Текст книги "Жемчужина Санкт-Петербурга"

Автор книги: Кейт Фернивалл (Фурнивэлл)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– Ну что же вы? Идемте, она не кусается.

– Не хочется ее беспокоить.

– Ничего, она это перенесет, – заверила его Катя и толкнула дверь.

Валентина встала изза инструмента. Бледносеребристое платье висело на ней слишком свободно. Она очень похудела. Валентина протянула руку. Он взял ее за пальцы, легкие, будто перышки, и почувствовал, что к горлу подступил комок. Какоето мгновение он не мог издать ни звука, но руку не отпускал.

– Йенс, – произнесла она и слабо улыбнулась.

Ее темные глаза на исхудалом лице казались огромными, щеки провалились, кожа сделалась такой прозрачной, что Йенс даже видел тонкие вены под ней. Но волосы опускались ей на плечи такими мягкими волнами, что он с трудом удержался, чтобы не прикоснуться к ним.

– Йенс? – снова сказала она.

– Доброе утро, Валентина. Я счастлив видеть, что недомогание покинуло вас.

– Недомогание? – Девушка насмешливо приподняла бровь. – Так вот что это было. А ято думала!

Он улыбнулся, и ее взгляд задержался на его лице. Если бы он сейчас обхватил ее плечи и изо всех сил прижал к груди, она влепила бы ему пощечину? Вы забываетесь, господин датчанин. Утопитель женщин. Любитель рассматривать звезды. Оставьте меня. Это бы она сказала ему?

А что бы она сказала, если бы он сейчас подхватил ее, сунул под мышку и убежал с ней, как вор с украденным ковром? Она бы засмеялась?

– Валентина, сыграйте чтонибудь для меня, пожалуйста.

– Для этого мне понадобится моя рука.

Он опустил взгляд на тонкие пальцы, которые все еще держал в своей ладони, поцеловал их и отпустил.

– Что бы вы хотели услышать?

– Выберите сами.

– Сыграй чтонибудь из Шопена, – предложила Катя.

Валентина кивнула.

– Вот это. Думаю, вам подойдет.

Она села за рояль и повернулась к нему спиной, но Йенс взял стул и поставил его рядом с инструментом так, чтобы видеть ее профиль. Катя отъехала к окну, как будто это было ее обычное место, и стала смотреть на голые остовы деревьев. Комната была большой, но в ней преобладали приглушенные цвета, изза чего она казалась на удивление уютной. Рядом с огромным роялем Валентина казалась совсем миниатюрной. Несколько секунд она сидела неподвижно, словно тишина была частью произведения.

А потом она заиграла. Чтото тревожное и быстрое. Эту композицию Йенс никогда раньше не слышал. Пальцы ее летали по клавишам с точностью и ритмичностью, которые превосходили его понимание. Музыка потрясла его, она распахивала в душе одни двери и захлопывала другие, она пробуждала чувства и выдергивала глубоко засевшие шипы. Да, Валентина была права. Это музыка в точности соответствовала его настроению. Темная, глубокая, сложная, как построенные им туннели, которые едва не похоронили ее заживо.

Как она догадалась? Что увидела она в нем?

Внезапно музыка оборвалась. Кисти девушки замерли в воздухе. Пальцы ее тянулись к клавишам, но она опустила руки.

– Вы поговорили с ней? – спросила она.

Он не стал уточнять, с кем.

– Да, конечно. Я поговорил с графиней.

– Так все решено?

– Да.

– Хорошо.

Валентина очень внимательно осмотрела его всего, с головы до ног, будто увидела в нем какуюто перемену, потом снова заиграла.

Вы поговорили с ней?

Да, конечно. Я поговорил с графиней.

Он поговорил с Натальей. В ее саду, морозным солнечным утром. Они шли по тропинке между высокими сугробами. Графиня держалась за его руку и не переставая болтала, как будто боялась тишины. После взрыва в туннеле она всегда была такой. Но его взгляд был устремлен на Алексея, который играл в снегу со своим щенком. Из щенка вырастет прекрасная охотничья собака, в этом Йенс не сомневался. «Интересно, а станет ли охотником Алексей?» – подумалось вдруг ему. Смех мальчика наполнил холодный воздух теплом и заставил Йенса улыбнуться. В последнее время улыбка была нечастым гостем на его лице. Причиной тому были туннели.

– Приятно видеть мальчишку таким счастливым, – сказал он.

– Ты был прав, признаю. Этот щенок стал его лучшим другом. – Серова постучала пальцами по рукаву спутника. – Йенс, ты пришел сегодня, чтобы чтото сказать. Так давай же, говори. Я устала ждать. – Она плотнее закуталась в шубу, будто это была ее защитная броня.

– Наталья, прости меня. – Он решил говорить откровенно, чего бы это ни стоило. Только так можно было разговаривать с женщиной, подобной графине, привыкшей быть хозяйкой положения. – Между нами все кончено.

Рука ее осталась лежать на его рукаве, но на какойто короткий миг глаза ее широко раскрылись. Он услышал не то вздох, не то стон, прежде чем она совладала с изумлением и бросила на него холодный взгляд.

– Понятно, – промолвила она. – Не думала, что все закончится так банально. И кто она?

– Она?

– Не нужно игр.

– Ее зовут Валентина.

– Ах, эта пианисточка. Та, которая была с тобой в туннеле. Это та Валентина?

Он коротко кивнул. Йенс не собирался обсуждать ее. Он аккуратно убрал руку Натальи и направился к Алексею. По дороге он принялся бросать в мальчика снежки, а потом они стали вместе обстреливать щенка. Йенс давал Наталье время снова стать графиней, но, когда они подошли к широкой лестнице дома, он остановился.

– Не зайдешь? – спросила она. – Выпить коньяку.

– Пожалуй, нет.

Женщина безразлично кивнула.

– Хорошо.

– Но я еще наведаюсь к вам. Если позволишь.

– Изза Алексея? О нем ты думаешь больше, чем обо мне. – В ее тоне послышалась враждебность. – Коекто уже начинает подозревать, что ты его отец, – прохладно добавила она. – У него зеленые глаза, такие же как у тебя.

– Но мыто с тобой знаем, что это не так.

– Так почему ты с ним возишься?

Он посмотрел ей прямо в лицо, обвел взглядом высокомерные губы, проницательные глаза, увидел на дне злые огоньки.

– Потому что, кроме меня, – ответил он, – этого никто не станет делать.

Йенс потерял ощущение времени. Музыка захватила его. Когда она наконец стихла, он глубоко вздохнул. Он почувствовал себя так, как бывало после долгой стремительной скачки через лес, – воодушевленным, полным жизни.

– Это было великолепно. Благодарю вас, Валентина.

Девушка сидела не шевелясь, лишь грудь ее вздымалась и опускалась. Не поворачивая головы, она спросила:

– Как геодезист?

– Молодцом. Выздоравливает, – быстро проговорил он. – Я попрежнему держу его в штате, ничто ведь не мешает ему прекрасно справляться с письменной работой.

Валентина повернулась и снова внимательно посмотрела на него. Что она могла услышать в этих словах? Неожиданно улыбнувшись, девушка развернулась к клавишам и громко заиграла веселую русскую песню.

– Смотрите! – воскликнула вдруг Катя и показала за окно.

– Господи боже! – Йенс чуть не упал со стула.

Под окном в снегу рослый и плечистый молодой человек лихо отплясывал казацкий танец. Опустившись на корточки и сложив перед грудью руки, он выбрасывал поочередно то одну, то другую ногу. Потом вскочил, вытянулся на носках, закружился на одной ноге, замахал руками, то приседая, то подпрыгивая.

– Это Лев Попков! – рассмеялась Валентина.

Когда танец закончился, под взрыв хохота и аплодисменты казак вежливо раскланялся и ушел, оставив за собой цепочку следов на свежем снегу.

Они переглянулись, улыбаясь. Впервые в жизни Йенсу показалось, что весь остальной мир потерял всякое значение и остался гдето далекодалеко. Щеки Валентины горели, она смеялась, когда дверь в музыкальную комнату открылась и вошла мать.

– Ах, – произнесла она сдержанно, когда взгляд ее остановился на Йенсе. – Я не знала, что вы здесь.

– Доброе утро. – Инженер встал со стула и поклонился.

– Йенс пришел справиться о здоровье Валентины, – поспешила пояснить Катя.

– И я ужасно рад, что застал ее в столь прекрасном расположении духа, – улыбнулся он. – Как видно, сказывается хороший уход.

Посмотрев на раскрасневшиеся щеки дочери, женщина объявила:

– К тебе посетитель, дорогая.

– Мама, пожалуйста, скажи ему, что я сейчас занята.

– Не стану я этого говорить. Это капитан Чернов. Он ждет тебя в гостиной.

Валентина замерла.

Йенс ожидал, что она откажет матери. Она ведь пообещала ему. «Он для меня ничего не значит», – говорила она. И все же он заметил мгновенную вспышку в ее темных глазах, когда она решила нарушить обещание.

– Какая приятная неожиданность, – бесстрастно произнесла Валентина и направилась к двери. – Благодарю за ананас, – обронила она напоследок.

18

Темные параллельные гармонии.

В музыке. В жизни. Валентина чувствовала их на кончиках пальцев, в потайных уголках сердца. Дрожащие звуки, которые не могли существовать друг без друга и в то же время отталкивались друг от друга в разные стороны. Она сидела в гостиной на краешке кресла, и щеки ее болели от необходимости сохранять на лице улыбку. Да, капитан. Нет, капитан. Как интересно, капитан. Это поразительно. Как вы проницательны.

Как смеете вы вторгаться в мою жизнь?

Перед глазами у нее стояло лицо Йенса, выражение, появившееся, когда в музыкальную комнату с известием о прибытии капитана Чернова вошла мать. В нем не было гармонии. Ни параллельной, ни какойлибо иной. Только темнота. Его широкие плечи подались назад, он отшатнулся от нее, как будто вид ее сделался ему противен и стал раздражать. Резкий аккорд невпопад. Она изо всех сил сжала пальцы на юбке, чуть не прорвав тонкую ткань.

– Что с вами? Вам плохо?

Выражение заботы на миловидном лице капитана не избавило Валентину от мучительных мыслей.

– Нетнет, мне уже значительно лучше. Благодарю вас.

– Чрезвычайно рад это слышать. Знаете, я заволновался, когда…

– Со мной уже все хорошо.

– Я очень рад.

Ему не хватало слов. Возможно, его разум, забитый саблями, ружьями и военным уставом, просто исчерпал свои запасы. Его яркоалая военная форма блистала золотыми шнурами и латунными пуговицами и сидела на нем безукоризненно, сапоги были начищены до зеркального блеска. Белоснежные перчатки лежали рядом на диване, как запасная пара рук, и он то и дело прикасался к ним, хватал и снова клал, будто хотел пробудить их к жизни. Хоть рот его скрывали светлые усы, было заметно, что он нервничает. Разговор их перемежался короткими неловкими паузами, часто даже обрывался на полуслове.

– Капитан, скажите, если вам чегото хочется, понастоящему хочется, что вы делаете для того, чтобы получить это?

– Все просто. Я настраиваю себя на то, что мне нужно, и иду в атаку. Для меня это – как скакать на неприятеля с саблей наголо. В таком деле нельзя думать, должна быть только одна мысль – убить врага.

– Живо представляю себе это.

Он беспокойно схватил перчатку.

– Я не имел в виду…

Она улыбнулась.

– Я понимаю, что вы имели в виду.

Он зарделся и сделался похож на школьника, хоть и был двадцатитрехлетним офицером прославленной российской армии.

– А женщины? Они тоже должны вести себя так же?

Он рассмеялся и хлопнул себя по ляжке.

– Нет. Если женщине действительно чегото хочется, она должна попросить об этом мужчину.

Валентина опустила глаза и посмотрела на свои руки.

– Если есть чтото, о чем вы хотите попросить меня, почту за честь, – взволнованно произнес Чернов.

– Нет. – Она заставила себя посмотреть на него. – Несколько недель назад на Морской я видела демонстрацию рабочих.

– Сборище подстрекателей и заговорщиков. Мы уже получили приказ быть с ними потверже. В следующий раз, когда они попытаются чтолибо подобное учинить, мы сметем их лошадьми. Не волнуйтесь, это всего лишь безграмотные крестьяне.

Дождавшись, когда он закончит, Валентина сказала:

– Среди них было немало женщин.

– Да, мне говорили.

– Эти женщины не думали. Они были готовы убивать ради того, что им нужно. – Валентина говорила тихо и спокойно. В ее взгляде наконецто появился интерес.

– Они делают то, что им велят их мужчины. Не беспокойтесь, больше они вас не потревожат. Мы не должны позволять всяким анархистам подрывать устои нашего государства. Что еще нужно этим забастовщикам? Они и так уже получили свою Думу, но даже после этого не успокоились. Правильно говорил мой отец: чем больше им даешь, тем большего они требуют.

– Благодарю, что объяснили, господин капитан. Значит, когда в следующий раз они выйдут на улицу, вы и женщин будете давить лошадьми и рубить саблями?

Лицо его неожиданно сделалось угрюмым.

– Я не думаю, что это подходящая тема для разговора с вами. Молодая барышня не должна интересоваться такими вещами. – Его пальцы перестали теребить перчатку. – Молодая барышня должна думать о других приятных занятиях. Я заглянул к вам сегодня, чтобы пригласить на ужин.

– Господин капитан, – сдержанно произнесла Валентина, – это честь для меня.

– Он ушел.

– А я думала, он дождется меня.

– Почему это ты так решила? – спросила Катя.

– Потому что… – Валентина осмотрела музыкальную комнату так, будто Йенс мог прятаться гденибудь за креслом. – Потому что я хотела объяснить.

– Нужно было об этом раньше подумать.

– Он сказал чтонибудь?

– Попросил передать тебе записку. Вот.

Валентина развернула сложенный листок бумаги и прочитала несколько строчек.

– Хорошие новости? – поинтересовалась Катя.

– Да. Это от его знакомого доктора.

– Он так и сказал.

– Я думала, это будет от самого Йенса.

Валентина подошла к стулу, на котором сидел Фриис, и опустилась на него. Глаза ее закрылись.

Валентина была намерена порадовать отца. Она села перед его письменным столом, утопающим в бумагах и папках, и подумала о том, как он ухитряется не путаться в этом нагромождении. На краю стола девушка заметила большой конверт с золотой царской печатью.

– Ты хотела поговорить со мной?

– Да, папа.

– Только побыстрее, прошу тебя. У меня много работы.

У него всегда было много работы.

– Папа, я могу тебе чемнибудь помочь? – осторожно начала Валентина. – Я знаю, в министерстве у тебя есть секретари и помощники, но, может, здесь, дома, я могла бы помочь тебе с этим? – Она махнула рукой на бумаги у него на столе.

Генерал просматривал какойто листок, исписанный цифрами, но тут его глаза уставились на дочь. Он рассеянно провел пальцами по воротнику сюртука, и Валентина ощутила прилив нежности, когда увидела его ногти, такие же круглые и светлые, как у Кати.

– Спасибо за предложение, но не нужно. Так о чем ты хотела поговорить?

– Я подумала, тебе будет интересно узнать, что капитан Чернов пригласил меня на ужин.

Темные глаза отца засияли от удовольствия, он широко улыбнулся.

– Отлично! – Генерал выпустил бумагу и молитвенно сложил перед собой руки. – Слава Богу! – пробормотал он и вдруг, настороженно сдвинув брови, немного подался вперед. – Я надеюсь, ты приняла приглашение?

– Приняла.

– Умница. Это нужный молодой человек, и отец его – весьма влиятельная фигура при дворе, так что прошу тебя, Валентина, ничего не испорти. Мне нужно, чтобы ты вела себя очень осторожно.

Она ласково улыбнулась и дернула головой, чтобы качнулись волосы. «Пользуйтесь данным вам от природы оружием», – посоветовал ей Давыдов в туннеле. И это помогло. Складка между бровей отца разгладилась. Валентина поняла, что добилась своего. Отец был счастлив. Пусть даже счастью его было не суждено быть долгим.

– Больше я не задержу тебя. – Она поднялась со стула и направилась к двери, но на полдороге остановилась и повернула голову, как будто чтото вспомнив. – Да, вот еще что, папа.

В руках его уже снова было перо, большая голова склонилась над очередным документом.

– Слушаю тебя.

– Я поступаю на курсы санитарок в госпиталь Святой Елизаветы.

Она всетаки сказала это.

– Нет! – Кулак отца с такой силой обрушился на стол, что несколько бумажных кип рухнуло, а перо полетело на пол. – Ты этого не сделаешь!

– Папа, выслушай меня. Пожалуйста. Я это делаю, потому что…

– Валентина, я уже сказал. Ты должна выбросить из головы эту глупость. – На лбу его заблестели бисеринки пота.

– Я подумала, – терпеливо произнесла она, – что мы могли бы договориться.

– О чем ты?

Осторожно, Валентина. Осторожно!

– Для поступления нужно твое письменное согласие, потому что мне еще нет двадцати. Папа, прошу тебя, подпиши разрешение, а взамен я обещаю, что станцую с твоим очаровательным и нужным капитаном Черновым. Я поулыбаюсь ему, посмеюсь, похлопаю ресницами и помашу веером, как делают пустоголовые дурочки, в общем, буду вести себя именно так, как ты хочешь. – Выдержав паузу, она улыбнулась и прибавила: – Если ты подпишешь разрешение.

– Я этого не сделаю.

– Но, папа, ты только представь: днем меня никто не будет видеть, я буду обычной санитаркой в обычном госпитале, до которого никому нет дела, а по вечерам буду для тебя превращаться в любимицу петербургского общества. Буду есть икру, пить шампанское и танцевать столько, сколько ты пожелаешь. – Девушка качнула бедрами, показывая, как бы она закружилась в вальсе. – О вас, господин министр, заговорят при дворе. Твое положение укрепится, тебе начнут завидовать. Ведь тебе это нужно, правда? И я тоже этого хочу. – Валентина улыбнулась. – Нас обоих это устраивает. Согласен, папа?

Министр достал из кармана большой белый носовой платок и вытер вспотевшее лицо. Немного помолчав, он произнес:

– Согласен.

– Спасибо, папа.

И она ушла, прежде чем он успел передумать. Едва зайдя в свою комнату, Валентина достала из кармана ключик и открыла ящик письменного стола. Она достала истрепанный листок бумаги, внимательно прочитала его и перечеркнула последний пункт списка, номер одиннадцатый. С папой она договорилась.

Валентина знала, что отцу это не понравится, так же как не нравилось ей самой, но понимала, что шантаж – единственный способ попасть в госпиталь. Медленно она расстегнула жемчужные пуговицы на рукаве, обнажила запястье, посмотрела на бледную кожу и представила себе пальцы Фрииса, лежащие на ней.

Пожалуйста, Йенс, умоляю, пойми, что я должна видеться с Черновым.

Она попыталась улыбнуться, но улыбка не шла. Мне нужна эта работа. Я очень хочу стать санитаркой. Пожалуйста, Йенс, не отнимай этого у меня.

– Вам когданибудь приходилось чистить обувь?

Аркина этот вопрос удивил. Он вез Елизавету мимо Исаакиевского собора, и сверкающий золотом купол храма тут же навел его на мысли об отце Морозове. Почему такой умный и начитанный человек должен жить в какойто сырой развалюхе и носить самодельные дырявые лапти?

– Приходилось? – повторила Елизавета.

– Нет. – Они только что проехали мимо четырех мальчишек – чистильщиков обуви, которые, нагловато улыбаясь, усердно махали щетками, зарабатывая копейки. – Я вырос в селе.

Позади он услышал вздох одобрения, как будто сельская жизнь была для этой женщины чемто желанным и недостижимым.

– А изза чего вы уехали оттуда? – поинтересовалась она.

– Захотелось жить в большом городе.

– Да, Петербург очень красив. Ну и как, вы обрели здесь то, к чему стремились?

– Да, – солгал он, но она почувствовала это и усмехнулась.

– Я надеюсь, что вы счастливы, живя здесь, – сказала Елизавета и, немного подумав, добавила: – И работая у моего мужа.

– Разумеется. О лучшем я и не мечтал.

– Надеюсь, что это правда, Аркин, и что вы говорите это не только для того, чтобы меня порадовать.

– Это правда.

Он немного повернул голову и, продолжая краем глаза следить за дорогой, посмотрел на нее, даму в черной меховой шубе, гладкой и блестящей, как шкура пантеры. Елизавета улыбалась. Странно, но его это обрадовало.

– Я хочу попросить вас об одолжении.

По тому, как она произнесла это, он сразу понял, что просьба ее не будет иметь отношения к его непосредственным обязанностям.

– Я всегда к вашим услугам, сударыня.

– Остановите на секунду машину.

Он свернул к обочине напротив рыбного ларька. Запах разложенной на прилавке рыбы проник в салон автомобиля. Аркин повернулся на сиденье и увидел, что хозяйка закрывает нос тонким кружевным платочком.

– Чем могу служить, сударыня?

Какойто миг женщина всматривалась в его лицо, и он заметил в ее взгляде сомнение. Наверняка она в ту секунду оценивала, насколько можно ему доверять.

– Это… деликатное дело, – сказала Елизавета, и щеки ее покраснели. Она отвернулась в сторону, отчего закачались перья на ее шляпке. – Я просто не знаю, к кому еще обратиться.

– Можете рассчитывать на меня. Я умею хранить тайны.

Шофер подумал о том, сколько раз он сажал в эту машину молоденьких любовниц своего хозяина или даже возил самого министра Иванова в его любимый бордель в клубе «Золотое яблоко», где его ждала французская цыганка Мими. О да, Аркин научился держать язык за зубами.

– Если это в моих силах, я помогу вам, – пообещал он.

Взгляд Елизаветы на какоето время задержался на лежащей на спинке сиденья руке шофера в перчатке, словно в ней был заключен ответ на мучивший ее вопрос. Потом женщина неуверенно произнесла:

– Я бы хотела, чтобы вы выяснили, встречается ли моя старшая дочь с… кемнибудь.

Аркин едва не рассмеялся. Она хотела сделать из него шпиона, наподобие тех, что служат в охранном отделении. В этом была особая ирония.

– И кто этот человек? – с искренним интересом осведомился он.

– Датский инженер, с которым она была в туннеле. Его зовут Йенс Фриис.

Так вот в чем дело. Виктору вдруг стало жаль эту гордую женщину, которая опустилась до банальной слежки за дочерью.

– Я постараюсь разузнать, – кивнул он и в ту же секунду взгляд Ивановой оторвался от руки шофера и устремился на его лицо.

– Надеюсь, мы правильно поняли друг друга? – произнесла она.

– Совершенно.

Елизавета приятно улыбнулась, но Аркин напомнил себе, кто она. Он не хотел ощущать какуюлибо близость к этой женщине.

– Прикажете ехать дальше? – спросил он, неожиданно перейдя на казенный тон.

– Да. – Но когда он снова выехал на укрытую снегом дорогу, она тихо добавила: – Спасибо, Аркин, за то, что согласились помочь… И за тот раз, когда я…

– Пожалуйста, – не дал он ей договорить.

Аркин предпочитал не думать об этом. В том, что ты помогаешь своему классовому врагу, нет ничего хорошего. Более того, это опасно. Но он ничего не мог с собой поделать.

Утро выдалось ярким, как вымытое стекло. На туман и намека не было, лишь безграничная арка неба и запах моря в воздухе. Но душа Аркина была не на месте. В ожидании Валентины он стоял у машины перед парадной лестницей. Вымытый «Турикум» сверкал на солнце, точно какаято пестрая птица.

– Доброе утро, Аркин.

– Доброе утро, Валентина Николаевна, – ответил он, когда девушка ступила на посыпанную гравием дорожку.

Валентина была в простом пальто и платке и выглядела исхудавшей и бледной, но шла походкой быстрой и напряженной, как будто спешила.

– Я рад, что вы выздоровели и так хорошо выглядите.

Эти слова застали ее врасплох.

– Спасибо, Аркин, – несколько удивленно произнесла она.

– Надеюсь, когда вы хворали, Екатерина Николаевна передавала вам от меня пожелание поскорее выздоравливать?

– Да, спасибо.

Аркин стоял неподвижно, как будто забыл о машине и о своих обязанностях. Когда Валентина ступила на подножку, чтобы подняться в салон, он подал ей руку, но жест этот был таким неестественным, что девушка остановилась.

– В чем дело, Аркин?

– Те люди, которые устроили взрыв в туннеле, не хотели, чтобы пострадали вы. У них была совсем другая цель, а вы просто оказались на пути. – Он хотел, чтобы она это знала.

– Чего же они хотят? Скажите, Аркин.

Он понизил голос.

– Их цель – построить новое, справедливое общество. Они хотят свергнуть царя, а не убивать или калечить молодых женщин.

– Вы тоже так считаете, Аркин? Что нужно свергнуть царя?

– Нет, Валентина Николаевна.

– Хорошо, иначе вас бы арестовали.

Она зашла в машину, опустилась на гладкое синее кожаное сиденье и стала смотреть прямо перед собой. Аркин заводной рукояткой запустил мотор и уселся на водительское место. Больше они не говорили.

Валентина вздохнула облегченно, когда, не доехав до госпиталя полмили, вышла из машины и послала Аркина обратно, в распоряжение матери. Радуясь возможности прогуляться, она пыталась сосредоточиться на том, что скажет сейчас, а не вспоминать свое предыдущее посещение госпиталя. Войдя в здание, она, как и в прошлый раз, сначала подошла в вестибюле к регистраторше, потом проследовала по вытертому зеленому линолеуму до кабинета с табличкой «Гордянская» и постучала.

– Входите.

Такого приема, который ждал ее в кабинете медсестры, Валентина никак не ожидала. Пышнотелая медсестра Гордянская после их последней встречи, казалось, раздулась еще больше, белое форменное платье на ней трещало по швам. Медсестра стояла, облокотившись о картотечный шкаф, в руке ее были крепко зажаты длинные щипцы. Лишь на какойто миг ее внимание отвлеклось на Валентину.

– А, юная аристократка, считающая, что может стать санитаркой. – Она растянула губы и посмотрела в зеркало, прислоненное к стене на шкафу.

Впрочем, широкая улыбка ее не имела ничего общего с весельем. Валентина поняла, что она осматривает черный поломанный зуб у себя во рту.

– Доброе утро, медсестра.

– Вы в зубах разбираетесь?

– Нет.

– Значит, мне от вас проку мало, верно?

– Я умею обращаться со щипцами.

– Тогда вот. – Женщина бросила ей инструмент.

Валентина поймала щипцы. «Неужели всех, кто хочет устроиться сюда санитаркой, она подвергает такой проверке?» – подумала она. Нет, так у нее ни одного зуба уже не осталось бы.

– У вас влиятельные друзья, милочка, – сказала Гордянская, но без злости, словно это был факт, с которым нужно было смириться. – Но что тут удивлятьсято? Вы на себя посмотрите. – Она громогласно рассмеялась, отчего ее полные щеки заходили волнами. – Своим платком и перчатками вы ничего не скроете. Я прекрасно знаю, кто вы.

– Я ничего не скрываю.

– Неужели?

– Я хочу стать санитаркой, хочу заниматься чемто более важным, чем расставлять цветы в вазах и пить чай. Честное слово, я знаю, что значит трудиться, и я уже прочитала «Анатомию» Дюпьера. Я ухаживала за сестрой, и мне приходилось делать перевязки.

– Вы слишком много говорите. Все вы, чересчур образованные, такие. Научитесь молчать.

Валентина кивнула.

– Научусь.

– Если б вы записывались в армию, я бы называла вас пушечным мясом, а вообще я таких, как вы, девочек называю судноподкладчицами. Потому что это именно то, чем вы будете заниматься почти постоянно, – подкладывать больным судно. И это то, изза чего вы в конце концов сбежите отсюда. Святая Богородица, ну почему они постоянно присылают мне какихто худосочных девиц? Почему не присылают обычных работящих молодых баб?

Валентина не издала ни звука.

Гордянская взяла ее руку, повернула ладонью вверх и стала ощупывать бледные пальцы и бугры. Валентина почувствовала себя лошадью на сельской ярмарке.

– Кожа бледная, как поросячья титька. – Медсестра покачала головой. – Но мускулы есть. Откуда?

– Я играю на фортепиано.

Гордянская захохотала, грубо, презрительно.

– О Господи, я этого не выдержу! – Неожиданно она замолчала, открыла рот и показала гнилой зуб. – Тащите.

Один быстрый рывок щипцами, и черный зуб был вырван, как гвоздь из трухлявого дерева. Потом из десны вытекло немного крови и гноя. На широком лице медсестры промелькнуло удовлетворение, и она указала на стул перед своим столом. Валентина села и положила перед медсестрой щипцы, в которых все еще был зажат зуб.

– Вас рекомендовал доктор Федорин, – быстро проговорила Гордянская. – Раз вам еще нет двадцати, понадобится согласие родителей. Теперь заполните этот бланк, и пусть они его подпишут. – С многозначительной усмешкой она добавила: – Читать и писать вы, надо полагать, умеете.

– Я умею делать все, что нужно, – ответила Валентина.