Текст книги "Никогда не отпущу тебя (ЛП)"

Автор книги: Кэти Регнери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Его мысли кружились в бесконечной петле, от ужасной угрозы Джеммы прервать беременность к душераздирающему предложению Гризельды уехать. Единственным, что вселяло в него хоть какую-то надежду, были ее слова: «Мне нужно уехать. Хотя бы, на время».

На время.

Она имела в виду, что будет его ждать? Что она потом вернется? Когда? Когда Джемме будет уже поздно делать аборт? После того, как родится ребенок? Сколько ему придется ждать, чтобы снова быть с ней? И вдруг ответы на эти вопросы стали единственным, что имело значение, единственным, что могло бы помочь ему пережить боль разлуки.

Он встал и быстро пошел домой, ему не терпелось поговорить с ней и придумать план. Он взметнулся вверх по лестнице, ворвался в дверь своей квартиры и, одним шагом преодолев гостиную, влетел в спальню, где Гри доставала из его сумки свои немногочисленные вещи. Она аккуратно складывала их в один из двух продуктовых пакетов, с которыми две недели назад заявился Квинт.

– Привет, – произнесла она, подняв на него покрасневшие глаза. – Ты вернулся.

– Да. Что ты имела в виду, когда сказала «Хотя бы, на время»?

– Что?

– Ты сказала «Мне нужно уехать. Хотя бы, на время». Ч-что это значит?

Она села на кровать, держа в руках белый лифчик с маленьким бантиком.

– Это означает, что находясь сейчас здесь, я могу ухудшить и без того сложную ситуацию.

– То есть ты вернешься? – прошептал он.

Она приоткрыла губы и, моргая, уставилась на него.

– Хм…

– Если ты пообещаешь вернуться, я смогу это вынести, – сказал он, садясь перед ней на корточки. Он забрал у нее лифчик и положил его на кровать, затем взял в руки её ладони.

– Я не буду с ней спать. Я не буду к ней прикасаться. Я буду спать на диване. Я твой. Я буду тебя… ж-ждать.

У неё дрогнули губы, и она слабо улыбнулась, затем на мгновение закусила нижнюю губу. Он был не в силах отвести от нее взгляд, новые воспоминания о том времени, что они провели вместе – её вкус, то, как двигались под его губами её губы, звуки, которые вырывались у неё из груди, когда он ее целовал – наполнили его сознание покоем и вожделением.

– Я тоже, – сказала она дрогнувшим голосом. – Я буду тебя ждать. Если она когда-нибудь передумает, я скажу, где меня найти.

– Я приеду за тобой. Как только пойму, что ребенок в полной безопасности.

Она кивнула, и, высвободив руку из её пальцев, он стер скатившуюся у неё по щеке слезу.

– Это чертовски несправедливо.

– Мы ждали целых десять лет, – прошептала она, прислонившись лбом к его лбу. – Нам не привыкать.

– Мы ждали целых десять лет, – возразил он. – И меня просто убивает, что мы снова должны ждать.

– Я жива, – сказала она, потираясь своим носом о его нос.

– Я люблю тебя, – прошептала она, закрыв глаза.

– Я буду тебя ждать, – она коснулась губами его губ. – Всегда.

– Всегда, мой ангел, – сказал он, затем положил руки ей на бедра и притянул ее себе на колени.

Он целовал ее отчаянно и неистово, его руки торопливо сдвинули вверх ее футболку и лифчик, освобождая грудь. Она боролась с его футболкой. Рывком стянув с себя футболку и швырнув на пол, он обхватил Гри руками и прижал к себе, её обнаженные груди вжались в мышцы его груди. Он чувствовал, как ничтожно мало времени им осталось быть вместе, и у него разрывалось сердце при мысли, что завтра ему придется смотреть, как она уходит.

– Когда придет Майя?

– Через два-три часа, – сказала она, пока его губы прокладывали дорожку из поцелуев от шеи к уху.

– Н-нет! – воскликнул он, резко отпрянув от неё и впившись в её глаза взглядом, который отражал охватившую его боль и дикое отчаяние. – Это с-слишком рано!

– Так будет лучше, – сказала она, обхватив его лицо ладонями и притянув его обратно к своим губам. – Джемма сказала сегодня вечером. Нам лучше попрощаться побыстрей.

– Гри, я х-х-хотел эту ночь, – с горечью прошептал он. – Я х-хотел всю жизнь.

– Теперь у нас есть только «сейчас», – сказала она, наклонившись вперед и захватив губами его нижнюю губу. Он ощутил солёный вкус ее слез. – И я хочу в последний раз почувствовать тебя внутри.

Глаза Холдена обжигали слёзы, пока он целовал её, сплетаясь с ней языками, пытаясь запомнить, каково это, держать в руках ее хрупкое тело. Он не хотел забывать то, как касалась его ее нежная кожа, как она пахла мылом и свежим воздухом, как ее рыжеватые волосы отражали солнечный свет и становились похожими на золото Румпельштильцхена (прим. «Румпельштильцхен» – сказка братьев Гримм). Его трепещущее сердце, переполненное любовью к ней, отчаянно протестовало против ее ухода, он еще крепче прижал ее к себе, его рот терзал ее губы, словно в наказание. Почему она согласилась оставить его? Почему?

– Холден – задыхаясь, произнесла она. – Ты делаешь мне больно. Будь нежнее.

– Б-бл*дь!– взревел он, отпустив ее и беспомощно уронив голову. – Н-не уходи!

Уткнувшись лбом ей в плечо, он с силой зажмурил глаза, взывая к высшей силе, которая ни разу за все его несчастные двадцать три года не сделала ни единой попытки вмешаться, помочь ему, спасти его от абсолютной бессмысленности жизни без неё.

Ответом ему была лишь тишина.

Он почувствовал, как её маленькие ладони скользнули вверх по его спине, по следам от ударов, по бороздкам и шрамам, пока она не погрузилась пальцами ему в волосы, прижав его к своему теплому, нежному телу, словно мать, которую он так давно потерял.

– Холден, – сказала она, почти касаясь губами его уха. – Спроси меня, сломлена я или осталась прежней.

Он помолчал, вспоминая, сколько раз он просил ее об этом. За все то время, что они были знакомы, она впервые попросила его об этом.

– Гризельда, – произнес он, немного отстранившись, чтобы посмотреть в любимое лицо. – Ты та же, что и прежде или сломлена?

– Я та же, что и прежде, – сказала она с легкой, уверенной улыбкой, нежно касаясь пальцами его волос. – Я стала прежней, потому что нашла тебя.

Он резко вдохнул. Её лицо расплывалось у него перед глазами, пока он едва мог разглядеть её черты.

– Я без тебя пропаду.

– Нет, – он не знал, как у нее это получается – хотя Гри всегда была самой сильной девочкой из всех, кого он знал – но ей каким-то образом удавалось улыбаться. Покачав головой и смахнув рукой бегущие по щекам слезы, она его заверила. – Нет. Нет, все будет хорошо. Холден, у тебя будет ребенок. Ты будешь отцом. И у тебя всё отлично получится.

– Я не могу проститься с тобой.

– Тогда не прощайся. Просто помни о Маклелланах в Джорджтауне. Найдешь меня как-нибудь, если сможешь. Я буду ждать.

– Ты будешь меня ждать?

– Буду.

– Никогда не отпускай меня, Гри.

– Не отпущу.

Обхватив ладонями её лицо, он привлек её к себе и, закрыв глаза, коснулся губами её губ. Он просунул руки ей подмышки, и поставил её на ноги, пальцы скользнули вниз и принялись расстегивать ее шорты. Она потянулась к его джинсам и сделала то же самое.

Продолжая его целовать, она легла на кровать, увлекая его за собой, и он накрыл её своим обнаженным телом.

Они занимались любовью медленно – то нежно, то неистово, смакуя и наслаждаясь друг другом, и, одновременно достигнув кульминации, шептали друг другу слова любви. А когда зашло вечернее солнце, Гризельда лежала в объятиях Холдена, полностью растворившись в единстве их абсолютного горя и абсолютного взаимопонимания. В этот момент они заново открыли для себя ту безусловную синхроничность, что была между ними в детстве, когда любые слова были невозможны. Только на этот раз слова были просто не нужны.

Когда на телефон Холдена пришло сообщение от Майи, что она ждет внизу, он надолго приник поцелуем к голове Гризельды. Его губы застыли у нее на макушке, как раз там, где он нежно поглаживал её много лет назад, лёжа на своем грязном полосатом матрасе.

Она молча поднялась с кровати и оделась, стоя к нему спиной. Обернувшись, она несколько минут неотрывно смотрела на него, ему показалось, что он слышит её голос из далекого прошлого:

«Не оглядывайся назад, не смотря ни на что. С камня на камень. Я прыгаю, ты прыгаешь».

– Беги, – прошептал он, с силой зажмурив глаза.

Когда он их открыл, её уже не было.

Глава 27

Гризельда была безумно благодарна Майе за то, что она лишь взглянула ей в лицо и ничего не сказала. Выйдя из машины, она крепко обняла Гризельду, затем забрала у нее из рук жалкий бумажный пакет с вещами и положила его на заднее сиденье.

Добрых полчаса они проехали в полном молчании. Гризельда уставилась в открытое окно, чувствуя себя такой подавленной, что просто слушала звук проносящегося мимо ветра, стараясь не думать, не чувствовать и не вспоминать. А Майя хранила благословенное молчание.

Расставание с Холденом стало самым тяжелым, самым болезненным из того, что Гризельде когда-либо приходилось делать. В некотором смысле это было даже хуже, чем бросить его там у Шенандоа. Потому что теперь она прочувствовала, каково это – жить с ним, любить его, быть свободной… и счастливой. А когда, наконец, позволила себе в это поверить, все вдребезги разбилось.

Потому что счастливые развязки не для таких людей, как Гризельда Шредер, и ей стоит запомнить это на будущее.

– Спасибо, что приехала, Майя, – сказала она, устало повернув голову и взглянув на подругу. За последние несколько недель Майя поменяла прическу. Теперь у нее была короткая стрижка под мальчика, как у Холли Берри, выгодно подчеркивающая Майино круглое лицо и высокие скулы. – Хорошо выглядишь.

– Ну, а ты выглядишь дерьмово.

– Спасибо.

– Когда будешь готова, ты все мне расскажешь, Зельда, – сказала Майя. Не сводя глаз с дороги, ей удалось вытащить из бардачка упаковку лакричных конфет «Твиззлерс» и передать их Гризельде. – И, дорогуша, я имею в виду, действительно всё.

Гризельда надорвала упаковку, и у неё на глазах выступили слезы.

– Не могу, Майя.

– Ты должна. Если ты этого не сделаешь, это сожрёт тебя целиком, – Майя схватила одну конфету и откусила. – Это ведь был он, да? Ты, наконец, его нашла?

Они с Майей не говорили о Холдене. Никогда. После побега, Гризельду поместили в приемную семью и отправили на принудительную психологическую консультацию, которую она посещала с большой неохотой. Ее социальному работнику и психотерапевту было известно, что ее похитили вместе с мальчиком, а также то, что она сбежала, а мальчик – нет. Но Гризельда отказывалась говорить о том, что случилось с ней на ферме Калеба Фостера. Подвал, долгие часы работы в саду летом и консервирования – зимой, холодная овсянка, постоянное чтение Библии, сопровождающееся гневными тирадами, побои. Она никогда и ни с кем это не обсуждала.

К тому времени, как ее перевели в дом Майи, ей исполнилось четырнадцать лет, и ее похищение и побег давно не были новостью. Все знали ее историю только в общих чертах, без лишних подробностей. В самом начале Майя пыталась поговорить с Гризельдой на эту тему, но она молчала, словно партизан, и, в конце концов, Майя перестала ее об этом спрашивать.

– Мальчика, с которым тебя похитили, Зел. Ты его нашла, – Майя снова откусила от конфеты. – Тот, для которого ты откладывала деньги, верно? Все эти годы? Тебе как-то удалось его найти.

Губы Гризельды дрогнули, в глазах защипало от слез, хотя она уже устала плакать.

– Я его нашла.

Майя кивнула, не сводя глаз с дороги.

– Ну и как он?

– Другой. Всё тот же. Взрослый.

– Ты его любишь?

Гризельда шмыгнула носом, откусив маленький кусочек от зажатой в кулаке конфеты.

– Да.

– А он тебя любит?

– Да, – прошептала она, пытаясь жевать, но челюсти перестали ей подчиняться, и все тело стало каким-то слабым и вялым.

«Он меня любит, и я его люблю, но мы не можем быть вместе»

– Так в чем же дело?

– Его девушка беременна.

– Господи, – вздохнула Майя. – Дай-ка еще конфетку.

Гризельда глубоко вздохнула и принялась снова жевать, медленно уплетая полный рот сладкой лакрицы и протягивая Майе еще одну карамельную косичку.

– Расскажи мне об этом.

– Как я его нашла?

Майя покачала головой.

– Нет. Обо всём. С самого начала.

Первой реакцией Гризельды было категорическое «нет». Она столько времени хранила эту историю в секрете, о котором знал только Холден. Даже когда они не были вместе, их каким-то образом связывало то, что они были единственными на всем белом свете, кто знал, что произошло, кто это пережил и уцелел.

– Зи, ты должна начать об этом говорить. Если ты этого не сделаешь, это, в конечном итоге, тебя убьет.

– Почему?

– Потому что ты не можешь держать в себе так много боли. Я хочу разделить с тобой этот груз. Я люблю тебя как сестру, несмотря на то, что ты держишь меня на расстоянии вытянутой руки. Ты знаешь все о моей матери, о моем тунеядце-папаше, о моей убитой сестре и братьях-наркодиллерах. Ты знаешь, как долго я боролась за то, чтобы оттуда выбраться. И все это время я говорила об этом с тобой, ты мне помогала. Привела меня в агентство мисс Маклеллан, при любой возможности старалась замолвить за меня словечко. Теперь у меня хорошая работа. Я хожу на вечерние занятия. Я стану первой в моей семье, кто получит диплом младшего специалиста, может, я даже стану первой, кто официально выйдет замуж. И я приехала сюда отчасти, потому что ты меня слушала. Ты поддерживала меня. Ты мне помогала. И Зельда, теперь моя очередь сделать то же самое для тебя. Тебе нужно поговорить об этом, иначе ты застрянешь в этом навсегда.

Слезы катились по утомленному лицу Гризельды, пока она слушала слова Майи, чувствуя их искренность и ощущая хрупкую надежду. И она обнаружила, что привычное резонансное и категорическое «нет» потухло сразу же, как только вспыхнуло. Отыскав Холдена, она открыла что-то внутри себя. Новость о том, что он пережил Калеба Фостера, от чего-то ее освободила, а его прощение за то, что она села в грузовик и оставила его на произвол судьбы, избавило ее от тяжкого бремени вины. Может ли она обо всем этом говорить? Может ли довериться Майе?

Неожиданно ее губы зашевелились, и она начала рассказывать Майе о том, как впервые увидела Холдена, стоя в коридоре Филманов на пороге его спальни. Она рассказала Майе, как в первый раз увидела Шенандоа и пошла в магазин вместо Марисоль. Она объяснила произошедшую путаницу, когда Калеб Фостер утверждал, что за ними его послали их приемные родители. Говоря о подвале, о закрепленных у них на ногах цепях, побоях и Левите, она поняла кое-что очень важное: хотя они с Холденом и обсуждали свои ощущения от пребывания в плену Калеба Фостера, прошло уже немало времени с тех пор, как ей удавалось взглянуть на эту историю объективно, не как на воспоминания, а как на изложение фактов. И теперь представленная не как мир кошмаров и боли, а как серия событий, она каким-то образом утратила часть своей власти над Гризельдой.

Она даже чувствовала при этом своего рода отрешенность, будто рассказывала одну из своих сказок. Да, это была ее история, но изложенная сейчас в виде повествования, она почему-то больше не казалась ей такой уж ужасающей. Больше всего ее потрясло то, как чертовски приятно было ее кому-то рассказать, после того, как она столько времени хранила всё в тайне. Было так отрадно слышать, как Майя потрясенно вздыхает и с недоверием качает головой, и маленькая девочка внутри Гризельды открыла глаза и жадно смотрела на Майю, искренне нуждаясь в ее сострадании, сочувствии и утешении от того, что кто-то слушает ее историю.

Может быть, она была не права, приняв в штыки психотерапевта, которого ей предоставили много лет назад. Может, еще есть возможность найти специалиста, способного ей помочь.

– И вот, он дерется с другим парнем, и ты сразу поняла, что это он? С первого взгляда?

Она покачала головой.

– Нет, я и понятия не имела. Я хочу сказать, я обратила внимание, что его зовут Сет…

– Ну, это полный капец, подруга.

– …потому что это имя… ну, с этим именем у меня много связано. Но он не был похож на Холдена. Он выглядел старше и грубее, а его лицо было изувечено до неузнаваемости.

– А почему его зовут Сет?

– Его так не зовут…больше, – сказала Гризельда. – И Майя. Моё настоящее имя Гризельда.

Майя невольно оглянулась на Гризельду, затем посмотрела на нее еще раз, прежде чем снова сосредоточиться на шоссе.

– Гри… Что?

Гризельда кивнула.

– Меня заставили его поменять, когда я вернулась из Западной Вирджинии. Они боялись, что Калеб Фостер попытается меня найти, поэтому сказали, что мне нужно изменить имя. Помнишь, Сэнди? Ту старую соцработницу со скрипучими туфлями и фиолетовыми волосами? Она предложила имя Зельда. Сказала, что к нему мне будет проще привыкнуть.

– А Шродер?

– На самом деле, моя фамилия Шрёдер.

– Зел – Гризел, Боже мой… Как, черт возьми, мне тебя называть?

Первый раз с тех пор как Гризельда села в машину, она тихо засмеялась.

– Зельда, тупица.

– Я хочу услышать о том, что произошло после боя, но мне интересно…Что случилось с настоящими Сетом и Рут? Ты знаешь?

Гризельда пожала плечами.

– Когда они были подростками, на их семейной ферме загорелся амбар. Он сгорел дотла, и на пепелище нашли принадлежавшие близнецам вещи.

– Загорелся? Или подожгли?

– Если честно, я не знаю. Две недели назад я бы сказала «подожгли», но Калеб Фостер… – она покачала головой и вздохнула. – Это всё гораздо… сложнее. Все эти годы он хорошо относился к Холдену. Как к младшему брату. Не бил его. Не домогался. Кормил его и одевал. В конце концов, Холден пошел в школу, как любой другой ребенок.

– Любой другой похищенный ребенок, ставший заложником психопата?

– Майя, всё так запутано. Ты смотришь на эти вещи в черно-белом свете, но это не правильно. Там столько разных оттенков серого. Я ненавидела Калеба Фостера, но на самом деле, я считаю, что он был не таким уж плохим. Это безумие?

– Да, – ответила Майя.

– Он мог бы убить Холдена. Мучить его. Продать. Изнасиловать. Что угодно. Но он не сделал ничего подобного. Холден выжил, отчасти, благодаря Калебу Фостеру.

– Прекрати защищать его, Зи, из-за этого мне хочется тебе врезать.

– Ты не понимаешь, – вздохнула Гризельда.

– Я понимаю, – произнесла Майя несколько минут спустя. – Но это полный отстой, подруга, потому что пару лет мы жили с тобой в одной комнате, и я видела твою спину. Я знаю, что он с тобой сделал.

– Ладно, рассказывай, что было дальше. Ты увидела Сета – э-э, Холдена – на ринге, и что потом?

Гризельда рассказала Майе о том, как на следующий день к ней пришел Квинт, и она уехала к Холдену, оставив в коттедже сумочку и телефон. Она рассказала о том, как они встретились, как она перевязала его раны и заснула, сидя на полу рядом с диваном, крепко сжимая его руку. Она рассказала Майе о возникшей откуда ни возьмись Джемме, и о любезном предложении Квинта пожить в его охотничьем домике, пока Холден окончательно не поправится. Когда она упомянула, как миссис Маклеллан дала ей месяц отпуска, Майя пробормотала что-то о том, что у Гризельды лучший в мире босс, и ахнула, когда она рассказала Майе о том, как обожгла руку и оказалась в постели с Холденом.

– И это было… хорошо?

– Да, – ответила Гризельда, и ее глаза снова наполнились слезами, как только она вспомнила его слова, – «Даже когда мы расстались, мы все равно были вместе. Даже когда я думал, что ты умерла, ты все равно жила в моем сердце… Я такой же, как прежде. Ты делаешь меня прежним».

– А его… хозяйство?

– Не жалуюсь, – быстро сказала Гризельда, её щёки вспыхнули и, наверное, залились краской.

– А что с Джоной?

– А что с ним?

– Как он вписывается во все это?

– Он не вписывается, – ответила Гризельда. – Я порву с ним, как только приеду домой.

Майя взглянула на нее, в ее черных глазах читалось явное беспокойство.

– Это плохо кончится, Зи

– Я не могу быть с ним.

– Он такой жестокий…

Гризельда и не вспомнила о Джоне с тех пор, как час назад покинула Холдена. Теперь у нее тревожно забилось сердце.

– Может, я добьюсь судебного запрета. Если он будет меня беспокоить.

– Может, тебе собаку завести, – предложила Майя. – Эй, послушай, а почему бы тебе не остановиться у нас с Терренсом?

– Вторгнуться в любовное гнездышко? – спросила Гризельда, искоса бросив на Майю понимающий взгляд. – Не думаю, что это хорошая идея.

– Если захочешь, то диван – твой.

– Спасибо, но я хочу домой. И рано или поздно мне все равно придется объясниться с Джоной. Майя, я сильнее, чем кажусь на первый взгляд.

– Ну, раз ты так считаешь, – сказала Майя, оставшись при своем мнении. – Так вы сбегаете в охотничий домик и предаетесь разврату… а что потом?

«Боже Всевышний»

– Мы просто… несколько недель бездельничали. Я писала свои сказки. Он читал книги. Мы купались, сидели на солнце, ели, пили, вспоминали, каково это, быть вместе, – она все еще чувствовала запах паленьев, пылающих в камине, который по вечерам разжигал Холден, все еще ощущала надежный покой его объятий. Она смахнула слезу и глубоко вздохнула. – Мы любили друг друга.

– А потом ты узнала, что его девушка беременна?

Гризельда кивнула.

– И он считал, что убедит ее, и все будет хорошо.

– Одна большая счастливая семья.

«Не совсем»

– Она пригрозила сделать аборт, если он останется со мной.

– Черт возьми, подруга! Какого хрена?!

Гризельда вспомнила мольбу, прозвучавшую в голосе Холдена, когда он понял, что собралась сделать Джемма, и у нее мучительно сжалось сердце.

– Он хочет детей, – пробормотала она. – Он всегда хотел детей.

Майя разразилась гневной тирадой о том, что некоторых женщин следует стерилизовать, но Гризельда уже не слушала подругу. Она задумалась, глядя в окно на слабый дождь, который начал накрапывать, по мере того, как они приближались к Лорел в штате Мэриленд.

Что если Джона дома? Она собралась с духом. Он будет в ярости и отыграется на ней. Она снова задумалась о предложении Майи, но что-то внутри нее отчаянно не хотело прятаться. Это её квартира. Её место. Джоне придется оттуда убраться, и если он не уйдет, она вызовет полицию. Вполне довольная своим планом, она вернулась к пламенной речи Майи.

– Значит, она вынудила тебя уехать? Зельда!

Гризельда кивнула.

– Да. Или я, или ребенок.

– И он выбрал ребенка.

– Нет, – сказала она, вспоминая его слова «Я не хочу тебя потерять. Я не могу». – Это был мой выбор. Я решила уехать. Он умолял меня остаться, но я не могла рисковать. Майя, она будто сбесилась. Была готова бежать в клинику и завершить задуманное. Я не хотела быть… Я бы не выдержала, если бы это было…

Неожиданно на нее обрушились события последних двух недель, сегодняшнего дня, да, чёрт возьми, всей ее жизни, и ее тело сотряслось от рыданий. Она наклонилась вперед и громко и долго плакала, о себе, о Холдене, о ребенке, мать которого готова была его убить. Она плакала о втором шансе и об упущенных возможностях, о том, как это больно – найти, то, что ищешь и потерять то, что любишь. Она плакала из-за несправедливости, разочарования и горя. О его красивых словах, прекрасном теле и о том, как он назвал ее ангелом и говорил, что будет любить до конца жизни. Она плакала. И плакала. Пока, наконец, у нее совсем не осталось слез.

Гризельда не знала, сколько они простояли перед ее домом, но когда она пришла в себя, двигатель был выключен, а рядом с ней в темной и теплой машине тихо сидела Майя, глядя на нее с жалостью и участием.

– Получше?

– Нет, – ответила Гризельда. – Ещё нет.

– Значит, всё кончено? – спросила Майя.

– Нет. Да, – прорыдала она, мотая головой, совершенно измождённая, обессиленная и растерянная. – Не знаю. Наверное.

Майя глубоко вздохнула и погладила Гризельду по руке.

– Уже поздно. Давай я отведу тебя в квартиру, сделаю тебе чашечку чая и прослежу, чтобы Джона тебя не беспокоил. Я скажу ему, что попозже мы с Терренсом придем тебя проведать. С Тером он не захочет связываться.

Гризельда кивнула, улыбнувшись Майе.

– И что бы я без тебя делала?

– Мы ведь сестры, Гризельда Шредер, – сказала она, впервые назвав Гризельду ее настоящим именем. – Ты никогда не узнаешь.

Сняв со своего брелока запасной ключ, Майя отдала его Гризельде, и они медленно поднялись к двери ее квартиры. В окнах первого этажа, там, где располагалась ее квартира, не было света. Это производило впечатление безмолвия и заброшенности, которое спустя почти две недели нервировало Гризельду и выбивало из колеи.

Гризельда повернула ключ в замке и толкнула дверь, но она будто за что-то зацепилась и никак не хотела открываться до конца. Потянувшись вправо и включив свет, она заглянула за дверь и поняла, что под почтовым ящиком валяется целая куча скопившейся за две недели корреспонденции. Журналы, каталоги и счета. Множество счетов, большинство из них с красными пометками «просрочено».

– Он не оплатил ни одного счета, – закипая от злости, произнесла Гризельда.

– Ты удивлена? – спросила Майя. Присев на корточки, она собрала почту и отнесла ее на кухонный стол.

Гризельда последовала за ней и обнаружила в раковине грязные тарелки, покрытые засохшими остатками еды, над которыми жужжали мухи. Вокруг пахло тухлятиной, из чего Гризельда сделала вывод, что мусор не выносили уже несколько недель. Зайдя в гостиную, она сразу обнаружила, что исчез ее телевизор, а также DVD-плеер и журнальный столик. Лампа. Стул. Под двойными окнами, выходящими на парковку, уныло ютился диван. На приставном столике стояла бутылка, наполовину заполненная сплёванным жевательным табаком, а вокруг нее с жадностью роилось семейство мух. Ей стало дурно.

Как только она добежала до ванной, ее сразу же вырвало в унитаз, который вонял, как отхожее место. Им явно неоднократно воспользовались и не смыли. Опустошив желудок, она спустила в туалете воду, но от этих запахов ее снова замутило.

– Ну, ни хрена себе! – воскликнула Майя, заглянув в ванную и зажав рукой нос. – Он что, гребаная скотина?

Стараясь не дышать носом, Гризельда встала и вытерла рот тыльной стороной руки.

– Почти.

Ей было страшно заходить в их спальню, но, как оказалось, эта комната пострадала менее всех остальных. Всё постельное белье было в какой-то еде или блевотине, и пахло вонючими носками, но маленький телевизор всё же остался на комоде, а быстрая проверка гардероба показала, что отсутствовали только вещи Джоны.

– Может, он ушел? – спросила Майя.

– Похоже на то.

– Пойду, уберусь на кухне и в гостиной. На тебе ванная, хорошо?

– Спасибо, Майя.

Майя направилась на кухню, бормоча что-то о “никчемных придурках”, а Гризельда сняла грязное постельное белье, отнесла его в ванную и запихнула в корзину для стирки. Она открыла окно и достала из-под раковины свежие простыни. Застелив постель, она выбросила три пустые бутылки пива – одну со следами красной помады – и собрала мусор, в котором помимо прочего обнаружила два использованных презерватива. Это открытие не произвело на нее никакого впечатления, если не считать жалости к той, на кого теперь свалилось тяжкое бремя в виде Джоны, и радости, что это не она.

К тому времени, как Гризельда закончила драить хлоркой раковину, туалет и душ, Майя перемыла посуду – удивительный подвиг – отчистила кухонный стол и привела гостиную в какое-то подобие порядка. Количество мух уменьшалось по мере того, как они открывали входную дверь и относили на помойку очередной пакет с мусором. И только спустя два часа после их прибытия, ее квартира обрела, наконец, свой прежний облик.

– Он забрал твой телевизор, – сказала Майя.

– Да пусть забирает, – тихо ответила Гризельда, вспомнив, что они с Холденом прожили две недели вообще без телевизора, и ей захотелось тишины и уединения. – У меня есть маленький.

Майя кивнула.

– Ты выглядишь уставшей.

– Я с ног валюсь.

– Может, сделать тебе чаю?

Гризельда покачала головой.

– Я приму горячий душ и лягу спать.

– Отличный план, – сказала Майя, раскрывая Гризельде свои объятья. – Ты такая бесстрашная, Зельда. Просто чертовски бесстрашная. Спасибо, что поделились со мной всей этой историей.

Гризельда крепко обняла подругу и почувствовала, как по лицу побежали слезы.

– Большое спасибо тебе, Майя.

– Тебе спасибо, – Майя поцеловала Гризельду в щеку и отстранилась. – Может, закроешь все окна и накинешь на дверь цепочку? Ну, на всякий случай?

– Обещаю, – проговорила Гризельда, выдавив из себя слабую улыбку.

– Придёшь завтра в парк вместе с Пру?

– Как только вернусь на работу.

– И ты позвонишь мне, если я тебе понадоблюсь?

– Обязательно.

Майя кивнула и вышла из квартиры, а Гризельда послушно заперла дверь и набросила цепочку, затем разделась и приняла горячий душ. Она вспомнила, что оставила всё, что купил ей Холден, в машине у Майи, но подумала, что заберет это завтра. Сейчас ей просто хотелось спать.

В душе она снова разрыдалась. На нее потоком хлынули печальные и счастливые воспоминания, ее тело жаждало объятий Холдена, прикосновений его нежных губ. Она тосковала по нему с отчаяньем и неистовством, и это чувство показалось ей чем-то новым и в то же время хорошо знакомым. И хотя она пыталась найти утешение в очевидности его любви к ней, одиночество стало практически нестерпимым.

Она выключила воду и направилась в кровать. Не вытираясь и не одеваясь, она скользнула в чистые простыни и, вспоминая веснушки и серые глаза Холдена, плакала, пока не провалилась в сон.

Глава 28

Дверь подвала со скрипом открылась, отбросив на пол яркую, длинную полосу света, сверху на лестнице раздался звук шаркающих сапог со стальными вставками. Каттер заскулил, но ему не дали спуститься вниз. Шесть месяцев назад он был милым щенком и сидел на коленях у Гризельды в день, когда их похитили. Теперь он стал таким же злым, как его хозяин, и у него были ужасно острые зубы.

Без единого звука, Гризельда скатилась с кровати Холдена на пол, подползла к стене с деревянной обшивкой, с ходу отодвинула незакреплённую панель и вернулась в свою камеру. Она сидела у стены, крепко прижав колени к груди, и молилась, чтобы на этот раз Холдену удалось произнести это слово без запинки.

Спасибо. Спасибо. Спасибо. Спасибо.

Она снова и снова повторяла про себя это слово, чётко выговаривая «спа» – и плавно переходя в «сибо» так, будто, если она хорошенько на нем сосредоточится, Холден произнесет его чисто и не заикаясь.

Она услышала приглушенные голоса, но после того, как за стеной раздался звук грохохочущей по полу жестяной миски, а затем внезапный крик Холдена, ей стало ясно, что все ее молитвы оказались напрасны. Она уткнулась лицом в колени, обхватив руками голову, но резкий звук обрушившихся на Холдена ударов все еще раздавался у нее в ушах, врезаясь ей в мозг.

«Прекрати, – подумала она. – О, Боже, пожалуйста, прекрати это!»

Она услышала вопль Хозяина:

– И в наказание она тоже ничего не получит! Молитесь за свои души! Молитесь весь день, чтобы Он, в Своем бесконечном милосердии, очистил ваши души от скверны!

Подняв голову над коленями, она услышала звук прошаркавших по полу сапог с металлическими вставками, затем их тяжелые и неспешные шаги вверх по лестнице и, наконец, благословенную музыку запирающегося дверного замка и щелчка задвижки.