Текст книги "Жемчужина Санкт-Петербурга"
Автор книги: Кейт Фернивалл (Фурнивэлл)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)
– Нет.
Какое короткое слово. Но сколько в нем ненависти.
– И что будет с нами?
Он взял стакан и залпом выпил водку. Глаза его налились кровью.
– Вы правда хотите знать? – усталым голосом произнес он.
– Да. – Валентина облизала пересохшие губы.
– Вашего отца нужно заставить раскрыть кошелек, поэтому… – Он замолчал, снова наполнил стакан, дернул кадыком. – Поэтому завтра одна из вас будет убита, чтобы доказать ему, что мы не шутим. После этого он заплатит за жизнь оставшейся. Не имеет значения, кто из вас умрет.
Внутри Валентины чтото оборвалось.
– Я же говорила, что у отца нет денег. Он и так должен банкам, поэтому бессмысленно рассчитывать на то, что он…
– Не надо врать!
Глухая тишина опустилась между ними, как стена. Аркин поставил перед ней стакан, и Валентина выпила, но еще долго никто не произносил ни слова, лишь ветер гремел ставнями, напоминая о том, что мир существует и за пределами этой тесной комнаты.
– Аркин, – наконец заговорила Валентина, – я не вру. Зачем вы это делаете? Неужели в вас не осталось ничего человеческого?
Он молча зажег сигарету. Даже это несложное действие он выполнил очень аккуратно, хоть и был пьян. Когда он опустил руку на стол, девушка взяла из его пальцев сигарету, затянулась и выпустила в его сторону тонкую струйку дыма.
– Я могу ручаться, что денег от отца на свое большевистское дело вы не получите, – тихим, но уверенным голосом произнесла она. – Вам придется убить нас обеих. Меня и Катю.
Он забрал у нее сигарету.
– Я с этим справлюсь. У меня есть опыт.
Эти слова потрясли ее.
– Но это бессмысленно. Вы этим ничего не добьетесь, кроме того что вас начнет искать полиция.
Он тяжело опустил на стол локти.
– Что вы предлагаете?
– Вот что.
Не давая себе времени одуматься, Валентина протянула к нему связанные руки и взялась за его лицо. От ее прикосновения напряглось все его тело. Она притянула к себе его голову и поцеловала в губы. На твердых сжатых губах Валентина почувствовала вкус водки.
Аркин резко оттолкнул от себя ее руки.
– Какого черта?
– Вы не получите денег. Ни за мою жизнь, ни за жизнь сестры. Отпустите ее. – Она замолчала и изобразила игривую улыбку. – Я заплачу вам за это другой монетой… Если вы пообещаете отпустить ее завтра.
Глаза его широко раскрылись, но от удивления или от отвращения – этого она не могла понять.
– Вы предлагаете себя? Как уличная шлюха?
– Да.
Лицо его загорелось.
Он так долго смотрел на нее, что у Валентины едва не сдали нервы. Она еще могла взять свои слова обратно. Они с Катей еще могли… Могли что?
Неожиданно Аркин встал, покачнувшись.
– Я согласен. Вы обе сможете уйти.
Резкая, острая боль пронзила сердце Валентины.
– Вы обещаете?
– Обещаю.
Она думала, что будет думать о Йенсе. Но этого не произошло, и от этого ей захотелось рыдать.
Она думала, что будет представлять себе, будто это его губы прижимаются к ее бедрам, будто это его жадные пальцы гладят ее холодную кожу и погружаются в густой холмик темных волос у нее между ног. Ей хотелось думать, что это обнаженное тело Йенса вдавливает ее в грязный матрас. Но она не сумела. Даже на секунду. Лежа с другим мужчиной, она не смогла думать о Йенсе. Она прогнала его образ, чтобы он не мог видеть, что делали ее ноги, как они переплетались с ногами этого ненавистного человека и как ее предательские губы целовали чужое оголенное плечо.
Аркин не разговаривал. Изза связанных рук он не мог раздеть ее полностью, но все, что можно было снять с нее, он снял. Потом разделся сам и положил свою одежду рядом с ее платьем. Сначала он просто прикоснулся к ней, потом погладил, сжал груди. В лицо он ей не смотрел. Оказавшись на ней и в ней, он завел ее связанные руки себе за голову и крепко зажмурился. С каждым толчком с его губ слетали какието слова. Но они были адресованы не ей. Он словно обращался к другой.
35
Валентина проснулась поздно. Невидимый топор рубил на части ее мозг, во рту было противно. Не успев открыть глаза, она вспомнила водку. Полный стакан, выпитый после. После. Слово это прилипло к языку, как масло, и ей захотелось выжечь его. Тупая боль внутри напомнила о том, что тело ее сопротивлялось, но эта боль была ничто по сравнению с другой болью. Той, которая всадила когти в ее сердце.
– Валя?
Она открыла глаза и увидела склонившуюся над ней Катю. В комнате уже было светло.
– Что с тобой? Ты стонала во сне.
Валентина села и дождалась, пока остановилась завертевшаяся перед глазами комната.
– Ничего. Все хорошо.
– По тебе так не скажешь.
– По тебе тоже. – Кожа сестры была похожа на тонкую прозрачную пленку, которая могла прорваться от прикосновения. – Сегодня мы поедем домой. Аркин дал слово, что отпустит нас.
Катя нахмурилась.
– Ты ему веришь?
– Да. Он пообещал. Сейчас я его позову.
Катя покачала головой.
– Он ушел.
– Ушел?
– Еще затемно. Я слышала. Но тот другой, бородатый, остался.
Валентине показалось, что на нее обрушилась ледяная глыба. Она инстинктивно прикрыла рукой нерожденного ребенка. Потом бросилась к двери, стала барабанить и звать Аркина. Но в ответ услышала лишь грубый голос бородача, который выругался и велел ей заткнуться. Потом изпод двери выполз сложенный лист бумаги. Валентина быстро подхватила его.
«Вы ждете от жизни слишком многого, Валентина Николаевна. Я был пьян, и мое обещание ничего не значит. Сегодня я убедился, что вы и ваша сестра могли бы стать примером для всех богачей и угнетателей. Мне жаль, но дело должно быть доведено до конца. Наши личные маленькие трагедии ничего не значат для той бури, которая захлестывает Россию. Я бы попросил у вас прощения, но знаю, что вы меня не простите».
Подписи не было. Валентина застыла на месте с письмом в руках. Холод сковал ее мозг, сердце, легкие.
– Что там? – спросила Катя.
Валентина скомкала листок.
– Это от Аркина.
Голос ее изменился, и Катя услышала это.
– Что случилось? Валя, подойди ко мне. Что с тобой?
Она не хотела, чтобы Катя прикасалась к ней, не хотела, чтобы сестра почувствовала на ней его запах.
– Он нарушил слово, – прямо сказала Валентина. – Передумал.
– Это значит, он нас не отпустит? Но, может быть, папа всетаки раздобудет гденибудь денег?
– Нет. Я же говорила тебе, он банкрот.
– А может, полиция нас уже ищет?
Валентина презрительно поморщилась.
– Они понятия не имеют, где нас держат. Аркин им не по зубам. Он хитрее их всех.
– Я поняла, – тихо произнесла Катя. Ее голос словно прилетел откудато издалека. – Ты думаешь, они убьют нас?
Валентина хотела сказать неправду, но не смогла.
– Да. И я думаю, что этот мужик для того тут и остался.
– Чтобы убить нас?
– Да.
К ее изумлению, глаза Кати засияли. Она улыбнулась.
– Так что мы будем делать? Устроим новое приключение?
Валентина села на кровать.
– У меня появилась идея.
– Эй!
– Чего надо? Я ем, – раздался в ответ сердитый голос бородача.
Этим утром он не принес им хлеб. К чему кормить тех, кто скоро умрет?
– Послушайте, – сказала Валентина через дверь, стараясь говорить спокойным голосом, – мы знаем, что будет с нами сегодня. Вас мы в этом не виним, но мы не хотим умирать, не очистившись духовно. Мы молимся Господу нашему Иисусу Христу Спасителю и просим благословенную Деву Марию заступиться за нас.
– И чего?
– Не могли бы вы дать нам хотя бы одну свечку, чтобы мы могли осветить наши молитвы?
– Пошла ты!
– Пожалуйста, умоляю, если вы не поможете нам, наши души будут вечно гореть в аду. Всего лишь одна маленькая свечка, и души очистятся. Вы же скоро будете править всей Россией, что вам стоит оказать такую маленькую помощь?
Тоненький голос Кати присоединился к мольбам сестры:
– Пожалуйста, помогите.
Снаружи послышалось недовольное ворчание, потом раздался звук отодвигаемого стула. Валентина и Катя замерли. Дверь в комнату приоткрылась, в щель влетел почерневший свечной огарок, после чего дверь захлопнулась.
– А спички? – крикнула Валентина.
Через секунду изпод двери выкатилась единственная спичка. Валентина схватила ее и крепко зажала в руке. Она взяла клубок из лоскутков и ниток, которые они надергали из одеяла и ее шелкового платья.
– Должно хорошо гореть, – заметила Катя. – А тебе в рубашке и брюках будет даже удобнее.
– Готова? – спросила Валентина.
Голубые глаза Кати засияли. Она смочила водой платок, прикрыла им нос и кивнула:
– Готова.
Валентина чиркнула спичкой по полу и поднесла огонек к свечному фитилю. Дождалась, пока он загорится, потом умостила свечку в гнездо из лоскутков и положила его у стены. Огонь начал потрескивать, клочки материи загорелись, и вскоре изпод клубка пошел дым. Валентина поспешно вернулась в кровать к Кате и накрыла себя и сестру другим одеялом, оставив лишь маленькое отверстие, чтобы наблюдать, как разгорается огонь. Она крепко обняла сестру. Та повернулась к ней с широкой улыбкой.
– Валя, я хочу, чтобы ты знала: ты – единственный человек на земле, с кем я готова сгореть заживо.
Валентина рассмеялась.
– Мы не умрем. Даю тебе слово.
Ждать долго не пришлось. Через несколько минут они уже кашляли от дыма, а языки пламени начали проворно, как обезьяны, подниматься по бревнам. Пора! Валентина прикрыла нос обрывком рубашки Аркина и встала за дверью.
– Пожар! Пожар! Спасите! На помощь! Скорее! – Она забарабанила в дверь кулаками. Сердце ее в эту минуту готово было выскочить из груди. – Мы сгорим!
Заполнив небольшую комнату, дым через дверные щели начал просачиваться под дверью в переднюю. В замке повернулся ключ. С другой стороны загремели проклятия. Валентину охватило сильное облегчение, отчего у нее закружилась голова. Или ей уже не хватало кислорода?
– Дура, что ты натворила?
– Нужно тушить! Воды! – истошным голосом закричала она.
Бородач развернулся, выбежал в соседнюю комнату, схватил ведро и помчался во двор, к корыту с водой. Валентина завернула Катю в одеяло и взвалила ее себе на спину. От дыма пекло в глазах. Девушка с трудом прошла через дверь в соседнюю комнату и оттуда – во двор на прохладный свежий воздух.
– Бери ведро, дура! – закричал ей бородач. – Если дом сгорит, я тебе шею сверну!
Эта угроза рассмешила: он и так собирался убить ее. Валентина посадила Катю на землю у сарая с дровами и взяла стоявшее у большого корыта ведро. Быстро наполнив его, она бегом вернулась в дом и выплеснула воду на горящую стену. Ее поразило, до чего жадно огонь пожирал избу – пламя уже охватило потолочные балки. Несколько минут они с бородачом поочередно бегали с ведрами во двор и обратно.
Когда он выплеснул на огонь пятое ведро и развернулся, чтобы снова бежать во двор, Валентина подскочила к нему сзади и изо всей силы наотмашь ударила по голове тяжелым поленом. Мужчина рухнул на пол, как марионетка, у которой разом оборвались все нити. Валентина с трудом вытащила его из дома и бросила рядом с дровами.
– Он умер? – испуганно спросила Катя.
Валентина присела рядом с ним и положила руку на горло.
– Нет.
– Слава Богу!
– Этот гад хотел убить нас, не забывай.
– Валентина! Мы же не такие, как они.
– Разве? – Валентина посмотрела на сестру и задумчиво повторила: – Разве?
Но Катя не услышала ее ответа. Она разинув рот смотрела на дом. Огонь охватил всю избу. Огромные языки пламени метались над крышей и прожигали дыры в туманном воздухе. Над зданием возник яркооранжевый ореол. Яркое сияние отражалось на щеках Кати. Валентина, взглянув на нее, поразилась. Никогда еще после того страшного дня в Тесово ее младшая сестра не выглядела столь возбужденной и оживленной. Как будто пожар в этом Богом забытом месте зажег какойто огонек внутри нее.
Пора уходить. Веревка, нужна веревка. У сарая с дровами девушка нашла подходящий моток и быстро связала бесчувственному мужчине руки и ноги.
– Теперь узнаешь, – бормотала она, затягивая узел, – каково это – быть беззащитным.
Рядом с сараем было еще коечто полезное. Находясь в своей темнице, Валентина в окно заметила небольшую тележку для перевозки дров. По сути это была огромная прямоугольная коробка, поставленная на колеса и снабженная длинной веревкой для перетаскивания. Валентина подтащила повозку к сестре.
– Карета подана!
Пока Катю усаживали, с ее губ несколько раз сорвался стон.
– Ну что, вперед! – наконец сказала Валентина.
Она надела петлю на плечи и, как ездовая собака в упряжке, потащила возок. Девушка не оглядывалась, она и так знала, что изба все полыхает, и это радовало ее. Таща сестру на тележке по ухабистой дороге, он мечтала о том, чтобы этот дом сгорел полностью, дотла, чтобы он превратился в такой факел, от которого остался бы один пепел. Пережитый стыд, бесчестие, унижение и предательство – все должно было сгореть без остатка. Развеяться белым пеплом по бескрайней болотистой равнине. Не должно было остаться никаких секретов. Ничего.
Идти было тяжело. Дорога была сплошь в камнях и ямах, изза чего повозка постоянно тряслась и подпрыгивала, но Валентина не замедляла движения. После заточения в избе воздух казался чистым, несмотря на то что по обеим сторонам дороги простирались огромные болота и кишащие комарами пруды со стоячей водой. Низко над землей висел клочковатый белесый туман. Управлять движением повозки было трудно, и веревка резала плечи, но почемуто – даже сама Валентина не понимала почему – ее захлестнуло ощущение счастья.
Все переменилось. Она почувствовала, что ее жизнь обрела смысл, она почувствовала себя нужной. Нужной своему ребенку и Йенсу. Вспомнив о том, какой удар он получил по голове, она заволновалась, но потом стала представлять их будущую жизнь вместе, год за годом. Представила, как ее голова будет лежать у него на коленях, как его пальцы будут гладить ее волосы, как будут переплетаться их мысли. Ей захотелось быть рядом с ним так долго, чтобы увидеть, как волосы его покроются сединой, как вокруг глаз пробегут морщинки, которые сейчас появлялись, только когда он улыбался ей. Так долго, чтобы разгадать все его тайны и понять, какими замысловатыми дорожками ходит его мощный разум.
То, что произошло с ней в избе, осталось в прошлом, сгорело в пожаре. Свою измену она упрятала в самый дальний и темный угол памяти, где ее никто и никогда не найдет. Только она будет знать, где таится этот секрет, только она сможет найти его по мерзкому запаху грязи. Главное, что Катя в безопасности. Что они обе живы.
– Катя, запевай! – крикнула Валентина, не оборачиваясь.
Она услышала смех, а потом сестра звонким голосом запела бравую военную походную песню. Где она ее услышала? Но буквально в следующую секунду громкий окрик заставил Валентину остановиться, тут же оборвалась и песня. Девушка развернулась и увидела, что их быстро догоняет мужчина. Он вел на поводу белую длинноухую лошадь, на которой сидела беременная женщина.
– Эй! – крикнула им женщина. – Девочки, у вас чтото случилась? Что это вы здесь совсем одни?
Валентине вдруг ужасно захотелось изо всех сил обнять лошадь и поцеловать ее в мускулистую шею.
– Мы бы от помощи не отказались, – призналась она.
Мужчина был бородат, и у него не было передних зубов, изза чего голос его звучал странно, но глаза у него были добрые. Он привязал самодельную тележку веревкой к седлу лошади.
– Родная, ты совсем плохо выглядишь, – сказала женщина, рассматривая Валентину. – Садись к сестре.
– Нет, спасибо, я пойду пешком.
– До Петербурга три часа пути.
Три часа. Разве это время для того, кто вступает в новую жизнь?
Первый выстрел раздался через час. Пуля угодила в заднюю стенку повозки. Катя подскочила от испуга. Валентина повернулась и увидела на дороге бородача, которого оставляла связанным у избы. Черт! Наверное, он чемто перерезал веревку. Когда вторая пуля ударила в камень на дороге у ее ног, Валентина уже толкала Катю на дно тележки, а мужчина отпустил лошадь. Из большой сумки, притороченной к седлу, он достал гигантский старинный дробовик. Когда он из него выстрелил, грохот был такой, что девушка чуть не оглохла. Лошадь испуганно прижала уши и шарахнулась в сторону, но выстрел остановил преследователя. Он, не целясь, пальнул по ним еще раз, после чего развернулся и припустил по дороге обратно.
Но последний хлопок выстрела окончательно испугал лошадь. Истошно заржав, животное бросилось во всю прыть вперед по дороге. Сидящая верхом женщина оказалась хорошей наездницей и удержалась в седле, но утлый возок не был предназначен для такой скорости. Валентина закричала. Она бросилась бежать вслед за обезумевшим животным, но ноги ее словно налились свинцом, она точно бежала по вязкой грязи, где для того, чтобы сделать шаг, нужно прикладывать усилие. Впереди она видела бледное лицо сестры. Катин рот открылся, но Валентина не услышала ничего, кроме жуткого пронзительного крика, который исторгся из ее собственных уст.
Одно из колес с треском отломилось, и повозка на полном ходу завалилась на бок. Поднялась пыль, во все стороны полетели щепки. Лошадь резко повернула в сторону, и веревка, на которой держалась тележка, не выдержала и лопнула. Это произошло за какуюто долю секунды, но Валентина видела все как в замедленном кино. Колесо покатилось в обратную сторону, возок с Катей, как какойто неуклюжий дельфин, взлетел в воздух и, описав широкую дугу, упал в темное гнилое озерцо, растянувшееся вдоль дороги. Поднявшийся фонтан брызг сверкнул всеми цветами радуги, потом раздался жуткий чавкающий звук, жидкая грязь и вода сомкнулись на своей добыче. Катя скрылась под перевернувшейся тележкой.
– Катя!
Валентина прыгнула в озеро. Вода доходила ей до пояса. Она взялась обеими руками за край тележки и перевернула ее. Тотчас изпод воды показалась голова Кати. Лицо ее было все в черной жиже, она выплюнула изо рта грязь и тихо выругалась. Валентина крепко прижала к себе сестру.
– Ну что, нравится приключение? – задыхаясь, проговорила она.
Катя усмехнулась.
– Всегда любила плавать.
– В следующий раз, когда соберешься поплавать, делай это без тележки.
– В следующий раз я… – Но вдруг Катю затрясло, и она не договорила.
– Скорее! – крикнула Валентина мужчине, который бежал к ним на помощь.
Его жена уже совладала с лошадью и достала из сумки одеяло для Кати.
– Спасибо, – с большим чувством произнесла Катя.
Русские – народ добрый и отзывчивый, Валентина остро чувствовала это. Когда они надолго задерживались в Петербурге, внутри них чтото ломалось и их души чернели, но посреди бескрайних просторов этой страны сердце России все еще билось. И это придавало надежду Валентине. Вдалеке на дороге показался одинокий всадник в развевающемся плаще. Он скакал к ним во весь опор. Муж беременной женщины вскрикнул и снова потянулся за дробовиком, но Валентина остановила его руку.
– Нет.
Даже с такого расстояния она узнала всадника. Это был Йенс.
36
Валентина шла за Йенсом, когда он на руках занес Катю в дом и поднялся по лестнице. Словно в тумане она услышала, как заплакала мать, как запричитала сестра Соня, как, хлопая дверьми, забегали слуги. Слова отскакивали от стен и от ее кожи. Она их слышала, но не понимала. Глаза ее были устремлены на спину Йенса. Плащом своим он укутал Катю, поэтому Валентина видела его пиджак и то, как его лопатки двигаются под плотной материей. Она видела его белый воротничок, видела сильную широкую шею, длинные ноги, шагающие по лестнице.
Ей нужно было снова впустить в себя все эти образы, как будто за прошедший день она растеряла их. Помальчишески стройные бедра, особенный оттенок волос – глаза ее с жадностью поглощали все это. Он был нужен ей, нужен до боли. Теперь каждая минута разлуки с ним стала бы для нее невыносимым мучением. Как только Катя оказалась в кровати и вокруг нее сгрудились слуги, Валентина повела Йенса вниз, в музыкальную комнату. Там он закрыл дверь, обнял девушку и крепко прижал к себе.
Она потерлась щекой о его щеку, прошлась волосами по его шее, как кошка, оставляя свой запах на нем и принимая его запах на себя. Они так и стояли, прижавшись друг к другу, и ее тело медленно привыкало к его телу, снова приноравливалось к изгибам его фигуры, изгоняя из себя воспоминание о чужих прикосновениях. Только когда он крепко поцеловал ее и она снова почувствовала его вкус, у нее появилось ощущение чистоты.
С лестницы Валентина наблюдала за тем, как внизу, в отделанной мрамором прихожей, доктор Белый прощался с отцом. Он пожал ему руку, после чего надел цилиндр и ушел. Перед уходом он, очевидно, обронил какуюто шутку, потому что мужчины засмеялись. Хороший знак. Она побежала вниз.
– Что он сказал, папа?
Отец выглядел постаревшим. Эти несколько дней как будто выпили из него последние остатки молодости, у него даже опустились плечи, и все же, когда он заговорил, Валентина заметила, что взгляд его был непривычно мягким.
– С Катей все будет хорошо. Доктор Белый дал ей чтото для сна. Несколько дней отдыха, коекакие лекарства, и она снова станет такой, как раньше, – вот что он сказал.
Отец улыбнулся. Валентина удивилась и неуверенно улыбнулась в ответ.
– Хорошо. Я так волновалась за нее, – призналась она и начала опять подниматься. Дойдя до середины лестницы, она остановилась и повернулась. – Спасибо, папа.
– За что?
– За то, что ты пытался найти деньги и спасти нас. Наверное, это было… – Она замолчала, подбирая слово. Унизительно? Позорно? Обидно? В конце концов, она просто сказала: – Наверное, это было нелегко.
Он быстро кивнул, не желая обсуждать это, потом поднял на нее глаза и задумчиво погладил бакенбарды.
– А ты? Как ты себя чувствуешь после этого ужасного испытания?
– Со мной все в порядке, папа.
– Ничего плохого не случилось? Кроме Катиной травмы?
– Нет. Ничего плохого не случилось.
– Хорошо. Молодец, что нашла ее. Вы с Фриисом оба молодцы.
Он ушел в свою комнату и закрыл за собой дверь. Валентина вдруг подумала о том, что он тогда в Тесово послал Катю в свой кабинет, хотя сам об этом никогда не говорил. Девушка и злилась на него за то, что он свою вину переложил на ее плечи, и понимала, что, если бы в то утро взяла с собой сестру в лес, Кате не пришлось бы выполнять отцовские поручения. Они бы позавтракали и вместе отправились плавать в бухту. Она была виновата не меньше отца, но это ничего не меняло.
Температура поднялась ночью. Тошнота – к следующему вечеру. Поначалу это был сильнейший сухой жар, от которого на щеках у Кати выступил нездоровый румянец, а глаза заблестели. Но когда ее начало тошнить, глаза ее стали тусклыми, как вода в Невской губе, а рука, державшая у рта носовой платок, задрожала.
Холера. Поставив диагноз, доктор Белый велел Елизавете принять меры предосторожности, чтобы болезнь не распространилась. В доме был введен карантин, посторонние не допускались, и Катю переселили в заднюю комнату. Слугам приказали держаться подальше от этой части дома. Сестра Соня развернула настоящую кампанию против болезни Кати. По нескольку раз в день она проводила полную уборку в комнате и мыла полы вокруг. Как сказал доктор, причиной болезни стала стоячая вода, в которую упала Катя. Невидимая глазу инфекция таилась в грязной жиже. Катя проглотила ее, и теперь она проглатывала Катю.
– Наденешь маску, Валентина.
– Это поможет?
Йенс прикрыл ладонью ее нос и рот.
– Это хирургическая маска. Мне ее дал доктор Федорин. Самое главное, чтобы ты не дышала с ней одним воздухом.
Она кивнула. Йенс, увидев ее огромные глаза над своими пальцами, ощутил сильнейшее желание забрать ее из этого дома, где поселилась болезнь. Они стояли рядом с конюшней, и до них доносилось бряцанье подков о вымощенный камнем пол.
– Обещаешь? Ты будешь ее всегда надевать?
Она снова кивнула.
– И не целуй ее, – добавил он.
Ресницы ее дрогнули, но она промолчала, и Йенс убрал руку с ее лица. Валентина провела пальцем по его щеке.
– Я защищу нашего ребенка, – пообещала она.
– Защити себя.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась.
– Не целуй меня. Не нужно рисковать.
Он привлек ее к себе и крепко поцеловал в губы.
Валентина стояла у госпиталя Святой Елизаветы и нетерпеливо наблюдала за тем, как по широкой лестнице неспешно спускаются уставшие после рабочего дня санитарки. Пахло гарью, но она не обратила на это внимания. В последнее время это стало обычным делом. То магазин сгорит дотла, то склад подожгут. Те, кто устраивал поджоги, хотели таким образом заставить больших начальников прекратить закрывать профсоюзы и уменьшить продолжительность рабочего дня.
– Даша! – крикнула Валентина, когда увидела тонкую, как карандаш, фигуру с блестящими черными волосами.
– Валентина! Ты что здесь делаешь? Неужели тебя так на работу тянет, что ты…
– Даша, послушай. Ты знаешь того монаха, любимца императрицы, который иногда сюда ходит?
– Распутина?
– Да. Как бы мне поговорить с ним?
Дарья, закатив глаза, рассмеялась.
– Дурочка! Держись подальше от этого сумасшедшего…
– Как мне его найти?
– Я слышала, у него есть квартира на Гороховой, недалеко от Фонтанки. Туда к нему наведываются его почитатели из высших слоев общества, когда он не занят тем, что окручивает императрицу… – Она не договорила, потому что Валентина, не став дослушивать ее рассказ, ушла.
Когда вошел крупный неопрятный мужчина в дорогой черной шелковой рясе и высоких сапогах, Валентине показалось, что комната сразу уменьшилась в размерах и в ней стало труднее дышать, но она сразу узнала его.
– Я тебя помню, – заявил он. – Ты та санитарка, что мне по лицу хлестнула.
Направив на Валентину жилистый палец, Григорий Распутин двинулся в ее сторону, сверля ее своими странными бледноголубыми глазами. Она вскочила на ноги, намереваясь оказаться рядом с ним, прежде чем его перехватит ктонибудь другой. Комната была просторной, но душной. Пылинки плавали в лучах солнечного света, которые выбеливали ковер на полу и растапливали шоколадные конфеты и пирожные, разложенные на дубовом столе. Вдоль стен стояли стулья. Они были придвинуты вплотную друг к другу специально, чтобы на них могло уместиться как можно больше просителей. Здесь не было ни одного человека со спокойным лицом, все были напряжены и бросали друг на друга подозрительные взгляды. Эти люди провели часы на лестнице перед дверью и теперь нервно дожидались своей очереди.
Вот только Валентине показалось, что их приглашали в кабинет без какоголибо порядка или очередности. Никто не мог знать, когда его позовут: через минуту или через два часа. А то и вовсе оставят без внимания.
– Отец Григорий, мне нужно поговорить с вами.
Он обвел жадными глазами обращенные к нему лица и улыбнулся какойто женщине с рубиновыми серьгами, которые сверкали на солнце.
– Всем нужно говорить со мной, – тихим голосом произнес он. – Потому что я – та дорожка, что ведет к Христу.
– У меня срочное дело.
– Пойдем со мной, дитя Христово.
Он положил ей руку на талию и пошел вместе с ней к заветной двери в свой кабинет. Валентина услышала за спиной разочарованные вздохи. Кабинет по форме оказался узким и вытянутым. В углу у иконы Казанской Божьей Матери горела красная лампадка. Из мебели здесь имелись старый письменный стол да потертый кожаный диван. Разве что еще невысокий столик посреди комнаты, на котором лежала раскрытая Библия. Помещение это произвело на Валентину отталкивающее впечатление, как и сам Распутин. Здесь было не убрано и чувствовалось какоето нечеловеческое, дикое начало, хоть Валентина и не могла понять, что именно навело ее на эту мысль.
Распутин, едва войдя в свой кабинет, опустился на колени перед золоченой иконой и низко поклонился. Длинные черные прилизанные волосы свесились чуть не до пола, большие красные губы зашевелились, произнося неслышные слова молитвы. Валентина помнила эти губы, помнила их неприятный вкус. Она вздрогнула. Ей отчаянно захотелось поскорее покинуть эту комнату, но она не знала, сколько времени он проведет на коленях, минуты или часы.
– Отец Григорий, у меня умирает сестра.
Распутин засмеялся. Такого Валентина не ожидала. Поднявшись на ноги, он сказал:
– Деточка, мы все умираем.
– Я пришла не за такими словами. Я слышала, вы исцеляете людей. Пожалуйста, помогите моей…
– Дитя Христово, – протянул он звучным голосом, – ты слишком торопишься. Ты хочешь побыстрее прожить жизнь, но тебе надобно помедлить и о грехах своих подумать.
Видя устремленные на нее холодные бледные глаза, Валентина почувствовала, что у нее краснеют щеки и начинают путаться мысли.
– Грех, – ровный голос пронизывал ее мозг, – есть тропинка, ведущая к Господу. Мы грешим и просим прощения, и так мы предстаем перед Ним. – Распутин подошел ближе, и Валентине стоило большого труда оторвать взгляд от его глаз.
– Я пришла сюда не для того, чтобы говорить о грехе. Исцеление – вот что мне нужно.
– Всем нам нужно исцеление. – Он положил тяжелую руку ей на плечо.
– Вы можете мне помочь, святой отец?
– Да. – Он наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб, но на этот раз Валентина была готова и успела отойти от него на шаг. – А, пугливая горлица. – Его улыбка сделалась шире. – Ну ничего, мне такие по душе.
Она оглянулась на дверь. Путь был свободен.
– Отец Григорий, люди рассказывают, что вы настоящие чудеса вершите с цесаревичем и помогаете его отцу и матери – государю и государыне.
Его глаза опустились, и Валентина облегченно провела языком по губам.
– Господь Своей милостью сделал меня проводником Его власти и любви к этому мальчику, будущему императору российскому. – Неожиданно он повернулся и сел на диван. – Поди ко мне.
– Вы поможете мне? У меня есть деньги. Немного, но… – Она положила на стол небольшой кошелек.
– Преклони колени. – В небольшой комнате голос Распутина зазвучал повелительно.
– Я лучше постою здесь.
– Значит, не подходишь ты мне. Горда очень.
– Мою сестру зовут Катя. Катя Иванова. У нее холера. Я прошу вас. – Девушка подошла к Распутину и опустилась перед ним на колени прямо на голый деревянный пол. – Я прошу вас, помогите ей. – Она вдруг почувствовала необыкновенную тяжесть в груди. – Пожалуйста, помогите Кате.
Он властным жестом возложил ей на голову тяжелую руку, и Валентина почувствовала тепло, которое растеклось по ее мозгу и так перемешало все мысли, что она чуть не позабыла, для чего пришла в эту квартиру и что ей нужно от этого человека.
– Нет! – прошептала она, отклонилась и быстро встала на ноги.
Рука Распутина опустилась на кожаный диван.
– Сильна.
Он издал непонятный звук, похожий на утробное рычание. Грубый, распутный, полуобразованный крестьянин. Да, он был таким, и все же Валентина чувствовала его силу. Она прикоснулась пальцами к его колену.
– Помогите, отец Григорий.
Он долго смотрел на нее. Потом его губы зашевелились, он стал беззвучно читать молитву. Ее пальцы были единственным связующим звеном между ними. Глаза его округлились, цвет их стал насыщеннее, но потом они словно покрылись пленкой, и в первый раз после того, как забеременела, Валентина почувствовала ужасный приступ тошноты. Распутин чуть подался вперед, взял в ладони ее лицо, царапнув грязными ногтями щеки, после чего настроение его, похоже, изменилось.
