Текст книги "Никогда не отпущу тебя (ЛП)"

Автор книги: Кэти Регнери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Он сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул, чтобы хоть как-то успокоиться и сосредоточиться на звонке Клинтона. Ему будет безумно больно, если маленькая Ханна не выживет. И Джемма. Не смотря на всё то, что она сделала, чтобы навязать ему отцовство, он по-прежнему о ней заботился. Застегивая рубашку и заправляя ее в джинсы, Холден мысленно молился о том, чтобы с ними всё было в порядке, но, как никто другой, понимал, что молитвы часто остаются без ответа.

Натянув куртку, он ещё раз проверил сумку и убедился, что на ближайшую пару дней у него есть все необходимое. В боковом кармане он нашел маленькую бархатную коробочку с кольцом, которую он туда спрятал, пока Гризельда набирала Сабрине сообщение. Бросив быстрый взгляд на ведущую в кухню лестницу, он вытащил из сумки коробочку, открыл ее, затем закрыл и, сунув в карман куртки, поднялся к Гри.

– Сабрина разрешила нам взять машину, – сказала она, выхватив из холодильника две диетических колы.

На него сокрушительной волной обрушилось чувство тревоги, и он вспомнил ультразвуковое изображение своей крошечной дочери. Он замер посреди кухни Маклелланов, с надеждой вглядываясь в небесно-голубые глаза Гризельды.

– Гриз, думаешь, с ней все будет в порядке?

– Да, – с уверенностью сказала она и, пропустив его на улицу, заперла за ними дверь.

***

Холден рассказывал ей про День семьи и торжественный выпуск, отвечал на ее вопросы об испытаниях и новых друзьях, но Гризельда видела, что душой он был далеко отсюда. Он был взволнованным и рассеянным, и чем ближе подъезжали они к Западной Вирджинии, тем более напряжённым он становился. Она с пониманием отнеслась к его желанию побыть немного в тишине, и потому глядела в окно, вспоминая тот день, когда они вдвоем впервые пересекли границу Западной Вирджинии:

Им по десять лет, их плечи слиплись от пота на заднем сиденье душного микроавтобуса Филманов.

Посмотрев в окно, она увидела большой сине-зелено-желтый знак «Добро пожаловать в Западную Вирджинию».

– Я знаю, ты сейчас думаешь об этом, – произнес он. – О том, как мы с тобой впервые ехали на машине в Западную Вирджинию.

– Ты хорошо меня знаешь.

Он потянулся и положил руку ей на бедро, плотно прижав ладонь к мягкому вельвету.

– Гри, п-поехали со мной в Калифорнию.

– Хорошо, – не задумываясь, ответила она, потому что уже знала, что ответит именно так.

– Мы подыщем тебе колледж, чтобы ты могла продолжить учебу. Работу. Что угодно.

– Мне нужен только ты, – тихо сказала она, у нее неприятно заныло сердце от того, что он не упомянул о браке.

Он говорил о месте под названием Коронадо, где он закончит подготовку, и о базе под названием Пендлтон, которая, как он думал, скорее всего, станет местом его постоянной службы. Ее мысли блуждали где-то далеко.

«Может, у нас всё будет не так, как у остальных, – подумала она. – Может, мы будем одной из тех пар, которые всю жизнь живут вместе, и все вокруг уверены, что они давно женаты, хотя, на самом деле, этого никогда не было. У нас все равно будет свой дом и дети, пройдет много лет, и мы скажем: «А какой в этом смысл?» потому, что этот клочок бумаги не сделает нашу любовь еще сильнее той, что уже есть между нами».

Она глубоко вздохнула, искренне надеясь, что от этого зажигательного внутреннего диалога ее беспокойство хоть как-то рассеется. Не рассеялось. Но она усиленно притворялась до тех пор, пока не добилась своего. Главное, чтобы они вместе.

– Так ты поедешь? Ты пойдешь со мной? Точно?

– Конечно, – ответила она, – ее голос был несколько безжизненным, но она знала Холдена. В нынешних обстоятельствах он вряд ли обвинит ее в отсутствии энтузиазма.

– Я свяжу тебя с Клэр, это девушка Грэма. Вы сможете пообщаться по электронной почте, и тогда к приезду ты уже не будешь там совсем одна.

«Отлично, – подумала Гризельда. – Девушка. Может быть, нам удастся вместе подъехать к базе и, просунув носы сквозь цепные ограждения, понаблюдать, как все эти жены военных размахивают своими PX карточками в гарнизонном магазине военно-торговой службы» (прим. PX карта – идентификационная карта, которая выдается исключительно членам семей военнослужащих и дает им право на обслуживание в закрытых гарнизонных магазинах военно-торговой службы, где всё значительно дешевле и много дефицитных товаров)

– Спасибо, – сказала она.

Раз она на самом деле такая чертовски сильная, как хвасталась ему всего час назад, то должна была набраться смелости и сказать ему о своих чувствах. Разве не так? Так. Она взглянула на него – на тревожные морщины у него на лице. Всё сегодня прошло наперекосяк. Всё. Они должны были провести этот замечательный романтический день, чтобы воссоединиться друг с другом после долгой разлуки, но жизнь его ребенка оказалась под угрозой, и вместо того, чтобы обсуждать твёрдый план своего совместного будущего, они, чтобы как-то утешиться, заговорили о ее переезде в Калифорнию. Она все это чувствовала и даже понимала, что должна что-то сказать, но, черт возьми, сейчас не время.

– Мы поговорим об этом позже, Холден. Хорошо?

– Но ты п-придешь? – быстро спросил он, повернув голову и пристально взглянув своими печальными серыми глазами в ее голубые.

Какое-то мгновение она внимательно смотрела на него, затем вновь сосредоточилась на прямом участке бегущего впереди шоссе и сказала единственное, что имело значение.

– Ты прыгаешь, я прыгаю, – проговорила она, опустив руку и сжав его ладонь.

Глава 39

В больнице их встретил бледный взмокший Клинтон, который тут же потащил Холдена к стойке информации. Как только Холден объяснил, что он биологический отец ребенка Джеммы, его сразу повели к ней, и Гризельда осталась в комнате ожидания вместе с Клинтоном, Квинтом и Моди.

После того, как они обменялись взволнованными приветствиями, Гризельда узнала, что у Джеммы преэклампсия быстро перетекла в эклампсию, и, помимо обычных мигреней и болей, которые они списывали на беременность, сегодняшний приступ стал единственным тревожным сигналом надвигающейся опасности (прим. Преэклампсия – это одна из форм позднего токсикоза (гестоза) и предвестница развития его самой тяжелой, терминальной, стадии – эклампсии). Насколько они поняли – услышали это от медсестры, которая, увидев их встревоженные лица, сжалилась и рассказала им всё, что знала – с ребенком, похоже, всё в порядке, но Джемме необходимо родить сегодня. Её тело просто больше не может носить ребенка.

– Она еще совсем маленькая, – проговорил Клинтон, глядя на Гризельду покрасневшими глазами.

Она сидела рядом с ним, обнимая его за плечи.

– Тридцать четыре недели это уже очень близко к ее срокам, и, похоже, это хорошая больница. Я уверена, с ними всё будет в порядке. С обеими.

Спросив у взволнованной троицы, не хотят ли они выпить кофе, она направилась к стоящим в коридоре автоматам и, взяв четыре чашки, села с ними ждать. Это не заняло много времени. Примерно через час вернулся Холден.

И она поняла.

По его глазам она поняла, что была права.

Он снял с лица хирургическую маску, и комнату озарила его широкая улыбка.

– С ними обеими все в порядке! Только что родилась Ханна, сейчас врачи накладывают Джемме швы. Она уже здесь. И с ней всё хорошо!

Клинтон опустился на пластиковый стул и уронил голову в ладони, его плечи задрожали от чувства облегчения и благодарности. Моди поспешила его утешить, а Квинт встал и протянул Холдену руку.

– Поздравляю, папа.

– Спасибо, Квинт.

Гризельда смущенно держалась в стороне, пока Холден не схватил ее в охапку и не закружил в объятиях. Глядя на нее раскрасневшимся и взволнованным лицом, он обрушил на нее восторженный поток слов:

– С ней всё х-хорошо, Гриз. Она маленькая, но она в п-порядке. Она весила пять фунтов, и очень громко и сильно кричала. У нее сначала было семь баллов по шкале Апгар, а потом девять (прим. Шкала́ Апга́р – система быстрой оценки состояния новорождённого). У нее т-темные волосы, как у Джеммы, и голубые глаза… вроде как у меня.

Глаза Гризельды сразу же наполнились слезами, она обхватила ладонями лицо Холдена и радостно его поцеловала.

– Поздравляю, папа, – произнесла она, повторив слова Квинта.

– П-папа, – выдохнул он. – Г-гриз, я стал отцом. Кто-то неразрывно связан со мной родственной связью.

– Да, ты стал отцом, – кивнув, сказала она, улыбаясь ему сквозь слёзы. – И да, теперь у тебя есть она.

Холден взглянул поверх ее плеча, и его лицо стало серьезным.

– Подожди-ка секунду.

Он отпустил ее и, приблизившись к Клинтону, сел рядом со своим другом.

– Клинтон, с Джеммой всё будет в порядке. У неё всё будет прекрасно. Просто отлично.

– Я слышал, – произнёс Клинтон, глубоко вздохнув и шмыгнув носом. – Очень рад это слышать. Я тут немного забеспокоился.

– Ты очень сильно ее любишь.

– Я люблю их обеих. Я так их люблю, что если бы с ними что-нибудь случилось, я бы…, – он замолчал и потер рукой глаза. – Ну, я бы, наверное, не знал, как жить дальше.

– Я знаю, – сказал Холден, положив руку ему на колено. – Я это знаю. Именно поэтому, у Ханны в свидетельстве о рождении написано, что ее папу зовут Клинтон Дэвис.

Клинтон вскинул голову и в замешательстве уставился на Холдена.

– Се… Холден. Что?

Холден кивнул.

– Она твоя дочь.

– Нет! Нет, Холден. Ты не должен этого делать… Она… она твоя.

Холден медленно покачал головой.

– Меня здесь с ней не будет. Я буду в Калифорнии. На Гавайях. В Афганистане. Я всегда буду ее любить, и, по возможности, буду стараться приезжать сюда, чтобы с ней увидеться. И когда это произойдёт, я хочу, чтобы она знала, что я дал ей жизнь. Но ты дал ей гораздо больше. Ты тот, кто любит ее маму. И ты тот, кто будет любить ее. Так ведь?

– Я уже люблю ее, – Клинтон сглотнул и, сдерживая слезы, поморгал, смущенно потупив взгляд на свои колени. – Я о ней позабочусь. Клянусь Богом, я буду любить этого ребенка, защищать и дам ей самую лучшую жизнь, какую только смогу. И, если ты решишь с ней повидаться, мы всегда будем рады тебе, Холден. Всегда. Мы теперь одна семья.

Холден тоже сморгнул, прерывисто вздохнул и, похлопав Клинтона по колену, поднялся со стула.

– Что ж, папаша. Не хочешь сходить п-повидать своих девочек?

Клинтон встал и с гордой улыбкой посмотрел на родителей, затем обнял Холдена, похлопав его по спине.

– Спасибо. Я просто… Спасибо.

Гризельда внимательно наблюдала за тем, как, сжав челюсти, Холден кивнул и не оборачивался, пока Клинтон не убежал к Джемме.

***

В лагере для новобранцев у Холдена было достаточно времени, чтобы подумать о Ханне. Не смотря на то, что он всегда будет ее любить, и она навсегда останется его биологическим ребенком, он не сможет стать для нее настоящим отцом. Он не любит ее мать. И никогда не будет жить в Западной Вирджинии. А приезжать к ней из Калифорнии между командировками? У него не было никаких гарантий, что он сможет делать это более-менее регулярно. Конечно, пару раз в год он будет ее навещать, а на День рождения и Рождество посылать ей красивые подарки. Но это уже не отец. Это не тот папа, которого он хотел для Ханны.

Клинтон Дэвис был лучшим другом Холдена, а Квинт был ему почти как отец. Он знал семью Дэвис и полностью им доверял. Сказать по-правде? Он доверял им больше, чем Джемме. Если он и в самом деле хотел обеспечить Ханне наилучшую жизнь, то должен был позаботиться о том, чтобы Клинтон имел все законные права на его дочь. Это лучший способ гарантировать ее безопасность и благополучное будущее.

Было невыносимо больно писать вместо своего имени имя Клинтона. В день рождения Ханны он усвоил свой первый урок о том, что значит быть родителем. Он понял, что быть родителем – значит поставить себя на второе место, а своего ребенка на первое. Именно это он и сделал.

Он повернулся к Квинту, который смотрел на него с удивлением и нескрываемой гордостью.

– Добро пожаловать домой, морпех. Я не мог бы гордиться тобой сильнее, даже будь ты моим собственным сыном. И раз уж твоя малышка только что стала моей внучкой, ты простишь меня, если я обниму тебя, как своего родного сына.

Притянув к себе Холдена, Квинт крепко его обнял. Сердце Холдена переполнилось осознанием правильности принятого им решения, и он почувствовал, как сквозь стену печали его накрывает волна спокойствия.

– Спасибо, – сказал он, отстранившись, наконец, от Квинта. Он взглянул через плечо Квинта и увидел Гри. Слезы бежали у нее по лицу таким потоком, что она не успевала их вытирать, а глаза переполняла безграничная любовь.

– Холден, – проговорила Моди, прижав Холдена к своей массивной груди. – Ты не должен был этого делать.

Он откинулся назад.

– Моди, я знаю, что вы все будете ее любить. Вы станете для нее прекрасной семьей. Я никогда бы не смог предложить ей ничего подобного.

Моди снова притянула его к себе, поглаживая по спине, и взволнованно заговорила:

– Да, мы будем ее любить. И я буду присылать тебе фотографии и отпечатки ее ножек, а когда она начнет говорить, то запишу, как она произносит «Папа Холден». Она всегда будет знать, что перед Клинтоном у нее был еще один папа, который так сильно ее любил, что дал ей семью, которую больше всего для нее хотел. И когда ты приедешь к ней, Холден, она тебя узнает. Она тебя узнает и уже будет тебя любить. Я обещаю тебе это, сынок. А теперь скажи мне, что ты и эта милая девушка делаете в четверг, в День Благодарения, потому что я…

Моди продолжала болтать без умолку. Глядя ей через плечо, Холден встретился глазами с Гризельдой.

Он увидел, как она беззвучно произнесла «Я тебя люблю», затем закусила нижнюю губу и прижала к сердцу запястье с их инициалами.

***

Гризельда узнала о самоотверженности и мужестве Холдена ещё в те нелёгкие дни в подвале – когда он сотни раз нарочно дерзил Калебу, чтобы тот отвлёкся от Гризельды и избил его вместо нее, или когда он просто требовал этого, потому что не мог видеть, как ей причиняют боль. Свойственная ему функция защитника была отличительной чертой его характера и главной причиной того, что военная служба стала для него таким разумным решением и так органично вписалась в его жизнь. Он был защитником – бескорыстным, отважным и бесстрашным – качества, которые в избранной им профессии сложно переоценить.

Но до того момента, как Холден передал свои родительские права своему лучшему другу, Гризельда не понимала, каким бездонным, на самом деле, было благородство его души.

Люди любят говорить что-нибудь вроде: «Я, конечно, отзывчивый человек, но даже у моей отзывчивости есть границы». Или «Я считаю себя добрым, но на подобное закрыть глаза не могу». У людей изначально существовали пределы их добродетели, и, как это ни печально, но как только мы созрели, как только мы узнали, что жизнь не черно-белая, а с миллионами других оттенков, этот факт стал привычной частью нашей жизни.

Когда в той больничной приемной Холден отдал свою дочь, Гризельда поняла одну поразительную вещь, и она заключалась в том, что его добродетели предела не существовало. Его бесстрашие, бескорыстие и желание защитить не знали ни границ, ни барьеров, ни рамок, ни условий. Короче говоря, его любви не было конца.

И ее смехотворные волнения о том, поженятся они или не поженятся, рассеялись, словно пыль в ветру, словно их никогда и не было. Потому что перед ней стоял мужчина, о котором мечтает каждая женщина, и она всем своим сердцем поняла, что создав Холдена Крофта, Бог сделал нечто экстраординарное. И поняла ещё кое-что: Несмотря на жуткие несчастья, выпавшие ей в жизни, сейчас всё пришло в равновесие, потому что Холден целиком и полностью принадлежал ей.

– Это было потрясающе, – сказала она, отъезжая от больницы и разворачивая машину в сторону его квартиры на Главной улице. – Холден, то, что ты сделал, было потрясающе.

Он глубоко вздохнул.

– То, что я сделал, было необходимостью. Я имею в виду, какой п-придурок-отец сохранял бы свои родительские права, если бы точно знал, что в обозримом будущем он не увидит своего ребенка больше одного или двух раз в год?

«Большинство, – подумала она. – Из гордости. Или эгоизма. Или страха. Или псевдо любви».

Он продолжал:

– Знаешь, Гриз, я не святой. Мне просто повезло. Мне повезло, потому что Джемма выбрала именно Клинтона, а я знаю Клинтона и доверяю ему. Вот, если бы это был какой-нибудь другой парень… Я не уверен, что п-принял бы такое же решение. Но мне повезло, Гриз. Первый раз в жизни мне повезло.

Она взглянула на него, и уголки ее губ слегка дёрнулись вверх.

– Стоп. Погоди-ка, – сказал он, положив руку ей на бедро, и улыбнулся, с любовью глядя на нее своими серыми глазами. – Второй. Второй раз в жизни мне повезло. П-первый раз был, когда я попал к Филманам.

– Филманы были ужасными людьми, – произнесла Гризельда, сворачивая в переулок, где, как она помнила, раньше стоял его грузовик.

– Да, – ответил он.

– А Калеб Фостер? Он был чудовищем.

– Да.

– И мы расстались десять лет, – сказала она, заглушив двигатель.

– Да.

– А ты думал, что я мертва.

– Да, думал.

– А потом твоя девушка забеременела.

– Да.

– А другую твою девушку избили.

Он поморщился.

– Прости, что так вышло.

– Знаешь что, Холден Крофт? – дерзким тоном спросила она, пропустив мимо ушей его ненужные извинения и отстегнув ремень безопасности, чтобы опереться на мягкий кожаный валик между двумя передними сиденьями Мерседеса Маклелланов.

– Нет, – ответил он, наклонившись так близко, что она почувствовала на своих губах дыхание.

– Самое время, чтобы тебе немного повезло.

А потом это было уже не его дыхание. Это были его губы. Он целовал ее безумно, глубоко, словно он был пустыней, а она – дождем, и он не мог ею насытиться, будь у него даже миллион жизней. Он обхватил ладонями ее лицо, его рот снова и снова терзал её губы, жаркое скольжение его языка у нее во рту сводило с ума, а валик удерживал его далеко, слишком далеко от нее.

– Наверх, – выдохнула она, грудь поднималась и опускалась от прерывистого дыхания. – Пожалуйста.

Задыхаясь, как и она, он провел рукой по волосам. Затем вышел из машины, захлопнул дверь и, обойдя с другой стороны, открыл ее дверь. Она взяла его за руку, и он что есть силы бросился вперед, не оглядываясь на нее, по переулку, за угол дома, на тротуар, нервно роясь в кармане в поисках ключей, затем как можно скорее отпер замок.

Не выпуская из своей руки ее ладонь, он пустился вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, от чего Гризельда практически летела за ним. Когда он открыл дверь своей квартиры, у нее кружилась голова, и она не могла отдышаться. Затащив Гри за собой вовнутрь, он прижал ее спиной к двери и стянул через голову ее свитер. Из-за трех месяцев томительной разлуки между ними возникла острая необходимость друг в друге, и они не собирались больше ждать ни минуты.

– Раздевайся. Сейчас же, – прохрипел он и, расстегнув у нее за спиной застежку лифчика, впился губами ей в губы. Лямки скользнули вниз по ее рукам. Обнажив груди, Гризельда сбросила лифчик и потянулась к пуговицам его рубашки. Всосав в рот его язык и проглотив низкий, жаркий стон, она сдёрнула ткань с его широких плеч, и рубашка упала на пол. Он обрушился на ее своим телом, затвердевшие кончики ее грудей вжались в его налитые мышцы, ставшие еще крепче за несколько недель в лагере новобранцев. Она почувствовала произошедшую в его теле перемену, и при мысли о том, каково это, лежать под ним, когда в тебя вколачивается вся эта сила и мощь, ее внутренности начали плавиться от возбуждения.

Его ладонь проследовала вниз по спине, к поясу ее брюк, и скользнула к животу. Он быстро их расстегнул и, просунув большие пальцы под эластичную ткань ее новых белых кружевных трусиков, рванул их вниз. Сбрасывая с себя сапоги, она обхватила руками его лицо и жадно поцеловала, а затем наступила на брюки, чтобы стянуть их с ног.

Совершенно обнаженная, она потянулась вниз, расстегивая его джинсы. Он прижался губами к ее горлу, к шее, нежно покусывая ей ухо, от чего она вздрогнула и застонала. Скользнув рукой ему в боксеры, она обхватила пальцами его толстый, бархатистый, пульсирующий у нее в ладони член. Он резко выдохнул, стягивая с бедер оставшуюся одежду и сбрасывая обувь.

Холден сделал шаг назад, Гризельда тоже отпрянула от него и, тяжело дыша, прислонилась спиной к двери. Его широкая, словно высеченная из камня грудь, с красивым рельефом мышц, поднималась и опадала, в то время как он пожирал глазами ее тело: волосы, глаза, губы, на какое-то время остановившись на груди, скользнув вниз по плоскому животу к опрятному треугольнику волос, скрывающему ее ноющую плоть, опустившись затем на длинные ноги и изящные ступни. Ее ступни, на которых на всю жизнь остались едва заметные, тонкие белые шрамы, напоминающие им обоим об острых, сухих кукурузных листьях, изрезавших ее кожу.

Медленно и целенаправленно, глаза Холдена вновь двинулись вверх по ее телу, остановившись на месте у нее между ног, затем, прерывисто вздохнув, на ее груди и, наконец, снова вернулись к ее глазам.

– Ты чертовски красивая, – прошептал он, опустившись перед ней на колени и потянувшись к ее бедрам. Он наклонился вперед, его коротко остриженные волосы щекотали ей живот. Она опустила руки и, скользнув ладонями к его щекам, приподняла его лицо вверх и взглянула ему в глаза. Он растерянно и восхищенно смотрел на нее, ожидая ее разрешения продолжать.

– Люби меня, – прошептала она.

– Ты доверяешь мне, ангел? – спросил он, и его серые глаза вспыхнули.

– Абсолютно.

Он наклонился вперед и прислонил ее к двери, затем схватил за бедра и закинул их себе на плечи, коснувшись ртом ее плоти. Не сводя с нее глаз, он скользнул языком к своей цели – к скрытому между нежными, влажными складками, напряженному комочку нервов. Услышав ее резкий, прерывистый всхлип, он застонал, лаская ее всё настойчивей. Его язык кружился и трепетал, от чего она судорожно затолкалась пятками ему в спину. Он взглянул вверх, и она успела ему улыбнуться, прежде чем ее голова безвольно запрокинулась назад к двери, а дыхание стало частым и рваным. Ее бедра напряглись. Пальцы сжали его голову. И из груди вырвался звук чистого удовольствия. Ее тело словно замерло, затем обмякло, сотрясаясь напротив него от волн наслаждения, и она тихо засмеялась.

– О, Господи, – задыхаясь, проговорила она. – Это было…

Он поддержал ее, положив ладонь ей на живот и спустив со своих плеч ее ноги. У нее подкосились колени. Он подхватил ее на руки, быстро прошел через гостиную и по коридору в спальню и там осторожно положил на кровать.

Накрыв ее своим телом, он поцеловал ее своими блестящими губами, на которых оставался вкус ее солоноватой сладости, напомнив ей о его чуткости: что ее удовольствие было для него на первом месте. Переполненная чувством любви к нему, она раздвинула ноги, скользнув щиколотками по его икрам… ягодицам… и, когда он лёг так, чтобы войти в нее, легонько сомкнула их у него за спиной.

– Холден, – произнесла она, когда он наклонился над ней, уперевшись напряженными руками в матрас, и глядя на нее потемневшими и безумными глазами. – Это правда. Я безоговорочно тебе доверяю. Я безоговорочно верю в нас.

***

Ее слова окончательно исцелили то, что оставалось от когда-то разбитого сердца Холдена, дав единственное, чего ему все еще недоставало в их отношениях: доверие.

Холден зажмурил глаза и скользнул в тесное, влажное тепло ее тела, подрагивающие мышцы стиснули его, затягивая всё глубже, пока он не вошел так глубоко, как только мог. Его бедра вплотную прижались к ее бедрам, словно они – одно существо, не оставив между ними ни малейшего пространства.

Он пульсировал у нее внутри, изо всех сил стараясь не двигаться, пока она не привыкнет к его длине и толщине, пока стенки ее внутренней плоти не приспособятся к тому, чтобы беспрепятственно его принять. Он потянулся руками к ее лицу, бережно прикоснувшись к нему, взяв в ладони и глядя в него, как на сокровище, после столь долгой и мучительной разлуки.

– Это очень много для меня значит, – проговорил он.

Уголки ее губ дёрнулись вверх, она откинула голову на подушку и выгнулась ему навстречу – в негласном призыве к тому, чтобы он начал двигаться у нее внутри. И он ответил на ее просьбу, входя в ритм, такой новый, но в то же время хорошо знакомый, сиюминутный, но в то же время извечный, он был и благом и правом, и даром, и воздаянием, и чем быстрее он вколачивался в нее, тем мощнее становилась волна неуклонно растущего в нем чувства совершенства и завершённости.

– Я люблю тебя. Я буду любить тебя… всегда, – произнёс он хриплым гортанным голосом.

Она распахнула мутные, потемневшие и такие голубые глаза, словно окна одной единственной души, которую он когда-либо любил и в которой когда-либо нуждался, и тут же оказался в их беспощадном плену.

– Я прыгаю, ты прыгаешь, – прошептала она.

– Сейчас! – прорычал он и, обхватив руками Гризельду, крепко прижал ее к груди.

Их тела взорвались вместе, разлетевшись на миллион кусочков вечности, и два человека, которые всегда – с самого начала – были одним целым, стали, наконец, свободными.

Несколько часов спустя, когда солнце уже клонилось к закату и с улицы в квартиру начали просачиваться звуки американской жизни, Холден сидел, прислонившись к изголовью кровати, и смеялся, качая головой и глядя на Гризельду. Она лежала рядом с ним голая, облокотившись на матрас и подперев ладонью голову.

– Клянусь тебе, – настойчиво сказала.

– Я тебе не верю, – сказал он, поражаясь тому, что они оба здесь, и они оба наконец-то свободны: свободны от Филманов, Калеба Фостера, Джеммы, страха, тоски, одиночества. Свободны от недоверия и сомнений. Свободны для любви. Для того чтобы быть вместе. Чтобы идти навстречу своему будущему.

Он оставил свою куртку – и кольцо – в машине, и уже, по меньшей мере, раз пять задумывался о том, чтобы одеться и сбегать за ним вниз. Но разве так он хотел сделать ей предложение? Лежа на кровати в его дерьмовой квартире?

Она была так прекрасна, когда падающие на нее сзади лучи заходящего солнца освещали ее светлые волосы, словно божественное сияние, и он снова усмехнулся, увидев, как она подняла вверх три пальца, давая слово скаута.

– Клянусь. Я этим не занималась – ни разу – почти до восемнадцати лет.

Он скользнул вниз и тоже подпер голову рукой, оказавшись с ней лицом к лицу.

– Это невозможно. Ты такая потрясающая. Как тебе удавалось держать в стороне всех этих мальчиков?

Она опустила глаза на простыни и, залившись лёгким румянцем, снова посмотрела на него.

– Я не хотела ни одного из них.

– И кого же ты хотела?

Она нахально взглянула на него из-под опущенных ресниц.

– Билли. Я ждала Билли, потому что он… а!

Пальцы Холдена скользнули ей подмышки и принялись щекотать. Она перекатилась на спину, хохоча, как сумасшедшая, пытаясь сбежать от него, но он удержал ее, практически придавив ее своей грудью. Он взял ее за запястья и, заведя их ей за голову, с дразнящей ухмылкой уставился на нее.

– Сейчас же отвечай. Кого Вы хотели, мисс Гризельда?

Она сделала глубокий вдох и нарочно прижалась своими грудями к его груди. Он понял это по озорному блеску ее глаз.

– Хм. Хорошо. Я скажу, – тяжело вздохнула она, будто ее разоблачили. – Мистера Филлмана. Те черные носки, тогда на пляже…

Он сжал вместе ее запястья и взял их в одну руку, другой рукой снова потянулся к ее подмышкам.

– Нет! – взвизгнула она. – Хватит меня щекотать! Тебя! Тебя! Я хотела тебя. Я всегда хотела тебя.

Он внимательно посмотрел на нее, скользя взглядом по румянцу на ее коже, по губам, раскрасневшиеся от такого количества поцелуев.

– И я хотел тебя.

Не смотря на то, что он буквально пленил и обездвижил ее, она улыбалась ему так ласково, так безмятежно, с таким доверием и любовью, что у него разрывалось сердце.

– Ты не злая, – прошептала она. – И ты очень красивая.

Он заглянул ей в глаза, вспоминая их опасную прогулку в магазин много лет назад, и эти слова, которыми он решил сказать ей, как ему она нравится.

– И это чистая правда, как тогда, так и сейчас.

Он выпустил ее руки и, наклонив голову, поцеловал ее, сплетаясь с ней языками. Ей в бедро толкнулась мощная эрекция, ясно показав, что он снова ее хочет.

– А что дальше? – спросила она.

– Надеюсь, ты кончишь.

Она удивленно вскинула брови, потом улыбнулась.

– Надеюсь, ты тоже.

– Да, черт возьми, – произнес он, потираясь об нее своей плотью.

– А потом? – спросила, обхватив его за шею.

Он посмотрел на дверь своей спальни.

– Мне не помешала бы кое-какая помощь, чтобы собрать здесь вещи. Мебель останется, но я заберу свою одежду и полотенца. Игровую приставку. В общем, всё мое. Я оставлю на кухонном столе чек за два месяца и ключ.

– Буду рада помочь. А что будем делать после этого?

– Спать?

– Это вряд ли, – она облизнула губы и, поддразнивая его, слегка приподняла бедра. – А потом?

Он покачал головой на ее явную провокацию.

– Может, завтра утром перед отъездом навестим Ханну?

– Я бы с удовольствием с ней познакомилась, – она пристально посмотрела на него, поглаживая пальцами волосы у него на затылке. – Перед отъездом куда?

– Домой.

– Ко мне домой?

Он пожал плечами.

– На этой неделе, это наш дом, ангел.

– А когда мы приедем туда? – спросила она, выжидающе глядя на него.

У него промелькнула мысль о кольце, ожидавшем ее в машине. Не об этом ли она его спрашивает? Она спрашивает его об этой неделе или вообще? Он хорошо ее знал, но временами взрослая Гри совершенно сбивала его с толку, и он уже не был в этом уверен. Больше всего на свете он хотел, чтобы, когда он сделает ей предложение, всё было идеально. Это было для него очень важно. Она это заслужила.

«Ты скажешь мне «да», милый ангел?»

– Полагаю, тебе стоит подождать, и сама увидишь, – сказал он, настойчиво скрепляя их губы и тела.

Глава 40

После завтрака Холден и Гризельда заехали в больницу навестить Ханну, и у Холдена дрогнуло сердце, когда Джемма предложила Гризельде подержать его дочь.

Когда он увидел Гри, такую молодую и красивую, с его ребенком на руках, у него в голове сразу завертелись самые разные мысли, и все они заканчивались тем, как сильно он хочет на ней жениться, завести детей и удостоиться чести называть ее своей женой. Он поцеловал в лоб свою крошечную дочь и, прошептав, что любит ее, бережно передал сияющему от радости Клинтону, который так глядел на ее личико, словно это был самый драгоценный ребенок на свете. И Холден снова уверился в том, что поступил правильно, решив отказаться от своих родительских прав. Он и так найдет свое место в жизни Ханны, но ее настоящим папой с самого начала был Клинтон.

Погрузив в багажник машины Маклелланов скудные вещи Холдена, они заехали попрощаться с Квинтом и Моди, и Моди взяла с них слово, что они вернутся в четверг на День благодарения. Гризельда с благодарностью и со слезами на глазах приняла приглашение Моди и изрядно его удивила, когда внезапно обняла пожилую женщину. Тогда Холден понял, как сильно Гризельде хотелось и было необходимо стать частью его жизни вместе с Девисами. И он был очень ей за это благодарен, поскольку это означало, что она нашла в своем сердце место для его дочери, бывшей девушки, лучшего друга и людей, по сути, заменивших ему родителей. Это означало, что Гризельда хочет, чтобы и они тоже стали частью ее жизни.