Текст книги "Жемчужина Санкт-Петербурга"
Автор книги: Кейт Фернивалл (Фурнивэлл)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)
– Вы полагаете, работать санитаркой будет веселее?
– Я думаю, это интереснее, чем весь день перебирать бумаги.
Медсестра Маргарита Гордянская бросила перо на стол, откинулась грузным телом на спинку стула, отчего его дерево скрипнуло, и так прищурилась, что глаза ее едва не скрылись за мясистыми щеками.
– Уходите, – отрубила она зычным голосом, наполнившим небольшое помещение.
Но Валентину это не смутило.
– Почему? Вам разве не нужны санитарки?
– Нужны, конечно. Очень нужны. Но не такие, как вы.
– А чем я вас не устраиваю?
– Всем. Поэтому уходите.
– Пожалуйста, скажите: почему?
Узкие глаза неожиданно широко раскрылись. Они были какогото темноватого оттенка, не то серые, не то карие.
– Начнем с того, что вы лжете. Из того, что вы мне тут наговорили, правда только ваше имя и то, что у вас больная сестра.
– Я быстро учусь.
– Нет.
– Да что же со мной не так?
Медсестра покачала головой, отчего складки жира под подбородком пошли волнами.
– Да вы на себя посмотрите. Вы – знатная женщина. Наверное, у вас слишком много свободного времени и вам нечем себя занять? Вам эта работа надоест через пять минут. Так что, пожалуйста, не отнимайте у меня время.
Собираясь в госпиталь, Валентина надела самое простое платье и самое старое пальто.
– Не надоест.
– У нас денег и без того не хватает. Я не могу позволить себе тратить их на обучение таких, как вы. – Гордянская поднялась со стула. Ее накрахмаленная форменная блузка на какойто миг вступила в схватку с внушительным бюстом, но сдержала натиск. – Последний раз вам говорю: пожалуйста, покиньте мой кабинет и выбросьте из головы свои фантазии. Думайте лучше о дорогих нарядах.
Валентина опустила глаза на соболью муфту, увидела свои пальцы, сжатые на ней, и, не сказав ни слова, вышла.
Аркин лежал на животе и внимательно следил за горизонтом. Земля под ним была сырой, куртка его вся пропиталась влагой. Он привел с собой трех молодых подмастерьев из литейного цеха Распова. Все трое бойкие, энергичные, словно молодые псы. Один прихватил с собой ручную тележку. Аркин был рад их компании. Работа предстояла несложная, но опасная. Поезд для разгрузки должен был остановиться в точно назначенном месте, иначе их раскроют. Виктор выбрал самый прямой участок путей, чтобы никто из находящихся в переднем вагоне не мог случайно увидеть хвост поезда. К тому же лес здесь подступал к рельсам почти вплотную и за толстыми стволами сосен было легко укрыться. Ветер кружился в ветвях над головами, то и дело сбивая большие сосульки, которые падали в снег с глухим шумом, от которого все люди вздрагивали.
Над горизонтом показалось облако дыма. Аркин почувствовал, как учащенно забилось сердце. Младший из подмастерьев поднял голову и усмехнулся. Аркин толкнул его локтем.
– Пригнись. Терпение, Карл, терпение.
– Если там сменили кочегара, он не сможет остановить поезд.
– Все устроено, можешь не сомневаться.
Карл кивнул, но нахмурился. Это был мальчишка шестнадцати лет от роду, с песочной гривой волос. Его отец был машинистом на этом поезде. Его воодушевление было до того заразительным, что Аркин похлопал его по угловатому мальчишескому плечу и добавил:
– Не беспокойся, твой отец справится.
– Конечно, справится.
Шум приближающегося паровоза сотряс морозный воздух, вспугнув с сосен стайку ворон. Их отрывистое карканье прозвучало недобрым предвестием, и на какойто миг сердце Аркина наполнилось страхом. Птицы как будто кричали: «Карл, Карл!» Нет. На знамения обращают внимание только слабоумные.
Лязг стальных колес и непрерывный грохот поршней становился все громче и громче, потом неожиданно показался и сам паровоз. Исторгая клубы дыма, он несся по рельсам в их сторону. Аркин повернул голову и бросил взгляд на остальных подмастерьев, которые прятались среди деревьев позади. Два бледных молодых лица в лесном полумраке… Виктор подал знак пригнуться. С лязгом и шипением состав начал останавливаться. Аркин почувствовал во рту привкус сажи. Медленно и тяжело поезд наконец замер. Не больше нескольких секунд ушло у Аркина на то, чтобы выскочить из укрытия, отодвинуть тяжелую дверь последнего вагона и схватить небольшой деревянный ящик, который выдвинули ему из темноты.
Карл поглядывал по сторонам. Ему было поручено следить, не выйдет ли ктонибудь слишком любопытный из поезда посмотреть, что происходит. Ящик взвалили на тележку, и двое подмастерьев тут же утащили ее в безопасную глубь леса. Дверь вагона встала на место, поезд снова пришел в движение. И лишь в последнюю секунду, прежде чем Аркин успел рывком оттащить Карла от путей, окно предпоследнего вагона открылось и выплюнуло однуединственную ружейную пулю. Они бросились бежать к деревьям. На дорожке их следов в снегу точно распустились кровавые цветы.
– Ты ранен? – Аркин взволнованно тряхнул мальчика за плечо.
– Нет. Это вы ранены.
Аркин удивленно моргнул. Потом почувствовал боль. Он поднес руку к уху, и пальцы его покрылись багровой краской. Он рассмеялся и вытер руку о брюки.
– Ерунда. Царапина. Давай теперь разберемся с ящиком.
Вместе с драгоценным ящиком они отправились в обратный путь. Дыхание поднималось над ними клубами пара. Аркин поблагодарил столь почитаемого отцом Морозовым Бога за то, что на этот раз воронье пророчество не сбылось.
Густой туман не знал покоя. Он оплетал шею Аркина и цеплялся за лицо, делая кожу влажной и холодной. Аркин подгонял рослого уродливого коня, но тот не слушался и сам решал, с какой скоростью и какой дорогой двигаться. Это чертово животное принадлежало Льву Попкову, так чего еще можно было от него ожидать? Деревня возникла на краю дороги неожиданно. Серая, призрачная, она то исчезала, то снова выставляла напоказ затянутые призрачной пеленой деревянные домики. Проезжая мимо кузницы с изрыгавшим палящий воздух горнилом, Аркин услышал близкий шепот невидимой речки.
– Где дом священника? – крикнул он человеку в кожаном фартуке.
– На околице, с другой стороны. – Кузнец раскаленным концом большого металлического прута начертил на земле крест. – Не пропустите.
Аркин не пропустил. Над дверью дома вздымался большой железный крест, выкрашенный белой краской, который поднялся над туманом словно для того, чтобы схватить его за загривок.
– Останавливайся, скотина! – прорычал Аркин, натягивая поводья, и вдруг животное решило повиноваться.
Виктор быстро выпрыгнул из седла, закинул на плечо грубый холщовый мешок и постучал в дверь.
– Входите, – ответил детский голос.
Аркин открыл дверь. В нос ему ударил смешанный запах сырости, стряпни и горящих сосновых шишек. Его охватило знакомое с детства ощущение, будто, если оставить незакрытым окно, в дом может проникнуть чужой мир, который всегда должен оставаться за стенами. Виктор захлопнул дверь, оставив туман снаружи.
Помещение было убрано убого. Пара половиков на деревянном полу, несколько грубо сколоченных стульев, у печи – плетеная корзина, высокие стопки книг у стены. Самого Морозова нигде не было видно, но в другом конце комнаты девчушка лет пятишести стояла на деревянной скамеечке у плиты и жарила лук. Со знанием дела она потрясла сковородкой, не позволяя луку подгореть, и посмотрела на Аркина большими голубыми глазами, скорее подозрительно, чем приветливо. У нее были поразительные волосы. Длинные, по пояс, и очень светлые, точно серебряные, они лежали на спине ровным покрывалом.
– Здравствуй, – сказал Виктор, улыбнувшись.
Она не улыбнулась в ответ.
– Отец занят.
Девочка взяла кухонный нож, который в ее маленькой ручке казался похожим на меч, и начала нарезать на доске чеснок. Необычно и немного тревожно было видеть такую сноровку у маленькой девочки, но Аркин вспомнил, что жена Морозова умерла. Как видно, эта кнопка взяла на себя ее обязанности.
– Могу я с ним поговорить? – спросил он. – У меня важное дело.
Девочка уже не смотрела на гостя (лук для нее был интереснее), но указала кончиком ножа на дверь в глубине комнаты. Виктор подошел, дернул щеколду и тут же об этом пожалел. Посреди холодной пустой спальни на полу, низко наклонив голову, стоял на коленях обнаженный по пояс человек и хлестал себя по спине небольшой плетью. На конце каждого из ее пяти сыромятных языков был завязан узел, и каждый из них был пропитан красным. Этим человеком был отец Морозов.
Аркин тут же закрыл дверь и попятился.
В передней он сел на деревянный стул и принялся ждать.
– Я же говорила вам, что он занят, – сказала девочка.
– Дада, говорила.
До сих пор он не верил в то, что рассказывали об отце Морозове. Что он себе думает? Изо дня в день этот поп бьется за то, чтобы облегчить страдания других и в то же время своей же рукой заставляет страдать самого себя! Аркину было неприятно думать об этом. Он сидел молча, пока из спальни не вышел священник. Теперь он был в рясе, на лице – привычная мягкая улыбка. Аркин ожидал увидеть в его взгляде удовлетворенность, которую должно было бы принести подобное покаяние, но ничего похожего не нашел.
– Здравствуй, Виктор, я думал о тебе. Доставка гранат прошла успешно?
Поп опустился на стул, и по нему не было видно, чтобы он испытывал какиелибо телесные страдания или был смущен, хотя наверняка слышал, что Аркин входил в спальню.
Аркин выдавил улыбку.
– Да, я потому и пришел. Ящик я пока спрятал у Сергеева в бане, но там небезопасно. За его домом может вестись слежка. Нужно как можно скорее забрать его оттуда.
– А что гранаты? Хороши?
В ответ Аркин запустил руку в мешок и извлек его содержимое: небольшую гранату с металлической ручкой и коробку с патронами. Он передал их священнику, который все внимательно осмотрел.
– Германские боеприпасы всегда были лучшими в мире, – заметил он.
Этот ящик был нелегально ввезен изза границы и должен был стать частью уже приготовленного арсенала. Когда настанет время, он сыграет немаловажную роль. Подобные ящики были спрятаны вокруг всего СанктПетербурга и для безопасности постоянно перемещались из одного места в другое. Несколько ящиков хранились в самом городе в разных местах, чтобы, если будет обнаружен один тайный склад, можно было воспользоваться остальными. Осторожность никогда не бывает излишней, к тому же всегда приходилось опасаться филеров. Аркин постоянно подавлял в себе чувство раздражения оттого, что великая революция вынуждена продвигаться столь медленным шагом.
Неожиданно Аркину вспомнилась Валентина, как она, сидя в автомобиле, приказала ему: «Увезите нас отсюда». Да, это было произнесено высокомерно, но в памяти его засело слово «нас». Не «меня», а «нас». Она в первую очередь думала о Кате. Это ее она хотела спасти, свою ненаглядную маленькую калеку. Он презирал все, за что стояла семья Ивановых (капиталисты и эксплуататоры), но к старшей из сестер он испытывал какоето грубое уважение. В ней он чувствовал ту же безоглядную целеустремленность, которая жгла изнутри его самого.
– Троцкий согласился приехать и поговорить с нами, – сообщил он священнику.
– Добрая весть!
– Нам понадобится церковь.
– Я устрою.
– Ну, мне пора. Любовница моего министра сегодня устраивает вечеринку, и он хочет, чтобы я отвез его.
Туман за окнами сгущался.
– Вот! – Девочка спрыгнула со скамеечки и протянула Аркину толстый кусок черного хлеба с жареным луком. – Меня зовут София.
– Спасибо! – удивившись, произнес Виктор и откусил. Угощение оказалось горячим, в нем было много пряностей и чеснока. – Как вкусно. Спасибо.
– А что у тебя с ухом? – серьезно спросила девочка.
Пуля, выпущенная из вагона, оторвала ему мочку левого уха, и сейчас это место покрылось толстой черной коркой.
– Ничего особенного. Просто царапина. Побаливает немного, но это ничего. – Аркин встретил взгляд священника, и они поняли друг друга без слов.
– А папа говорит, что боль учит.
– Тогда всей России предстоит многому научиться, София.
Он доел хлеб с луком, вышел из дома, запрыгнул в седло и поехал легким галопом в клубящийся туман. Через несколько секунд он скрылся из виду. Одна мысль продолжала пульсировать в его голове: «Всей России предстоит многому научиться».
15
Валентина быстро шагала по Александровской площади. Порывистый ветер гонял по небу облака, отчего по лицу девушки бродили тени.
Как оказалось, ее планы воплотить в жизнь не такто просто.
Она обошла еще три госпиталя и везде слышала один и тот же ответ: «Вы слишком знатны. Вы не справитесь». И это несмотря на то, что она уже могла с закрытыми глазами накладывать бинты, знала наперечет все кости человеческого тела, умела измерять пульс и артериальное давление.
Я справлюсь!
Нужно быть сильной. Она достала из кармана карточку Йенса и снова посмотрела на адрес. Решила идти пешком. Валентина дважды спрашивала у прохожих дорогу и все равно свернула не там, где нужно. Она оказалась на какойто тихой улочке, в конце которой виднелась церковь с белыми стенами. Золотой крест на куполе отбрасывал длинную тень на дорогу. У церкви вокруг небольшой жаровни стояли несколько мужчин, словно ожидая чегото. Когда Валентина проходила мимо, из церкви поспешно вышел молодой мужчина и подхватил два мешка со стоящей неподалеку тележки.
– Что вы здесь делаете, Аркин?
Если бы она вонзила ему нож между ребер, это произвело бы на него такое же действие. Он резко развернулся, покачнулся под весом мешков и выронил один из них. Упав на землю, мешок лопнул, и из него выкатились две картофелины.
Девушка уставилась на мешок. Аркин уставился на нее.
– Как вы здесь оказались? – быстро спросил он.
– Свернула с дороги не там, где нужно.
– Помоему, вы сами не представляете, куда идете.
Когда он это говорил, лицо его не было похоже на привычное спокойное лицо их шофера: резкие черты и уверенный, надменный взгляд. Слова его будто повисли между ними в морозном воздухе, и Валентине захотелось затолкнуть их ему обратно в рот. Вдруг она присела, подняла картофелины и протянула ему.
– Это ваше.
– Спасибо.
Кивнув на мешки, она поинтересовалась:
– Что это вы делаете?
– Помогаю отцу Морозову.
Валентина посмотрела на церковь.
– Это здешний батюшка?
– Да. Он беднякам раздает еду.
Она чувствовала, что Аркин продолжает смотреть на нее, не отрывая глаз.
– Мне нужно попасть на главную улицу. Может, мне лучше повернуть и пойти в обратную сторону? – спросила она шофера.
– Как хотите. Можете идти вперед, а можете вернуться обратно. – У нее вдруг возникло смутное чувство, что он говорил не о дороге, но Аркин указал ей за спину. – Главная улица там.
– Спасибо, – произнесла она и повернулась, чтобы уйти.
Он же поднял мешки и, держа их под мышками, пошел в церковь, не замечая, что из порванного мешка высыпается картофель. Дождавшись, пока Аркин скроется, Валентина собрала все рассыпавшиеся клубни и направилась следом в церковь. Войдя в холодный притвор, она увидела большие старинные деревянные двери, ведущие непосредственно в храм, но слева от нее находился короткий коридор, который оканчивался каменной лестницей, спиралью уходящей вниз. На верхней ее ступеньке лежала картофелина.
Валентина бесшумно пошла в подвал. Ступеньки привели ее в темное, похожее на пещеру подземное помещение со сводчатым потолком. В нос ударил сильный запах влажных камней. У дальней стены стоял стол, перед ним были расставлены рядами стулья. На них, спиной к Валентине, сидели несколько мужчин. Они чтото обсуждали.
– Все, что им нужно, – это разговоры. Сплошные разговоры и ничего больше. Сколько можно болтать попусту? – произнес один из них.
– Я тоже так думаю, Антон. Довольно слов. Настало время действовать.
– Хватит ныть, – раздался голос Аркина. – Мы все хотим не разговоров, а действий. Сегодня он собирается выступить перед нами с речью, вот тогда мы и узнаем, какие планы он… – Голос оборвался.
Шофер увидел Валентину. Остальные мужчины тут же обернулись, и девушка услышала недовольный ропот.
– У вас картошка рассыпалась, – сказала она и протянула клубни.
Сидевшие у стола осматривали ее, прикрывая лица шарфами. Валентина заметила, что мешки Аркина лежали на столе и из порванного, как из вспоротого брюха свиньи, вывалилось комковатое содержимое. Но под картошкой лежало чтото не похожее на клубень, чтото угловатое, завернутое в черную ткань. Аркин быстрыми шагами направился к ней.
– Милое дитя, позвольте, я возьму это.
Неожиданно раздавшийся голос шел откудато сверху. Валентина стремительно развернулась и увидела застывшую на лестнице черную фигуру.
– Спасибо, – почемуто пробормотала она и протянула картофель.
– Это отец Морозов, – сказал подошедший Аркин. – Что вы тут делаете? Я думал, вы ушли.
– Брат мой, – тепло произнес священник, скрашивая грубоватые нотки в голосе Аркина, – негоже так привечать гостью. – Он задумчиво, внимательно осмотрел ее лицо, поглаживая бороду, словно та должна была помочь ему принять решение. Священник был облачен в грубую черную рясу и высокую черную потертую шапку. На груди его, прямо под растрепанной бородой, висел латунный крест. – Кем бы вы ни были, дорогая моя, можете присоединиться к нам. Мы собрались здесь, чтобы помолиться за спасение государства нашего в эту лихую годину и испросить у Всевышнего наставления и мудрости.
Со стороны стола не было слышно ни звука, но Валентина спиной чувствовала, что за ней наблюдают. Лицо священника было испещрено морщинами, как старое яблоко, но она решила, что он вряд ли намного старше ее отца. Она улыбнулась ему, хотя щеки будто свело судорогой.
– Спасибо, но мне нужно идти. Я просто хотела отдать картошку.
Она и сама понимала, насколько глупо это звучит. Поэтому, когда священник отошел в сторону, освобождая ей дорогу, она опрометью взбежала по ступеням наверх. Мужчины, стоявшие вокруг жаровни, расступились, пропуская ее, и она, едва не срываясь на бег, направилась в конец улицы. Чувствуя устремленные в спину взгляды, она задумалась о том, кого ждали те люди, кто должен был сегодня выступить перед ними с речью и какие у него были планы.
Парадная дверь громко хлопнулась, заставив Валентину вздрогнуть. Порыв морозного воздуха, ворвавшись в дом, обдал холодом площадку второго этажа. Девушка остановилась, склонившись над балюстрадой, посмотрела вниз и увидела Йенса, который, не замечая ее, бросился к лестнице и стал, перешагивая через две ступеньки, стремительно подниматься. Свет газовых ламп опускался на его огненнорыжие волосы, словно привлеченный энергией этого человека. Рука его быстро перемещалась по перилам. Неужели он всегда так возвращается домой? Неужто жизнь настолько переполняет его?
– Здравствуйте, Йенс.
Инженер остановился и взглянул наверх. Едва он увидел ее, глаза его переменились. Он приоткрыл рот, будто собираясь чтото сказать, но так ничего и не сказал. Стремительно преодолев остаток лестницы, он подошел к ней и остановился в двух шагах. Чтото тревожило его. Она поняла это по тому, что он не подошел ближе. Глаза его бегали по ее лицу.
– Чтото случилось? – быстро спросил он.
– Нет, мне просто нужно поговорить с вами.
Он попрежнему внимательно рассматривал ее.
– Как вы здесь оказались? Нечасто у моей двери из воздуха возникают прекрасные феи.
Валентина рассмеялась, заметив, что он смотрит на ее рот.
– Меня пропустил ваш консьерж. Я сказала ему, что я – ваша двоюродная сестра.
Он улыбнулся, и движение его губ напомнило ей о том, как они танцевали на балу.
– И он поверил вам?
– Думаю, да, раз разрешил мне подождать вас здесь, в тепле, а не оставил мерзнуть на улице.
– Значит, он глупее, чем я думал.
– Почему?
– Потому что вы слишком красивы, чтобы быть моей сестрой, пусть даже двоюродной.
Эти слова застали ее врасплох. Сказав это, он не улыбнулся, а прошел к своей двери и отпер ее. Дом, где он жил, был старым, с лепными украшениями, причудливой барочной резьбой и вычурными карнизами, но все это давно обветшало, покрылось пылью и утратило былой блеск. Даже воздух здесь казался старым и какимто бархатистым, как будто за все долгие годы он прошел через легкие слишком многих людей. Валентине показалось очень милым, что человек столь передовых взглядов решил поселиться в таком старом доме.
Галантно придерживая дверь, он произнес:
– Не хотите ли войти?
Она покачала головой.
– Пожалуй, нет.
– Разумеется, – кивнул он. – Мы ведь не хотим поставить под сомнение вашу репутацию, верно?
Внешне он оставался вежливоспокоен, но глаза его так и искрились от затаенного смеха.
– Возможно, – промолвила она, чуть качнув головой, – я могла бы себе позволить… Как сестра, вы же понимаете.
– Как сестра, – эхом повторил он.
И она вошла.
Такой комнаты, как эта, Валентине видеть еще не приходилось. Вся мебель здесь была светлой, какогото медового оттенка, и имела такие ровные, прямые линии, что на какойто миг девушке показалось, что это просто сколоченные деревянные заготовки. Составленный из полированных сосновых досок пол прикрывали яркие разноцветные половики, а перед камином лежала большая пушистая оленья шкура цвета густых сливок. На стенах висели картины с северными оленями на фоне заснеженных пейзажей. Здесь было чему подивиться.
– Итак, сестричка, позвольте предложить вам чаю.
– Нет, Йенс, благодарю вас, но мне нельзя задерживаться.
Он взял в свои ладони ее затянутые в перчатки руки, и она не стала противиться. Йенс внимательно посмотрел на них.
– Такие маленькие кисти. – Он провел пальцами по ее ладони. – Но какой талант в них заключен.
Голова Валентины качнулась, внутри все вспыхнуло.
– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – спросил он, не отпуская ее рук.
– Вы говорили, что у вас есть друг доктор.
– Да, есть.
– Мне нужна его помощь.
Его пальцы сжались чуть сильнее.
– Вы больны?
– Нетнет, я здорова.
– В таком случае какой же помощи вы от него ждете?
И она рассказала ему о своих неудачах в госпиталях. Слова будто сами лились из нее. Она рассказала о презрительных взглядах, которыми ее встречали, об отказах. Валентина поведала ему, что все, с кем она разговаривала, считали, что она не сможет быть санитаркой. Несмотря на то что санитарок везде не хватало, никто ей не верил.
– Даже наш семейный врач отказался мне помочь.
Она рассказала Йенсу, как все это ее разозлило и как ей хотелось уткнуться головой в стол и кричать от обиды, но вместо этого она пришла сюда, через весь город, на эту широкую улицу, усаженную деревьями, и стала ждать его. Он слушал ее, не перебивая, и, когда она закончила, он не посоветовал ей бросить это занятие. Этого она боялась больше всего: боялась, что его голос присоединится к общему хору, боялась, что он, не понимая, насколько это для нее важно, попытается вырвать из ее рук будущее. Но он не сделал этого.
– Идемте, – коротко произнес он. – Поговорим с доктором Федориным.
– Спасибо.
– Он поможет… Если даже за это мне придется пообещать поддаваться ему в карты весь следующий месяц. Но, – он чуть подался вперед и всмотрелся в ее глаза, – вы уверены, что это именно то, что вам нужно?
Она кивнула.
– Да. Я уверена.
– Что ж. Очень хорошо. Идемте, потолкуем со старым мошенником.
– Вы не могли бы отпустить мои руки?
Он опустил на них взгляд удивленно, с таким видом, будто она потребовала от него чегото совершенно невозможного.
– Если они вам необходимы. – Он церемонно поклонился и поднес к губам ее кисть. – За будущее санитарки Ивановой.
«Разве такой человек может не нравиться?» – подумала она.
Доктора Федорина они застали в гостиной, где он, сидя на полу, играл в карты со своей пятилетней дочерью. Пытаясь сосредоточиться, доктор почесывал бакенбарды.
– Простите, что не встаю, но Анечка меня бьет по всем фронтам.
Девочка, прижимая карты к маленькой груди, улыбнулась.
– Я в одной игре поддалась папе, – заявила она, потом, увидев, какой картой походил отец, просияла и быстро положила сверху козырь.
Маленькими ручками она сгребла кучку засахаренного миндаля (их ставки), и Йенс, рассмеявшись, потрепал ее по пушистым светлым волосам.
– Аня, твой папа – худший картежник во всем Петербурге, а вот ты станешь одной из лучших.
Девочка положила отцу в рот один орешек, утешительно погладила его по щеке и вскарабкалась вместе с выигрышем на стоящее у окна кресло. Доктор приказал нести вино.
– Итак, чем могу помочь? – Он с интересом посмотрел на гостей.
Йенс представил спутницу.
– Это Валентина Иванова. Ей нужна ваша помощь, друг мой. Она хочет стать санитаркой, но в госпиталях ей отказывают на том основании, что она им «не подходит».
– Это правда? – спросил доктор у Валентины.
– Что?
– То, что вы не подходите для такого занятия?
– Нет.
– Возможно, об этом лучше судить не вам.
Слова эти прозвучали несколько грубо, но девушка не стала возражать. Разве могла она возражать этому мужчине, отцу, который сидел на полу, согнув ноги в зеленых брюках, как кузнечик, и поддавался в карты дочке? Она и не знала, что отцы могут так себя вести.
– Позвольте мне рассказать, почему я думаю, что могу стать санитаркой. – Она серьезно посмотрела на доктора. – Последние семь месяцев я помогаю ухаживать за своей парализованной сестрой. Я изучила анатомию человеческого тела и… – Тут она на миг замолчала, подбирая слова, которые могли бы убедить его. – И я играю на фортепиано.
Доктор удивленно моргнул. Валентина улыбнулась.
– Я хоть сейчас могу научить вашу дочь играть «К Элизе».
У дальней стены гостиной стояло пианино, на его крышке, которая явно давнымдавно не открывалась, лежали стопки книг. Девочка, тут же позабыв об орешках, выпрямила спину и замерла, как солдат на плацу.
– Моя жена тоже играла, – негромко произнес доктор. – С тех пор как ее не стало, к пианино никто не прикасался.
– Я вам сочувствую, доктор. И я почла бы за честь, если бы вы позволили мне играть на пианино вашей супруги и учить вашу дочь музыке. Так что, по рукам?
Он с тоской посмотрел на пустой стул у пианино и кивнул.
Валентина направилась к инструменту снимать книги.
– Спасибо вам, Йенс.
Он отвез ее домой в своем экипаже. Но дорогой они мало говорили, предпочитая смотреть на темнеющие небеса и зажигающиеся на мостах огни. В СанктПетербурге дни не бывают долгими.
Йенс и Валентина стояли на гравийной дорожке у ее дома, и их тени соединились. Слова прощания не шли.
– Жду не дождусь пятницы, когда мы поедем в ваши туннели, – широко улыбнулась она. Его лицо наполовину скрывалось в темноте. – Очень хочется посмотреть на то, что вы придумали.
– Да.
То, как он произнес это короткое слово, заставило Валентину насторожиться.
– Чтото не так?
– Нет, ничего особенного.
Она заметила, как в его глазах промелькнула усталость, точно он вдруг вспомнил, что на широких плечах его лежит какойто тяжкий груз, вспомнил, что он обязан оправдывать какието ожидания.
– У вас, наверное, очень ответственная работа, да? – пробормотала она. – Верно, тяжело так каждый день.
– Вы почувствуете то же самое, когда станете санитаркой.
– Поскорее бы.
Это наконецто заставило его улыбнуться.
– Очень хочется увидеть вас в форме.
Она рассмеялась, но все же почувствовала какуюто заминку, как узелок на швейной нитке.
– Во всяком случае, спасибо за то, что спасли меня от жуткой участи. Я бы умерла от скуки, если бы мне пришлось целый день любоваться на то, как взрослые мужчины играют с мечами.
– Со шпагами. Не с мечами.
Она пожала плечами.
– И то, и то – скука.
– А туннели не скука?
– Нет, туннели не скука. Они приносят пользу.
Он отошел от нее на один короткий шаг.
– Валентина.
Ее сердце замерло. Она ждала продолжения.
– Валентина, о чем тот гусар хотел поговорить с вашим отцом?
– Капитан Чернов?
– Да, капитан Чернов.
– Он для меня ничего не значит. Забудьте о нем.
Она повела в морозном воздухе рукой, как будто стряхивая любые воспоминания о Чернове с кончиков пальцев. Над ними не было видно ни звезд, ни луны, на которые можно было бы поднять взгляд.
– Нетрудно догадаться, о чем, вернее о ком, он хотел поговорить. О вас.
– Для меня он ничего не значит, – снова сказала она, на этот раз с бóльшим убеждением, и сделала шаг вперед. – Мне до капитана Чернова нет никакого дела. И никогда не будет.
Он поднял руку, нежно взял Валентину за подбородок и немного повернул ее лицо, так, чтобы на него падал свет висевшей над дверью лампы.
– Обещаете?
– Обещаю.
– Ловлю вас на слове.
Последовавшую тишину нарушило урчание автомобильного мотора и шуршание гравия под колесами. Как некстати вернулся отец!
– Валентина, – тихо промолвил Йенс, отпуская ее подбородок, – никому не позволяйте устраивать за вас вашу жизнь.
Хлопнула дверца машины, и министр широкими шагами направился к ним. Валентина заметила, что сидевший на водительском месте шофер пристально смотрит на нее, но сделала вид, что не видит его, и отвела взгляд.
– Добрый вечер. – Йенс вежливо поклонился ее отцу.
Тот ответил коротким кивком. Генерал Иванов в своей пушистой шубе был похож на медведя, забирающегося в берлогу, когда, удовлетворенно ворча, отпер дверь.
– Валентина, ступай в дом. Побыстрее, пожалуйста. Мне нужно поговорить с тобой.
Не дожидаясь ответа, он скрылся за дверью. Девушка не двинулась с места, пока машина не уехала в сторону гаража. На какоето время они снова остались одни.
– Йенс, не забывайте, что я пообещала вам.
– Не забуду, – ответил он низким бархатным голосом, от которого у нее по телу пошли мурашки. – Вы не будете себя связывать с капитаном Черновым.
Валентина кивнула и в луче света, упавшем на них изза двери, увидела, что губы Йенса сложились в улыбку. Но уже в следующий миг он развернулся и направился к своему экипажу. Валентина наблюдала за ним, пока он широкими бодрыми шагами шел к лошади, встретившей его радостным фырканьем, и поняла, что больше не в силах сдерживать те слова, которые так и норовили сорваться с ее языка.
– Йенс.
Он остановился. Свет лампы выхватывал из темноты край его твердого подбородка и часть волос.
– Йенс, а вы сделаете то же самое?
– Что вы имеете в виду?
– Я о той женщине, что носит зеленые платья и смотрит на вас так, будто насаживает на крючок. О той, которая ходит так, точно весь мир принадлежит ей.
Он нахмурился.
– Графиня Серова?
– Да, она выглядит, как графиня. Я о ней.
– И что вы хотите о ней узнать?
– Вы расстанетесь с ней?
Она услышала, как он глубоко вздохнул.
– Расстанетесь? – не отступалась она.
Он двинулся обратно, подняв руку ладонью вверх, как протягивал бы лошади яблоко.
– Это сложно, – произнес он. – Мне будет непросто…
– Понятно. – Зубы Валентины сжались.
– Нет, вы совсем не понимаете. Я обещаю, что у меня не будет с ней ничего такого, что вы имеете в виду, но мне все равно придется бывать у нее, потому что… Валентина, не…
Но было поздно. Она бросилась в дом и захлопнула за собой дверь.
«Это сложно». Что он хотел этим сказать? Неужели он собирался продолжать ездить к графине Серовой? Не мог же он в самом деле думать, что…
