Текст книги "Никогда не отпущу тебя (ЛП)"
Автор книги: Кэти Регнери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
– Холден? – тихо спросила она, по-прежнему глядя ему в лицо. – Почему ты так долго жил с Калебом Фостером?
***
Внутри у Холдена похолодело, он был безмерно счастлив, что у него закрыты глаза, и Гризельда ничего не сможет в них прочесть. Он знал, что рано или поздно она задаст этот вопрос, но боялся того, что ему придется на него ответить. Он и сам не мог до конца разобраться в тех противоречивых чувствах, что испытывал по отношению к Калебу. И он понятия не имел, как объяснить их Гри.
Он сделал глубокий вдох, повернулся к ней и медленно открыл глаза. От одного взгляда в её лицо, такое красивое в лучах вечернего солнца, его легкие сковало от страха и тоски, и, на мгновение задержав дыхание, он с шумом выдохнул.
– Я попытаюсь объяснить, – сказал он. – Ты попытаешься понять?
Она медленно кивнула и развернулась в своем кресле, чтобы быть лицом к нему. Его взгляд ненадолго упал ей на грудь, затем взметнулся вверх к ее губам, и он взмолился, чтобы после этого разговора все это навсегда не оказалось для него под запретом.
– Сначала п-поцелуй меня, – попросил он, почти задыхаясь от нахлынувшего на него чувства паники.
– Сначала расскажи, – ответила она, затем отвернувшись от него, снова откинулась в кресле и уставилась на поляну.
И он рассказал. Рассказал ей о своем пробуждении на крыльце Калеба, свежей могиле во дворе его дома, крови на рубашке Калеба.
– Он сказал мне, что ты умерла. Он изменил наши имена. Я р-расплакался из-за тебя, и он снова меня вырубил, – сказал он, неосознанно касаясь пальцами своего виска. – Когда я проснулся, было уже т-темно, и я сидел в г-грузовике. Не знаю, где мы были. Думаю, где-то в западной части Западной Вирджинии. Возможно, в К-кентукки. Первые несколько н-недель… Я п-плохо их п-помню.
– Мы все время ехали. Иногда с-спали в машине. Иногда он снимал номер в мотеле. Когда мы с-спали в машине, он пристегивал меня наручниками к рулю. Когда в мотеле, он пристегивал меня к кровати. Говорил, что меня необходимо приковывать, пока Р-рут не утратит надо мной своей власти.
– Холден, – тихо сказала она, и, повернувшись к ней, он увидел, что у нее по лицу текут слезы.
– Он много пил. П-почти каждый вечер. Где бы мы ни были. Сначала он приковывал меня наручниками, чтобы я не убежал, – он посмотрел на Гризельду, совершенно потрясенный силой обрушившихся на него воспоминаний, словно от воспоминаний о тех днях, к нему снова вернулось то опустошающее чувство, с которым он так долго жил. – Н-но я бы все равно не убежал.
– Почему? – спросила она, вытирая слезы. Ее лицо исказилось от недоумения.
Он хотел прикоснуться к ней, хотел обнять, но не осмеливался протянуть к ней руку. Ему было невыносимо трудно продолжать разговор, но он изо всех сил старался всё ей объяснить.
– П-потому что глубоко внутри… Я был м-мертв, – он нервно сглотнул. – Ты п-погибла. Мои р-родители и бабушка – д-давно умерли. Не имело никакого з-значения, что он со мной д-делал. Мне было все р-равно.
– Что… Что он с тобой делал? – спросила она испуганным шепотом.
– Он меня кормил, – сказал Холден, глядя на полевые цветы. – Давал мне крышу н-над головой.
Холден сглотнул подступивший к горлу ком.
– Никогда не п-приставал ко мне.
– Но он все еще тебя бил?
Холден стиснул зубы и покачал головой.
– Только к-когда я упоминал о тебе.
Она молчала, переваривая сказанные им слова.
– Он просто… перестал?
– Да, – кивнув, ответил Холден. – Он сказал, что в-вырезал из нашей жизни р-раковую опухоль, и теперь я с-спасен.
– Потому что я умерла.
Наконец, Холден повернулся к ней и прошептал:
– Да.
Она в недоумении нахмурила брови.
– Ты.. Боже, Холден, ты что… испытывал к нему какие-то тёплые чувства?
– Если в д-двух словах. Я его ненавидел.
– А если не в двух? – спросила она.
– Всё н-н-не так просто, – произнес он, и его сердце заколотилось еще быстрее, когда он попытался сообразить, как, бл*дь, ей объяснить его подлинные чувства.
– Мне нужно это услышать, – сказала она, низким, хриплым голосом, по ее лицу снова потекли слезы. – Я хочу понять.
Холден с трудом сглотнул и, сжав зубы, кивнул.
– В своём с-сознании… он считал, что я Сет. Он д-действительно в это верил. И он д-действительно верил в то, что убив Рут, спасет Сета, – взглянув на нее, он поморщился. – Я знаю, что это п-похоже на бред, но он по-своему з-защищал меня… мм, Сета.
– Когда мы заходили в закусочные, он заказывал себе еду, а потом поворачивался ко мне и спрашивал: «Ну а ты ч-чего будешь, б-братишка?» – весь такой д-довольный и г-гордый от того, ч-что я с ним. И официантки начинали п-поглядывать на нас, на такую очевидную разницу в в-возрасте, и иногда давились от с-смеха, и я ч-чувствовал…, – он ощутил, как в нем нарастает прежний гнев. – …Злость. П-потому, что он ведь просто п-пытался… ну, понимаешь…
Где-то на половине его воспоминаний она опустила взгляд на свои колени, но теперь снова взглянула на него, ее лицо было бледным и изумленным.
– Он не был, – она замолчала, сделав глубокий вдох. – Твоим братом. Он нас похитил. Он мучил нас.
– Д-думаешь, я этого не знаю? Гри, я там б-был, – внезапно он развернулся в своем кресле, продемонстрировав ей испещрённую жуткими шрамами кожу у себя на спине. – Ты д-д-думаешь я н-не помню? Я помню!
Он повернулся и увидел, что ее лицо вспыхнуло от гнева.
– Разве? «Вы будете жить в темноте, пока не очиститесь от своих пороков! Пока не станете достойны света». Помнишь это? «В твоем раскаянии не должно быть сомнений! Ибо возмездие за грех – это смерть!» Смерть! Моя смерть! – продекламировала она, слезы потоком текли у нее по лицу.
– Я з-знаю эти г-гребаные слова не хуже тебя!
– Тогда как? Как ты мог чувствовать к нему… симпатию?
– Да, бл*дь, это была не симпатия!
– Тогда что это было? Когда ржали эти официантки? Что это было? Что это было, когда ты считал, что он выстрелил мне в спину?
– Ненависть! – закричал Холден. – Г-гребаная ненависть!
Птицы, греющиеся на крыше под лучами солнца, вспорхнули вверх, их крылья забились о теплый летний воздух в поисках убежища.
– Хорошо. Но твоей чертовой ненависти было явно не достаточно, чтобы от него уйти.
– Мне было т-тринадцать лет, меня каждую н-ночь в течение двух лет моей с-сраной жизни п-пристегивали наручниками к кровати или рулю грузовика. Даже если бы мне удалось с-сбежать, куда, бл*дь, мне б-было идти?
– Вернуться в Вашингтон? – раздраженно предположила она.
– С-снова в систему патронатного воспитания, чтобы кто-нибудь вроде м-миссис Ф-филлман домогался меня, пока я сплю?
– Не все приемные родители растлители, – сказала Гризельда, но из ее голоса исчезла прежняя уверенность.
– Достаточно, – ответил Холден. – Или алкаши. Или они т-тебя избивают. Или забывают н-накормить.
– Прекрасно. Система патронатного воспитания – совсем не сахар. Но это лучше, чем жить с похитителем детей! Алкоголиком! Сумасшедшим, мать твою, психом!
– У меня в-внутри всё умерло. Все – все – кого я когда-то любил, были мертвы, – сказал он, его голос срывался, глаза горели. – Он меня не б-бил. К-кормил меня. У меня всегда было теплое место для сна. Когда мне исполнилось пятнадцать, мы поселились в Орегоне, и я пошел в среднюю школу.
– Как Сет Вест, – сказала она.
Холден кивнул.
– Ты взял его имя.
– П-прожив с ним два года? Какая уже, на хер, р-разница?
– Большая разница, потому что раньше тебя звали Холден. И если бы ты остался Холденом, может быть, я бы смогла тебя найти.
– Ты бы не смогла меня н-найти, Гри, потому что ты была мертва, черт возьми! – прокричал он. Она пристально посмотрела на него, и он сделал глубокий вдох, их взгляды застыли во взаимной блокировке.
Она встала, уронив на кресло записную книжку, у нее на лице появилось выражение отвращения, скорби и гнева.
– Я пойду прогуляюсь. Не ходи за мной.
– Черт возьми, Гри! Н-не уходи, поговори со мной!
– Я не могу, – сказала она, перекидывая через перила сначала одну ногу, затем другую, и у него сжалось сердце, поскольку это говорило лишь о том, что она боялась случайно прикоснуться к нему, проходя мимо его кресла.
– Пожалуйста, – тихо произнес он вслед ее удаляющейся фигуре, но она так и не обернулась.
***
Гризельда решительно шагала через поляну, намеренно не оборачиваясь, несмотря на его тихую просьбу, от которой у нее буквально разрывалось сердце.
Мало того, что он остался с Хозяином, у него к тому же сформировалась своего рода… что? Холден отказывался называть это симпатией, но чертовски похоже, что это была именно она! – мягкость к Калебу Фостеру. Как будто какая-то часть Холдена поверила, что он и правда Сет Вест и приняла покровительство Калеба Фостера, а когда над ними посмеивались ехидные официантки, даже отвечала ему тем же.
Это был человек, который их похитил, мучил и запугивал, который, как тогда полагал Холден, убил Гризельду, хладнокровно прикончил ее и похоронил. С момента ее смерти прошло всего два года, а Холден жил с Калебом на полную катушку, ел его еду, спал в отведенном ему Калебом месте, ходил в школу, так, словно никогда и не было этого кромешного ада в Западной Вирджинии.
«Это не честно», – тихо шепнуло сердце, прервав ее внутренний монолог.
Пройдя поляну, она направилась в лес и пошла влево, на шум журчащего где-то поблизости ручья.
«Его тоже похитили, по твоей вине! – напомнило ей сердце, – и он вытерпел гораздо больше положенных ему побоев».
Он держался очень храбро, но она знала, что ему было также страшно, как и ей. Он пытался сбежать, но ему не удалось, а ей повезло. По сути дела, его снова похитили, на этот раз совершенно одного, его лучший друг мертв, и нет никого, кто мог бы его утешить. Он сказал, что чувствовал себя опустошенным, мертвым внутри, и Гризельда ему верила. Из глаз потоком хлынули слезы, как только она представила себе его тонкие запястья, прикованные наручниками к рулю грузовика, к кровати в мотеле, свобода так близка, но не возможна. Он напомнил ей, что ему было всего тринадцать лет, ещё ребенок. И он потерял всё и всех, кто имел для него хоть какое-то значение. И да, он мог сбежать и, как она предлагала, вернуться в систему патронатного воспитания, но он был прав. Она вздрогнула, вспомнив руку миссис Филлман на бедре у Билли тогда в парке. Холден, с его светлыми волосами и типично американским лицом в веснушках, оказался бы легкой добычей.
Калеб Фостер кормил его, давал крышу над головой, не бил и, в конце концов, позволил ему ходить в школу, как обычному ребенку.
Она не думала, что это была счастливая жизнь, но, так же как и он, прекрасно знала, что всё могло быть гораздо хуже.
Звук бегущей воды стал громче, и она вышла к ручью, который искала, – совсем небольшой, всего, наверное, метра четыре в ширину, и не глубокий, но прозрачный и чистый, с большими камнями на берегу. Она села на один из них, сняла босоножки и опустила ноги в воду.
«Я заставлю тебя кончить. Я буду обнимать тебя, пока ты спишь. Я изменюсь для тебя. Я буду жить для тебя. Я никогда тебя не отпущу»
Поверила ли она ему?
«Я такой же, как прежде. Ты делаешь меня прежним».
После таких откровений о Калебе Фостере, может ли она ему доверять?
«Я всегда любил тебя, Гри».
Она рыдала, и ее тело ожило, вспомнив о том, с каким благоговением он к ней прикасался, смотрел на нее, занимался с ней любовью.
«И ты не бросишь меня?» – спросил он.
И она ответила ему: «Никогда».
И она не лукавила.
Она слишком долго держалась в надежде его отыскать, и найти его было слишком чудесно, слишком правильно, слишком хорошо, чтобы сейчас просто взять и отказаться от него, только потому, что он поддался какой-то гребаной разновидности Стокгольмского синдрома. Она может допустить, что он испытывает к Калебу Фостеру определенную признательность за то, что тот сохранил ему жизнь.
И вдруг ее осенило.
Несмотря на все то, что Калеб Фостер с ними сделал, она была вынуждена признать, что тоже чувствует к нему некоторую благодарность.
Она была благодарна за то, что Калеб в этот же день не застрелил Холдена. Она была благодарна, что он заботился о Холдене, от чего Холден не сбежал и в конечном итоге не оказался в какой-нибудь гребаной приемной семье, где сломили бы его дух. Она даже была даже благодарна за то, что Калеб так хорошо обращался со своим грузовиком, и Холден смог вернуться на нем в Западную Вирджинию.
Она всегда была твердо уверена в том, что Калеб – неисправимое чудовище, он и был чудовищем, и все же ей следовало признать, что для Холдена все могло оказаться гораздо хуже. Его могли убить. Его и дальше могли мучить и подвергать насилию. Его могли заморить голодом, сделать объектом торговли или подвергнуть куче других немыслимых ужасов. Вместо этого, как справедливо заметил Холден, его кормили, давали крышу над головой, уже не избивали и не домогались. И он выжил.
Ее губы дернулись в возражении, поскольку она презирала Калеба и не хотела его очеловечивать, однако стоило ей только принять такой ход мыслей, и она уже не могла остановиться. Тот Холден, который занимался с ней сегодня любовью, в некоторой степени тоже являлся результатом заботы, полученной им от Калеба за долгие годы их разлуки, и за это она тоже могла быть ему благодарна.
– Все еще злишься?
Вздрогнув, она обернулась и увидела, что позади нее стоит Холден.
– Я же сказала тебе не ходить за мной, – сказала она, снова переводя взгляд на ручей.
– Думаю, я не умею следовать чужим указаниям.
– Очевидно, – сказала она, снова надев сандалии и встав лицом к нему. Он набросил на себя фланелевую рубашку с длинными рукавами и застегнул ее на две пуговицы, но ноги у него по-прежнему были босые, а джинсы расстегнуты.
Он слегка прищурился и посмотрел на ручей.
– А если бы ты тут на кого-нибудь наткнулась? На какого-нибудь охотника-извращенца, который бы захотел причинить тебе боль?
Она бросила на него косой взгляд.
– Ты, может, и чувствуешь себя получше, но у тебя все еще два ушибленных ребра. Ты не в том состоянии, чтобы быть моим защитником. Ты слаб.
– Черта с два, – сказал он, и его глаза вспыхнули.
Она фыркнула. Ей вовсе не хотелось быть с ним грубой, просто ей требовалось какое-то время, чтобы понять всё, что с ним случилось и каким образом это сделало из него человека, которым он теперь стал.
– Меня бесит, что ты с ним остался, – сказала она.
– Я знаю. Меня иногда тоже.
– Но я могу тебя понять. То, что миссис Филлман делала с Билли… Я рада, что с тобой этого не случилось.
– Гри, я вовсе не испытывал к нему теплых чувств, – осторожно проговорил он, подавшись к ней. Он обнял ее за талию, притянув к своей груди, и она не воспротивилась.
– Я был потерянным ребенком. И да, он был злом, но, на мой взгляд, он был наименьшим злом из всех возможных.
Он вздохнул ей в волосы, крепко прижимая к себе.
– Поэтому я остался.
– Я не хочу тебя за это осуждать.
– Тогда не осуждай, – произнес он. Некоторое время они стояли в молчании, прежде чем Холден снова заговорил. – Я не слаб. Я хочу заботиться о тебе, Гри.
– Я и сама могу о себе позаботиться, – тихо сказала она, не желая окончательно капитулировать.
– Я сильный, – прошептал он возле самого ее уха. – Позволь мне сделать это вместо тебя.
От тепла, идущего от его груди, она полностью расслабилась, дорожа чувством его надежного покоя, запоминая ощущение его ласковых объятий. Положив голову ему на плечо, она взглянула на реку.
– Мне так много нужно осмыслить, Холден. Столько всего разом изменилось.
– Ну, так не торопись, – сказал он, одной рукой поглаживая ей спину. – У нас, наконец, есть время, Гриз, и я н-никуда не уйду.
Глава 22
Минуты превращались в часы, часы в дни, и под конец второй проведенной вместе недели, их жизнь начала обретать свою собственную хрупкую самобытность, свой неуверенный, робкий ритм.
Днем Гризельда сидела в кресле-качалке на маленькой террасе, записывая в свой новый блокнот сказки, которые потом читала вечером Холдену. По вечерам он разжигал в камине огонь, и пока она читала, сидел рядом с ней на диване, обнимая ее за плечи и время от времени целуя в макушку.
Каждый день они гуляли по лесу, рассказывая друг другу о том, что произошло с ними за то время, пока они были в разлуке. Иногда делились счастливыми воспоминаниями о годах, прожитых вместе: о временах, когда они наблюдали за дикими зверями, заходившими во владения Калеба Фостера; об их Днях рождениях, которые тихо отмечали в темном подвале; и о том, как пару раз Калеб споткнулся об их цепи и на несколько часов терял сознание.
Они держались за руки. Они целовались. Они обнимались и хохотали. Они обнимались и плакали.
Много раз они ходили на маленький ручей, чтобы опустить ноги в прохладную воду, перекусить на камнях и искупаться нагишом. Не раз Гризельда хватала одежду Холдена и бежала через лес в дом, запрыгивала в кровать, и он догонял ее там, запыхавшуюся и потную, хихикающую и совершенно голую.
Его раны быстро зажили, и к началу второй недели его лицо уже выглядело совсем как обычно, не считая нескольких небольших пятен желтого цвета, и хотя для полного выздоровления ребрам требовалась еще пара недель, они больше не болели. Врач сообщил Холдену, что швы у него на ранах рассосутся дней через шесть, и действительно, так все и произошло. Он, конечно, не выздоровел на все сто процентов, но, определенно, всё к этому шло. Ему не удалось возобновить свои тренировки – Гризельда ему это запретила – но он нашел в доме топор и жутко захотел выйти на улицу и нарубить немного дров, поработать мышцами, вновь почувствовать себя сильным и здоровым.
Особенно после того как он наконец-то прослушал сообщения, оставленные на телефоне этим гребаным мудаком, ее бывшим парнем. Он проверял свои сообщения, не читая, удалял СМС-ки от Джеммы и отвечал Клинтону, который спрашивал, как у него дела. Он помнил просьбу Гризельды не слушать сообщения Джоны, когда будет их удалять, но любопытство оказалось сильней, и он все равно прослушал.
Лучше бы он этого не делал.
В недоумении слушая, как полный ненависти голос Джоны обзывал Гри сукой, пи*дой, бл*дским мусором, Холден в бешенстве сжимал кулаки, из последних сил сдерживая смертоносный порыв сейчас же запрыгнуть в грузовик, поехать в Мэриленд, найти этого кретина, разбить ему морду и переломать все пальцы. Ему стало любопытно, как еще Джона проявлял свою агрессию по отношению к Гризельде. Он что, сделал ей больно? Избивал? Если Холден когда-нибудь узнает, что Джона в гневе хоть пальцем ее тронул, ему лучше уже сейчас начинать поглядывать по сторонам, потому что Холден непременно его найдёт.
Внимательно прослушав сообщения, он отправил на номер Джоны СМС:
«Она с тобой порвала. Если ты еще раз к ней приблизишься, я тебя прикончу, *баный ты ушлёпок. Сет»
После этого Джона обрушил на Холдена нескончаемый поток сообщений, изобилующих всевозможными ругательствами. Он присылал их по паре в день, в основном по ночам, обзывая Сета с Гризельдой самыми последними словами. Холден больше их не читал, но достаточно сказать, что он в любой момент был готов надрать Джоне задницу, если им когда-нибудь не посчастливится встретиться лично.
Холден не забыл, какой хреновой была до этого сексуальная жизнь у них обоих – он спал с любой, кто раздвинет ноги, лишь бы изгнать из своей жизни образ Гризельды, а она жила с этим полным идиотом, который, по всей видимости, ни капли ее не уважал и не имел ни малейшего понятия, какой удивительной женщиной ему посчастливилось обладать.
Холдена страшно беспокоило, что Гризельда вообще могла пустить в свою жизнь – и да, в свою постель – такого типа, поскольку он считал, что она заслуживает гораздо большего. Ну, уж точно, кого-то получше этого Джоны. Даже получше него самого, всего-навсего, скромного заводского рабочего и звезды местного бойцовского клуба. Холдена бесило то, что ему практически нечего было ей предложить, но чем больше времени он с ней проводил, тем больше он хотел это исправить. Он хотел стать для нее всем: ее самым близким другом, ее доверенным лицом, её опорой, её супругом, её любовником.
Её любовником.
С той минуты, как она вернулась в его жизнь, Холден хотел её так, словно, если они будут спать вместе, соединять их тела самым интимным из всех возможных способов, то это непременно свяжет их навеки. И в некотором смысле это сработало. Узнавать, какие именно прикосновения ей нравятся, двигаться внутри нее, наблюдать за ее лицом в момент наивысшего наслаждения – из-за глубины его чувства к ней, это было для него чем-то, чего он никогда раньше не испытывал. И когда она спала обнаженная, свернувшись, рядом с ним, положив голову ему на грудь и разметав мягкие золотистые волосы по его коже, Холден ощущал в душе просто удивительный, не ведомый ему доселе покой.
И все же он чувствовал ее нежелание полностью отдаться тому, что между ними происходит, и понимал, что это может значить для них обоих. Когда он пытался поговорить с ней о том, что будет после того как закончится их месяц вместе, она намекала, что им следует наслаждаться временем, которое у них есть. Когда он упоминал колледж, она улыбалась, но не хотела продолжать эту тему. Когда он спрашивал ее о жизни в Мэриленде и Вашингтоне, она сознательно уходила от ответа, расхваливая Маклелланов и свою подругу Майю, неизменно переводя разговор на него, словно ее обычная жизнь была запретной темой.
Он знал, что они воссоединились лишь на пару недель, но ему не терпелось узнать – и да, возможно, без достаточных на то оснований – верит ли она в их совместное будущее. И, хотя ее чувства к нему казались искренними, его приводило в отчаяние, что когда он говорил ей о своей любви, она явно не верила, что это навсегда.
У него было еще две недели, чтобы убедить ее в том, что это не просто небольшая передышка в их убогой жизни, после которой они оба вернутся к действительности. Холден на самом деле верил, что этот месяц их воссоединения, когда они могли спокойно проводить вместе время, узнавать и любить друг друга, станет началом их новой жизни. И он сделает все, что угодно, чтобы убедить ее и в этом.
– Ты уже проснулся? – спросила она, ее голос был все еще глухим от сна.
– Меня разбудил солнечный свет, – ответил он, поглаживая ее по волосам.
– Ммм. Как приятно.
– Чем сегодня займемся?
– Мммм, – пробормотала она, все еще полусонная. – По большей части, этим.
Он усмехнулся с низким, удовлетворенным урчанием. Она немного поерзала рядом с ним, и его член сразу ожил, с каждым ударом сердца все больше наливаясь и пульсируя.
– Может, сходим в город? – спросила она, потеревшись грудью о его грудь.
– Конечно. Если хочешь.
– Я хочу, – промурлыкала она и, скользнув губами к его груди, втянула в рот его сосок.
– Ах, – хрипло выдохнул он, и ей в бедро тут же уперлась его твердая эрекция. – Гриз, если не хочешь, чтобы я вошел в тебя, лучше перестань.
Она помедлила, поглядев на него, ее голубые глаза были еще сонными, но ласковыми.
– Конечно, я хочу, чтобы ты вошел в меня. Да если бы я только могла, я бы навсегда тебя там оставила. Так ты никогда не был бы от меня дальше… меня самой.
Это был один из редких намеков на их будущее, поэтому он взял и бережно сохранил его у себя в памяти. Опрокинув ее на спину, он оперся на локти и посмотрел на нее сверху вниз.
– Как мы вообще нашли друг друга?
– Ну, ты дрался на поле. Пришла я.
– Это был один шанс на миллион.
Она поедала глазами его лицо, потом, ненадолго остановившись на его глазах, взглянула на его скулу.
– Мне очень не нравится, что ты дерешься.
– Я перестану.
– А деньги?
Их хрупкое уединение стало возможно благодаря тем нескольким сотням долларов, что он заработал на последнем бое, и они оба об этом знали.
– Я что-нибудь придумаю.
Она кивнула и, выдавив из себя слабую улыбку, мрачно взглянула на его губы. Он быстро понял, что означало это выражение лица: неуверенность, неопределенность, сомнение.
– Гри, я справлюсь. Ради тебя, ради нас. Я с этим разберусь.
– Я знаю, что справишься, – ответила она, но ему показалось, что он ее не убедил.
– Ты должна мне верить.
– У меня это плохо получается, – сказала она, слегка выгнув спину, от чего ее груди прижались к его грудной клетке, отвлекая его внимание. Он знал, что именно этого она и добивалась.
– Ну, так поработай над этим, – посоветовал он, неспешно вращая бедрами, а затем отвел их назад, чтобы его член оказался именно там, где ей хотелось.
– Хорошо, – произнесла она, облизав губы, от нетерпения ее зрачки расширились, и глаза стали почти черными.
Он медленно скользнул в нее, пристально глядя ей в глаза, наблюдая за тем, как они сначала распахнулись, сузились, а затем дрогнули и закрылись, ее голова уперлась в подушку, а рот приоткрылся, жадно ловя губами воздух. Он тоже это чувствовал – всё это: влажное тепло, говорящее о том, что она готова, едва уловимую неровность стискивающих его стенок ее внутренней плоти, чудо единения их тел, чувство покоя от максимально возможной близости, возбуждение от того, что безраздельно владеет ею, и ей это нравится.
– Я тебя люблю, – проговорил он сквозь прерывистое дыхание. Ему хотелось, чтобы она открыла глаза. – Пока мы вместе, мы со всем справимся. Я… я всё для тебя сделаю.
Она облизнула губы и снова вжалась головой в подушку, когда он почти полностью вышел, а затем погрузился в нее вновь.
Задыхаясь от стонов, она скользнула пальцами по испещрённой шрамами коже его спины, зарылась ему в волосы и, потянувшись вверх, прижалась губами к его губам. Холден ускорил темп, вторгаясь языком ей в рот, в то время как его плоть неустанно сливалась с ее плотью.
Почувствовав, как напрягаются его мышцы, как становятся все громче стоны, вырывающиеся у нее из груди, он потребовал:
– Скажи мне, Гри. Скажи это.
– Я… – с трудом произнесла она, ловя губами воздух, и громко вскрикнула, когда стенки ее внутренней плоти стиснули его член, затягивая его все глубже своими пульсирующими сокращениями. – О, Боже, я люблю тебя!
От ее слов у него запылали глаза и, в последний раз ворвавшись в нее до упора, он выкрикнул ее имя и сдался, полностью отдаваясь наслаждению.
***
– Ты действительно хочешь поехать в город? – спросил он у нее несколькими минутами позже.
Гризельда скользнула к краю кровати и перекинула ноги на пол.
– Мм-хм. У нас заканчивается еда, и веришь или нет, а мне нужен еще один блокнот.
За последние две недели сочинение сказок стало для нее почти такой же необходимостью, что и Холден, давший ей цель, которая наполнила ее жизнь смыслом и небывалым наслаждением. В дополнение к разнообразным героям, которых она придумала для Холдена и Пруденс – Принцессе Солнечный свет и Принцессе Луне, Принцу Сумраку, Принцессе Туче, Миледи Звезде и Королю Солнцу – она создала сказочный мир, в котором все эти персонажи жили в окружении солнечных, лунных и звездных фей, а злая Ледяная Королева со своими приспешниками Морозюками и Градинами грозились украсть из Солнечного Королевства все светлое, доброе и прекрасное.
Каждый день, сидя в кресле-качалке на террасе рядом с Холденом, листающим одну из многочисленных книг Квинта о птицах, и глядя на полевые цветы, она уносилась в мир, где ее герои изо всех сил боролись за жизнь и любовь, за то, чтоб уцелеть и возродиться.
Она так это любила.
«Я люблю этот дом и эти полевые цветы»
«Я люблю каждую минуту, проведенную в объятьях Холдена, и каждую секунду за сочинением своих сказок»
«Это самые лучшие и счастливые дни в моей жизни, и я буду всегда за них благодарна, даже если они скоро закончатся».
И все же ее не оставляла в покое неискоренимая внутренняя тоска. Мать ее не любила, а с бабушкой Гризельда никогда не была близка на столько, чтобы это вылилось в какую-то сильную привязанность. Она сама того не желая, организовала похищение Холдена и, перебравшись через Шенандоа, бросила его одного с Калебом Фостером. Рано или поздно, он на все посмотрит иначе. В скором времени секс потеряет ощущение новизны. Они узнают друг о друге все на свете. Чувство неожиданности и восхищения от их долгожданной встречи будет притупляться, и когда это произойдет, он решит, что больше ее не любит, что она не достойна его любви. И даже если она заранее знает, что это случится, его уход все равно ее убьёт, поэтому она старалась не отдавать ему все сердце целиком. Она пыталась сберечь хотябы крохотную часть, чтобы потом, когда он, в конце концов, от нее отвернется, она смогла бы это пережить.
«Это долго не продлится. Это долго не продлится. Такое счастье не для тебя. Не расслабляйся».
– Что, исписала весь блокнот? Ну, я не удивлен. Ледяная Королева не даст житья Королю Солнцу, это уж точно, – улыбнулся ей Холден. – Так ты хочешь сначала принять душ? Затем поедем в город?
Она кивнула и соскользнула с кровати, протягиваясь всем своим обнаженным телом в густом, ослепительном потоке утреннего солнца.
– Продолжай в том же духе, и ты еще долго не попадешь в душ, – произнес он, и хотя интонация его голоса была несерьезной, когда она посмотрела в его потемневшие глаза, то поняла, что он совсем не шутит.
Подмигнув ему, она направилась в крошечный душ. Всего на мгновенье она оглянулась назад и увидела, как он взял с тумбочки свой телефон и, прищурившись, взглянул на экран.
Что-то здесь было не так.
Хотя он и заверил ее в том, что порвет с Джеммой, как только они вернутся в Чарльзтаун, она знала, что он все еще читает ее сообщения. Она видела, как глаза Холдена омрачились гневом и раздражением, когда он набирал что-то в своем телефоне, думая, что она на него не смотрит. И она занервничала. И призадумалась.
Иногда она думала о подсчитывающих знаках на руке у Холдена – он был со столькими женщинами – и пусть он уверял ее в том, что она – любовь всей его жизни, ей пришлось признать, что эти метки ее очень беспокоили. По большей части она верила, что в данный момент он ее любит, и, разумеется, никто из отмеченных у него на руке женщин, включая Джемму, не знал Холдена так хорошо, как она, но этих меток было просто до хрена.
Она нажала на слив унитаза и потянулась к крошечному душу, похожему на те, что устанавливают в автофургонах. Включив горячую воду, девушка подождала, пока та немного нагреется. Гризельда не думала, что она была для Холдена очередной победой или зарубкой на руке, но, когда он говорил о будущем или намекал на то, что после этих двух недель, проведенных в доме Квинта, они останутся вместе, у нее внутри все сжималось. И она опасалась, что с его чувствами к Джемме все было совсем не так однозначно, как он говорил. Он жил с ней шесть месяцев. Это ведь что-то да значит? Гризельда была благодарна ему за обещание порвать с Джеммой, но пока он этого не сделал, она должна подготовиться к тому, что он может к ней вернуться, разве нет? Она будет полной дурой, если этого не сделает.
