Текст книги "Жемчужина Санкт-Петербурга"

Автор книги: Кейт Фернивалл (Фурнивэлл)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

30

Йенсу приснился страшный сон. В темные ночные часы, когда жизнь какимто невообразимым способом трансформируется настолько, что реальность становится изменчивой, а сознание – ускользающим, появились волки. Он понимал, что находится в доме Федорина и что в центре Петербурга дикие животные не бегают по жилым помещениям, и все же они появились. Сначала он услышал запах. Точно такой запах стоял в комнате женщины, которая лежала в кровати с мертвыми детьми.

Но когда он попытался сесть, чтобы прогнать их, они запрыгнули ему на грудь и вонзили клыки в его плоть. Он чувствовал, как их языки, горячие и гладкие, слизывают кровь с его сердца. Снова и снова он повторял себе, что это всего лишь сон, ночной кошмар, и сам себе не верил. Он видел их красные глаза, чувствовал их зловонное дыхание. Превозмогая боль, он ударил одного из них в морду и услышал недовольное рычание. «Неповадно будет», – подумал Йенс и удовлетворенно улегся на подушку.

Когда он проснулся, солнце уже светило вовсю. Комната была наполнена его лучами. Это были те лучи, которые пробиваются даже сквозь закрытые веки и заставляют их открыться. Йенс не сразу понял, где находится и почему лежит в чужой постели. Но все стало на свои места, как только он увидел Валентину.

Она сидела в кресле возле кровати – маленькая тоненькая фигурка между большими мягкими подлокотниками – и неотрывно смотрела на него. Чтото в ее неподвижности заставило его подумать, что она сидит там уже давно. Когда она заметила, что он проснулся, глаза ее радостно распахнулись, красивые длинные ресницы взлетели вверх, и от этого сладко заныла рана у него на груди. От ее улыбки кровь в его венах словно побежала быстрее.

– Как ты себя чувствуешь? – негромко и нежно спросила она, но осталась сидеть в прежней позе.

Ему захотелось прикоснуться к ней.

– Как будто слон потоптался у меня на груди.

Ее улыбка сделалась шире.

– Только не говори об этом доктору Федорину. В его доме слонов наверх не пускают.

Он рассмеялся, и у него за ребрами как будто чтото взорвалось.

Он закашлялся, изо рта потекла кровь. Лицо Валентины застыло, щеки побледнели. Когда кашель улегся, она вытерла Йенсу губы красной фланелькой.

– Не разговаривай, – приказала она. – И не смейся.

Задыхаясь и пытаясь согнать с груди чертова слона, он смотрел на нее. Валентина была в зеленом с коричневым платье и чемто напоминала лесную нимфу, по ошибке забредшую в его комнату. У платья был высокий стоячий ворот и двенадцать маленьких красивых перламутровых пуговиц на лифе. Йенсу захотелось по очереди прикоснуться к каждой из них, провести пальцем по их гладкой и блестящей поверхности. Волосы Валентины выглядели так, словно их разметал ветер, хотя, может быть, она просто растрепала их руками. Когда он подумал, что она могла это сделать от волнения и душевных страданий, горло его сжалось.

– Тебе очень больно? Не отвечай, просто кивай или качай головой.

Он покачал головой. Их взгляды встретились.

– Хорошо, – промолвила она.

– Поцелуй меня, – прошептал он.

– Тебе нужно спать.

– Поцелуй.

Он положил руку на край кровати, но девушка не взяла ее.

– Тебе нельзя двигаться, – строго произнесла она. – Если будешь двигаться, внутри может чтонибудь порваться.

– Если ты меня не поцелуешь, я сейчас спрыгну с кровати и стану за тобой бегать по комнате.

– Ты не заслужил поцелуя. – Лицо Валентины приняло серьезный вид, глаза загорелись. – Тебя могли убить. И все по твоей милости.

Йенс рывком поднялся и потянулся к ней. Вскрикнув от неожиданности, она отклонилась, но он успел поймать ее за руку и потянул к себе на кровать.

– Не надо! – закричала Валентина, отбиваясь. – Тебе станет хуже. Швы разойдутся.

Он все же подтащил ее к себе, обхватил рукой за талию и поцеловал. Губы ее были мягкими и податливыми, но темные глаза остались открытыми и были полны гнева.

– Валентина, – прошептал он, – я не отдам ему тебя.

Она коротко вздрогнула и крепко прижалась головой к его шее.

– Я всегда была твоей. С первой минуты, когда увидела тебя. А теперь ложись.

Он позволил ей уложить себя на подушки и вытереть кровь с подбородка, но талию ее так и не выпустил. Она села рядом с ним, и только теперь он заметил у нее на щеке кровоподтек винного цвета. Он потрогал его, провел рукой по волосам, по уху, потом расстегнул две перламутровые пуговицы.

– Что ты с собой сделала? – спросил он.

– Ты про это? – Она прикоснулась к синяку. – Поскользнулась на льду.

Но он слишком хорошо ее знал. Йенс вспомнил про волков.

– Иди сюда.

Она наклонилась к нему и позволила поцеловать щеку. Запах ее кожи пробудил чтото у него глубоко внутри. И только теперь она улыбнулась. Широкая, немного насмешливая улыбка озарила все ее лицо. Валентина легонько чмокнула его в губы и снова села.

– Йенс, если ты будешь продолжать так на меня смотреть…

– Как так?

– Как будто хочешь съесть меня.

– О, я не сомневаюсь, ты очень вкусная.

– Если не прекратишь, я забуду, что я санитарка, и заберусь к тебе в постель.

Он приподнял угол одеяла.

– Я готов. Начинай надо мной издеваться.

Какоето время они смотрели друг на друга, и Йенс понял, что она увидела на его лице нечто такое, что он предпочел бы от нее скрыть. Впрочем, сил у него было не больше, чем у котенка, поэтому она только укрыла его и нежно подоткнула одеяло.

– Лучше я развлеку тебя музыкой, – улыбнулась Валентина.

– Каким образом? – Дыхание его начало слабеть, голова закружилась. – Собираешься свистеть?

– Подожди, сейчас увидишь.

Она поднялась с кровати, но его взгляд остался на том месте, где она сидела, там, где на одеяле была небольшая круглая вмятина. Он положил на нее руку и почувствовал тепло. Тут с противоположной стороны комнаты полилась музыка. Мелодичные звуки окутали боль, засевшую у него в груди, как вбитый гвоздь, притупили ее острие. Он поднял глаза и увидел ее. Его лесная нимфа стояла у изножья кровати и играла на скрипке. Плавные движения руки со смычком захватили его, он следил за ней как зачарованный, не в силах отвести взгляд.

– Спи, – пробормотала Валентина. – Засыпай, любимый мой.

Глаза Йенса против желания закрылись, и он тут же увидел себя плывущим по теплому благоухающему воздуху, гдето высоковысоко, там, где его не достанут никакие волки. И его сопровождала ангельская музыка.

Прошло несколько дней, и Йенс стал отправлять Валентину в госпиталь. Она сердилась.

– Сколько можно со мной возиться? – говорил он, хмуря брови. – Возвращайся на работу и дай мне отдохнуть. Когда ты рядом, я не могу…

– Тише, мой сварливый викинг.

Она приложила палец к его губам, потому что знала, что он говорил неправду. Она понимала, почему он это говорит, но ей это не нравилось. Он отсылал ее в госпиталь, потому что не хотел, чтобы она лишилась работы. Медсестра Гордянская не терпела бы долго ее отсутствие, и они оба знали это.

Поэтому по утрам Валентина надевала накрахмаленную форму санитарки и отправлялась в госпиталь Святой Елизаветы, а вечером возвращалась в дом доктора Федорина. Она заходила в комнату Йенса, бросалась на кровать и изо всех сил прижималась к нему, как утопающий прижимается к спасательному кругу. Весь день она проводила среди целого моря лиц, где ей не хватало воздуха. Вздохнуть свободно она могла, только когда входила в эту спальню и видела, с какой радостью ее встречают его зеленые глаза. Он смотрел на нее так, словно жизнь для него начиналась только с ее приходом.

– Скучал по мне? – спросила его Валентина, поцеловав в губы.

– Нет, – рассмеялся он. – Весь день я блаженствовал в кровати, спокойно спал, но потом пришла Аня и стала читать мне вслух. Кухарка Федорина сварила куриный суп.

Девушка нахмурилась.

– Ты так скоро превратишься в толстого лентяя, набоба, которого должны с утра до вечера обхаживать женщины. В следующий раз я принесу веер и стану тебя обмахивать.

– Что может быть лучше?

– Я знаю коечто, – игриво улыбнулась Валентина, и ей тут же пришлось соскочить с кровати, чтобы не быть пойманной. – Ты еще не выздоровел, – строго напомнила она.

– Но ты – мое лекарство, я не могу без тебя.

Говоря это, он улыбался, но взгляд его заставил ее сердце замереть. Он понимал, что говорил. Ни одно его слово не было сказано просто так. Чтото сдвинулось у нее внутри, исчез тот холодный страх, который сидел в ней с того самого дня, когда он в своем кабинете ради дуэли отказался бежать с ней. Валентина медленно вернулась на кровать, легла на одеяло рядом с ним, вдохнула его теплый горьковатый запах и обняла так крепко, что у него вырвался стон.

Дверь с трещиной приоткрылась.

– Опять вы?

Прием мог быть более радушным. Всетаки Валентина пришла сюда через весь заснеженный город не для того, чтобы поглазеть на Вареньку.

– Да, опять я.

Дверь открылась шире, и девушка вошла в комнату. Помещение выглядело лучше, чем в прошлый раз. Стало чище и светлее. В углу постариковски ворчал огонь, из горшка на столе поднимался запах горячей еды. Варя была в ярком платке.

– Похоже, вы устроились на работу, – заметила Валентина.

– Да.

– Я рада за вас.

Она думала увидеть улыбку или даже услышать благодарность, ведь она сдержала слово и порекомендовала женщину на должность уборщицы в модный дом мадам Анжелик, но, похоже, Вареньке были незнакомы правила хорошего тона.

– Что ей нужно?

Голос раздался с кровати. На ней, растянувшись, лежал Иван, раздетый до пояса и с расстегнутыми брюками. Валентина поняла, что пришла не вовремя, и ее щеки тут же вспыхнули.

– Добрый вечер, Иван, – смущенно произнесла она.

В госпитале она часто видела раздетых мужчин, даже бывало, что и совсем голых, но это было совсем другое. В том, как он подложил под голову мускулистые руки, Валентина почувствовала некоторую агрессивность. Грудь его скрывали густые черные волосы, маленькие яркие глаза смотрели неприветливо.

– Я пришла поговорить с вами, – сказала девушка.

Иван опустил ноги на пол, но остался сидеть на краю кровати, поставив локти на колени. Застегивать брюки он, похоже, не собирался, и за расстегнутыми пуговицами Валентине были видны черные курчавые волосы.

– О чем? – поинтересовался он.

– Я ищу одного человека, и я подумала, что вы можете быть с ним знакомы.

В глазах его появился интерес.

– Как его зовут?

– Виктор Аркин.

– Никогда о таком не слышал.

Перед тем как ответить, он на какуюто долю секунды замешкался. Этого времени хватило, чтобы принять решение сказать неправду. Валентина молча посмотрела на хозяина лачуги, но он больше ничего не сказал. Молчание нарушила Варя.

– Может, супу хотите? – предложила она.

– А вы, Варенька? Вы знаете человека по фамилии Аркин?

– Нет.

– Вы не умеете лгать.

– Оставь ее в покое, – бросил, поднимаясь во весь свой немалый рост, Иван.

Кулаки его сжались. Комната тут же словно уменьшилась в размерах.

– Я готова заплатить за сведения, – быстро прошептала Валентина.

– Думаешь, деньги решают все? – прорычал он. – Думаешь, нас можно покупать и продавать так же легко, как когда мы были крепостными, а вы – хозяевами? Вы обращались с нами хуже, чем с собаками. – Глядя исподлобья, он приблизился к ней на шаг. – Только вот что я тебе скажу, богатая сучка: время уже не то. Я не возьму твоих грязных денег.

– А раньше не брезговали.

– Не накручивайте его, – чуть слышно прошептала Варя.

Но Валентину охватила злость. Она не владела заводами и не оскорбляла своих работников, она не была помещиком, который ни во что не ставит крестьян. Она помогла этим людям. Черт побери, она мыла их грязный пол и выносила их ведро. Он назвал ее богатой сучкой. Кем он себя возомнил?

Сделав шаг ему навстречу, она изо всех сил ударила его по лицу. Удар был такой силы, что плосконосая голова на бычьей шее откинулась назад, но вместо того, чтобы ответить, Иван рассмеялся.

– А ты ничего. Характер имеется, – признал он. – Только вот мозгов ни на грош, иначе ты бы давно взяла все, что у тебя есть ценного, и дала деру из России.

– Я люблю Россию не меньше, чем вы. И я не позволю вам ее отнять у меня.

– Ничего, погодите, вот будет революция…

– Не нужно рассказывать мне про вашу революцию. Никогда ее не будет. Вы горазды только языками молоть, но до дела у вас никогда не доходит.

– Марш заводской молодежи, потвоему, это не дело?

Оба уже раскраснелись и, стоя нос к носу, кричали друг на друга, но при упоминании марша молодежи Валентина умолкла. Она отвернулась.

– Передайте от меня Виктору, – холодно промолвила она, – что я не сдамся, пока не найду его. Передайте ему это.

Варя неуверенно прикоснулась к ее руке. Взгляд женщины был взволнованным, но она коротко кивнула головой. Иван зарычал. На этом разговор прекратился.

Валентина направилась к двери, но, прежде чем открыть ее, развернулась и бросила на стол небольшой мешочек с монетами. Монеты, упав на стол, зазвенели. Взгляды Ивана и Вареньки обратились на этот звук.

– Купите мне пистолет, – сказала Валентина.

Неожиданно налетевший ветер вместе с южным теплом принес дождь. Город, освободившись от снега и льда, утратил белизну, и в свете уличных фонарей заблестели дороги и края крыш. Когда промокшая до нитки Валентина вошла в комнату Йенса, тот сидел в кровати, откинувшись на целую груду белых подушек. В одной руке он держал полотенце, в другой – расческу. После прогулки под дождем Валентина порядком продрогла, и от его радостной улыбки ей стало теплее.

– Иди ко мне, – сказал он.

Она подошла, легла на одеяло рядом с ним, и Йенс стал медленно и осторожно вытирать ее. Движения его были неторопливыми, мягкими, и напряжение постепенно покидало тело девушки, мышцы расслаблялись, разум успокаивался.

– Что случилось? – спросил он.

– Я думала. О дуэли.

До сих пор они почти не говорили об этом. Они оба знали, что это опасная тема, и старались обходить ее стороной. Это было как лед под снегом: ты его замечаешь только тогда, когда ноги проскальзывают и ты летишь на землю. На миг между ними повисла тишина, но Йенс провел пальцем по ключице любимой и сказал:

– С дуэлью покончено, моя Валентина. Думай лучше о нашем будущем, чем о прошлом.

– Почему он выстрелил в тебя? Почему не стрелял в гусар?

Она услышала, как он тихо вздохнул, но в этом звуке была отчетливо слышна печаль, сидевшая глубоко внутри.

– Они всех нас считают угнетателями, – сказал он. – Чернов виноват в том, что вывел своих подчиненных на бастующих солдат, а я – в том, что строю подземные туннели, в которых рабочие трудятся по двенадцать часов в день, иногда даже по четырнадцать, если мы не укладываемся в график. И что они за это получают? Меньше, чем вы с Катей тратите на чай и пирожные. Разумеется, они ненавидят нас. Они имеют на это право.

– Я с этим не согласна.

– Конечно, ты с этим не согласишься, любимая. – Он провел расческой по ее гладким волосам, потом поднял один локон, погладил, отпустил, посмотрел, как он соскользнул с ладони. – Хорошо, что он оказался плохим стрелком.

– Я об этом тоже думала.

Йенс лег на подушки.

– И что ты надумала? Что революционерам, прежде чем чтото затевать, нужно подучиться стрелять?

– Нет. Тебя ранил тот же человек, который стрелял в нас, когда мы ехали в санях после бала в Аничковом дворце.

– Что?

– Да, да, Йенс. Я это четко видела.

Она почувствовала, как он глубоко вздохнул и тут же поморщился от боли. Но рука его продолжала размеренно гладить ее волосы.

– Он стрелял в меня дважды, – задумчиво пробормотал Йенс, – и дважды не убил.

– Я знаю, кто это.

– Кто?

– Виктор Аркин. Он служил у моего отца шофером. Это он спрятал в гараже гранаты.

– За что меня арестовали, хочу тебе напомнить.

– Да.

– Понятно. Значит, мы с тобой этому Аркину не угодили. И он не остановится, пока не доведет дело до конца.

– Я зарезала его.

– Что?

– Скальпелем доктора Федорина. Но не насмерть, и он убежал.

– Ох, Валентина!

Он обнял ее обеими руками, положил ее голову себе на плечо и накинул одеяло, как будто защищая ее. Валентина лбом почувствовала, как дрожит его челюсть, словно слова, оставшиеся невысказанными, рвались наружу.

– Йенс, когда мы были маленькими, нам говорили, что народ России любит своего царя. Куда подевалась эта любовь?

– Восемьдесят процентов русских – крестьяне. Эти люди издревле привыкли почитать царя, даже если они ненавидели своих помещиков. Многие из них до сих пор так живут, несмотря на последние перемены в обществе. Вспомни 1905 год, когда они пошли к Зимнему дворцу за Гапоном. Это была не революция и не попытка переворота. Они просто хотели рассказать царю о своих тяготах. Они верили, что, если царьбатюшка узнает об их бедах, он поможет и жизнь станет лучше. – Йенс зло засопел. – Плохо они знали, что за человек наш государь Николай Александрович.

Валентина приложила руку к повязке на его ране.

– Йенс, помоему, тебе пора принять лекарства.

Она выскользнула из его объятий, встала у кровати. Его зеленые глаза загорелись и стали казаться еще зеленее, когда она начала расстегивать пуговицы.

Как оградить ее от опасности?

Запах ее кожи проник в самые глубины его сознания. Но даже когда она, пытаясь унять его боль, провела губами по его ребрам и поцеловала в шею, он не мог отделаться от этого вопроса. Он засел у него в голове, как пуля, выбившая все остальные мысли. Как оградить ее от опасности?

И чего хотел Виктор Аркин?

Когда она уселась на него верхом, он медленными жадными движениями провел ладонями по ее обнаженным бедрам, потом скользнул пальцами по талии, взялся за ягодицы, теплые и упругие, чуть сжал их. Ему нравилось смотреть на ее суставы, видеть, как они движутся, создавая впадины и тени на ее безупречной коже. Затаив дыхание, он прислушался к звукам, которые она издавала: урчание, постанывание и тихие вздохи.

Она прижала его к подушкам, стала шептать ему чтото нежное на ухо. Волосы ее накрыли его темным покрывалом, густые пряди легли на лицо, их запах завораживал и возбуждал одновременно. Дыхание ее проникало в раненые легкие, а прикосновения оживляли внутри те места, которые до сих пор оставались холодными и как будто спали. Какимто непонятным для него образом она заставляла его волноваться, она возбуждала его чемто таким, чему он не мог дать объяснения, и она наполняла его таким желанием, такой силой и энергией, что он забывал о том, что ранен.

В постели она была безудержна, в каждом ее движении чувствовалась дикая мощь, которую он раньше не замечал, и, целуя ее груди, трогая кожу, пробуя на вкус ее сладкие твердые соски, он ощущал, как жар их тел сливается, превращая их в единый организм, в единое живое тело.

Аркин вел себя осторожно. Близилась ночь, но на петербуржских улицах попрежнему было оживленно. По пути в отель «Де Русси» он снова и снова петлял, нырял в проходные подъезды, сворачивал в закоулки. Шагов за спиной он не слышал, никто не оборачивался на него украдкой, людей в черных плащах он вокруг себя не замечал. Он быстро пересек несколько широких бульваров, прошел мимо французского парфюмерного магазина «Брокард», несколько раз перешел с одного на другой берег Фонтанки. Высокий воротник его был поднят, защищая от дождя со снегом. Аркин клял себя за то, что решил выйти в город в такую отвратительную погоду. Может, оно и безопаснее, но до крайности неприятно.

Он уже не раз следил за девицей и знал наверняка, куда она направляется каждый вечер после окончания дежурства в госпитале. Она шла на обсаженную деревьями улицу, в элегантный дом с коваными железными воротами, на которых красовался фамильный герб. В таком доме его мать всю жизнь мечтала служить. Аркин разузнал, что этот дом принадлежит доктору Федорину. Это был один из тех презренных интеллигентов, которые причисляли себя к либеральным представителям высших классов и похвалялись тем, что занимались благотворительностью, как будто могли этим излечить больную Россию. Их жалкие стремления – все равно что попытка предотвратить извержение, накрыв жерло вулкана тончайшей газовой тканью.

Когда начнется революция, рабочекрестьянский сапог раздавит этих негодных людишек. В хаосе, который непременно начнется, когда будут свергнуты ненавистные Романовы, такие люди, как этот доктор, не сумеют понять, что им уже никогда не править, что отныне любой грязный сибирский мужик, любой рабочий Путиловского завода будет иметь право приказывать им. Такие люди, будь то доктора, юристы или учителя, навсегда останутся предателями социалистической идеи, потому что они не умеют подчиняться, их разум просто не в силах осознать собственной малозначительности и ничтожности.

Чувствуя, как в нем начинает закипать злость, он смахнул с лица капли дождя. А как быть с женщинами? Аристократками, дворянками и прочими? Ведь они привыкли к тому, что их богатые мужья и отцы указывают им, что делать, и все решают за них. Была ли надежда у них?

К черту эти мысли и эти вопросы! Аркин возненавидел себя за них. Да, женщин можно переучить. Да, им можно внушить, что их жизнь должна приносить пользу. Эта девчонка, дочь министра Иванова, хороший тому пример.

А как насчет ее матери? Ведь она не захочет лишиться своих жемчугов, не пожелает отказаться от собственных предрассудков. Какая от нее может быть польза? Она была недовольна им. Когда он рассказал ей, каким способом остановил дуэль, она точно с цепи сорвалась. Брань так и полилась из нее. Ее вечно бледные щеки вспыхнули, глаза бешено засверкали. Его даже удивило, что внутри этой женщины скрывается такой огонь. Тогда он даже испытал какоето странное влечение к ней.

В «Турикуме» они сидели рядом, колено к колену, и, когда она выговорилась, он взял ее дрожащую руку. Расстегнув пуговицы на ее опойковой перчатке (материал был таким тонким, что больше походил на шелк, чем на кожу), он медленно стянул ее. Ее рука была безукоризненно чиста. На ней не было никаких признаков того, что это рука живого человека, что ею пользуются. Рука эта лежала в его грубой ладони, как птица, взволнованная и трепещущая. Он раньше и не представлял, что рука может быть такой мягкой.

Когда Аркин переходил через Михайловскую площадь, большая карета промчалась мимо него и обдала холодной грязной жижей из лужи. Он выругался. Сегодня он был раздражителен, острые, как бритва, мысли в его голове лихорадочно сменяли одна другую. Жаль, что он не убил этого гусара там, в лесу. Всего и деловто было: поднять повыше ствол. Черт бы побрал его слабость. Он обязан был это сделать – ради Карла, чью молодую жизнь этот негодяй отнял на железнодорожном разъезде. И все же он поступил так, как ему велела Елизавета Иванова.

Черт бы побрал его слабость.

Аркин, как собака, встряхнулся всем телом, сбрасывая с плаща воду. Отель «Де Русси» занимал угол площади. Шофер быстро нырнул в какуюто арку, через черный ход проник незамеченным в роскошную гостиницу, прошел через кухни и поднялся по широкой лестнице. На втором этаже он бесшумно прошел по коридору и постучал в одну из дверей.

– Войдите.

Когда он вошел в номер, сердце его забилось быстрее. В теплом розоватом свете настенных светильников он увидел ее. Елизавета Иванова стояла перед ним без жемчугов и без перчаток, на ней было только шелковое кимоно. Волосы легкой летней дымкой окаймляли ее плечи. Увидев ее, он уже не думал ни о чем.