Текст книги "Никогда не отпущу тебя (ЛП)"
Автор книги: Кэти Регнери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)
– Я-то, наверное, знал ее лучше, чем ты. Это происходило снова и снова. Прямо на моих глазах.
– Ч-ч-что происходило?
– Похоть! – проревел он. – Похоть, проклятие и адский огонь!
Холден затаил дыхание и съежился, когда Калеб с яростью ударил по рулю один, два, три, четыре, пять раз. Снова и снова, пока Холден не потерял счет ударам, пока Калеб, наконец, не заорал:
– Ты обрел избавление, мальчик! Так пади на свои чертовы колени!
Холден забился в угол пассажирского сиденья, как можно дальше от Калеба, и сильнее прижался к двери.
– Тебе больше не нужно умирать за свои грехи! Ты можешь жить в благословенном свете спасения! Через ее кровь я сделал тебя прежним и непорочным!
«Ты, такой же, как прежде или сломлен, Холден?»
– Теперь… Никаких. Разговоров. О Рут. Никогда больше!
«Я сломлен, Гри. Я окончательно сломлен».
В жизни бывает такая боль, когда ты ее испытываешь, то искренне не понимаешь, почему она тебя не убивает. Кажется, что она должна тебя убить, что твое сердце должно прекратить биться, легкие прекратить дышать, а глаза прекратить видеть. Все должно просто… прекратиться. Такая сильная боль и такое бездонное горе просто не должны оставить телу никаких шансов на жизнь.
Холден медленно повернулся к окну, всматриваясь в отражение своего лица, наглядную картину скорби, отчаяния и поражения.
Весь ужас этой поездки на грузовике состоял в том, что тело Холдена уцелело, что он вынужден продолжать жить дальше с мыслью, что Гри умерла, пытаясь его спасти, пытаясь освободить их обоих, и что теперь он совершенно один. Пока они ехали на запад, в темноту ночи, сердце продолжало биться, легкие – дышать, его обожженные от слез глаза продолжали видеть. Он спрятал воспоминания о любимой девочке глубоко, глубоко, глубоко, в самые сокровенные тайники своего сердца, запер их на замок, а ключ зарыл на глубине могилы, в которой теперь лежала его красивая девочка в Западной Вирджинии.
Его тело продолжало жить, но Холден Крофт умер на той реке вместе с Гризельдой Шредер.
В душе он был мертв.
В душе ему было все равно, что с ним будет дальше.
В душе он покорился тьме и Калебу Фостеру.
А уцелевшее тело – которое долгое время ничего не делало, только било, дышало и смотрело – стало Сетом Вестом.
***
Он не знал, сколько времени играла на повторе песня, и вздрогнул от внезапного стука в окно. Его глаза вспыхнули, пальцы сжались в готовый к бою кулак. Повернувшись и увидев, как его друг и соратник Клинтон стучит по стеклу, показывая жестами, чтобы Сет опустил окно вниз. Он расслабился, поставив песню на паузу.
Одной рукой он показал Клинтону средний палец, другой опустил стекло.
– Прости, чувак, – сказал Клинтон. – Как настрой?
– Чего тебе надо?
– Сегодня вечером высокие ставки. Тебе светит немаленькая выручка. Люди любят бои-реванши.
– Ты видел Илая?
– Да, – сказал Клинтон, сплюнув на землю.
– Пьяный?
– Да не похоже.
Сет дернулся, у него раздувались ноздри. Бороться с пьяным всегда легче, чем с трезвым.
– Он подлый ублюдок, Сет.
– Да.
– Джемма придет?
Сет посмотрел в окно на грузовики, катящие на поле примерно в четверти мили вниз по склону от места, где он припарковал свой грузовик. Он покачал головой.
– Я попросил ее не приходить.
Клинтон поджал губы.
– С каких это пор она тебя слушается?
– Черт, – выдохнул Сет. – И правда. Ты ее уже видел?
– Не-а. Я просто прикалываюсь.
– Потом поприкалываешься, – тихо сказал Сет, у которого не было настроения шутить.
– Понял.
– Так, что еще? Ты здесь, чтобы прочитать мне напутственную речь?
Клинтон пристально поглядел на Сета, затем опустил глаза и покачал головой.
– Выкладывай, Клинтон.
– До меня дошли слухи, что у него нож.
– Ор-ружие запрещено.
– Он зол на тебя, Сет. Говорит, что в прошлый раз ты жульничал.
Сет стиснул челюсти.
– Я не жульничал.
– Согласен. Забудь, что я сказал.
Клинтон повернулся, чтобы уйти.
– Клинтон! – позвал Сет. Клинтон обернулся, и Сет кивнул ему. – Спасибо.
– Удачи, – сказала Клинтон, прежде чем продолжить свой путь в сторону поля.
Сет смотрел ему вслед, пока его друг не растворился в темноте, наблюдал, как все больше и больше грузовиков подъезжали и парковались внизу на поле. С каждым новым прибывшим активность на поле усиливалась. У кого-то в грузовике довольно громко играло радио, до холма доносились крики и смех. К тому времени, как начнется бой, половина зрителей будет уже пьяна. Это нормально, по крайней мере, пока они держатся подальше от ринга. Стоило Сету начать драться, и он уже не останавливался до полной отключки, и колотил все – все – что попадалось ему на пути.
Он наклонился вперед и снова нажал на «Play».
***
– Сет Вест, пожалуйста, пройдите в кабинет директора. Сет Вест к директору.
Сет уставился вверх на громкоговоритель над доской, бросив вопросительный взгляд на своего учителя английского языка.
– Сет, пожалуйста, иди к директору.
Не говоря ни слова, Сет выскользнул из-за парты и побежал по проходу, не обращая внимания на девушек, стреляющих в него глазами с обеих сторон. Когда он подошел к кабинету, директор, маленькая и суетливая пожилая дама, которая всегда чем-то напоминала Сету воробья, закрыла за ним дверь кабинета.
– Присядь, пожалуйста, – попросила она тихо и серьезно.
Сет сел напротив нее.
– Мне так жаль, Сет. Мне очень жаль, что приходится тебе это говорить.
Он намеренно уставился на нее совершенно отсутствующим взглядом.
– Судя по всему, сегодня днем умер твой… твой старший брат. Его… ну, его сбила машина, когда он переходил улицу. Врачи сделали все возможное, но…
Она беспомощно взглянула на него своими голубыми, полными нежности глазами. Голубые глаза напрягали Сета намного больше, чем карие. Голубые глаза напоминали ему о Гри, а он предпочитал о ней не думать. Он все время чувствовал ее внутри себя, словно тяжелый камень, покоящийся где-то внизу живота. Она всегда, всегда была с ним, но между ощущением ее постоянного присутствия и мыслями о ней была существенная разница. Первым он жил, последнее ненавидел.
– Это все? – спросил он, в последний раз оглядывая ее кабинет.
Эта школа стала для него тяжким испытанием, в основном, из-за невыносимых детей, которые учились в школе гораздо дольше него. Единственным светлым пятном было то, что последние пару лет два раза в неделю после школы с ним занимался логопед. Она научила Сета сокращать формулировки, делать мягкие переходы с начальных согласных и каждое короткое предложение произносить на одном дыхании. Он всегда ненавидел свое заикание, поэтому прислушался к ее советам и добросовестно упражнялся. В результате, он практически перестал заикаться, если только не был чем-то взволнован. К тому же, ему практически нечего было говорить, что значительно упрощало дело.
– Сет, – выдохнула она. – Твой брат умер.
– Он не был моим братом.
– Но… Но, он…
– Он не был моим братом.
– О, боже мой. Ты, наверное, в шоке. Я могу попросить медсестру…
Сет встал, задвинул кресло за стол, и без лишних слов вышел из кабинета. Он прошел две мили до семиметрового трейлера, где он жил с Калебом, отпер дверь и шагнул внутрь. Решительно проследовав в дальнюю спальню, он открыл верхнюю багажную полку над кроватью и вынул оттуда жестяную коробку с наличными. Нащупав рукой крошечный ключик, приклеенный в глубине полки, он открыл ее и достал все деньги, что были внутри. Он тщательно их пересчитал: 662 $. Сунув купюры в карман и развернувшись, он открыл другую багажную полку и вынул из нее потрепанную коричневую картонную коробку из-под ботинок.
Вернувшись на кухню, он снял с гвоздя у двери ключи от грузовика и пошел на улицу.
Он повел грузовик на восток.
И ни разу не оглянулся.
***
Песня опять закончилась, и когда снова послышались первые аккорды, Сет потянулся вперед и откинул вниз козырек. Блеснуло маленькое зеркало, и он уставился на себя.
Из зеркала на него смотрели мертвые серые глаза, холодные и неподвижные. У него были темно-коричневые ресницы, длинные и слегка загнутые на концах, как лучики звезды. Это придавало его глазам нежные, невинные черты и на мгновение сбивало людей с толку, когда они пытались увязать вместе его глаза с их обрамлением. Скулы у него были высокие и острые, испещренные белыми шрамами от многочисленных открытых ран, заживших за прошедшие годы. То же самое можно было сказать о лбе и губах, которые ему столько раз разбивали Калеб и другие борцы, что он уже сбился со счета. Нос, сломанный с самого детства, был искривлен и немного шире среднего, в силу того что его несколько раз ломали. Как-то два года назад в больнице ему его поправили, потому что возникли серьезные проблемы со сном, но после этого в бойцовском клубе позаботились о том, чтобы снова его сломать. Челюсть покрывала светло-коричневая щетина, что, в сочетании с жесткостью лица, придавало ему вид человека, на шесть или семь лет старше его двадцати трех.
Несмотря на эти недостатки – или, возможно, благодаря им – он оставался весьма красивым мужчиной. Он знал это, потому как на него смотрели женщины, и ему было не стыдно признать, что он не отказывался от их предложений и приглашений. Его сердце умерло десять лет назад, задыхаясь и истекая кровью на камне посреди реки Шенандоа, но его тело все еще могло чувствовать и доставлять удовольствие. В жизни он любил одну единственную женщину, и, если во время секса ему удавалось плотно закрыть глаза и отстраниться от запаха и голоса лежащей под ним женщины, у него почти получалось обмануть свой разум, заставив поверить, что это она. И он мог поклясться, что на мгновение, на долю секунды, она к нему возвращалась.
Джемма быстро усвоила, что предварительно нужно принять душ, а в постели помалкивать. И не потому что он когда-либо рассказывал ей о своем прошлом, просто, когда она являлась к нему чистой и тихой, его стремлению доставить ей удовольствие не было равных. Проблема состояла в том, что в последнее время Джемма, которую Сет трахал в течение нескольких месяцев, постоянно говорила о своем переезде в его однокомнатную квартиру. То, что он вообще раздумывал над ее просьбой, было так хреново, что даже в голове не укладывалось.
От мыслей его отвлек яркий свет от двух переносных прожекторов, подключенных к генератору на платформе одного из грузовиков. Они мгновенно осветили пустой ринг, окруженный связками сена. Он вздохнул. У него оставалось около пяти минут.
Слушая слова песни, его сердце заколотилось в предвкушении, и он стал ломать крепкие, высокие, надежные стены, ограждающие его воспоминания. У него перехватило дыхание, и задрожали пальцы, когда он опустил голову на спинку сиденья, закрыл глаза и заставил себя найти ее лицо, единственный лучик света в темных, сумрачных глубинах своего разума.
«Я мог бы держать тебя в своих объятьях миллион лет, чтобы ты почувствовала мою любовь».
***
Гри делала жизнь более-менее сносной.
Такой сносной, что за то время пока Холден жил в постоянном страхе быть избитым, было несколько дней, когда он думал, что умрет, если когда-нибудь разлучится с ней, даже если это будет означать для него свободу.
Он знал, что в глубине души должен ее ненавидеть за то, что она села в этот проклятый грузовик, и какое-то время – первые несколько недель – он так и делал. Он отказывался с ней говорить, несмотря на все ее старания с ним сблизиться. Пару раз он нарочно втянул ее в неприятности, с ужасом и чувством вины наблюдая, как ее избивали у него на глазах. Он оставлял без внимания ее попытки помириться, слушая, как она плачет в темноте с другой стороны панельной стены.
Однако со временем, столкнувшись с реальностью своей жизни, он смягчился. Она жила в темной половине подвала, попасть к ней можно было только через закрытую на замок дверь или сломанную панель в стене, и иногда, когда Хозяин забывал принести им вниз две миски каши, Холден слышал, как она тихо плачет от голода.
Постепенно он пришел к выводу, что попал сюда не по ее вине – ведь он последовал за ней в кабину грузовика по собственной воле – и сердце его, капля за каплей, тянулось к ней, пока между ними не завязалась прочная дружба. А позже, через несколько недель после его двенадцатого дня рождения, его чувства к ней переросли в нечто более серьёзное. Жизнь, полная изнурительной работы, перебоев с едой, питьем и сном, постоянных побоев и с полным отсутствием удобств, ставшая для них обоих ловушкой, сковала их прочными узами, и Холден знал, что – вне всяких сомнений – Гри сохранила ему жизнь.
Бывало, они работали с ней в саду под жарким солнцем, и, после того, как Хозяин наконец-то засыпал в тени, она шептала ему длинные, выдуманные истории, а когда доходила до “самого интересного места”, то наклонялась так близко, что почти касалась его своими губами. Когда она смотрела на него своими голубыми глазами, такими красивыми и нежными, с ним происходили вещи, которые он не мог объяснить.
От этого он чувствовал себя сильным и слабым, счастливым и напуганным, радостным и виноватым. От этого в его теле пробуждалось нечто странное и новое, приятное, но какое-то запретное, но он ничего не мог с этим поделать. От этого он изо всех сил старался вспомнить своих родителей. От этого он отчаянно анализировал то немногое, что знал об отношениях между мужчиной и женщиной. От этого ему хотелось узнать о таких вещах больше вместе с ней.
Он жил с ней двадцать месяцев, и она уже давно стала такой же неотъемлемой частью его жизни, что и его семья. Даже больше. Гри стала для него всем.
Наверху у лестницы щелкнул замок, и его сердце бешено забилось в предвкушении начала его любимой части дня. Он был пленником в грязном, темном, сыром подвале, и пока не закрывалась дверь в подвал, и он не слышал, как сдвигается в сторону панель в стене и как она вылезает из своей черной дыры, его сердце билось только благодаря любви к ней.
– Холден?
– Да?
– Ты еще не спишь?
– Нет.
– Можно мне лечь рядом с тобой?
По его коже пробежали мурашки, дыхание стало прерывистым. Почти все время, пока они жили в подвале Хозяина, Гри по ночам забиралась к нему в постель, лежа рядом с ним, пока им не приходило время расставаться и спать. Она впервые спросила его разрешения. И от этого он стал чувствовать себя иначе. От этого их отношения как-то изменились – стали лучше, волнительней – словно она признала те тонкие изменения, которые он тоже заметил.
– К-к-конечно, – прошептал он, отодвигаясь к стене. Его тело бросило в жар, и он сложил вспотевшие ладони на своей бешено колотящейся груди.
Матрас под ней едва прогнулся, когда она легла рядом с ним. И вдруг, он почувствовал ее тепло, нежность ее голой руки, прижатой к его руке.
– Холден?
– Да, Гри.
– Прости меня. Прости меня за то, что мы здесь. Мне чертовски жаль, что я полезла в этот грузовик.
Это был знакомый рефрен, и сколько бы он ни говорил ей, чтобы она уже перестала извиняться, она все равно каждый раз извинялась. Он сделал глубокий вдох и вздохнул.
– Я з-з-знаю.
– Ты все еще меня ненавидишь? Когда-нибудь? Хоть немного?
– Уже н-н-нет. Ты это знаешь.
– Ну, а раньше? Ты ненавидел меня? – она перевернулась на бок, лицом к нему.
Он стиснул челюсти, всматриваясь в темноту. Сейчас он слишком сильно ее любил, чтобы признаться, как люто он ее тогда ненавидел. Он хотел забыть о тех временах, когда испытывал к ней что-то иное, кроме любви. Придвинувшись к ней вплотную, он положил дрожащую руку на ее бедро и осторожно прижался своим лбом к ее лбу.
– Никогда больше не смей меня ненавидеть, – прошептала она, ее теплое дыхание тронуло его губы. – Пообещай.
Он сглотнул, сердце разрывалось от любви к ней. Он всей своей душой поклялся, что никогда и ни за что на свете не полюбит никого так сильно, как ее.
– Я больше никогда не буду тебя ненавидеть. Об-бещаю, Гри.
***
«Я пошел бы ради тебя на край света… чтобы ты почувствовала мою любовь».
Сет подался вперед и выключил CD-плеер.
Он задрал вверх рукав расстегнутой фланелевой рубашки и долгую, напряженную минуту смотрел на татуировку на своем предплечье, затем одернул рубашку вниз.
Настало время причинить кому-то боль.
Глава 6
Гризельда
Ехать на кулачные бои – это последнее, чего сейчас хотелось Гризельде. Она была совершенно вымотана от повторного посещения этого места, где на ее долю выпало так много страданий, и от недавней ссоры с Джоной. И то, как Квинт на нее смотрел, практически утверждая, что он ее знает, действительно ее напугало. Все, чего ей хотелось, это вернуться в коттедж, закутаться в одеяло и сбежать в мир снов и грез.
И все же, сидя на заднем сидении внедорожника Шона и опираясь на сильное теплое тело Джоны, покровительственно обнимающего ее за плечи, она не могла заставить себя сопротивляться. С ним было так спокойно, а у нее совсем не осталось сил.
– Эй, Зел, – сказала Тина, повернувшись на сиденье и поймав взгляд Гризельды, пока Джона и Шон, не стесняясь в выражениях, спорили о том, кто сегодня проиграет больше денег. – То, что я сказала раньше, было на полном серьезе. Я тоже не выношу вида крови. Давай найдем удобное место, где можно присесть и представить, что мы на барбекю или типа того.
Она наклонилась вниз и быстро улыбнулась Гризельде, демонстрируя ей бутылку «Wild Vines» Шардоне тропические фрукты.
– Прихватила на заправке рядом с баром.
Гризельда воздала должное такой сообразительности и усмехнулась.
– Дешево и сладко?
– Прямо как я, милая, – посмеиваясь, сказала Тина.
– Ты не дешевая, – возразил Шон, потянувшись к ней и положив руку ей на бедро, – Но ты сладкая.
– Смотри на дорогу, – сказала ему Тина.
– Позже? – спросил Шон, многозначительно ей улыбаясь.
– О, ты же знаешь, малыш.
Джона сдавил плечо Гризельды, задержав у нее над головой руку с пустой бутылкой Кока-Колы и сплевывая в нее так, будто хотел влить обратно всю выпитую газировку.
– Почему ты никогда так со мной не говоришь?
Гризельда теснее прильнула к его груди, вдыхая знакомый запах табака и мыла.
– Думаю, мне нравится играть в недотрогу.
– Ну, мне не хочется тебя расстраивать, но я уже заполучил тебя, детка. Ты моя.
Тело инстинктивно сжалось, но она сделала глубокий вдох и заставила себя расслабиться.
«Я не твоя».
Должно быть, он решил оставить этот разговор, поскольку как только они свернули на проселочную дорогу и запрыгали по камням, он пнул сиденье Шона.
– Шон, хуесос, одолжишь мне 100 баксов?
– Сам то, мудило, как думаешь?
– Я думаю поставить на этого Сета. Похоже, он крутой.
Хотя она уже убедила себя в том, что не имеет никакого отношения к Сету, который дрался сегодня вечером, когда это имя вылетело из уст Джоны, у нее по позвоночнику пробежала дрожь. Это не было похоже на святотатство, как раньше, когда он дразнил ее именем Холдена, но все равно ей это не понравилось.
Шон по-прежнему следовал за грузовиком Квинта, и в конце грунтовой дороги они выехали в открытое поле. По мере их приближения к центру поля, до них все отчетливее доносились звуки тяжелой рок-музыки.
На поле довольно аккуратными рядами припарковались уже около пятидесяти грузовиков, у задних бортов их багажников тусовались небольшие группы пьющих пиво, курящих и плюющих людей. Когда Шон припарковал свой внедорожник, и они вышли из машины, неожиданно все поле осветили два больших, высоких, прожектора.
Держа Джону за руку и пробираясь сквозь лабиринт грузовиков, Гризельда не замечала большого количества других женщин, но то тут, то там она ловила на себе взгляд очередной девушки. По большей части, они стояли, прислонившись к своим мужчинам, курили и щурили глаза, когда мимо них проходили Гризельда и Тина.
Энергия на поле была взрывоопасной и яростной, и, когда Квинт повел их ближе к рингу, огороженному тюками сена, где буквально яблоку не куда было упасть, Гризельда теснее прижалась к Джоне. Однако она заметила, что некоторые мужчины отходили в сторону, пропуская Квинта вперед, здоровались с ним по имени, выказывая ему такое уважение, словно он здесь большая шишка. Как оказалось, это на самом деле так. Он и его сын Клинтон были букмекерами этих боев.
– Чего ты так долго, пап? – спросила рыжеволосая, юная копия Квинта, стоящая прямо у тюков с сеном, в месте, которое, вероятно, считалось первым зрительным рядом. Он держал в руках блокнот и остервенело записывал в него ставки.
– Да вот встретил в «Рози» этих «мальчиков из колледжа».
Клинтон бросил почти пренебрежительный взгляд на Джону и Шона, одетых в рубашки-поло и шорты.
– «Мальчики из колледжа», да? Я вижу, вы привели своих женщин. А кошельки свои вы принесли?
«Ни Джона, ни Шон не учились в колледже, но работали в кабельной компании в Вашингтоне, благодаря чему вели образ жизни, который большинству людей на этом поле показался бы роскошным», – подумала Гризельда, глядя на рваную и тесную футболку Клинтона с надписью «Metallica» и стоптанные рабочие ботинки. Когда она рассматривала татуировку в виде ромашки между его большим и указательным пальцами, то почувствовала, как он взглянул на нее и задержал на ней свой взгляд.
– Эй, – произнес он. – Откуда я тебя знаю?
– Да, бл*дь, – сказал Джона. – Ну, вот опять!
Шон усмехнулся, взял из рук Тины бутылку «Wild Vines» и сделал глоток.
– Она очень напоминает кого-то, да? – спросил Квинт, взглянув на сына, потом снова на Гризельду.
– Да, – ответил Клинтон тихо и задумчиво, будто изо всех сил пытался определить, откуда это сходство. – Ты из этих мест?
– Нет, – сказала Гризельда и почувствовала, как по шее пробежали мурашки.
Клинтон прищурил глаза, наклоняясь ближе к ней, но Джона протянул руку и уперся ладонью ему в грудь.
– Уже достаточно близко, чувак.
Глаза Клинтона изменили курс, лениво опустившись на руку Джоны, затем уткнулись ему в лицо.
– Я не такой здоровый, как Сет или Илай, но если ты не уберешь руку с моей персоны, я сам ее уберу.
Секунду Джона изучал лицо Клинтона, потом ухмыльнулся и опустил руку.
– Мужчина имеет право защищать свою женщину.
– Именно поэтому тебя еще не отметелили, – сказал Клинтон, на мгновение оглянувшись на Гризельду и покачав головой так, будто у него просто в голове не укладывалось, почему они вместе.
Гризельду раздражало желание Джоны помериться членами, а Квинт со своим сыном приводили ее в полнейший ужас. Черт, ну почему этим людям, кажется, что они ее знают? Она ломала голову, пытаясь вспомнить, не фотографировал ли Калеб Фостер ее с Холденом, но не могла вспомнить ничего подобного. Потом она вспомнила еще кое-что, и у нее отвисла челюсть, а глаза потупились от стыда.
Ну конечно.
Вдоль всей проселочной дороги, на которой похитили ее с Холденом, местной полицией были размещены объявления о пропавших детях. Она видела такое на информационном табло в офисе шерифа Чарльзтауна, когда она, наконец, там оказалась. Если эти отец с сыном прожили здесь всю свою жизнь, они, скорее всего, видели фото Гризельды в десятилетнем возрасте в местном почтовом отделении, баре, банке или прачечной. Везде. Вот почему им кажется, что они ее знают, но не могут понять откуда. Вот почему они постоянно щурят глаза и, хоть сами этого не осознают, желают увидеть ее несколько иначе, а именно, немного моложе. От этой мысли ее чуть не вывернуло.
Она сделала глубокий вдох, чтобы немного успокоить желудок, но ей в нос ударили насыщенные запахи жевательного табака, дыма, выпивки и мужского пота. Почувствовав во рту вкус недавно проглоченной пищи, она зажала губы руками и нагнулась на случай, если вдруг что-то вытекло. Отчаянно боясь опозориться, она проглотила хлынувшие обратно картошку фри и пиво, и взглянула на Тину как раз, когда та поняла, что сейчас могло случиться. Она схватила Гризельду за руку, оттаскивая ее подальше от Джоны.
– Какого черта? – сказал Джона, схватив ее за другую руку и рванув назад к себе.
– Ее вот-вот стошнит, Джона! Господи! Да отпусти!
Гризельда посмотрела на Джону, и в этот момент ее желудок снова дал крен. Она съежилась, плечи дернулись вверх, а рот снова наполнился проглоченной пищей.
– Да, ладно. Извини. Тина, ты можешь ей помочь? Думаю, бой вот-вот начнется.
– А что, по-твоему, я пыталась сделать?
Гризельда никогда еще не видела добродушную Тину такой разъярённой, но была ей очень благодарна, когда Тина повела ее сквозь толпу прочь от Джоны и Шона. Она ковыляла по неровной земле, чтобы просто уйти от толпы, от Квинта и Клинтона, и сделать несколько больших глотков чистого воздуха, тогда ей сразу станет лучше. Она была в этом уверена.
Тина выпустила запястье Гризельды и, обняв ее за плечи, повела к тюку сена, одиноко стоящему на небольшом холме и почти незаметному в тени, примерно в шести метрах от стоянки. Сидя они могли увидеть отсюда только часть рига, но стоя, им открывалась практически вся зона боя. Во всяком случае, они могли здесь отдохнуть и, как только бой закончится, снова присоединиться к Джоне и Шону. Когда Гризельда села, Тина сунула ей не колени бутылку фруктового вина.
– Я бы предложила тебе мятную жвачку или немного воды, милочка, но это все, что у меня есть.
Гризельда с благодарностью взяла бутылку, зажав ее между бедер, и сделала несколько глубоких неуверенных вдохов. Здесь тоже сильно пахло бензином и дымом, но как-то более-менее сносно, и она, наконец, смогла наполнить легкие воздухом, и ее перестало мутить.
– Спасибо, – медленно выдыхая, сказала она. – Я твоя должница.
– Нет проблем, – ответила Тина, усаживаясь рядом с ней. – Рвота и босоножки – вещи несовместимые.
Гризельда тихо засмеялась и кивнула.
– Знаешь, – продолжила Тина, доставая из сумочки сигарету и закуривая. – Я стараюсь видеть в каждом только хорошее, но твой парень ведет себя немного собственнически, нет?
Гризельда пожала плечами, открыла бутылку «Wild Vines» и поднесла ее к губам. Вино оказалось невыносимо сладким, но это было лучше, чем вкус рвоты, которым она «наслаждалась» в данный момент. Она сделала глоток, надеясь, что он не выплеснется обратно, и почувствовала глубокую благодарность, когда он удержался в желудке.
– Но, – продолжила Тина, к которой вернулся ее прежний приветливый голос. – Может, нам крупно повезло, что тебе стало плохо, потому что мне совсем не хотелось смотреть, как эти два идиота бьют друг другу морды, а твой живот вроде как нас спас. Так что, спасибо тебе, расстроенный живот.
Она засмеялась, толкнув колено Гризельды своей коленкой.
Гризельда как раз хотела предложить Тине бутылку, когда ее отвлек внезапный рев толпы. Встав с тюка сена и оставив бутылку вина безвольно биться о ее ногу, она взглянула поверх сотен голов и увидела трех толстых мужчин, стоящих вокруг ринга, и одинокую фигуру, спускающуюся с дальнего холма через поле от них. Когда он добрался до подножья холма, то бросил на землю свою фланелевую рубашку и вышел на ринг.
Сет
Уверенно шагая вниз по холму, он не обращал внимания на свист и выкрики, сосредоточенно глядя на ярко освещенный круг перед ним. Но перед тем как в него войти, он снял с себя рубашку и бросил ее, угрожающе посмотрев на людей, толпящихся вокруг ринга. Они быстро расступились в стороны и, пока он шел к рингу и перешагивал через тюки, некоторые из них хлопали его по спине и желали удачи.
Он обвел глазами ринг в поисках Квинта и Клинтона, которые всегда были начеку, потому что борьба могла начаться в любую секунду, стоило лишь его сопернику вступить в зону боя.
В бойцовском клубе существовало очень мало правил:
Как только вы оба на ринге, бой начался.
Никакого оружия.
Если не можешь встать, ты проиграл.
Наконец, он нашел Клинтона, стоящего у ринга рядом с отцом, который разговаривал с какими-то «мальчиками из колледжа». Сет их не знал. Долбаные туристы? Похоже на то. Наверное, приехали ловить рыбу или охотиться и каким-то образом оказались здесь.
Пока Сет прочесывал глазами ринг, публика замерла в возбужденном гуле. С противоположной стороны ринга толпа расступилась, и через тюки сена перепрыгнуть Илай. Босыми ногами он приземлился на ринг, взметнув вверх облако пыли.
«Бл*дь, да он здоровый».
Сет мог поклясться, что все три месяца, после того как проиграл Сету, Илай только и делал, что качался. Его грудные мышцы заметно увеличились, а руки стали мощными и крепкими. Он стащил с себя футболку и швырнул ее в толпу.
Но у Сета имелось кое-что, чего у Илая не было: безумная ярость, которая превращала ненависть в топливо.
Сет бросился на противника, в бешенстве пролетев через весь ринг и представляя себе лицо Калеба.
«Девочки, вроде Рут – это зло…»
Сет выстроил комбинацию из двух выпадов и, прежде чем Илай смог сориентироваться, резко ударил его в лицо, а затем прямо в подбородок. Лицо Илая откинулось в сторону, а потом вверх, от чего он споткнуться, но помотав головой, заревел и как бык набросился на Сета, с силой ударив его в живот. Сет задохнулся от боли, из его легких выбило воздух, но он захватил шею Илая в «замок» и стал яростно ее сворачивать, пока Илай не вырвался из рук Сета.
Сегодня вечером публика просто безумствовала, выкрикивала колкости и вопила, но Сету не нужна была ее энергия, чтобы подпитать свой гнев – нечто живое, дышащее, пламенное, требующее возмездия.
«…мерзкие твари. Грязные, лукавые…»
Сет нанес Илаю удар по корпусу, затем бросил все свои силы на хук справа, который обрушился на голову Илая и отбросил его назад. Сет сшиб его с ног и, когда они вместе рухнули на землю, принялся изо всех сил колотить Илая по лицу. Вдруг Илай перевернулся и навалился на Сета. Он схватил Сета за волосы, задрав его лицо вверх и ударив кулаком Сету в нос… в челюсть… снова в челюсть. Сет открыл рот, и когда в следующий раз кулак Илая коснулся его лица, он зажал его зубами, выдрав кусок плоти из руки Илая, так, что он заорал и отшатнулся.
«…и отвратительные».
Сет вскочил, сплевывая на землю кровь и мясо, и бросился всем телом Илаю на спину. Ухватившись за руку Илая, Сет выкрутил ее под практически невозможным углом и прижал ее к спине Илая, пока тот хрипел и стонал под Сетом. Свободной рукой Илай ощупывал землю. Наконец, ему удалось ухватить горсть земли и как-то бросить Сету в лицо.
«Неужели ты погубишь праведного…»
На мгновение потеряв зрение, Сет выпустил руку Илая, и тот сбросил его со своей спины. Поднявшись на четвереньки и стоя напротив Илая, Сет уже поднял руку, чтобы протереть глаза, когда почувствовал сильный удар в висок. Его колени подкосились, и он тяжело ударился грудью о землю. Илай повалил его на пол, усевшись ему на грудь всем своим внушительным весом, и нанес еще два удара Сету в лицо. По хрусту костей Сет догадался, что по всей вероятности, в очередной раз сломал скуловую кость.
«…с нечестивым?»
Задохнувшись от боли, он скользнул руками по задней части ног Илая и ущипнул его под бедрами. Элай пронзительно вскрикнул от неожиданности, чем вызвал громкий смех зрителей, и Сет воспользовался этим преимуществом, чтобы из-под него вывернуться.
