Текст книги "Жемчужина Санкт-Петербурга"
Автор книги: Кейт Фернивалл (Фурнивэлл)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)
27
На сигарете, которую курил Йенс, была изображена монограмма императора Николая. Он попытался себе представить, каково это – когда твои инициалы напечатаны, вытеснены золотом или вышиты на всем, что тебя окружает. На императорский бал он пришел только затем, чтобы угодить министру Давыдову, и настроение у него было паршивое. Он поговорил с теми людьми, которых министр собрал в одном из неприметных аванзалов. Они беседовали долго, пока воздух там не сделался сизым от табачного дыма, и в конце пожали друг другу руки. И все равно Йенс не чувствовал к ним доверия. В Петербурге никому нельзя доверять.
Даже той, с веселыми темными глазами. Йенс поморщился и затушил сигарету.
– Что с вами сегодня? – спросил Давыдов. – У вас такой вид, как будто вы готовы вцепиться комуто в глотку.
– Послушайте, я выполнил вашу просьбу, пришел сюда и поговорил с вашими денежными мешками, но не ждите, что я буду и вам улыбаться.
Министр усмехнулся и, качнув бокал, расплескал коньяк по его стенкам. Ястребиное лицо его светилось от удовольствия, что случалось довольно редко.
– Хорошо быть женщиной, – заявил он.
– Почему вы так думаете?
– Я видел вас за работой, Фриис, и я видел, как вы рисковали жизнью во взорванном туннеле. Я видел вас злым и видел вас упрямым, но я никогда не видел вас таким. Посмотрите на себя.
Мужчины были в черных фраках с золотыми лацканами, но Йенс выглядел помятым и сидел на парчовом кресле в вялой позе.
– Я сюда пришел только для того, чтобы решить деловые вопросы, – раздраженно проворчал Йенс.
Он зажег очередную сигарету, но, как только вдохнул дым, увидел женщину, вошедшую в зал. На императорском балу всем дамам предписывалось быть в белых или кремовых платьях, поэтому с первого взгляда он не узнал ее. Однако чтото в ее походке, в надменном повороте головы заставило его насторожиться.
– Графиня Серова. – Он встал и склонился над протянутой ему изящной рукой.
– Йенс, что же это вы здесь прячетесь? Разве вы не знаете, что ваша пианистка играет для его величества? – Улыбка, острая, как кошачий коготь, скользнула по лицу Натальи. – Поспешите, а то она уже собрала вокруг себя настоящую толпу – не пробьетесь.
Он не мог ей помочь. Это было все равно, что наблюдать за тонущим котенком. Руки ее едва шевелились, рот приоткрылся, лицо было искажено гримасой не то боли, не то презрения. Когда Йенс вошел в зал, ему показалось, что она нарочно дразнит слушателей или шутит, нажимая на неправильные клавиши. Но только это была не шутка. Она сидела у рояля на самом краешке фортепианного стула, и, когда он увидел ее, у него сжалось сердце.
Выступление обернулось настоящим провалом. Другая бы на месте Валентины давно расплакалась и убежала, но она этого не сделала. Сжав зубы, она продолжала упорно играть. Голова и руки ее как будто существовали отдельно. Она играла «Оду к радости» Бетховена, и вряд ли можно было придумать менее подходящую композицию для этого случая, поскольку в зале этом радости не чувствовалось. У стены на изысканных золотых креслах неподвижно восседали император с императрицей. Кроме них в небольшой зал, где до этого выступал оркестр балалаечников, набилось больше сотни представителей верхушки петербургского общества. По рядам слушателей прокатывался удивленный и недовольный шепот.
Валентина, любимая, если бы я мог, я бы отдал тебе свои пальцы.
Царь раздраженно погладил свою аккуратную бородку и нахмурил брови. Потом, не сказав ни слова, поднялся, предложил руку жене, и они вместе покинули зал. За ними последовала вереница гостей, и Йенс заметил, что одной из первых ушла графиня.
Черт возьми, разве вы не видите, что она все еще играет, все еще старается?
В первом ряду слушателей стоял капитан Чернов, и лицо его напоминало красную маску, почти такую же яркую, как его гусарская форма. Желудок Йенса сжался и чуть не вывернулся наизнанку. Значит, правду сказал ее отец: их свадьба – дело решенное, раз капитан уже видит ее продолжением самого себя и ее унижение воспринимает как свое. Йенс вдруг почувствовал, что в нем закипает ненависть к этому человеку, ненависть, смешанная с презрением. Но не изза того, что поведение Валентины отражалось на нем, а изза того, что капитан не пожалел ее, не посочувствовал положению, в котором она оказалась, он считал униженным себя. Он ничего не сделал, чтобы спасти ее от позора. Он просто ощутил стыд. Он стыдился ее.
Музыка неожиданно прекратилась, когда Йенс громко захлопал, а потом вышел вперед со словами:
– Валентина Николаевна, вы поступили весьма великодушно, согласившись играть, когда вам нездоровится.
Она посмотрела на него. Слез в ее глазах не было. Расправив плечи и выпрямив спину, она как всегда грациозно поднялась со стула и приложила к виску кончики пальцев, обозначая легкую головную боль. Потом она улыбнулась Йенсу, и он протянул ей руку. Не торопясь они прошли сквозь толпу разодетых гостей к выходу из зала. На капитана Чернова девушка даже не посмотрела.
Йенс обнял ее. Он вдыхал аромат ее волос, чувствовал в ее дыхании боль. Он крепко прижимал ее к себе до тех пор, пока она не перестала дрожать и голова ее не замерла у него на груди.
– Валентина, – он поцеловал ее горящее ухо, – не думай о них. Никто здесь не стоит того, чтобы ты изза него расстраивалась. – Йенс поцеловал ее в волосы и увлек за колонну, где была небольшая ниша. – Ты прекрасно играла.
– Я играла ужасно.
– Нет, ты была великолепна. Пьяная как сапожник, но Бетховена осилила.
– Мои глупые пальцы все время не попадали по нужным клавишам.
– Никто этого не заметил.
– Что? – Она стремительно подняла голову, глаза ее все еще были слегка затуманены. И все же она сумела разглядеть его насмешливую улыбку. Уголки ее губ поползли вверх, и Валентина рассмеялась. – Значит, ты думаешь, царь ничего не заметил?
– Совершенно ничего.
– Слава Богу.
Прижимая к себе ее тело в шелковом платье, теплое и гибкое, он удерживал ее на ногах. Валентина откинула голову и счастливо расхохоталась. Из нее словно полилась та радость, которой так не хватало ее музыке. Вместе с этим смехом выходило из нее и неимоверное напряжение последних часов.
– Обманщик, – тихонько произнесла она хрипловатым голосом.
Положив одну руку ей на затылок, он скользнул губами по ее горлу, едва касаясь кожи.
– Давай уйдем, – прошептал он. – Давай уйдем вместе прямо сейчас.
Она обвила его шею руками, а он нежно взял ее за подбородок и поднял лицо, чтобы видеть ее темные глаза. Они были наполовину прикрыты, но через опущенные длинные ресницы проблескивали искорки.
– Выйдешь за меня? – произнес он.
– Сначала поцелуй.
Он жадно прижал рот к ее устам, и она откликнулась на поцелуй со страстью, неистовством и радостью, которые ей не удалось вложить в музыку.
– Йенс, – пролепетала она, – давай выйдем на улицу и станем смотреть на звезды. Сделай мне предложение под звездами.
В тот вечер небо было скрыто за тучами, но это не имело значения. Йенс был готов рассказывать ей о каждой звезде, описывать каждую искорку, сверкавшую в далеких мирах, лишь бы они смотрели вместе.
Она поднялась на носки, чуть покачнулась и поцеловала его в губы.
– Йенс, сделай мне предложение еще раз.
Удар по лицу заставил его отвернуться от Валентины. Почувствовав острую, как змеиный укус, пощечину и не успев осознать, что происходит, он отбил кулаком руку, которая готова была снова хлестнуть его по щеке белой перчаткой. Когда он посмотрел в лицо человеку в военной форме, в его венах вскипела кровь викингов. Молот Тора заколотил в его груди.
– Капитан Чернов, вы оскорбили меня.
Белая перчатка полетела к его ногам.
– Уберите от нее руки, – прошипел Чернов. Губы его дрожали от ярости. – Уберите руки, или, клянусь Всевышним, я убью вас голыми руками прямо здесь, перед самим императором.
– Попробуйте.
– Прекратите! – крикнула Валентина. – Прекратите! – Она повисла на руке Йенса, и он не смог себя заставить оттолкнуть ее. – Ктонибудь, пожалуйста! – закричала она. – Остановите их!
Подошли несколько военных, в толпе мелькнули строго сдвинутые брови министра Давыдова, поблизости послышались брань и злобные выкрики, но Йенс ничего этого не замечал.
– Я требую сатисфакции! – выпалил Чернов, когда два офицера в синих мундирах схватили его за руки. – Завтра мои секунданты найдут вас.
– Буду ждать с нетерпением.
– Нет! – Валентина, побледнев, отошла от них на шаг. – Клянусь, я не выйду ни за одного из вас, если вы устроите дуэль.
В этот миг Йенс почувствовал, что снова теряет ее. Она, как песок, сыпалась сквозь его пальцы. Сжав зубы, он медленно повернулся к капитану Чернову, щелкнув каблуками, коротко кивнул и протянул ему руку. Чернов поколебался, бросил неуверенный взгляд на Валентину, как будто оценивая ее, потом с неохотой стряхнул с себя удерживавших его офицеров и пожал протянутую руку. Никто не произнес ни слова.
– Слава Богу. – Валентина облегченно передернула плечами и покачала головой. – Не понимаю, почему мужчинам так нравится превращаться в воинственных животных?
Поскольку ни один из мужчин не ответил, она развернулась и, изо всех сил пытаясь держаться спокойно и уверенно, ушла.
– Завтра, – быстро произнес Йенс, как только она скрылась из виду.
От света и малейшего движения ее мозг словно раскалывался пополам. Валентина с огромной осторожностью переставляла ноги по узким ступенькам, держась обеими руками за стены и жмурясь от неяркого утреннего света. «Если удерживать голову неподвижно, – подумала она, – то, возможно, удастся добраться до верха лестницы». Но примерно на полдороге прямо через ее туфлю прошмыгнула мышь. Валентина от неожиданности вздрогнула и споткнулась.
– Чтоб тебя, – пробормотала она.
– Кто там? – прогремел сверху чейто голос.
Валентина поморщилась от боли в ушах.
– Шшш, не кричите.
Хоть ноги ее подгибались, оставшуюся часть деревянной лестницы она преодолела довольно быстро, потому что боялась, что в любую секунду может скатиться вниз, в конюшню. Оказавшись наверху, она наконец позволила себе широко раскрыть глаза и с любопытством осмотреться. До сих пор она ни разу не бывала здесь, в этой части дома, где жили конюхи. Перед ней был длинный пыльный коридор. Узкие окна с левой стороны пропускали слабый свет, и справа она рассмотрела ряд дверей, каждая из которых вела в отдельную комнатку. Лишь одна из дверей была закрыта. В нее Валентина и постучала.
– Проваливай.
– Черт, – снова выругалась Валентина. – Я забралась сюда не для того, чтобы развернуться и уйти. – Она толкнула дверь и вошла. Слава Богу, здесь было темно – маленькое окно явно давно никто не мыл. В комнате, если так можно было назвать это помещение, пахло лошадьми и потом. – Так, значит, ты все еще жив, Лев. Им не удалось отправить тебя на тот свет.
– Сорная трава самая живучая.
– Вот. Я принесла тебе коечто.
Изпод намотанной на талию шали она вынула бутылку водки и пачку сигарет. Черные глаза казака заблестели. Попков как ни в чем не бывало сидел на стуле рядом с кроватью, но выглядел он скверно. Вокруг глаз у него багровели огромные кровоподтеки, сломанный нос смотрел в сторону, по лбу и губам шли порезы. Когда он потянулся за бутылкой, Валентина заметила, что на одном пальце у него вместо ногтя – сгусток черной спекшейся крови. Внутри у нее все заклокотало от злости.
– Это хорошая водка, из отцовского кабинета. – Она через силу улыбнулась. – Не та прожигающая желудок пакость, которой ты поил меня.
Он хмыкнул, сделал большой глоток из бутылки и удовлетворенно выдохнул.
– Единственное лекарство, которое мне сейчас поможет.
– Лев, а сколько тебе лет? Нет, правда, тебе очень больно?
Попков посмотрел на нее изпод опухших век.
– Ничего. Выживу. – Он поднял бутылку. – Хотите?
– Нет, спасибо.
– Вам сейчас, похоже, не помешает. – Казак усмехнулся, поморщился и потер ребра.
Валентина, чтобы не поддаться искушению, отвернулась и окинула взглядом убогую комнатенку.
– Не очень у тебя тут уютно.
– По мне, так сойдет.
Кровать, стул, полка и несколько крючков на стене. Льву было двадцать два – взрослый мужчина, на четыре года старше ее. И он уже считал, что ему этого достаточно.
– Тут вода есть гденибудь?
– Во дворе у конюшни.
– Я схожу принесу.
– Не надо.
Она представила себе лестницу, и у нее закрутило в животе.
– Ничего. Тебя нужно полечить.
Валентина спускалась долго, потом еще сходила домой и наконец вернулась с кувшином теплой воды и тарелкой с сыром и черным хлебом. Под мышкой она держала пачку бинтов и ваты. Медсестра Соня долго сокрушалась, когда узнала, что они предназначались для «этого грязного казака». Попков недовольно сопел, пока Валентина промывала его раны, пыталась вправить нос и накладывала бинты на ребра. Снимать чтонибудь кроме рубашки казак наотрез отказался.
– Что за глупости? – сердито воскликнула Валентина. – Я же санитарка. Я привыкла…
– Вы – барышня.
Она улыбнулась и не стала продолжать. Накладывая повязки на длинные порезы на его широкой спине, она спросила:
– Ты их теперь ненавидишь? Тех, кто так поступил с тобой?
– Охранку? – Он плюнул кровью на пол. – Я всегда ненавидел полицию. Один черт. И большевиков тоже. – Он снова плюнул.
– Но как же, Лев? Если ты ненавидишь обе стороны, кому же ты доверяешь? Кому веришь?
Он удивленно посмотрел на нее.
– Себе, конечно.
– Можно было догадаться. – Валентина рассмеялась. У нее закружилась голова, и все поплыло перед глазами. Дождавшись, когда круговерть улеглась, она снова взялась за бинты. Покончив с перевязкой, девушка подхватила кувшин и встала у двери, прислонившись к раме. На кровати она оставила баночку с лечебной мазью. – Ну что, лучше?
Попков рыкнул и снова хлебнул из бутылки. Валентина развернулась и собралась уходить.
– Этот ваш инженер, это он спас мою… – Казак замолчал. Слова застряли у него в горле.
– Я знаю, – мягко произнесла она. – Знаю. Йенс рад, что ты остался жив.
Попков кивнул израненной головой.
– Ему самому недолго осталось, если вы не сделаете чегонибудь.
Валентина замерла.
– О чем ты?
– О дуэли.
– Нет. Это неправда.
– Все говорят. О вас, о поединке. Этот гусарчик безусый – настоящий зверь. В прошлом году на дуэлях он убил двоих.
– Нет же, Лев. Ты все не так понял. Они помирились. Пообещали, что дуэли не будет.
Попков медленно, с сожалением покачал головой.
– Я же говорил, что вы барышня. Они вам голову заморочили.
Раздавшийся неподалеку металлический лязг заставил Валентину содрогнуться. Она решилась прийти в туннель Йенса. На ней был платок санитарки, и девушка потуже затянула его, чтобы прогнать воспоминания, которые принес с собой этот звук.
В кабинете Йенса ей предложили присесть, но она не стала садиться, а подошла вместо этого к окну и стала смотреть на двор. Там кипела работа. Из туннеля поднимались рабочие в картузах и щурились, как кроты, от света. Женщины в косынках толкали по рельсам вагонетки с битым камнем. Все они были худы, с серыми от пыли лицами, в грязных спецовках. Их почти невозможно было отличить друг от друга. Неужели Йенс каждый день видит все это? Фрииса в кабинете не оказалось, поэтому за ним послали курьера.
– Не хотите ли чаю? – предложил секретарь.
– Нет, спасибо.
Секретарь снова взялся за свои бумаги, а Валентина повернулась к окну. В бледном зимнем небе над городом, борясь с воздушными потоками, парила одинокая тонкокрылая птица. Девушка услышала приближающиеся торопливые шаги Йенса, и сердце ее забилось учащенно. Войдя в кабинет, он тут же бросился к ней.
– Чтото случилось?
– Да.
Он повернулся к секретарю и махнул рукой, чтобы тот вышел. Секретарь молча выполнил указание, но в дверях чуть задержался, надеясь услышать пару слов. Когда дверь за ним наконец закрылась, Йенс быстро произнес:
– Что?
Он стоял рядом с Валентиной и с беспокойством всматривался в ее глаза. Она отошла на шаг и смерила его сердитым взглядом.
– Ты обманул меня.
– О чем это ты?
– О дуэли.
– Ах, об этом.
– Да, об этом.
Он подошел к своему столу. По сравнению со столом секретаря это было царство порядка и аккуратности. Йенс сел и обратил на Валентину настороженный взгляд, чем разозлил ее еще больше.
– И что насчет дуэли?
– Ты собираешься драться?
– Да.
– Йенс, ты не должен. Слышишь? Не должен. Неужели ты из ума выжил? Он же убьет тебя. Он…
Валентина очень хотела не разреветься, не быть барышней. По пути к Йенсу она пообещала себе, что не станет плакать, но от мысли о том, что может потерять его, сердце ее сжалось, и слова застряли в горле, как будто, если их произнести вслух, они сбудутся. Девушка отвернулась и стала смотреть на окно, на паука, плетущего свою замысловатую сеть в углу. Руки дрожали, поэтому она поспешила спрятать их в рукава.
– Пожалуйста, Йенс, забудь о дуэли. Ты мне нужен живой.
Голос уже не дрожал. Слова прозвучали увереннее. Он прислушается к ним. Но последовавшее молчание было таким же мрачным, как его туннели. В этот миг Валентина поняла, что ей не добиться своего. Она повернулась к любимому и увидела, что он смотрит на нее так, словно видит в последний раз.
– Верь мне, – тихо и устало произнес Йенс.
– Он может убить тебя.
– И я могу убить его.
– В прошлом году он убил двух человек.
– Это было в прошлом году.
– Йенс, прошу тебя, не надо. Ради меня, – продолжала увещевать она.
По его губам мелькнула тень улыбки. Валентина поразилась, до чего безропотным сделалось выражение его лица. Он как будто показывал ей, что вынужден мириться с неизбежностью.
– Зачем, Йенс? Зачем тебе это? Просто не ходи.
Он покачал головой.
– Черт! Откажись! – закричала девушка, с силой ударив ладонью по его столу. – Только не говори, что мужчины должны так поступать, что у вас в крови потребность защищать свою территорию. Я не верю, что ты настолько глуп. Или я ошибаюсь и ты такой же охочий до славы болван, как и все эти несостоявшиеся герои, все эти безмозглые павлины в военной форме? Я думала, ты другой, я думала, ты…
Валентина замолчала. Он встал, обошел стол, крепко обнял ее и прижал к себе длинными руками так, что ее лицо зарылось в ворот его рубашки. Девушка молчала. Она ничего не смогла бы сказать, даже если бы захотела.
– Валентина, послушай. Я не хочу славы, но я хочу жить с тобой здесь, в Петербурге. – Каждое произнесенное им слово теплым дуновением опускалось ей на волосы, и она чувствовала это. – Капитан Чернов оскорбил меня, и, если я не отвечу ему, меня станут считать трусом, и это будет концом моей жизни и карьеры в этом городе. Меня отстранят от работы, меня перестанет уважать царь, а вместе с ним и все его придворные, мне откажут от всех приличных домов. Я превращусь в изгоя. В прокаженного. – Он оторвал ее лицо от своей груди и поцеловал бледный лоб. – Что же это за жизнь будет для нас с тобой? Меня никто не возьмет на работу.
Она снова прижалась к нему.
– Мы могли бы убежать.
– Куда?
– В другой город. Хотя бы в Москву.
– Моя репутация меня и там догонит. Россия – большая страна, моя Валентина, но слухи по ней разносятся быстрее эпидемии чумы. Куда бы я ни уехал, от моей репутации будет зависеть вся моя жизнь.
– Ты мне нужен любой. Пусть даже с запятнанной репутацией, но живой.
Он ничего не ответил, только прижал ее к себе крепче.
– Я не стою этого, – наконец прошептала она.
– Это кто так решил?
– Я.
– Значит, ты ничего не знаешь о любви.
Валентина высвободилась из его объятий и снова подошла к окну. Она не хотела, чтобы он видел слезы. Все это время она помнила и то, что, если капитан Чернов умрет, вместе с ним умрет и надежда ее отца выбраться из долговой ямы.
– Ты когданибудь раньше убивал человека? – спросила она, наблюдая за ребенком, который сбивал лопаткой лед с железных рельсов.
– Нет.
– А с пистолетом ты умеешь обращаться?
– Конечно. Не беспокойся, я прекрасный стрелок.
– Но он же военный. Он этим каждый день занимается.
– И, кроме того, он преследует мою женщину. Эта сволочь еще и этим занимается.
Но Валентина не улыбнулась.
– Каким нужно быть человеком, чтобы хладнокровно убить другого?
– Никто из нас не знает, на что способен, до тех пор пока не приходит пора. А ты, Валентина? На что способна ты?
Она быстро обернулась. Йенс стоял рядом с ней. Высокий, серьезный.
– Я тебя люблю, Йенс. – Она прикоснулась к его лицу, приложила ладонь к сердцу. – Поэтому не нужно недооценивать того, на что я способна.
28
Аркин оттолкнулся от холодной стены, которая выпивала из его тела тепло, и осторожно вышел на запруженную мостовую в конце Невского проспекта. Он прождал больше часа. Небо над СанктПетербургом было затянуто синеватофиолетовыми облаками, напоминающими по цвету кровоподтеки, изза чего город наполнился ощущением беспокойства и незащищенности. Люди торопливо сновали по улицам, не глядя наверх. У тротуара, громыхая колесами, остановилась карета, с козел спрыгнул лакей в бордовой с золотом ливрее и скрылся в магазинчике с нарисованной на витрине гроздью винограда. Аркин и сам много раз делал это.
Он протиснулся через толпу выходящих из магазина покупателей и приблизился к карете. Она была там, как всегда одна. Через окно кареты он увидел профиль Елизаветы Ивановой и даже смог рассмотреть, что в ожидании возвращения кучера она улыбалась. Каждый четверг, повозив, как обычно, хозяйку по домам ее подругаристократок, он всегда останавливал «Турикум» здесь. Из этого магазинчика он приносил Елизавете чашку подогретого грузинского вина со специями, и она медленно и молча выпивала его. Для них это стало своего рода традицией.
В магазине у прилавка всегда была очередь, поэтому у него в запасе было несколько минут до возвращения кучера, но он знал, что с его стороны глупо так рисковать. Даже ради нее. Аркин быстро открыл дверь кареты, скользнул внутрь и сел напротив женщины. Темнокрасная кожа сидений с золотыми кисточками и латунной отделкой пахла ее духами. У него были приготовлены слова на тот случай, если бы она стала кричать и звать на помощь, но они не понадобились. Голубые глаза Елизаветы широко распахнулись, рот на какойто миг приоткрылся, но потом она улыбнулась, и улыбка эта была такой искренней и теплой, что он вдруг почувствовал, что перестал ощущать боль, тупую непреходящую боль, которая засела у него внутри, гдето под ребрами, после разговора с Сергеевым.
– Аркин, я думала о вас, – промолвила она.
Какие простые слова.
– Спасибо.
– Я беспокоилась, думала, полиция… – Она многозначительно замолчала.
– Как видите, меня пока что не поймали.
Она нахмурилась.
– Я знаю, вы не стали бы ничего замышлять против моей семьи. Кто угодно из слуг мог спрятать тот ящик с гранатами в гараже.
Аркин не стал возражать и позволил себе еще миг насладиться ее красотой. Она была в нежнорозовом плаще с серой, подбитой чернобуркой пелериной, но вид драгоценностей и выставленного напоказ богатства не разозлил его, чему он сам удивился.
– Сударыня, у меня мало времени. Я должен вам коечто сказать. – Он немного приблизился к ней, и их колени едва не соприкоснулись. – Я услышал об этом в пивной и боюсь, что вы можете об этом не знать.
– О чем?
– Капитан Чернов собирается драться на дуэли с этим инженером, Йенсом Фриисом.
Он ожидал удивления, но вместо этого кровь отхлынула от ее лица и полные губы сделались белыми как бумага.
– Изза чего? – прошептала она.
– Изза вашей дочери.
– Валентины?
– Да.
– О Боже, нет! – Губы ее приоткрылись, и из горла вырвался хриплый стон. – Теперь мой муж погиб, – вполголоса пробормотала она, прикрывая рукой рот и раскачиваясь вперед и назад.
Погиб? Это слово поразило его. Что она хотела этим сказать? Реакция Елизаветы оказалась до того неожиданной, что Аркин почти пожалел, что решил рассказать ей об этом. Однако он сознательно пошел на риск. Сергеев был мертв. Погибли многие из сочувствующих им молодых рабочих. Скоро, если ничего не помешает, будет убит премьерминистр Столыпин. Русская земля под улицами СанктПетербурга дрожала, и вскоре дворцы начнут рушиться, как карточные домики. Как Виктор ни старался, он не мог подавить в себе желание спасти Елизавету Иванову от грядущих катаклизмов.
– Сударыня, – произнес он так, будто обращался к ребенку, которого нечаянно испугал, – капитан Чернов – известный стрелок. Он убьет инженера. Вам незачем бояться, что…
– Нет, нет, нет! Если он убьет инженера, она никогда не выйдет за Чернова. Я знаю Валентину. – В отчаянии Елизавета прижимала руку к своему маленькому подбородку, и Аркину было слышно, как стучат ее зубы.
– Это настолько важно? – поинтересовался он. – То, что она не выйдет за Чернова?
Женщина не ответила. Она подалась вперед и приблизила к нему свое бледное лицо так, что он смог рассмотреть мельчайшие подробности ее глаз: голубые радужные оболочки вокруг черных зрачков, мозаика сиреневых пятнышек на них. Тонкая яркокрасная ниточка на одном белке. В дыхании ее чувствовался легкий запах мяты.
Она взяла обеими руками его ладонь и положила ее себе на колено. Взгляд ее был устремлен прямо ему в глаза.
– Помогите мне, пожалуйста, – умоляющим голосом произнесла она.
Даже через серые перчатки у нее на руках он почувствовал, что пальцы ее холодны как лед. Словно все тепло, которое было в ее теле, передалось ему, и шея его точно запылала огнем.
– Как я могу помочь?
– Вы находчивый человек, Виктор.
Она назвала его Виктор, хотя он и не думал, что она знает его имя. Аркин повернулся к окну проверить, не вышел ли из магазина кучер, но Елизавета взяла его рукой за подбородок и повернула лицом к себе. Губы ее задрожали и слегка приоткрылись в немой мольбе.
Он поцеловал ее. Быстро и крепко прижал свои губы к ее устам, ощутил их мягкость и сладость. Ее язык скользнул по его зубам.
– Помогите мне, – выдохнула она.
Аркин знал, что не оставит без помощи ее, жену министра, но он не понимал, что его подталкивало к этому.
Дрожки довезли Валентину до казарм гусарлейбгвардейцев. Когда ее вели через двор в комнату для гостей, множество глаз следило за ней неотрывно. К этой встрече Валентина готовилась очень тщательно. После долгих раздумий она решила надеть шелковую юбку с вышитыми цветами и красную шляпу, отделанную бледными страусовыми перьями, которые дрожали от мельчайшего дуновения ветра. Кремовый плащ ее был заужен в талии, чтобы подчеркнуть стройность фигуры. Особую элегантность ему придавал черный меховой воротник и маленькие красные пуговицы. Мать специально пошила для нее этот плащ, потому что цветами гвардейских гусаров были красный, белый и черный. Сегодня этот плащ мог пригодиться, потому что Валентине было нужно попасть к капитану.
В комнате чувствовался мужской дух. Темные дубовые скамьи и стол, голый дубовый пол, на стене – два портрета строгих мужчин в военных формах при всех регалиях и со сверкающими серебряными и золотыми галунами. Валентина, посмотрев на них, нахмурилась, думая о том, сколько человеческих жизней погубили эти люди. Ждать долго ей не пришлось. Она издалека услышала громкие шаги Чернова, который быстро шел через прихожую. Сердце ее зачастило. Может быть, так чувствуют себя и солдаты перед битвой? Когда жизнь висит на волоске? Ворвавшись в комнату, он широко улыбнулся, бросился к ней и припал губами к ее перчатке. Выпрямившись, он не выпустил ее руку.
– Валентина, девочка моя, какая приятная неожиданность. Похоже, вам уже лучше?
Взгляд ее был осмысленным, обреченное выражение исчезло, и она не хлестала водку – вот что он имел в виду, говоря, что она лучше выглядит.
– Я себя прекрасно чувствую, спасибо, Степан.
– К тому же вы очаровательно выглядите. – Он жадно пожирал ее глазами, и, когда взгляд его наконец остановился на ее лице, она услышала звук, похожий на кошачье урчание, который вырвался из его горла. – Прошу меня простить за мой неказистый вид, но я только что с Марсова поля. У нас сегодня строевая.
– Какое подходящее название. Поле войны.
– Мы воины, Валентина. Армии для того и создаются. Чего же иного вы ожидали?
Она опустила глаза.
– Народ России благодарен вам.
В ответ капитан еще раз поцеловал ее руку. Он был одет в чистую белую рубашку с открытым воротником и темносиние гусарские брюки с красными лампасами. Недавно вымытые волосы его были напомажены и зачесаны назад. Упругие золотистые локоны поблескивали.
– Надеюсь, я не помешала вам, Степан?
– Вовсе нет. Но скажите, что привело вас сегодня сюда? Вы одна, без компаньонки. – Это прозвучало как упрек.
– Я хотела поговорить с вами. Наедине.
– О чем же?
– О Йенсе Фриисе.
Губы его попрежнему улыбались, но глаза изменились. Внезапно они сделались прозрачными и холодными как лед. Валентина провела свободной рукой по рукаву его рубашки.
– Я хочу, чтобы вы отказались от дуэли с ним, – мягко произнесла она. – Ведь все началось изза какогото пустяка, и… – Она нервно вздохнула. – Я бы не хотела, чтобы с вами чтонибудь случилось.
Чернов просиял. На лице его появилось безошибочно узнаваемое выражение восторга, но было в нем и чтото еще. Нечто такое, чего Валентина не могла понять. Какаято черная искра, промелькнувшая в глубине его голубых глаз. Его пальцы на ее руке сжались.
– Валентина, к чему эти игры?
У нее екнуло сердце.
– Какие игры?
– То, что вы делаете вид, будто я вам безразличен, и пытаетесь вызвать мою ревность, флиртуя с другим мужчиной. Не удивляйтесь. Посмотрите на себя. Под вашими красивыми перышками скрывается печаль, и я знаю тому причину.
Валентина молча смотрела на него.
– Вы боитесь за меня, верно?
Она кивнула.
– Не нужно. Я убиваю всех, с кем дуэлирую.
Не удержавшись, девушка охнула.
– Чему вы удивляетесь, моя дорогая? Я – первоклассный стрелок, и я собираюсь показать этому инженеришке, что случается с теми, кто пытается отнять у меня то, что принадлежит мне.
– Степан, вчера на балу я говорила вам, что откажусь выходить за вас, если вы будете настаивать на дуэли.
Он рассмеялся и притянул ее к себе за руку, которую все еще держал.
– Снова игры? – Смех неожиданно оборвался. – Довольно. Дуэль состоится. Я вызвал Фрииса, и на этом все. С ним будет покончено.
– Нет, Степан!
Гусар удивленно посмотрел на нее.
– Что еще?
– Если вы откажетесь от дуэли, я выйду за вас.
Как только эти слова вылетели, его губы прижались к ее устам и язык принялся проталкиваться внутрь. Его отдающее алкоголем горячее дыхание обожгло ее лицо, руки сильно сдавили ее грудь, но она не вздрогнула. Когда Валентина уже была не в силах это выдерживать, она отклонила голову и посмотрела Чернову в лицо. Оно горело, зрачки – две жадные черные точки.
– Уговор? – произнесла она.
– Уговор. – Он опять притянул ее к себе и поцеловал. – Ждите здесь.
Он выбежал из комнаты, и Валентина зажала рукой рот, чтобы не разрыдаться. Через несколько минут он вернулся, держа в руке небольшую бархатную коробочку. Опустившись перед девушкой на одно колено, он с серьезным видом протянул ей коробочку.
