Она живет в Вернигероде. Такой небольшой городок у подножья средневекового замка.

– Не знаю такого города.

– Ну уж в твоем незнании я не виновата, – она снова засмеялась. – Выпьем, как тогда? – теперь ее глаза заблестели заговорщически. – Я заметила, что ты охладеваешь ко мне…

– Регина!

– Не спорь. Я вижу. Но мне бы не хотелось терять тебя так рано. Я откровенно признаюсь в этом.

– Мне бы тоже не хотелось терять тебя. Мне кажется, мы должны быть более откровенными друг с другом. Настало время. Наверное, я многое расскажу о себе. Возможно, ты поможешь мне. Ты ведь очень умна.

– Выпьем за нашу будущую откровенность.

– За раскрытие сокровенных тайн! – подхватил Пауль с энтузиазмом.

Они чокнулись небольшими рюмками. Он почувствовал, как небо и горло обожгло горячечной сладостью ликера. Голова отяжелела, потемнело в глазах, стало холодно ступням.

«Что это? Неужели все же – ловушка? Но зачем?»

Он уже ничего не видел перед собой. Все покрыл мрак. Сердце чуть замерло от ощущения полета вниз.

Затем он увидел себя на каком-то заброшенном кладбище. Это был он, сегодняшний. Была ночь. Подняв воротник пальто, он бродил между каменными плитами. Смутно вырисовывались рельефные кресты, выбитые на камнях. Он, кажется, что-то искал. Но вот он дошел до каменного склепа. Кажется, это и была цель его поисков. Он приблизился к двери склепа. Дверь была отперта. Из темноты тянуло холодом.

У двери он заметил одинокую человеческую фигуру.

Прежде Паулю казалось, что он знает, что такое страх и умеет преодолевать его. Но теперь воскресли давние детские ощущения, когда ночью, охваченный страшным сном, он ощущал, как хочет закричать и не может, хочет бежать, но не в силах шевельнуться.

Именно таковы были его ощущения и теперь. Этот человек… Нет, это существо у двери… Из рукавов помятого пальто выглядывали раздвоенные копыта, сплюснутая кепка прикрывала голову. Подвижные черты – лица или звериной морды? – колебались студенисто, перетекали, сжимались, вытягивались. Вот одна половина носа сделалась пятачком, другая – острым изогнутым клювом. В пасти заблестели острые большие зубы. Щеки по-свиному округлились. Существо чавкнуло и обернулось к Паулю.

Оно заговорило. И это было еще ужаснее. Оно произносило слова, глумливо растягивая их, подхихикивая, пофыркивая, нарочито утончая голос. Это было немного похоже на то, как говорила Регина, в ту первую ночь, когда они пили ликер.

– Знание! – с пародийной вежливостью произнесло существо. – Его можно получить из книг. Можно проштудировать и вызубрить горы учебников и будешь знать… хик-хик!.. что-нибудь о дифференциальном исчислении…

«Но ведь это мои мысли! Это я думал…»

– Существует еще знание жизни… ме-е!.. – существо высунуло из медвежьей пасти раздвоенный змеиный язык. – Знать жизнь, это, значит, знать, что все люди порочны… и-и-и!.. – завизжало существо. – Лживы и нечисты! А что? А что? – рявкнуло оно.

Пауль не мог пошевельнуться, не мог крикнуть. Он был охвачен безумным страхом, ужасом. Он сходил с ума.

– Ну-у, му-му-му, – пародийно замычало существо, и внезапно запрокинув большую мышиную голову, защелкало соловьем. – Грош цена этому пресловутому знанию жизни!

«Все мои слова! Боже!»

– Но есть и другое знание. Знание с прописной буквы, – р-р-р! – существо оскалило собачьи зубы на птичьем лице. – Это Знание дается один раз посредством магического действия! Да-а, дети мои! Мяу-мяу!

Набычив крупную скотскую башку, существо двинулось на Пауля.

Наконец-то у него вырвался крик, короткий и сдавленный. Ноги обрели способность двигаться. Но почему-то он рванулся в открытую дверь склепа, подумав в последний миг, что это нелогично. Следовало бы кинуться прочь с кладбища.

Глава тринадцатая
Тростниковая флейта

Пауль бежал по темному коридору. От стен, сложенных из цельных каменных плит, исходил сильный запах плесени. Сильно тянуло сыростью.

Никто не гнался за ним. Не слышно было ни топота копыт, ни стука когтей. Страх медленно проходил, разжимал свои тиски. Вдали уже брезжил свет. Снова явилось желание тепла, стремление к нему. Оно было близко. Оно было настоящее, истинное. Он побежал быстрее.

Его вынесло теплым ветром на простор, на свет и чистый воздух. Понесло ласково, баюкающе. Глаза закрылись. Уставшее от напряжения тело расслабилось. Он уснул.

Это пробуждение было самым неожиданным из всех пробуждений. За окном звучали странные нежные прерывистые звуки. Но они вовсе не были для него странными, тотчас ощутил он. Они были его действительностью, его обыденностью, он слышал их часто. Это пела тростниковая флейта.

Он лежал на тюфяке, от которого пахло травами, на чистом льняном полотне. Подушка была мягкой; должно быть, набитой мелким птичьим пером. Кровать была деревянная и, кажется, легкая. Он открыл глаза и увидел стены, обмазанные глиной, чистые. В открытое окно, без рам и переплетов и стекол, влетал легкий ветерок. Это был речной ветер. Поблизости протекала огромная река. Так было всегда в его жизни. Сначала он знал эту реку, потом увидел ее. А сейчас он слышал ее плеск, она медленно катила свои воды. И вдруг резко всплескивалась волна. В окно он сейчас не видел реки, но видел голубое небо, чистое и высокое. И все это было то самое – желанное тепло, истинная его жизнь. Другой жизни быть не могло.

Он чувствовал себя, как в детстве, когда лежал в постели солнечным днем, выздоравливая после тяжелой болезни. Может быть, он болен и потому лежит?

Флейта за окном пела приветливо. Он знал, что это играет какой-то близкий ему человек, даже больше, чем друг.

Но вот над всем этим нависла чернота. И голоса из черноты заговорили снова.

– Получилось, – женский.

– Ты уверена? – мужской.

– Теперь осталось ждать развития событий, – женский.

– Снова ждать! – мужской.

– Надо быть терпеливым, – женский.

И снова – сон. Пауль уже не мог понять, кто он, где он засыпает. Сон унес все впечатления и ощущения.

Глава четырнадцатая
Двойное бытие

Пауль проснулся утром. Было холодно. Светло-зеленые обои фрау Минны излучали холод. Холодное солнце заглядывало в окно, штора была приподнята. И голубой фаянсовый умывальный кувшин был наполнен, конечно же, холодной, ледяной водой.

Но Паулю было плохо не только от холода. Болела голова, стучало в висках, чуть подрагивали пальцы. В сущности, это состояние он знал. Такое и прежде случалось. Если с ночи много выпить в компании, то естественно, утром…

Он порывисто сел на постели. Одеяло сбилось в ногах.

«Регина!»

Удивительно, что он мог забыть…

Да нет, он прекрасно все помнит. Ночью он был у Регины. После того, как она угостила его ликером, начались все эти его обычные штучки подсознания. Затем…

Он не помнил. Но ясно было одно: в ту ночь между ними ничего не произошло. Пауль ощутил жгучий стыд.

Но как он оказался у себя?

Возможно, об этом знает квартирная хозяйка. Возможно, это было связано для нее с каким-то шумом и беспокойством. Возможно даже, что сейчас она все ему выскажет и просто выставит из квартиры.

Пауль умылся. Тревога поглотила ощущение холода в комнате. Сейчас у него даже горели щеки. Он привел себя в порядок и вышел на кухню.

В стерильной кухне фрау Минны тикали часы. Какой-то немолодой обрюзгший человек, одетый однако аккуратно, сидел за столом и пил кофе.

Вошла хозяйка.

– Доброе утро, фрау Минна, – поспешил поздороваться Пауль.

– Доброе утро.

В голосе ее чувствовалась странная уверенность, даже что-то радостное. Или ему просто кажется? Нервы?

– Вы будете завтракать? – спросила хозяйка.

Пауль энергично закивал.

Масленка и хлебница уже были на столе. Фрау Минна подала крутое яйцо и отошла к плите – варить кофе.

– Познакомьтесь, – произнесла она, стоя спиной к завтракающим мужчинам. – Господин Пауль, студент. Господин Оскар, коммивояжер.

Пауль подумал о том, что, кажется, никогда не говорил хозяйке о своих литературных занятиях. Она сама решила, что он – студент. Должно быть, она часто сдавала комнаты студентам.

– Гофф, – представился обрюзгший мужчина. – Новый здешний жилец.

– Кениг, – Пауль пожал протянутую руку.

Ему показалось, будто на лице Оскара Гоффа промелькнула ироническая улыбка.

«И кой черт несет меня называть псевдоним вместо фамилии! Идиотство! А где-то я видел этого типа. Но… не помню».

К счастью, коммивояжер Оскар Гофф оказался таким же равнодушным и молчаливым, как и квартирная хозяйка. Он допил свой кофе, встал из-за стола, подошел к фрау Минне и что-то сказал относительно обеда. Она что-то, в свою очередь, ответила. Это звучание мужского и женского голосов напомнило Паулю его ночные кошмары. Два голоса во мраке странно перекликались с двумя голосами в светлом холоде утра в стерильно чистой кухне.

«Нет, положительно, у меня расшатались нервы».

Оскар Гофф, новый жилец, покинул кухню. Фрау Минна подала кофе. Пауль раздумывал, как бы половчее выведать у нее, что же произошло ночью, то есть как он оказался здесь, в своей комнате, ведь он был у Регины.

Гм! Что же придумать? Ясно одно, он был пьян. Но как же спросить у нее? Как начать? Он медленно прихлебывал кофе.

Как же начать? Например, так: «Простите, фрау Минна, вчера я был пьян, как свинья. Не могли бы вы мне подсказать, каким образом я оказался у себя?» Он представил себе, как произносит все это и невольно фыркнул. Хорошо еще, что кофе не брызнул на безупречно чистую скатерть фрау Минны. Но хозяйка обернулась к нему. Он поспешно уткнулся в чашку, нахмурил брови.

– Вам плохо? – спросила она.

– Нет. То есть, да немного. («А что, вдруг она сама расскажет, по собственной, так сказать инициативе?»).

– Вчера вам оставили письмо. Ваша знакомая. Она привезла вас на такси. У вас был обморок. Она сама ухаживала за вами, – фрау Минна говорила в своей обычной равнодушной манере. Но не похоже было, что она сердится или упрекает его, или намеревается выставить на улицу.

– Благодарю вас, фрау Минна. Прошу прощения за беспокойство. Мне, право, так жаль…

– Я принесу письмо, – она уже стояла у двери, обернувшись к нему всей своей плотной, несколько неуклюжей фигурой.

– Да, если вас не затруднит.

– Не затруднит.

В этом коротком ответе ему почудилась странная ирония.

«Сегодня утром я вижу и ощущаю странное в каждом заурядном действии, в каждой обыденной фразе. Нервы, нервы».

Хозяйка вернулась с конвертом. Обычный почтовый конверт не был надписан, но был заклеен.

– Благодарю вас, – Пауль взял письмо.

– Вы будете к обеду?

– Да.

– Сегодня гороховый суп.

– Это хорошо, благодарю.

Пауль закивал с вежливой рассеянностью и прошел в свою комнату.

Ему одновременно хотелось и вскрыть письмо как можно быстрее и длить ожидание, держа в руке заклеенный конверт. Он надорвал кончик.

Это даже нельзя было назвать письмом. Скорее запиской. Разумеется, у Регины оказался изящный почерк. Буквы чуть клонились вперед, тонкие, немного вытянутые. Бумага благоухала тем сладковатым запахом, который он уже привык воспринимать как запах Регины. Какое-то причудливое смешение простенькой губной помады, чего-то мускусного, почти животного и в то же время – какой-то тяжелый аромат – словно бы неведомых сильных благовоний.

«Милый Пауль, – начинала Регина. – Я благодарна тебе за все. Что бы там ни было, но мое чувство было искренним. Помнишь, ты говорил, что я бы могла иметь все? Я и хочу иметь все и иду по этому пути. Не ищи меня.

Твоя Р.»

Разумеется, Пауль перечел простую записку несколько раз. Картина прояснилась. Регина просто подпоила его этим своим зельем и в бессознательном состоянии привезла сюда. Откуда она узнала, где он живет? Могла проследить. Ведь это почти рядом с ее домом. Кто знает, возможно, и встреча их не была случайной. Кто она, эта женщина? С кем она связана? Он подумал, что, может быть, его намеревались использовать в каких-то целях, заманивая в ловушку с помощью Регины. Но он чем-то задел сердце этой женщины, такой странной, и она спасла его от неприятностей. На свой манер!

Но в глубине души Пауль во все это не верил. Из глубины души поднимались испарения панического страха. Он чувствовал, что его пугает все – эта комната, и вся квартира фрау Минны, и она сама, и новый жилец Оскар Гофф, и улица перед домом, и весь этот квартал. Хотелось бежать отсюда, просить помощи. Но какая помощь была ему нужна, он и сам не мог бы объяснить. Иногда ему вдруг начинало казаться, что уже поздно и что никто ему уже не в состоянии помочь. А то вдруг возникало ощущение, что помощь еще может прийти, но он не знал, не мог понять, куда идти в поисках этой помощи, кто ее подаст.

Снова забилось сердце, его стало мутить.

«Надо держать себя в руках».

Он вспомнил о враче по нервным болезням, старом знакомом его отца. Правда, есть некоторое опасение: вдруг врач напишет отцу и тот будет обеспокоен состоянием Пауля? Впрочем, можно попросить его не извещать отца. В конце концов два взрослых человека всегда могут договориться… Решено, он все же обратится к врачу.

Пауль оделся и вышел на лестницу. Сегодня там не пахло кошками. Должно быть, поселившаяся было в подъезде или на чердаке кошка, все-таки убежала куда-то в другое место.

Стоя на лестничной площадке, Пауль вынул из кармана пальто записную книжку, полистал, нашел адрес врача. Затем расстегнул пуговицы, переложил книжку в карман пиджака – так надежнее. Он уже отдавал себе отчет в том, что хочет оттянуть визит к врачу. То есть он решил пойти, но будет всячески этот визит оттягивать.

На улице ему стало легче. Он вдохнул полной грудью сырой зимний городской воздух. С минуту наслаждался свободой, он мог пойти куда угодно. Но он знал, что эта свобода – на самом деле – мнимость. Потому что никакого выбора на самом деле не было. Он отлично знал, куда он пойдет.

Он перешел на другую сторону улицы, свернул несколько раз, углубляясь. Вот и арка, вот и подворотня. Все на месте, все реально существует. Вот и дом. Знакомое окно под самой крышей, оранжевая занавеска. Немного поплутав, он отыскал черный ход и начал подниматься по деревянным ступенькам.

У знакомой уже двери его снова охватил страх. Снова захотелось бежать. Но он не дал этому чувству разрастись. Сжал пальцы, легонько постучал кулаком в дверь. Послышались шаги. Снова – мгновенный страх. Дверь отворилась. На пороге стояла пожилая неряшливая женщина с растрепанными грязно-седыми волосами. В одной руке она держала мокрую тряпку. Дверь, ведущая из прихожей в комнату, тоже была открыта. Пауль видел царивший в комнате беспорядок.

Женщина походила на самую заурядную наемную прислугу. Страх прошел.

– Я ищу фройлайн Фосс, – все же Пауль говорил нерешительно. – Регина Фосс…

Услышав ответ, он был даже несколько разочарован. Подсознательно он ожидал совсем другого ответа. Например, что никто здесь не знает Регину Фосс, что никогда она здесь не жила…

– Вы опоздали, – бесцветным голосом произнесла прислуга. Чуть раньше бы пришли. Фройлайн Фосс переехала нынче утром.

– Она не сказала, куда? Не оставила адреса? Ничего не передавала?

– Нет. Съехала и все. Торопилась очень. Да ей просто съезжать, вещей у нее немного.

– А мебель?

– Мебель хозяйская. А вы кто, ее знакомый?

– А что, – спросил Пауль, сам стыдясь своего вопроса, – у нее было много знакомых?

– Вроде бы нет. Я никого не видала.

– Ну что ж. Прощайте.

– До свидания.

Пауль спустился по лестнице, выбрался, миновав арку, на улицу. Что у него сегодня? Ах да, визит к врачу.

Может быть, вначале отыскать Михаэля или Алекса, поговорить о том, о сем, и только потом отправиться к врачу?

Нет, он сделает наоборот. Сначала покончит с врачом, а когда будет свободен, разыщет Михаэля или Алекса.

Пауль вышел на трамвайную остановку и дождался трамвая.

Пока он ехал, начало нарастать раздражение, чувство неудовлетворенности. Хотелось закрыть глаза и не видеть людей и не смотреть на дома и улицы в окне трамвая.

Он добрался до двери с табличкой «Гоц». Прислуга открыла и объявила ему, что доктор Гоц теперь не принимает на дому, только в клинике. Да, и сегодня. Еще можно успеть. Пауль получил от нее адрес клиники и вписал в записную книжку.

Эта неожиданная трудность немного выбила его из колеи. Но переносить визит к врачу на какой-нибудь другой день уже не хотелось. Уже сложилось ощущение, что этот предстоящий визит – некая неприятная повинность, которую непременно нужно исполнить.

Сидя в кресле у двери, за которой шел прием больных, Пауль жалел о том, что не взял с собой ни газеты, ни книги. Смотреть по сторонам, видеть перед собой это обычное помещение перед кабинетом – стол, несколько кресел – все это почему-то раздражало невыносимо.

Из кабинета вышла пациентка. Пауль вошел.

– Не знаю, помните ли вы меня, я сын Якоба Гольдштайна…

Доктор Гоц не помнил его, но отца прекрасно помнил.

– Что же вас беспокоит, молодой человек?

Пауль начал рассказывать о беспричинном раздражении, о перепадах настроения…

– Вы, кажется, литератор?

– Да. («Я только что сказал ему, кто я, – подумал Пауль. – И вот он уже не уверен в том, что я ему действительно говорил это».)

– Нерегулярно питаетесь?

– Напротив. Весьма регулярно. Столуюсь у квартирной хозяйки. Очень аккуратная особа.

Доктор Гоц пошевелил пухлыми пальцами, поросшими мелкими светлыми волосками, и посмотрел Паулю в лицо через большие очки в роговой оправе. Паулю было неприятно. Доктор заставил его положить ногу на ногу, постучал молоточком по колену, затем велел Паулю встать, вытянуть руки. Затем снова велел сесть. Вид у доктора был несколько озабоченный.

– Есть какие-нибудь беспокоящие симптомы? – спросил Пауль.

– В том-то и дело, что нет. А что еще вас беспокоит?

В сущности, Пауль мог бы подробно описать являвшиеся ему картины, голоса; рассказать обо всем, что он видел и слышал. Но какой-то стыд мешал ему сделать это. Странно!

– Иногда по ночам мне снятся кошмары. («Но ведь это ложь. Ничего мне не снится, все происходит наяву».)

– Вы чего-то не договариваете. Женщина?

– Нет. В этом отношении – ничего особенного.

– Что ж, давайте пропишу вам микстуру – бромистый препарат. Успокоительное. Это безвредно. И – в случае чего – я к вашим услугам.

У двери Пауль задержался.

– У меня к вам просьба, доктор.

– Да?

– Я попросил бы вас не извещать моего отца о моем визите к вам…

– Разумеется, нет. К тому же ваше здоровье не внушает никаких опасений. Юношеская нервозность, помноженная на занятия литературой. Не тревожьтесь. И в случае чего – я к вашим услугам.

Пауль отдавал себе отчет в том, что даром потратил время. Или он должен был откровенно обо всем рассказать, или вовсе не приходить сюда. Но рассказать он не мог. Почему? Конечно, то, что он испытывает, с точки зрения обыденного сознания – аномалия. А писание стихов разве не аномалия с точки зрения все того же обыденного сознания? Тогда к чему все ото – врач, микстура?

Был и еще один разочаровывающий момент. В глубине души он смутно надеялся на банальное и невероятное: на то, что врач окажется не только врачом, но и… знатоком чего-то… Пауль и сам не знал, чего именно… Ну, чего-то такого, что позволило бы ему помочь Паулю… И тогда… он все бы рассказал врачу и тот нашел бы выход… Но ничего подобного не произошло. Да и не могло произойти.

И никакая микстура ему не нужна. Он знает. Тем не менее, Пауль пошел с рецептом в аптеку и приобрел лекарство.

Можно было еще побродить, отыскать Алекса или Михаэля, но не хотелось. Паулю вдруг показалось, что он знает наперед, что ему могут сказать его друзья и что он им может сказать.

Он проголодался. Посмотрел на наручные часы. Время обедать. Ну, гороховый суп фрау Минны. Надо бы все же прийти домой и пообедать. За одним столом с коммивояжером Гоффом, новым жильцом? Нет ни малейшего желания. Но все-таки его потянуло домой. В городе ему показалось неуютно, холодно, уже по-зимнему рано смеркалось.

Квартира фрау Минны была непривычно теплой. За столом Пауль сидел один. Почему-то это очень обрадовало его, как могло бы обрадовать какое-то волшебное исполнение желаний.

После обеда Пауль ушел к себе в комнату. Какая-то внутренняя усталость, опустошенность, отупение одолевали его. Он поймал себя на мысли о том, что душевная боль, конечно, мучительное чувство, но остаться без нее и просто тупеть в пресной пустоте – гораздо хуже.

Читать не хотелось. О писании и речи быть не могло. Он тихо постучал в комнату фрау Минны, предупредил, чтобы она не звала его к ужину. Вернулся к себе. Томительное безделье вызвало усталость. Решил лечь.

Раздеваясь, вдруг бросил случайный взгляд на флакон с микстурой.

Принять?

Собственно, зачем принимать ненужную ему микстуру? И зачем было покупать ее в аптеке? Но, бог знает почему, для какого-то успокоения совести что ли, он решил принять.

Лекарство было прохладным и чуть горьковатым.

Пауль не мог определить, сколько же он проспал. Почему-то показалось, что уже полночь. Было очень темно. Но это не была обычная темнота ночи. Это был тот мрак из его кошмара.

Во мраке раздавались знакомые голоса, шум, напоминающий шум дождя, топотанье мышиных лапок. Все это мучительно напоминало о Регине. Боль, свойственная ощущению полноты бытия, на миг захватила Пауля, вытеснила отупение и страх. Но лишь на миг.

– Я вижу, что все снова откладывается, – произнес мужской голос.

– Надо терпеть, – ответил женский. – Это все микстура.

– Сегодня микстура, а завтра возникнет еще что-нибудь.

– Сама по себе микстура не может помешать, мешает его подсознательное желание. Вернее, нежелание.

– После стольких попыток! Ты уверяла, что этот – единственный, подходящий.

– Я и теперь так считаю. И нас еще ждет успех.

– Надо вылить к чертовой бабушке эту микстуру!

– И вызвать у него новые подозрения!

– Ты думаешь, он подозревает?

– Он неспокоен.

– Что же делать?

– Снова ждать. Это нежелание пройдет.

– Когда?

– Через один, два дня.

Пауль широко раскрыл глаза. Ему почудилось, будто во мраке проступают контуры каких-то двух отвратительных чудовищных тел. В тот же миг шорох усилился.

– Он увидит, – произнес мужской голос.

– Нет, он сейчас заснет, – тихо сказала женщина. – И завтра…