Текст книги "Никогда не отпущу тебя (ЛП)"

Автор книги: Кэти Регнери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

И вот теперь она была здесь с Холденом, и в ее жизнь снова вошла любовь, вот только она не знала, как ее найти, определить, развить в себе и удержать. Это пугало ее, потому что все, кого она когда-либо любила, – мать, бабушка, Холден – в конечном итоге ее покинули. И Холден оказался совсем не тем, кем был раньше. Он изменился. И это тоже очень ее пугало.

Она снова призадумалась о том, не будет ли лучше и безопаснее просто вернуться домой. Она могла бы тихонько спуститься по лестнице, позвонить Джоне за счет вызываемого абонента, и он приедет и заберет ее. Он, конечно, ее малость изобьет, но потом заведется и некоторое время будет с ней очень милым. Завтра утром она снова выйдет на работу в рубашке с длинными рукавами, и Майя, как всегда бойкая на язык, будет закидывать ее вопросами о выходных Зельды в Западной Вирджинии. Ее пустая, бессмысленная жизнь просто потечет дальше.

Или она может рискнуть.

Она может рискнуть и остаться. Выяснить, кем же стал Холден, разобраться с их прошлым, определить их будущее.

Ее руки, нервно складывающие и разглаживающие на кухонном столе пустые продуктовые пакеты, замерли.

Их… будущее.

Она несколько раз зажмурила глаза, стараясь не поддаваться панике, но паника уже началась. Гризельда никогда не задумывалась о своем будущем, не надеялась на него и не планировала. Она не читала те брошюры местных колледжей, что дала ей миссис Макеллан; она не мыслила категориями брака или детей. Будущее было роскошью, которую могли себе позволить люди с целями, поддержкой и любовью. Гризельда жила. Она ела, пила, дышала, работала, спала. Она не строила планы на будущее.

И все же, это слово с такой легкостью проникло ей в мозг, будто что-то в ее голове или сердце, уступило и каким-то образом разрешило ей принять это слово, задуматься и впервые за всю ее взрослую жизнь всерьез над ним поразмыслить.

– Гри?

Она подскочила, испугавшись внезапного звука его голоса. Она даже не слышала, как Холден вернулся в квартиру.

– Да? – сказала она, прижав ладонь к бешено колотящемуся сердцу.

Его идеальные губы скривились в насмешке.

– Не хотел тебя напугать.

– Ты меня не напугал, – ответила она, и, почувствовав, как уголки ее собственных губ дернулись вверх, поняла, что говорит чистую правду. Любовь. Перемены. Будущее. Эти вещи ее пугали. Но Холден? Нет. Холден никогда не сможет стать истинной причиной ее страха, независимо от того, какой выбор он сделал после их жизни в подвале. Даже те несколько часов, которые они провели вместе, сказали о нем достаточно того, что она узнала, вспомнила, поняла. Когда-то давно он хранил в своих ладонях ее сердце, раз за разом заслонял своим телом, смягчал ее истерзанную душу, когда уже не оставалось никакого утешения. И те же самые руки, что защищали ее в детстве, вчера ночью обнимали ее, когда она спала. Этим утром она проснулась в крепких объятьях этих рук. И что бы там не случилось, каждой клеткой своего существа она точно знала, что не боится Холдена Крофта.

– Ну, это хорошо, – сказал он. На его губах все еще держалась та легкая улыбка, от которой ее сердце пело и рвалось из груди.

– У Квинта все в порядке?

– Да. Все нормально. Он, э-э, дал мне вот это, – Холден разжал пальцы и показал ей комплект ключей.

– Ключи?

– От своего охотничьего домика. Он в часе езды от города или около того.

Он быстро облизал губы, и что-то глубоко внутри Гризельды сжалось горячей спиралью.

– Он сказал, что мы можем пожить там несколько недель. Уехать отсюда.

– Только ты и я?

– Гриз, – сказал он, – я знаю, что выгляжу немного, э-э, иначе. Г-грубовато. И я знаю, что ты расстроена тем, что меня зовут Сет и что я остался с Калебом. Но я хочу получить шанс узнать тебя, и чтобы ты узнала меня. И, ладно, если тебе не п-понравится, я не собираюсь удерживать тебя силой. Я тебя отпущу.

«О Боже, Холден, Никогда не отпускай меня».

– Но сначала я хотел бы рассказать тебе о себе, – он слегка распрямил спину. – Я хотел бы п-попробовать.

Он нервно сглотнул, по-прежнему глядя на нее, и она почувствовала, что тонет в его глазах. Они все еще были опухшими и в ссадинах, но такими знакомыми и нежными.

– Я знаю, что выгляжу совершенно сломленным, но…

– Холден, – сказала она, остервенело моргая глазами, потому что чувствовала, что вот-вот расплачется, и ей было просто чертовски тяжело. – Ты сломлен или остался прежним?

Он сверкнул на нее глазами, крепко стиснул зубы и тяжело задышал. Он, так же как и она, отчаянно пытался скрыть слезы.

– Я с-сломлен, – наконец, прошептал он. – Но думаю, что смог бы снова стать прежним.

Она даже не попыталась стереть скатившуюся по щеке слезу. Коротко кивнув, она протянула ему свою дрожащую руку.

– Так давай это выясним.

Глава 16

Гри приготовила ему тарелку хлопьев и печеные яблоки, настояв на том, чтобы он сел за кухонный стол и дал ей собрать в дорогу кое-какие вещи. Он сказал ей, где лежит спортивная сумка, и каждый раз, когда ее голова появлялась в гостиной, она спрашивала его, где найти что-нибудь еще. Он был вынужден отдать ей должное – она очень основательно подошла к делу, упаковав полотенца, постельное белье, туалетную бумагу. Ну, на всякий случай. Когда он ей об этом сказал, она остановилась, и ее красивое лицо скривилось в усмешке.

– Я думаю, это во мне говорит няня, – призналась она, и ее щеки порозовели.

– Ты со мной нянчишься? – спросил он, положив в рот очередной кусок фрукта и подумав, что печеные яблоки никогда не были такими сладкими.

Закатив глаза и покачав головой, она вернулась в коридор и стала энергично копошиться в шкафчиках ванной комнаты. Ему пришло в голову, что она наверняка наткнулась на ту большую пачку «Троянс», что он купил, когда в последний раз был в «Уолмарт» (прим. «Trojans» – самая популярная марка презервативов в США). И хотя он искренне ненавидел себя за такие мысли, но невольно понадеялся, что, может, она незаметно закинет парочку в его сумку. Ну, на всякий случай.

Он не совсем понял, что изменилось за время между его признанием, что он остался с Калебом, и ее желанием поехать с ним в дом Квинта, но у него хватило ума ее об этом не спрашивать. Он вот-вот останется с ней наедине на несколько недель, и это единственное, что имело значение.

– Прежде чем мы поедем, я поменяю тебе повязки, – прокричала она из коридора, и он слегка усмехнулся про себя, положив в рот последнее яблоко и принимаясь за хлопья. Черт, да она командовала в точности, как раньше, и это ему нравилось, потому что было так знакомо, что чуть не пробудило в нем желание расплакаться. Вместо этого он сунул в рот ложку хлопьев и медленно прожевал, наслаждаясь звуками снующей по его квартире Гризельды.

Через двадцать минут, посуда уже была вымыта, его раны перевязаны, сумка собрана, а он запирал за собой дверь своей квартиры. Гризельда набросила через плечо спортивную сумку и взяла в руки два коричневых пакета, заполненных едой и другими вещами.

Пока она спускалась перед ним по лестнице, он восхищался, насколько она сильная и самостоятельная: разобрала продукты, приготовила ему завтрак, собрала сумку, застелила постель и прибиралась в квартире, потом занялась его ранами и заново упаковала продукты. Она все делала умело, с готовностью, словно играючи, безо всяких жалоб и не требуя благодарности, что делало ее совсем непохожей на всех остальных женщин, которых он когда-либо знал.

Он задавался вопросом, а что если этому в какой-то мере способствовали годы, проведенные с Калебом, когда их жизнь напрямую зависела от силы и трудолюбия? С марта по ноябрь они каждый день, с семи утра до пяти вечера, работали в саду. С ноября по февраль они работали в амбаре, консервируя фрукты и овощи, которые сами же заботливо выращивали в теплое время года. Один или два раза в неделю Калеб загружал в кузов своего грузовика несколько ящиков, а, когда через несколько часов возвращался в стельку пьяным, ящики уже были пусты и готовы к следующей погрузке.

Холден не мог говорить за Гризельду, особенно после всех этих лет, но для него работа была настоящим благословением. По большей части, когда они молча работали, Калеб их не трогал, и поэтому, вызывая в памяти те дни, если ему, конечно, удавалось абстрагироваться от страха, Холдену вспоминалось чувство полной и ничем не нарушаемой общности с Гризельдой, каждый час, каждую минуту, каждый день. Дни сливались в однообразии работы, но, по крайней мере, они были вместе, и для него это обстоятельство не только значительно облегчало жизнь, но и в некотором смысле, сделало те дни особенно ценными.

– Ты справишься с лестницей? – спросила она, оглянувшись на него.

Он вышел из глубокой задумчивости и кивнул. Хотя его бок, грудь и лицо по-прежнему очень болели, все было не так ужасно, как вчера, к тому же Адвил, который он принял, пока она меняла повязки, начал снимать боль. Если он двигался медленно и осторожно, боль уже не была такой невыносимой.

– Где твоя машина? – спросила она, открывая дверь у подножья лестницы.

Наклонив голову влево, он сказал:

– За углом. Раздолбанный Форд пикап.

Когда он подошел к ней сзади, она вышла за дверь и свернула на тротуар. Но внезапно ее бодрые шаги замедлились, и Гри резко остановилась у входа в переулок. Один из пакетов с продуктами чуть не выскользнул у нее из рук, но в последний момент она подхватила его и прижала к себе. Рывком она повернула голову и в замешательстве взглянула на него, широко распахнув глаза и в ужасе приоткрыв рот.

Он вздрогнул, секундой позже все прочитав на ее лице.

«Блядь».

Однажды она уже сидела в этом грузовике.

***

Как только Гризельда посмотрела за угол, она сразу узнала этот грузовик по выцветшей наклейке на заднем бампере с надписью «Бар Розин сарай». Это был грузовик Калеба Фостера. Тот самый, на котором он их похитил.

Большую часть своей жизни она неосознанно искала эту наклейку на заднем бампере каждого едущего впереди красного грузовика, на каждой дороге, на каждой автомагистрали, везде, где только ей приходилось ехать. И вот он здесь. Стоит в переулке на парковке в Западной Вирджинии, будто все время тут был.

– Это же его… его…

– Больше н-не его, – раздался сзади голос Холдена. – Он мой.

– Ты сохранил его грузовик? Тебе понадобился его… – она замолчала, пристально вглядываясь ему в лицо. От учащенного дыхания у нее закружилась голова, ладони вспотели, и продукты снова начали выскальзывать у нее из рук.

Поморщившись от боли, он забрал у нее пакеты и поставил их на тротуар, затем бережно обхватил ладонями ее лицо. Его серые глаза смотрели на нее с нежностью и сочувствием.

– П-послушай меня, Гри. Он больше не его. Он мой. И я его забрал, потому что мне было, э, семнадцать и у меня ничего не было, а он хорошо с ним обращался. Я вернулся на нем сюда из Орегона. И да, пожалуй, если честно, я ос-ставил его, потому что у меня от тебя не осталось ничего, кроме воспоминаний… и одно из этих воспоминаний, как ты сидела рядом со мной в этом грузовике. Так что, да. Я с-сохранил его. Но он не его. Он мой.

Пока он говорил, она неотрывно смотрела ему в глаза, в поисках последней надежды, и, когда она почувствовала ее в его словах, ее сердце перестало бешено колотиться.

Он сохранил его из-за нее.

Он оставил у себя этот грузовик, потому что когда-то давно, в самый ужасный день их жизни, она двадцать минут сидела в этом грузовике, держа на коленях щенка. И хотя Холден умолял ее не залезать в этот грузовик, все равно последовал за ней.

И от этого у нее так защемило сердце, что перехватило дыхание, и она опустила голову ему на плечо, уткнувшись лицом ему в шею. Руки, сильные и надежные, обхватили ее, прижав к его груди, и она, наконец, расслабилась, прислонившись к нему и закрыв глаза. Сегодня утром ему не удалось принять душ, но после завтрака он, как мог, вымылся в ванной комнате, и теперь от него пахло печеными яблоками, мылом и потом. Жар, исходящий от его шеи, обжигал ей губы, и она, не задумываясь, подалась вперед и прижалась губами к его коже.

Он судорожно выдохнул, затаив дыхание и застыв на месте, и только его пальцы медленно сжались в кулаки у нее за спиной.

У нее в животе разливалось плавящееся, огненно-жидкое тепло, от чего ее глубокие и потаенные мышцы сжались от страстного желания, а соски напряглись и прижались к его груди. Сквозь ткань джинсов она почувствовала, как сделалась твердой его плоть и настойчиво толкнулась ей в бедро. Она отпрянула, но затем снова прижалась губами к месту на его шее, где лихорадочно бился пульс.

Из самой глубины его горла вырвался приглушенный, сдавленный стон, вызвав слабую, но волнующую вибрацию под чувствительной кожей ее губ. Наконец он вздохнул и тяжело задышал, обдавая жаром ее ухо, от чего у нее по спине побежала дрожь.

– Холден, – прошептала она сквозь частое и прерывистое дыхание.

– Гриз, – тихо произнес он низким голосом, от чего у нее в босоножках непроизвольно сжались пальцы.

– Мы должны, хм… мы должны… – ее губы были так близко к его шее, что каждый раз, когда она произносила слово «мы», они порхали по его коже, словно поцелуи, легкие, как взмахи крыльев бабочки.

– Да, – хрипло выдохнул он, не предпринимая никаких попыток ее отпустить, но при этом разжав пальцы и плотно прислонив их к нижней части ее спины.

Она сглотнула. Из-за густого тумана жгучего, мучительного желания она чувствовала жар и головокружение. На чисто физическом уровне, в ее сознании промелькнула мысль, каково это было бы – быть с Холденом, и, когда она представила, как прижимается своим обнаженным телом к его телу, как он целует ее губы, а его руки исследуют все изгибы и впадинки ее тела, как в нее вколачивается твердая плоть между его бедер, ее сердце бешено застучало, забилось напротив его сердца.

В этом вопросе он был гораздо искушеннее нее, но если судить по переполняющей его глаза нежности, он явно заботится о ней и хочет ей угодить. При этой мысли все внутри нее заполнилось жаром и влагой и, когда она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на тесно прижатых к ней крепких выпуклостях его тела, пытаясь представить, каково это – касаться их без одежды, то почувствовала, как намокли ее трусики.

Наконец в дело вмешался ее обеспокоенный и уже изрядно перегретый мозг, обрушив на ее сознание остатки здравого смысла, словно ведро ледяной воды.

Вот уж что им с Холденом совсем не было нужно, так это усложнять их долгожданную встречу сексом.

«К тому же, – донимал ее безжалостный разум, – у него есть девушка… и дохрена зарубок на руке».

Она отстранилась от него, открыв глаза и приводя в порядок голову.

– Я думаю, нам пора.

Он откашлялся, его серые глаза, потемневшие почти до черного цвета, напряженно метались по ее лицу и, наконец, бесцеремонно остановились на ее губах.

– Да.

– Извини за это, – произнесла она, чувствуя, как краснеют ее щеки, и не находя себе места от того, что ей безумно нравится то, как он не может оторвать взгляда от ее губ. – Ты сохранил этот грузовик из-за меня, и это… Я не знаю. Это и огорчает меня, и радует, и… совсем сбивает с толку.

– Ты сбита с толку? – спросил он, по-прежнему крепко прижимая ее к себе, и слегка поменяв при этом свое положение, так, чтобы его эрекция упиралась не в бедро, а прямо в низ ее живота. – Чем же?

Ее веки чуть дрогнули, и ей стоило большого труда не толкнуться бедрами ему навстречу.

– Мне кажется… То есть, мне кажется, что в моих чувствах… какой-то бардак. Я рада тебя видеть… Я рада, что ты в порядке… Я…

– Ты что? – спросил он, оторвав, наконец, свой взгляд от ее губ и посмотрев ей прямо в глаза.

– Я… – сбивчиво начала она, затем зажала зубами нижнюю губу.

– Перестань так делать, – не сводя с нее глаз, тихо прорычал он.

Она оставила в покое губу.

– Дыши, – вымолвил он.

Она сделала глубокий вдох.

Он опустил руки и сделал шаг назад, по-прежнему сверля ее глаза своим пронзительным взглядом.

– Ты права. Нам пора.

Отвернувшись от нее, он подошел к водительской стороне грузовика, открыл дверь и осторожно забрался внутрь.

***

«Блядь».

«Блядь, блядь, блядь. Черт».

Он метнул взгляд в зеркало заднего вида и увидел, как она подняла два пакета с продуктами и аккуратно поставила их в один из ящиков, закрепленных в кузове грузовика амортизирующим тросом. Гри уложила спортивную сумку в другой ящик, затем развернулась спиной к грузовику, уперев руки в бедра. Ей нужно время подумать. Он прекрасно это понимал.

Бросив взгляд на череду подсчитывающих знаков у себя на руке, он понял, что ни одна из вытатуированных на его коже меток – ни одна – даже отдаленно не напоминала то мгновение, что он только что пережил с Гризельдой. И, Боже мой, они ведь даже не целовались. Ее губы всего на несколько секунд едва коснулись его шеи. Если они когда-нибудь… Боже, если они когда-нибудь…

Он поморщился, поправляя свои штаны и пытаясь расслабиться. Снова взглянув в зеркало заднего вида, он подумал, не происходит ли с ней то же самое. Когда она поцеловала его второй раз, он почувствовал, как прижались к его груди затвердевшие, словно камешки, вершины ее сосков. Вне всякого сомнения, она завелась так же, как и он.

«Блядь».

Он так сильно хотел ее – каждый дюйм его тела нетерпеливо пульсировал, ожидая ее прикосновений – и все же… и все же….

В некоторых аспектах Холден слишком быстро повзрослел, но в остальном оставался совершенно незрелым. Он это знал о себе. Он это признавал. Свою жизнь он, по большей части, терпел, а не проживал. У него была дерьмовая работа на заводе и паршивая квартира, он то спал со светом, то просыпался от собственного крика. У него был скромный банковский счет и очень мало друзей. Он дрался с другими мужчинами ради спортивного интереса, из-за неослабевающей ярости. Он использовал женщин для собственного удовольствия и был Джемме хреновым парнем, потому что теперь, черт возьми, уже понятия не имел, что значит любить кого-то еще, ставить чужие интересы превыше своих.

Но, несмотря на все плохое, что он о себе знал, он также знал, что Гризельда оказалась той, ради которой он снова захотел жить. Гризельда оказалась той, ради которой он захотел стать лучше.

Между ними было так много сложностей, каждую минуту появлялись совершенно новые эмоции и хрупкое доверие, которым он не мог рисковать. Первый раз в жизни он увидел за телом саму женщину, и ее чувства – ее душа – были ему намного важнее, чем его член. Если он с ней облажается, ему может больше не представиться другого шанса. Ставки слишком высоки.

Кроме того, он даже не знал, заслуживает ли ее. И прежде чем она всецело будет принадлежать ему, он должен убедиться, что ее достоин. Тому, кому посчастливилось быть с Гриз, включая его самого, сперва необходимо ее завоевать.

Очередное его напоминание о том, что она сама должна решить, чего хочет, и поэтому он должен предоставить ей свободу действий и время, немного остудило его к тому моменту, когда Гризельда, наконец, открыла пассажирскую дверь и запрыгнула в кабину грузовика.

Пристегиваясь ремнем безопасности, она робко ему улыбнулась, щеки у нее все еще были пунцовыми, а глаза широко распахнутыми.

– Извини меня, – сказала она.

– Не надо извиняться.

– Мне не стоило этого делать.

– Все в порядке, Гри.

Она еще больше покраснела.

– Ладно, я обещаю, что впредь буду держать свои губы при себе.

Он насчитал на своем теле как минимум двадцать мест, где ее губы были бы на много предпочтительнее, чем «при ней», и прямо сейчас все эти места бешено пульсировали, требуя ее внимания. Но он не стал спорить. Холден скрыл свою дрожь, повернув ключ в замке зажигания и пробудив к жизни двигатель старого грузовика, а потом положил руку на сиденье и начал сдавать назад.

Гризельда опустила стекло.

Через десять минут Чарльзтаун исчез из зеркала заднего вида, и впереди замаячил пригород Западной Вирджинии.

Глава 17

Очень скоро Гризельда заснула на соседнем сиденье, и пока Холден ехал мимо сочных зеленых полей и раскидистых деревьев, растущих по обеим сторонам западного шоссе номер 9, то и дело невольно бросал на нее осторожные взгляды.

Он был вынужден признать, что весьма странно второй раз в жизни снова оказаться с ней в этом грузовике, и не мог не вернуться мыслями в тот день, когда они сидели в нем впервые. Он поджал губы, вспомнив первые обращенные к ним слова Калеба – тогда Холден впервые понял, что попал в ловушку к сумасшедшему: «Рут. Если ты снова заставишь меня столько ждать, я сдеру с тебя шкуру».

Холден понял, что с Калебом Фостером что-то не так, сразу, как только его увидел. В третьем классе начальной школы, где он учился, проводилась программа «Опасный незнакомец», и мать всегда предупреждала его о том, как неразумно садиться в машину к посторонним людям. Вот только…что главным образом происходит, когда твоя жизнь переворачивается с ног на голову, и тебя помещают в приемную семью? Все вокруг чужие, но ты вынужден сделать их частью своей жизни. Тебе сообщают, что они – твои приемные “мать” и “отец”, даже если до этого ты их ни разу в глаза не видел, даже если они так напились, что забыли накормить тебя ужином. Тебя обязали жить в их доме, спать в кровати, которую они тебе выделили, и следовать их неведомым правилам. Тебе более-менее настоятельно рекомендовали всем сердцем довериться совершенно незнакомым людям.

Поэтому Холден понимал, почему Гри охотно пошла с Калебом после случившегося между ними рокового недопонимания. И что с того? Где-то в глубине души, он знал, что произойдет, если он сядет в этот грузовик, но не мог смотреть на то, как она уходит с Калебом совершенно одна. Она уже слишком много для него значила.

Когда он впервые увидел Гризельду, в самый первый вечер в доме Филлманов, она стояла в коридоре возле их с Билли комнаты. У нее в руке была зубная щетка, и он догадался, что она шла в ванную, но остановилась у дверей его спальни и стала наблюдать за тем, как Билли издевался над ним, отобрав у него отцовскую бейсболку Балтимор Ориолс, потом ударил его и обозвал дебилом за то, что он заикался. Ее голубые глаза сверкнули гневом, маленькие ладони сжались в кулачки, и Холден понял – он понял – что она будет очень много для него значить. Ее возмущение придало ему смелости сопротивляться, потому что он не хотел, чтобы она сочла его каким-то хлюпиком, который позволяет старшим ребятам собой помыкать.

Холден не обратил никакого внимания на миссис Филлман, когда она набросилась на него за то, что он врезал Билли. Вместо этого он перевел свой взгляд на Гризельду. И внезапно все, что только что произошло с миссис Филлман и Билли, перестало иметь значение и потерялось за ее ласковым, спокойным, сострадательным взглядом. В мире, полном страданий, хаоса и совершенно чужих людей, она почему-то показалась ему родной. Она показалась ему лучом милосердия в немилосердном мире. Он не видел ничего, кроме ее доброго лица, чудесных волос, заплетенных в аккуратные косички, ее внутреннего родства с ним, ее поддержки. Впервые с тех пор, как умерла его бабушка, он почувствовал с кем-то подлинную связь, и чтобы Гризельда поняла, что его сердце признало в ней родственную душу, он ей подмигнул.

Снова переведя взгляд на дорогу, Холден невольно усмехнулся, вспомнив ее высокую, тощую фигурку и огромные глаза, с жадностью рассматривающие все вокруг. Как отчаянно он хотел быть с ней, что-то для нее значить, защищать ее – да все, что угодно, лишь бы только стать частью ее жизни. Немного негодования, приправленного состраданием, и он сразу же безнадежно влип.

Да он бы душу продал, чтобы только быть ближе к ней.

Ухмылка медленно сползла с его лица.

В некотором смысле, именно это он и сделал.

Но стал бы он что-то менять? Поступил бы он по-другому, если бы мог вернуться в тот день на обочину дороги, зная то, что знает сейчас? Предпочел бы стоять, прикованным к тротуару, в то время как она уезжала с Калебом Фостером?

Ответ был незамедлительным и окончательным: нет.

Он бы не изменил своего решения.

Он бы последовал за ней. Несмотря ни на что, он бы последовал за ней.

«Я бы пошел за тобой на край света… чтобы ты почувствовала мою любовь».

***

Когда они въехали на подъездную дорожку, Холден увидел впереди полуразрушенную ферму. Все двадцать минут, что длилась их поездка, Хозяин вел себя довольно спокойно, лишь пару раз бормотал что-то себе под нос, но Холден не мог разобрать, что он говорит. Что-то о “злодеяниях” и “коварных помыслах ”, один раз он злобно посмотрел на Гри, прищурив глаза и выплюнув “дорога в ад”, затем снова уставился своими бешеными глазами на дорогу.

Гри по-прежнему держала на коленях щенка, но больше уже не улыбалась. Она в отчаянии посмотрела на Холдена, в ее глазах плескался ужас и осознание огромной ошибки, которую она допустила, сев в грузовик. Обеспокоенный тем, как сильно она напугана, он собрал в кулак все свое мужество и подмигнул ей, а затем, чтобы она не заметила смертельный ужас, заполнивший и его глаза, выглянул в окно и сделал вид, будто любуется пейзажем.

– Мы дома. Выметайтесь.

Хозяин выхватил из рук Гризельды щенка, и тот сразу заскулил от такого грубого обращения. Когда Хозяин захлопнул дверь, на какое-то время оставив их наедине, Гризельда бросила косой взгляд на Холдена.

– Все б-б-будет хорошо, – прошептал он.

– Каким образом? – всхлипнула она.

– Мы будем д-д-делать, что он с-с-скажет, а потом, к-к-когда он заснет, сбежим.

Внезапно дверь со стороны Холдена распахнулась.

– Ты должен быть сильнее, братишка, – произнес Хозяин, метнув убийственный взгляд на Гризельду, затем снова перевел свои водянистые глаза на Холдена. – Не поддаваться на соблазны этой потаскухи.

– Д-д-да, с-с-сэр, – сказал Холден, спускаясь на пыльную землю, совершенно сбитый с толку словами Хозяина, но желая казаться милым.

– Моли Господа об избавлении от твоих грехов, – добавил он, оглядываясь на Гризельду. – И, может, он простит тебя.

– Да, сэр, – пробормотала она и шагнула вниз на подъездную дорожку рядом с Холденом. В ее голосе слышались слезы.

«Не плачь, Гри. Не плачь, пожалуйста».

– Вы будете жить в темноте, пока не очиститесь от своих пороков! Пока не станете достойны света.

Холден уставился на Хозяина, наблюдающего за тем, как летнее небо заволакивает серыми грозовыми тучами.

– Вы будете много работать, чтобы дьявол понял, что здесь больше нет места его играм.

Рука Гризельды коснулась руки Холдена, и, пока Хозяин пялился в небо, он сжал ее пальцы.

– В твоем раскаянии не должно быть сомнений! Ты слышишь?

Зажатый в его руках щенок снова заскулил, но, похоже, Хозяин совсем не замечал, как крепко стискивает маленького зверька.

– Ибо возмездие за грех – это смерть!

Холден услышал слабый звук льющейся на землю воды и, взглянув вниз, на расплывающуюся между пыльных кроссовок Гризельды лужу, увидел, что она описалась. И в тот же момент с неба посыпались крупные капли дождя, словно гневные тирады Хозяина обладали реальной силой, способной скрыть солнце.

Внезапно Хозяин посмотрел на них, и при виде их сцепленных рук бешено вытаращил глаза. Проступившая на его лице ярость была немедленной и страшной. Швырнув на землю щенка, он разорвал их руки, с силой отбросив их друг от друга, затем воззрившись на небеса, завопил:

– Извергни нечестивцев!

Его пальцы до боли сдавили им запястья, и он потащил их за собой к задней стороне дома. Открывая подвальную дверь, он на мгновение отпустил руку Холдена, и Холден стал быстро оглядывать лес, окружающий ферму со всех сторон, размышляя, а не попробовать ли ему сбежать. Но один только взгляд на Гризельду, по лицу которой катились слезы, окончательно отрезал ему путь к свободе. Он не сбежал. Через секунду Калеб Фостер снова схватил его за руку и поволок вниз, в темноту их первой ночи в аду.

***

– Как долго я спала? – спросила его Гризельда, внезапно проснувшись и обнаружив, что грузовик остановился.

– Не долго, – ответил Холден, бросив на нее быстрый взгляд, затем снова обернулся на лобовое стекло.

Он сделал глубокий, прерывистый вдох, потом выдохнул, слегка тряхнув головой, словно от чего-то отмахиваясь.

– Минут тридцать или около того.

Она потерла лицо ладонями, затем потянулась и сложила руки на груди. Они припарковались перед «Таргетом» (прим. Target – американская сеть магазинов розничной торговли).

– Где мы?

– В Мартинсбурге. Я подумал… ну, я охотно дам тебе свою зубную щетку, но ты такая худая, не уверен, что мои джинсы тебе подойдут.

Уголки ее губ слегка приподнялись.

– О! Ты одолжишь мне свои джинсы?

– Все, что мое – твое, – произнес он.

– Ты продолжаешь это повторять.

– Я продолжаю так думать, – ответил он, не глядя на нее.

– У меня нет денег, – вымолвила она.

Поскольку она всегда экономно обращалась с деньгами и вот уже несколько лет полностью себя обеспечивала, ей было неприятно в этом признаваться.

Она почувствовала на себе его взгляд.

– Что мое…

– Да поняла я, – сказала она, посмотрев на него и закатив глаза. – Но потом я верну тебе деньги.

Он покачал головой, улыбаясь ей.

– Все такая же упрямая, как черт.

– Я не дармоедка, мистер Крофт.

– Ладно, Мисс Гризельда. Прекрасно. Если Вы настаиваете, то можете вернуть мне деньги за несколько пар джинсов и рубашек.

– Мисс Гризельда, да?

– Ну, я не собираюсь звать тебя З-зельдой, – сказал он, повторив ее вчерашние слова.

Девушка открыла дверь и, выйдя из машины, снова потянулась. Она ощущала, как в их отношения постепенно возвращалась теплота и непринужденность, и ей это нравилось. Не то, чтобы у нее когда-нибудь был дом, который она действительно любила, но вот если бы был, то ей казалось, что именно это чувство испытываешь, когда возвращаешься домой.

Обойдя капот машины, он протянул ей руку, и она с готовностью приняла ее, позволив ему сплести их пальцы, пока они шли через автостоянку.

– Между тем, раз уж мы заговорили о Зельде, – произнес он с некоторым ехидством, и у нее замерло сердце, когда его пальцы нежно сдавили ей ладонь. – Почему бы тебе не рассказать мне о ней что-нибудь, чего я, эм, не знаю?

– Я думала, ты ненавидишь это имя, – сказала она.

– Может, оно мне больше понравится, если я узнаю её получше.

Когда он выпустил ее руку и протянул ей красную пластиковую корзину для покупок, Гризельда одновременно почувствовала и облегчение, и сожаление. Облегчение, потому что их физический контакт – чистая химия – был просто бешеным и безудержным, а сожаление, потому что безрассудная, импульсивная часть ее хотела провоцировать это, изучить, испытать и насладиться.

Она вздохнула. Когда они вошли в кондиционируемое помещение магазина, ее тело и разум находились в неразрешимом конфликте.

– Итак? – спросил он.

– Ладно. Зельда, – «ммм… Зельда хочет запрыгнуть на тебя как обезьяна и держаться что есть сил, пока ты…» – Она любит детей.