355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кейт Фернивалл (Фурнивэлл) » Жемчужина Санкт-Петербурга » Текст книги (страница 3)
Жемчужина Санкт-Петербурга
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 14:10

Текст книги "Жемчужина Санкт-Петербурга"


Автор книги: Кейт Фернивалл (Фурнивэлл)



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

– Нет, – чуть слышно произнесла она. – Не от Господа мне нужно прощение.

Она сильно потерла руки, но холод, который она в эту секунду почувствовала, шел не снаружи.

Было еще темно. Густая гнетущая темнота словно обволакивала мозг, мешая думать. Сверху послышались первые звуки пробуждающегося дома: слуги начали растапливать камин и натирать полы. Валентина сидела потурецки в изножье Катиной кровати, на коленях у нее было расстелено полотенце.

– Я слышала, папа купил новую машину, пока я была в институте, – сказала Валентина.

– Да. «Турикум». Швейцарский.

– Но это же наверняка ужасно дорого!

– Наверное… Но царь только что купил себе новый «ДелонеБельвиль», а ты же знаешь, как при дворе заведено: стоит государю чтото сделать, как все тут же бросаются повторять за ним.

– И кто его водит?

– Папа нанял водителя. Виктор Аркин его зовут.

– Какой он?

– Форма ему к лицу. Очень спокойный и, мне кажется, красивый. И еще он всегда серьезный.

– Тебе всегда нравились мужчины в форме.

Катя беззаботно рассмеялась, и у Валентины потеплело на душе. Когдато сестру было не так просто развеселить. Однако она заметила, что этим утром глаза у Кати не были ясными, как будто туман, расстелившийся над Невой, ночью прокрался в дом и проник под ее веки. Одна нога ее лежала на полотенце у Валентины на коленях, и руки старшей сестры массировали ее, разминали суставы, придавали подобие жизни парализованной конечности. Лавандовое масло смягчало повторяющиеся движения и наполняло воздух приятным ароматом, скрывая запах, который обычно стоит в комнате, где находится лежачий больной.

Катя поуютнее устроилась на подушке, волосы бледнозолотой волной окружили ее голову.

– Расскажи мне еще про царя, – сказала она, глядя на руки сестры. – Как он выглядел?

– Я ведь уже рассказывала. Красивый, обаятельный. И игру мою похвалил.

Катя прищурилась, точно силилась рассмотреть чтото очень маленькое.

– Только не думай, что я ничего не заметила. Что случилось вчера? Почему тебе так не понравился его императорское величество?

– Да будет тебе! Конечно, он мне понравился. Царь всем нравится.

– Я сейчас позову Соню, чтобы она выставила тебя отсюда, если ты не…

Валентина рассмеялась, ее руки перестали втирать масло в бледные пальцы на безжизненной, как у куклы, стопе, лежавшей у нее на ладони.

– Хорошо, хорошо. Признаю. Разве от тебя чтонибудь скроешь? Ты слишком хорошо меня знаешь. Ты права, Катя, не понравился мне вчера царь. Потому что он вошел в зал с таким надменным видом, будто весь мир лежит у его ног… А не та его половина, которая принадлежит Романовым. Напыщенный павлин. Маленький человечек, которому дана большая власть.

Катя хлопнула себя по лбу, делая вид, что ей пришла в голову какаято неожиданная догадка.

– Ну конечно же! Я вспомнила, он ведь говорил, что хочет, чтобы ты сыграла его жене и детям, когда слушал тебя в институте в прошлый раз, два года назад. Верно?

– Да. И я тогда, как дура, поверила ему. Боже, сколько я репетировала, дожидаясь, когда меня позовут! Меня так и не позвали. – Она осторожно переложила ногу Кати на постель. – На этот раз я была намного умнее. – Валентина улыбнулась. – Царю верить нельзя. С его августейшего языка ложь слетает слишком легко.

Катя широко раскрыла глаза.

– А он тоже там был?

– Кто?

– Я помню, ты рассказывала о мужчине, который был с царем, когда он прошлый раз тебя слушал.

– Ничего такого я не рассказывала.

– Нет, рассказывала.

Валентина подхватила вторую ногу сестры и положила ее на полотенце. Обмокнув пальцы в теплое масло, она начала массировать сухую кожу на ступне.

– О ком ты говоришь? – Девушка не отрывала взгляда от маленьких пальцев, разминая их по очереди.

– Мужчина. Который был с царем два года назад, когда он приходил в ваш институт… – теряя терпение, произнесла сестра. – Я помню, ты еще сказала, что он…

– Катя, хватит.

– Ты тогда сказала, что он похож на викинга.

– Что за глупости?!

– У него были огненнорыжие волосы и зеленые глаза.

– Что ты придумываешь?

– Нет, ты сама мне о нем рассказывала. Он стоял у двери, и ты сказала, что…

Валентина рассмеялась и потянула за один из пальцев.

– Когда мне было пятнадцать, я много чего болтала.

Но Катя продолжала сверлить ее взглядом.

– Ты тогда сказала, что влюбилась в него.

Пальцы Валентины впились в белую плоть за выступающей косточкой.

– Если я такое и сказала, это была обычная детская болтовня. Я с ним даже словом не обмолвилась. Я уж и не помню теперь, как он выглядел. – Она почувствовала, что начинает краснеть.

– Еще ты сказала тогда, – негромко прибавила Катя, – что решила выйти замуж за этого Викинга.

– Значит, я была дурой. Я вообще не собираюсь выходить замуж.

4

Катя говорила правду. Валентина попробовала обратить все в шутку, но ничего у нее не вышло, потому что она злилась. Он не вспомнил ее, это было очевидно, но дело было в другом. Действительно, почему она решила, что он должен до сих пор помнить какуюто пятнадцатилетнюю девочку, игру которой слышал два года назад?

Нет, не это не давало ей покоя. Дело было в том, как он вчера ушел. Едва она доиграла последнюю ноту, он попросту выбежал из зала, что было очень обидно. Перебросившись парой слов с царем, он так поспешил к двери, словно ему не терпелось сбежать из института как можно скорее. Неужели он был так разочарован, что не мог больше оставаться в зале? Но на этот раз она чувствовала, что действительно сыграла очень хорошо. Его безразличие к ее игре – вот что не давало ей покоя, как засевшее в коже пчелиное жало, вот что бередило ее душу.

Сев за рояль в музыкальной комнате родителей, Валентина, как обычно, погладила его полированную черную крышку. Это был прекрасный инструмент марки «Эрар», и она любила его. Валентина прикоснулась к клавишам, и в ту же секунду напряжение покинуло ее тело, как поезд, внезапно соскочивший с рельсов. Так всегда бывало. Ее пальцы погладили слоновую кость и принялись скользить то в одну сторону, то в другую, то вверх, то вниз, то быстро, то неторопливо, разминая мускулы, растягивая сухожилия. Богатый, насыщенный звук, который раздался из «Эрара», успокоил ее, снял возбуждение, ибо она действительно была возбуждена, но совсем по иной причине. Ей хотелось снова увидеть Викинга.

Катя была права.

Валентину ошеломило появление следом за царем этого высокого и стройного мужчины в сюртуке. Она не ожидала встретить его. Мало того, что ростом он заметно превосходил всех в зале, он к тому же еще был широк в плечах, подтянут и имел независимый, даже неприступный вид. Два года назад во время концерта в Екатерининском институте он вошел в зал вместе с придворными и сразу же приковал к себе внимание пятнадцатилетней Валентины своей энергией, своими огненнорыжими волосами. Живые зеленые глаза его обвели зал так удивленно, будто все происходившее казалось ему слишком нелепым, чтобы относиться к этому серьезно.

В тот раз Валентина наблюдала за ним все пение и все танцы, чтобы встретиться с ним взглядом, но она видела, что ему скучно и что он не сводит глаз с сидящей рядом с ним красивой женщины в изящном зеленом шелковом платье, с прекрасными изумрудными украшениями. Когда пришел ее черед, Валентина намеревалась заставить его позабыть о скуке, но так разволновалась изза той женщины, что сыграла весьма посредственно. Когда она закончила, он вежливо похлопал и многозначительно улыбнулся своей соседке, словно подразумевая какуюто шутку. Валентина тогда жутко рассердилась на себя. Впрочем, невозможно ведь любить того, с кем ты не только не разговаривал ни разу, но даже виделся только издалека, через большой зал.

Закончив разминать пальцы, она заиграла сонату домажор Моцарта, мелодию, которая всегда доставляла ей удовольствие, но потом резко оторвала руки от клавиш. Иногда во время репетиций случалось, что музыка захватывала ее с головой, словно уносила кудато, и в такие мгновения, которые казались ей странными и даже вызывали тревогу, она вот так резко прекращала играть. Валентина знала, что мать считала ее страстную увлеченность музыкой чрезмерной и потому не приличествующей молодой девушке. Знала и то, что мать не понимала, почему ей интереснее часами сидеть дома за роялем, чем ходить по магазинам, выбирая наряды, как и положено юным барышням. Хуже того, Валентина порой даже побаивалась, что мать, думая, будто она как девушка ведет себя неправильно, жалела, что не родила мальчика.

Как бы ей хотелось, чтобы Катя слышала ее игру вчера на концерте! Она резко встала и подтащила к своему стулу у рояля стоявшее у стены кресло, подбитое кремовой парчой, с ручками из красного дерева. Потом снова села на стул, положила на кресло одну руку, затем вторую и попыталась без помощи ног пересесть в него, но у нее ничего не вышло. Руки ее запутались, и твердый край спинки пребольно врезался в лопатку, когда она, как тряпичная кукла, повалилась на пол. Она посмотрела на свои ноги так, будто это они были виноваты в том, что произошло.

– Черт!

После пяти неуклюжих попыток ей наконец удалось пересесть со стула в кресло, не пользуясь ногами. Сердце ее колотилось как сумасшедшее, руки от напряжения тряслись.

– Черт! – снова выругалась она и побежала наверх, в свою комнату.

Валентина сидела за письменным столом и держала перед собой желтоватый лист бумаги – список, который она составила четыре месяца назад и хранила под замком в одном из ящиков стола, подальше от любопытных глаз горничных. Бумага уже потрепалась на краях, потому что Валентина любила доставать список и просматривать. Вот и сейчас ее взгляд методично прошел по всем пунктам.

1. Найти всех специалистов по травмам позвоночника в Европе.

Валентина давно завела привычку ходить в библиотеку и штудировать медицинские журналы в поисках статей, посвященных травмам спины. Уже были отправлены письма в Берлин, Рим, Кристианию и даже Лондон, но мало кто из докторов потрудился ответить.

2. Сделать так, чтобы Катя снова улыбалась.

Валентина усмехнулась. Такая простая цель. Четыре месяца назад, после операций, ей казалось, что развеселить Катю – самая простая из задач, которые она перед собой поставила. Она читала ей, играла с ней в карты, делилась с ней тайнами и передавала последние слухи, которые слышала в институте или внизу от слуг. Она приносила ей цветные ленты, складные картинкиголоволомки из бумаги и книги из магазина Белизара. В парках или на набережных она собирала для сестры перья сорок или первые опавшие медножелтые кленовые листья. Еще она втихомолку приносила ей шоколад из кондитерской Вольфа и Беранже и липкие сладости из Гостиного двора.

Но со временем она стала понимать: для того чтобы Катя действительно была счастлива, нужно сделать так, чтобы у нее появилось будущее. И теперь это казалось Валентине задачей огромной сложности и важности.

Итак, что следующее?

3. Найти работу.

Она провела пальцем по слову «работу», и у нее засосало под ложечкой. Эта мечта преследовала ее годами. Еще с тех пор, когда она была нескладным беззубым ребенком, когда остальные дети хихикали по углам и возились с игрушками, она мечтала о том, что станет знаменитым пианистом. Уже тогда это было целью ее жизни: ездить с концертами по величайшим залам и дворцам Европы и выступать перед главами государств в Риме и Париже, в Лондоне и Вене. Но потом мечта исчезла. Ее взорвала та бомба. Теперь жизнь так не сложится. Для осуществления мечты нужны годы напряженной учебы в консерватории, но теперь она не может позволить себе такую роскошь. Ей предстоит заботиться о Кате. Она посмотрела на свои пальцы, на сильные сухожилия, на ровные круглые подушечки и почувствовала себя так, будто предает их. Предает саму себя.

– Забудь о мечте, – вслух произнесла она.

Но как? Как можно забыть об этом, если она до сих пор видела себя только за роялем? Отдавать всю себя музыке, а потом вставать изза инструмента под аплодисменты слушателей… Она бы надевала яркокрасное платье, специально пошитое в Париже, на волосы – тонкую ниточку жемчуга, и то были бы лучшие концерты в Европе. Она уже видела все это как наяву, уже чувствовала, как билось бы при этом ее сердце.

– Забудь о мечте, – повторила она, на этот раз громче.

Бумага в ее руке задрожала. «Найти работу». Да, она уже приняла решение. Нужно поговорить с папой. Жены и дочери из знатных фамилий не зарабатывали себе на жизнь, и папа этого не одобрит, и это будет позор, если она решится на такой шаг. Но она все объяснит отцу, убедит разрешить ей работать.

4. Сделать так, чтобы папа простил меня.

Когданибудь, папа. Когданибудь.

Больше всего ее печалило то, что они с отцом раньше всегда понимали друг друга, но сейчас это понимание исчезло. Вообщето он никогда не был слишком уж заботливым родителем и всегда во главу угла ставил свою работу, но их соединяла какаято внутренняя связь. Отец всегда больше баловал Катю, он и улыбался ей чаще, и ласкал в основном ее. И Валентина понимала почему. Потому что Катя была вылитой матерью, такой, какой та была раньше: голубые глаза, пышные пшеничные волосы, мягкая улыбка. Сама Валентина пошла в отца: темноволосая, кареглазая, да еще и силу воли имела не слабее, чем у него.

Он уже давнымдавно перестал скрывать, что старшая дочь его раздражает, и все же, даже когда он ругал ее за какуюнибудь очередную выходку, в глазах его горела отцовская гордость, в голосе слышалось уважение. Так он, наверное, относился бы к сыну, которого у него не было. Но после взрыва ниточка, связывавшая их, оборвалась, и теперь она остро переживала эту потерю. «Ему нужно когото винить», – сказала както мать. Но то, что он сделал виноватой ее, Валентину, казалось неправильным.

Когданибудь, папа, когданибудь ты простишь меня.

5. Слушаться маму.

Над этим пунктом она продолжала работать.

6. Каждый день играть на рояле лучше, чем вчера.

Какой теперь в этом смысл?

7. Сыграть для царя.

Она рассмеялась про себя и зачеркнула эту строчку.

8. Выйти замуж за Викинга.

Эта фраза уже была зачеркнута резкой ломаной чернильной линией. Фантазии глупой девчонки. Об этом она даже не стала задумываться, и на жар, который начал подниматься по ее шее к затылку, не обратила внимания.

9. Купить пистолет.

На этом пункте взгляд ее задержался. Сердце забилось чаще. Она все еще не придумала, как это сделать, но зачеркивать строчку не спешила. Революционеры пришли к ним однажды, они могли прийти и снова, как, бывает, повторяется ночной кошмар, и она решила подготовиться. Девятый пункт Валентина подчеркнула черными чернилами. Купить пистолет. Она долго сидела, глядя на список, тщательно, в деталях, обдумывая каждый из пунктов. Наконец, взяв перьевую ручку, она приписала еще одну строчку.

10. Найти большевика.

Найти того самого большевика, она имела в виду. Обещания полиции и уверения отца в том, что бомбисты заплатят за свое преступление, оказались столь же бессмысленны, как и ложь царя Николая. Люди в капюшонах исчезли, растворились в воздухе, словно их и не существовало никогда. Да, все выявленные большевистские ячейки были взяты под особый надзор и члены их допрошены, но никто ничего не знал о лесных призраках.

Найти большевика.

– Доброе утро, господин министр.

– Добрый день, господин министр.

– Добрый вечер, господин министр.

Эти слова Виктор Аркин любил меньше всего. Ему по душе было слышать: «Доброе утро, товарищ».

– Да, барин.

– Нет, барин.

Эти слова его и подавно раздражали.

Каждый день Аркин вез Иванова по санктпетербургской набережной в Министерство финансов, и каждый день он слышал у себя за спиной одни и те же слова. Министр был несдержан на язык. Он часто откровенничал с коллегами, когда Аркин вез их на ту или иную встречу. Однажды Иванов даже забыл свой портфель на сиденье автомобиля после того, как перебрал коньяку в «Дононе». Аркин скрупулезно изучил содержимое портфеля, примерно час переписывал себе коечто из документов и только потом вернул.

Хуже всего было по вечерам, когда ему приходилось как собаке ждать хозяина на холоде у ресторанов, ночных клубов, борделей или у дома любовницы на Измайловском проспекте. Но иногда госпожа Иванова предпочитала прокатиться не в карете, а в автомобиле, и в такие дни Аркин улыбался.

Аркин, наблюдая за спускавшейся по ступеням парадного входа Елизаветой Ивановой, думал о том, насколько походка и осанка великосветских дам отличается от манер женщин более низких классов. Такую особу хоть в обноски обряди, и то по ней сразу можно сказать, кто она и что из себя представляет. Прекрасный, элегантный, благоухающий трутень.

Елизавета неторопливо направилась к автомобилю, тщательно выбирая дорогу по снегу, который успел нападать с тех пор, как час назад гравийную дорожку расчистили. Аркин в краснокоричневой форме и фуражке с золотой лентой замер у автомобиля, дожидаясь указаний.

– Аркин, отвезете сегодня обеих девочек в город. В ресторан «Гордино» на Морской, – сказала она, ощупывая его голубыми глазами.

Он понимал, что в эту секунду она размышляла, можно ли ему довериться.

Обеих девочек. Такое случалось довольно редко. Калека вообще почти никуда не ездила, несмотря на то что он специально снял переднее пассажирское сиденье, чтобы ставить туда инвалидную коляску. Наверняка это влияние старшей, той темноволосой, которая смотрела на него так, что становилось понятно: водительской формой или покорно опущенным взглядом ее не проведешь.

«Сегодня в город», – сказала она. В какойто миг с языка его чуть не сорвалось: «Сегодня вашим дочерям лучше не появляться в городе. Пусть останутся дома». Но вместо этого он лишь вежливо кивнул и открыл дверцу автомобиля.

Аркин прислушивался к каждому слову. Он всегда так делал. Такова была его работа.

«Турикум» был настоящим чудом автомобильной техники: сборка парижская, в салоне отделка из темносиней кожи с устрашающими медными деталями, которые он лично натирал каждый день до блеска. Аркин сидел на водительском месте в плотно застегнутой коричневой куртке – мороз в тот день был лютый. Чтобы хоть както согреться, девочки набросили себе на колени тяжелую медвежью шкуру, а на головы натянули меховые капюшоны.

«Тем, кто выйдет сегодня на демонстрацию, будет холодно. Медвежьими шкурами они не укроются. И меховых капюшонов на головы не накинут. Единственное, что будет их согревать, – это жар ненависти, пылающий в их душах».

За окнами проносились улицы СанктПетербурга с высокими светлыми домами и их обитателями, которые спешили по своим делам, не желая задерживаться на пронизывающем морозном ветру. Аркин с удовольствием замечал дешевые дрожки, ехавшие ось в ось с новыми автомобилями, величественные кареты, кучера которых не обращали внимания на гудки клаксонов. «Чем больше транспорта на дорогах, – думал он, – тем лучше. Тем большим будет хаос».

Он прислушивался к разговору своих пассажирок. Пустая, бессмысленная болтовня. Восторженные ахи и вздохи при виде модного магазина готовых платьев мадам Дюкле на Морской улице и уважительное перешептывание, когда за окном проплыла витрина знаменитого заведения Жирова с витриной, забитой экзотическим восточным фарфором и серебряной английской посудой. Оглянувшись, он увидел, что Катя держит руки под теплым покрывалом, но за окно смотрит с таким восторгом, будто там дают цирковое представление.

– Сегодня, – объявила Валентина, – будем делать только то, что захотим.

– Да! – Катя весело рассмеялась.

Нечасто Аркин видел, чтобы калеке позволяли кудато выбираться без сопровождения матери или медсестры. Понятно, почему сегодня она чувствовала себя так, будто вырвалась на свободу. Внезапно ему пришлось резко затормозить. Дорогу перекрывала шеренга темных, угрожающего вида фигур в полицейской форме. Стоявшая перед ними карета неожиданно сильно покачнулась, когда впряженная лошадь при звуках донесшегося откудато спереди грохота, похожего на раскаты грома, попятилась назад. Только то был не гром. Аркин почувствовал, что его пассажирки напряженно прислушались к звуку. Звук походил на резкий и скрежещущий шум бьющих о галечный берег волн. И он приближался.

Движение на Морской было перекрыто, пешеходам приходилось сворачивать от линии полицейского заслона и идти обратно по протоптанным в снегу тропинкам, нервно оборачиваясь, но у машин и карет места для разворота не осталось, поэтому водители и кучера подняли страшный крик.

– Что там случилось, Аркин? – спросила Валентина. Она наклонилась вперед над его плечом, пытаясь рассмотреть, что происходит на дороге. – Изза чего задержка?

– Это забастовщики, – ответил он осторожно, чтобы не испугать девушку. – По Морской проходит демонстрация.

– Забастовщики? Это те, которые устраивают всякие неприятности на заводах и фабриках, да? Я читала о них в газетах.

На это он ничего не ответил.

– Премьер наш, Столыпин, обвиняет их в том, что они хотят российскую экономику подорвать, – добавила она. – Изза них у нас уже закрываются шахты и поезда не ходят.

Он снова промолчал.

– Мне их не видно, – пожаловалась Катя. – Полицейские все загораживают.

– Смотри, вон там их плакаты, видишь? – указала Валентина.

Аркин уловил нотки беспокойства в ее голосе.

Ничего, подождите немного, еще и не такое увидите!

Стоявшие впереди полицейские выстроились сплошной стеной и перекрыли улицу от края до края.

– Похоже, сейчас здесь чтото будет. – Валентина находилась так близко, что он чувствовал ее теплое дыхание у себя на шее. Он представил себе ее руки, бледные и нервные, представил, как поднимаются волоски у нее на затылке. – А почему эти люди бастуют, Аркин?

Разве она не знает? Как можно не знать такого?

– Они требуют справедливой оплаты труда. Сейчас полиция на них наступает.

Он рассмотрел дубинки в руках людей в форме. Или это были винтовки? Скандирование становилось все слышнее, и внезапно улица наполнилась ощущением тревоги. Люди начали бежать, оскальзываясь на льду и утоптанном снегу. Аркин почувствовал, что сердце забилось чаще.

– Аркин, – услышал он голос Валентины, – увезите нас отсюда. Выполняйте свои обязанности. Поскорее, пожалуйста.

– Не могу. Здесь негде проехать.

– Аркин. Увезите нас отсюда. Немедленно. – Это была уже не просьба, а приказ.

Желваки заходили у него на щеках, руки в кожаных перчатках сжались на руле.

– Сейчас я не могу сдвинуть машину с места, – произнес он ровным напряженным голосом, глядя прямо перед собой. – Мы застряли.

– Аркин, послушайте меня. Я видела, на что способны большевики. Мы не собираемся сидеть здесь, как пара беспомощных телят, и ждать, пока они сделают еще чтонибудь подобное.

И тут он услышал. Услышал тихий шепот страха. Он развернулся на сиденье и посмотрел ей прямо в глаза. Какойто миг они смотрели друг на друга, потом он опустил взор.

– Я понял вас, Валентина Николаевна.

– Прошу вас, сделайте чтонибудь.

– Их не стоит бояться, – солгал он. – Эти люди всего лишь хотят, чтобы у них были нормальные условия труда и чтобы им платили больше. Никто ничего не сделает вам или Екатерине Николаевне.

Она подняла руки, как будто хотела схватить его и затрясти.

– В таком случае достаньте коляску. Я повезу ее по улице.

– В этом нет необходимости.

Крепче взявшись за руль, он толкнул угол стоявшей перед ними кареты крылом «Турикума». Лошадь испуганно заржала, но теперь тяжелые автомобильные колеса оказались свободны, появилась возможность свернуть на тротуар и развернуться.

– Я вывезу вас.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю