Текст книги "Никогда не отпущу тебя (ЛП)"

Автор книги: Кэти Регнери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

«Я тоже», – внимательно посмотрев на его татуировку, подумала Гризельда и решила сделать себе такую же, чтобы она тоже могла каждую ночь засыпать, держа руку на буквах.

– Гри, у нас всё получится, – произнес он.

– Я прыгаю, ты прыгаешь, – ответила она.

– Только на этот раз, – сказал он, прижимаясь губы к ее волосам. – Мы оба д-доберемся до берега.

Глава 33

Переезд в квартиру Маклелланов оказался проще, чем она ожидала. С помощью Майи, Маклелланы устроили так, что пока Гризельда еще восстанавливалась в больнице, все ее вещи упаковали в коробки и перевезли к ним. К тому времени, как она приехала в дом Маклелланов, все ее вещи были уже доставлены и заботливо разложены по местам, так что в их квартире она на самом деле почувствовала себя как дома.

Рано утром в понедельник Холден уехал от нее в Балтимор на встречу с лейтенантом Джонсом, и позже в этот же день послал ей короткое сообщение:

«Я набрал 105 баллов по ASVAB, это значит, что я могу пойти в артиллерию. В августе медкомиссия и присяга. (Это называется MEPS). Нам тоже нужна какая-нибудь аббревиатура. Как насчет БПТСЛТН? (прим. ASVAB – категория тестов по профессиональной подготовке для поступающих на военную службу в США; MEPS – пункт приема и оформления лиц на военную службу)».

Гризельда знала, что Холден очень волновался на счёт теста ASVAB, который проверяет способности потенциального морского пехотинца к определенным видам работы и является существенным фактором при назначении на должность. Поэтому, узнав, что он отлично справился, она испытала огромное облегчение и улыбнулась, лежа на больничной койке и глядя в телефон.

«Я так горжусь тобой, но ты уже и сам это знаешь. Что такое БПТСБЛТВ?»

Минутой позже на телефон пришло следующее сообщение:

«Безумно по тебе скучаю. Буду любить тебя вечно»

Прочитав это, она чуть не расплакалась и быстро набрала ответ.

«БПТСБЛТВ»

Это было почти неделю назад, и с тех пор она ничего о нем не слышала, поскольку они договорились прервать общение на следующие пару месяцев, пока Холден живет с Джеммой, а Гризельда обживается у Маклелланов. Это было её решение, которое он бесконечно уважал.

– Гриз, – произнёс он, лежа с ней на больничной койке в ночь перед своим отъездом. – Я хочу поговорить о ближайших месяцах.

– Нет, – ответила она. При мысли о долгой разлуке, что ждет их впереди, внутри у нее всё сжалось.

– Ангел, я не смогу видеться с тобой почти пять месяцев. Мы должны об этом поговорить.

– Прекрати, – проговорила она, зажмурив глаза и почувствовав, как бешено забилось ее сердце.

– Мы были в передрягах и похуже, но пережили это, – не сдавался он, обняв ее за плечи. – У нас всё будет хорошо.

– Меня это бесит, – сказала она. – Я только тебя нашла, а теперь снова теряю.

– Ты меня не потеряешь. Я твой.

«Вот только надолго ли?» – задумалась она. Два месяца он проведет дома в Западной Вирджинии, вместе с Джеммой. Потом присяга. Потом лагерь новобранцев. За это время так много всего может произойти.

– Можешь кое-что для меня сделать?

– Всё, что угодно, – ответил он.

Больше всего Гризельду беспокоила мысль о том, что он будет с Джеммой. Она была матерью его ребенка и жила у него в квартире. В непосредственной близости. А что, если через пару недель Холден решит дать ей еще один шанс? Гризельда была не в праве лишать его ребенка возможности обрести любящую, полноценную семью, но она бы не вынесла, почувствовав, как он отдаляется от нее, как тон его писем становится извиняющимся, а сообщения приходят все реже и реже. Всё это затянуло бы ее в глубокую депрессию, в то время как сейчас ей необходимо возвращаться к нормальной жизни, обживаться на новом месте, поступать в колледж, работать. Она чувствовала непреодолимое желание немного обособиться, защититься.

Она сделала глубокий вдох.

– Не пиши мне до своего отъезда в лагерь новобранцев.

– Ч-что?

Она проглотила вставший в горле комок.

– Поезжай домой и будь добр к Джемме. Сделай всё, чтобы она и ребенок были здоровы. Готовься к службе в морской пехоте. И когда этот день наступит, и если я все еще буду частью твоего плана, дай мне знать.

– Гризельда, ты и есть мой план.

– Я… Я знаю, – проговорила она, отстранившись назад, чтобы заглянуть в любимые серые глаза. – Но, пожалуйста. Пока ты будешь с ней, не пиши мне.

– Черт возьми, Гриз, у меня нет никакого ж-желания быть с н-ней.

Она ничего не ответила, только смотрела на него своими глазами, умоляя понять.

– Хорошо, – наконец уступил он, по лицу скользнула тень обиды. – Прекрасно. Своё первое письмо я напишу в автобусе, следующем в лагерь новобранцев.

«И если я получу это письмо, – подумала она. – То пойму, что наше путешествие в вечность действительно началось»

Сидя на роскошной мягкой кровати в своей новой спальне, она взяла телефон и открыла СМС-ку, полученную от него неделю назад, и попыталась представить, где он сейчас и чем занимается. Ей стало интересно, а думает ли он о ней так же часто, как она о нем, и отчаянно захотелось, чтоб скорей наступил тот день, когда ей на телефон придет сообщение о том, что он едет в лагерь новобранцев и она по-прежнему живёт в его сердце.

Коснувшись кончиками пальцев слов, которые она прочла уже сто раз, Гризельда услышала его голос:

«Безумно по тебе скучаю. Буду любить тебя вечно»

«О, Боже, пожалуйста, – подумала она и откинулась на кровать, почувствовав на своем теле фантомные прикосновения его пальцев и вспомнив, как его теплое дыхание ласкало кожу ее шеи. – Пожалуйста, пусть так и будет».

***

Холден до сих пор не сказал Джемме о своем зачислении в армию.

«Ну, – заключил он. – Сложно сказать что-то тому, кого практически не видишь».

Он старался как можно меньше времени проводить в своей квартире, уходил на работу ни свет ни заря и после возвращения из Балтимора, отказался от выпивки в пользу тренировок. Каждый вечер он посещал маленький обшарпанный боксерский зал рядом с Норберт Роуд и, отказываясь выходить на ринг и драться, неустанно работал над своим телом. Он делал это отчасти, потому что сразу из MEPS, куда должен был поехать в августе на присягу и медкомиссию, хотел отправиться в лагерь новобранцев, и знал, что его просьбу удовлетворят только в том случае, если он будет в превосходной физической форме. А ещё потому, что желание связаться с Гризельдой было таким сильным и непреодолимым, что лучше всего, если к концу дня он будет падать с ног от усталости и проваливаться в сон еще до того, как голова коснётся подушки, не в состоянии ни о чем думать.

Прошло уже четыре недели с тех пор, как он долго и нежно поцеловал ее, прежде чем покинуть ее больничную палату и отправиться в Балтимор на встречу с лейтенантом Джонсом. Пока они прощались, она старалась не плакать, но не сдержала слёз, и он тоже был чертовски близок к этому.

– Меня злит, что мы всё еще не можем быть вместе, – прошептала она сквозь слезы, обхватив его руками за шею.

– М-мы уже так долго этого ждали, – сказал он ей на ухо, хриплым, взволнованным голосом. Расставаться с ней всегда будет чертовски тяжело.

– Кажется, мы за всё заплатили сполна. Кажется, мы заслужили право быть вместе.

– Мы будем. Скоро, Гриз. Мы выберемся.

Он старался быть с ней нежным и осторожным, чтобы, обнимая, не задеть еще не зажившие ребра. Он знал, что это невозможно, но как же ему хотелось в последний раз почувствовать её, обнажённую, податливую и изнывающую от желания, под его крепким, требовательным телом. Он никогда не переставал ее желать. Только не сейчас. Не сейчас, когда его накрыло волной воспоминаний, которые, казались ему настолько реальными, что он завелся и вспотел.

– У тебя последняя возможность, ангел. Не хочешь передумать на счет того, чтобы не писать друг другу до августа? – шепнул он ей в шею.

Ему стало плохо от мысли не общаться с ней целых семь или восемь недель. Он понимал, почему она не хотела слышать от него никаких вестей. А хотелось бы ему получать от нее новости, если бы она была беременна от другого и жила вместе с ним в тесной квартире с одной спальней? Он понимал, почему это ее задевало, и злился от того, что что-то в его жизни ранит женщину, которую он любит. Его единственной целью было сделать ее счастливой. Сделав над собой усилие и сосредоточившись на своем грандиозном плане, включающем в себя вечное счастье с Гризельдой, он почувствовал, как она отрицательно качает головой.

– Нет, Холден. Я буду безумно по тебе скучать, но думаю, что так лучше.

«Лучше? Лучше всего было бы оставаться на связи в течение этих томительных ближайших двух месяцев. Проклятие. Она что, этого не видит?»

– Ты мне не доверяешь? Н-не знаешь, как сильно я тебя люблю? Неважно, что Джемма спит в моей кровати – я все равно буду на диване. Я и пальцем не притронусь ни к кому, кроме тебя.

Она заглянула ему в глаза, умоляя его понять, затем отвела взгляд.

– Ладно, – мягко сказал он, обхватив ладонями ее лицо и нежно целуя в губы. – Я пришлю тебе сообщение, когда поеду в лагерь новобранцев.

– А затем сразу письмо, – быстро добавила она.

– Обещаю, – сказал он, все настойчивее целуя ее. Утреннее солнце залило больничную палату, напомнив ему о том, что пора уходить.

Он не знал, как ему удалось уйти. И в тот же день он нарушил данное обещание и отправил ей СМС из Балтимора, поскольку посчитал, что, фактически, еще не вернулся домой к Джемме. Но с тех пор он уважал ее решение.

Холден пробил 198, 199, 200 ударов по боксерской груше, затем опустил кулаки и отошел к скамейке, на которой стояла его бутылка с водой.

– Как дела у Джеммы? – спросил Клинтон, обходя скамью, чтобы сесть рядом с Холденом. Клинтон часто ходил с ним в зал после работы, и хотя они редко тренировались вместе, Холден был благодарен ему за компанию.

Он повернулся к своему другу и вытер со лба пот.

– Думаю, тебе лучше знать.

– Что ты имеешь в виду? – просил Клинтон, и в его голосе мелькнули резкие нотки.

– То, что ты ей ближе. Вы с ней переписываетесь чаще, чем мы разговариваем.

– Тебя это беспокоит?

– Нисколько, – ответил Холден. – Ты присутствовал в ее жизни гораздо дольше меня.

– Пойдешь с ней на УЗИ на следующей неделе?

– Да, – сказал Холден, глубоко вздохнув.

Прошлым вечером на кухонном столе, где он обычно оставлял ей деньги, Холден обнаружил записку от Джеммы. В понедельник утром она собиралась на ультразвуковое обследование и предлагала ему пойти вместе с ней. Она была уже на двадцатой неделе. Холден специально порылся в интернете и с замиранием сердца обнаружил, что если ребенок находится в правильном положении, они смогут узнать мальчик это или девочка. Его сын или дочь. Он не мог дождаться, когда впервые увидит его или ее.

Но самым печальным оказалось то, что единственным человеком, которому Холден хотел позвонить, прочитав записку от Джеммы, была Гризельда. Ему хотелось поговорить с ней, поделиться своими надеждами на то, что ребенок окажется здоров, и обсудить возможные имена. Осознавала это Джемма или нет, но они с ней давно миновали этап примирения. На данном этапе им пришлось стать двумя частями одной команды, и Холден делал всё от него зависящее. Он оплачивал ее счета, пока она вынашивает его ребенка. Он выполнил ее требование и на это время прекратил всякое общение с Гризельдой. Он держался от нее подальше, а после того, как тем утром она приготовила ему завтрак, а он ушел, она тоже стала его избегать. Такое положение вещей мало напоминало идеальный сценарий появления на свет ребенка, но было на удивление терпимым, особенно с тех пор, как он узнал, что скоро уедет.

– Ей не терпится узнать мальчик это или девочка, – сказал Клинтон.

– Куда ты клонишь? – спросил Холден, неожиданно ощутив лёгкое раздражение, словно Клинтон пытался его пристыдить и заставить испытать к Джемме что-то большее, чем то, что он испытывал на самом деле.

Клинтон пожала плечами.

– Не знаю. Мне не по себе от всего этого. Я переживаю за ребенка, потому что его родители друг друга ненавидят. Я переживаю за Джем, потому что она хочет того, чего не может иметь. Я переживаю за твою девушку в Вашингтоне, потому что Джем не дает вам быть вместе. Я просто… переживаю.

– Я не ненавижу Джемму, – спокойно сказал Холден, с удивлением обнаружив, что это правда. – Просто мне нужен кое-кто другой.

– Но ты с ней живешь. Ты отец ее ребенка. Я не должен этого говорить, но я знаю, что она все еще надеется, что вы…

– Этого никогда не случится, – произнес Холден.

– Может, тебе стоит ей об этом сказать, – осторожно заметил Клинтон.

– Да я, бл*дь, уже говорил. И ты это слышал. И она ответила, что убьет нашего ребенка.

– Она растерялась. Ей было больно. И она разозлилась на тебя.

– Ну да. А мне показалось, она говорила вполне серьезно.

– Да, полагаю, так оно и было, – вздохнул Клинтон. – Это чёрт знает что.

Совершенно неожиданно с губ Холдена слетели слова, которые потрясли его до глубины души.

– Клинтон, я уезжаю.

– Что? – Клинтон повернулся к Холдену, сузив глаза. – Она беременна твоим ребенком, а ты ее бросаешь? Ты обещал…

– Да успокойся, ты. Раз я обещал, что не буду с Гриз, значит, не буду. Иметь ребенка – дорогое удовольствие, Клинтон. Я ухожу в амию.

У Клинтона отвисла челюсть.

– Что? Что за х…? Когда? Ты поступаешь на военную службу? Когда это произошло?

– Когда я был в Мэриленде, в больнице у Гри, то познакомился с одним морским пехотинцем. Мы разговорились, и я просто… Знаешь, я хочу, чтобы мой ребенок ни в чём не нуждался. Я хочу, чтобы он мной гордился. И я не хочу всю свою жизнь проработать на чертовом стекольном заводе.

– А что плохого в стекольном заводе? – спросил Клинтон.

– Ничего. Ты прожил здесь всю свою жизнь. Скорее всего, однажды станешь помощником управляющего. А я? Я здесь так, проездом. На тяжёлой физической работе. Я не хочу вечно этим заниматься. Я хочу большего.

– Значит, ты уходишь в армию, – проговорил Клинтон.

– Да. Уже сдал вступительный экзамен. Со всем справился. Через три с половиной недели возвращаюсь в Балтимор, и если все пройдет хорошо, меня отправят в лагерь новобранцев.

– Черт, – сказал Клинтон с возрастающим восхищением в глазах. – Так ты серьезно. Зачисляешься на военную службу. Ты станешь чёртовым морпехом, Сет… ээ, Холден.

Холден улыбнулся, услышав в голосе своего друга благоговейные нотки. Он знал, что, поскольку Квинт раньше служил в армии, Клинтон испытывал огромное уважение к военным.

– Ура! – тихо произнёс Холден.

– Черт возьми, Холден. Рад за тебя. Это… это очень круто. Да, – он замолчал. – А как же Джем?

– Я буду высылать ей чеки, чтобы помочь с ребенком. После учебного лагеря я вернусь домой и увижу их. И слушай, Клинтон, давай начистоту. Думаю, мы оба знаем, что к этому времени она уже не будет одна. Если ты, конечно, правильно воспользуешься сложившимися обстоятельствами.

Щеки Клинтона вспыхнули. Он отвернулся и, медленно покачав головой, уставился на полуразрушенный зал, где еще тренировалось несколько парней. Наконец он прошептал:

– Я люблю ее, Холден.

– Я знаю. Почему бы тебе не сделать с этим хоть что-нибудь?

Резко вскинув голову, Клинтон встретился взглядом с Холденом и пристально всмотрелся ему в глаза, колеблясь между надеждой и осторожностью.

– Ты не возражаешь?

– Черт возьми, нет.

– То есть… ты не против?

– Да нет же, – сказал Холден, сделав глоток воды. – Сделай ее счастливой. Бог свидетель, я не могу.

– Но твой ребенок?

– Всегда будет моим р-ребенком, – резко сказал он. Спустя минуту он расслабился и слегка подтолкнул друга в бок. – Но раз уж моему ребенку придётся расти на глазах у другого парня, я бы предпочел, чтобы это был ты.

Клинтон улыбнулся Холдену, затем оглянулся и посмотрел в зал.

– Если она согласится, я обещаю, что буду любить этого малыша, Холден. Обещаю. И даже если мы с Джем захотим еще детей, буду относиться к нему как к своему собственному.

Холден кивнул, что-то мучительно заныло у него внутри, когда он понял, что повзрослев, его ребенок, скорее всего, будет знать Клинтона лучше, чем его. Но он все еще оставался отцом этого малыша и прекрасно помнил, как разбил себе сердце, чтобы этот ребенок смог появиться на свет. Он полностью изменил свою жизнь. Он никогда не расскажет своему ребенку о страшных угрозах Джеммы, но всегда будет знать о том, что лишь он один уберёг его от смерти. Он… и Гриз. И этого никто у них не отнимет.

– Когда ты расскажешь Джемме? – спросил Клинтон.

– После УЗИ, – ответил Холден. Он снова отхлебнул из бутылки с водой. – Она взбесится.

– Ей будет больно. Но она смирится.

В кармане у Холдена загудел телефон.

– Я пойду, – произнес Клинтон. Он встал и положил руку на плечо Холдена. – Славно… мм, славно поболтали.

Холден одобрительно кивнул Клинтону и посмотрел ему вслед, затем провёл пальцем по экрану своего телефона. У него перехватило дыхание от внезапного всплеска любви и страха, когда он почел уведомление о новом сообщении от Гризельды. Она в порядке? Ничего не произошло?

Сердце забилось быстрее, и он нажал на значок сообщения.

Только вот в нём не было никакого текста – просто присланное ею фото. На гладкой, белоснежной коже ее запястья были вытатуированы буквы «Х+Г».

Затаив дыхание, он уставился на маленькое фото. У него бешено колотилось сердце, от нахлынувшего счастья и тоски ему стало жарко и одновременно нестерпимо больно.

В следующую минуту под картиной появилось еще одно сообщение:

«Держи руку на буквах»

«БПТСБЛТВ»

***

Гризельда понимала, что не должна ему писать. Черт, это ведь она попросила его не делать попыток с ней связаться, но на этот раз что-то внутри отринуло это соглашение. Ей было нужно, чтобы он знал – несмотря на то, что с их тягостного расставания прошёл долгий месяц, ее любовь к нему осталась такой же сильной, как и прежде. Поставив у себя на теле этот знак, она хотела доказать, что ее любовь бессмертна.

Задыхаясь от учащённого биения сердца, она смотрела на экран. Конечно, было слишком рискованно ему писать. Он мог не ответить, потому что она сама попросила его об этом. Он мог не ответить, потому что рядом сидит Джемма, или потому что они с Джеммой сблизились. Она стояла в коридоре на верхнем этаже дома Маклелланов и каждые пять секунд нервно поглядывала на телефон, пока Пруденс распевала детские песенки, плескаясь в ванной. Вечером Сабрина и Рой ушли на приём в посольство, и Гризельда с радостью согласилась посидеть с Пру.

Телефон загудел как раз в тот момент, когда она вспотевшими от волнения руками пыталась засунуть его в карман. Она так стремительно рванула его обратно, что чуть не выронила.

«Мне нравится»

«Люблю тебя, ангел»

«БПТСЛТН»

Она вздохнула, закрыла глаза и прислонилась к стене. По всему телу разлилось восхитительное чувство единения с ее любовью. Она вспомнила прикосновения его губ, пальцев, как двигалось и прижималось к ней его тело, как он заполнял ее до предела, и сокровенные мышцы Гризельды сжались от нестерпимого желания. Дыхание стало частым и прерывистым, а сердце застучало еще быстрее. Она тосковала по нему каждый миг каждого дня. Боже, как же она по нему тосковала!

– Зельда?

Гризельда быстро открыла глаза и заглянула в ванную, к сидящей в мыльной пене Пру.

– У тебя лицо красное, – сказала Пруденс.

Гризельда решила, что должно быть, сбила ее с толку своей широченной улыбкой, потому что Пруденс сперва очень удивилась, а затем улыбнулась ей в ответ, и ее глаза загорелись радостным возбуждением.

– Ты выглядишь как самая счастливая девушка на свете, – произнесла Пруденс, и Гризельда тихо рассмеялась, увидев её неровную, щербатую улыбку.

«Я и чувствую себя самой счастливой девушкой на свете, – подумала Гризельда. – Здесь и сейчас, на одну крохотную секунду, я самая счастливая девушка на свете»

«Он все еще меня любит»

«Он безумно по мне скучает»

«Он будет любить меня вечно»

– Пру, что ты хотела?

– А мы можем потом посмотреть «Рапунцель»?

Она усмехнулась, потому что этим летом «Рапунцель» стал их любимым мультфильмом. Для Гризельды он значил нечто большее, чем просто детский мультик. В нем было практически невозможное соединение двух родственных душ, которые влюбляются и меняются для того, чтобы быть вместе, которые почти погибают ради жизни другого, и в конечном итоге обретают своё «долго и счастливо». Нет никаких шансов, что они встретятся. Нет никаких шансов, что они будут вместе. Нет никаких шансов, что это произойдёт, но все-таки происходит, и Гризельде это очень нравилось.

– Конечно, – ответила она, помогая Пруденс вылезти из ванны и вытирая ее теплым пушистым полотенцем. – Скорее надевай пижаму. Я сделаю нам попкорн.

Гризельда приготовила в микроволновке две пачки попкорна, и ее взгляд задержался на прикреплённой к холодильнику брошюре Университета округа Колумбия. Она улыбнулась, испытывая невольную гордость от того, что пойдет туда в сентябре. С помощью Сабрины она заполнила заявление, и только вчера её приняли в Колледж гуманитарных и естественных наук. Чтобы это отпраздновать, вчера вечером Майя вывезла ее в город выпить шампанского и сделать на запястье татуировку «Х+Г».

Решив отвлечь ее от неприятных ощущений и татуировочной иглы, Майя не преминула кольнуть её по-своему.

– Подруга, хочу заметить, что по мне, этот ваш кодекс молчания – полный бред.

– Майя, я так по нему скучаю, – сказала она, поморщившись, когда маленькие иголки прокололи ей кожу. – Но я не хочу, так или иначе, влиять на него. Если он захочет быть со мной, то через несколько недель я получу это письмо. Если нет, мне просто придется жить дальше.

– И ты не будешь против?

– Если он захочет, чтобы его ребенок жил в полноценной семье с мамой и папой? – она глубоко вздохнула, почувствовав, как заныло сердце. – Не скажу, что мне не будет больно. Будет. Нестерпимо. Но если это то, чего он хочет, то я желаю ему именно этого.

– Я бы за него боролась.

– Брось, Майя. Что бы ты отдала за то, чтобы твои мама и папа счастливо жили вместе? Я не могу кого-то этого лишить.

– Ты имеешь в виду ребенка.

– Да, – сказала она, не в состоянии скрыть печаль, сквозившую у нее в голосе. – Если Холден и Джемма захотят, чтобы у их ребенка была семья? Я не стану им мешать.

– А ещё именно ты настояла на своём отъезде, чтобы Джемма от него не избавилась, – Майя покачала головой. – Ты слишком хорошая, Гризельда Шредер.

– Нет, – возразила она. – Я вовсе не такая хорошая. Но я знаю, каково это – не иметь семьи. И не пожелала бы такого ни одному ребенку.

– Значит, в глубине души ты все же надеешься, что он останется с Джеммой?

– Нет! – сказала она. – Нет. Не буду врать. Я надеюсь, что он мне напишет. Надеюсь, что он выберет меня. Видишь? Я не такой уж хороший человек, Майя.

– Нет, хороший. Большинству девушек было бы плевать на ребенка от какой-то другой женщины. И они не дали бы ему возможности разобраться, чего он хочет.

Наконечник иглы нещадно жалил ей запястье, кожа горела, словно от ожога. А это была все лишь небольшая татуировка, размером с 25-ти центовик. Гризельда поморщилась, вспомнив огромные татуировки на груди у Холдена, крылья ангела, закрывающие весь его торс. Как он вынес эту боль? Ответ пришел сам собой: потому что эта боль ничего не значила по сравнению с болью от его потери.

– Просто я хочу быть уверена, что он никогда не пожалеет о том, что остался со мной, – вздохнула она. – Когда мы встретились, нас накрыл настоящий ураган эмоций, и мы вроде как сразу кинулись в…

Она покраснела.

– В серьёзные отношения. Думаю, нам нужно немного времени, чтобы убедиться, что это именно то, чего мы хотим.

– Тебе нужно время? – спросила Майя, выразительно подняв брови.

– Может немного, – призналась Гризельда. – Мне невыносимо быть вдали от него, но думаю, это даже хорошо. Это говорит мне о том, что наше чувство настоящее. Это говорит мне о том, что дело не только в сексе и влечении. Оно…

Она пожала плечами.

– Оно настоящее. Это то, чего я хочу.

Казалось, на Майю это произвело разительное впечатление.

– Да ты только посмотри на себя, такая распремудрая и всё такое. Моя маленькая девочка растет.

– Разлука причиняет много боли, – сказала Гризельда, тихо посмеиваясь над подругой. – Но это не так уж и плохо.

– Да неужели? А мне кажется, что, в основном, это просто отстой.

– Ты меня недооцениваешь! Я избавилась от Джоны. Я поступила в колледж. Я принимаю от людей помощь, – сказала она, бросив на Майю укоризненный взгляд. – Ты права. Полагаю, я действительно расту. Но все это произошло благодаря Холдену. Он стал… искрой.

– От которой вспыхнул пожар, – поддразнила Майя, вызывающе двинув бедрами. Татуировщик оторвался от своей работы и уставился на нее.

– Я занята, – сказала ему Майя и повернулась к Гризельде. – Хорошо, ты здесь вовсю растешь, а как насчет Холдена?

– Он тоже растет. Он идет в морскую пехоту. Он больше не собирается драться в поле с другими мужчинами и работать на ненавистной работе. У него есть план, цель. Стремление. Ты бы видела его лицо, когда он мне об этом рассказывал. И знаешь что? Все это произошло благодаря мне. Видишь, да? Мы хорошо друг на друга влияем.

– Вижу, – произнесла Майя.

Тату-мастер обильно смазал татуировку вазелином и попросил Гризельду посидеть еще несколько минут, пока он выпишет счет и найдет листок с инструкциями по уходу за татуировкой.

– Когда ты теперь с ним увидишься? – спросила Майя.

– Если все пойдет по плану, то в ноябре.

– На День благодарения, – ухмыляясь подруге, сказала Майя.

Благодарения.

Ожидая, пока татуировщик принесет счет, она почувствовала, как сердце затрепетало в тоске и томительном предвкушении будущего – их будущего. Она была бы так благодарна за этот год. Если он выберет её. Если он выберет их.

Гризельда как раз высыпала попкорн в две большие миски, когда, прыгая по ступенькам, с лестницы спустилась Пруденс. Затем она наполнила лимонадом две кружки-непроливайки, поскольку Сабрина не разрешала Пруденс пить в медиа-зале из открытых чашек.

Когда начался мультфильм, Пруденс прильнула к Гризельде, уютно устроившись на диване, и она бросила взгляд на свою татуировку, подумав:

«Держи руку на буквах, Холден.

Я тоже буду держать».

***

Это была девочка. У него дочь.

Было просто потрясающе увидеть на экране монитора очертание ее тела и пузырьки, появляющиеся у нее изо рта, когда она шевелилась внутри у Джеммы. Он разглядел ее череп, позвоночник, ноги и ступни, услышал, как бьется, колотится, словно заведённое, ее маленькое сердечко. Она была живым чудом, его чудом.

По дороге в клинику и сидя в приемной, они с Джеммой почти не разговаривали, но когда врач включил на мониторе звук, Джемма схватила Холдена за руку, и он сжал ее ладонь, улыбнувшись ей в ответ. Несмотря на все разногласия, эта малышка была частичкой их обоих, и он уже ее любил.

В грузовике по дороге домой Джемма рассматривала фотографии, которые им дали в клинике, и с улыбкой повернулась к Холдену.

– Я тут подумала на счет имён, – произнесла она. – Как тебе Карисма?

«Да, как-то не очень», – подумал Холден, ничего не ответив.

– Или Дестини? Или Жасмин?

Холден нервно сглотнул, борясь с желанием сказать ей, что ему не нравится ни одно из этих имен.

Джемма громко вздохнула, очевидно, раздосадованная его реакцией.

– Клинтону нравится Ханна.

– Ханна – хорошее имя, – проговорил Холден.

– Да? – спросила Джемма, положив руки себе на живот. – Что скажешь, малышка? Тебе нравится имя Ханна? Хочешь, чтобы тебя назвал дядя Клинтон?

– Дядя Клинтон?

– Так он себя называет. У меня нет ни братьев, ни сестер, у тебя тоже, так что мы можем считать своей семьей всех, кого захотим.

– Ханна что?

– Ханна Вест? – спросила Джемма.

– Моя настоящая фамилия К-крофт.

Джемма пожала плечами.

– Хорошо. Ханна Крофт.

Ханна Крофт. Ханна Крофт. Это имя было таким волшебным, таким удивительным, что он чуть не засмеялся от счастья.

«Гриз, у меня будет дочка, и ее зовут Ханна. Ханна Крофт»

– Так, ээ, может, нам стоит еще раз попытаться? Ради Ханны? – спросила Джемма, потянувшись к нему и положив руку Холдену на бедро. – Сет… хм, Холден, мы могли бы стать настоящей семьей. Поселиться где-нибудь, растить ее вместе… может, даже поже…

– Постой, – сказал Холден, резко свернув на парковку городского парка, и осторожно убрал ее руку со своего бедра. Он посмотрел ей в лицо и, стараясь говорить ласковым голосом, произнес. – Нет, Джем.

– Почему нет? – допытывалась она. – Когда-то мне удавалось делать тебя счастливым. По крайней мере, немного. Ты позволил мне быть рядом!

– Ты заслуживаешь кое-кого получше, чем тот, кто просто позволит тебе быть рядом. Ты заслуживаешь настоящей любви.

– Ну, так люби меня! – со слезами на глазах проговорила она. – Прости меня за те ужасные слова об аборте. Я бы никогда этого не сделала. Я так на тебя разозлилась. Мне было больно, и я хотела причинить боль тебе. Всякий раз, когда ты напивался, то говорил о том, чтобы однажды завести детей, и я просто подумала… Я подумала…

«Стоп. Что?»

В один ослепительный миг всё встало на свои места. Не в силах вздохнуть, Холден в полном шоке уставился на нее.

– Ты сделала это н-намеренно, – сказал он. Свой собственный голос показался ему глухим и растерянным. – Мы не забывали про презервативы…

Щеки Джеммы вспыхнули, и она медленно пожала плечами, признавая своё поражение.

– Я хотела, чтобы ты меня любил. Я думала…, – она замолкла, и ее лицо приняло несчастное выражение. – Перед тем как его на тебя надеть, я пару раз его проткнула, чтобы он порвался.

Холден кивнул, удивлённый тем, что совсем на нее не сердится. Ему просто было жаль – ужасно, безумно ее жаль, за то, что ей так отчаянно хотелось кого-то любить и быть любимой, что она пыталась поймать его в ловушку.

– Джемма, я ухожу, – осторожно сказал он.

Стоявшие у нее в глазах слезы хлынули по щекам.

– Прости меня! Ну, прости меня! Ты не должен уходить! Я уйду. Я вернусь в дом своей матери и…

– Джем, – потянувшись к ней, произнес он. – Всё нормально.

Он держал ее за руку, глядя на черно-белое фото своей дочери.

– Я ухожу не из-за того, что ты только что мне рассказала. Я поступаю на военную службу. Всё было решено уже в июне.

Она ахнула, задохнувшись от удивления.

– В армию?

– В Корпус морской пехоты.

– Ах, – вздохнула она, шмыгнув носом. – Ты уезжаешь?

– Да, – ответил он. – Через пару недель. Но регулярно буду высылать домой чеки для тебя и Ханны. Это даст ей большие преимущества в будущем. Медобеспечение. Образование. Она никогда ни в чём не будет нуждаться, Джем. Я буду за это спокоен. Ты тоже. Я позабочусь о вас обоих.

Она снова шмыгнула носом, склонив голову набок.

– Морская пехота. Это… Что ж, это здорово, Холден. Это кое-что. Ты молодец. Ханна будет гордиться, что ее папа военный.

Вдруг губы Джеммы дёрнулись в улыбке, и она порывисто выдохнула.