Текст книги "Жемчужина Санкт-Петербурга"

Автор книги: Кейт Фернивалл (Фурнивэлл)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Тебе бы быть милой и ласковой, – произнес он с печальной улыбкой. – Тебе бы быть сладкой и благоухающей, моя маленькая горлица.

– Я не маленькая и не горлица. Но мне нужна ваша помощь. Спасите сестру.

– Я над ней не властен.

– Не говорите так! Пожалуйста!

Он так приблизил к ней лицо, что она рассмотрела оспинки на его носу и почувствовала запах коньяка в его дыхании.

– Господь всемогущий исцеляет моими руками, – сказал он, – и дает мне силу указывать грешникам путь к спасению души. Я вижу твою сестру. Скоро мытарства ее земной плоти прекратятся.

– Нет! Я не верю!

– Но ты… – Он высунул язык и прикоснулся им к ее губам. – Ты носишь в себе ребенка, девочку, которая однажды спасет своего отца из геенны огненной.

Нет. Откуда он знает? Это невозможно!

– Девочку? – выдохнула она.

– Да. – Он вдруг громогласно захохотал, тряхнул волосами и убрал от ее лица руки. – И она будет маленькой плутовкой, так что тебе надобно будет пристально за ней следить.

У Валентины загудело в ушах, она вся загорелась. Руки ее опустились на то место, где теплилась маленькая жизнь, и про себя девушка взмолилась, чтобы это был мальчик. Потому что если это мальчик, значит, Распутин ошибся. Господи, сделай так, чтобы он ошибся. Ошибся насчет Кати.

Она вскочила на ноги. Довольно лжи. Довольно игр с ее разумом. Больше он не прикоснется к ней. Валентина взяла со стола кошелек и вышла из комнаты.

Той ночью Катя умерла. Валентина была рядом. Она услышала мягкий хрипловатый выдох и увидела тот миг, когда хрупкое тело, перестав сопротивляться, навсегда успокоилось. Валентина не издала ни звука, она продолжала сидеть, упершись коленками в сестрину кровать, и сжимала в руках ее маленькую ладошку, не веря, что та может похолодеть.

Мать положила голову на подушку и тихо зарыдала. Только иногда из нее исторгались громкие и страшные хриплые всхлипы. Отец, стоявший у изножья кровати, вопрошал Господа, чем они заслужили такое наказание. Весь следующий день, пока приходили и уходили священники, пока зажигали свечи и жгли ладан, а потом и всю ночь, пока Соня обмывала тело и одевала Катю в свежее, Валентина не отпускала руку сестры.

Только на третий день, когда рассвет тронул черные занавески, она положила мраморнобелую руку, хрупкую и прозрачную, как фарфор, на одеяло и тихо вышла. Больше она туда не возвращалась. Зайдя в свою комнату, Валентина открыла ящик стола и порвала свой список.

Громкая тревожная музыка будоражила душу Йенса. Аккорды гремели, руки Валентины поднимались и падали на клавиши подобно надломленным крыльям птицы. Музыка заполнила каждый уголок комнаты, звучала то нарастающими крещендо, то пронзительнонежными пассажами, от которых сердце Йенса сжималось и на глаза наворачивались слезы.

Он сидел рядом с Валентиной час за часом, глядя, как вздрагивает ее тело, прислушиваясь к каждому крику, так и не сорвавшемуся с ее уст. Она играла так, словно музыка, как стремительный прилив, могла заполнить каждую ее клеточку, поглотить вены, кости и разум, не оставив места для печали и боли. А когда он поднялся с кресла, подошел к ней сзади и заключил в объятия, она так прижалась к нему, что руки ее уже не могли играть. Они помолчали немного, качаясь из стороны в сторону – бессмысленные, горестные движения, – а потом она задрожала всем телом, сильно, пока внутри у нее чтото не щелкнуло, а после развернулась и крепко обняла его.

37

Время как будто остановилось. Аркин чувствовал затишье, словно Петербург задержал дыхание. Он стал вдвойне осторожен: никогда не задерживался на одном месте надолго, постоянно переезжал, нигде не пускал корни и даже не оставлял тени. И все же он не мог себя заставить отдалиться от Ивановых. Эта семья манила его, как лето манит ласточек.

Он следил за ними, как они уходили из дому и возвращались. Мать, высокая и прямая, в траурном одеянии, рядом с ней дочь, тоже в черном. Вот только лицо младшей Ивановой не было скорбным. Пружинящей настороженной походкой она подошла к карете, быстро села в нее и со злостью захлопнула дверь. Сам он держался в стороне и оставался невидимым, но глаза его не оставляли Валентину, и он снова услышал ее слова: «Неужели в вас не осталось ничего человеческого?» Как же она не поняла? Революционер обрывает все нити, связывающие его с обществом и моральными устоями, поскольку только исключение этих ценностей может привести к глобальным переменам. Старый строй должен быть разрушен, и она на пару со своей матерью была частью этого строя.

Так почему же он не мог уничтожить их?

Кареты и автомобили подъезжали к дому, с соболезнованиями приходили друзья семьи и молодые девушки, как он решил, подруги по школе. Похороны показались ему отвратительными. Длинная вереница карет, убранных черным крепом, лошади с черными султанами, траурные платья, на пошив которых пошли, наверное, все городские запасы черного шелка, гагатовые украшения. Если у министра не нашлось денег заплатить выкуп за дочерей, где он раздобыл золото на все это великолепие? Взял очередной кредит в банке? Если обычные рабочие мужчины и женщины жили в подвалах да сараях, богатые умирали во дворцах. Аркин сплюнул на землю рядом с церковью. Смерть им всем!

И все же ноги его отказывались идти. В отличие от разума, они были терпеливы, и, стоя у стены в тени Казанского собора, он проклинал судьбу за то, что она свела его с Ивановыми. Из массивных дверей собора первым вышел отец, но Аркин на него почти не обратил внимания. Этот человек был из тех, кто призывает вешать революционеров на фонарных столбах в назидание остальным. День его расплаты еще впереди.

Рядом стояла его жена. Черная вуаль на поникшей голове скрывала ее лицо. У Аркина возникло желание сорвать ее и заглянуть этой женщине в глаза, узнать, что у нее на душе. Она двигалась медленно, как будто каждое движение ей давалось с трудом, но идущая за ней дочь голову не клонила и глаза не опускала. Едва выйдя на осенний свет, она вытянула шею и стала внимательно всматриваться в толпу, собравшуюся у собора поглазеть. Ее глаза так и рыскали по незнакомым лицам, она явно когото искала. Аркин отступил глубже в тень.

Он знал, что она высматривала его.

Аркин находился в потайной комнате, когда Валентина снова пришла в церковь к отцу Морозову. То был крошечный чуланчик за стенной панелью в подвальном помещении, и, как только Аркин услышал наверху лестницы ее и священника, он тут же скрылся.

– Как видите, дорогая, все, как я и сказал. Его здесь нет, – послышался ласковый голос отца Морозова.

Наступила долгая тишина, и Аркин услышал за стенкой медленные шаги Валентины. Иногда они останавливались, и он представлял, как она прислушивается, принюхивается, надеясь почувствовать его запах.

– Тут пахнет сигаретами, – заметила она.

– Многие из тех, кто сюда приходит, курят. Но это не Аркин. Выслушайте и поверьте мне, моя дорогая. Он был в Москве и действительно возвращался в Петербург на несколько дней, но сейчас он уехал. Не могу сказать точно куда. Он както упоминал Новгород, так что, возможно, он там. Я передал ему, что вы его ищете, так что идите с миром, дитя мое, и забудьте о нашем друге.

– Отец, – твердо произнесла Валентина, и Аркин улыбнулся, потому что ему был знаком этот тон, – этот человек мне не друг. Передайте ему, что в России нет такого города, где он мог бы спрятаться, передайте ему, что я все равно его разыщу, передайте ему… – Неожиданно ее голос оборвался, и грянула нестерпимая тишина. Но скоро она снова заговорила, и голос ее зазвучал подругому. – Передайте ему, – произнесла она так тихо, что Аркин едва различил ее слова, – что мне нужна помощь.

Йенсу не понравился кабинет отца Валентины. Эта комната напоминала самого министра, преисполненная величия и нескромная, как сам хозяин. Здесь были выставлены напоказ свидетельства успеха: различные награды, сабли и громадные полотна в тяжелых золоченых рамах, изображающие судьбоносные для России баталии. Только, подобно хозяину, холсты эти местами потускнели и пообтрепались. Внушительных размеров письменный стол был испещрен ожогами от сигар, на ковре темнело чернильное пятно, а светлый прямоугольник на стене указывал на место, откуда недавно была снята картина. Наверняка она была пущена на погашение долгов банку. Йенс сидел в кресле, сложив руки на коленях, хотя в эту минуту ему отчаянно хотелось вцепиться этими руками в горло генералу, который сидел за столом и раздраженно попыхивал толстой сигарой.

– Но вы не сможете заставить Валентину выйти замуж, если она этого сама не захочет.

– И все равно мой ответ: нет. Фриис, она должна выйти за обеспеченного человека, и она это знает.

– Я не бедняк.

– Ответ: нет.

Йенс, не поддавшись вспыхнувшей ярости, холодно произнес:

– Я работаю с министром Давыдовым. Вы, надо полагать, знаете его.

– Знаю. И какое он имеет отношение к делу?

– Он в этом году потерял жену.

– Знаю. Весьма печально. И что же?

– Теперь ему не нужно думать о семье. Однако, несмотря на возраст, он попрежнему честолюбив. В прошлом месяце он унаследовал состояние старшего брата, погибшего в автокатастрофе. И состояние немалое.

Иванов прищурился.

– Продолжайте.

– Он ищет способ выгодно вложить деньги в какоето новое дело, думает расширить, так сказать, свои горизонты с выгодой для себя. Я краем уха слышал, что он не прочь встать во главе нескольких подвластных вам комитетов, так что я мог бы шепнуть ему насчет вас, если… – Инженер почувствовал, что министр клюнул.

Глаза Иванова загорелись. Йенс взял из коробки сигару и протянул руку министру, который тут же схватился за нее, как за спасательный трос.

– Добро пожаловать в семью, Фриис. Я всегда мечтал о том, чтобы Валентина была счастлива.

Йенс раскурил сигару. Да уж, не сомневаюсь.

Йенс и Крошкин, геодезист, потерявший ногу во время взрыва в туннеле, склонились над картой, расстеленной на столе в кабинете инженера. Они обсуждали последнее расширение системы подземных сооружений, когда зазвонил телефон. Йенс заворчал, недовольный тем, что приходится отвлекаться, подошел к аппарату на стене и снял трубку.

– Фриис слушает.

– Фриис, сукин ты сын!

Это был Давыдов.

– Что вам угодно, господин министр?

– Поздравить вас.

– С чем?

– Как с чем? Вопервых, с помолвкой. Мне сам Иванов рассказал. А вовторых, с тем, что вы с ним уладили мою сделку. Руки у мерзавца, конечно, загребущие, и мне это дело вышло в копеечку, но ничего, я все равно рад, ибо…

Йенс перестал слушать, потому что дверь его кабинета открылась и он увидел Валентину.

– Прошу прощения, господин министр, мне нужно идти. Спасибо, что позвонили. – Он повесил трубку.

Крошкин уставился на девушку.

– Госпожа Иванова, – зардевшись, произнес он. – Я так рад видеть вас. Я давно мечтаю поблагодарить вас за помощь там… Там, в туннеле.

Не отводя взгляда от Йенса, Валентина кивнула.

Крошкин подхватил костыль и поковылял к выходу. Девушка посторонилась, пропуская его, и вошла в кабинет, прикрыв за собой дверь.

Несмотря на то что она была в черном плаще и шляпе, которые Йенс ненавидел, ему показалось, что с ее появлением в темном кабинете стало светлее.

– Йенс, я придумала!

Они дождались темноты, когда закрылись магазины и рабочие покинули заводы. Валентине ужасно нравилось ходить с Йенсом по городу, чувствуя рядом с собой его твердое плечо. Он не исчезнет. Как Аркин… Как Катя. Йенс всегда будет частью ее жизни.

Улица не изменилась, дверная панель с трещиной так и не была починена. Йенс громко постучал и, когда ответа не последовало, так громыхнул кулаком, что панель чуть не вылетела вовсе. Только после этого дверь приоткрылась и в просвете показалось лицо молодого мужчины, который смотрел на них с опасливым любопытством.

– Вам чего?

– Мы к Сидоровым, Ивану и Варе, – сказал Йенс, на всякий случай сунув между дверью и косяком ногу.

– Их нет.

– Нет! – воскликнула Валентина. Нет. Не может быть. – Я думаю, вы ошибаетесь.

– Не ошибаюсь.

Йенс вытащил из кармана руку, в пальцах была зажата пятирублевка.

– Вы позволите нам самим посмотреть?

Банкнота исчезла в кармане мужчины.

– Разумеется, – не без удивления произнес он и улыбнулся, радуясь легким деньгам.

Мужчина отошел, и они увидели, что дверь с левой стороны распахнута. В комнате горела керосиновая лампа, оттуда доносилось женское пение.

– Пожалуйста, смотрите. – Мужчина пригласил посетителей гостеприимным жестом.

Валентина вошла в маленькую комнату. Тут было так же сыро и темно, никуда не исчезли ни трещины на потолке, ни плесень на стенах, и всетаки комната переменилась. Мебель была дешевая и явно старая, и все же разнообразие материалов и яркая палитра цветов наполняли комнату жизнью: золото и янтарь, пурпур и зелень. Посреди помещения, покачиваясь из стороны в сторону, стояла молодая женщина с длинными черными волосами и цыганскими глазами. Она напевала старинную русскую песню, в которой слышалась неизбывная тоска, рожденная бескрайними русскими степями. Валентина с минуту смотрела на певунью, потом резко развернулась и молча вышла.

Шел дождь, в воздухе стоял резкий запах заводских отходов. Не замечая ничего этого, Валентина смотрела вперед, на почерневший дом, и мысленно молилась, чтобы Аркин оказался там. Рядом с ней молча стоял Йенс. С тех пор как они вышли из бывшей квартиры Вари, он произнес лишь несколько слов: «Я знаю, кто еще может помочь». Валентина взяла его под руку и сунула ладонь под его плащ. Пока они шли, она гладила его грудь.

Йенс вел ее в подвал. В темноте, прежде чем сделать очередной шаг, девушка осторожно пробовала ногой каждую ступеньку. Дверь отворилась, и Валентина от неожиданности замерла. Большое мрачное пространство было сплошь заставлено кроватями, на которых сидели и лежали люди. На полу плакал худющий ребенок. Небольшая собака на коротких лапах с мордой, покрытой шрамами, обнюхивала ноги девочки, как будто подумывая, не отхватить ли кусок. Йенс отпихнул ногой собаку, поднял малышку и, прижимая ее к себе одной рукой, подошел к изможденной женщине, рядом с которой сидел второй ребенок, мальчик с золотистыми волосами.

– Я уже когдато приходил, – напомнил Йенс. – Искал Ларису Сергееву.

– Помню я вас.

Женщина улыбнулась и посмотрела на него с интересом. Но Валентина этого не заметила, потому что во все глаза смотрела на ребенка. Ей хотелось прикоснуться к волосам на хорошенькой головке, точно таким, как были у Кати, почувствовать их мягкость.

– Лариса здесь? – спросил Йенс, всматриваясь в темные уголки помещения.

Женщина рассмеялась и повела бровью.

– Съехала ваша Лариса.

– Куда?

– Почем мне знать? Несколько дней назад ни свет ни заря заявился к ней какойто мужчина. Они с час шептались и спорили, но, похоже, до чегото всетаки договорились, потому что она тогда же собрала вещи, привязала на спину ребенка и с тех пор мы ее не видели.

– Мужчина? – спросила Валентина. – А как он выглядел?

– Высокий. – Женщина снова улыбнулась Йенсу. – Но не такой высокий, как вы. Темнорусые волосы, одежда не новая, но аккуратная.

– А взгляд уверенный, как у человека, который точно знает, чего хочет?

– Да, – кивнула женщина. – Это он.

– Черт, – выругалась Валентина. – Он нас опережает.

Йенс вывел девушку на улицу, обвил ее шею рукой. Валентине стало тепло и уютно.

– Есть и другие места, – заверил он любимую.

Аркин в любое время мог шагнуть из тени и всадить ей в горло нож, чтобы положить конец бесконечной слежке. Но не делал этого. Он знал, что не сможет, точно так же как не смог перерезать нежное белое горло ее матери. Виктор презирал себя за слабость. Они были врагами. Они были угнетателями.

Инженер тоже был врагом, только врагом намного более опасным. Если Аркин убьет Валентину, ему придется убить и Фрииса, потому что иначе тот рано или поздно найдет его, в этом шофер не сомневался, и тот день станет для него, Аркина, последним.

Пока что он позволял девушке жить.

Аркин шел по длинному коридору гостиницы, ясно понимая всю степень риска. Он прекрасно знал, что здесь, в отеле «Де Русси», встретит скорее не Елизавету, а поджидающих его агентов охранки, и все же он не свернул. Остановившись перед нужной дверью, он долго прислушивался, но из номера не доносилось ни звука. Однако это ничего не значило. В ответ на его прикосновение дверь медленно отворилась, и он вошел в комнату.

Елизавета сидела на краю кровати. Она была в платье могильночерного цвета и шляпе с блестящими черными перьями и сеточкой вуали. Лицо было сведено мукой. Внушительных размеров ружье лежало у нее на коленях, словно ручная собачка. Госпожа Иванова поглаживала его рукой в перчатке. Увидев Аркина, она подняла оружие. Какоето время они молча смотрели друг на друга.

– Добрый вечер, Елизавета, – наконец произнес Виктор.

Женщина не ответила, поднялась с дивана и перехватила ружье обеими руками.

Аркин подошел к ней так близко, что мог дотронуться до ружья, но руки его не шевелились.

– Я не хотел, чтобы Катя умерла, – быстро произнес он.

Женщина медленно, словно через силу, покачала головой, как будто та была слишком тяжела для ее шеи.

– Валентина говорит другое.

Он подошел еще ближе. Сердце его тревожно зачастило – ствол ружья уперся ему в грудь.

– Стреляй, если это утешит тебя.

Глаза под вуалью закрылись. Аркин задержал дыхание и досчитал до десяти, но так и не дождался смертельного толчка в грудь.

Без слов он взял из рук Елизаветы оружие и бросил его на атласное одеяло, потом осторожным движением вынул шляпную булавку, и шляпа слетела на пол. Руки его обвили трепещущую фигуру женщины, и он прижался щекой к ее волосам, чувствуя на шее ее теплое и быстрое дыхание. Они простояли так, заново привыкая друг к другу, десять минут.

– Почему мне не хочется тебя ненавидеть? – прошептала она. – Неужели я такая ужасная мать?

– Как жаль, что мы не повстречались в другое время и в другом месте, – ответил он.

– Есть только это время и только это место.

Он поцеловал ее волосы, вдохнул знакомый запах и расстегнул жемчужную заколку. Золотые локоны упали Елизавете на плечо.

– Как ты узнала, что я приду сегодня? – спросил он.

– Я не знала.

Ее слова поразили его в самое сердце. Он представил себе, каково ей было совсем одной день за днем сидеть в этом гостиничном номере на краю кровати с ружьем в руках и, сдерживая ярость, дожидаться его прихода. На этот раз Аркин не смог сдержать чувств. Его слезы оросили ее волосы.

Валентина преследовала его неотступно. Тянулись недели, но они с Йенсом шли по его следу, как охотничьи псы, гоняющие лису от норы к норе. Ей хотелось, чтобы он, перебираясь с места на место, оставляя один безопасный угол за другим, постоянно чувствовал у себя за спиной ее ненависть. Для этого они ходили по кабакам и ночлежкам, по церквям и подвалам. У них всегда с собой были деньги, поэтому добывать информацию было несложно.

Дважды они почти настигли его, но один раз он скрылся, выпрыгнув в окно, а в другой – ушел по крышам. Днем Валентина работала в госпитале Святой Елизаветы, а по ночам они с Йенсом прочесывали трущобы. Когда мать поинтересовалась, где она пропадает, Валентина честно ответила:

– Я ищу Виктора Аркина.

– Тебе не нужно этим заниматься. Это дело полиции.

– Полиция не нашла его, мама. А я не собираюсь сдаваться.

Однако вместо того, чтобы запретить дочери выходить из дому, мать серьезно посмотрела ей в глаза и сказала:

– Будь осторожна, Валентина. Тебе кажется, что, если он умрет, это будет справедливо, но помни: это беспощадный и несдержанный человек.

– Почему ты так говоришь, мама?

Щеки матери вспыхнули.

– Он ведь революционер, не так ли? Они все такие. У этих людей нет сердца.

– Я знаю, какой он человек, мама. Не бойся за меня.

– Йенс, что случилось?

Чтото было неладно. Валентина поняла это, и ее охватило недоброе предчувствие. Йенс стоял у окна в своей квартире и смотрел вниз, на уличное движение, на людей, спешащих укрыться от пронизывающего осеннего ветра. За его спиной, на самом видном месте, на длинном столе, стояла деревянная мышиная клетка искусной работы с башенками и мостиками, по которым бегал белый грызун, быстро перебирая миниатюрными лапками. Сейчас зверек вертелся в колесе, которое издавало мерный жужжащий звук.

– Скоро снег пойдет, – негромко произнес Йенс. – Когда наступят холода, рабочие снова выйдут на демонстрации. В магазинах нет хлеба.

Валентина подошла сзади и положила щеку ему на спину.

– Что случилось, Йенс? – снова спросила она.

– Валентина, действуя таким образом, ты не поймаешь его.

– Аркина?

– Он все время оказывается на один шаг впереди нас. Нужно придумать чтото новое.

– Давай не будем говорить о нем сейчас. – Она скользнула руками по его обнаженным бокам и прильнула к нему грудью. Закрыв глаза, она до боли прижала щеку к его позвоночнику. – Йенс, – развернула она его, чтобы видеть темнозеленые глаза. – Ты прав. Мы должны придумать чтото новое.

Когда в церкви священник вручил Аркину письмо, тот какоето время не мог сообразить, от кого оно. Существовало правило, которого придерживались все его знакомые: ничего не доверять бумаге, потому что любая записка, даже случайно попавшая в чужие руки, могла стоить и отправителю, и адресату жизни.

– Где отец Морозов? – спросил он священника, не старого еще мужчину с большой головой и в очках в тонкой оправе.

– В деревню к себе уехал. Полиция приходила, они тоже про него расспрашивали. – Священник нервно дернул головой.

– Он решил пока залечь?

– Да.

– Но он нужен нам.

В этот момент священник и протянул ему письмо.

– Кто его принес? – спросил Аркин.

На конверте крупными плавными буквами было написано его имя.

– Молодая женщина.

Аркин надорвал пакет.

«Вы ждете от жизни слишком многого, Виктор Аркин. И вы слишком многого ждете от меня, если считаете, что я прекращу поиски. Давайте будем откровенны. Давайте встретимся лицом к лицу, только вы и я, без посторонних. Давайте скажем друг другу то, что хотим сказать. Вы можете назвать меня угнетателем, а я назову вас убийцей. Я буду ждать вас завтра во дворе госпиталя Святой Елизаветы. Вы спросите, что потом? А потом я скажу вам, что наши личные маленькие трагедии неотделимы от той бури, которая захлестывает Россию, и что я ношу вашего ребенка».

Рука Аркина задрожала так сильно, что строчки расплылись у него перед глазами.

Она не ошиблась в выборе места встречи. Двор госпиталя был залит солнцем, и его нельзя было назвать ни особенно людным, ни уединенным. Аркин обследовал двор ранним утром, когда город еще не проснулся, а рассвет толькотолько начал брезжить. Шофер понял, почему она позвала его именно сюда. Изза наличия нескольких путей отступления здесь было трудно устроить ловушку. Помимо больших металлических ворот для карет «скорой помощи» и грузовых подвод, здесь имелись две двери в здание госпиталя, еще одна дверца на задней стене, ведущая на улицу, и железный люк в какойто подвал.

Тут и ему, и ей будет дышаться спокойнее. Аркин не ждал от нее подвоха.

Несколько часов он осматривал двор. Бóльшую часть времени здесь не было ни души, но время от времени двор наполнялся людьми, поэтому предстоящий разговор мог прерваться в любую минуту. Но ничего, так даже безопаснее. Пара кирпичных сараев у стены Аркину не понравились, но он без труда справился с их замками и убедился, что внутри нет ничего, кроме запасов керосина и ящиков с подкладными суднами, стерилизаторами и прочим медицинским оборудованием. Виктор высчитал, какие части двора просматриваются из задних окон госпиталя, а какие остаются вне поля зрения. Когда поднялось солнце, он сел в тени одного из сараев и закурил сигарету, не сомневаясь, что здесь его никто не увидит.

Да, Валентина, вы выбрали удачное место.

В тот день Валентина работала не покладая рук. Отделение напоминало растревоженный улей. На парусошвейной фабрике случился сильный пожар, и раненых привезли к ним. В основном это были женщины с ожогами разной степени. Время пролетало незаметно. Каждый раз, взглянув на часы, девушка вздрагивала. Час. Она обработала поврежденную руку обеззараживающим раствором и помогла мужчине с обожженными легкими выпить стакан чаю. Два часа. Во рту у нее пересохло. Явится ли он?

Валентина снова подумала о своем письме. Йенсу она его на всякий случай не показывала, только сказала, что пригласила Аркина на личную встречу. О последней строчке, насчет ребенка, она инженеру не сказала. Поверит ли Аркин? Девушка молча сидела рядом с какойто женщиной, которая не могла понять, где находится, и все спрашивала, зачем сын привез ее сюда.

Два пятьдесят одна.

Валентина вымыла руки и надела плащ. Два пятьдесят шесть. Она прошагала по длинному коридору, ведущему к выходу во двор. Открыв двустворчатую дверь, она вышла на свет, который после мрачного коридора так ударил в глаза, что ей пришлось зажмуриться.

Аркин пришел. Он стоял у стены, окружающей двор. Он был выше, чем ей запомнилось с их последней встречи, но это можно было объяснить тем, что он заметно похудел. Кости лба и скулы выпирали. Взгляд ее остановился на пистолете, который Виктор сжимал в руке, и впервые ей подумалось, что он может убить ее. Нет, не убьет, если ей удастся убедить шофера, что ребенок от него. Она вышла на открытый освещенный участок рядом с одним из сараев, но Аркин не пошевелился. Прошла минута. Валентина слышала, как невидимые часы у нее в голове отсчитывают секунды. Но только она подумала, что ближе к нему подобраться не удастся, как он сам вышел из тени и, ступая покошачьи мягко, подошел к ней. Он остановился в пяти шагах, и Валентина увидела, как он щурится на свет.

– Вы доставили мне массу хлопот, – сказал он.

– Я рада.

– Где он?

– Кто?

– Инженер ваш.

– Он не знает, что я здесь.

Аркин вежливо улыбнулся, но было непонятно, поверил ли он. Затем пожал плечами и опустил пистолет, хотя продолжал внимательно наблюдать за ней.

– Могу в это поверить. Не думаю, что вам хочется, чтобы он узнал, какой маленькой шлюшкой вы выставили себя там, в избе.

Она не ответила.

– Так что вам угодно? – неожиданно он перешел на грубоватоделовой тон.

– Где ваши люди? У вас наверняка тут целая армия. Они прячутся в сараях?

Он снова улыбнулся, но на этот раз улыбка не была вежливой.

– Кроме меня, здесь никого нет. Не сомневайтесь, я подумал и об этом. Я мог бы снова захватить вас, продержать у себя девять месяцев, потом забрать ребенка, а вас в расход пустить.

Он действительно обдумывал такой вариант развития событий, она почувствовала это по голосу мужчины, и от этой мысли у нее задрожали ноги.

– Я бы воткнула вилку вам в горло, не дожидаясь, когда пройдут девять месяцев.

Он искренне рассмеялся.

– Не сомневаюсь. Если ребенок действительно мой, а не инженера, вам не приходило в голову выйти замуж за меня? Или отдать ребенка мне, когда он родится?

Валентину передернуло от отвращения.

– Нет.

– Я так и думал. Так что вам от меня нужно? Мы встретились лицом к лицу, как вы хотели. Может быть, вы собираетесь меня убить?

– Не сомневайтесь, я думала об этом.

Как он может улыбаться? Как может он смеяться? Как может этот человек спокойно жить после того, что он сделал с Катей?

Валентина распахнула плащ.

– Смотрите, у меня нет оружия.

– Это меня и пугает. – Он быстро обвел двор взглядом. – Не стоило мне приходить.

– Аркин, я хочу, чтобы вы знали: каждый день, просыпаясь, я чувствую боль. Я буду тосковать по сестре до конца жизни. Мать и отец тоже страдают. Вы и ваше большевистское дело исковеркали жизнь моей семьи.

Произнося эти слова, Валентина наблюдала за ним. Она увидела, как по его лицу скользнула какаято тень. То ли это было мрачное удовлетворение, то ли сожаление, но губы его сжались и кожа вокруг них натянулась. Валентина приспустила плащ. Это был сигнал Йенсу, но Аркин был слишком опытен в подобных вещах, чтобы не понять значения такого движения. Шофер мгновенно бросил взгляд на окна госпиталя, но, поскольку сам стоял на освещенном месте, а окна находились в тени, ничего не увидел. Тогда он побежал, потому что знал, что воспоследует.

Прозвучал выстрел. Резкий, как щелчок хлыста. Правая нога Аркина подвернулась, и он полетел на булыжники, которыми был вымощен двор. Но, даже оказавшись на земле, он продолжал ползти в тень сарая. Валентина посмотрела на ряд окон на втором этаже, на окно бельевой, где со вчерашнего вечера прятался Фриис.

– Спасибо, Йенс. Спасибо, – прошептала она.

Аркин перетягивал платком ногу выше колена. Кровь хлестала немилосердно. Через дыру в штанине просматривались торчащие в разные стороны белые осколки кости. Валентина встала рядом с ним и взглянула в перекошенное от боли лицо.

– Теперь и ты почувствуешь боль, – бросила она. – Боль будет преследовать тебя каждый день жизни. Смерть была бы слишком простым выходом. Я хочу, чтобы ты страдал, как страдала Катя. Я хочу, чтобы ты проклинал меня каждый раз, когда эта нога будет ступать на землю, так же как я буду проклинать тебя каждый раз, когда мне захочется поговорить с Катей.

Он поднял на нее глаза, две точки, черные от гнева.

– Твой инженер заплатит за это.

Она схватила его за волосы и рывком запрокинула голову.

– Если ты прикоснешься к нему, клянусь, я убью ребенка.

Их взгляды встретились, и она убедилась, что он поверил ей. Отпустив Аркина, Валентина вытерла руку о плащ.

– Я пришлю носилки, – сказала она и направилась в госпиталь.

Когда она вышла в сопровождении двух санитаров с носилками, Виктора во дворе уже не было. Лишь кровь его осталась на камнях.