Текст книги "Никогда не отпущу тебя (ЛП)"

Автор книги: Кэти Регнери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

– Но что?

Она склонила голову на бок, улыбка медленно сползла у нее с лица.

– Я была в дерьмовых отношениях с совершенно ужасным человеком. У меня нет амбиций, нет будущего, нет образования, нет перспектив. У меня есть одна настоящая подруга, и она даже не подозревает о том…

– …что с нами произошло?

Гризельда покачала головой.

– Люди знают, только то, что писали в газетах. «Девочка сбежала от своего похитителя после трехлетнего пребывания в плену. Похищенный вместе с ней мальчик по-прежнему не найден». После того, как я сбежала, меня отвезли обратно в Вашингтон, но кроме примерного расположения фермы Калеба Фостера, я практически ничего не рассказала о том, как мы жили там все это время. Меня отправили к психотерапевту, но я просто… Мне не хотелось об этом говорить. Мне не хотелось снова все это переживать. А потом, когда они пришли и сказали, что вы с Калебом бесследно исчезли… Я больше об этом не заговаривала. Ни с кем.

– Почему? Возможно, тебе было бы лучше об этом поговорить.

– Я бросила тебя, Холден. Бросила тебя там. Я оставила тебя с этим чудовищем и убежала.

– Я сказал тебе бежать. Гри, я рад, что ты побежала, – Холден помолчал. – Он ведь стрелял в тебя, так?

Вспомнив об этом, на глазах Гризельды выступили слезы.

– Я сказала ему, что он отправится в ад. Он ответил: «Сперва ты, Рут». Я стала кричать ему, что ты – не Сет, а я – не Рут, но он поднял ружье и выстрелил… и я побежала.

– Так ты не убежала, когда я сказал тебе бежать?

Она покачала головой.

– Нет. Не сразу.

– Г-господи, Гри! Он мог бы…

– Я миллион раз об этом думала, Холден. Я не уверена, но полагаю, он не хотел меня убивать. Он никак не должен был промахнуться, когда стрелял. По-моему, у него просто была бредовая идея, что он может тебя спасти от меня, и ему нужно было убрать меня с дороги.

Холден глубоко вздохнул.

– Я все узнал. Ну, ты понимаешь.

– Сет и Рут?

Он кивнул.

– Да. Я сложил все воедино. Он часто говорил об этом, но уже не тот бред, что нёс тогда, когда мы были у него дома. Уже без Левита, – сказал он, тихо и горько засмеявшись. – В основном просто… свои воспоминания. У него все смешалось, однако, он и впрямь думал, что я Сет.

– Они были его братом и сестрой, да?

– Да, – ответил Холден. – На несколько лет моложе его. Близнецы. Когда мы уехали, он взял с собой старую коробку с фотографиями. Я часто просматривал их, сводя все воедино.

– Это были старые, прямоугольные фотографии приглушенных цветов. На них стояли даты семидесятых годов. Старший брат рядом с младшим братом и сестрой, ну знаешь, будто они собрались в церковь на Пасху или что-то вроде того. Три фотографии – на заднем дворе. На крыльце того дома. Калеб, самый старший и самый высокий, а рядом с ним стояли Сет и Рут, всегда держась за руки.

– Я кое-что заметил, Гри. На каждой фотографии между близнецами и Калебом всегда оставалось небольшое пространство, словно какая-то граница. И на каждой фотографии рядом с Калебом, в центре, стоял Сет, а Рут – никогда. Было несколько совместных фотографий Калеба и Сета, и на них Калеб выглядел совсем другим человеком… ну там, опирался локтем на голову младшего брата или обнимал рукой тощую шею Сэта, улыбался своему братишке, словно с гордостью и любовью. И знаешь, Сет тоже казался довольным. Не счастливым и, возможно, немного настороженным, но нормальным.

– Но, Гри, на фотографиях Сета и Рут… Когда Сет стоял рядом с Рут, он светился от счастья, его глаза лучились тайной, или обожанием, или чем-то таким. Они всегда крепко держались за руки, и в девяти случаях из десяти Сет улыбался Рут, а Рут улыбалась в камеру. Она была очень красивой. Как ты. Полной жизни и надежды, с большими распахнутыми глазами. Он был… без ума от нее.

Холден помолчал, пока Гризельда переваривала эту информацию.

– Ты думаешь, они…

– Да, – вздохнул Холден. – Я думаю, они любили друг друга. Я в этом уверен.

Гризельда поморщилась, когда до нее дошел смысл его слов. «Любовь между братом и сестрой? Это противоестественно. Неприемлемо. Как такое произошло? Или это тайна, которую им с Холденом никогда не разгадать?»

– К-калеб их застукал.

– Что? – выдохнула она, взметнув глаза на него и открыв рот от изумления.

Холден кивнул.

– Он застал их за тем, как они занимались сексом. Я не знаю, сколько им было…, думаю, подростки. Лет пятнадцать, может, шестнадцать. У них была очень набожная семья, истово верующие, строгие родители. Из того, что мне удалось узнать, я практически уверен, что он ничего не сказал об этом Сету. И думаю, после этого у Калеба внутри что-то сломалось. После того, как он увидел их вместе. Узнал об этом.

– И он их убил.

– Я не знаю, – пожал плечами Холден. – В коробке с фотографиями была старая газетная вырезка об этом. Помнишь тот амбар, где мы консервировали овощи? Он был построен после того, как сгорел старый. На пепелище нашли браслет Рут. «Они сгорели в огне преисподней».

Гризельда поежилась. На какое-то время глаза Холдена приняли отсутствующее выражение, после чего вернулись к реальности и сосредоточились на ней.

– Холден… ты сказал это прямо как он.

– Он все время это повторял, – пренебрежительно отозвался Холден.

– Он их убил, – произнесла она. – Я это знаю.

Она обняла его и положила голову ему на грудь, чуть пониже шеи.

– Мы были бы следующими.

– Может быть. Скорее всего. Вот почему я так рад, что ты убежала, Гри, – он наклонился, прижавшись губами к ее волосам. – Я просто чертовски б-благодарен тебе, что ты удрала.

Гризельда закрыла глаза и сделала глубокий, судорожный вдох.

– Он их убил. Он убил своих собственных брата и сестру, он убил бы и нас.

***

Когда она вновь устроилась у него на груди, Холден продолжил поглаживать ее волосы, вскоре дыхание Гризельды стало глубоким и ровным, и он понял, что она уснула.

От того, как девушка прижималась к нему своей теплой кожей, он снова ее захотел, но не стал будить. Ей необходимо поспать, а ему необходимо дать ей поспать, потому что он рассчитывал обладать ею снова и снова, до тех пор, пока не проникнет ей под кожу так глубоко, что в конце месяца она просто не сможет его оставить. По крайней мере, таков был его план.

Секс с ней перевернул его мир, сместив полюса и сделав его жизнь без нее мрачной и безжизненной, словно заброшенный сад. Она была его водой и светом – его поддержкой и надеждой, ему хотелось забыть все случившееся с ним после Шенандоа и до вчерашнего дня. У него все болело при мысли, сколько потеряно времени, когда он мог быть с ней. Поморщившись, он взглянул на свою руку и представил, как подсчитывающие знаки волшебным образом слетают с его кожи и рассеиваются, словно пыль на ветру, оставляя после себя лишь один – один единственный, который когда-либо имел значение.

Его бесило то, что до нее он со столькими делился этим переживанием и, тем не менее, каким-то странным и извращенным образом всегда связывал его с ней. Потому что она была той, кого он хотел, страстно желал, о ком мечтал. Он всегда мечтал о ней в тот момент, когда достигал высшей точки. И вот мечта стала явью. Это ее горячая плоть обволакивала его, ее губы двигались под его губами, ее мягкие груди вжимались ему в грудь. Она была настоящей, и она была его.

Гризельда застонала во сне, и его застывшая было рука, быстро взметнулась к ее макушке, ласково поглаживая золотистые волосы. Она прильнула ближе к нему, прислонившись согнутыми коленями к его бедрам и щекоча ему грудь своим дыханием.

Он ее любил.

Боже всевышний, как же он ее любил.

Дело было вовсе не в том, что он, по его собственным предположениям, не знал, как кого-то любить. Дело было в том, что ему некого было любить до тех пор, пока в его жизни вновь не появилась Гри. И теперь, когда он обрел ее, его единственным желанием было никогда с ней не расставаться.

Глубоко вздохнув, он задумался об их разговоре, сосредоточив свое внимание на ее словах – «он их убил, я это знаю» – и его разозлило, что в глубине души он испытывал весьма противоречивые чувства относительно такого вывода. Холдена смущало то, что он не мог просто так сразу и безоговорочно в это поверить. Калеб вполне заслуживал обвинений и ненависти – то, как он с ними обходился, подтверждало, что он способен на зверство. И все же Холден не был до конца уверен, убил ли на самом деле Калеб своих брата и сестру, или это их случайная смерть повергла его в безумие, из-за которого он уверовал, что они получили по заслугам за участие в инцесте. Это он устроил пожар? Или близнецы просто уснули в амбаре и погибли в результате несчастного случая, случайно задев ногой керосиновую лампу? Калеб умышленно их убил? Или страдал от чувства вины, храня в тайне истинную причину того, от чего они умерли? Холден не знал наверняка. Никогда не знал.

Он подумывал сказать обо всем этом Гризельде, но она бы никогда не поняла того, что его чувства к Калебу были совсем не такими однозначными, как ее. Конечно, он ненавидел Калеба, но помимо этого испытывал к нему какое-то ненужное сочувствие, которого отчаянно стыдился и казался себе извращённым, чокнутым и безвольным. Кроме того, он чувствовал по отношению к Калебу жалость, от которой также никак не мог избавиться. Она была затаенной, раздражающей, но постоянной. Он чувствовал себя виноватым за то, что ненавидит Калеба совсем не так, как он того заслуживает. Его тошнило от того, что он испытывал сострадание к человеку, который был похитителем и, по всей вероятности, убийцей. Ему было отвратительно, что в глубине души он чувствует себя в ответе за человека, который утверждал, что убил Гризельду.

И все же Калеб сохранил ему жизнь.

И как только они покинули Западную Вирджинию – как только Калеб понял, что Холден “спасен” – он больше не был суров с Холденом.

Да, Калеб был чудовищем, но он был чудовищем с твёрдыми принципами, от чего Холдену было трудно ненавидеть его слепой яростью Гри. Ему бы очень этого хотелось, потому что, в конечном счете, она уловила это его внутреннее противоречие. Она уже была расстроена его признанием, что он жил с Калебом до самой его смерти. Но это не самое страшное, поскольку она, видимо, решила, что его каким-то образом к этому принудили. Его никто не принуждал. Он остался, потому что ему больше некуда было идти и потому что его жизнь с Калебом оказалась совсем не такой плохой, какой могла бы быть.

Холден опустил руку на сердце. Он должен найти способ все ей объяснить, потому что если у него не получится, он, несомненно, ее потеряет.

Глубоко дыша, он закрыл глаза, сосредоточив свое внимание на тепле любимой женщины, прислонившейся к его груди, и молился, чтобы, когда придет время, у него получилось все ей объяснить.

***

– Сет, ты мне позвонишь?

Он застегнул молнию на джинсах и посмотрел на нее, пытаясь вспомнить ее имя. Бл*дь. Его член был еще скользким, а он не имел ни малейшего понятия, как ее зовут.

– Конечно.

Она натянула трусики, одернула платье и, подобравшись к краю кузова пикапа, протянула ему руки, будто хотела, чтобы он помог ей спуститься. Он отвернулся, и через минуту, она выбралась сама.

– На следующей неделе выпускной бал. Ты с кем-то идешь? – спросила она.

«Бл*дь, нет».

– Я, м-м, отвезу т-тебя домой, – ответил он, проигнорировав ее вопрос.

Двадцать минут назад она улыбнулась ему поверх стойки с чипсами, когда он заехал на автозаправку за пачкой «Camel». Ему стоило всего лишь призывно поднять брови, и она села к нему в машину, где они перекусили чипсами, а она рассказала ему историю своей жизни, после чего он оттрахал ее до потери сознания в кузове своего пикапа.

– А может, я еще не хочу домой, – заныла она. – Ты откуда вообще?

Он сел на водительское сиденье, открыл пачку сигарет и вытряхнул из нее одну. Зажав сигарету губами, он зажег ее, спалив две дерьмовые спички из круглосуточного минимаркета, затем откинулся на спинку сиденья, дав девушке несколько минут, чтобы она, наконец, решила, хочет ехать или нет.

Он взял грузовик со стоянки «Грэйдис», излюбленной забегаловки Калеба, и собирался вернуть его туда к одиннадцати, когда Калеб обычно выдвигался домой. Может сегодня, Калеб убьется на мосту, отправившись вечером назад в трейлерный парк к их двойному трейлеру, в котором они жили недалеко от города.

Как-там-её-звать все-таки решила, что хочет ехать, и когда она открыла пассажирскую дверь, Сет отвел взгляд, глубоко затянувшись сигаретой. Не важно, сколько девушек проводили с ним время в этой машине, лишь одна имела для него значение: самая первая девушка, которая сидела рядом с ним на переднем сиденье. У него перед лицом замелькали голубые глаза, и Сет поморщился, чтобы заглушить навязчивые воспоминания.

– Потом тебе нужно забрать своего брата из «Грэйдис»?– когда он не ответил, она решила его позлить. – Мой папа говорит, что он очень странный.

Холден повернул ключ в замке зажигания.

«К черту ее».

«И к черту Калеба».

– А ты не разговорчив, – вздохнула она, когда они выехали со стоянки магазина. – Здесь сверни налево. Но ты классно трахаешься.

Несколько минут Сет ехал молча, надеясь, что она заткнется на весь остаток поездки. Он чувствовал себя грязным и отвратительным, и пропасть у него внутри стала больше, чем когда-либо.

– Опять налево? – спросил он, остановившись у знака «Стоп» и ожидая, когда она скажет ему, как добраться до ее дома.

– Хочешь еще как-нибудь со мной потрахаться? – спросила она, проводя пальцем по его руке.

Честно? Ему было плевать. Будет это она или какая другая, и кем бы она ни оказалась, ему не было до нее никакого дела.

Он пожал плечами.

– Налево, – сказала она, в ее голос вкрались нотки раздражения. – Знаешь, я просто стараюсь быть дружелюбной. Ты появляешься здесь буквально из ниоткуда, в середине учебного года, ведешь себя очень тихо и слегка дебильно, живешь с братом, который больше напоминает твоего дедушку. Мог бы попытаться быть немного поприветливее. Я просто сказала.

Когда он не ответил, она тихо фыркнула, сложив руки на груди.

– Туда. Второй дом справа.

Сет подъехал к паршивому домишку, с тремя машинами перед входом и Рождественским оленем на поросшей кустарником придомовой лужайке, хотя был уже май. «Мать всегда снимала все украшения после Нового года», – вспомнил он, стиснув челюсти, и вытесняя из сознания образ ее красивого веснушчатого лица.

Девушка повернулась к нему, и ее глаза сузились.

– Знаешь, что? Я беру свои слова обратно. Ты трахаешься совсем не классно. Ты трахаешься слишком грубо, и у тебя слишком большой член. Ненормальный.

Затем она выскочила из грузовика, громко хлопнув дверью.

И Сет, единственным достоинством которого оказался лишь большой член, резко рванул с подъездной дорожки ее дома, ненавидя ее, ненавидя Калеба, ненавидя себя, ненавидя эту отвратительную насмешку, в которую превратилась его гребаная жизнь.

Он до упора вжал педаль газа, увеличивая скорость, не смотря на то, что редкие дороги в этом районе были узкими и извилистыми. Он пронесся мимо знака «Стоп» и вылетел на главную дорогу, сильнее вжимая педаль газа и наблюдая за тем, как стрелка спидометра движется к 75… 80… 85… Он никогда в жизни так быстро не ездил, и его губы скривились в улыбке. С обеих сторон мимо него с шумом проносились деревья, он опустил стекло, впустил в кабину влажный, холодный воздух Орегона и, затянувшись сигаретой, выбросил её в окно.

Стрелка спидометра продолжала двигаться… 90… 95… 100… Боковым зрением он уловил массивные деревья. Деревья, которые стояли здесь тысячи лет. Деревья, при столкновении с которыми, летящий со скоростью сто миль в час грузовик просто сомнет в лепешку, уничтожив весь жалкий хлам, что дышал у него внутри.

Он собрал все силы, на какие только было способно тело шестнадцатилетнего парня, и так яростно надавил на педаль газа, что у него заболела нога. Стрелка поднялась до 110. Он убрал руки с руля и закрыл глаза, им овладело сказочное, неземное чувство. Он возвращался домой. Через минуту, он снова будет с ней. С ней, и с матерью, отцом и бабушкой. Он хотел снова оказаться с ними. Он видел ее лицо, ясно, как божий день, чувствовал их переплетённые пальцы, слышал ее голос…

«Холден, ты такой же, как прежде или сломлен?»

«С камня на камень. Я прыгаю, ты прыгаешь».

«Держи руку на буквах».

Пронзительный рев сигнала грузовой фуры вывел его из оцепенения. Он мгновенно открыл глаза и, зажмурившись от ярких огней встречных фар, резко дал по тормозам. Сбросив скорость, грузовик дёрнулся и вздрогнул, потеряв управление и забуксовав на мокрой дороге, пока буквально в последнюю секунду Холден резко не выкрутил руль и не успел убраться с пути встречной фуры. Когда он остановился на обочине дороги, то был весь мокрый от пота и плакал, как ребенок.

После часа бессмысленных рыданий, он вернул грузовик на стоянку «Грэйдис» и зашел в расположенный по соседству тату-салон.

И в ту ночь, впервые за многие годы, он вновь заснул, держа руку на буквах.

***

Он медленно открыл глаза, и тут же сдавленно выдохнул, потому что – о, Господи! – его член был в чем-то теплом и влажном, и, черт возьми, ни от чего в жизни ему еще не было так хорошо.

Посмотрев вниз, он увидел разметавшиеся по его животу волосы Гризельды, золотистые и сверкающие в лучах пробивающегося сквозь окно полуденного солнца. Ее губы плотно держали его, в то время как язык ловко обрабатывал его кончик. Зажмурив глаза, он резко откинулся на подушку.

– Гриз, – простонал он.

Ее рот замер, и когда он взглянул вниз, она отвела волосы в сторону и с усмешкой смотрела на него, все еще держа во рту его толстый член.

– Расслабься, – сказала она, затем принялась целенаправленно всасывать, придерживая рукой его ствол.

Он пытался. Он действительно пытался. Потому что обычно, когда красивая женщина делала ему минет, он просто откидывался на спину и наслаждался, но как бы хорошо он сейчас себя ни чувствовал, чего ему хотелось на самом деле, так это снова оказаться внутри нее.

– Подожди, – задыхался он. – Подожди… мы можем…?

Ее рот соскользнул с его члена. Поймав его взгляд, Гризельда растерянно посмотрела на него и провела тыльной стороной руки по своим блестящим губам.

– Ты не хочешь, чтобы я это делала?

– Хочу, – быстро сказал он. – Вне всякого сомнения. Но мне не хватает тебя. Я хочу тебя чувствовать. Хочу обнимать тебя.

Она стояла между его ног на коленях, но тут же взметнулась вверх, оседлав его и обхватив коленями его бедра. От резкого движения ее полные груди слегка покачнулись, и он уставился на них, изнемогая от навязчивого желания снова попробовать их на вкус.

– Ты хочешь меня… сюда? – поддразнила она, все еще держа его твердый как камень член у самого основания. Непрерывно двигая рукой, она еще больше его распаляла, сводила с ума.

– Я хочу войти в тебя, – сказал он ей, не закрывая глаз, но чувствуя, что они вот-вот закатятся.

Она приподнялась на корточки, направив его эрекцию к своему лону, а затем опустилась и, издав нечто среднее между вздохом и стоном, полностью приняла его в себя.

– Я сделаю для тебя всё, – пообещал он, сверкнув глазами и потянувшись руками к ее бедрам.

Гризельда наклонилась вперед и поцеловала его, ее груди вжались в его твердые мышцы, и она скользнула своим языком ему в рот. Он прижал ее к себе, приподнимая бедра и вколачиваясь в нее, пока сплетались их языки, пробуя друг друга на вкус, глотая стоны. Когда она откинулась назад, Холден потянулся к ней и обхватил ладонями ее груди, наблюдая за тем, как дрогнули ее веки, и она закрыла глаза, когда он пощипывал ее соски, вколачиваясь в нее все быстрее и быстрее, наслаждаясь тем, как сбилось и сорвалось ее дыхание, став частым и прерывистым.

Почувствовав меж бедер нарастающее давление, он резко подался вперед, обхватив ее руками, и она скрестила щиколотки у него за спиной. Наклонившись, Холден захватил губами ее сосок и так сильно втянул его в рот, что она выкрикнула его имя, истекая влагой и жаром, ее плоть запульсировала вокруг него, крепко обхватывая, втягивая его все глубже. Крепко обняв ее, он прорычал ее имя в сладкую, взмокшую кожу ее шеи и кончил, долгими толчками выплескиваясь в нее.

– Гри… Гри… Гри…, – пробормотал он, целуя ее в шею, когда на него опустилось ее обессиленное тело. – Я и не знал, что это будет так.

– Я знала, – сказала она, наклонившись к нему и скрестив кисти рук за его шеей.

Он уперся лбом ей в грудь, крепко сжимая девушку в своих сильных руках.

– Я люблю тебя, – сказал он, слова слетели у него с губ, как благословение, как благодарственная молитва.

– Я знаю, – шепнула она срывающимся голосом. – Я тоже тебя люблю.

Он с силой зажмурил глаза, ошеломленный простой сладостью ее слов, их истинности, их покою, их правоте, их вечному «да».

Осторожно опустившись с ней на кровать, не разрывая их связи и по-прежнему оставаясь глубоко в ней, он убрал с ее лица прядь волос.

– Я всегда любил тебя, Гри.

– Я тоже, – тихо сказала она, но, конечно, ее глаз коснулась легкая улыбка. – Всегда.

– И ты не бросишь меня? – спросил он.

– Никогда.

– И мы будем вместе, – сказал он.

– Да.

– И поженимся.

Она кивнула.

– И у нас появятся дети.

Она снова кивнула, и у нее по щеке пробежала слеза.

– Ты хочешь детей? – спросила она, смеясь и плача одновременно.

– От тебя. Я хочу, чтобы наши дети были в безопасности. Я не хочу, чтобы кто-нибудь причинил им вред. Я буду неусыпно следить за ними, Гри. Я прослежу за тем, чтобы им было куда-то идти, если с нами что-нибудь случится. Я буду любить их так же сильно, как тебя. Я буду заботиться о них. Об-бещаю.

– Я тебе верю, – сказала она. – Холден?

– Мммм? – спросил он, неведомое ему доселе чувство удовлетворённости и безопасности, согревало его и вгоняло в сон.

– Я голодна.

– Кажется, недавно моя женщина приготовила мне жаренную курицу, – произнес он, нежно целуя ее в губы.

– Да, приготовила.

Она отстранилась от него, и он сразу же затосковал по теплу ее тела, как только Гризельда перекатилась к краю кровати и села к нему спиной.

Внезапно он почувствовал ее неуверенность и захотел ее успокоить.

– У нас все будет хорошо, Гри. Мы снова вместе, как и должно было быть всегда. Теперь у нас все будет хорошо.

Взглянув на него через плечо, она печально улыбнулась.

– Я надеюсь, Холден.

Потом она встала и, подхватив с пола джинсы, вышла из комнаты.

Глава 21

Гризельда выложила еду на тарелки, и они ели, сидя за кухонным столом, наслаждаясь холодной курицей с кусочками яблок и запивая их ледяной родниковой водой. И все это время они неотрывно смотрели друг на друга, обмениваясь осторожными, счастливыми, понимающими взглядами, затем отворачивались, качая головой и давясь тихим, смущенным смехом, оба совершенно очарованные и немного потрясенные тем, что только что между ними произошло, теми обещаниями и словами, что они только что произнесли.

На Холдене не было ничего, кроме расстегнутых джинсов, и Гризельда могла сколько угодно разглядывать его грудь – его сильные, красивые, рельефные мышцы, несущие на себе знак того, что он ее когда-то потерял. Она уставилась на него долгим взглядом, покусывая губу, и громко рассмеялась, когда он схватил ее в объятья и пригрозил, что если она сейчас же не перестанет, то он возьмет ее прямо здесь, на кухонном полу.

Его глаза лучились любовью, но все же были полны изумления, и с каждой минутой, что она проводила с ним, он все больше и больше походил на мальчика, которого она так хорошо знала и так сильно любила. Она бы с удовольствием смотрела на него всю жизнь. «Черт возьми, – подумала она, ополаскивая тарелки, – ведь именно таков и был их план, не так ли?»

Пока она стояла у раковины и мыла посуду, Холден вышел на улицу к грузовику. Когда спустя несколько минут он вернулся, Гризельда поставила чистые тарелки в сушилку рядом с раковиной и, обернувшись, чтобы взглянуть на его милую улыбку, заметила, что обе его руки спрятаны за спину.

– Что у тебя там за спиной, Холден Крофт? – спросила она, поддразнивая его глазами.

Немного смутившись, он протянул ей блокнот и три ручки.

Она бросила вопросительный взгляд на зажатые у него в руке вещи, затем снова на его лицо.

– Это подарок. Может, и-идиотский подарок, но я подумал… ну, подумал, что, пока мы здесь, ты могла бы записать некоторые из своих сказок.

К горлу немедленно подступил огромный ком. Пытаясь его проглотить, она отвела взгляд от лица Холдена, но тут же почувствовала, как в глазах защипало от слез. Он купил ей подарок.

Не отводя глаз от записной книжки и ручек, она дрожащими руками потянулась к ним, и в этот миг увесистая слеза скатилась к кончику ее носа и упала на обложку блокнота.

– Гри? – произнес он и, протянув руку, приподнял ее подбородок. – Ты в порядке?

– Они мне очень нравятся, – прошептала она, прижимая их к груди и пытаясь взять себя в руки. – Никто не… Я имею в виду, мне никогда не дарили подарков в…

Он дернулся, наклонился вперед и ласково ее поцеловал, затем притянул девушку в свои объятья, зажав записную книжку с ручками меж их колотящихся сердец.

Из-за своих слез она почувствовала себя полной дурой. Это был такой трогательный, заботливый жест, а она со своей жалостью к себе все испортила. Просто, кроме самодельной поздравительной открытки, что сделала для нее в этом году Пруденс, и прибавки к зарплате в пятьдесят долларов к Рождеству и ко Дню рождения, Гризельда никогда не получала подарков. Ни теперь. Ни когда-либо прежде. Ни от мамы, ни от бабушки, ни от кого из ее приемных родителей, ни от Майи, и уж, тем более, не от Джоны. Не считая дополнительных денег от Маклелланов, она не получала никаких подарков с тех пор как… ну, с тех пор как почти десять лет назад, на ее тринадцатый День рожденья Холден преподнёс ей букетик лютиков.

– Привыкай к этому, Гриз, – сказал он ей в волосы, все еще крепко обнимая. – Я буду делать тебе подарки всегда, когда захочу. К-когда мне заблагорассудится. Я подарю их тебе столько, что ты и не вспомнишь, каково это – остаться без подарков.

Она почувствовала, как он стиснул челюсти у ее виска, явный признак того, что он тоже разволновался из-за ее слез.

– Мой папа постоянно дарил маме подарки, – продолжил он. – Он всегда приходил домой с работы с цветком или шоколадкой. Иногда он собирал в магазине бесплатные образцы духов. У них было не так много денег, но они заботились друг о друге. Именно это я и собираюсь делать. Заботиться о тебе.

Каждой частичкой своего сердца Гризельда хотела ему верить, хотела верить в то, что после целой жизни, полной страха, одиночества и заброшенности, вполне возможно наконец-то стать счастливой. Но совсем как тогда, когда он сказал ей: «Теперь у нас все будет хорошо», что-то у нее внутри отказывалось в это верить. Какая-то часть Гризельды сомневалась, что она заслуживает счастья. Другая – настаивала на том, что, как бы ей ни хотелось верить в лучшее, все равно произойдет что-нибудь плохое, потому что именно так всегда и получается. В отличие от Холдена, в жизни Гризельды никогда не было хорошего примера любовных отношений. Она видела в них только потрясения, и как бы сильно ей ни хотелось обрести с Холденом что-то надежное и серьезное, она не совсем понимала, как это сделать.

– Так что ты об этом думаешь? – спросил он, слегка отстраняясь, чтобы посмотреть ей в глаза, и вытирая у нее со щек оставшиеся слезы. – Не хочешь записать несколько своих сказок?

– Ты напоминаешь мне миссис Маклеллан, – сказала она, громко шмыгнув носом, а затем улыбнулась ему.

– С чего бы? Она такая же красивая, как я?

– Много о себе думаешь.

– Сегодня самая красивая девушка в мире целый день провела в моей постели. Я имею право быть наглым.

Она демонстративно закатила глаза и потянулась к его руке, указав подбородком на террасу.

– Не хочешь немного посидеть на воздухе?

Она повела его за собой на улицу. Холден сдвинул вместе их кресла-качалки, и они уселись в них, откинувшись назад и закинув свои босые ноги на грубо обтесанные перила, подставляя свои лица под теплые лучи вечернего солнца.

Гризельда закрыла глаза, вдыхая аромат полевых цветов и свежего воздуха.

– Миссис Маклеллан хочет, чтобы я поступила в колледж.

– В колледж? – с удивлением спросил он. – В колледж. Вау. Гри, это было бы нечто.

– Я не могу себе этого позволить.

– Мы что-нибудь придумаем, – тихо сказал он, и она поразилась его словам, не в силах сдержать пугающий огонь надежды, охвативший ее душу, которая возликовала и запела: «Я не одна. Я больше не одна».

– Я скопила немного денег, – сказала она, сообразив, что теперь может потратить деньги, отложенные на поиски Холдена. – На колледж, конечно, не хватит… но почти тринадцать тысяч.

Не дождавшись ответа, она открыла глаза и повернулась к нему. Он в восхищении смотрел на нее.

– Да ты богачка, – сказал он.

– Это все было для тебя. Чтобы тебя найти. Я копила, чтобы нанять того частного детектива из Нью-Йорка. Он считается самым лучшим.

– Для меня? – спросил он, потом потянулся к ней и сжал ее пальцы. – А ты не сдавалась.

– Никогда.

– Ну, я думаю, ты должна пойти в колледж, Гри.

Она пожала плечами и опустила взгляд на записную книжку.

– Я не знаю. Знаешь, в некоторых колледжах есть писательские курсы. Для тех, кто любит сочинять рассказы. И миссис Маклеллан что-то говорила о стипендии. И все же, я не уверена. Кроме нее, я не знаю никого, кто бы ходил в колледж.

– Ты рассказывала ей о своих сказках? – спросил Холден.

– Я сочиняю их для Пру. Думаю, она подслушала.

Холден усмехнулся, снова сжав ее руку.

– Я их обожаю.

– Пру тоже.

Высвободив из его ладони свою руку, она раскрыла лежащий у нее на коленях новенький блокнот и щелкнула одной из ручек. Она перевернула обложку и в центре первой страницы аккуратно написала:

СКАЗКИ

Гризельды Шредер

Девушка посмотрела на свое имя и подумала, каково это в действительности увидеть напечатанную книгу своих сказок и при этом знать, что их читают на ночь детям, чтобы им приснились сладкие сны. Одна из ее приемных матерей, Кендра, говорила, что она хорошо ладит с малышами, а миссис Маклеллан уверяла, что у нее талант. Конечно, Холден, который всегда любил ее сказки, будет ее поддерживать. Майе, скорее всего тоже понравится эта идея. Но неужели и впрямь можно вот так круто изменить всю свою жизнь? Осуществить все свои мечты?

У нее сжалось сердце, и она закрыла блокнот, уставившись на цветы. Слишком уж много хорошего сразу. Ее это настораживало. Ей очень хотелось в это поверить, но она не могла. Новые начинания и счастливые развязки не для таких девушек, как Гризельда, – ей было на много безопаснее ожидать какой-то катастрофы, чем принять свалившееся на нее счастье. И все же…

Она повернулась и взглянула на Холдена, который сидел, закрыв глаза и откинув голову на спинку кресла. Со вчерашнего дня синяки у него на скуле и вокруг глаз выглядели уже не так пугающе. Синяк над веком уже совсем прошел, и хотя красно-черные пятна под глазами были еще видны, они уже начали желтеть. Скула все еще выглядела немного припухшей, однако с синяком дело обстояло уже лучше. Его губы – губы, которые так нежно ласкали ее весь день – были совершенными, а нос и щеки – усеяны веснушками. Прямо над верхней губой слева, ближе к ней, виднелась небольшая родинка, и вдруг ей жутко захотелось ее поцеловать, чтобы завладеть этой крохотной его частью на случай, если она вдруг потеряет все остальное.