Текст книги "Жемчужина Санкт-Петербурга"

Автор книги: Кейт Фернивалл (Фурнивэлл)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Йенс повернулся к Валентине.

– Пойдем со мной. Уйдем из этого дома вместе.

Слова эти были произнесены вполголоса, но в комнате они прозвучали так, словно он прокричал их изо всех сил. От этих слов внутри Валентины как будто развязался какойто тугой узел, мышцы ее расслабились, с лица исчезло напряженное выражение. Злость ушла, и глаза ее сделались такими беззащитными и нежными, какими они бывали только в его спальне. Он даже на какойто миг поверил, что она пойдет с ним.

Губы ее разомкнулись, и он взял ее за руку.

– Пойдем со мной, – повторил он.

Она не отняла руки, но повернулась к отцу. Йенс увидел, какого усилия это ей стоило, как напряглась ее шея.

– Папа, – произнесла она. – Если ты сегодня не потребуешь освободить Льва, я попрошу другого человека сделать это.

– И кого же?

– Капитана Чернова.

– Нет, – быстро произнес министр. – Валентина, послушай меня. Я не могу допустить, чтобы ктонибудь из нашей семьи был в долгу перед Черновыми, потому что они решат, что ты слишком мелочна, слаба, и, чего доброго, откажутся от брака.

Откажутся от брака. Слова эти резанули Йенса по самому сердцу. Значит, вот как далеко у них зашло. Он тут же отпустил руку Валентины. Строго поклонившись ее матери, он быстро вышел из комнаты.

– Подожди!

Йенс вскочил на Героя и не повернул на крик голову. Сейчас ему больше всего хотелось понестись галопом по зимним улицам, чтобы холодный ветер выдул из головы образ ее сладких предательских губ. «Мое сердце никогда не будет отдано капитану Чернову», – обещала когдато она ему. Она клялась жизнью сестры. Сердце, может быть, и не будет отдано, но о супружеском ложе она в клятве не упоминала.

– Йенс!

Она сломя голову выбежала на темный двор конюшни, бросилась к нему и обхватила руками вдетую в стремя ногу так, что, тронувшись с места, он увлек бы ее за собой. Йенс посмотрел на обращенное к нему бледное лицо, на плечи, дрожащие под кремовой тканью платья, и почувствовал, как в груди у него защемило.

– Прощай, Валентина.

– Не уезжай.

– У меня нет причин оставаться.

– Йенс, я люблю тебя. – Глаза увлажнились, по щекам скатились две слезинки. – Только тебя.

Он печально улыбнулся, наклонился и поцеловал ее в волосы.

– Похоже, что тебе одной лишь любви недостаточно.

Йенс вонзил стремена в бока коня, и Герой так резко рванулся с места, что рука Валентины сорвалась. В тот же самый миг внутри Йенса чтото надломилось. Выезжая со двора, он не обернулся.

В кабинете отца ничего не изменилось: кучи бумаг на письменном столе, открытая коробка с сигарами. Из прихожей доносились шелест веника по мраморному полу, кашель лакея, поскрипывание лестницы. Все было как прежде, словно ничего не изменилось, словно ее мир не разбился вдребезги на мощеном дворе конюшни. Валентина попыталась сосредоточиться на том, что говорил отец, но в ушах ее попрежнему звучали слова Йенса: «У меня нет причин оставаться». Сейчас она видела только выражение его глаз. Ладони ее все еще помнили твердые мышцы его голени, и девушка боялась разжать пальцы, чтобы не утратить этого ощущения, потому что это было все, что у нее осталось от него.

– Папа, – вдруг произнесла она, оборвав отца на полуслове. – Никакого брака не будет.

Генерал положил перед собой на стол руки и оперся на них всем весом.

– Валентина, у меня и без тебя забот хватает. Пожалуйста, не добавляй мне их. – Он произнес это так спокойно, что у нее стало еще тоскливее на душе.

– Хорошо, папа. Но сначала реши вопрос со Львом. Прошу тебя, позвони по телефону.

Отец не стал спорить. Он подошел к висевшему на стене телефонному аппарату, покрутил ручку и назвал оператору номер. Когда его соединили, он долго говорить не стал, лишь отдал несколько коротких распоряжений. Валентина расслышала только слова «начальник полиции». Вернувшись на место, отец тяжело опустился на стул, поставил на стол локти и обхватил голову руками. Подняв на дочь усталые глаза, он произнес:

– Я выполнил твою просьбу. Теперь ступай.

– Папа, нельзя было оставлять Льва в руках охранки.

Он тяжело вздохнул и опустил лицо на ладони. Валентина заметила небольшую лысину, и вид этого человеческого недостатка неожиданно пробудил в Валентине чувство жалости к отцу.

– Папа, пойми, я не выйду за капитана Чернова. Ничто не заставит меня пойти с ним в Зимний дворец на императорский бал.

Снова раздался приглушенный вздох, но министр не поднял глаза.

– Мне нужно, чтобы ты это сделала.

Валентина покачала головой.

– Прости, папа, – произнесла она и направилась к двери.

– Валентина, – пробормотал отец, – у него за душой ни гроша.

– У кого за душой ни гроша?

– У твоего инженера.

В груди ее глухо застучало сердце. Она замерла, взявшись за дверную ручку.

– У него достаточно денег.

– Для тебя, может быть, и достаточно. Но для меня – нет.

Уткнувшись тяжелым подбородком в ладонь, он смотрел на Валентину, и она заметила вмятину на коже, которая осталась от золотой печатки на его пальце.

– Папа, зачем тебе его деньги? – Она обвела рукой комнату, английское ружье и ландшафты работы французских художников на стене, книги в кожаных переплетах на полках. – Я не понимаю: зачем?

Глаза министра затуманились и из карих сделались водянистозеленоватыми. Кровь отхлынула от его щек, наполовину закрытых густыми бакенбардами, уголки губ бессильно поникли. На какойто миг девушке показалось, что у него случился сердечный приступ.

– Папа?

Сердце Валентины сжалось от страха.

– Папа?

Она шагнула к нему, но он уже выпрямился.

– Что ж, хорошо, я расскажу, зачем мне нужны деньги. Все очень просто. Я – банкрот. Не смотри на меня так удивленно. У меня огромные долги. Я должен банкам, я должен ростовщикам, даже евреямторговцам, этим ворам, я тоже должен. Я должен всем, кто соглашался принимать мои расписки. – Он ненадолго замолчал. – Знай, Валентина, если ты не выйдешь за капитана Чернова, я сяду в тюрьму за казнокрадство. Твоя мать умрет в доме призрения, а любимая сестра окажется на улице. – Отец тяжело вздохнул, как будто все это копилось в нем месяцами, и пристально посмотрел на дочь. – Ты этого хочешь, Валентина?

Аркин лежал на полу. Кроватью ему служила пара мешков, брошенных на каменные плиты, он укрылся ризой священника вместо одеяла. На оловянном подсвечнике горела свеча. Революционер невесело улыбнулся, подумав о том, что скрывается в храме Божьем, хотя всю жизнь презирал Церковь и церковнослужителей, и что сейчас он благодарен Ему. Такое же чувство испытывала его мать. Лежа на спине, Виктор представлял возвышающуюся над ним церковь, иконы и молитвы, которые защищали его. Спасибо. Это слово жгло ему язык, и он приоткрыл губы, чтобы выпустить его из себя.

Гдето рядом в темноте прошмыгнула крыса, ее лапки царапнули каменные плиты, как кончики сабель. Сабли преследовали его. Он видел острые клинки и днем, и ночью. Боль в плече уже притупилась, рана начала затягиваться, но боль в сердце становилась сильнее с каждым часом, который он проводил здесь. Аркин посмотрел на массивные черные деревянные балки над головой, и мысли его понеслись с необыкновенной скоростью. Помещение не отапливалось, и в нем было настолько холодно, что заснуть было невозможно, да ему и не хотелось, пока мозг пребывал в таком состоянии.

– Спасибо, – вслух произнес он.

На этот раз благодарность была обращена не к Богу, а к отцу Морозову – за то, что он предоставил ему убежище. Морозов называл себя слугой Господа, но он ошибался. Он был истинным служителем народа России, и никакой царь, никакой император не был властен над таким человеком.

В кармане Аркина лежал маленький пистолет с перламутровой рукояткой. Теплый, заряженный… Предательства большевик не забывал.

– Виктор? Входите.

Жена Сергеева открыла дверь и приветливо улыбнулась. Она выглядела… Аркин не сразу подобрал подходящее слово. Она выглядела переменившейся. Как серая бесформенная гусеница, превратившаяся в прекрасную бабочку. Она ожила: кожа ее порозовела, взгляд прояснился. Грязные волосы и старенькое потрепанное платье, но она как будто светилась изнутри. Неужели рождение ребенка так действует на человека? Насыщает какимито внутренними силами? Когда Аркин увидел ее, его охватило желание развернуться и уйти, и все же он остался на месте.

– Привет, Виктор. Рад тебя видеть.

Сергеев протянул руку, но Аркин не ответил на приветствие. Вместо этого он подошел к ящику, стоявшему на самом видном месте посредине стола, и заглянул внутрь, где лежал завернутый в пеленки розовый младенец. Ребенок был до того маленьким, что трудно было поверить, что это крошечный живой человечек: миниатюрный носик, остренький подбородок, ушки, как пушинки, почти невидимые золотистые ресницы. Острая боль пронзила Аркина, он напряженно вздохнул.

– Ее зовут Наташа.

– Красивая.

– Она чудесная.

– Мои поздравления.

Ощущая странный благоговейный страх, он посмотрел на мать ребенка. Худая, с налитой грудью. Его неожиданно охватило плотское желание, и он быстро повернулся к Сергееву.

– Можно тебя на пару слов?

Сергеевы жили в небольшой комнатушке. Кровать и стол прижимались к печке. Скромное помещение было убрано и пахло сосновыми дровами. На полу лежали домотканые половики, но штукатурка на стенах рассыпалась, и через весь потолок, подобно железнодорожным рельсам, шли длинные кривые трещины. Поговорить наедине не представлялось возможным.

– На улице холодно – выходить неохота. – Сергеев опустился на стул. – Ты можешь спокойно говорить при Ларисе. Она знает, чем мы занимаемся.

– Знает?

– Конечно.

Сергеев явно нервничал. Он не хотел оставаться с Виктором один на один.

– Как рука? – участливо поинтересовался Аркин.

– Да надоело уже с ней носиться.

Лариса, не обращая внимания на мужчин, стояла у стола и держала одной рукой ящик, как будто боялась его отпустить. На лице ее замерла счастливая улыбка. Аркин был не в силах смотреть на нее и отвернулся.

– Тебе повезло, товарищ, – спокойным тоном произнес он. – Ведь ты ушел до того, как началась резня.

– Да, я слышал, ребятам туго пришлось.

– Хуже, чем туго.

– Да, – снова сказал Сергеев и посмотрел на ящик на столе. – Тебя тоже ранили?

– Пара царапин. Пустяки.

– Кто мог подумать, что эти гниды станут рубить таких мальцов, верно?

– Мы на это рассчитывали, и мы ошиблись.

Вязкая тишина наполнила комнату. Было слышно лишь тяжелое дыхание Сергеева.

– Почему ты это сделал? – спросил Аркин.

– Что сделал?

– Предал этих мальчишек.

Лариса ахнула.

– Как вы смеете, товарищ Аркин? – воскликнула она.

Но Сергеев ничего не ответил. Он продолжал смотреть на ящик.

– Почему? – повторил Аркин. – Солдаты ждали нас. Они знали, куда мы шли, и были готовы к атаке. Почему ты это сделал?

– Изза ребенка, – прошептал Сергеев.

Лариса вскинула ко рту руку.

Сергеев не посмотрел на нее.

– В ту ночь, когда мы с тобой нарвались на охранку, они потом меня снова поймали, Виктор. После того как мы с тобой разошлись. Загнали меня в угол, как крысу, и стали лупить в канаве, пока снова не сломали руку. Они сказали, что бросят меня в тюрьму и я буду там гнить до конца жизни. Если бы не Лариса… Если бы не ребенок, которого она носила… Мне пришлось это сделать. – Вскинув глаза на Аркина, он произнес неожиданно охрипшим голосом: – Ты не знаешь, каково это – любить когото больше жизни. Не знаешь, что ктото может быть для тебя даже важнее, чем твои убеждения. Я не мог допустить, чтобы мою жену с ребенком вышвырнули на улицу.

По щекам Ларисы текли слезы, но она не издавала ни звука. Ребенок, почувствовав ее настроение, заплакал.

– Давай продолжим этот разговор на улице, – сдержанно произнес Аркин. – Твой жене и ребенку незачем его слышать.

Он взял Сергеева за плечо и рывком поставил на ноги. Когда они выходили из комнаты, Лариса подхватила раскричавшегося младенца, прижала его к груди и стала убаюкивать, чтото тихонько приговаривая. Аркин быстро развернулся к ним спиной, и все же образ этот засел в его мыслях. Оказавшись на улице, двое мужчин какоето время шли молча. Снег к этому времени прекратился, но теперь с крыш свисали огромные снежные шапки, готовые в любой миг свалиться на голову неосторожному прохожему. Вся Россия была такой. Стоило зазеваться, расслабиться, и она обрушивалась на тебя, давила и сокрушала.

– Дружище… – начал Сергеев.

– Я тебе не друг.

– Виктор, прошу тебя, я…

– Ты – предатель. Эти мальчишки доверились нам, и это доверие погубило их. И ты предал меня. Это ты сообщил охранке, что я спрятал гранаты в гараже министра.

– Нет, нет, я не предавал тебя, Виктор. Я хотел, чтобы они самого Иванова сцапали.

– Хватит болтовни, товарищ.

Они проходили мимо темного узкого переулка с замерзшими помоями и дохлыми крысами. Виктор остановился и, не меняя выражения лица, вынул изпод пальто маленький пистолет, приставил его к голове Сергеева и нажал на курок. Оттащив безжизненное тело в переулок, он пошел прочь. Образ Ларисы с прижатым к груди ребенком не оставлял его.

26

Поднимаясь по Иорданской лестнице Зимнего дворца, Валентина обмахивалась белым веером из лебединых перьев. Все было официально. Она – шлюха и выставлена на продажу. Готовы заплатить? Берите ее, она ваша.

Императорский бал был тщательно срежиссированным действом, целью которого была демонстрация непомерного богатства и роскоши. Для Петербурга он являлся одним из самых значительных событий сезона. Отпечатанные на плотной веленевой бумаге с тисненым золотом двуглавым орлом приглашения были предметом зависти и пределом мечтаний всех городских аристократов. Сотни люстр и канделябров наполняли дворец ослепительным светом, который отражался от зеркал и золотых ваз. Мария, племянница графини Серовой, шепнула Валентине, что орхидеи доставили в Петербург специальными поездами из Крыма, но это не заинтересовало девушку. Она присутствовала на балу лишь потому, что так захотел отец. Пока они шли через Николаевский аванзал, Мария не переставая ахала от восторга.

– Валентина, – задыхаясь, промолвила она, – помоему, мы умерли и попали в рай.

– Я умерла и попала в ад.

– Не глупи. Ты посмотри вокруг. Все эти красивые офицеры только того и ждут, чтобы мы обратили на них внимание.

Толпа гостей слилась в пестром мерцании, пышные апельсиновые, лимонные деревья и высокие пушистые пальмы закружились перед глазами Валентины. Она обмахивала разгоряченные щеки, не обращая внимания на князей и княгинь, на герцогов и графов, на епископов в фиолетовом облачении с длинными белыми накидками.

Лучше было умереть, чем идти сюда. Эта мысль не давала покоя Валентине. Она вспомнила Катю, ту ночь, когда нашла ее с ножницами в запястье, и, несмотря на то что в зале было очень тепло, содрогнулась.

Мария тут же схватила ее за руку.

– Волнуешься?

– Нет. Почему я должна волноваться?

– Потому что здесь будет и твой Степан. Вместе с родителями, графом Черновым и его женой.

– Мой Степан, – медленно, с расстановкой произнесла Валентина.

– Что с тобой?

– Пытаюсь свыкнуться с этой мыслью.

Мария посмотрела на нее с удивлением.

– А что, ты еще не свыклась?

В зал важной походкой вошли военные, офицеры всех полков в ярких разноцветных формах. Казаки – в красном, уланы – в синем. Капитана Чернова среди них она не увидела.

– Мария, – сказала Валентина. – Я хочу выпить.

Водка помогла. Валентине понравилось, что она была с клюквой. Девушка выбрала ее из целого ряда охлажденных стаканов с кожурой лимона, перцем и зубровкой. Сначала она хотела взять стакан с зубровкой, но не решилась, потому что лакей, наблюдавший за этим, чуть не опрокинул на свою золотую ливрею напитки. Мария, которая пила лимонад, смотрела на Валентину распахнутыми от изумления глазами.

– Ты что, хочешь себя опозорить? – шепнула она.

Валентина рассмеялась, удивившись, что еще может предаваться веселью.

– Я уже опозорила себя, разве ты не понимаешь?

Девушка остановилась у массивной колонны из итальянского мрамора, повернулась к ней спиной, но не прислонилась к гладкому камню (только мужчинам позволялось прислоняться к колоннам или дверным рамам), а оперлась каблуком белой атласной туфельки и одним локтем. Без этого она не смогла бы стоять прямо. Валентина чувствовала, что ее покачивает, и это тревожило.

Мария кудато исчезла. Валентина не заметила, как это произошло. Увидев подругу в другом конце зала, она повернула голову и с удивлением обнаружила рядом с собой пустое место. Вскоре девушка научилась вылавливать снующих в толпе лакеев с серебряными подносами и призывать их легким движением брови. Постепенно ей сделалось тепло, и она почувствовала себя уютно. Ее не клонило в сон, но и особой бодрости она не чувствовала, зато страшная черная пропасть, на краю которой она стояла совсем недавно, исчезла так же незаметно, как Мария. Сейчас она могла думать только о Йенсе. О его улыбке. О том, как ее щека лежала на его обнаженной груди, и о том, как его сердцебиение задавало ритм ее мыслям.

– Валентина! Я искал вас.

– Добрый вечер, капитан.

Она протянула ему руку, и он повернул ее, чтобы поцеловать ладонь. Не церемонясь, как будто Валентина уже принадлежала ему. Девушка услышала музыку – «Танец маленьких лебедей» из «Лебединого озера» Чайковского. Подняв взгляд на одну из галерей, она увидела и оркестр. Ритмичная музыка снова пробудила в ней боль, ту самую, которую она, как ей казалось, уже утопила в водке.

– Валентина, дорогая, вы сегодня восхитительно выглядите.

Лицо капитана Чернова радостно сияло, и девушка попыталась представить себе, каково будет видеть это лицо каждый день до конца жизни.

– Господин капитан…

– Прошу вас, зовите меня Степаном.

– Степан, вы не хотите пройтись по залам, пока не прибыли государь с государыней?

Он выставил локоть.

– Буду счастлив.

Валентина с некоторым волнением оторвалась от колонны, но ей все же удалось опереться на его руку, не покачнувшись. Она была рада тому, что ей пришло в голову дефилировать с Черновым. Это означало, что ей не придется смотреть ему в лицо.

Степан был обходителен и вежлив. Целых полчаса Валентина позволяла ему водить себя по залам и излагать свое мнение по самым разнообразным вопросам, касающимся военного дела.

– Царь наверняка отправит генерала Левицкого в отставку и назначит на его место…

В конце концов девушке это просто надоело, и она перестала слушать. Капитан представил ее Макарову, министру внутренних дел, и премьерминистру Столыпину. Этот крупный мужчина с выпуклым лысым черепом, аккуратной бородкой и подвижными умными глазами просиял от удовольствия, когда она улыбнулась ему.

– Господин Чернов, вы обзавелись настоящим сокровищем. Глядите, не отпускайте ее от себя.

Как будто она была предметом, который можно было начистить, выставить напоказ, а на ночь запереть дома. Когда Степан подвел ее к своим родителям, Валентина, приседая в реверансе, на всякий случай крепко держалась за его руку, потому что чувствовала, что ее глаза заволакиваются туманом. Впрочем, об этом она почти ничего не помнила. Когда часы пробили девять, министр императорского двора барон Владимир Фредерикс объявил о прибытии Николая II и Александры Федоровны, императора и императрицы. Валентина вздрогнула от неожиданности, когда этот старик три раза ударил длинным эбеновым жезлом в полированный пол и выкрикнул: «Их императорские величества!»

Капитан Чернов улыбнулся и погладил руку Валентины. Девушка возблагодарила всех святых за то, что на ней длинные белые вечерние перчатки.

Императорская чета неторопливо прошла мимо, сверкая бесчисленными наградами и драгоценностями. За ними шествовала целая процессия (человек сто или даже больше) членов императорской фамилии, и все они держались с таким надменным видом, будто им принадлежал весь мир. Ну, мир не мир, а Россия точно находилась в их власти. Романовский кулак был сжат так крепко, что Валентине показалось невозможным, чтобы кучка забитых заводских рабочих смогла вырвать власть из этих рук. Шествие произвело большое впечатление на девушку. Россия была в безопасности. Революционеры могли не надеяться отобрать у царя бразды правления.

– Вам такие украшения не нужны, – шепнул ей на ухо Чернов. – Вы сами прекраснее любого алмаза.

Она высвободила руку и с горечью в голосе произнесла:

– Вы ничего не знаете о том, что мне нужно!

Они танцевали несколько часов, и все равно Валентина предпочитала танцевать, а не сидеть. Внутреннее тепло, которое дала водка, пошло на убыль, словно вода, уходящая с отливом и обнажающая острые камни.

Как мог отец поступить с ней так? Ей захотелось разорвать свое кремовое шелковое платье, украшенное сотнями жемчужин. Одно это платье стоило тысячи рублей. А остальные платья в ее гардеробе? А платья в гардеробе матери? Все это было куплено на деньги, взятые в долг. В памяти снова всплыло слово, которое ужасало ее, от которого у нее подкашивались ноги и останавливалось сердце. «Казнокрадство». Отец был царским министром финансов, и денежные сундуки Романовых находились в его руках.

– Почему вы так серьезны? – поинтересовался капитан Чернов.

Они танцевали вальс, и его рука похозяйски лежала у нее на талии.

– Сколько разных мундиров, – ответила Валентина. – Какой мы, оказывается, воинственный народ.

Он снисходительно улыбнулся.

– Дорогая Валентина, вам нужно понять, что на протяжении всей истории российское государство держалось не на законах и не на культуре, а на военной силе.

– А я думала, мы уже переросли это. Как же торговля и сельское хозяйство?

Он рассмеялся.

– Нет. Россия есть и всегда будет военной державой.

Капитан был хорошим танцором. По залу он скользил плавно, уверенно и умело вел партнершу, но Валентина не хотела прекращать разговор.

– Я слышала, на днях гдето у железной дороги военные напали на молодых заводских рабочих.

– Не то чтобы напали, скорее преподали им хороший урок.

– А в чем они были виноваты?

– Валентина, – сухо произнес он, – не сейчас.

– Степан, вы были с теми гусарами, которые напали на рабочих?

Он холодно посмотрел ей в глаза.

– Да, я был там. – Чернов помолчал, всматриваясь в ее лицо. – Вы хотите по этому поводу чтото сказать?

– Нет, – быстро ответила она. – Я ничего не хочу сказать.

В полночь был подан ужин. Валентина почти ничего не ела. В концертном зале были накрыты круглые столы. На белоснежных камчатных скатертях с романовским орлом лежали золотые приборы. У каждого стола стоял пустой стул специально для царя, который как радушный хозяин подходил то к одному, то к другому гостю. Однако вид разнообразных закусок и фазанов не разбудил аппетита Валентины, даже наоборот. Она поднялась изза стола и, извинившись, вышла в аванзал, где увидела женщину в изящном платье, которая стояла у высокого окна и всматривалась в ночь. Валентина подошла и остановилась у нее за спиной.

– Добрый вечер, графиня Серова.

Наталья развернулась, и Валентина увидела в ее руке бокал с коньяком.

– Ах, это вы. Пианистка, если не ошибаюсь. Что вы здесь делаете?

– Мне было жарко.

Женщина отпила коньяку, и по лицу ее скользнула улыбка.

– Хотите пить?

– Да.

– Идемте со мной.

Валентина следом за элегантной спутницей прошла в соседний зал, где стоял длинный стол, посредине которого возвышался выполненный из льда дельфин. Но девушка лишь краем глаза взглянула на него. Вокруг ледяной скульптуры стояли ряды хрустальных бокалов со всевозможными напитками: лимонад, фруктовые соки с правой стороны, вина и прочие алкогольные напитки – слева.

– Хотите вина? – предложила Серова. – Или чегонибудь покрепче?

– Я, пожалуй, выпью персикового сока. – Валентина поднесла к губам высокий стакан. – Это так освежает.

Графиня недовольно поморщилась. Было очевидно, что ей хотелось напоить девушку, теперь же она разочарованно прикусила нижнюю губу и ушла. Но Валентина осталась. В этом зале было прохладнее. Она взяла кусочек льда и приложила к виску, продолжая потягивать сок. Когда была выпита половина стакана, она взяла с большого подноса другой стакан и вылила его содержимое в остатки персикового сока.

– Где вы пропадали? – Капитан Чернов недовольно нахмурил светлые брови, когда Валентина вернулась на свое место. – Вам нездоровится?

– Нет, вовсе нет, – улыбнулась она. – Я встретилась с графиней Серовой, и мы поспорили, у кого из военных самая красивая форма.

– Надеюсь, вы были за гусар?

– Разумеется. – Она провела пальцем по шее сверху вниз, чтобы увидеть, как его голубые глаза проследят за этим движением. – Я ведь ни на кого другого и не смотрю.

Он рассмеялся и принялся рассказывать о том, как когдато делал ставки на петушиных боях, впрочем, Валентина вскоре потеряла нить рассказа.

– Я бы еще чтонибудь выпила, – заявила она.

– Позвольте, я попрошу когонибудь из слуг принести.

– Благодарю вас, не нужно. Мне хочется немного пройтись.

– Тогда поторопитесь. – Он кивнул на один из соседних столиков, за которым сидел царь Николай. – Сейчас его величество окажет нам честь.

Когда Валентина проходила через огромные золоченые двери зала, ее вдруг поразила мысль: капитану нравилось указывать ей, что делать.