Текст книги "Жемчужина Санкт-Петербурга"
Автор книги: Кейт Фернивалл (Фурнивэлл)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)
20
– Как я выгляжу?
– Как монахиня. – Катя осмотрела сестру критическим взглядом. – Наверное, это изза косынки.
Валентина покрутилась на месте, демонстрируя себя со всех сторон. Строгое белое платье санитарки было тесновато, в нем она чувствовала себя чуть скованно. Валентина посмотрела в зеркало на туго повязанный платок, пересекающий ее лоб прямой полосой, на аккуратно опускающиеся на плечи льняные складки, полностью скрывающие волосы. Сегодня был ее первый рабочий день, и от волнения у нее сводило живот. Пригладив накрахмаленный передник на чистом белом платье, она улыбнулась Кате.
– Хорошенько посмотри на меня.
– Зачем это?
– Потому что, когда я вернусь из госпиталя, я буду уже не такой, как прежде.
Катя рассмеялась.
– Ты хочешь сказать, что будешь грязная, измученная и смертельно уставшая?
– Вот именно.
Но сестры посмотрели друг на друга понимающим взглядом. Они обе знали, что Валентина совсем не это имела в виду.
Госпиталь Святой Елизаветы являл собой настоящий лабиринт коридоров и переходов. Гранитные стены отделений, в которых гуляли сквозняки, как будто поглощали все звуки, отчего в здании всегда было тихо. Голоса здесь шелестели едва слышно, стоны и кашель звучали приглушенно, словно жизнь внутри этих помещений едва теплилась. Первый же день на рабочем месте заставил Валентину переменить представление о своем положении. Похоже, что, став санитаркой Ивановой, она перестала быть личностью, индивидуумом и превратилась в крошечное и малозначимое колесико в огромной и безликой машине. Ей не сразу удалось свыкнуться с этим. Она ожидала чего угодно, но не этого.
Рабочий день начался с проверки. Медсестра Гордянская прошлась вдоль выстроившихся шеренгой санитарок, придирчиво осматривая туфли, лямки передников, манжеты и ногти, и, если она находила какието недостатки, ее маленькие глазки щурились от удовольствия. Валентина тоже выставила для осмотра руки и услышала раздраженный вздох, когда в них не обнаружилось ни одного изъяна.
Судноподкладчицы. Гордянская была права. Вскоре Валентина даже перестала замечать отвратительный запах испражнений. Ей показали, как правильно застилать койки, и она, наверное, тысячу раз подгибала края простыней под тонкие матрасы, пока не научилась делать это как следует. Кроме того, она узнала, как переворачивать лежачих больных и вытаскивать изпод них грязное постельное белье.
Валентину направили в женское отделение. Бесконечные ряды печальных, полных страха глаз и растрепанных волос. Но у всех этих женщин было нечто общее: терпение и сила духа, и в скором времени Валентина научилась не пробегать между рядами, а проходить медленно, поворачивая голову из стороны в сторону, замечая, чем занимаются пациентки. Чаще всего они играли в карты, шили, просто лежали или думали о предстоящем обеде. Больше всего пугали Валентину неподвижные тела и закрытые глаза. Но в первый же день ее пребывания в госпитале случилось нечто неожиданное. Во время очередного обхода одна молодая пациентка с густыми вьющимися волосами вдруг села на кровати, завопила не своим голосом, что у нее в сердце завелся червяк, и принялась рвать на себе одежду, пока не обнажила исцарапанную в кровь грудь. Валентина с криками бросилась за помощью и за это получила строгий выговор от Гордянской.
– Ты не должна бегать. Ты не должна кричать. Ты не должна паниковать. Ты не должна пугать пациентов. Ты не должна показывать всем свою глупость. Не должна порочить честь госпиталя. Ни при каких обстоятельствах.
Валентина стояла перед ней навытяжку. Щеки ее горели, заведенные за спину руки сжались в кулаки.
– Я исправлюсь.
– Черт возьми, тебе придется исправиться, если хочешь здесь работать!
Черт возьми, придется.
К концу дня у Валентины появилось ощущение, что руки у нее вотвот отвалятся, а ноги словно пожевали и выплюнули собаки. Хорошо, что она не отправила никого из пациентов на тот свет. Вечером, обув валенки, накинув пальто, спрятав под ним свое форменное платье и усталость, она наконец вышла из госпиталя в темный заснеженный мир. Но едва Валентина ступила за порог, ее охватило изумление. Неужели все то время, пока она занималась столь удивительными и непривычными для себя вещами, СанктПетербург продолжал жить своей обыденной размеренной жизнью? И действительно, на улице перекрикивались кучера карет, дребезжали по рельсам трамваи, мальчишки катались на салазках, сквозь снег сияли огни. Все было как всегда. Ничто не изменилось. Кроме нее самой.
Валентина накинула капюшон и сбежала по ступеням.
Йенс встретил ее. Он, как и обещал, ждал ее на углу под фонарем. Викинг раскрыл ей навстречу объятия, и Валентина прижалась к нему, вмиг позабыв усталость и обиды. Не дававшее покоя смутное ощущение стыда за свою прошлую ошибку тут же покинуло ее. Уткнувшись лбом в его сырое шерстяное пальто, она почувствовала его пот, его усталость, в тысячу крат большую, чем ее.
– Ну как? Хорошо прошел день? – спросил он.
– Хорошо. Примерно так хорошо бывает, когда тебе рвут больной зуб.
Он рассмеялся и крепче прижал ее к себе.
– А как прошел твой день? – прошептала она.
– Мне хорошо сейчас. Мой день только начинается. Все, что было до этого, я забыл. Санитарка Иванова, вы, похоже, устали.
– Нет, я просто взволнована. – Она уютнее устроилась у него на груди. – И счастлива.
Он обнял ее за талию, и они вместе пошли по улицам СанктПетербурга. Когда они смеялись, холодные снежинки, залетая в рот, покалывали их языки.
– Расскажи больше про свой день, – потребовала она.
– Тебе какие новости рассказать? Хорошие или плохие?
– Хорошие.
– Я узнал, что новая очистительная станция, которая будет снабжать север города питьевой водой, начнет строиться уже в этом году. Подписаны все документы и выделены средства.
– А как воду очищают?
– Тебе поподробнее рассказать или покороче?
– Покороче.
Он рассмеялся, выпустив изо рта облако пара.
– Сырую воду насыщают коагулянтом… Я уверен, тебе ужасно хочется узнать, каким именно, поэтому не буду тебя томить ожиданием: это сульфат алюминия. После этого воду закачивают в отстойники.
– И все?
– Нет, что ты! Сейчас ведь 1911 год! Мы используем самые передовые технологии.
– И что же происходит дальше?
– А дальше самое интересное.
– Я сгораю от любопытства.
– После этого воду пропускают через быстродействующие песочные фильтры и… – Тут Йенс замолчал, выдерживая драматическую паузу.
– Ну же?
– И озонируют. Так что, – с широкой улыбкой продолжил он, – я надеюсь, отныне ты будешь думать об этом всем каждый раз, когда захочешь выпить чаю в своей изысканной гостиной.
– Клянусь, отныне я буду смотреть на воду, бегущую из самовара, новыми глазами. – Она потерлась щекой о его плечо и хмыкнула. – Песочные фильтры!
Они шли по слабо освещенным улицам, тесно прижавшись друг к другу. Валентине нравилось, что, несмотря на большую разницу в росте, они чувствовали себя рядом так свободно и естественно.
– А теперь, – сказал Йенс, глядя ей в лицо, – расскажи, как прошел твой день.
На бровях его лежали снежинки.
– Сначала расскажи плохие новости.
Он покачал головой, и уголки его выразительного рта опустились. Валентину пробрал озноб, но виной тому было не холодное дыхание реки, а неожиданно охватившее ее волнение.
– Расскажи, Йенс, – негромко повторила она.
Он заколебался, и у Валентины промелькнула мысль, что он собирается солгать, скрыть от нее то, что заботило его, но он этого не сделал. Вместо этого он вместе с ней шагнул в неясный круг света под фонарным столбом. Ее капюшон был надет поверх форменной косынки, и Йенс запустил под него руки, ослабил зажимы, удерживающие белые складки, чтобы коснуться ее волос.
– Когданибудь, – сказал он, – я расчешу твои прекрасные волосы. – Он запустил свои сильные, уверенные и умелые пальцы в темные волны. – Валентина, – негромко проговорил он. – Я боюсь за тебя.
Она коснулась затянутыми в перчатки ладонями его щек, как будто для того, чтобы управлять словами, которые вылетали из его рта.
– Почему? Почему ты вдруг решил бояться за меня, Йенс?
– Разве ты не слышала, санитарка Иванова?
– Чего не слышала?
– Снова ожидается эпидемия холеры.
– Ну что? Как прошло?
– Все прекрасно, мама, спасибо, что спросила. Я многому научилась.
Валентина удивилась, когда мать вышла из маленькой библиотеки встречать ее. Она была в бордовом вечернем платье, в волосах сверкали рубины.
– Валентина, зайди сюда, пожалуйста.
– Мама, я устала. Можно я сначала умоюсь и переоденусь?
– Извини, моя дорогая, но мне нужно поговорить с тобой.
– Изза чего такая спешка? Надеюсь, с Катей все в порядке?
– Дело не в твоей сестре. – Мать с волнением и както неуверенно опустила глаза, ей явно было не по себе. – Тебе нужно выполнять свою часть сделки, – ласково произнесла она. – Я знаю, ты устала, но…
Валентина поняла, что за этим последует.
– У тебя есть час, чтобы приготовиться.
– Для чего приготовиться?
– Для выхода. Ты же не забыла, что он сегодня должен заехать за тобой? Он ведь пригласил тебя на ужин.
– Мама, – осторожно произнесла девушка, – ты не могла бы попросить капитана перенести этот ужин на другой день? Из меня сегодня плохая спутница. Честно, я так устала, что с трудом думаю, что уж там и говорить о том, чтобы когото развлекать.
– Валентина, – голос матери зазвучал жестче, – ты дала согласие. Все готово.
– Прошу тебя, мама, не сегодня. – Сейчас она даже думать не могла о капитане Чернове.
– Ты обещала нам. Ты дала слово и должна его сдержать. Это важно. Ты понимаешь меня, Валентина?
– Да, мама. Понимаю.
Мать улыбнулась, глаза ее были все так же внимательны.
– Спасибо, – сказала она, поцеловала дочь в щеку и покинула библиотеку.
Валентина закрыла глаза, словно отгораживаясь от дурных мыслей, потом ухватилась за край капюшона, поднесла его к носу и медленно втянула воздух. Влажная ткань пахла непривычно. Это был запах его, Йенса? Или госпиталя?
Не щадя усталых ног, она вихрем взбежала на второй этаж. Оказавшись в своей комнате, Валентина первым делом достала список и перечеркнула номер пятый: «Слушаться маму». Потом, улыбаясь, провела еще одну жирную черту по номеру третьему: «Найти работу».
Она делала то, что должна была делать. Ела то, что ей предлагали. Отвечала, когда к ней обращались. Не более.
Капитан Чернов прибыл в роскошном черном экипаже, запряженном парой превосходных лошадей. На лакированной двери кареты красовался фамильный герб. Степан отвез Валентину в «Донон», один из лучших французских ресторанов города. Когда она узнала, что он заказал отдельный номер, ее охватило легкое волнение, но, как выяснилось, совершенно напрасно. Капитан был безукоризненно вежлив и обходителен, даже несколько нерешителен, а когда они остались наедине, и вовсе стал теряться, словно не знал, о чем говорить. Она не помогала своему кавалеру.
За омарами и черной икрой они вообще не разговаривали, и Валентина не произнесла ни слова, чтобы нарушить неловкое молчание. В какуюто минуту ее веки словно налились свинцом и начали опускаться, и девушке стоило большого труда удержать голову и не заснуть на столе лицом в тарелке с копченым осетром или горчичнооливковым соусом. Когда подали кофе, ее спутник облокотился о стол и нервно затушил в пепельнице черную сигарету с золотистым фильтром.
– Вам скучно со мной? – спросил он.
Вопрос был настолько глупым, что Валентина рассмеялась. Она и не желала хохотать, но, начав, уже не могла остановиться. Смех вырывался из нее. Виной тому была усталость… И совершеннейшая бессмысленность пребывания здесь, вместе с этим человеком. И еще глупость отца, который полагал, что может заставить ее выйти замуж за этого светловолосого усача только потому, что он происходит из богатой семьи. Капитан Чернов сидел на противоположном конце стола и пялился на нее. Валентина закрыла обеими руками рот, чтобы удержать в себе смех, но тот пробивался даже через пальцы. На глазах у нее выступили слезы.
– Валентина, прошу вас, перестаньте.
Она кивнула. Но слезы текли по щекам.
Капитан неторопливо закурил очередную сигарету и глянул на Валентину сквозь клубы дыма.
– Значит, вы находите меня не только утомительным, но и смешным.
Он подался вперед над столом и впился в нее взглядом. Валентина увидела, как засверкали его голубые глаза. Что это? Волнение? Удивление? Или обычная злость изза того, что она ведет себя неподобающим образом? Девушка не знала ответа.
– Хорошо, – напряженно произнес он и вдруг широким жестом смел со стола посуду. По полу с жалостным звоном разлетелись хрустальные осколки. – Теперь перед нами чистый стол, и мы можем начать сначала. Вы и я. Выставляйте на него все, что пожелаете.
Продолжая курить черную душистую сигарету, он откинулся на спинку стула и принялся внимательно смотреть на Валентину. Смех прекратился. Вместе с ним исчезла и скука. Девушка подхватила уголок белой камчатной скатерти, отерла глаза и тихонько шмыгнула носом.
– Я хочу, чтобы вы соблюдали коекакие правила.
– Назовите их.
– Если вы чтото хотите сказать, говорите это мне, а не моим родителям.
Капитан удивился и слегка побледнел, отчего светлые веснушки у него на носу проступили отчетливее.
– Согласен.
– Я знаю, что вы уже разговаривали с моим отцом, но не хочу, чтобы вы с ним чтото решали за меня. Мне, чтобы принять окончательное решение, нужен, самое меньшее, год.
– Целый год! Это так… неосмотрительно с вашей стороны.
– Я настаиваю. – Она покупала себе время.
– В таком случае я согласен.
– Благодарю вас.
– Теперь моя очередь, Валентина.
Она кивнула.
– У меня только одно правило.
– Какое же?
– Вы не должны встречаться с другими мужчинами. Если у вас появится ктото другой, я убью его.
Она опустила взгляд на осколки, лежащие на полу, как перья какойто растерзанной птицы. В комнату заглянул официант, чтобы убрать, но Чернов жестом отослал его.
– Чтобы добиться своего, вы, Степан, не боитесь разрушать, верно?
Бледный румянец расползся у него по щекам, от скул до носа.
– Я солдат, Валентина, – произнес он так, будто это все объясняло.
– Степан. – Он внимательно смотрел на ее губы, когда она говорила. – Если я разговариваю с другими мужчинами, хожу рядом с другими мужчинами или даже танцую с другими мужчинами, я не хочу думать о том, что в любую секунду можете появиться вы с пистолетом.
– Разумеется. – Он пожал плечами. Бахрома на его эполетах тревожно качнулась. – Я не имел в виду, что…
Губы Валентины сложились в улыбку.
– Я знаю, что вы имели в виду.
– Прекрасно. Так что дальше? Поедем в клуб? Предлагаю «Аквариум». Уверяю вас, вам там понравится. У них в танцевальном зале вдоль стен стоят аквариумы с рыбками.
– Дальше я поеду домой и отосплюсь.
Валентина научилась замечать мелочи. Различать самые незначительные сигналы, которые могли поведать о многом. Поникшие уголки губ, посиневшие ногти, сыпь на коже, одышка, даже изменение запаха из судна – она научилась обращать внимание на подобные приметы.
Первая смерть случилась под конец первой рабочей недели. Это была женщина с редкими волосами, которая ушла из жизни так же тихо и незаметно, как жила. Но охватившая Валентину жалость не знала границ. Злясь на саму себя, она заперлась в бельевой. Девушка почти не знала несчастную, но слезы душили ее, и ей пришлось зажать рот краем простыни, чтобы заглушить всхлипы. Она бы умерла со стыда, если бы Гордянская застала ее в таком виде.
Вечером, когда она покинула госпиталь и спустилась по ступеням, ее, как всегда, ждал Йенс. Едва увидев Валентину, он понял, что произошло.
– Ты выбрала себе непростое занятие, – сказал он.
– Я знаю.
Йенс шел медленно. Валентина не могла понять, то ли изза нее, то ли он просто задумался. Хотя, может быть, он просто оттягивал миг расставания, ибо в тот день зима наконец ослабила хватку и на СанктПетербург из темного неба пролился моросящий дождик. После холодных и унылых коридоров госпиталя легкое прикосновение к лицу пахнущих морем дождинок казалось освежающим. В носу Валентины все еще стоял запах дезинфицирующих средств.
– Как сегодня себя вела твоя жуткая медсестра? – наконец заговорил инженер.
– Это не медсестра, а изверг какойто. Заставила меня переворачивать матрасы и полы во всем отделении драить.
– А что, она молодец. Так с вами, молодыми лентяями, и надо.
Валентина двинула его локтем в бок.
– Будешь такое говорить, вколю тебе укольчик, быстро успокоишься.
– О, я впечатлен. Это означает, что тебе уже доверили делать уколы?
– Нет. Еще нет. Но, – она прижалась к нему покрепче, – я могла бы начать практиковаться на тебе.
Он негромко засмеялся и положил ее ладонь на свою согнутую руку.
– На мне ты можешь практиковаться в чем угодно.
Ей понравилось это предложение. Даже не сами слова, а то, как он их произнес. Мимо них проскакала лошадь, и наездник бросил им: «Добрый вечер», как будто они были обычной парой, идущей домой готовить шницель и читать друг другу у камина. Эта мысль странным образом отозвалась в сердце Валентины. Ей стало интересно: почувствовал ли то же самое Йенс? Ощутил ли он внутреннюю полноту, как те шприцы, которые сосали кровь, пока, казалось, не были готовы лопнуть?
– Как дела у Кати? – задал неожиданный вопрос Фриис.
– Она не в духе. Злая как черт.
– Почему?
– Потому что ей стало лучше.
– Разве это плохо?
– Нет. Дело в том, что, когда ей становится лучше, к ней приходит учитель математики. А она ее ненавидит.
Викинг рассмеялся. Валентина любила его смех. Смех был такой же неотъемлемой его частью, как рыжие волосы или длинные подвижные ноги и руки. Иногда по ночам ей снился этот смех, и тогда она просыпалась. В такие минуты ее тело вспоминало ощущение его близости, она начинала чувствовать его руку у себя на талии. Во снах он садился рядом с ней на кровать и начинал рассказывать разные вещи, пока тень его переползала от одной стены к другой. Рыжие волосы мерцали в лунном свете. Валентина была уверена, что он говорил чтото оченьочень важное, но каждое утро, открывая глаза, не могла вспомнить ничего из его рассказов.
– Йенс, – сказала Валентина, когда они шли по мосту, – а как продвигается восстановление разрушенного туннеля?
– Слишком медленно.
– Тебя это, наверное, ужасно расстраивает.
Он с безразличным видом пожал плечами, и все же она видела, что на самом деле для него это очень важно.
– Пока Дума негодует, – сказал он, – я пытаюсь воспользоваться случаем и заодно выжать из нее денег на замену очередной секции старого деревянного водопровода и реконструкцию стоков в Невскую губу.
Они остановились у перекрестка, пропуская две тяжелые крытые телеги, следующие одна за другой. Спины лошадей блестели от дождя.
– Йенс, почему эти туннели для тебя так важны?
– Это моя работа.
Она рассмеялась и покачала головой. Капюшон сполз ей на затылок. Валентина перед выходом из госпиталя сняла строгую косынку санитарки, но форменное платье все еще было на ней.
– Да, это твоя работа, но, помоему, очевидно, что они для тебя – нечто большее…
Она крепко сжала его руку. Дорога перед ними уже была открыта, но они продолжали стоять на тротуаре. Дождь припустил сильнее. В темноте тяжелые капли барабанили по крышам, собирались в лужи на земле. Вскоре они превратятся в лед.
– А почему ты решил строить именно туннели? Почему, например, не мосты, как твой англичанин, Изамбард Брюнель? Это ведь он построил Клифтонский подвесной мост?
– Я впечатлен твоими познаниями.
Она поднялась на цыпочки и поцеловала его подбородок. Небольшая щетина кольнула ее в губы.
– Знаешь, что я думаю?
– Нука, расскажи, что там творится в этих потемках у тебя в голове.
– У меня есть теория. Мне кажется, ты очень любишь хаос превращать в порядок.
– Ха! Вот так теория.
– Кучу кирпичей ты превращаешь в туннель. Городу нужна канализация – ты строишь стоки в Невскую губу. Видя ряд грязных домов с затопленными подвалами, ты думаешь о том, как провести в них трубы. Был хаос, становится порядок.
Пока Валентина говорила, датчанин стоял неподвижно и внимательно смотрел ей в лицо. Лишь дыхание его было слышно сквозь звук дождя. Потом он поднял голову и обвел взглядом городские крыши. Нависшая серым покрывалом туча закрывала звезды.
– Сам Петербург нужно чистить. Не только его водопровод.
– Пойдем со мной, Йенс. Я хочу показать тебе чтото. – Она схватила его за руку, и они вместе побежали через дорогу.
Аркин оторвался от стены и скользнул из тени под холодный дождь со снегом, когда фары проезжающей машины выхватили из тьмы две бегущие через дорогу фигуры. Капюшон Валентины хлопал у нее за спиной, как крыло. Они бежали, словно знали, что за ними следят, хотя он был абсолютно уверен, что знать этого они не могли, – он был осторожен.
Дождь тоже был шоферу на руку. Петербуржцы, раскрыв зонты, дали Аркину возможность перемещаться по улицам, оставаясь незамеченным. Следить за Валентиной и инженером было совершенно не трудно. Он двигался за ними, куда бы они ни сворачивали. Когда они заходили в магазины, он терпеливо дожидался в темных углах, а когда выходили, строил догадки о том, что могло находиться в пакетах у них в руках.
Он замечал даже то, чего не хотел замечать: как они прикасались друг к другу, как они не могли наглядеться друг на друга, как переглядывались столь часто, что чуть не спотыкались… Они шагали рядом, будто их связывала какаято невидимая нить. Все это Аркин видел.
Сейчас они шли быстро, стараясь держаться неосвещенных улиц. Аркину это упрощало задачу.
