Текст книги "Никогда не отпущу тебя (ЛП)"

Автор книги: Кэти Регнери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

– Как вы могли об этом не знать? Вы что, никогда не пытались его отыскать? За столько лет?

– Мы раз и навсегда отвернулись от Калеба в день, когда покинули Западную Вирджинию. Мы пообещали никогда не оглядываться на прошлое. Мы дали друг другу слово не искать его, не наводить о нём справки и не помогать ему. Нам пришлось притвориться, что он мертв. Так было… безопаснее, – объяснил Сет, с нежностью глядя на Рут.

Рут тихо заговорила.

– Он был… таким сумасшедшим.

– Он много разглагольствовал на ваш счёт. Постоянно.

– Левит, – пробормотала Рут.

– Да! – сказала Гризельда. – Адский огонь и проклятие, грехи плоти, порок, нечестие.

– Как ты спаслась? – спросил Сет, отвлекая ее внимание от Рут, которая все еще дрожала и была очень бледна.

– Мы решили убежать, – проговорила Гризельда и почувствовала, как глаза наполняются слезами. – Одним воскресным утром, пока он был в церкви, мы сбежали. Но Холден…, – она с трудом проглотила вставший в горле ком. – У Холдена не получилось. Только мне удалось сбежать. Холден оставался Калебом до самой его смерти.

– И Калеб думал, что Холден – это я? Сет?

Гризельда кивнула.

– А Холден… он… выжил? – спросила Рут, и в ее глазах мелькнула тревога.

– Да, – ответила Гризельда, вытирая слезы и улыбаясь. – Он выжил.

Они ненадолго замолчали, затем Сет откашлялся.

– Мне так жаль, Гризельда. Мне очень, очень жаль, что тебе пришлось всё это пережить.

– И мне тоже, – произнесла Рут, взяв Гризельду за руку. – Он вас…

– Бил ли он нас? Да. Он нас избивал. Держал в подвале. У него был строгий набор правил, о которых мы должны были сами догадаться и беспрекословно их соблюдать. Он заставлял нас работать по многу часов в день. Мы все время боялись, часто голодали, практически без всякой надежды.

– Как вы выжили? – спросил Сет, сняв очки и вытирая глаза.

– Мы были вместе, – сказала Гризельда, сжав руку Рут.

Рут посмотрела на Сета, и по ее глазам Гризельда поняла, что означал этот взгляд: любовь, понимание.

– Вы брат и сестра, – вспомнив, проговорила Гризельда, поочерёдно глядя на них и стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и без тени осуждения. В глубине души она всегда знала – или надеялась? – что они ими не были.

– Не родные, – быстро ответил Сет, оторвав взгляд от Рут.

Гризельда удивлённо распахнула глаза.

– Что? Что Вы имеете в виду? Вы же близнецы.

Сет покачал головой.

– Нет. Мы родились в один день, но Рут удочерили. Ее мама умерла при родах в той же больнице, где рожала моя мать. Это был маленький деревенский городок, а мать Рут, совсем молодая девушка, убежала из дома. Врачи не знали, как найти ее семью, поэтому спросили у моих родителей, не найдётся ли у них места для второго ребёнка.

– Так вы не родственники? – уточнила Гризельда.

– Нет, – сказала Рут. – Хотя мы вместе росли, и наши родители никогда не говорили нам правду. Мы верили, что мы брат и сестра. Но мы с Сетом полюбили друг друга. Это началось, когда нам было… сколько? – она посмотрела на мужа, и он кивнул. – Двенадцать? Может, тринадцать? С одной стороны мы понимали, что это дурно, но с другой стороны – это казалось таким правильным. Мы ничего не могли поделать. Мы пытались держать это в секрете, но чем больше секрет, тем ближе мы становились. А потом Калеб нас поймал.

Гризельда кивнула.

– Мы это поняли.

– И он начал сходить с ума. У нас была очень набожная семья. Очень строгих правил.

– К тому же, когда Калеб был маленьким, его в голову лягнула племенная кобыла, – добавил Сет. – Он и так-то был не в себе, а после того, как нас застукал, совсем сорвался.

– Как вы узнали? Что вы не родственники?

– Когда умерла наша мать. В ее вещах я нашла свое свидетельство о рождении, – сказала Рут. – Другая мать. Отец неизвестен. Время рождения разнится на несколько часов.

– Калеб стал слишком опасен, особенно для Рут, – сказал Сет, взяв Рут за руку и переплетя их пальцы. – Он не поверил нам, даже когда мы показали ему свидетельство о рождении Рут. Он обвинил ее в том, что она совратила меня с истинного пути. Он постоянно разражался тирадами и неистовствовал, ходил за мной и зачитывал куски из Библии. Несколько раз он пытался ей навредить, избив ее ремнём и больно ударив по лицу. Однажды вечером он подсыпал нам что-то в еду, и мы проснулись запертыми в разных частях подвала. Он сказал нам, что мы не выйдем оттуда, пока не покаемся.

– Как вы сбежали?

– Он был пьян. Напился и, перед тем, как направиться в «Рози», забыл запереть на ночь дверь, – произнесла Рут. – Сету удалось расшатать одну панель в стене между нашими камерами, и мы решили, что должны бежать, потому что Калебу еще два года предстояло быть нашим официальным опекуном.

– Иначе Рут ни за что бы не выжила, – тихо проговорил Сет.

– Поэтому мы вышли из дома, я сняла с руки свой серебряный браслет, подаренный мне на шестнадцатилетие, и бросила его в амбар, затем Сет его поджёг.

– Так вот как вы сбежали.

Рут кивнула.

– Мы никогда об этом не вспоминали. У меня было немного денег из тех, что оставила нам мать. В темноте мы прошли пешком весь Чарльзтаун, сели на автобус до Флориды и забыли о прошлом.

– Вы же были ещё детьми, – сказала Гризельда, восхищаясь их силой. – Как вы жили?

Сет посмотрел на Рут.

– Нелегко. Нам приходилось работать без продыху и жить в приютах для бездомных. Мы уехали на юг и, насколько смогли, растянули деньги матери. В конце концов, мы сдали экзамен на сертификат по программе средней школы и продолжали работать. Чтобы я мог учиться в колледже, Рут устроилась в «Деннис», и как только я получил работу, тоже поступила в колледж.

– Мы справились, – с гордостью сказала она.

– Потому что всегда были вместе, – добавил он.

– Три года назад, – продолжила Рут, крепко сжимая руку мужа, – Сету предложили здесь, в Вашингтоне, должность профессора. Мы сомневались на счёт своего возвращения на север, поэтому наняли кое-кого, чтобы проверить, платит ли Калеб налоги и владеет ли в Чарльзтауне какой-нибудь собственностью. Никакая другая информация о нём нас не интересовала. Только это. Когда мы узнали, что он больше не платит налоги и не владеет недвижимостью в Западной Вирджинии, то решили, что он умер или уехал.

– К тому же, Рут всегда тосковала по снежному Рождеству.

– Так мы вернулись на север.

– И вот мы здесь, – сказал Сет. Глазами полными боли и сочувствия он всматривался в лицо Гризельды. – Я… О, дорогая, я глубоко сожалею о том, что тебе пришлось пережить.

Рут с сожалением посмотрела на Гризельду, ее лицо было мокрым от слез.

– Не знаю, как ты выжила, будучи… мной. Он так страшно меня ненавидел.

– Меня защищал Холден. Мы поняли, что делать можно, а чего нельзя – чтобы жизнь была боле-менее терпимой. Хотя, я думаю, он бы нас убил. Если бы мы еще немного задержались.

– Меня бы он точно убил, – прошептала Рут.

– Даже не знаю, что еще сказать, – проговорил Сет, выпустив из рук ладонь Рут и откинувшись на спинку кресла. Он заглянул Гризельде в глаза. – Это трудно осознать. Мы можем тебе чем-нибудь помочь? Может, я…? Может, мы…? Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, но я рада, что вы живы. Я рада, что вы справились. Я рада, что у вас всё благополучно, – у нее по щекам побежали слёзы, и она засмеялась. – Это так нелепо звучит.

– Да, это не Шекспир, – произнёс профессор Фостер, выразительно подняв бровь.

– Сет!

Он добродушно улыбнулся Гризельде, и в его глазах блеснула глубокая печаль.

– Знаешь, Калеб, он не всегда был таким. У него помутилось в голове, но до того, как узнал о нас, он был очень… добр ко мне. Думаю, он по-своему, меня любил.

Гризельда подумала о тех противоречивых чувствах, которые испытывал к Калебу Фостеру Холден, как он его ненавидел даже будучи благодарным Калебу за то, что тот сохранил ему жизнь.

– Знаю, это прозвучит странно, – сказала Гризельда, которая, воссоединившись с Холденом, встала на путь исцеления и горела желанием двигаться вперед, избавившись, наконец, от кошмаров подвала Калеба Фостера. – Но я не думаю, что он был таким уж плохим. Холден называет его чудовищем с принципами. В этом есть доля правды. Мне кажется, он пытался спасти Сета. И мне кажется, что желание спасти могло появиться от любви.

– Ты невероятно великодушный и всепрощающий человек, – проговорила Рут.

Гризельда сглотнула, и выражение ее лица стало суровым.

– Я его не простила. Я никогда его не прощу.

– Конечно, – мягко сказала Рут. – Что за глупости я говорю.

– Ты всё ещё общаешься с ним? С тем… Холденом? – спросил профессор Фостер.

Гризельда кивнула.

– Да. Сейчас он в лагере новобранцев. Будет морским пехотинцем.

– И ты любишь его, – произнесла Рут.

– Больше всего на свете.

Сет улыбнулся Рут и покачал головой.

– Какая ирония, не правда ли? Что Калеб, руководствуясь неверными поступками изо всех сил старался разлучить две пары, чтобы, в конечном счете, подтолкнуть их обоих к верным?

Рут взглянула на Сета.

– Думаю, Гризельда еще не готова смеяться надо всем этим, дорогой.

– Я не хотел никого оскорбить, – быстро сказал Сет. – Я всего на всего пытался сказать, что, по крайней мере, меня яростное неодобрение Калеба заставило ещё настойчивей бороться за то, чего я хотел. За Рут. Мы сбежали с фермы в шестнадцать лет, без образования, с парой сотен долларов. И вот мы здесь. Женаты уже более тридцати лет. Привязаны друг к другу с такой же силой, с какой Калеб пытался нас разлучить. Мы с самого начала так отчаянно друг за друга боролись, что больше нам никогда не пришлось этого делать.

– Когда ты стольким пожертвовал, – проговорила Рут, – остальное пустяки. Жизнь всегда будет подставлять подножки. Безденежье. Выкидыш, а затем известие о том, что больше никогда не сможешь иметь детей. Увольнение. Ураган, сравнявший твой дом с землёй. Болезнь.

Глазами полными слез, она посмотрела на Сета.

– Наша совместная жизнь не была лёгкой. На нашу долю выпало много горя и много страданий. Но мы всегда были вместе. Мы боролись друг за друга. А остальное? Ну, пока мы были рядом, все было терпимо. Все было возможно. Самое важное сражение уже давно проведено и выиграно. Мы принадлежали друг другу.

Когда Рут произнесла эти простые слова, по лицу Гризельды хлынули слезы. Всё это время женщина неотрывно глядела на Сета с такой любовью, что Гризельда уже подумала, не лучше ли ей незаметно ускользнуть и оставить их наедине с их воспоминаниями. Но тут Рут повернулась к ней и спросила:

– А у вас с Холденом такая любовь?

– Да, – ответила Гризельда, душой и сердцем понимая, что это чистая правда.

Ничто, ничто и никогда не встанет между ней и Холденом, несмотря на их минувшие и будущие расставания и разлуки, несмотря на испытания и невзгоды, хорошие и плохие времена, в болезни и здравии, достатке и бедности. Также как Сет и Рут, они уже прошли и выиграли своё самое важное сражение. О, у нее всегда будут определённые проблемы с доверием к людям и обстоятельствам ее жизни, но в этот миг она решила раз и навсегда исключить Холдена из этого списка. Она доверяла ему. Она верила в них. Всецело и без оглядки. И все, что их ждёт впереди, будет навсегда.

Они еще немного поговорили, и Гризельда отдала свою работу. Она дала слово, что познакомит их с Холденом, когда он приедет в отпуск, а они взяли с нее обещание, что она непременно обратится к ним, если ей когда-нибудь что-нибудь понадобится.

Затем она по очереди их обняла – Сета и Рут, этих мифических героев, которые каким-то образом оказались настоящими – и, уже выходя из кабинета, оглянулась назад как раз в тот момент, когда они потянулись друг к другу и крепко взялись за руки.

***

21 октября

Дорогая Гри,

Меня так потрясло то, о чём ты написала в своем последнем письме, что мне пришлось трижды его перечитать. Сет и Рут не просто живы, а счастливы, невредимы и любят друг друга? Уже тридцать лет женаты? Я даже не знаю, что сказать.

Как ни странно, но кое-что меня в этом злит. Я имею в виду, они ведь знали, что он сумасшедший (он, блин, запер их в подвале, Гри, и, судя по твоим словам, чуть не убил Рут), и они никого не позвали и никуда о нем не сообщили? Могли бы избавить нас от многих мук и страданий.

Впрочем, если я увязну в этой «кротовой норе» и начну переписывать историю… При любом раскладе всё могло быть гораздо хуже (прим. Крото́вая нора́ – гипотетическая топологическая особенность пространства-времени, представляющая собой в каждый момент времени «туннель» в пространстве). Что, если бы миссис Ф. обратила свой взор на меня и начала приставать ко мне? А что, если бы тебя или меня перевели в другую семью ещё до того, как мы узнали друг друга? Если я изменю одно, то могу все испортить, весь наш путь, вплоть до того момента, как ты появилась на том бое в июне. Так что, полагаю, я бы ничего не стал менять. Ничего. Потому что точно также я бы ни на что не променял время, проведённое в доме Квинта. Я ненавижу Джону, но я бы даже не променял те пару дней в больнице, поскольку всё обернулось хорошо. И я бы уж точно ни на что не променял то утро, что мы провели в твоей постели в Джорджтауне. Я бы не стал менять того, что сейчас я в армии, а ты в колледже. Значит, всё в порядке. Все сложилось известным образом, многое из этого оказалось полным отстоем, но сейчас мы находимся там, где находимся. И мне нравится то, где мы сейчас. А значит, всё в порядке.

Я получил письмо от Джеммы, и надеюсь, эта новость не превратит тебя в параноика. (И не должна. Я не люблю её. Я люблю ТЕБЯ). Она только написала мне, чтобы сообщить, как хорошо идут дела у них с Ханной. Ханна проявляет характер, и Джемма сказала, что ей стало тяжело подниматься по лестнице ко мне в квартиру, поэтому она переехала к Квинту, Моди и Клинтону. Говорит, что Моди не дает ей и пальцем пошевелить, и спрашивает, как я отнесусь к тому, что Клинтон станет отчимом Ханны. Я написал ей, что не знаю никого, кто бы лучше него позаботился о моей малышке. У Ханы будет море любви, Гриз. Все они. Ты и я. Так много любви. Это самое главное.

До церемонии выпуска осталось ещё четыре недели. И всего две до гребаных испытаний, от которых у меня уже голова идёт кругом. На этой неделе основной курс боевой подготовки: навыки стрельбы, ориентирование на местности и маневры под огнем противника. Оказалось, что я меткий стрелок, Гриз. Мой инструктор сказал, что я хорошо управляюсь с оружием, и посоветовал мне подумать о переводе в пехоту, если окажется, что артиллерия – не моё. Может быть, разведчиком-снайпером. Есть над чем подумать. Когда он это сказал, я был чертовски горд.

Гриз, мы с тобой практически не говорили о том, что нас ждёт дальше, но я надеюсь, что сможем поговорить, когда я приеду к тебе в ноябре. Должен тебе сказать, что, судя по всему, постоянным местом моей службы станет Калифорния. Есть, правда, небольшая вероятность, что Северная Каролина, но, скорее всего, Калифорния. Я знаю, что это далеко от твоего дома. Далеко от колледжа, Маклелланов и Майи. Но там хороший климат. Тут у меня есть друг, Грэм. Его девушка тоже туда переезжает, и он говорит, что может связать тебя с Клэр. Я ни о чём тебя не спрашиваю. Я просто хочу, чтобы ты немного над этим поразмыслила. Мы обсудим это, когда я вернусь домой, хорошо?

Ровно через месяц я буду с тобой.

Мне не верится, но это на самом деле так.

Пожалуйста, продолжай писать. Мне жизненно необходимо каждое письмо.

Я безумно по тебе скучаю.

Я буду любить тебя вечно, ангел.

Холден.

Гризельда прочитала письмо один раз, потом, как обычно, второй и третий, наслаждаясь ощущением, будто Холден сейчас здесь и разговаривает с ней. Она то и дело водила пальцами по его аккуратным буквам, улыбалась и плакала, испытывая чувство грусти и гордости.

Но, в конце концов, две вещи заставили ее нервно поджать губы:

«Его девушка тоже туда переезжает… Я ни о чём тебя не спрашиваю».

Она перечитала письмо ещё раз, но вместо того теплого, удивительного чувства, которое обычно появлялось тогда, когда она читала письма Холдена, ее глаза снова метнулись к этим строчкам.

Гризельда не играла в игры и ничего не требовала от Холдена, но в глубине души поняла для себя две вещи: она не хотела быть просто девушкой Холдена и определенно хотела услышать от него вполне конкретный вопрос.

Раньше он уже упоминал о браке, но это было много недель назад, и теперь в этом письме – в единственном из недавно полученных ею писем, в котором более-менее серьезно затрагивалось их совместное будущее – он ставит ее в один ряд с чьей-то девушкой, а потом говорит, что ни о чём не спрашивает. Хм.

Она сложила письмо и аккуратно разместила его под фотографией Холдена, затем откинулась на кровать и, крайне недовольная собой, уставилась в потолок.

Она не хотела ничего домысливать. Она не хотела торопиться с выводами и впадать в панику только из-за того, что он не сделал ей предложение в письме. Потому что, черт возьми, и не желала, чтобы это было сделано подобным образом. И, сказать по правде, ее очень обнадёживала его просьба поразмыслить над тем, чтобы переехать с ним в Калифорнию. Очень обнадёживала. Потому что больше всего на свете она хотела быть с ним. И если бы он попросил ее поехать с ним без кольца, она бы, скорее всего, согласилась. Но если быть честной. И до конца откровенной… Она только сейчас набралась храбрости и стала мечтать о том, какой бы она хотела видеть свою жизнь. И переехать с Холденом в Калифорнию она бы хотела непременно с кольцом на пальце и с именем Гризельда Крофт.

Глава 38

Маленькая квартира Гризельды в доме Маклелланов не была домом Холдена, но там жила Гризельда, а значит, она больше всего подходила под определение его дома.

Вместо того чтобы сесть на самолёт, он решил ехать на автобусе, потому что в таком случае у него оставалось как раз столько денег, чтобы в Бофорте заскочить в ювелирный магазин и купить кольцо. В этом кольце была всего одна десятая карата, но он сразу же выбрал именно его, потому что само оно было серебряного цвета, а закрепка камня – из медно-красного золота, в форме сердца, и было в нём что-то такое, из-за чего оно просто идеально подходило Гри. Кольцо стоило почти четыреста долларов. Холден никогда в жизни не делал таких дорогих покупок, поэтому то и дело похлопывал себя по нагрудному карману и, за всё время пятнадцатичасовой поездки из Южной Каролины в Вашингтон, округа Колумбия, так и не сомкнул глаз. Он не мог рисковать, что кто-нибудь его украдёт. Ему бы ни за что не удалось своевременно его заменить, и, не смотря на небольшой размер, от этого кольца теперь зависело то, как сложится вся дальнейшая жизнь Холдена.

Вчера в десять часов вечера он сел в автобус. Сейчас стрелки часов показывали одиннадцать утра, и он был почти на месте. Он провёл рукой по короткому ёжику волос, который остался после свежей армейской стрижки «под ноль», сделанной перед вчерашней торжественной церемонией выпуска, и улыбнулся своему отражению в окне автобуса. За окном стоял теплый, прекрасный ноябрьский день, именно на такой Холден и рассчитывал.

Весь четверг, накануне церемонии выпуска, когда большинство новобранцев развлекали приехавших к ним родственников, Холден провел в Интернете, планируя особенный день для Гризельды. Он нашел двадцать пять самых романтичных мест в Вашингтоне и Джорджтауне, и сегодня рассчитывал посетить пять из них. Они должны были начать с небольшого и зачастую недооцененного Военного мемориала округа Колумбия, с напоминающего беседку здания из белого мрамора возле Национальной аллеи, а затем, взявшись за руки, прогуляться вдоль Приливного бассейна. А если она устанет – могли бы передохнуть на лужайке Национальной аллеи. Во второй половине дня они должны были приехать на такси в Джорджтаун и там пройтись по красивой набережной вдоль Канала Чесапик и Огайо. А на закате солнца, он хотел оказаться рядом с мостом Кей-Бридж, где он взял бы ее за руку, опустился на одно колено и попросил бы стать его женой.

По непонятной причине для Холдена было очень важно сделать Гри предложение у реки – может быть, потому, что он хотел заменить их воспоминания о Шенандоа более счастливым событием – официальным началом их совместной жизни.

Он глубоко вздохнул и снова похлопал по нагрудному карману. При взгляде на часы, у него бешено заколотилось сердце. Через сорок минут он прибудет на узловую станцию железнодорожного вокзала, а оттуда всего десять минут езды до квартиры Гризельды, где он бросит сумки и обнимет, наконец, свою любимую.

***

Гризельда сушила феном свои рыжеватые волосы, изо всех сил стараясь не нервничать, но всё же нервничала. Чертовски нервничала.

Утром она попрощалась с Маклелланами, которые как обычно проводили неделю перед Днем благодарения у родителей Сабрины на Род-Айленде. Они вернутся домой в следующее воскресенье, и Сабрина уже спросила Гризельду, придут ли они с Холденом в этот вечер к ним на ужин. Она приняла любезное приглашение своей начальницы, хотя это ужасно ее расстроило. В понедельник днём Холден уезжал в Форт Силл, Оклахома, и в их последний вечер Гризельде меньше всего на свете хотелось делить его с кем бы то ни было.

Она купила мягкие вельветовые джинсы Old Navy кремового цвета, и пару коричневых кожаных сапог от Payless. Ей пришлось немного разориться на сверхмягкий коричневый свитер с высоким воротником, который доходил прямо до пояса ее джинсов. Стоит ей пошевелиться определенным образом, и Холдену будет немного виден ее плоский живот. Гризельзе очень нравилась идея его подразнить.

Она с особой тщательностью нанесла макияж, сделав его естественным, но изящным. Подчеркнув свои голубые глаза бронзовыми тенями для век и затемнив бледные ресницы тёмно-коричневой тушью. Она обвела контур губ розовым карандашом и, накрасив их розовым блеском со вкусом ананаса, откинулась назад, чтобы взглянуть на свою работу.

И улыбнулась.

Она совсем не была похожа на ребенка из приёмной семьи или на какую-нибудь похищенную беспризорницу, оказавшуюся в системе патронатного воспитания. Она не была похожа на чью-то няню или девушку, с которой жестоко обращались. Она выглядела свежей и молодой – как те студентки, которых она видела в кампусе Университета округа Колумбия. Сегодня в своей новой одежде она могла сойти за любую из них. Но дело было не только в этом, и Гризельда это понимала: с тех пор, как она нашла Холдена, она сильно изменилась. Стала более уверенной, менее замкнутой, более оптимистичной, менее запуганной. Опираясь на силу его любви к ней, она осознала свою значимость, и обнаружила, что вполне этого заслуживает. В прошлом ее глубоко ранили ужасные вещи, но с каждым днем она всё быстрее выздоравливала.

«Холден, спроси меня, сломлена ли я сейчас. Просто спроси меня об этом сегодня. И я отвечу тебе, что почти такая, как прежде. Я скажу тебе, что впервые за всю свою жизнь, я чувствую себя сильной и полноценной».

Она щелкнула выключателем в ванной и взглянула на стоящие у кровати часы. Было двадцать минут двенадцатого, и хотя он сказал ей не встречать его автобус, Гризельде больше всего на свете хотелось поскорее очутиться в его объятьях. Она схватила ключи и вышла за дверь.

***

Холден был в паре минут от железнодорожного вокзала, когда вдруг у него зазвонил телефон. Он сразу предположил, что это Гри хочет проверить, когда он будет на месте, и его лицо озарила широкая улыбка. После церемонии выпуска они решили не разговаривать по телефону, чтобы усилить предвкушение предстоящей встречи, когда он, наконец, доедет до ее дома, но ему было очень приятно думать, что она уже не может ждать. По правде говоря, он тоже уже не мог.

Но взглянув на телефон, он обнаружил, что это совсем не региональный код Гризельды, не 202. На экране высветился номер 304. Это был Клинтон.

– Привет, Клинтон! Как…

– Сет, тебе необходимо приехать, – раздался в телефоне резкий и напряженный голос Клинтона. По коже Холдена пробежали мурашки.

– Ч-что случилось?

– О, Боже, – простонал Клинтон. – Я не знаю. Вчера Джем жаловалась на мигрень и на боли в правом боку, но мы просто подумали, что она беременна и поэтому испытывает неудобства. Ей скоро рожать. Но у нее… Боже, утром у нее случился припадок.

– Припадок? Боже, Клинтон. Она в порядке? А Ханна?

– Не знаю. Она сидела за кухонным столом и вдруг упала на пол. Ее всю трясло, и моя мать вызвала скорую. Скорая приехала и забрала Джем. Сейчас я здесь, в больнице, но я не отец ребенка, мы еще не женаты, а ее мать в очередном загуле, и получается, что у нее здесь больше нет ближайших родственников. Сет, ты должен приехать.

Холден кивнул и увидел, как его автобус подъезжает к конечной станции у железнодорожного вокзала.

– Конечно. Конечно, я… я еду п-прямо сейчас. Просто… Я в Вашингтоне, мне н-надо придумать, как…

– Она только на тридцать четвертой неделе, Сет! Ещё слишком рано!

– Я знаю, старик. Знаю. Слушай, я уже выезжаю. Я приеду как… как можно скорее. Скажи Джемме, чтобы держалась там.

– Меня, бл*дь, к ней не пускают, Сет. Я ничего не могу ей сказать! Тебе необходимо приехать.

– Я скоро буду. Возьми себя в руки, К-клинтон. Я еду.

Холдена охватило беспокойство. Такое сильное беспокойство, что когда он взглянул в окно и увидел, как самая красивая девушка в мире машет ему после трех месяцев разлуки, то едва махнул ей в ответ.

***

Гризельда сразу же заметила беспокойство Холдена, как всегда с легкостью поняв всё по выражению его лица.

– Что случилось? – спросила она, всматриваясь в его встревоженное лицо, когда он вышел из автобуса.

– Сегодня утром у Джеммы начались схватки.

Лицо Гризельды исказилось в непонимании.

– О нет! У нее же срок только через шесть недель.

– Я знаю. Клинтон в ужасе. Что-то не так, – на секунду он замолчал и посмотрел на ее лицо – ее красивое лицо и мягкие волосы, ее удивительное тело в новой одежде. Он сбросил с плеч сумки и резко притянул ее к себе. – Ты потрясающе выглядишь. Я безумно по тебе скучал.

– Я буду любить тебя вечно, – выдохнула она в шею Холдену и, прижавшись к нему так, что ее груди толкнулись в крепкие мышцы его груди, обвила руками его талию.

– Ты каждую секунду была со мной в лагере новобранцев, Гриз. Твои письма. Они были…

– Как и твои, – сказала она, немного отклонившись, чтобы заглянуть ему в глаза. – Словно один долгий разговор. Каждый день что-нибудь новое. Я так сильно по тебе скучала, но благодаря этому, мне не кажется, что тоска была совсем невыносимой. Ты понимаешь, о чём я?

– Да. У меня точно такое же чувство, – сказал он и, наклонившись, прижался губами к ее губам. Он нежно ее поцеловал, но один сложный и незамедлительный вопрос все еще требовал его внимания. И разочарованная тем, что вынуждена потерять часть из того времени, что они собирались провести вместе, Гризельда поняла, что должна его отпустить. Она отступила назад, и он ослабил руки.

– Ну, – произнесла она. – Мы хотя бы столько побыли вместе. Надеюсь, увидимся, когда…

– Исключено, – отрезал он. На его лице не осталось ни следа от былой мягкости, он пристально посмотрел на нее, упрямо стиснув челюсть. – Ты едешь со мной. Мы больше не расстанемся. Хватит. Каждую секунду этих десяти дней я проведу с тобой, Гризельда. Ты меня слышишь? Сегодня я запланировал для нас целый день, что ж, с этим придется подождать… но…

– Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой? – спросила она, потянувшись к нему и накрыв его щеку своей ладонью.

– Да! Я глаз с тебя не спущу, – он помрачнел, и у него между бровей образовалась глубокая морщина. – Б-бл*дь, Гри, мне нужно, чтобы ты была рядом, если с этим р-ребенком…

– Нет! – проговорила Гризельда и покачала головой. – Нет, не продолжай. Холден, нам с тобой на всю оставшуюся жизнь хватит страха и сомнений – поэтому мы не будем волноваться попусту. Пока не узнаем наверняка, мы будем надеяться. С ней все будет хорошо. С Ханной всё будет хорошо.

Он резко схватил ее и, вновь притянув к себе, уткнулся лбом ей в плечо. Рядом с ее ухом еле слышно раздался его голос:

– Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя. Я люблю тебя так сильно, почти до боли.

Её глаза наполнились слезами, но сегодня она не плакала. Нет. Сегодня они снова вместе, и сегодня на свет должна появиться Ханна Крофт, хоть и маленькая, но здоровая. Она это знала. Просто знала.

– Я тоже тебя люблю, – она обхватила ладонями его голову, поглаживая пальцами ёжик его коротких волос. – От твоих волос ничего не осталось.

– Это ведь ничего? – взволнованно спросил он хриплым голосом.

– Конечно, – ласково сказала она. – Это же ты.

Он протянул к ней ладонь и, осторожно взяв за руку, взглянул на запястье. Стиснув зубы, он тряхнул головой, а затем прижался губами к небольшой татуировке у нее на руке.

– Буквы.

– Каждую ночь я засыпаю, держа руку на буквах.

Он сглотнул, вглядываясь ей в лицо с нежностью, плавно переходящей в смесь досады и сожаления.

– Мне так жаль, что это произошло именно сегодня. Как по расписанию…

У нее в голове раздался голос Рут Фостер:

«Наша совместная жизнь не была лёгкой. На нашу долю выпало много горя и много страданий. Но мы всегда были вместе. Мы боролись друг за друга. Пока мы были рядом, все было терпимо. Все было возможно».

– Это жизнь, Холден. Она не идеальна, – проговорила Гризельда. – Главное, что мы снова вместе.

Он с удивлением поднял глаза на нее.

– Ты так… изменилась.

– Я верю в нас, – просто сказала она. – Я сильная.

– Ты всегда была сильной.

«Только ты это помнишь, – подумала она. – Ты единственный, кто ещё помнит меня маленькой девочкой. И да, я на некоторое время сбилась с пути. Но всё изменилось, когда я нашла тебя».

Она наклонилась к нему и поцеловала, от благодарности ее глаза наполнились слезами.

– Мы можем всё обсудить по дороге. Думаю, нам пора ехать.

***

Заскочив к Маклелланам, Холден стал быстро переодеваться в гражданскую одежду, а Гризельда села на кровать и отправила Сабрине сообщение с просьбой разрешить ей воспользоваться их машиной, чтобы съездить в Западную Вирджинию.

– Мне можно возить на ней Пруденс на прием к врачу и тому подобное, но думаю, выезжать на ней без разрешения за границу штата было бы неправильно.

Надев джинсы и зажав в руке рубашку, он взглянул на нее из дверного проема ванной комнаты и увидел, как распахнулись и потемнели ее глаза, уставившись на его голую грудь, словно на подарок в Рождественское утро.

– Ангел, если ты не перестанешь так на меня смотреть, я с ума сойду.

Её лицо вспыхнуло, она встала и сделала глубокий вдох. Слегка задыхаясь, она проговорила:

– Я пойду, пока найду ключи. Уверена, что она разрешит.

Холден стиснул зубы, он знал, что она уходит из комнаты, чтобы не искушать его своим соблазнительным телом. Его голова превратилась в настоящий полигон эмоций: страх за жизнь Джеммы и Ханны; досада от того, что он спланировал для Гризельды идеальное предложение, а с этим теперь придётся подождать; безумная любовь за ее доброту, понимание и сострадание; а внизу живота – неудовлетворённое желание, которое он подавлял неделями, ожидая их встречи. Нестерпимое желание.