Текст книги "Никогда не отпущу тебя (ЛП)"

Автор книги: Кэти Регнери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Хочешь что-нибудь поесть? – спросила она.

– Да у меня почти ничего нет.

– Ну, все самое основное у тебя есть, – сказала она. – Моя бабушка говорила…

– Сосиски, яблоки, молоко, хлопья. Завтрак, обед и ужин.

Она облокотилась на кухонный стол.

– Я все думала, помнишь ли ты это.

– Я помню, – тихо сказал он.

«Я все помню. Я десять лет жил воспоминаниями о тебе».

– Так что ты будешь?

Он поерзал на диване и невольно поморщился от боли, вспыхнувшей от раны в грудной клетке.

– Кажется, у меня там и суп был? В верхнем шкафчике?

– Да, – ответила Гризельда, даже не взглянув на шкаф. – Томатный или куриный с лапшой?

– Все равно какой. Ты не против его подогреть?

– Нет, – сказала она, снимая с сушилки кастрюлю. Поскольку Холден никогда ничего там не оставлял, и она была хорошо осведомлена о скудных запасах еды в его шкафах, он решил, что она себе тоже делала суп.

– Долго я был в отключке?

Гризельда распахнула шкафчик рядом с плитой и, достав оттуда банку супа, потянула за металлическое кольцо, чтобы ее открыть.

– Мм, несколько часов. Три или четыре.

– Ты ела?

– Да. Я надеюсь, ты не возражаешь?

– Что мое – твое, Гри.

Она на мгновение взглянула на него, затем повернулась к нему спиной и стала выливать суп в кастрюлю. Холден был голоден, но сейчас ему хотелось, чтобы она все это бросила.

– Поговори со мной, пока он готовится.

Она еще разок помешала суп, затем повернулась к нему и, пройдя через всю комнату, встала за кресло, что стояло напротив, все еще слишком далеко от него.

Девушка закусила нижнюю губу, глядя на него так, словно никак не могла на что-то решиться. Наконец она сказала:

– Пока ты спал, заходила твоя… твоя девушка, Джемма.

– Да? – «Блядь».

– Мм-хм. Она расстроилась, обнаружив меня здесь. Сказала, чтобы ты ей позвонил, вам двоим нужно обсуд…

– Г-гри, послушай…

– Холден, – произнесла она, печально взглянув на него. – Я не хочу разрушать твою жизнь.

«Ну, а я хочу, чтобы ты ее разрушила. Еще несколько часов назад эта жизнь была полным дерьмом. Мое сердце снова забилось лишь, когда я увидел, как ты поднимаешься ко мне по лестнице».

Рискуя снова получить разряд боли, но чувствуя острую необходимость повернуться к ней лицом, он приподнялся на локте, осторожно опустив ноги на пол, затем откинулся на спинку дивана, пытаясь держать грудь и живот максимально ровно.

Она быстро обошла кресло и села рядом с ним на диван. Если бы он знал, что при первой его попытке сесть, она сразу кинется к нему, то сделал бы это сразу, как только открыл глаза.

– Ты в порядке? Не делай резких движений, – сказала Гризельда, положив руку ему на предплечье.

Слегка задыхаясь от боли, он повернул голову, чтобы посмотреть на нее, и накрыл ее руку своей. Она сидела на коленях всего в нескольких сантиметрах от него, повернувшись к нему всем телом, от которого исходил такой приятный и желанный аромат свежести, что у него почти помутилось в голове.

– Ты приятно пахнешь, – сказал он, глядя в ее голубые глаза.

Она вздрогнула, на мгновение ее глаза метнулись на его шею, затем снова скользнули по лицу. Она задержалась на его губах – всего на долю секунды – но он все равно заметил, и от этого у него перехватило дыхание, кожа запылала, и его бросило в дрожь.

«Эта девушка. Эта девушка. Боже, что она со мной делает, одним лишь взглядом?»

Мысли помчались в его голове с бешенной скоростью, остановившись только, когда он вспомнил, что в ее жизни уже есть кто-то, кто мог не только смотреть, – он мог прикасаться к ней, быть с ней, доставлять ей удовольствие. Холден поджал губы.

– К-кто был с тобой прошлым вечером?

Она снова закусила нижнюю губу и, не выпуская ее, уставилась на него. Он не помнил, чтобы в детстве она делала что-то подобное, но это на сто гребаных процентов отвлекало. Его член дернулся и напрягся, и Холден взмолился, чтобы она не опустила взгляд ему на джинсы.

– Мм… Джона.

– И кто такой Джона? «Мальчик из колледжа»? Т-твой парень?

– Мы живем вместе, – сказала она, не опуская глаз, но одернув руку.

Ну, для полного облома, ему не хватало только узнать, что она живет с этим долбанутым Джоной.

– Ты замужем?

– Нет, – быстро сказала она.

– Помолвлена? – он метнул взгляд на ее пальцы в поисках кольца.

– Нет, – ответила она, для убедительности покачав головой. – Ты не так понял. Мы просто живем вместе. Он не ходил в колледж. И, если честно… Я не знаю, парень ли он мне теперь.

Он снова поднял глаза на ее лицо, боковым зрением отмечая то, как в такт короткому, прерывистому дыханию движется вверх и вниз ее грудь, и отчаянно стараясь на нее не смотреть.

– Почему?

Она заглянула ему в глаза, словно надеясь отыскать ответы на незаданные вопросы. Ее губы приоткрылись, но внезапно на кухне, шипя и выплескиваясь, закипел суп, и она вскочила, чтобы его выключить, так и не ответив на его вопрос.

***

У Гризельды бешено колотилось сердце, когда она бежала на кухню по паршивому коричневому ковру, радуясь перерыву в их напряженном разговоре. Повернувшись спиной к Холдену, она сделала глубокий вдох, наполнив, наконец, свои легкие воздухом, и провела языком по пересохшим губам. Когда он так на нее смотрел, она едва могла соображать.

Она выключила конфорку и взяла чистую, сухую тарелку с сушилки рядом с раковиной. Сняв с плиты суп единственной имеющейся на кухне прихваткой, девушка наполнила им тарелку и поставила кастрюлю в раковину, чтобы позже ее помыть.

С момента, как она встала с дивана, Гризельда чувствовала на себе его взгляд. Повернувшись к нему, она спросила:

– Ты будешь есть там или за столом?

– Здесь, если ты не против. У меня есть небольшой стол, – сказал Холден, указывая на складной столик, прислоненный к стене рядом с телевизором.

Она поставила перед ним стол, затем вернулась за супом. При этом она могла бы поклясться, что чувствует жар от его пристального, неотрывно следившего за ней взгляда. Это приводило ее в замешательство, она нервничала и волновалась, чувствуя каждую клетку своего тела и ощущая на себе его присутствие.

Поставив перед ним тарелку и положив ложку, она решила, что будет безопаснее – и да, трусливее – сесть не на диван рядом с ним, как раньше, а в кресло. Когда он спал, укрытый одеялом, ей не удалось как следует его рассмотреть, но теперь, сидя напротив него и наблюдая, как он наклонился к ложке с супом, она позволила себе тщательно его изучить.

У него были блестящие светлые волосы, густые и непослушные, как раньше, и слишком длинные спереди, поэтому, когда он наклонился, чтобы подуть на суп, ему на лоб упали два непокорных завитка. Его грудь была крепкой с красивым рельефом мышц. Из-за складного стола она не видела его живот, но, когда он коснулся губами края ложки, заметила у него на груди татуировку. Чуть ниже шеи располагался ангел, а от плеча к плечу тянулись распахнутые крылья. Свет был слишком тусклым, и Гризельда не могла все подробно разглядеть. Она нутром чувствовала, что этот ангел был как-то связан с ней, и ее сердце сжалось от страшной догадки, какое горе вынудило его сделать это.

Она скользнула глазами от его правого плеча к выпуклому, четко обозначенному бицепсу, и увидела четыре черные розы. Под первыми двумя она обнаружила имена «Кори и Уилл», а под ними – красный стяг с датой «14.11.99». Его родители. Он всего лишь однажды рассказывал ей эту историю, но она никогда ее не забудет.

В тот вечер его родители решили отметить десятую годовщину их свадьбы, поэтому Холден ночевал в доме своей бабушки. Когда на следующий день бабушка привезла его домой, в маленькой квартире стоял тяжелый запах газа, а его родители умерли в постели от отравления окисью углерода. Кто-то из них включил плиту, чтобы приготовить ужин и просто отвлекся – ужин так и не приготовили, и к утру их не стало.

На третьей из четырех черных роз значилось «Гран», а на красном стяге под ней – дата «4.2.01». Его бабушка и опекунша, которая умерла от сердечного приступа всего через четырнадцать месяцев после смерти его родителей и оставила Холдена в этом мире совершенно одного.

И, наконец, под розой с именем его бабушки располагалась последняя черная роза с двумя каплями ярко-красной крови, под ней было написано «Гри» и дата «12.06.04».

У нее перехватило дыхание, она метнула взгляд на его лицо и увидела, что он наблюдает за ней с такой явной, непередаваемой горечью в глазах, с такой непостижимой нежностью, что ее лицо снова дрогнуло. Она наклонила голову груди, и ей на колени упали две крупные слезы.

– Г-гри, – прошептал он тихим и надломленным голосом. – Я думал, что ты мертва.

– Я знаю, – всхлипнула она, пытаясь стереть слезы пальцами, но не в состоянии их унять.

– Перестань плакать, Гри. П-пожалуйста, перестань плакать, или мне придется встать и подойти туда, чтобы тебя обнять, и, черт возьми, как бы мне этого не хотелось, но мне просто адски больно двигаться, поэтому, пожалуйста…

Она громко шмыгнула носом, сделав глубокий, прерывистый вдох и взглянула на него.

– Я больше не буду. Я в порядке.

– Хорошо, – сказал он и, кивнув, снова зачерпнул ложкой суп, наблюдая за ней безумными глазами. Он отхлебнул остывающий суп, затем проглотил.

– Я ее переделаю.

– Розу?

– Розу, – ответил он. – Я перекрашу ее в красный цвет и спрячу дату.

– Тебе не обязательно это делать, – сказала она.

– Ангел – это тоже ты, Гри, – сказал он, положив руку на лицо ангела, прямо над его сердцем. Затем Холден развернул свою правую руку и показал ей изображение ее лица и их инициалы. – Ну, а эту ты уже видела.

На глаза снова навернулись слезы, поэтому она несколько раз быстро моргнула и сделала еще один глубокий вдох. Гризельда дернула подбородком в сторону другой татуировки, виднеющейся на внутренней части его левой руки.

– А это что?

Он поднял бровь, нарочно пряча от нее внутреннюю сторону руки, и сделал еще один глоток супа.

– Н-ничего.

Гризельда наклонилась вперед, сгорая от любопытства.

– Холден? Что это?

– Десять лет – вполне достаточно, чтобы наделать глупостей, – сказал он, уставившись на свою тарелку супа.

– Не хочешь мне рассказывать?

– Не очень.

– Но ведь расскажешь?

Он положил ложку в тарелку и, неуверенно глядя на Гризельду, развернул руку тыльной стороной к ней. Это напоминало связку бессистемных подсчитывающих символов – четыре вертикальные линии, пересеченные косой чертой, еще четыре такие же пересеченные линии. Не сводя с нее глаз, он задрал руку, и она насчитала более восьми таких связок, потом еще девять, потом десять. Увидев бесчисленное множество связок, она подняла глаза.

– Что это значит?

– Это значит, что мне было одиноко, – прошептал он, с вызовом глядя на нее.

У нее отвисла челюсть. Не отрывая от него изумленных глаз, она откинулась на спинку кресла. Ее замутило, когда она поняла, сколько у него было женщин, сколько раз его ласкали, обнимали и любили… не она, кто-то другой. От этой мысли у нее перехватило дыхание, и к горлу подкатил неприятный комок.

– А.

Он ничего не сказал, просто мрачно глядел на нее с некоторым вызовом и сомнением.

– Вижу, – произнесла она с придыханием, когда ей, наконец, удалось вздохнуть.

Убеждая себя в том, что у нее нет прав судить его за то, как он пытался справиться с мучением, в которое превратилась его жизнь, она и представить себе не могла, насколько это больно. Она бы хотела, чтобы этого не было, но это было. Боже, как же это больно.

– Сколько? – она метнула взгляд на татуировку. – Всего.

– Я бросил считать.

– А зачем вообще считать?

– Ну, это… – он пожал плечами. – Успокаивало.

Он и бровью не повел, и его лицо не поменяло прежнего выражения. Он не стал давать дальнейших объяснений. Просто смотрел на нее, ожидая, пока до нее дойдет смысл его правды.

Наконец она отвела от него взгляд. Посмотрев в окно, она сделала глубокий вдох и нервно облизала сухие губы.

Гризельда потеряла девственность в возрасте семнадцати лет, когда жила в своей третьей после Холдена приемной семье, затем она быстро переспала еще с четырьмя парнями. Она надеялась найти в этом душевную связь, надежное убежище, сопричастность, но никогда не находила. Из-за того, что она так хотела и не могла обрести, она чувствовала лишь разочарование, боль и глубокое одиночество. Чуть не заработав, таким образом, дурную репутацию, она окончила школу, но после того, как начала работать у Маклелланов, Гризельда взялась за ум, во многом подражая Сабрине Маклеллан, полностью сосредоточившись на работе и дав зарок больше не связываться с мужчинами.

До Джоны.

Джона же шел напролом в ее квартиру, в ее постель, в ее жизнь, и к ее вечному стыду за то, что она позволила ему остаться.

– Почему он больше не твой парень? – спросил Холден, словно прочитав ее мысли.

– Джона?

– Да.

– Потому что пока ты спал, я позвонила ему с твоего телефона и сказала, что не вернусь с ним домой. Сказала, чтобы он ехал без меня. Сказала, что еще некоторое время побуду здесь.

Она проглотила последние слова, словно большой застрявший в горле комок, гадая, не сглупила ли она, приняв столь опрометчивое для своей дальнейшей жизни решение. Не будет ли Холден против ее желания остаться? Что ей делать, если он попросит ее уйти?

Холден ничего не сказал, и она снова прикусила нижнюю губу. От таких сильных покусываний, губа уже начала кровоточить, но Гризельда ничего не могла с этим поделать. Смущенно отпустив ее, она подняла руку и, проведя пальцем по раздраженной коже, добавила:

– Ему это не понравилось.

Широко раскрытые, пронизывающие глаза Холдена остановились на ее губах, потом снова скользнули к ее глазам, и она уловила его прерывистое дыхание. Ложка выпала из его пальцев, громко звякнув о тарелку и слегка забрызгав красным супом дешевый складной стол.

– Ты останешься?

– Пока не буду уверена, что ты в порядке, – тихо произнесла она, чувствуя себя неловко из-за этих его подсчитывающих символов и наличия любимой девушки. Теперь, повзрослев, они были друг другу практически чужими, и, естественно, он совсем не обязан приглашать ее остаться.

– Ты останешься, – снова сказал он, его голос был уже не таким неопределенным, но все еще ничего ей не говорил.

Она вспыхнула и, отвернувшись от него, оперлась руками о колени, чтобы встать и уйти.

– Это совсем не обязательно. Слушай, если ты не хочешь, чтобы я осталась, я могу…

– Г-гри, – резко сказал он, в голосе послышались гневные нотки.

Она искоса взглянула на него.

– Я хочу, чтобы ты осталась, – он замолчал, словно пытаясь подобрать нужные слова, что еще сказать. – Я хочу, чтобы ты осталась.

Когда Холден посмотрел ей в лицо, его глаза блестели, и он несколько раз моргнул. Дрогнувшим голосом он повторил еще раз:

– Я х-хочу, чтобы т-ты осталась.

Глава 13

Когда Холден доел суп, Гризельда вымыла кастрюлю, тарелку и две ложки и, положив их на сушилку, помогла Холдену подняться на ноги, чтобы он мог воспользоваться ванной комнатой. Сходив в туалет, он остановился перед зеркалом, и невольно поморщился, взглянув на свое лицо.

Оба глаза были жуткого цвета и сильно опухли, щека приобрела черноватый оттенок, а когда он задел ее кончиками пальцев, зверски заныла. Переносицу закрывала повязка с пластырем между бровями и по бокам от ноздрей. Осторожно оторвав пластырь, он тихо выругался от боли и нервно сглотнул, увидев темно-фиолетовый синяк. Каким-то образом он умудрился не разбить губы, но на лице все равно виднелось еще несколько безобразных ушибов, которые теперь уже по большей части зарубцевались, но от этого не стали менее неприглядными.

«Ты выглядишь как гребаное животное. Удивительно, что она вообще не сбежала».

Он перевел глаза на повязку в области сердца, затем на такую же, но побольше, на боку, закрывающую три колотые раны. Содрав ее, он заглянул под бинт. На трех разрезах виднелись аккуратные черные стежки. На одном он насчитал четыре, на другом пять, а на самом большом – семь. Прижав пластырь к коже и невольно поморщившись, он прикрепил повязку обратно и перевел взгляд на грудь. Не совсем понятно, как Илаю удалось ударить его ножом в грудь, но Холден так растерялся, увидев Гри, что Илай, должно быть, напал на него сзади, и Холден даже не понял, как все произошло. Врач сказал, что еще пара миллиметров и удар пришелся бы прямо ему в сердце. Ему повезло.

Повезло, не то слово.

Он жив. И Гризельда жива. Он знал лучше любого доктора. Он знал, что сегодня ночью в целом мире не осталось удачи, потому что она вся – до последней гребаной капли – принадлежала ему.

Открыв дверь, он медленно вышел из ванной и заглянул в спальню. Какая-то идиотская, похотливая его часть очень надеялась, что Гри поджидает его, лежа на кровати с игривой улыбкой, но в комнате было чисто, тихо и пусто.

Он оперся головой о дверной косяк, пытаясь осмыслить реальность, перед тем, как вернуться к ней в гостиную.

Как правило, у Холдена не было эмоциональной связи с женщинами. Физической? Без проблем. Но после Гри он не встречал женщины, способной тронуть его душу. Со сколькими бы женщинами он не спал, конечный результат всегда был один и тот же: когда он кончал, в его сознании вспыхивало лицо Гризельды. Неважно, с кем он был. Неважно, что Гризельда умерла, и что в его фантазиях у нее по-прежнему было лицо подростка, уже одно это, как он знал, выходило за пределы добра и зла. В качестве аргумента можно было бы сослаться на то, что он годами искал кого-нибудь, кто мог бы занять место Гризельды в его сознании, но его воспоминания о ней были слишком неистребимыми, чтобы их вытеснить. Все десять лет она была его самым сильным, самым неистовым, неизбежно подсознательным сексуальным стимулом. Сколько он себя помнил, она была пульсирующим сердцем его сексуальной жизни. Нравилось ему это или нет, но так было всегда.

Почему? Потому что, когда он подростком с бушующими гормонами оказался в ужасных условиях, Гризельда стала для Холдена не только единственным источником утешения и ласки, но и его первым горячим, страстным желанием. День за днем он наблюдал, как ее тело обретало зовущие изгибы, а когда обнимал ее по ночам, чувствовал, как эти изгибы прижимаются к его телу. Она была первой девушкой, взволновавшей его сердце и тело. Она была его семьей, его лучшим другом, его наперсницей и партнером. Он любил ее страстно и безрассудно, и ее трагическая гибель только помогла ему еще больше идеализировать ее в своем сознании и сердце. Она была всем, чего он хотел, всем, что он потерял, и чем-то, чего у него никогда не будет.

И тут неожиданно, спустя десять лет, девушка его мечты оказалась у него, и ему уже было совершенно наплевать на то, что они встретились всего несколько часов назад. Во взрослом возрасте он никогда не испытывал ничего похожего на то, как реагировало сейчас его тело: прерывистое сердцебиение, кровь бешено несется по венам, кожа ждет ее прикосновений, губы жаждут ощутить ее вкус. Он хотел ее физически, всеми возможными способами. Сильно. Немедленно. Он хотел прикасаться к ней, ощущать рядом тепло ее тела, слышать звук ее прерывистого дыхания и чувствовать его на своей шее. Он хотел убедиться, что она на самом деле живая, а не просто красивая и мучительная галлюцинация. И неважно, кем она стала, он ни за что не хотел ее отпускать.

Помимо очень явного и примитивного физического влечения к ней, он снова хотел ее узнать. Он хотел до каждой мелочи изучить ее сердце и мысли, как десять лет назад, когда он умел считывать каждую интонацию ее голоса, любое выражение ее лица. Они были так близки, так созвучны друг другу, что слова были практически не нужны. Все десять лет ему страшно не хватало такой близости. Он отчаянно тосковал по этому чувству. И теперь, когда она оказалась здесь с ним, хотел его вернуть.

Сделав глубокий вдох, Холден повернул в короткий коридорчик, ведущий в сторону гостиной, и попытался успокоиться. Несмотря на страстное желание незамедлительно воссоединиться с ней всеми возможными способами, эмоционально и физически, ему нужно притормозить и попытаться расслабиться. Он ведь не хочет ее напугать, черт возьми! И Холден напомнил себе, что это была не просто какая-то девушка для развлечения или перепиха.

Это была Гризельда, воскресшая из мертвых.

Сделав несколько медленных, неуверенных шагов, он вошел в гостиную и обнаружил, что девушка сидит на краю дивана, наклонив голову вперед, и разговаривает по мобильному телефону. И хотя его первым желанием было сесть рядом, он намеренно встал напротив нее, оставив ей личное пространство, пытаясь читать по ее лицу.

– …Мне очень жаль, миссис Маклеллан, но у меня не так много родных, поэтому я должна остаться здесь на некоторое время и позаботиться о нем. Да, мэм. Ммм. Мой приемный брат, – она помолчала, глядя на Холдена снизу вверх. – Да. Мы давно не виделись.

Холден приподнял брови, как бы спрашивая ее, все ли в порядке. Она пожала плечами, затем снова опустила глаза на колени, но все еще была напряжена.

– Я это понимаю. Я бы никогда не оставила Вас в трудном положении и должна была предупредить заранее, но его травмы – это была ужасная, э-э, авария.

Холден опустился в кресло напротив нее и поморщился, почувствовав, как от этого движения взвыли ребра.

Она выдохнула и, наконец, расслабила плечи.

– О. Хорошо. Спасибо. Это, правда, так… мило с Вашей стороны, – она провела тыльной стороной руки по глазам, хотя интонация ее голоса осталась спокойной и ровной. – Я очень ценю это. Ммм. С ним все будет в порядке. Да. Пожалуйста, поцелуйте ее за меня. Передайте ей, что я обещаю рассказать еще больше сказок, когда вернусь. Да. Хорошо. Пока.

Она взглянула на Холдена и положила трубку. Сначала он решил, что она сбита с толку, но он не был в этом уверен и бесился от того, что не может понять ее лучше.

– Я воспользовалась твоим телефоном, – сказала она. – Надеюсь, ты не против.

– Всё мое – твое, Гри, – снова сказал он.

Она неуверенно улыбнулась, но быстро нахмурилась и снова посмотрела на телефон.

– Мой, э-э… Джона несколько раз звонил, пока он был выключен. И, похоже, оставил пару сообщений. Мне они не нужны. Просто удали их, ладно? Я бы сама их удалила, но не знаю пароль твоей голосовой почты.

– Конечно, – ответил он, забирая мобильный из ее вытянутой руки. Он был теплым после того, как она прижимала его к уху, и Холден сжал телефон пальцами. – Это была твоя начальница?

– Да. И она меня не уволила, – сказала Гри, засмеявшись от удивления. – Она сказала, что найдет замену на месяц и оставит меня на этой работе.

– Месяц, – ему было больно улыбаться, но Холден не мог сдержаться, потому что тридцать дней с ней казались ему настоящим чудом. И, тем не менее, он не хотел на нее давить. – Гризельда, ты останешься здесь на месяц?

– Я… Я не… Я имею в виду, я могу, но я не… – она посмотрела вниз, ее щеки порозовели.

– Останься, – просто сказал он. Слова слетели с его губ, как сотни раз до этого, в подвале Калеба Фостера. Он поймал ее взгляд, и она неуверенно моргнула.

«Останься, – подумал он, размышляя, как было бы здорово, сядь он рядом с ней, тогда он мог бы заправить выбившуюся прядь рыжевато-русых волос ей за ухо. – Останься навсегда. И больше никогда меня не бросай».

– Я останусь ненадолго, – сказала она, вставая и снимая с подлокотника дивана два сложенных полотенца. Разложив их на подушках, она начала разглаживать полотенца руками, таким образом, демонстрируя ему свой потрясающий зад, который на какое-то время отвлек его от происходящего.

– Что это за полотенца? – наконец, спросил он.

Она слегка повернулась, чтобы посмотреть на него.

– Готовлю себе постель.

– Нет, Гри, – сказал он, подавшись вперед и тихо застонав от боли, исходящей от трех ран на боку. – Я буду спать здесь. А ты спи на моей кровати.

От него не укрылась ирония этих слов, поскольку она была в его кровати много, много раз, но ни разу там не спала. Взглянув на него снизу вверх, Гризельда покачала головой, затем взяла тонкое покрывало, которым он недавно укрывался, и положила его поверх полотенец.

– Ты ранен, – ответила она. – И должен спать в своей кровати.

– Она большая, – тихо произнес он. Слова сорвались с губ, прежде чем он понял, что сказал. – П-поделишься со мной.

Она вскинула голову и закусила губу – твою мать – ее голубые глаза смотрели пристально и настороженно.

– Я так не думаю.

– Почему нет? Не в первый раз.

Она склонила голову набок и, поджав губы и скрестив руки на груди, застыла в оборонительной позиции.

– У тебя на руке чересчур много чисел.

– Сегодня ночью я не собираюсь добавлять к ним еще одно.

– Я просто не…

– Г-гри, – произнес он, чувствуя невероятную боль и изнеможение. Он не хотел с ней бороться. Он хотел ощутить рядом мягкость ее тела. Он хотел этой роскоши – заснуть рядом с ней, не опасаясь звука сапог, спускающихся по подвальной лестнице. Он хотел поговорить обо всем, что случилось с ними обоими, но только не этой ночью. Засыпая этой ночью, он просто хотел знать, что она дышит рядом с ним.

– Спи. Просто спи. Возле меня. Рядом со мной. Пожалуйста.

Он ненавидел это неопределенное выражение ее лица, то, как она на него смотрела, будто пыталась его раскусить. Из-за этого он совсем растерялся.

– Я слишком слаб, чтобы сделать что-нибудь еще, – безразлично сказал он, выдавливая легкую ухмылку.

Ее губы дрогнули в ответ.

– Обещаешь?

Он медленно встал, протягивая ей руку. Сердце бешено заколотилось, когда она потянулась к ней, коснулась его своей ладонью, позволив ему обхватить пальцами ее руку.

– Обещаю.

***

Следуя за Холденом в его спальню, Гризельда пыталась не придавать значения своим опасениям относительно того, как быстро все между ними происходит. Прошлым вечером они впервые увидели друг друга спустя десять лет, сегодня днем они встретились, и вот уже этой ночью она собирается спать с ним в одной постели.

И, несмотря на все это, где же еще ей спать? Слишком неодолимым стало желание быть с ним, касаться его, убедить себя в том, что он цел и полон сил. Она пересекла финишную линию утомительного путешествия, и все, чего ей сейчас хотелось, – безопасное и теплое место, чтобы закрыть усталые глаза и успокоить растерянное сердце. Разве может быть место лучше, чем рядом с Холденом, которого она так отчаянно любила, так внезапно потеряла, и о ком безумно тосковала все эти долгие десять лет?

Да, он очень изменился, но остался все тем же Холденом, который любил и боролся за нее. Он все тот же сероглазый, сладко пахнущий мальчик, который делал жизнь сносной, когда она становилась совсем невыносимой. Он все тот же хранитель ее воспоминаний, единственный возможный защитник ее сердца. Для нее потребность делить с ним пространство, чувствовать рядом тепло его тела, была столь же безотчетной, как и у него. Она не хотела выпускать его из виду. Теперь, когда она его нашла, даже сильно изменившегося, она и минуты не могла провести вдали от него. Какая бы неопределенность не ждала их впоследствии, сегодня она хотела ощутить спокойствие от того, что их сердца бьются рядом.

– Ты не откроешь окно? – спросил он, опустившись на кровать и резко выдохнув от боли.

Она выпустила его руку, прошла через маленькую комнату и, открыв окно, распахнула его наполовину. Окно выходило на кирпичную стену другого двухэтажного здания и не дарило ожидаемой прохлады, только звуки маленького американского городка – шум проезжающих мимо машин, прогуливающихся вечером людей, лай собак вдалеке, голоса посетителей расположенного внизу кафе – все это было для того, чтобы не чувствовать себя изолированным в этой комнате. И она поняла всю прелесть этого. Она тоже считала шум толпы самой лучшей колыбельной.

Обернувшись, Гризельда увидела, что Холден лежит поверх одеяла, положив голову на одну из двух подушек и вытянув руки вдоль тела. Глаза его были закрыты, и в тусклом свете прикроватного ночника и всех этих пробивающихся через окно отблесков, он был просто прекрасен.

Он был высоким, более 180 сантиметра ростом. Его вытянутый торс, частично разрисованный татуировками, украшал выразительный рельеф мышц, который сужался книзу зовущей V, скрываясь в расстегнутых джинсах. Он был худым и накаченным, но грудь его была покрыта шрамами, и Гризельда знала, что если он перевернется, их будет еще больше. Звук расстегиваемой пряжки ремня эхом пронесся у нее в голове, и она вздрогнула. Сколько раз он вспарывал Холдену спину?

«Изгони из него нечестие и грех, Господи, и очисти его!»

Чтобы сосчитать, у нее не хватит пальцев на руках. Она поежилась, скрестив руки на груди и стараясь выкинуть из головы голос Калеба Фостера.

Склонив голову набок, она скользнула взглядом по его джинсам вниз к босым ногам, и печально улыбнулась, увидев у него на ступнях такие же серебристо-белые шрамы, что и у нее, прямо там, где в тот страшный день сухие кукурузные листья своими острыми коричневыми концами изрезали им ноги. Одинаковые шрамы, которые всегда будут напоминать им, что она сбежала, а он остался на произвол судьбы.

Как он мог простить ее за то, что она его бросила? Как он вообще может смотреть на нее с нежностью, когда она первой забралась в грузовик, а потом оставила его одного у реки?

«Никогда больше не смей меня ненавидеть. Пообещай».

«Об-бещаю, Гри».

Она стиснула зубы, глаза наполнились слезами.

– Ты будешь всю ночь там стоять и разглядывать меня?

– Может быть, – пробормотала она.

Не существовало никаких инструкций, как себя вести, если вы нашли своего приемного брата, похищенного вместе с вами тринадцать лет назад, с которым жили три года в грязи и ужасе, а потом потеряли, но любили его и каждый день тосковали. Им еще предстояло так много узнать друг о друге. С одной стороны, они так много знали друг о друге, но с другой стороны не знали практически ничего.

– Мне кажется, я в шоке, – прошептала она. – Поверить не могу, что я здесь с тобой. Я не знаю, что мне делать. Ты – это ты, я – это я, но мы совершенно разные. Что будет дальше? Как мы вообще…?

Он открыл глаза, сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул. Подняв руку, он протянул ее Гризельде.

– Иди, приляг.

Она отошла от окна, присев на край кровати. Его пальцы коснулись ее спины, и она повернула голову, чтобы посмотреть на него.

– Я хочу снова узнать тебя, – сказал он, и его серые глаза смягчились. – Я хочу знать, что случилось в тот день на реке, как ты сбежала, куда пошла, и все, что произошло с тобой дальше, пока ты не пришла на тот бой вчера вечером.

– Я хочу того же, – произнесла она, слеза выскользнула из глаза и побежала по щеке.

Его голос стал усталым и серьезным.

– Я хочу знать, удачно ли сложилась твоя жизнь. Я хочу знать, почему сегодня вечером ты решила остаться здесь и не возвращаться домой. Я хочу, чтобы ты…

– Что?